Текст книги "В городе Сочи темные ночи (сборник)"

Автор книги: Мария Хмелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

МАЛЕНЬКАЯ ВЕРА

Лето было жаркое. Трава выгорела, пожухла и стали бесцветной, как дорожная пыль.

Шоссе шло по степи. Николай Семенович, обливаясь потом, жал на педаль газа, обгоняя легковые автомашины, которые то и дело появлялись перед его грузовиком.

Наконец показались одноэтажные белые домики в гуще садов и пятиэтажные блочные дома. Начинался город, а за ним плескалось такое недосягаемое сейчас для Николая Семеновича море.

На проспекте Металлургов из-за троллейбуса неожиданно вышел светловолосый парень в майке и шортах в цветочек. В последнее мгновение Николай Семенович успел вильнуть рулем, и в боковом окне мелькнули остекленевшие от испуга глаза.

Не снижая скорости, Николай Семенович минуты две матерился, а потом пришел к выводу, что давить таких надо. Особенно ему не понравились оранжевые цветы у парня на шортах.

Подъехав к своему дому, Николай Семенович поставил машину во дворе под деревом и пошел к подъезду. Но вспомнив что-то, плюнул с досадой и вернулся. Открыв дверцу, он вынул из-под сиденья авоську с бумажным свертком.

Из магнитофона популярная певица орала песню на всю квартиру. Навстречу Николаю Семеновичу выскочила жена Рита.

– Полюбуйся на нее! – закричала она.

Но Николай Семенович пошел в кухню, где поставил на стол авоську и развернул бумагу. Под газетой оказалась трехлитровая банка с прозрачной жидкостью.

– Школу кончила! В голове неизвестно чего наложено! – продолжала тем временем Рита. – Выросла!.. Подожди, сейчас котлеты разогрею… Звоню тебе, звоню, у вас там все время занято! Чуть с ума не сошла! Что делать-то?!

Их дочь Вера только что помыла голову и теперь стояла на балконе, сушила на солнце волосы и ела черешню из стеклянной банки, сплевывая косточки вниз.

– Как отца родного встречаешь, нахалка! – перекрывая магнитофон, доносился до нее голос матери. – Вот видишь! Ты во всем виноват! Задницу ей в детстве целовал, а теперь!.. Неизвестно теперь, что будет!..

Через двор проходила ветка железной дороги. Тепловоз тащил платформы с железными ржавыми трубами.

В комнате Николай Семенович выключил магнитофон и сказал строго:

– Вера! Поди сюда!

Вера доела последнюю ягоду и обреченно вошла в комнату.

– Здравствуй, папа, – насмешливо сказала она. – С утра не виделись!

Отец набрал побольше воздуха, чтоб произнести что-нибудь гневное, но его перебила Рита:

– Обед на столе!

– Иду! – откликнулся он и начал: – Вера! Ты соображаешь, что делаешь?! Вместо того чтоб нам помогать, ты шляешься со своей Чистяковой! Это она! Она тебя всему научила! Так чтоб я не видел ее больше! Чтоб ни на метр к нашему двору не приближалась! Какой у нее телефон?

Засунув руки в карманы своего старенького ситцевого халата, Вера тупо смотрела на сервант, где стояла фотография, покрытая лаком по дереву и изображавшая маленькую капризную девочку с надутыми губами и огромным бантом в жидких волосенках. Рядом была фотография серьезного, обритого налысо мальчика.

– Телефон какой, спрашиваю?!

– Она говорит, у Чистяковой нет телефона! – крикнула из кухни Рита.

– Я проверю! В школу зайду и узнаю! И телефон! И адрес!.. Ну как тебе не стыдно! Мы с мамой в твои годы уже работали! – Николай Семенович сделал паузу, чтоб эта мысль глубже вошла в сознание Веры. – А ты! Мы из последних сил бьемся, чтоб вас с Виктором на ноги поставить? Виктор, слава богу, человеком стал. А ты?! Ты подумала, что из-за этих твоих дел Виктора с работы могут выгнать?

В комнату вошла мать.

– Сегодня же чтоб в милицию пошла и все честно там рассказала! – Она закашляла, щеки ее покраснели.

У Веры дрогнули губы.

– Ну что ты молчишь?! – не выдержал отец.

– А чего говорить-то?!

– Во! Еще издевается! Все! Сейчас я буду звонить в Москву Виктору! – сказала Рита. – Пусть он ей скажет! Коля, иди кушай, все остынет!..

Рита принялась настойчиво крутить диск телефона, а отец пошел в кухню, где радио бубнило о достижениях трудящихся на прокатном стане-3000. Около него на полке стояла пустая бутылка с яркой этикеткой. Из бутылки много лет назад выпили иностранный напиток – джин и теперь хранили для красоты.

Через широкую красную воронку Николай Семенович осторожно переливал жидкость из трехлитровой банки в эту бутылку. Запах сивухи разнесся по всей кухне. Самогон отец пил всю жизнь – это было дешевле, а магазинная водка доверия не вызывала, потому что делалась из химии. И еще страна начала бороться за трезвый образ жизни. Поэтому очереди у винных отделов тянулись часами из-за того, что мест, где продавали выпивку, стало меньше. Там, говорят, иногда затаптывали нерасторопных старушек, которые делали свой бизнес на перепродаже спиртных напитков, но мешкали у входа в магазин.

С четвертой попытки Рита наконец дозвонилась.

– Это кто? Соня? – закричала она в трубку. – Чего давно не звоните? А Мишенька как? Здоров?.. У нас жарко. У вас дожди? Ой как не повезло! А вы бы приехали к нам с Мишенькой! Я соскучилась ужасно! Фруктов бы поел… Ну у вас на рынке дорогие, наверное… Мишенька!!! – Рита просияла от нежности. – Мальчик мой, маленький! Лопотусечка! Ну скажи что-нибудь бабушке! Ой! Он «баба» сказал! – радостно повернулась Рта к Вере. – А как поет мой маленький? Та-та-та, поет!.. Соня, а зубок у него новых не вылезло? Ну ничего, вылезут?.. Соня, а Виктор дома? – Голос Риты начал приобретать строгость. – Позови, пожалуйста… Витя! Здравствуй! Я насчет Веры звоню… Я тут к ней в сумку полезла за ручкой, смотрю, у нее там какая-то бумажка странная валяется. Зелененькая… Я ее развернула! А эта Витя, доллары! Двадцать иностранных долларов! – Рита достала их из кармана, будто хотела показать этот ужас Виктору. – Я ее спрашиваю, где взяла? Откуда у честного человека могут быть доллары?! – Она с отвращением потрясла купюрой. – Говорит, нашла! На улице валялись! Представляешь!.. Это с каких это пор у нас на земле доллары валяются?.. Я ей говорю, иди в милицию, признайся во всем…

Вера подошла к матери, вырвала доллары и заперлась в ванной.

– Витя! Она издевается над нами! – визжала Рита. – Коля!.. Вытащи ее оттуда!

Николай Семенович оторвался от обеда и принялся колотить в дверь. Гулкие удары сотрясали стену. С потолка посыпалась штукатурка.

– Открой! Открой немедленно! Кому сказано!

Вера распахнула дверь. Выставив перед носом у отца руки, она разорвала доллары и спустила их в унитаз.

На несколько мгновений родители онемели…

Крякнув, отец вернулся к обеду.

Одновременно с раздражением он почувствовал облегчение и даже легкую благодарность к Вере. Раз нет больше этой проклятой бумажки, значит, не стоит об этом думать и что-то предпринимать.

«Ну надо же, сучка, – почти с восхищением думал он о дочери. – Раз! И – в канализацию! Даже рука не дрогнула!» Он старался не размышлять о том, где Вера могла раздобыть эти деньги. Он знал, что долларами расплачиваются с проститутками. Но Вера?.. Нет!.. Сказала «нашла», пусть будет так, достаточно ему своих проблем.

– Витя!.. Я не знаю, что с ней делать! – причитала мать с новой силой. – Она шляется неизвестно где! Курит! Нас не слушается!.. Сынок, поговори с ней! – И Вере строго: – Поди сюда!

– Привет! – равнодушно произнесла в трубку Вера. – Ага… ага… ага… Пока… – Она швырнула трубку и вышла на балкон.

За ней вышел отец, встал рядом, поковырял спичкой в зубах.

– Ну что тебе Виктор сказал?

– Не кури – это вредно. Слушайся родителей, – ответила Вера, глядя на проходящую по двору соседскую Иру.

Ира считалась красавицей. У нее были вытравленные перекисью длинные прямые волосы, махровые ресницы под тонкими бровками и кукольный пунцовый ротик. Она рано вышла замуж и жила с мужем хорошо – скандалов соседи не слышали. Только вот недавно муж Иры утром после ночной смены, находясь дома в одиночестве, спутал дверь на балкон с окном в кухне и выпал с третьего этажа в палисадник. Все были на работе, из соседей никто, кроме Веры, этого полета не увидел. Она вызвала «скорую помощь», спустилась. Муж Иры смотрел на пролетающий в небе самолет, плакал и смеялся. От предложенного Верой стакана с брагой отказался, сообщив, что дозу свою он уже принял. Теперь Ира ходила к мужу в больницу…

Тепловоз тащил платформу в обратную сторону. Он гудел. Лязгали колеса.

Николай Семенович с извечной мужской тоской во взоре глядел на Иру, которая с достоинством несла свое откормленное тело. Наконец он спохватился, испуганно покосился на Веру – не заметила ли она – и прихлопнул ладонью по балконным перилам.

– Правильно Виктор сказал. – И добавил, выделяя каждое слово: – Помни, Вера, честь надо беречь смолоду!.. Вызов из училища не приходил?

Она покачала головой.

Каждый день отец спрашивал про эту бумажку, в которой должны были сообщить о том, что Вера зачислена в профессионально-техническое училище связи. Почему-то ему казалось, что этот официальный документ как-то образумит его непутевую дочь и снимет с него часть ответственности за ее судьбу…

Город Марии Магдалины у моря. Так назвали это место греки, переехавшие более двухсот лет назад из Крыма в приазовские степи. Они же превратили город в большой торговый порт, где швартовались пришедшие со всего мира корабли…

Из окон Вериной квартиры был виден «лисий хвост» – вонючий желтый дым, выходящий из труб коксохимического комбината. Над другими трубами вилось голубое газовое пламя. На него приятно было любоваться ночью. Оно выглядело, как костер в небе…

Два металлургических завода сливали в море раскаленный шлак и производили сталь плохого качества, которая ржавела так быстро, что ее отказывались закупать братские социалистические страны, в том числе и Китай…

Люди, работавшие на заводах, пользовались привилегиями: в цехах им раздавали пакеты с продуктами, они раньше уходили на пенсию. Мужчины, например, в пятьдесят лет. После чего они довольно быстро умирали.

Прощались с ними долго и с почестями. Носили гроб по улицам, разбрасывали цветы… Впереди процессии обязательно шел человек с красным флагом. Оркестр фальшиво исполнял похоронный марш Шопена. И этот скрежет, который трудно было назвать музыкой, стал так же привычен, как клекот горлицы по утрам в каштане во дворе…

Огромное городское кладбище располагалось на склоне холма. Последние сбережения выкладывали жители города на посмертные памятники. Высокие черные мраморные плиты, гранитные надгробья с изображением ушедшего от нас человека, монументальные чугунные ограды. Возможно, покойный никогда в жизни не решился бы истратить сам на себя такие большие деньги, сколько было потрачено на ненужный ему сейчас монумент безутешными родственниками.

В Пасху кладбище кишело людьми. Они гордились собой – никому не было стыдно за «свою» могилу перед соседями…

Выпивали, горевали, иногда перебрасывались отдельными репликами с лежащими под землею…

И опять никак нельзя было избежать взглядом раскинувшийся под холмом, от края до края горизонта, завод. Всюду преследовали эти чадящие серые трубы… Унылые ржавые котлы… Пропыленные заводские постройки…

Они как бы перетекали друг в друга. Кладбище в завод, завод в город… И обратно – город в завод, завод в кладбище… Это была западня…

На дворе стояла небольшая детская карусель. Вера азартно бегала по кругу, подталкивая сиденья, а дети не давали ей отдохнуть и все кричали:

– Быстрей! Быстрей!

Вечерело. Жара начинала спадать.

Детей постепенно становилось все меньше. Одних забирали родители, другие уходили сами. Наконец осталась одна только девочка Оксана.

– Хочешь, я тебя покатаю? – спросила она Веру.

– Нет, давай так посидим, – ответила Вера. – Что ж мама твоя не идет?

– Сейчас мама меня купать будет, а я утку…

Вера смотрела, как из подъезда стали выходить к парням девушки и пары медленно разбредались в разные стороны.

В беседке у подъезда зажгли свет, и мужики, сидящие вокруг стола, снова принялись стучать, играя в домино.

Слышнее стали смех, музыка, ругань, а также призывы к атаке и свист пуль, раздававшиеся из телевизора.

Решительно прошагала ватага мальчишек – человек двенадцать с палками. За ними бежал мальчик лет девяти, держа в руках раздобытый где-то руль от детского велосипеда.

К Вере подошел ее бывший одноклассник Андрюша.

– Чего же ты с ними не пошел? – насмешливо спросила Вера, кивнув вслед мальчишкам.

– Надоело, – ответил он. – Мне вызов пришел из мореходки. Ехать скоро… – Он посмотрел на Веру. Она была бесстрастна.

За белобрысой Оксаной пришла мать.

– Спасибо, – сказала она Вере и добавила, вздохнув: – Очередь была за сосисками… А я заняла за сосисками и в кассу. Кассирша ушла, и моя очередь за сосисками прошла. Надо было идти в другую кассу и опять становиться в очередь…

Наконец мама с дочкой побрели домой, и Андрюша сел на место девочки.

– Мне ребята голубятню отдать хотят. Их в армию забирают…

– А ты возьми для матери. Змей же ты ей оставлял, когда мы в колхоз ездили… Вернешься, голуби будут толстые!

– Так ребята раньше меня вернутся… Помнишь, у тебя на шкафу белый голубь жил. Ты его боялась – он по ночам урчал. Куда ты его дела?

– Тетке отнесла. Она суп сварила… Ну что ты на меня так смотришь!!!

– Чтоб лучше помнить.

– Перестань!

– Тебя сегодня ругали?

– Нет.

– Я слышал, когда отец твой приезжал…

– Зачем тогда спрашиваешь?

Помолчали.

Весь год лицо у Андрюши было усыпано крупными прыщами. От них оставались небольшие шрамы. Сейчас прыщей стало меньше. Видно, дала ему какая-то сердобольная. Допустила до своего тела.

Но Андрюша любил Веру!

Кроме того, он был еще и самолюбив. И самолюбие его страдало. Страдало оттого, что так страстно любимая им Вера не хочет с ним трахнуться. Но, с другой стороны, он внутренне уважал себя. Вот она – не хочет, а он ее все равно любит. Сидит вечерами с ней, разговаривает, а не тащит грубо в подвал или там в кусты…

– Мне кассету принесли, – сказал Андрюша.

– Ну?

– Пойдем, видак посмотрим?

Вера встала.

– Ко мне? – с надеждой спросил Андрюша.

– В парк.

Он растерялся:

– Там же драться будут.

– Ну и что… Веселее, чем так сидеть… Подожди, я переоденусь.

Толика поймали возле Доски почета.

Он пытался отбиться, но это было бесполезно. Он – один, а их – пятеро. Получив пару пинков под зад и несколько увесистых тумаков по голове, Толик нашел в себе силы вырваться и убежать. Вдогонку ему бросили хлопушку. Она взорвалась, распугав птиц на бульваре.

Танцплощадка находилась в глубине парка. Андрюша и Вера молча шли к ней по аллее. Кусты по бокам жили таинственной жизнью. Там курили, негромко переговаривались и постоянно перемещались с места на место, треща сучьями. Над деревьями возвышался силуэт «чертова колеса», поскрипывала цепями карусель под названием «Ветерок».

У танцплощадки стояли группами мальчишки, которые не достигли возраста, дающего право на вход. Милиционеры гнали их, они отходили на несколько шагов, останавливались, возбужденно оглядываясь по сторонам.

На эстраде стояли динамики, гремевшие музыкой. Толпа танцевала безрадостно и сосредоточенно.

Андрюша и Вера купили билеты и вошли под пристальными взглядами дружинников и милиционеров с собаками. У нескольких милиционеров на боку висели рации, из которых выплескивался чей-то бурчащий невнятный голос.

Андрюша нервничал. Разгоряченный, избитый, Толик умылся у питьевого фонтанчика, подошел к Вере и пропел:

– Вера, Вера, Верочка! Тоненькая веточка… – Обнял ее, отвел от Андрюши: – Доллары где?

– Потеряла, – ответила Вера.

– Сдурела, да? – растерялся Толик.

– Отстань.

– Продала?

– Потеряла!

– С ума сошла! Кто ж доллары теряет?!

– Не надо было их ко мне в сумку пихать!

– Да! Надо было с ними в милицию ехать! Чтоб мне еще и валютное дело пришили!

– Отстань!

– Ну что ты наделала!.. Вер, это же Чикины доллары! Он счетчик включит, а у меня нет денег. Чика из рейса придет – зарежет!

Им под ноги бросили хлопушку. Она взорвалась. Плеснуло синее пламя.

– Козел! – выругался Толик и побежал туда, откуда хлопушку бросили.

Вера села на скамейку рядом с Андрюшей.

– Чего ему? – спросил Андрюша.

– Ничего, – ответила Вера.

На площадке появилась подруга Веры Чистякова. Самый близкий человек. Она учила Веру, как одеваться со вкусом и как надо жить.

У Чистяковой не было отца, и денег часто не хватало. Где-то в конце девятого класса она начала ходить в порт. Там, у шлагбаума, она обсуждала с другими девушками, где какая «коробка» стоит и когда она причалит. «Коробками» называли корабли. С кораблей сходили на берег матросы. Чистякова вступала в контакт только с иностранцами. Для этого у нее были английский и итальянский разговорники, изрядно потрепанные, и импортные презервативы по рублю штука.

Расплачивались с ней по-разному: когда сигаретами, когда вещами, когда долларами. Доллары уходили хорошо – по десять рублей.

В порт Чистякова ходила раз или два в неделю. Ей хватало. Но иногда приходилось иметь дело с довольно отвратительными типами.

«И не противно тебе?» – спрашивала Вера. Чистякова улыбалась своими перламутровыми губами: «Противно. А что поделаешь? Тебе деньги понадобятся, и ты пойдешь».

Вера знала – Лена права. Многие так делали…

Так же, как и Вера, Чистякова мечтала о чистой, светлой любви. Приходила на танцплощадку в надежде встретить того – единственного и неповторимого… Вместе с Верой отнесла свои документы в училище связи…

– Лена! – махала ей рукой Вера. Всеобщее возбуждение передалось и ей. Вере нравились ожидание и тревога, которые испытывали окружающие.

– «Пусть тебе и на здоровье, и на внешность наплевать! – Чистякова забрала у Веры сигарету и бросила в урну. – Но о том должна ты помнить, что ты – будущая мать!..» Толик! – крикнула она бегавшему по ту сторону забора Толику. – А нельзя ли сегодня обойтись без мордобоя?

– Как можно?! – ответил Толик. – Ради чего тогда жить?!

В это время милиционеры втиснулись в толпу танцующих и вывели оттуда кого-то покачивающегося и покорного.

– А Андрюша не участвует в этом ежедневном ритуале?

– Надоело, – ответил Андрюша.

– Голову надо беречь, а то фуражку носить не сможет, – объяснила за него Вера.

Чистякова хихикнула.

На площадке появился высокий светловолосый парень в рваных джинсах. Он медленно огляделся, ощущая на себе взгляды косившихся девушек. Подошел к одной, лениво спросил, который час. Она ответила, стесняясь.

– Ой, кто это?! – с восхищением спросила Чистякова.

– Первый раз вижу. – Вера инстинктивно проверила, не размазалась ли возле глаз тушь.

Парень направился в их сторону. Андрюша предусмотрительно обнял Веру. Парень обратился к Чистяковой:

– Пойдем погуляем?

– Я на танцах – танцую! – с достоинством ответила Чистякова.

– Ну давай!..

Чистякова отдала сумку Вере, проговорила:

– «Когда я диско танцую, я ничем не рискую!» – и бросилась в объятия парня.

– Лена! – позвала Вера, но та ее уже не слышала.

А на середине площадки ребята не спеша начали выстраиваться лицом друг к другу в две шеренги. Постепенно образовались две равные автономные половины с четкой границей. Топчась под музыку, шеренги начали сходиться стенка на стенку, пока не подошли вплотную друг к другу.

За забором милиционеры в фургоне пили из пакета молоко.

– Сматывать пора отсюда, – сказал Андрюша.

– Боишься? – спросила Вера. – Не бойся. Я тебя прикрою.

Раздался чей-то воинственный свист, потом кто-то закричал, и в ту же секунду музыка стихла.

Милиция забегала.

Толпа хлынула в разные стороны – кто к выходу, кто, наоборот, – в самую гущу драки. Перед узким проходом началась давка.

Андрюша тащил Веру за руку и прикрывал ее, как мог, от натиска толпы. Но тут кто-то рванулся, потом все побежали, и их развело в разные стороны.

Сверкая фарами и мигалкой, подъехали две милицейские машины. Милиционеры хватали всех, кто попадался под руку. Попался им и Андрюша. Ему завернули за спину руки и, беспомощного, кричащего от боли, запихали в фургон, где уже бесновались другие пойманные.

Веру тоже пытался поймать милиционер, но она увернулась, сумела ударить его между ног и скрылась в толпе.

Толик увидел в конце аллеи одного из своих обидчиков. Догнал, двинул изо всех сил сзади. Тот упал. И тут же вскочил, но ответить на удар не успел. Из боковой аллеи выехала милицейская машина…

Держа в руках туфли, Вера выбежала из парка на набережную и остановилась перевести дыхание. Потом присела на железный барьер у пляжа.

Кто-то брел по гальке, наклонился, зачерпнул из моря воды, умылся, высморкался и стал приближаться к Вере.

Вера курила. Человек остановился напротив. В темноте его лицо было неразличимо.

– Закурить есть?

– Последняя, – Вера кивнула на свою сигарету.

Он сел рядом, и Вера узнала того парня, который увел Чистякову.

– А, это ты! – рассмотрел ее парень. Забрал у Веры сигарету жадно ее докурил. – Тебя как звать-то?

– Вера. А тебя?

– Сергей… А эта коза, что со мной была, кто? Подружка?

– Она мне как сестра…

– Все люди братья, – усмехнулся Сергей.

Вера обулась, и они не спеша пошли в сторону парка.

– А что за парень с тобой был?

– Одноклассник.

– Одноклассник – это хорошо…

Тут Вера увидела, что в их сторону сворачивает милицейская машина. Несколько человек пробежали мимо с визгом и руганью. Вера схватила Сергея за руку, потащила к ближайшей скамейке, обняла. Он тоже прижал Веру к себе.

Машина проехала.

– Неплохо, – сказал Сергей.

– Тебе хотелось прокатиться?

– Нет. Я привык спать дома.

– Пусти, – сказала Вера.

– Кажется, что сейчас с ножом кто-то вылезет. – Сергей не отпускал ее.

– Пусти, говорю.

– Идем?.. Чего тут торчать-то…

Вера молчала.

– Пошли?.. – лениво повторил он.

– Давай вали отсюда! – закричала Вера, изо всех сил отталкивая его. – Я ночевать тут буду!

Сергей разжал руки, поднялся и не спеша пошел прочь.

Вера глядела ему вслед. Он уходил все дальше и дальше.

– Обернись! – прошептала Вера.

Он не оглянулся и вскоре исчез в темноте.

Вере стало страшно. Она встала со скамейки и медленно побрела в сторону дома.

Вдруг ее ослепил свет фонарика. Она замерла, прикрыла глаза рукой.

– A-а, Верка, – услышала она.

Человек осветил снизу свое юное лицо. Лицо было малопривлекательно, со свежей царапиной на лбу Принадлежало оно Толику.

– Андрюшу не видел? – устало спросила Вера.

– Андрюха! – позвал Толик.

– Чего? – Из-за кустов вылез пацан лет девяти.

– Да не ты, – вздохнула Вера.

– Забрали его, – ответили из темноты.

– Закурить есть? – повернувшись на звук голоса, спросила Вера.

– Откуда? – ответили ей.

– Ну пока… – Вера пошла дальше.

Скучно… Жить было очень скучно.

Куда себя девать – непонятно. Домой ехать?

Отправившись на заработки – строить в братской стране Монголии какой-то комбинат, – родители сдали свою квартиру в Донецке двум запуганным молодоженам. И когда Сергей появлялся дома, они без конца что-нибудь роняли или ломали, молодая жена при этом нервно хихикала… Да и вообще Сергей не любил свой родной шахтерский город с торчащими в степи горами отработанного шлака.

Здесь хоть было море. В общежитии никто не мешал – соседи по комнате на лето разъехались…

Учиться в институт он пошел только потому, что это избавляло его от службы в армии. На лекциях Сергей честно спал. Выручало то, что преподаватели в основном были женщины. Внешность выручала. Он и вступительные экзамены сдал только благодаря тому, что смотрел загадочно и казался умным…

И вот, дожив до двадцати одного года и проучившись четыре года в институте, Сергей понял, что ничего не хочет. И жизнь будет всегда такая, какая она есть сейчас, даже хуже. Просидит он до пенсии в душном конструкторском бюро, вычерчивая на кульмане никому не нужную ерунду. Зарплаты будет хватать только на питание… Ну и что?.. И это все?.. Зачем?..

Он ненавидел все эти блюминги, слябинги. Ничего не хотел знать о технологии обжима стали. Ненавидел людей, которые понуро, в три смены работали. Металлурги с обожженными лицами; толстые крановщицы, ворочавшие листы железа; шоферы, перевозившие бесполезные грузы, и многие другие, которых заставляли бороться за продукцию отличного качества, трезвый образ жизни, ударную производительность труда и гробить свое здоровье… У них были дети. Дети, которые росли как трава. Никто ими не занимался. А заводы приносили убыток.

Дома в халатике Вера быстро мыла оставленную в раковине посуду. Стрелки будильника, тикавшего на холодильнике, приближались к двенадцати часам ночи.

Заскребся в замке ключ, хлопнула входная дверь – это Рита вернулась с работы. Она несла тяжелые сумки с продуктами.

Вера стояла у окна и ела хлеб с маслом.

– Не спишь еще? – устало улыбнулась Рита. – Чего так?

– Телевизор смотрела.

У матери на щеках был нездоровый румянец.

– Как чувствуешь себя? – спросила Вера.

Та в ответ махнула рукой.

– В троллейбусе говорили, в парке опять драка была. Убили там кого-то…

– Ужин разогреть?

– Да не хочу я есть, – сказала Рита и принялась разбирать сумки, укладывать продукты в холодильник. – Ты один хлеб жуешь. Картошки поешь с мясом.

– Ладно, мама, пошли спать, – улыбнулась Вера. – Поздно уже.

Рита кивнула, и вдруг спокойное выражение сошло с ее лица.

– Я ж просила тебя полы помыть! А ты! Три дня назад еще просила, паразитка!

– Завтра помою, – угрюмо ответила Вера.

– Завтра, завтра! Каждый день одно и то же! Делать ничего не хочешь!

Вера вздохнула, пошла в свою комнату, разделась и легла. Долго смотрела в темное небо за окном на газовый факел.

У кого-то в квартире шумела вода, ныли водопроводные трубы. За стенкой негромко переговаривались соседки.

– Арбузы на базаре видела «астраханцы»… Вот такие.

– Почем?

– Рубль пятьдесят кило…

Вера думала про Сергея. То, что он гад, – это было понятно. Но зато красавец какой… Высокий… Глаза… Она вздохнула. Сравнить было не с кем. Только с артистом из американского фильма…

По квартире разносился храп отца.

Мать прошлепала в кухню, покашляла, выпила воды.

…Чистякова как кинулась к нему. Про все забыла… Приезжий, наверное… Никогда раньше не видела… Грустно. Где его теперь искать… Все. Проехали. Потерялся. Ну и не надо! Есть Андрюша…"

– В газете читала – нельзя арбузы брать. Нитратами отравлены…

– Нитратные – это государственные.

– Какая разница! Рыночные, государственные… Земля-то одна…

– Отраву едим.

– Отравой дышим…

– Да-а-а…

– Все равно помрем…

"…Андрюша из мореходного училища вернется, будет за границу ходить. По Дунаю, например, плавать. Золотое дно! Рейс недолгий. А товара – вагон. Успевай только продавать. Кооператив купим, мебель. Вещи импортные появятся. Сколько можно ходить в том, что Чистякова сошьет…

А еще лучше, чтоб он на полгода уходил… Куда-нибудь в Перу… Сама себе хозяйка. Делай что хочешь. Лишь бы не знал никто…"

Вера и Чистякова сидели в кафе. Они ели из вазочек мороженое и запивали его коктейлем. В кафе было прохладно, а на улице солнце шпарило невыносимо.

За соседним столиком сидели девочка лет десяти и мужчина в кожаном пиджаке.

– Раньше в Индии, – говорил мужчина, – по древнему обычаю, жена не имела права жить дольше мужа. Ее ждала ужасная смерть. Ее живую сжигали на костре одновременно с телом умершего.

– Я бы убежала, – сказала девочка.

Мужчина снисходительно улыбнулся, покосился на Чистякову и продолжал:

– Знаешь, самое интересное, что они сами этого хотели. В прошлом веке этот обычай запретили, но, несмотря на строжайшие меры предосторожности, имелись случаи самосожжения. Женщины кончали с собой не потому, что жизнь без мужа хуже смерти. – Он опять покосился на Чистякову. – Нет! Женщину толкал в костер какой-то внутренний импульс. Понимаешь?

Девочка, восхищенно глядя на мужчину, кивнула, не переставая накручивать на палец свою тонкую косичку.

Чистякова ухмыльнулась.

– Другими словами, непреодолимый призыв глубоко взволнованного духа! – победоносно закончил мужчина, перевел дух и спросил у девочки: – Как мама с папой?

– Хорошо, – ответила она и принялась за свое начавшее таять мороженое.

– Слушаешься?

Девочка кивнула, подавив вздох, потом спросила:

– Пап, мама узнать просила, ты придешь в субботу нам помогать картошку копать?

– Приду, – согласился мужчина, тоже вздохнул и добавил: – Куда ж я денусь…

Чистякова с интересом осмотрела эту пару, потом, наклонившись над своим мороженым, тихо спросила Веру:

– Интересно, кем это он ей приходится?

– Первый папа, наверное, – ответила Вера.

– Эх, – вздохнула Чистякова, – если бы моя мама за всех своих любимых замуж выходила!.. Водили бы они меня в кафе, разговаривали со мной… Была бы я умная…

– Размечталась, – сказала Вера.

И вдруг она увидела Сергея. Он подошел к стойке бара, барменша поставила перед ним бутылку "фанты" и стакан. Сергей принялся пить прямо из бутылки.

Вера отвернулась.

Чистякова с аппетитом доедала свое мороженое. Вера тоже немного поковыряла и, не выдержав, опять посмотрела на Сергея.

Он сказал что-то барменше, та засмеялась.

– Послезавтра Андрюшу провожаем, – сказала Чистякова. – Пойдешь?

Вера пожала плечами.

– А писать ему будешь?

Вера опять пожала плечами.

– Он же любит тебя.

– Он пусть и пишет…

Тут Чистякова увидела Сергея и преобразилась. Закидывая ногу на ногу и растягивая слова, произнесла:

– "Я тащусь от него, как удав по пачке дуста!"

Сергей отставил бутылку, напрягся и вспомнил, кто это.

– "Я не верю в страсть повес! Я без них в застое! Мимолетный интерес меня не устроит!.." Бросил меня! Я стою одна! Танцы кончились! Вокруг дерутся! Где мужское плечо, за которое можно спрятаться?.. Исчезло! Растворилось! Я пришла домой чуть живая!

– Здравствуй, Вера! – сказал Сергей.

Вера кивнула.

– "Слабой песенкой возник лучик однобоко… Уважаемый Сергей, я так одинока!" – Чистякова встала, подошла к Сергею и обняла его. – Это все я сама сочинила, – прошептала она ему в ухо. – Хорошо, правда?

– Замечательно! – ответил Сергей.

– А вот Вера говорит, что от моих стихов чесаться хочется, – пожаловалась Чистякова.

– Ну Вера, наверное, Пушкина любит? – спросил Сергей, освобождаясь от объятий Чистяковой.

– Люблю, – сказала Вера.

– Да! И Толстого с Достоевским, – иронически добавила Чистякова.

– А меня ты будешь любить, Вера? – Сергей сел напротив.

– Нет.

– Почему?

– Что-то я ничего не понимаю! – встряла Чистякова.

– Ты очень красивая, Вера.

– Я знаю.

– А я? – спросила Чистякова, удивленно осматривая то Сергея, то Веру.

– Вера, ты мне очень нравишься!

– Мужчина! Угомонитесь! Она несовершеннолетняя. Вас посадят! – предупредила Чистякова.

– Я искал тебя, Вера. Ходил по улицам, всем женщинам в лица заглядывал…

– Ну и как лица? – спросила Вера.

– Так себе…

– Ну, ребята, – развела руками Чистякова. – Я нижу, тут рождается большое, светлое, советское чувство!.. Не буду мешать твоему счастью, подруга! – Чистякова встала.

– Лен, ты только далеко не уходи, – попросила Вера.

Чистякова села за соседний столик к изумленно смолчавшим отцу с ребенком.

– "Счастье, как воробей, что на ветке сидит, – продекламировала она. – Эту ветку качнет, и оно улетит…" Это я сама сочинила. Правда, здорово?