Текст книги "В городе Сочи темные ночи (сборник)"

Автор книги: Мария Хмелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Волосы русые с проседью… Глубокие залысины… Глаза голубые… Носит усы! На шее пятна какие-то фиолетовые.

– Документы!

Степаныч вынул из внутреннего кармана пиджака паспорт.

– Ага! Иванов Евгений Степанович! – удовлетворенно прочел Кондаков. – Овладевающий доверием граждан! Принимающий от них крупные суммы денег! К стене!

Лена вышла на балкон подышать свежим воздухом. Воспринимать происходящие события было сложно. Голова болела. И хотелось только одного – лечь поспать.

– Кончились твои гастроли, – сочувственно сообщил Кондаков Степанычу, положил его паспорт в задний карман штанов. Запер дверь. Ключ тоже положил в карман.

– У меня язва, лейтенант, – пожаловался Степаныч. – Я не выдержу третьей посадки.

– Язва?.. Вылечим!

– Ты что к нему пристал? – спросила с балкона Лена. – Он человек хороший…

– Очень хороший! – весело откликнулся Кондаков, обыскивая стоявшего лицом к стене, с поднятыми руками Степаныча. – Рецидивист! Две судимости!

– Тебе сколько для счастья надо? – тихо спросил Степаныч. – Я дам.

– Милый! – обрадовался Кондаков. – Я – честный пионер! – и ткнул Степаныча пальцем под ребра.

– А чего ты раскомандовался? – поинтересовалась Лена. – Это наш номер. Ты вообще не имеешь права сюда вваливаться, пока мы не уехали!

Ей не нравилось трудовое рвение Кондакова Ясно было, что он хочет побыстрей избавиться от Степаныча, чтоб с ней остаться, но она-то не хотела с ним оставаться!

– А балерину ты привез? Из шкафа вынул? Я же новый подвиг совершила! Преступника опять тебе нашла… Давай ценный подарок!

– Сейчас, Леночка! Минуточку…

У Степаныча уже не было никаких сил роптать. Один вопрос только мучил: почему?..

Почему, почему, почему все так? Он давно уже хотел отчалить. А ему не дают! Зачем его держат здесь?!

– "Наша служба и опасна и трудна. И на первый взгляд как будто не видна…" – напевая, Кондаков направился к телефону.

И тут Лена поняла: сейчас Степаныча заберут и посадят… И виновата в этом будет она… Мало ему было! Сейчас у него начнутся новые страдания. И виновата будет она! Она! Из-за нее все это…

Стало безумно жалко этого неудачника с глубокими залысинами. С усами. И язвой… Он подохнет на зоне мучительной смертью… Из-за нее… Лена очнулась.

– Не тронь телефон! – сказала она.

Не обращая на нее никакого внимания, Кондаков вытянул палец, собираясь набрать номер.

– Положи трубку!!!

– Лена, не надо нервничать! Сейчас наряд вызовем, все будет хорошо.

"Ее тоже не мешало бы проверить, – подумал Кондаков. – Мотается по городам нашей необъятной Родины. Неизвестно, на какие деньги. Наверняка с этим плешивым в деле".

Но сдавать Лену в руки правоохранительных органов не хотелось. Усталость прошла. А морской воздух, насыщенный йодом, начал оказывать свое действие на организм. Скорее бы дедушку сплавить. Потом он сам ее допросит. В постели.

– Положи трубку!

Лена рассвирепела. Вот из-за таких, как этот гад, все и происходит! Вот из-за таких хорошие люди несчастны. Ярость придала ей смелости. Она рывком уселась на балконные перила.

– Здесь четырнадцатый этаж!.. Положи трубку!.. Прыгну сейчас!

"На истеричку нарвался", – разочарованно отметил Кондаков и на всякий случай положил трубку.

Ему очень не нравились эти игры с балконом. У него недавно случай был: жена с мужем ссорилась и белье гладила. А муж был ниже ее на голову. Она ругалась, ругалась и двинула ему по темени бутылкой. А он утюг схватил и к заднице ей приставил. Жена раскрыла окно, мужа в охапку и – вниз бросила. Муж до земли не долетел, в деревьях запутался… А на третьем этаже жила первая учительница Кондакова, которая посоветовала ему в милицию пойти. Он ее очень любил. Он вообще к учителям уважительно относился. Ну вот, вышла первая учительница на балкон, а у нее перед глазами из веток ноги торчат босые… Она и в Бога-то не верила, а тут как закричит: "Архангел Михаил прилетел!" А с ней жил вредный ее зять, он давно смерти ее ждал, чтоб больше места в квартире было. Он сразу "скорую помощь" вызвал, и старушку в дурдом забрани. Потом мужа из веток вытащили, осудили обоих – и мужа, и жену. А учительница до сих пор в сумасшедшем доме коробки клеит. И чего только Кондаков ни делал, чтоб ее освободить, – все без толку…

– Лена, – с улыбкой сказал он, – :по будет самая большая глупость в вашей жизни.

Кондаков попытался подойти к ней, но Лена сразу завопила:

– Стой! Прыгаю!.. Ключи на стол!

Кондаков не двигался.

– Ключи!

На всякий случай Степаныч стоял у стены с поднятыми руками. Ход событий принял совершенно неожиданный и очень интересный поворот. Но он, как человек опытный, знал, пока ситуация не прояснится до конца, лучше демонстрировать свою покорность власти, которую сейчас олицетворял милиционер Кондаков.

– Идите к нам… – ласково позвал Кондаков Лену. – Даю слово офицера – не буду никуда звонить…

– Ключи!

Вздохнув, Кондаков вынул из кармана ключи и бросил на стол.

– К стене! – скомандована Лена.

Вниз смотреть было очень страшно. До синевы в пальцах вцепилась она в перила. Но решимость была. Стоило Кондакову перейти порог, отделяющий комнату от балкона, она бы прыгнула вниз. Из упрямства. От отчаяния и безнадежности все равно никому не нужна…

И Кондаков своим милицейским чутьем понимал: эта – прыгнет.

Он встал у стены недалеко от Степаныча.

– Штаны снимай! – крикнула Лена.

– Чего?

– Снимай!

– Только ради вас! – с улыбкой джентльмена согласился Кондаков. Появилась возможность продемонстрировать свои плавки. Такие красивые…

Он знал, что американские полицейские всегда имеют при себе оружие. Как ему бы сейчас пригодился пистолет, который лежал в родном северном городе, запертый в сейфе.

– Ботинки тоже снимать?

– Да!

Кондаков снял ботинки, штаны перекинул через руку, как официант полотенце, и выпятил с гордостью свои обтянутые плавками крупные гениталии, которые впечатляющим мешочком висели между ног, приглашая Лену заняться более приятным делом, чем сидеть верхом на балконных перилах.

Но Лена не оценила его мужских достоинств.

– Вяжи его! – заорала она Степанычу.

– Давай-давай, – подхватил Кондаков, – еще одна статья, голубчик…

Степаныч колебался:

– А чем вязать-то?

– Ремнем вяжи!

– Ага, понял.

Степаныч забрал у Кондакова штаны, выдернул ремень, вытащил из кармана свой паспорт.

– Ну ты извини… Видишь, как все складывается. Я не виноват… Она сумасшедшая… – он старательно обвязывал ремень вокруг лодыжек Кондакова.

– Все тебе припомню, скотина, – пообещал Кондаков.

– Молчать! Руки за голову! – командовала Лена.

– Не виноват я, – оправдывался Степаныч. – Она и вправду может…

– В ванную его!

– Как?! – Кондаков начал злиться.

– Прыгай!

– Рехнулась, дура!

– В ванную, говорю!.. Руки за голову!

– Прыгай, прыгай, – шептал Степаныч. – Она разобьется – а тебе неприятности…

"Главное – выйти из ее поля зрения", – подумал Кондаков и решил подчиниться. Он знал, что мгновенно распутает ремень и покажет этим…

Прыгать со связанными ногами очень неудобно. Ноги в носках скользили…

Кондаков, как заяц, скакал в направлении ванной, ругаясь и страдая от унизительности ситуации.

Сейчас он распутает узел…

Идиоты. Надо руки сперва вязать, а не ноги…

Степаныч зорко следил, как Кондаков добирался до ванной комнаты. Вот Кондаков у порога, сейчас он пойдет и запрет его…

Лена слезла с перил, потопталась, разминая затекшую правую ногу. Посмотрела на море. Там медленно плыл причудливо раскрашенный иностранный корабль с ярким флагом на корме.

Сделав еще один прыжок, Кондаков хотел развернуться, но поскользнулся на кафеле и потерял равновесие. Падая, он пытался как-то удержаться руками, но руки почему-то не находили опоры, а связанные ноги подгибались, и с высоты своего роста Кондаков сильно ударился головой о торчащее острие горелки газового баллона, стоявшего около унитаза. Голова дернулась от удара и опять опустилась на это же острие.

Степаныч услышал шум, неясный крик и рванулся туда – в ванную…

Лена на балконе пыталась понять, что происходило за стеклом в полумраке гостиничного номера. Но оттуда не доносилось ни звука.

Чайки орали, и море шумело…

Едва слышно где-то играна музыка…

Кондаков лежал на полу.

Глаза его были открыты.

Рядом валялись опрокинутые красные баллоны.

Степаныч постоял над ним.

Кондаков не шевелился.

Тогда, присев на корточки, Степаныч поднял голову Кондакова.

Из разбитого виска по лицу текла тонкая струйка крови.

Степаныч закрыл лейтенанту глаза и осторожно положил его голову обратно на пол между унитазом и биде…

"Здесь была, с нами… – думал он, чувствуя за спиной чье-то невидимое присутствие. – Не того ты взяла… Дура!"

Страха не было. Недоумение и разочарование от того, что все так просто…

И чем больше он смотрел на нелепо вывернутые руки, согнутые в коленях белые ноги мертвого человека, тем сильнее возникало у него желание жить.

И злость.

Злость на свою судьбу, которая всегда все делала наоборот, совершенно не считаясь с его желаниями.

Надо спасать свою шкуру. Чтобы жить, надо бежать из этого опасного места.

Степаныч вскочил и столкнулся с застывшей на пороге испуганной Леной. Он забыл о ней. А она смотрела на лежащего Кондакова, на Степаныча и боялась спросить, что случилось. Хотя понимала… Но не хотела верить.

Степаныч закрыл дверь ванной:

– Одевайся! Быстро!

Закрыв дверь, он отсек от себя это мертвое тело. Все, нет его! Надо уходить. Спасать себя. И эту…

Лена держала шубку в руках, словно забыла, что с ней надо делать. Состояние было такое, будто ее засунули в стеклянную банку, и непонятно, как преодолеть эту прозрачную стену, включиться в окружающую действительность…

Зазвонил телефон. Лена вздрогнула от пронзительного звука…

Степаныч схватил трубку.

Мужской бодрый голос интересовался, чем занимается Кондаков.

– Лейтенант просил не беспокоить, – четко ответил Степаныч. – Он отдыхает…

Если телефон будет звонить опять и звонить долго, его услышат соседи. Они могут насторожиться: раз Кондаков в номере, почему он не отвечает… А нужно время. Чем больше времени пройдет, тем дальше они будут.

Все это молнией пронеслось в мозгу Степаныча.

Он вырвал из аппарата шнур.

Схватив со стола ключ от входной двери, допив остатки вина, чтоб не пропадало, Степаныч толкнул в прихожую Лену, замершую посреди комнаты.

– Иди-иди…

Лена послушно пошла к двери и встала там.

– Это я убила, – сказана она.

– Тихо!

Степаныч сунул ключ в замок, повернул. Еще раз.

Ключ проворачивался в замке.

С одинаковой легкостью он крутился и вправо, и влево. В обе стороны.

По часовой стрелке. Против часовой стрелки…

Замок был сломан.

– Мистика, – пробормотал Степаныч.

Лена постояла за его спиной, потом тихо села на пол, уткнув лицо в колени.

– Тихо. Тихо… Только не шуметь… Тихо, – уговаривал сам себя Степаныч.

Он вынул из кармана полушубка складной нож, сунул его между замком и дверным косяком. Попытался поймать, подцепить язычок замка и прижать его.

Нож соскакивал.

В полушубке стало жарко. Капли пота выступили на лбу и на подбородке.

От отчаяния хотелось завыть. Стон готов был вырваться из горла. Опять! Опять! Но почему!

Степаныч боролся с собой и с дверью. Он ненавидел этот замок. Эту дверь… Плечом он надавил на нее, потом отошел на пару шагов и навалился со всей силы…

Душа старшего лейтенанта Кондакова, ухмыляясь, стояла возле них и с удовольствием наблюдала, как борется за свободу Степаныч. Эта шутка была самая удачная из тех, что ей довелось пережить с Кондаковым.

Стены гостиницы перестали существовать, и душа Кондакова увидела всех находящихся там людей. Люди эти ели, спали, дрались, любили, завидовали, ненавидели, мечтали. Мужчины, женщины, дети. А среди них суетились бесчисленные, как муравьи, подобия людей, напоминающие полипов, устриц, головастиков, хищных рыб, лишайных животных. Эти существа лаяли, блевали, били по зубам, пускали слюни, сосали и терзали друг друга, как совсем недавно, перед приходом Кондакова, терзали друг друга Лена и Степаныч. И вот чем все закончилось…

– Мы ж не виноваты, – устало сказал Степаныч и сел рядом с Леной.

Лена молчала, казалось, она уснула, спрятав лицо.

Душа Кондакова прикоснулась к ней, и Лена увидела вдруг перед собой божественной красоты равнину. Там среди причудливых, сделанных из красных кораллов башен, кавалькада прекрасных, юных всадников ехала по извилистой дороге к источнику вечной жизни. Зрелые гроздья черного винограда сами падали с кустов всадникам в руки, большие яркие бабочки летали над их головами. Лена увидела себя на белой лошади рядом с загорелым юношей. Юноша перебирал струны лютни, и сладкая мелодия убаюкивала и ласкала слух…

Что делать?

Как жить?

Как быть?

Степаныч опять осторожно вставил ключ в замок. Почти ласковым движением повернул. Бережно опустил дверную ручку.

Дверь не открывалась.

– Мы не выберемся, – сказала Лена.

– Тихо…

В коридоре слышались шаги… Кто-то что-то сказал.

Все. Нет никого.

Перед глазами дверь.

Навсегда впечатался в мозг древесный узор.

Царапины вокруг замка…

– Выберемся!

…И щель между дверью и облицовкой дверного косяка, куда он просовывал нож, одновременно поворачивая ключ.

– Это я виновата, – не поднимая головы, прошептала Лена. – Я не могу больше жить.

– Выберемся! – как заклинание повторил Степаныч, пугаясь ее слов.

Могут ли искупить свою вину за нелепые, случайные смерти оставшиеся жить? Как теперь дышать, есть, пить? Не перед кем покаяться. Не у кого просить прощения…

Никто не может дать человеку то, что ему нужно. Никто не поможет ему найти это в себе. Потому он бессмысленно мечется и ищет по миру то, что надо искать в себе самом… Эх, лейтенант… Прости…

Поняв всю тщетность своих попыток вырваться из этого проклятого, роскошного номера-люкс, Степаныч опять сел на пол рядом с Леной, обнял ее и сказал твердо:

– Прорвемся!

Слышались резкие крики чаек за окном. Они становились все громче, видно, птиц кто-то подкармливал хлебом с балкона.

И в это мгновение дверь медленно и бесшумно распахнулась. Это душа Кондакова легко толкнула ее.

9

Степаныч и Лена прожили долгую, трудную и многотерпеливую жизнь в небольшом бревенчатом доме в средней полосе России. У них родились двое детей – мальчик и девочка. Корова с большими черными пятнами на белых боках давала им молоко. Степаныч строил дома, а Лена выращивала картошку. Они мало разговаривали друг с другом и много работали. Потому что дни настали суровые и надо было много работать, чтобы дети были сыты и обуты.