Текст книги "В городе Сочи темные ночи (сборник)"

Автор книги: Мария Хмелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Олег с улыбкой смотрел на Лену, понимая, что ей совершенно неинтересно все, о чем рассказывала раскрасневшаяся и ласковая от выпитого вина мать.

Он устал. В последнее время он часто ссорился с женой, потому что возвращался домой пьяный. А как не пить?

Уже семь лет никак не могут достроить новое здание больницы. Семь лет беспрерывной унизительной борьбы за то, чтобы прислали рабочих; их присылают, а они пьяные; за то, чтобы доставили строительные материалы – кирпич и цемент, которые уходят на строительство нового обкомовского дома.

На что тратится жизнь?! И просвета нет никакого… Глухие заснеженные села, где половина жителей больны… А в городе мало кто из больных туберкулезом добровольно идет лечиться. Потому что туберкулезникам (а в большинстве это люди, вернувшиеся из мест заключения) по закону положена государственная квартира без очереди.

Когда-то Олег мечтал быть скульптором. Ваять из мрамора белых летящих птиц. Вместо этого он сам махал, как птица крылом, своим белым халатом, стоя на берегу реки, чтобы седой паромщик, хрен старый, перевез его с машиной к больному.

А паромщику было лень плыть к нему с противоположного берега.

И они с Олегом, стоя каждый на своем берегу, орали друг другу матом…

Врачей не хватало. Никто не хотел ехать работать на Север, понимая, что нагрузка там колоссальная. И те, кто мечтал хоть как-то улучшить свою жизнь, старались уехать куда-нибудь в более теплый климат, где нет этого бесконечного снега и люди болеют меньше…

Олегу казалось, что он шел, шел и уперся лицом в бетонную стенку. Что дальше делать – непонятно. Однажды ночью он пошел к своей недостроенной больнице, поднялся на последний этаж, посмотрел вниз…

Потом спустился обратно, вспомнив о маленькой дочери…

Соня – умная. Она много раз объясняла ему, что сопротивляться внешним обстоятельствам жизни бесполезно. Надо принимать жизнь такой, какая она есть. Надо надеяться на то, что все есть отражение неведомых нам законов. Обстоятельства, которые сейчас складываются неблагоприятно, имеют другой, глубокий, неясный пока что тебе смысл. И смысл этот – благо для тебя…

Олег хотел в это верить. Но сил у него оставалось все меньше.

Лена в прихожей искала свою шубу Дверь в соседнюю комнату была открыта, и там кто-то лежал ничком на кровати. Лена осторожно вошла, человек не дышал, уткнувшись головой в матрас. Она закричала.

Вошла Лариса.

– Это вы кричите? – спросила она.

Лена молча указала ей на лежащего.

Лариса зажгла в комнате свет.

На кровати лежал Стрельников.

Около него на тумбочке, в стакане с водой, плавала искусственная челюсть.

– Дед! – позвала Лариса, тряхнув его за плечо.

Он вздрогнул, повернулся, заморгал от света.

– Извините, – сказала Лена. – До свидания… Простите, что я ваш подарок разбила…

Стрельников закашлял.

– Уеду я отсюда, – пробормотал он. – Надоело все… Надоело… Устроюсь гардеробщиком в ресторан… Нет. Я в деревню уеду… К бабе, к Лизе… Она жива еще… я с ней в лагере познакомился.

Лариса выключила свет.

– Вот так и живем, – вздохнула она.

5

Жанна весело рассказывала смешные истории, которые случались с ней во время сдачи выпускных экзаменов в училище, а Степаныч вдруг почувствовал, что блаженное его состояние почему-то исчезает. Он попил минеральной воды. Это не помогло.

Среди танцующих вокруг сцены людей слышались пьяные выкрики. Один мужчина довольно хилого вида поднял на руки полную женщину. Она принялась визжать, болтая ногами…

Пора было уходить.

Гости со свадьбы уже были сильно пьяные.

Степаныч знал: в такие моменты начинаются скандалы.

Кого-то могут пырнуть ножом. Очень не хотелось, чтобы Жанна это видела.

А уйти нельзя. Еще не принесли мороженое…

И тут Степаныч увидел, что к столику скучающей походкой приближался его родной сын Боря с фотоаппаратом на груди.

– Добрый вечер! – вежливо сказал Боря. – Вам не скучно?

– Нет, – улыбнулся Степаныч. – И вам того же желаем!

Жанна с интересом принялась рассматривать Борю, а Степаныч с опаской, но и с долей отцовской гордости в очередной раз отметил, до чего же хорош у него сын… Высокий, стройный, светлый…

Сукин сын…

– А вашу внучку пригласить можно? – спросил Боря.

Жанна засмеялась.

– Куда? – насторожился Степаныч.

– Потанцевать!

– Она очень кушать хочет, поэтому, пожалуйста, с другой…

– А мне ваша очень нравится! – Боря поднес к глазам фотоаппарат, вспышка ослепила Жанну. – Фотография за мной. Бабушке покажете!

– Степаныч! Друг ты мой дорогой! Надо же… где встретились!

Между столиками, раскрывая объятия, шла женщина в красном бархатном платье, с высокой замысловатой прической.

– Привет! – Она села за столик. – Сестра моя сына женит, а этот у них фотограф, – она указала на Борю.

Боря тоже сел за столик рядом с Жанной.

– Погоди, Марусь… – сказал Степаныч.

– Я звоню, звоню, тебя дома нет… Я уж подумала, что номер неправильно записала!..

– Как вас зовут? – спросил Боря Жанну.

– Жанна, – она насмешливо рассматривала Марусю.

– Муж меня забодал! Говорит, найди его! Из-под земли достань!.. Сейчас приведу, пускай убедится – живой ты!

– Не надо, – сказал Степаныч.

– Вас нанимали не для того, чтоб вы прятались!

У столика покачивался Губанищев, тыча в Борю пальцем. Он был сильно пьян и не помнил ни Жанны, ни Степаныча.

– Мы вам деньги платим, чтоб вы фотографировали!..

Боря поднял на него усталые глаза и спросил:

– Дорогой, ты сок манго пил?

Жанна захихикала.

– Что? – не понял Губанищев.

– Сок манго пил?

– Не понял, – сказал Губанищев.

Маруся тянула Степаныча за рукав, уговаривая пойти проведать мужа. Степаныч упирался.

– Господи!.. Она ж не отвяжется! – не выдержала Жанна.

Степаныч вздохнул, поднялся. Посмотрел на Борю.

Боря покосился на Жанну, незаметно показал отцу большой палец и опять обратился к Губанищеву с вопросом про сок.

– Не пил, – наконец сознался Губанищев.

– Тогда сходи попей, – посоветовал Боря.

– Не понял…

Степаныч с Марусей стояли возле мужчины, который спал, уткнувшись носом в тарелку с салатом.

– Петя! Петя! – звала Маруся. – Смотри, кто пришел!

Петя не просыпался.

– Петя, как не стыдно!..

Мимо них несколько бодрых молодых людей тащили в сторону туалета упирающегося Губанищева. Следом шла плачущая невеста и швыряла в них кофейные чашки, которые брала с попадавшихся по пути столов.

– Я пойду, – сказал Степаныч, оставив Марусю трясти мужа.

Он вернулся за свой столик и внимательно стал следить, как танцуют Боря с Жанной. По губам он понял, что они молчат. Ему стало немного спокойней, он поел, но тут опять явилась Маруся:

– Ну что там с нашей "Волгой" слышно?

– Накрылась.

– Как?!

– Медным тазом.

– Шутишь все?

– Нет… "Волгу" сейчас недостать.

Маруся переварила эту новость и спросила:

– А деньги?

– И денег нет.

– Соображаешь, что говоришь-то?.. У нас расписка твоя! Мы же в суд подадим!

– Маруся, ты кем работаешь, подруга моя?

Маруся промолчала. Она работала в продуктовом магазине товароведом. И зарплаты ее на автомашину "Волгу" явно не хватило бы…

– Ну вот, – сказал Степаныч, – откуда у тебя двадцать тысяч?..

– А у меня муж таксист!

– Откуда у мужа-таксиста двадцать тысяч?.. И еще "мерседес" в гараже стоит… Марусь, я же к стенке тебя не прижимал, пистолетом не угрожал, денег не требовал… Ты же меня упрашивала: "Возьми! Возьми!" Ты не в суд обращайся! Ты сразу в народный контроль иди!

– "Мерседес" не трогай! Его Петя с зятем своими руками собрали! Он списанный, тридцать второго года!

Жанна танцевала с Борей.

– Ты очень красивая, знаешь? – прошептал он ей на ухо.

– Ой-ей-ей!

– Знаешь… Но все равно приятно слышать, правда?.. Танцуешь хорошо…

– Ты тоже неплохо.

– Я тебя как увидел – со мной прямо что-то произошло…

– Неужели?!

– Честное слово… Как мне найти тебя, Жанна?..

Маруся, расстроенная, даже зарумянившаяся от переживаний, задумчиво вертела в руках вилку. Рубли с каждым днем все больше и больше обесценивались, и ей казалось, что она нашла удачный выход превратить деньги в вещь. Но вещь, к сожалению, очень трудно достать, вот и приходится прибегать к услугам всяких Степанычей, у которых будто бы везде есть связи… Рискованно, конечно, но что поделаешь… У него везде свои люди, он знает, кому взятку дать, чтобы продали машину без очереди.

– Что же делать, Степаныч? – Маруся решила его разжалобить, даже всплакнуть попыталась. Кто его знает, может, донесет куда-нибудь, и начнутся выяснения, что за деньги, откуда столько…

– Эх ты, Маруся, судом меня пугаешь? – вздохнул ок. – В Моссовете сессия была. Они решили пока "Волга" в продажу не пускать. "Жигули" есть, десятая модель… Надо тебе?

Маруся опять задумалась. Степаныч не торопил.

– Надо, наверное, – решила она.

В зале опять появился Губанищев. Он влез на стол и, приставив к штанам бутылку шампанского, с усилием вытащил пробку и стал поливать вином всех присутствующих.

Музыка стихла. Маруся бросилась спасать от струй шампанского своего мужа.

– Вот вам ваша внучка, дедушка! Целенькая! – привел Жанну Боря. – Не скучали без нас?

– Уйди, а? – устало попросил Степаныч.

– Ладно! Все в порядке! – улыбнулся Боря.

Он подмигнул отцу и ушел. Жанна долго смотрела ему вслед.

– О чем говорили? – спросил Степаныч.

– Да так… – рассеянно ответила Жанна.

6

Несмотря на холод и довольно поздний час, по замерзшей, занесенной снегом реке размашисто скользили человек тридцать лыжников. Они молча шли друг за другом, только слышалось их прерывистое дыхание да скрип снега под лыжами.

Лыжники быстро обогнали и оставили далеко позади на скользкой набережной Лену и Зарамушкина, провожавшего ее в гостиницу.

Около приземистых побеленных зданий с деревянными крышами Зарамушкин остановился.

– Знаете, я здесь живу недалеко… Хотите чайку?

– Спасибо, не надо.

Лена шла, сунув руки в карманы, глядя под ноги.

– А вот это, между прочим, – Зарамушкин указал на здания, – палаты, восемнадцатый век… У купцов здесь склад был. Добро свое хранили…

– Угу, – сказала Лена.

– А я в театре полгода всего. Раньше был директором в школе… У меня на очень высоком уровне была самодеятельность, вот горком и доверил мне драмтеатр… Знаете, Лена, я ничего не боюсь. Я двумя руками за эксперимент! Не привык прятаться за чужие спины… Дальше школы меня не сошлют…

Послышался женский визг.

– Что это? – спросила Лена.

– С пляжа, – сказал Зарамушкин.

– Помогите! – кричала женщина. – Люди!

И вой.

– Милицию надо вызвать, – сказал Зарамушкин.

– Ее же зарежут, пока мы ходить будем!.. Мы здесь!

– Скорей! Убивают! – безнадежно звал кто-то.

Неподалеку был спуск на пляж, и Лена побежала к нему.

– Лена, не надо… У нас такой город, такое бывает… Не надо бежать туда! – предостерегал Зарамушкин.

Лена увидела, что внизу кто-то барахтался в сугробе. Два человека.

– Вон! Вижу! – Лена бросилась к ним, схватила мужчину, что лежал сверху, за воротник, стала тянуть на себя. Воротник оторвался. Лена упала.

Подбежал Зарамушкин.

Визжала женщина.

Мужик мычал.

Зарамушкин заломил ему руку, отодрал от женщины, поставил на ноги. С мужика упали штаны. Он вырывался и выл.

– Стой! Стой, гад! – повторял Зарамушкин, выворачивая ^емуруку.

Женщина поднялась, всхлипывая, поправила одежду и вцепилась мужику в волосы.

– Шоколадку обещал! Где шоколадка? Мразь! До дому не дошли, а он повалил! Гнида!

Она мотала его голову из стороны в сторону.

– Ты что? – удивилась Лена и попыталась оттолкнуть ее.

Женщина изо всех сил пихнула Лену ногой.

– Уйди, сволочь!

Лена упала в сугроб. Зарамушкин выпустил мужика и бросился к Лене. Обретя свободу, мужик опять повалил женщину. И все началось сначала: мычание, вой и крики с ругательствами…

В отделении милиции в эту ночь дежурил старший лейтенант Кондаков. Не спеша он составил протокол, распихал хорошо знакомых ему и мужика и женщину по разным камерам и обратился к усталой, сонной Лене:

– Очень приятно было с вами познакомиться, Елена Игоревна! – Он крепко пожал ей руку. – Хорошие гости приезжают к нам из Москвы! Правда?

Он повернулся к Зарамушкину, который через силу улыбнулся.

– Вы меня не помните? – спросил лейтенант.

Зарамушкин удивленно смотрел на него и молчал.

– Вы нам историю преподавали в школе… Я у вас про культ личности все спрашивал…

– Как фамилия?

– Моя?.. Кондаков!

Лейтенант улыбнулся Лене.

Кондаков плохо учился в школе. Некоторые невнимательные учителя считали его тупым. Внимательные, их было немного, видели, что парень придуривается, а сам живым насмешливым глазом наблюдает за жизнью.

Повседневная жизнь интересовала его намного больше, чем устройство парламента в буржуазной Англии прошлого века. Предки Кондакова были крестьяне, и его практичный ум анализировал то, что видели глаза.

Анализировать он начал очень рано.

"Почему мы сами не можем управлять своей жизнью?" – размышлял он. Кажется, вот человек все просчитал и продумал. Отсек возможные помехи. Идет по знакомой улице к намеченной цели, в магазин к примеру. А тут к нему пристает какой-нибудь полупьяный друг детства, и, прежде чем человек успевает опомниться, он оказывается на чужой лестничной клетке со стаканом водки в руках. Потом из подъезда выбегает девушка в разорванном платье и мчится прямиком к Кондакову в отделение с воплями, что ее изнасиловали. А кто уж там ее изнасиловал и кому она понадобилась такая страшная и худая, понять невозможно…

И вот человек, который, может, на десять минут всего собирался из дома выйти, купить молочную смесь для своего грудного ребенка, оказывается за решеткой и возвращается к этому ребенку лет через пять в лучшем случае. А ребенок его знать не знает и грубо орет: "Отойди, дядька!"

И сколько таких случаев было.

Люди, как горошины, которые щелкает какой-то злой насмешник, летят, кто в стену, кто в потолок, а кто в окно, отскакивают и катятся, не разбирая дороги…

Поэтому Кондаков в своей жизни не любил сюрпризов и всяких неожиданностей. С другими – пожалуйста. Сколько угодно. Тут его фантазия не знала удержу.

Со своими шутками он был как бы достопримечательностью родного города. Задержанные запоминали все его приколы. Потом, когда становились заключенными, долгими вечерами рассказывали о нем. И слава расползалась по зонам: вот есть такой мент с большим чувством юмора. И приписывались ему иногда даже не его шутки, но имя его, обрастая романтическими эпитетами и подробностями, жило в народе.

Сам же Кондаков относил себя к той категории людей, которые, после того как рассказали анекдот, сначала смеются вместе со всеми, затем смеются, когда до них дойдет смысл этого анекдота, и потом смеются над теми, кто еще анекдота не понял. От здорового, бодрого хохота Кондакова у его сослуживцев по вечерам разыгрывались мигрени.

7

– Знаете, Леночка, а у меня для вас сюрприз! – сообщил Зарамушкин, когда они вышли из отделения.

Лена посмотрела вверх. Боже, какая тоска!

На небе блестели звезды.

Лаяли собаки.

– Вы перенервничали, – продолжал Зарамушкин. – Передергались… Вам необходимо снять стресс.

Он вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку коньяка, которую стащил перед уходом с юбилейного стола.

– Вот это да! – удивилась Лена.

Зарамушкин открыл бутылку и протянул Лене:

– Ну давайте!.. Извините, что без стаканов…

Лена взяла бутылку и сделала несколько крупных глотков…

8

«Ты. Стала такой бесчувственной, что иногда кажется, что тебя просто нет на свете», – услышала она. Огляделась по сторонам.

Никого.

Ветер выл. Снежные вихри неслись над полем.

У забора стоял киоск. На нем латинскими буквами надпись "Сувениры". За стеклом на пустых полках кучками лежал снег.

За воротами на резных деревянных столбах была укреплена схема музея-заповедника. Пунктиром нарисован путь, по которому должны двигаться туристы, "Начало осмотра" – указывала фанерная стрелка на другом столбе. В той стороне снег наметал чьи-то одинокие следы, которые уходили в лес.

– Если полюбишь, как никто не любил, не будь уверен в завтрашнем счастье, – сказала Лена Олегу. – Клятв не давай. Они не исполнятся.

– А я никого и не люблю, – удивился Олег.

В лесу ветер дул не так сильно Угрожающе гудели деревья, зато была тропа, и идти стало легче.

У бревенчатой церкви с одной деревянной главой они остановились. Лена подергала дверь. Заперто…

Табличка возле большой избы разъясняла, что это типичное крестьянское подворье, где все помещения – жилые и хозяйственные – объединены под одной крышей.

Лена залезла на сугроб, дотянулась до окна. Внутри, в доме, где когда-то жила крестьянская семья, валялись заплесневелые консервные банки из-под кильки в томате, кисти в лужицах краски. В середине комнаты торчал манекен из металлических прутьев без головы, с налепленными на корпус белыми пластмассовыми грудями…

За деревьями, на краю обрыва, стояли три деревянные мельницы. Ветер пытался раскрутить их прибитые гвоздями крылья. Крылья скрипели, но не двигались.

Перед мельницами громоздился брошенный ржавый бульдозер с выбитыми стеклами.

Между белыми заснеженными берегами темнела река. Вода в ней, несмотря на сильный мороз, не замерзла. Туда несколько лет назад упал космический спутник, и река была отравлена радиацией.

Спустившись с обрыва, Олег подошел к самой воде и принялся вынимать из карманов и бросать в реку упаковки с импортными одноразовыми шприцами.

Лена удивленно наблюдала за ним.

Родственники больных покупали одноразовые шприцы на черном рынке за большие деньги.

Упаковки не тонули, не уплывали по течению, а качались недалеко от берега.

Чтобы не сорваться в воду, Лена встала на колени и попыталась поймать шприцы. Колени на снегу мерзли. Лена шарила в воде руками, пока не наткнулась на большую, черную, скользкую рыбу.

Содрогаясь от отвращения, она вытащила ее на берег и с ужасом обнаружила, что в распахнутой пасти, которой рыба судорожно хватала воздух, растут человеческие зубы.

Рыба била хвостом, пыталась вырваться, а Лена сжимала под жабрами пальцы, чтобы скорее ее задушить. Она чувствовала, что это необходимо, но не хватало сил.

Олег ударил рыбу кулаком по голове. Рыба сдохла.

Лена услышала странный звук, будто какой-то космический объект, летящий за пределами атмосферы, посылает ей частые, прерывистые сигналы.

Она открыла глаза.

Ужасно болела голова.

В полумраке гостиничной комнаты копошилась чья-то фигура. Сигналы продолжали идти. От окна…

– Кто здесь? – сипло спросила Лена.

– Это я. Леночка, Петр, – послышался ответ.

– Какой Петр?

– Зарамушкин. Директор…

Он торопливо одевался. Взял с подоконника свои часы, выключил в них будильник. Космические сигналы… наконец прекратились.

Зарамушкин ласково провел рукой по волосам Лены.

– Тут дело такое – мне дома надо быть… Жена звонить будет…

– Ты чего здесь делаешь? – спросила Лена, с отвращением соображая, что эту ночь они провели вместе. Смутно вспомнилась бутылка коньяка, руки, поцелуи, липкие ласки…

– Неделикатно получается – она будет звонить в восемь утра, а меня дома нет…

Зарамушкин попытался поцеловать Лену.

– Да пошел ты, – слабо сказала Лена, укрылась с головой одеялом и отвернулась к стене.

9

Степаныч томился в районной поликлинике под плакатом, предупреждающим об опасности заражения СПИДом. В очереди на прием к врачу сидели средних лет женщины, Степаныч разговаривал с одной из них.

– Поражает меня забота о людях в нашем государстве. Вот в Финляндии климат такой же, как у нас… Так что они придумали! Они куртки выпускают на гагачьем пуху или на гусином, на худой конец… Пусакки называются. Тепло, легко, удобно… А мы в чем ходим?! Пальто из драпа весит столько, сколько человек, который его надел!

– Еще меховой воротник приляпают дороже пальто, – кивала женщина.

– Вот у меня брат в Моссовете работает, так им после Нового года талоны выдали, чтобы по предприятиям распространяли. Он распространять начал, а народ у нас дикий – не берег! И цена-то невысокая…

– Какие талоны-то? – спросила женщина.

– На дубленки! В ГУМе секция специальная есть, талоны эти отоваривает. Финны на пусакки перешли, вот Внешторг по дешевке эти дубленки-то и приобрел… А народ не берет!.. Брат мне говорит: "Ты у людей поспрашивай, может, нужно кому… Пропадут талоны! И цена ведь небольшая…" – Степаныч сделал паузу.

– Сколько? – спросила другая женщина.

– Четыреста восемьдесят семь рублей…

Степаныч огляделся.

Женщины сидели с непроницаемыми лицами, думая про свои болезни.

Еще кто-то древний и мудрый изрек: "Человек не может предсказать себе: "Завтра я буду счастлив". Степаныч же только этим и занимался.

Он в подробностях, буквально час за часом распланировал их с Жанной будущую жизнь в Сочи. Ничто не должно было помешать. Он считал дни до отправления поезда, зная, как только застучат на стыках колеса, он будет счастлив, счастлив, счастлив!

Наступило золотое время его жизни, а все предыдущие годы были подготовкой.

Никогда с такой легкостью не удавалось ему дурить людей. Он относился к своим обманам, как к игре, а в игре часто бывает, кто-то проигрывает. Но зато на короткое время игра стала реальностью чьей-то жизни, кто-то азартно сделал ставки и ждал выигрыша. Возможно, он его дождется, но в другой раз. А сейчас выигрывает Степаныч, потому что пришли его дни.

– …Он ее любит, – негромко рассказывала одна женщина другой, – а она его отталкивает. Он – простой, хороший парень, она тоже хорошая, только любит другого…

Вторая женщина слушала, слушала, а потом вдруг перебила:

– Красивая ты баба, умная…

Та напряглась, к чему она ведет:

– Только, что с этой красотой-то делать? Кому она нужна? Только в зеркало на себе любоваться…

Степаныч ждал не торопясь, когда эти усталые женщины из поликлиники осмыслят свои болезни и проблемы, а потом переключатся на его игру. И сами подойдут, воровато оглядываясь, переспросят про талоны, выяснят, как надо найти в ГУМе нужную секцию.

Сияющие счастьем глаза Степаныча вызывали к нему доверие. Не может человек с такими глазами быть обманщиком. У обманщика взгляд бегает, а Степаныч смотрел прямо, казалось, что он хотел сделать всех такими же радостными, как и он сам.

Только вот странный сон приснился сегодня ночью. Степаныч редко видел сны, а тут такой яркий.

Будто шел он по залитому солнцем летнему лесу, а за ним брел лось. И долго они вот так ходили вместе, щурясь от яркого света, а потом лось вдруг исчез. Степаныч наклонился землянику сорвать, и лося не стало. Степаныч принялся звать его. Появился лесник. Он привел Степаныча к огороженному забором месту, открыл деревянные ворота.

Степаныч увидел большую гору из мертвых лосей, причудливо переплетенные ноги, шеи, рога. Это было очень красиво. Коричневое, серое и светло-коричневое…

"Что это?" – спросил Степаныч.

"Это – лоси, – ответил лесник. – Они умерли от тоски".

10

На улице был очень сильный дотер. От него дрожали стекла. Соня стояла у окна и смотрела на улицу.

Ветер поднимал и закручивал снег с сугробов. Прохожие горбились и прятали лица. Небо было затянуло дымкой, сквозь нее бледнело солнце.

– Мама, – хриплым голосом сказана ее старшая дочь Лариса, – кажется, я простудилась.

– Горло покажи. Надень носки и померь температуру, Олег!.. Только сумасшедший может куда-то ехать в такую погоду… Лариса заболела, мы никуда не поедем…

Олег уныло взглянул в окно, подошел к телефону, набрал номер.

– Не отвечает…

– Доброе утро! – раздался звонкий голос. Это прогнулась младшая – Наташа. Она протянула к родителям свои пухлые ручки.

Лариса хотела поцеловать сестру.

– Не трогай ребенка! – прикрикнула Соня. – Заразишь!

В большой комнате, где вчера был банкет, сестра Олега Варя разбирала столовые приборы.

– Посмотри, я все отложила? – позвала она Соню.

– Вот эти вилки – соседские, – сказала Соня.

На кухне в пижаме сидел Стрельников и пил чай из большой чашки.

– Доброе утро! – сказал ему Олег.

– Андрей Васильевич ночью умер. Вот так… Каждое утро у почтового ящика встречались. Газеты брали…

– Да он старый был, – ответил Олег.

Из глубины квартиры слышались истошный, непрерывный визг малыша и песенка бабушки: "Ой, люли! Ой, люли!.."

Олег еще раз набрал номер.

Соня пожарила яичницу. Сели завтракать. Федор Федорович угрюмо пил чай. Лариса кашляла.

– Нехорошо получается, – сказал Олег. – Я на всякий случай в гостиницу съезжу… И Юля в Чумилах ждать будет…

Соня взяла телефон, сама набрала номер и тоже не дозвонилась. Она положила трубку и внимательно посмотрела на мужа. Он торопливо дожевал яичницу, выпил чай, поблагодарил и пошел в комнату одеваться.

– Еще чаю, Федор Федорович? – спросила Соня.

– Давай…

Соня налила ему чая, достала из шкафчика таблетки для Ларисы.

– Натуся, не набивай так рот, – сказала она.

– Я пошел, – вернулся в кухню Олег.

– Кальсоны надел? – спросила Соня.

– Да, мамуля… – Олег задрал штанину, показал жене теплые кальсоны и чмокнул ее в щеку.

Соня изобразила на лице улыбку, но напрасно. Олег ее не увидел. Он быстро прошел в прихожую.

Хлопнула входная дверь.

Соня вытащила из чулана пылесос и принялась пылесосить в комнате ковер, сердито вытирая катящиеся из глаз слезы.

11

Олег стоял в тусклом гостиничном коридоре и безуспешно стучал в комнату Лены. Отчаявшись, уже собираясь уходить, он раздраженно дернул дверную ручку, и дверь отворилась.

Лена спала, укрывшись с головой. Олег посмотрел на нее и улыбнулся. Подумал и снял пальто, свитер тоже снял. Подошел к кровати.

– Леночка! – позвал он.

Она не отзывалась.

Олег осторожно раскрыл ее, погладил.

– Лена, ты спишь еще? А нам давно ехать пора…

Лена повернулась к нему, недовольно открыла глаза.

– Куда ехать? – она ничего не понимала.

– Забыла!.. Мы же в Чумилы едем. На экскурсию.

– Ой!.. А где же дети твои, Соня?

– Дома остались. У старшей температура.

– Подожди, я сейчас соберусь.

Олег отошел к окну.

Ему нравилось в ней все. Даже то, как она моргает, заспанная.

Когда Соня при нем спала или просыпалась, зевая, он не выносил.

"Какие глаза грустные", – подумал Олег. На глаза Лены он обратил внимание в первую же минуту знакомства. И вообще, когда увидел ее, вдруг почувствовал – родной человек. Очень хотелось быть с нею рядом, смотреть на нее, гладить. Хотелось расспросить, что мучает, и попытаться помочь.

– Стекло не вставили до сих пор! – сказал Олег.

– Закаляюсь!

Олег позвонил дежурному администратору гостиницы.

Она огрызалась и намекала, что Олегу в этой комнате делать нечего, чтоб шел домой, там все стекла целы, а в выходные рабочих все равно не найти. Но в конце разговора администратор сообразила, что Олег ей когда-нибудь может понадобиться: вдруг заболеет кто или лекарство достать – всякое бывает, отношений портить не надо – и пообещала помочь…

– А может, не поедем никуда? – предложил Олег.

– А как же деревянное зодчество, гордость Севера? – спросила Лена, хотя ей, честно говоря, совершенно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла в холодную комнату.

– Ну его… Там сиверко завывает.

– Сиверко, – повторила Лена. – Какое гнусное слово. Это собаку так зовут?

– Нет, – засмеялся Олег. – Это ветер такой.

"Какие у него глаза грустные, – подумала Лена. – Симпатичный, но какой-то…"

Вспомнился Зарамушкин. От отвращения к нему и к самой себе захотелось выть. Как она могла так напиться?.. Она помнила: отделение милиции, коньяк на морозе, как пустая бутылка улетела в сугроб. Но что было потом? Как они оказались в гостинице? Загадка!..

Очень было жалко себя. Напилась она с горя" с тоски, которая мучила в последнее время. Хотелось прижаться к кому-то, поплакать, чтоб приласкали, пожалели…

Олег присел на край кровати Лены. Смотрел на нее и улыбался.

– В такую погоду надо сидеть дома. Или ехать к морю.

– К морю! – Лена усмехнулась невесело. – Зачем?

– На солнце греться. Слушать шум волн… Это успокаивает…

– А что, кого-то нужно успокоить? – спросила Лена.

– Да. Меня.

– У тебя стресс?

– Почти…

– Занимайся физкультурой. Витамины принимай. Не потребляй спиртных напитков.

Олег засмеялся. "Может, бросить все, – подумал он. – Все сначала начать в другом месте, с другой женщиной…"

Он слышал, что бывает любовь с первого взгляда. А может, это она и есть? Может быть, все так и происходит? То, что он чувствовал к Лене, нельзя было назвать страстью. Это – нежность. Желание защитить, спрятать…

С Соней все было не так. Она умная, сильная. Когда в двадцать три года забеременела от него, двадцатилетнего, пришла к его родителям и заявила: вот отец ее будущего ребенка и теперь жить она будет с ним.

Родители согласились, а мнение Олега никто не спрашивал. Он, правда, и не сопротивлялся…

А сейчас он чувствовал, пришло его время. Время решать и совершать поступки, достойные мужчины. Ведь он прожил больше половины жизни. Должен же он быть когда-нибудь счастлив.

Олег наклонился к Лене, коснулся губами ее губ…

Раздался бодрый стук в дверь.

В ту же секунду она распахнулась. На пороге стоял старший лейтенант милиции Кондаков в парадной форме, со свертком в руке.

– Приветствую вас, Конкина Елена! Разрешите войти? – разнесся по комнате его бодрый голос.

Олег резко встал с кровати.

Кондаков вошел.

Когда он увидел Олега, оптимизм его несколько поубавился, но не в правилах лейтенанта было сворачивать с выбранного пути. Улыбка сияла на его лице.

– Олег Федорович уже здесь! – радостно сказал он, будто ничего другого и не ожидал увидеть в комнате Лены. – Здравия желаю!

– Привет! – кисло откликнулся Олег и надел свитер.

Лен а села в кровати и с интересом рассматривала Кондакова.

– Елена Игоревна! – Он подошел к кровати и встал на одно колено. – Милиция делает вам ценный подарок!

– Что?! – оторопел Олег.

– Часы именные? – спросила Лена.

– Нет! – Кондаков раскрыл сверток и широким жестом протянул Лене фарфоровую балерину в пачке, на одной ноге.

– Что это?! – повторил Олег.

– Елена Игоревна помогла задержать опасного преступни _ка!– торжественно объяснил Кондаков.

– Ага! – подтвердила Лена. – Пока вы там пили, мы с товарищем Зарамушкиным героический подвиг совершили.

– Спасли женщину! – добавил Кондаков.

– Оперативно работает наша милиция, – проворчал Олег. – Вчера спасли, сегодня – подарок!

– Это потому, что наша милиция самая лучшая в мире, – с гордостью сказал Кондаков. – А вы что здесь?

– Я?.. Консультирую.

– У меня хрипы в легких, – объяснила Лена.

– Хрипы? Так это потому, что стекла выбиты, – Кондаков указал на разбитое окно. – А я лекарство принес.

Он достал из-за пазухи бутылку вина, поставил на стол, сел в кресло.

– Неплохой у вас номер. Вообще гостиница хорошая… Лен, а стаканчиков не найдется?

Завернувшись в одеяло, взяв с собой одежду, Лена пошла в ванную одеваться.

– Вы пить будете? – спросил Кондаков Олега.

– Нет.

– Что так? У вас же вчера юбилей был. Голова не болит?..

– Ты чего сюда приперся? – не выдержал Олег.

– А ты?.. Медосмотр окончен. Жена ждет, – вполголоса сказал Кондаков, разливая вино.