Текст книги "Последнее дело императрицы (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

От шагов в коридоре Этель вздрогнула внутри, но на деле только обернулась и подождала: когда же в дверном проёме покажется целительница с причёской, похожей на костёр из сухой травы. Мивин вошла, осторожно ступая по скрипучим половицам, словно бы от этого они скрипели меньше. Она потянулась на огонь, как мотылёк.

Подняла глаза и улыбнулась, и на щеках появились детские ямочки.

– Повезло ей. Яда в организм попало совсем немного. Будет жить.

Этель шумно выдохнула. Внутри стало тепло и пусто, и даже настырная боль немного отступила. Взгляд метнулся из угла в угол, но так и не нашёл, на чём остановиться. Тогда она вышла в тёмный коридор. Мивин за спиной цедила из чайника горячую воду в найденную тут же кружку, и вода весело журчала, как будто пела простую песенку.

В комнате Эйрин мерцал свет. Этель остановилась в дверном проёме: мигал шар белого пламени. Ощущая все произнесённые здесь заклинания, пламя дрожало. Эйрин лежала, как и прежде, неподвижно, только от этих бликов казалось, что она морщилась.

– Милая. – Этель присела на край её постели.

Рука Эйрин была тёплой, поэтому Этель испугалась разбудить дочь своим холодом и больше не прикасалась к ней, хоть очень хотелось убрать с лица прядь волос и проверить, плотно ли лежит повязка на ране.

Эйрин дышала спокойно и ровно, но в этом спокойствии больше не было смертельности.

– Ух, холодно! – Мивин вошла в комнату, ёжась и отпивая из кружки, из которой шёл пар. – Смотри. Завтра к утру она проснётся. Только пусть отлежится ещё дня два-три. А то может и упасть где-нибудь на улице. И это…

Она поставила кружку на подоконник и потянулась всем телом, как та серая кошка.

– Проводи меня обратно. А то я даже не знаю, что это за город.

За окном воскресали, как души убитых зверей, огненные шары. Мивин пошарила по столу, опять укладывая в сумку свёртки и баночки.

– Конечно. – Этель нехотя поднялась с постели дочери, отвернулась от теней на её лице и поиграла серебристой искоркой на ладони. Демонов портал, его опять нужно было ставить как можно точнее, потому что любопытные соседи… Сил уже оставалось мало. Силы были на исходе.

А боль скреблась в груди, и Этель снова закашлялась. Скомкала в руках платок, пока портал раскрывался серебряной тарелкой.

– Это очень нехороший кашель, – сказала Мивин, обернувшись перед тем, как уйти. – Ты приходи, если что. И где я тебя уже видела?

Она смешно передёрнула плечами, как будто перед прыжком в холодную воду, и вошла в портал, неловко разведя руки, как и в прошлый раз.

В полумраке кухни, освещённой парой жёлтых искр, Мивин нанизывала на нитку деревянные резные бусины, напевая себе что-то под нос. Тихо-тихо шумел ветер за окном, и в тепле у ног хозяйки задремала кошка.

Аластар, прищурившись, рассматривал старую монетку, ещё имперскую – таких давно уже не было в ходу.

– Ты знаешь её? – спросила Мивин отстранённо, но от её голоса вдруг проснулась кошка и покрутила головой, навострив большие уши с кисточками. Она обернулась на занавешенное плотными шторами окно, решила: "Это же просто ветер", и снова улеглась.

Аластар часто уходил, никак не объясняясь, иногда пропадал на несколько дней, и Мивин по вечерам слушала шорохи, надеясь различить за окном его шаги. Откуда-то он узнавал всё, что происходило в столице, задолго до того, как новости прилетали к ним в провинцию. Возвращался и снова ничего не рассказывал.

Но в последние, самые холодные, месяцы Аластар всё чаще оставался в доме, он по-прежнему чаще молчал, предоставляя Мивин говорить без умолка. Она и говорила, терпеливо собирая бусины на нитку, и ждала, когда он отпустил прошлое и забудет.

Старую монетку он хранил и разглядывал – обычно вечером, в свете рыжих искорок. И что уж он там видел…

– Почему ты так решила? – спросил он, выдержав такую паузу, что кошка заснула и даже замурлыкала во сне.

Конец нитки выскользнул из пальцев Мивин, и бусины дождём застучали по полу. Она собрала в ладонь те, которые упали в широкую юбку, и выдохнула сквозь зубы, когда ещё одна бусина больно впилась в пятку.

– Она скоро умрёт.

Мивин сама увидилась: ревность? Но кого? К кому? И самое главное – с чего бы? Аластар как будто не расслышал: он снова разглядывал свою монетку и думал о том, о чём не рассказал бы ей никогда.

Глава 4. Тени города

Самый опасный противник – это тот,

　　кого все уже перестали опасаться.

В саду зажигались огни, и сменялся караул.

Когда темнота наваливалась на Альмарейн, в замке творилось нечто непонятное. Сначала солдаты отказались патрулировать восточное крыло, а ведь именно прорыва обороны с той стороны больше всего опасался Теро. Последнее время он думал только о возможном нападении.

А потом начали само собой гаснуть шары белого пламени, и это действовало на нервы. Ему ни разу не приходилось бродить по галереям в темноте, но когда за спиной раздавался глухой хлопок и, резко оборачиваясь, Теро успевал увидеть, только как осыпаются на пол искры, это доставляло мало радости.

Пыльные лестницы, наглухо закрытые окна и шуршащие по углам сухие листья, а также все прочие радости жизни – всё это ему не нравилось. Теро всегда носил при себе два парных кинжала и ещё один – маленький, в голенище сапога. Последний он самолично смазывал ядом каждый вечер.

Теро вырос в Арджане, в провинции, где земля вздыбилась и застыла высокими скалами, а солнце не жалело силы, чтобы раскалить камни. Там оружие брали в руки едва ли не чаще, чем ложку, а лучшей судьбой для парня считалось попасть в имперскую армию.

Теро старался не задерживаться подолгу в одной и том же комнате – если хочешь выжить, нужно быть непредсказуемым. Разве что в кабинете он мог расслабиться, ведь все говорили, что кабинет императрицы защищает какая-то особая магия. Но этой ночью спина уже болела от ночёвок в кресле, и поэтому он решил совершить небольшой обход. Проветриться и заодно выяснить, кто гасит огни в галереях.

– И оторвать ему руки, – добавил Теро почему-то вслух. От звука собственного голоса ему стало веселее. – Хейн! Хе-эйн!

Хейн и ещё один солдат из замкового гарнизона появились на лестничной площадке второго этажа.

– Куда? – хмуро осведомился он. Этой ночью было не их дежурство, но Теро вырвал старого знакомого из тёплой постели – ну или из кабака, как уж вышло – и пригласил на не самую приятную прогулку.

– Как получится.

На третьем этаже, в ярко освещенной галерее с портретов на них смотрели мёртвые императоры. Теро ощутил, как его – его лично – провожает спокойный взгляд Орланы. Она, в простом чёрном платье, застёгнутом под горло, была изображена на фоне вечноосенних деревьев из сада. Ветер потревожил выбившуюся из причёски прядь.

Оглянувшись ещё раз, Теро удивился, как мастерски художник выверил лицо – и отстранённую полуулыбку, и едва заметную морщинку у переносицы. Именно такой он помнил императрицу, хоть видел уже поверженной, в испачканной одежде и с запёкшейся кровью в волосах.

Но улыбалась она точно так же.

А дальше потянулись опустевшие галереи. Раньше, когда они с Маартеном только пришли в замок, настенные панели отражали танец золотистых искорок. Потом половина потухла по своей воле, оставшиеся Теро велел убрать, чтобы напрасно не растрачивать силы и магию.

Он коснулся перил лестницы и обнаружил на кожаной перчатке серые следы пыли. Теро обернулся: шары белого пламени мерно покачивались за спиной, а солдаты следовали шаг в шаг, пусть и лица их были безрадостнее жухлых листьев по углам. Ветер едва заметно касался обнаженной кожи щёк, как оказалось вдруг – слишком чувствительной.

– Дальше восточное крыло, – сказал тот второй солдат, которого Хейн притащил с собой.

Они молчали всю дорогу, и с тоски Теро даже принялся мурлыкать себе под нос простенькую песенку, поэтому привычная днём гулкость голоса прозвучала ударом.

– И что? – нарочито громко, чтобы перепугались все призраки в тёмных углах, поинтересовался он. – Что дальше-то?

Шары белого пламени вели себя на удивление смирно. Он подманил к себе ещё парочку и зашагал по лестнице вниз. На третьем этаже восточного крыла было пусто и тихо, выше – завывал ветер, ворвавшийся через разбитое окно, а вот второй этаж интересовал Теро куда больше остальных.

Там галерея вела в подвал – в камеры для особо важных заключённых, ещё одна лестница спускалась в затопленный полутайный ход, а в старой тронной зале шелестел сухими листьями ветер.

В белом свете ступени были видны до самой последней трещинки, а в углах бесновались вовсе не призраки, а листья вперемешку с каким-то мусором. Теро шагнул ближе, чтобы разглядеть: обрывки цветной бумаги и шуршащих блёсток, ленты, словно здесь проводили бал-маскарад, но с тех пор так и не удосужились прибраться.

Ещё ниже. В галереях второго этажа ощутимо кусался холод. Теро пожалел, что не прихватил из кабинета форменную куртку, а так и остался в одной рубашке – мысли были заняты чем угодно, только не одеждой. Он обернулся на Хейна и предложил:

– Вспоминай.

У того дёрнулись уголки губ, но ещё секунда, и он отвернулся к лестнице, как будто бы на неё вот-вот должны были выйти призраки: сам Хейн, его уже мёртвый напарник, капрал – тоже мёртвый – и пленная императрица. Но на лестнице, в пыли, лежали только отблески белого света.

– Вспоминай, – повторил Теро, как будто в его глазах угадывая эти картины.

Он не мог видеть, как происходило всё на самом деле. А по рассказам солдат, в которых вечно что-то путалось, терялись подробности и тут же возникали новые, создать такой отчётливый образ было бы сложно. Но он видел. Откуда-то он знал.

В том месте, где вправо уходила лестница, и потолок галереи отлетали засохшие стебли, она упала.

– Тут она упала, – подтвердил, сам того не зная, Хейн. – Капрал к ней наклонился.

И она сказала: "Умри". Как верховному магу Маара, взяла за отворот камзола и сказала: "Умри уже, жалкое ничтожество", а потом обернулась на Теро и искривила губы в той самой улыбке, которой улыбался её портрет. Теро тряхнул головой, надеясь хоть так избавиться от навязчивых картинок.

– Это я помню, – торопливо вклинился он. – Меня интересует, что было дальше, когда она его убила.

– Она вскочила и убежала в старую тронную залу.

– А не резковато ли? Она три дня просидела в камере без еды и почти без сна.

– Я сам видел, как она убежала! – рыкнул Хейн, и Теро не понравилась подступающая истерика в его голосе. Он замолк, и тишина вокруг зазвенела ветром.

– Допустим. – Меч, выдернутый из ножен, едва слышно зазвенел. Его Теро тоже носил с собой, хоть меч никогда не был его любимым оружием. Слишком громоздко. Но имперская армия трудно принимала реформы.

Он качнул головой, давая знак спутникам, и принялся спускаться по лестнице. Идти приходилось осторожно: ступени здесь сохранились очень уж плохо, местами осыпались вовсе, местами – хрустели под ногами, как свежая корочка льда. Теро спускался, как по скользкому горному склону – он ведь и сам родился среди гор – ставил ногу вдоль ступени и почти не касался перил, потому что перила и сами могли подломиться под рукой.

Шары белого пламени медленно поплыли следом. Раздражённо или настороженно сопя, солдаты спускались тоже. От напряжения у Теро разболелась спина, а казалось, что не от напряжения вовсе, а от враждебного пристального взгляда. Тянуло оглянуться, но он не оглядывался. Тянуло поднять голову и глянуть вперёд, но он смотрел только под ноги, бормоча себе в оправдание, что на такой лестнице и шею сломать недолго.

У последних ступенек лежали остатки рухнувшей колонны, Теро перешагнул их и потребовал:

– Дальше.

Дальше простирался мрак, и, ослеплённый белым пламенем, Теро не мог разглядеть даже оконных проёмов, хоть и знал, что они там есть, и через них можно увидеть серое ночное небо над Альмарейном. Огненные шары горели по-прежнему, мирно лизали темноту, вот только круг света под ногами Теро как будто бы стал меньше.

– Дальше Неар рванул искать целителя, а я хотел спуститься сюда. Но свет потух. – Хейн обводил залу взглядом. Его меч тоже был наготове, и держал он его почему-то остриём вверх, словно враг мог бы обрушиться на них прямо с потолка.

– Я слышал, Руана под конец своего правления совсем того, – вполголоса пробормотал его напарник. – Сначала всех своих советников перерезала. А потом…

– Заткнись, – потребовал Теро.

Он ждал, но ничего не происходило: не рассыпались с шипением огненные шары, и темнота не тянула щупальца к его сапогам. Хейн за спиной Теро переступил с ноги на ногу, и снова захрустел-раскрошился старый мрамор.

– Проверим тут всё. А ты не молчи, рассказывай дальше. Вы же спускались сюда.

Перехватив меч поудобнее, Теро зашагал влево, намереваясь обойти залу по периметру, всегда касаясь рукой стены, словно здесь можно было потеряться. Не старая тронная зала, а лабиринт.

– Я спустился, когда Неар с целителем вернулись, – уныло бормотал Хейн где-то в отдалении.

Они шли следом, и Теро это слышал по хрусту, звону и приглушённой брани. Шары светили так же ярко, и смотреть на огонь прямо – всё равно, что на солнце, но круг света под его ногами сильно уменьшился. Теро сильно зажмурился и снова открыл глаза, но вокруг ничего не изменилось.

– И что сказал целитель? Вы её искали?

Хейн вздыхал. Он вздыхал каждый раз и именно на этом месте истории. Вздыхал и вздыхал, и Теро хотелось садануть ему в солнечное сплетение, чтобы перестал.

– Целитель сказал, что никого здесь не чувствует. Что, наверное, она убежала через окно. А искать мы не стали. Темно было, хоть глаз выколи.

В ту ночь в императорском саду не горело ни единого шара пламени. В ту ночь потухли все огни во всех галереях.

– Почему не стали? Почему? – в раздражении Теро пнул подвернувшийся камень. Тот отлетел в сторону и глухо стукнулся, как будто упал в глубокий колодец. С каждым шагом Теро становилось всё сильнее не по себе.

Он шёл, чувствуя, как тяжелеют ноги. Уже не раз и не два он запинался то за кусок каменной кладки, то за основание рассыпавшейся колонны, чудом удерживался от падения и шёл дальше. Пыль и каменная крошка, вознесённая в воздух его же движениями, лезла в нос и в горло, не давая глубоко дышать.

Если бы Теро был здесь в тот вечер, когда сбежала Орлана, если бы ему доложили чуть раньше, он обшарил бы каждый закоулок тронной залы. Он бы прочитал все руны на осыпавшихся стенах. А если бы погасли огненные шары, он бы ощупал каждый камень. И убедился бы, что она осталась здесь. Что никуда она не сбежала. Ни через какое окно.

Что она здесь, здесь, здесь. Просто прячется до поры до времени за кучами каменных осколков. И ветер прячет её дыхание за шорохом сухих листьев, потому что ветер с ней заодно.

Под ногами захрустело стекло, а значит, он был уже недалеко от огромных оконных проёмов, которые разевали беззубые пасти прямо в сад и в небо. Теро прищурился, ему казалось, что теперь он видит и серое небо, и даже облака на нём, и далёкую чёрную ленту леса. Шар белого пламени качнулся и отплыл назад.

Прямо перед ним, у одного из разрушенных проёмов, стояла императрица. Чёрное платье, застёгнутое под горло, руки, сложенные у талии, и на манжете одна пуговица – оторвана.

Будто Орлану швырнули на пол, а она едва успела выставить впереди себя руки.

Она спокойно улыбалась ему в глаза. Без злости, без истерики. Бледные губы дрогнули, и Теро показалось, что он ощутил теплоту её дыхания.

"Умри", – хотела сказать она, но вместо этого снова улыбнулась.

– Это она! – крикнул Теро, одновременно шарахаясь назад и делая выпад мечом.

Сталь рассекла воздух, и пыль закружилась с удвоенной скоростью. Белое пламя дрогнуло вовсе не от ветра – остриём меча Теро зацепил огненный шар, и потоком воздуха тот потянуло вперёд.

Голый оконный проём в три человеческих роста ощетинился на него отбитыми кусками отделки.

– Кто? Да где же?

Двое солдат, тоже с оружием наизготовку, обступили Теро с обеих сторон. Они крутили головами, но, конечно же, не видели никого, потому что никого и не было. Только в воздухе – он чуял – по-прежнему висел тонкий аромат её духов.

Таких стойких, что они сохранились даже после трёх дней, проведённых в камере. Вызвав Орлану оттуда для единственного разговора, Теро ощутил её запах и уже не мог его забыть. Тонкий запах яблочных духов.

Было тихо, и солнце подкрасило краешек неба в цвет поблекших чернил. Этель сама не заметила, как задремала, одной рукой касаясь запястья Эйрин, другую подложив под голову. В тепле прогретого за ночь дома ей не снилось снов.

С первым лучом рассвета, по ещё сумрачному городу, она вернулась из имения Сайорана, заглянула в комнату дочери и нашла ту мирно спящей. Другая дверь – в соседнюю комнату – была заперта. Этель глотнула ещё тёплой воды из чайника и ушла ждать пробуждения Эйрин. Она сама не заметила, как заснула, поддавшись умиротворяющему теплу ожившего за время её отсуствия дома.

А когда проснулась, бледное осеннее солнце поднялось уже так высоко, что цеплялось за ветки деревьев. Эйрин не спала. Заложив руки за голову, она смотрела в потолок и улыбалась одними губами.

– Доброе утро, – сказала ей Этель.

Эйрин дёрнулась, обернулась и обеими руками обхватила её за шею, прижалась так близко, как только могла прижаться.

– Я не думала, что ты придёшь.

– Я искала тебя, родная. – Этель убрала с её лица прядь волос.

Вечная растрёпа Эйрин терпеть не могла заколок и причёсок и недовольно трясла головой каждый раз, когда Этель пыталась что-то сделать с её волосами, но сейчас даже не обратила внимания на её невольный жест.

– Как же ты меня напугала. – Этель провела кончиками пальцев по щеке дочери. Боль в груди утихла, и, в сущности, ей было всё равно, почему. Потому ли, что отдохнувший организм нашёл в себе силы придавить болезнь, или потому что в мир пришла новая императрица, и мир возрождался, прорывая тонкие чешуйки почек, под которыми таились нежные листья.

Эйрин помолчала, вздыхая под её рукой, потом подняла взгляд и спросила. Без патетики, без горечи. Спросила, как будто собиралась узнать, какую погоду на завтра обещали маги природы.

– Что теперь будем делать?

Тёмные спутанные волосы скользили между пальцами. "Моя кукла", – называла Этель свою дочь, когда та была совсем маленькой. И волосы скользили между пальцами точно так же. Потом… потом они уже редко бывали так близко, чтобы дотянуться до волос.

– Теперь, когда ты поправишься, я тебя заберу, и мы уйдём из этого мира. Он скоро умрёт, – призналась Этель, глядя ей в глаза.

Эйрин заулыбалась, будто собиралась рассказать о самом приятном сюрпризе.

– Уже не умрёт. Ты знаешь, я…

– Я знаю, – оборвала её Этель, не вовремя думая о том, чтобы не получилось слишком резко. – Мир призвал тебя, и ты приняла его. Я это уже поняла.

Она кусала губы, чувствуя солёный привкус крови. Она не знала, как объяснить всю проблему улыбающейся дочери.

– Я знаю, и они знают. И скоро это узнает Теро, а он не захочет мириться с конкуренткой, понимаешь?

Эйрин недовольно тряхнула головой, заставляя Этель убрать руки с её волос, и села на кровати. Простое платье, в котором девушка выбежала из дома вчера, измялось, и пара пуговиц у горла расстегнулась, так что Этель хорошо видела, как от возмущения бьётся жилка на шее Эйрин.

– Кто эти "они"?

– Я не имею понятия, но вчера они почти убили тебя, – произнесла Этель, тоже поднимаясь. Она хотела добавить ещё аргументов, чтобы Эйрин только молча трясла головой и не сказала больше ни слова, но в соседней комнате послышался шум. Наверное, проснулись хозяева дома.

Эйрин тоже это услышала. Она спрятала глаза и принялась застёгивать платье, приглаживать волосы. Только дрожащее губы выдавали её волнение – крупицу волнения в совершенной решимости.

– Пойдём, приготовим завтрак, – сказала она, глядя в сторону окна.

Догорали шары белого пламени, оставленные на ночь у стен коридора. Капли огня таяли на холодных подоконниках, а по ту сторону стёкол текли капли дождя.

Маартен прошёл в гостиную и опустился в любимое кресло. Тут, на столике, его каждое утро ждали свежий новостной кристалл и тёплый травяной настой в чашке – полезно для желудка.

– Айдж, Ярл, Лиур, ко мне!

Он отодвинул кристалл, едва принюхался к травяному пару и тут же откинулся на спинку кресла. Рука привычно коснулась холки подбежавшего пса. Первым был, конечно, чёрно-рыжий Айдж. Принял ласку, как должное, и лёг рядом с креслом. Ярл и Лиур подоспели следом и, толкаясь, выпросили внимания и на свою долю.

–…Утро, – привычно рыкнул Шекел, не утруждая себя стуком и прочими этикетами.

Генерал ждал его, как ждал теперь каждое утро, зверея от одной мысли, что за этим ожиданием прячется страх.

– Что скажешь? – вместо приветствия произнёс Маартен, поглаживая Лиура по белому загривку.

Шекел замер у окна, единственным здоровым глазом уставившись на залитую туманом улицу Морейна. Чёрная повязка на лице офицера появилась после того самого памятного сражения в Малтиле, когда песчаная буря била стёкла. Она мешала – Шекел морщился и первое время никак не мог привыкнуть – тёр вырванный глаз.

– Никаких следов девчонки. Единственное, что удалось выяснить, – они с матерью жили в Ткеру, а после переворота её мать умерла. Куда делась девчонка? Демоны знают. Может, пошла бродяжничать. Сейчас всех бродяг не проверить.

Маартен сжал губы и стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Лиур прижал уши к голове и с опаской глянул на хозяина.

– А вы проверьте. Проверьте!

Выражение лица Шекела – вечно искривлённые в гримасе отвращения губы. Пустой взгляд в туман. Айдж уткнулся мордой в лапы.

– Она могла помереть где-нибудь на помойке.

– Так обшарьте все помойки и найдите мне её труп.

Офицер смотрел на него с непониманием. Так смотрят, когда хотят сказать: "Ты выжил из ума, друг".

– Она жива, – бросил Маартен и снова запустил пальцы в жесткую шерсть пса. От неё пахло утренним дождём. – Выйди на улицу и скажи мне, пришла новая императрица или нет.

На улицах Морейна клубился тот же серый туман, что и месяц назад, так же сыпал дождь. Тот же самый ветер гонял по мостовым труху опавших листьев. Но Шекел не возражал, он молча отвернулся к окну. Волнистые волосы, скрученные на его затылке в короткую косичку, топорщились, как шерсть на загривке выведенного из себя животного.

– Ищите, – уже спокойно произнёс генерал. – Она где-то поблизости. В других городах это ещё не так заметно, но скоро мир начнёт просыпаться везде. Через пару дней девчонка сама выведет нас на свой след. Если будем очень внимательны.

Коротко тявкнул Ярл. Генерал откинулся на спинку и прикрыл глаза, напоследок только процедив сквозь зубы:

– Хватит. Ненавижу, когда мне поддакивают.

Тяжёлые шаги оповестили его о том, что Шекел вышел из гостиной. Он уже топал по коридору, и вдалеке хлопали двери. Маартен всё ещё поглаживал пса, но из-за полуприкрытых век рассеянно наблюдал за тем, как ползут по стене тени от веток дерева.

Он кривил губы, думая о том, как вечером за палочкой горького дерева Шекел расскажет приятелю, мол, старый идиот окончательно разумом двинулся.

Говорили они, говорили. Шептали за спиной, когда он жену из дома выгнал. А потом троих сыновей – по очереди, с разницей разве что в пару месяцев. Дольше всех задержался Ярл, потому что умел маскироваться и поддакивать.

Генерал снова провёл рукой по загривку пса. Тот заскулил жалобно, как будто почувствовал чутким носом дым с пожарищ мёртвых городов.

"Поджигать их всех. А не то разведётся пакости".

Она пришла снова с таким видом, будто просто проходила мимо – обида всё ещё была жива, но любопытство жгло сильнее. Мари заглянула в тёмную комнату: искорки, как всегда, покачивались на цепочках, но по углам затаился такой мрак, что даже она, привыкшая к вечной ночи, сколько ни щурилась, не смогла разглядеть хозяина комнаты.

– Эй! – Мари громко пнула деревянную вечно распахнутую дверь. – Ты где? Ты вообще тут?

И только теперь она заметила, как мерно шевелится мрак в самом дальнем от дверей углу. Тихонько, на цыпочках, Мари прокралась в центр комнаты. Казалось бы, глупо красться после того, как заехала каблуком сапога по двери, но тот, кто сидел в углу, её не замечал.

Мари вытянула шею: подходить ближе она стеснялась. Неприятное чувство рождалось внутри и пускало корни в самое сердце, а вообще-то трусихой Мари назвать себя не могла. Разве могла бы трусиха так хорошо научиться стрелять?

– Эй? – повторила она, только теперь уже шёпотом. – Фонарщик! Идрис!

Ей почудилось невнятное бормотание, но на душе уже полегчало – не звериный вой, вполне обычный голос. Может быть, он всё-таки молится.

– Идрис! – позвала она снова.

Бормотание смолкло. Он вскочил на ноги так резво, словно Мари застала его за постыднейшим делом. А она снова заметила, что на руки он натягивает перчатки. Зачем, интересно?

– Я просто пришла…

Из складок его плаща на пол свалился нож – Мари очень хорошо видела, как блеснуло в оранжевом свете лезвие. Она не договорила: сдерживая дыхание, рассматривала багровые пятна на ноже.

– Ты зачем явилась? – ни капли не дружелюбно поинтересовался фонарщик.

– Я просто хотела продолжить наш разговор, – улыбнулась с видом пай-девочки Мари. Нет-нет, что вы, никакого ножа не заметила. – Ты говорил про мечту, помнишь? А я пришла рассказать, что стала ещё на шаг ближе. Я же обязательно добьюсь своего, как ты думаешь?

– Не знаю, – хмуро отозвался Идрис.

– Да ну, мечты всегда сбываются. – Она решила, что лучше отступит на шаг назад. Вот так. И ещё на один. – И ты верь! Тогда твоя обязательно сбудется.

Мари думала, как бы повежливее удалиться. Этикетам всяким она была не обучена.

– А чего ты хочешь? – Он пошёл ей навстречу. – Платье? Цветов? Музыки?

– Ну да, – она замерла, заложив руки за спину. Может быть, бежать и стоило, только на её памяти в первый раз Идрис заговорил так – обычно он только односложно отвечал на вопросы.

Его рука коснулась стола, прямо во вздохе от руки Мари.

– А ты знаешь, как бывает больно? Как невозможно забыть? Как смерти хочется, знаешь? – зашипел он в самые глаза девушки. – Ты ничего не можешь знать о мечте. Мечта – это которая выстрадана, облита кровью.

Его пальцы, обтянутые кожей перчаток, дрожали, Мари видела. И очень хотела завизжать. Ей не нравились ни новый голос Идриса – не слышать, не слышать, не слышать, – ни его лицо. Когда тёмные тени лежали именно так, он казался очень злым.

Мари взвизгнула и рванула к двери, по дороге сшибив стул и раскачав оранжевые огоньки до бешеной истерики.

– Эйрин, тебе лучше полежать. – Слова в пустоту.

Этель смотрела в стол перед собой, кончиком пальца обводя сучки на шершавой столешнице, один за одним. Чай давно остыл, а кашель снова душил изнутри. От неясного чувства тревоги становилось только хуже.

– Но я себя хорошо чувствую!

Эйрин летала и улыбалась, улыбалась и летала. Она сновала с тряпкой по комнате, то вытирая пыль, то переставляя старые книжки на полке в шкафу. Постель, аккуратно застеленная, стояла неприкасаемой.

Этель очень хорошо помнила эту эйфорию единения с миром. Отлично знала, как хочется раскинуть руки и обнять его весь. Но ещё она знала, как исходит это на нет и как жестоко ломает мир тех, кто не хочет подчиняться его правилам. Недосказанные слова утреннего разговора давили изнутри сильнее кашля.

– Пожалуйста, сядь. Мне нужно поговорить с тобой.

– Говори так. Я хочу прибраться здесь. – Она показательно чихнула от взметнувшегося из шкафа клуба пыли.

Хоть Силин и Савия тактично скрылись в другой комнате сразу же после завтрака, Этель всё равно не могла заставить себя разговаривать в полный голос. Молча глядя на дочь, она всё-таки дождалась, пока та нехотя усядется рядом.

– Что ты собираешься делать? – Этель смотрела на её руки. Бледные пальцы с отросшими ногтями и простое кольцо на мизинце.

Эйрин потёрла тряпкой стол прямо перед собой и заглянула, будто собиралась увидеть в нём своё отражение.

– Закончу здесь, а потом пройдусь по кухне. Там столько пыли!

– Ты же прекрасно знаешь, о чём я, – вздохнула Этель.

Дождь за окном уже закончился, оставив за собой запах сырости в приоткрытое окно и мокрую ветку. Она покачивалась за стеклом, не давая Этель забыть о том, что времени у них оставалось очень мало.

Эйрин подняла голову. В первый раз после утреннего разговора она позволила Этель посмотреть ей в глаза.

– Я не могу взять и уйти, – произнесла девушка неожиданно глухо. – И я не уйду.

Этель сдержала желание потянуться к ней, взять за руки. Она знала, что Эйрин не дастся, что оттолкнёт, и по хмурому излому её бровей это становилось просто и очевидно.

– Понимаю. Понимаю, что ты чувствуешь сейчас. В тебе говорит мир. Родная, послушай, он хочет жить и цепляется за жизнь изо всех сил. Ты – его последняя надежда. Поэтому он выбрал тебя. Поэтому, а не потому, что хочет видеть императрицей.

Эйрин смотрела исподлобья. Вот так же она смотрела, когда Этель пыталась убедить её остаться в столице, не забрасывать занятия в школе. Расчёсываться. Ни тогда, ни сейчас слова не помогали.

– А ты завидуешь? – Лицо Эйрин стало неподвижной маской, и шевелились только губы, а пальцы медленно перебирали некогда цветастый лоскуток.

– Завидую? Чему? – слегка опешила Этель.

– Тому, что тебя он отверг, а меня принял. Завидуешь, да? Хочешь ему навредить теперь?

Свежий ветер вдруг пробрал до костей, но Этель даже не подумала встать и закрыть окно. В груди опять подымалась боль, восставала, как метель из оврага, и росла.

– Он не отвергал меня, я сама от него отказалась. Эйрин! Неужели ты не слышишь, какие глупости говоришь? Неужели ты в самом деле думаешь, что я искала тебя ради того, чтобы отомстить миру?

Этель едва договорила – закашлялась, зажимая рот платком. Слёзы, которые навернулись на глаза, не давали видеть, но и без того она прекрасно знала, что Эйрин так же, как мгновение назад, сидит напротив и смотрит неподвижным взглядом. Как будто сквозь.

– А зачем ты от него оказалась? – произнесла она, когда приступ изошёл на нет.

Этель прикусила губу. Зачем? Зачем? Она не думала, что это придётся объяснять.

– Затем, что у меня не было других способов уйти оттуда живой.

Эйрин сжала губы в тонкую линию, и на секунду Этель показалось – она спросит сейчас, как посмела императрица думать о своей жизни. Однако она только тряхнула головой:

– Хорошо. Но у меня есть шанс всё исправить.

"Исправить то, что ты натворила". – Вот как это звучало со стороны.

Этель облизнула пересохшие губы. Ждать и убеждать было уже бессмысленно. Если Эйрин решила, её можно было только ударить по голове и затащить в другой мир насильно.

– Так что именно ты собираешься сделать? – спросила она снова и сложила руки под подбородком. Пальцы не дрожали.