Текст книги "Стану смелой для тебя (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
Ровесницу Данилы. Рыжеволосую и высокую. С островатыми крупными чертами и деланными губами. При этом утонченную, а то и худую, но красиво. Накормить не хочется. Да и откуда-то понятно: попробуй раскрыть рот с некорректным предложением – быстро пожалеешь.
Она не из племени безмолвных красивых кукол. Она – женщина-партнер.
Вероятно, Чернову нравятся сильные.
Несколько первых шагов женщина делала, глядя в область своего же бедра – прятала что-то в аккуратную сумочку, висевшую на плече. Потом подняла глаза, скользнула по Санте – без особого интереса. Где-то как на торшер или кресло. Дальше – за спину. Улыбнулась тепло… А у Санты по спине пошел холодок…
– Боишься, заблужусь?
И голос у женщины тоже оказался вполне приятный. Не тихий, не девичий. По-женски низкий. Красивый.
Особенно, когда она хочет, чтобы звучал красиво.
Сейчас хотела.
А мурашки побежали уже по плечам Санты. Потому что обращено явно не к ней. Она – торшер.
А сзади теперь отчетливо слышатся шаги.
– Боюсь, сбежишь…
И ещё слышен ответ.
Который заставляет Санту на секунду закрыть глаза, благодаря небеса за то, что хотя бы шаг не сбился. И пусть это миллион раз глупо, но ей снова больно и зло.
Она не хотела это слышать, а Черновский бархатный баритон предательски звенит в ушах.
Она знает, что им всё равно.
Она знает, что ей тоже должно быть.
Но вместо того, чтобы зайти в уборную с гордо поднятой головой, минует её. Поворачивает чуть дальше, делает несколько шагов по пустому коридору, толкает одну из дверей, чтобы тут же почувствовать, как ветер разметывает волосы и бьет прохладой в лицо.
Один из пожарных выходов открыт, что не может не радовать.
Глава 10
Глава 10
Один из факторов, которые значительно повышают риск острого инфаркта – курение. Санта знала об этом не только потому, что каждая пачка орет об опасности крупными буквами, а потому что этот «один из» отчасти убил её отца.
Курение. Недосыпы. Выматывающая работа. И долбанутое стечение обстоятельств, что схватило его за рулем.
Случись это дома, на работе, когда он ехал бы с водителем – была бы вероятность, что его спасли, а так...
Почему-то Санте очень это запомнилось.
И почему-то вспомнилось сейчас.
Когда она стояла на пролете ведущей вниз, во внутренний двор, лестницы, чувствуя всё новые, холодящие щеки, обволакивающие бедра и лодыжки, порывы ветра… И неистово мечтая взять где-то всего одну сигарету.
Она в жизни не курила. Даже в школе не пробовала. Была в команде мамы, которая до последнего сражалась с мужем за ЗОЖ. А сейчас так хотелось…
Хотя бы на что-то отвлечься, чтобы перед глазами перестали мелькать противные картинки.
Рыжая «боишься, заблужусь?» с игривой улыбкой.
Черновское «боюсь, сбежишь…», разбивающее сердце, которому уже давно пора успокоиться.
Ведь казалось бы… Да смирись ты, дурында! Тебя в зале ждет парень ничуть не хуже. Он моложе. Он тебе ближе. С ним ты можешь быть собой и не бояться ляпнуть что-то не то или не то сделать… У него по взгляду читается: ты ему очень… Ну очень нравишься.
Но нет.
Ты какого-то черта мучаешься, изводишь себя же… И не мечтаешь ведь даже, не надеешься. Просто страдаешь. Просто дура.
Понимая, что не успокаивает себя же, а только заводит сильнее, Санта мотнула головой, фокусируя взгляд с прищуром на стене дома напротив. Обычной. Кирпичной. Абсолютно безликой стене. На которой из увлекательного – разве что трещины. Но лучше смотреть на неё, чем вернуться и застать, как двое воркуют в коридоре или снова за столиком.
Она же не заблудилась… А он не дал сбежать.
Им всё равно, что Санту сейчас трясет.
– Ненавижу…
Слово сорвалось с губ непроизвольно. Звуком по округе не разнеслось – его смазал всё тот же ветер. А Санта даже толком не объяснила бы, кого ненавидит. Себя. Чернова. «Соперницу». Ситуацию. А может всё и сразу.
Не объяснила бы, но публично выражать свое отношение не собиралась, держала в себе. Как всегда.
План Санты был прост, пусть и родился уже после того, как она оказалась здесь – на свежем воздухе.
Чуть остыть. Выждать, пока голубки уж точно вернутся за столик. А может успеют расплатиться и уйти.
Взять свои вещи, тоже свалить побыстрей. Потом – отмереть и хотя бы остаток вечера провести с Гришей так, как он того заслуживает – без её кислой мины.
Но дело в том, что время Санта не засекала, а вернуться и снова столкнуться с Черновым было откровенно страшно. Поэтому она стояла.
Подмерзала, но стояла.
Как дура.
Вздрогнула, резко поворачивая голову, когда двери, через которые вышла она, снова открылись. Ругнулась про себя: потому что стыдно объясняться с кем-то из сотрудников, кто ты такая и что вообще тут забыла, но быстро поняла, что лучше бы объясняться…
Потому что из-за двери выглядывает не администратор или один из официантов.
Это делает Чернов.
* * *
Он спускался по лестнице, почти сразу переведя взгляд с её лица себе под ноги, а Санта будто со стороны отмечала, что её пальцы впиваются в перила, а сердце подскакивает к горлу.
Санта смотрит, как мужчина приближается, и просто не может пошевелиться. Да даже подумать что-то внятное – проблематично. Уж не говоря, чтобы сказать или сделать.
Чернов оказывается на выбранном ею пролете. Поднимает взгляд, усмехается, смотря в лицо, делает ещё два шага, непроизвольно усиливая девичью дрожь, а потом поворачивается к довольно ненадежному, как кажется Санте, ограждению спиной, упирается во всё те же перила задницей в классических брюках, достает из кармана пачку, открывает, чуть поворачивает, предлагая взглядом…
Глаза Санты фокусируются на сигаретах, в голове горькая пометка: он курит те же, что курил отец.
Сидит за его столиком в любимом ресторане. Реализует отцовские мечты в профессии. Он в большей мере Пётр Щетинский, чем она…
И даже любовь дочери Петра принадлежит тоже ему…
Не в силах сходу ответить в голос, Санта просто мотнула головой, ненадолго встречаясь своим взглядом с мужским, а потом снова сосредотачиваясь на кирпичной стене дома напротив. Невероятное зрелище, к которому Данила остался откровенно равнодушным.
Тоже молчал. Достал сигарету себе. Зажал губами, поджег зажигалкой. Затянулся, чтобы выпустить длинную струю дыма в небо.
Так, что даже взгляда боковым зрением Санте хватило, чтобы внутренне растаять, а внешне сжать нагревшийся под её пальцами металл сильнее.
– Не простудишься?
Вопрос Данилы разрезал тишину далеко не сразу. Он не меньше минуты просто курил, филигранно играя на нервах стоявшей рядом Санты.
Был расслаблен и вальяжен. А она – как струна. Натянута до предела. До него же напряжена.
Уловив вопрос, повернула голову слишком резко, поймала ухмылку – больше даже в глазах – почувствовала себя глуповато, зарделась немного, но мотнула головой.
Нет. Не простудится. Слишком жарко до сих пор. Пусть и пока он не вышел, чувствовала, что ещё немного, и риск такой есть…
Только Чернову до её мнения, кажется…
Он затягивается ещё раз, испепеляя сигарету разом на норму нескольких затяжек.
После чего тушит о всё тот же металл и скидывает вниз, не глядя…
В отличие от Санты, которая следит за полетом, внезапно чувствуя непропорциональное «греху» возмущение. А может наконец-то находя, как его можно рационализировать…
– Это свинство…
Произносит, когда окурок уже приземлился, поднимает взгляд на Чернова.
Видит, что ему пофиг. Он пожимает плечами, после чего расстегивает пуговицу на пиджаке, снимает, набрасывает поверх её платья…
И если раньше Санте было просто не холодно, то в момент, когда её обволакивает уже знакомым, и уже ассоциирующимся с Данилой запахом, откровенно бросает в жар.
– Каюсь, святая Санта… Грешу и каюсь…
Особенно вместе с произнесенными легкомысленно словами.
Снова с легкой улыбкой. Будто с издевкой, но откуда-то Санте точно известно – нет. Он просто… Не так напряжен, как обычно. И сосредоточен не так. Он просто… В хорошем настроении. Наверное, дело в вине и компании.
Вот только непонятно, зачем вдруг вышел к ней.
– Я не святая. А вы лучше бы не курили…
Её взгляд снова опускается – выцепляет (а может ей только так кажется), тот самый окурок. Данила тоже пытается его увидеть – поворачивает голову и чуть отклоняется.
Ему, очевидно, не страшно, а Санта еле тушит в себе желание придержать мужчину за плечи.
Дурацкое стремление, но…
– Я не систематически.
Благо, он не играет на её нервах долго. Во всяком случае, так. Быстро снова выравнивается. И взглядом снова возвращается – к её щеке, потом – губам. Своим. Не деланным. Ведь она, может, и торшер. Но торшер красивый, знает это прекрасно.
Данила просто смотрит на неё, а Санта чувствует, будто кожу обжигает. И хочется одновременно отвернуться и держаться до последнего.
Но он моргает, скользит чуть выше по носу, и магия испаряется. Санту моментально попускает.
– Почему сбежала?
Данила задает неожиданный, как кажется Санте, вопрос. На который так сходу и не ответишь. Она поворачивает голову, сначала просто смотрит, потом пожимает плечами, как чуть раньше сделал он…
– Я не сбегала.
И врет. Нагло. В глаза.
Только Данилу её ложь, кажется, веселит.
Потому что он усмехается в очередной раз, склоняя голову, складывая руки на груди и поворачиваясь телом к ней, на сей раз прижимаясь к перилам уже бедром.
Немного склоняется, чтобы быть как бы пониже… И поближе… Смотрит пристально, легонько щурится…
– Если тебе не нравится мальчик, не мучай его, Санта… Это не очень… По-человечески…
И выдает вроде как дружеское замечание, которое бьет кровью по девичьим щекам, заставляя грудь закипеть возмущением, которое тут же выходит шумным выдохом и острым взглядом. Потому что…
– Данила Андреевич…
Санта начинает, а этому – только новый повод улыбнуться, после чего шепнуть: «просто Данила», в очередной раз смущая.
– Это не ваше дело, вы же понимаете…
Санте становится откровенно стыдно, что её безразличие к Грише настолько очевидно. Обидно за него. А ещё в голове разом взрывается мысль о том, что раз он обратил внимание, значит, подмечал… Вот только это действительно не его дело.
– Не моё. Ты абсолютно права.
И пусть Чернов вроде как соглашается, но за признанием не следует логическое «но», которое объясняло бы, что он вроде как имеет право лезть. А это значит, что он считает – объясняться не обязательно.
Хочет и лезет.
А потом молчит и смотрит. И Санта тоже.
Только она думает о том, как можно одновременно любить человека и злиться на него, а он о чем-то своем. Наверняка практически безразличном.
– Зато теперь я не сомневаюсь, что зарплата у нас – выше рынка. Когда младшим юристом был я – такие заведения позволить себе не мог.
Всё время молчаливых гляделок губы Чернова чуточку подрагивали. Это было красиво, но для Санты – бесяче. Она чувствовала себя объектом непроизнесенной насмешки. А стоило ему снова заговорить – не сдержалась, фыркнула, отворачиваясь и прикусывая уголки уже своих губ, потому что сила влюбленной дури побеждает силу, обнаруженную когда-то с помощью упавшего яблока Ньютоном, и тянет их вверх.
Так, что сопротивляться сложно. А ещё, пусть нельзя, но подбородок тут же сам движется чуть вверх и вправо, чтобы глаза могли поймать взгляд мужских.
У Чернова определенно хорошее настроение. У него улыбаются и губы, и глаза. Он вновь проходится по лицу Санты, чем, сам того не зная, делает ей очень приятно. По-прежнему волнует, но она к этому быстро привыкает.
Да и глобально ведь, когда он смотрит на неё – Санте хорошо. Куда лучше, чем когда смотрит на другую.
И всё раскрывается будто по-новому.
И новые вопросы крутятся на кончике языка…
– Вы за мной пошли? – а потом срываются, заглушая внутренний голос, которому такая смелость кажется опасной.
А для Данилы – всё повод улыбнуться. Потому что он снова…
И голову склоняет… И щурится…
– Сердце повело…
И отвечает, как настоящий юрист, которому положено быть словоблудом. Иначе без шансов в профессии. Не умеешь вилять – не суйся. Чувствуй, когда от тебя требуется ясность, а когда нужно витиевато. Узколобость, патологическая честность и неумение петлять – твой недостаток.
Подчас должно быть слишком многозначительно. И бессмысленно тоже слишком.
Так, что сердце Санты снова ускоряется, а сама она – снова же фыркает, пытаясь снизить градус пафоса для Чернова и значимости его слов для себя. Ведь это – ни о чем.
– Не бойтесь. Я не заблужусь. Когда отец был жив – мы часто здесь бывали. Хороший столик, кстати…
И лучше вернуться с небес на землю побыстрей. Поэтому Санта говорит Даниле, но колет себя же. Сразу в два места.
Ему есть, о ком заботиться. И если по-чесному, то сердце с ширинкой тянут его явно не сюда.
А ещё… Её кумир мог бы уважительней относиться к памяти наставника, а не поражать шикарным видом, который ему когда-то открыл Пётр, всяких тёлок в стиле тяжелый люкс… Но даже это не заставляет Санту в нём разочароваться.
– Я ему правда благодарен, Сант, но я не могу себя рядом зарыть... Как и ты не можешь...
И если раньше Данила говорил вполне игриво, то после укола девушки – тон сменился. И взгляд тоже.
Не стал ни злым, ни колким. Чуть уставшим разве что. И определенно искренним.
Настолько, что ни шутить, ни колоть дальше Санте не хочется.
Она несколько мгновений просто смотрит мужчине в глаза, а когда он моргает, опускает свои в пол. Снова поворачивает голову, проходится щекой по вороту пиджака, обнимая себя под ним руками, вдыхает…
Понимает, что с Гришей вот таких чувств из-за такой мелочи не испытает никогда.
Просто касание к ткани с его плеча, просто его взгляд туда, где под пиджаком она сжимает пальцами ткань на боках, а внутри всё тугим узлом и уже новые картинки.
Бред какой-то.
Наказание...
– Идем в зал. Тут холодно, а у тебя ноги голые.
Новое замечание Данилы пробежало мурашками уже по ногам. Которым совершенно не было холодно, но которые действительно голые.
Она тоже в босоножках. И тоже в платье, пусть и не таких нарядных, как спутница Чернова.
В черном. Лёгком. В горох. Слишком коротком и откровенно простоватом для такого места. Практически незаметном под его пиджаком.
Но он отметил. Всё. И это приятно. А может плохо наоборот…
Сначала Чернов просто предложил, но увидев, что Санта не спешит двигаться, вытянул вперед руку.
Явно давал понять, что можно вложить в нее свою. Явно не требовал вернуть пиджак.
Явно вёл себя странно.
Потому что будь его спутницей она, и вернись её мужчина в зал с другой – почувствовала бы себя ужасно. Но его это не заботит.
А может он просто попросит пиджак чуть позже. Чуть позже же сделает вид, что они даже не знакомы.
А может она сама должна вернуть пиджак. И вид сделать тоже должна сама.
Или сказать, что он свободен, как ветер, продолжавший ерошить её волосы и волновать его рубашку, а она остается здесь.
Или:
– Я не хочу возвращаться. Хочу уйти с тобой.
Глава 11
Глава 11
С Гришей Санта прощалась уже у своего подъезда. Хотела бы раньше – просто расстаться у входа на какую-то станцию метро, но Гриша был настойчив…
Если говорить честно – просто прекрасен.
От одной только мысли, что она могла бы поступить с ним так, как пронеслось в её голове – просто бросить, чтобы свалить в закат с Черновым, укутавшись в его пиджак и убедив себя, что жизнь по Скарлетт – не худший вариант – становилось тошно. Потому что это было бы то ещё скотство. Да и Чернов…
Данилу за столиком ждала его шикарная, от которой он отвлекся, чтобы проявить акт отеческой заботы.
Он ведь «правда благодарен» её отцу. Не может допустить, чтобы неразумная дочка простудила почки. В этом и кроется его многозначительное «сердце повело».
Речь совсем не о тех же чувствах, которые разрывают девушку.
На его предложение вернуться Санта ответила совсем не так резко-дерзко, как в голове. Просто опустила взгляд, чтобы скрыть разочарование собой же, произнося: «идемте».
Они поднялись по ступенькам с Данилой вместе. Санта всё ждала, когда он сделает первый шаг к разумному отдалению. Понимала, этот момент доставит ей боль, но точно так же понимала его неизбежность. Чернов не настолько мудак, чтобы прилюдно унижать женщину, с которой пришел. А как иначе можно назвать перспективу того, что в его пиджаке в зал вернется другая?
Но только они делали шаг за шагом нога в ногу, уже молча, а Чернов не торопил. Смотрел перед собой, будто отстранился. Там, на лестнице, был в меру вальяжным в поведении другом отца. Здесь, в коридоре, снова партнер фирмы, в которой она стажируется.
Санта даже допустила мысль, что он попросту о ней забыл. Пришлось самой…
Замедлять шаг, ждать, пока оглянется, стягивать с плеч ткань, делая незаметный последний вдох, протягивать…
– Спасибо, я согрелась.
Говорить и чувствовать, что губы пересохли. А еще, что он смотрит на них, будто взглядом ловя слова. Потом слегка улыбается, кивает, забирает пиджак.
И это как бы ставит точку.
Санта обходит Чернова и возвращается в зал с небольшим опережением.
Чувствует, как гулко бьется сердце, ловит взгляд Гриши, старается улыбнуться ему, а сама раз за разом ныряет в уже воспоминания с другим.
Больше не смотрит в сторону столика, за который возвращается Чернов.
Просто боится, что новые улыбки не ей, не её взгляды запомнятся лучше, всё испортят. Поэтому как только Гриша сообщает, что он уже рассчитался и они могут уйти, Санта тут же согласно кивает, хватая сумочку.
Девушка понятия не имела, провожает ли их Чернов взглядом, но еще долго продолжала чувствовать несуществующее обволакивающее тепло его пиджака, намеки на запах сигаретного дыма и его сладковатой туалетной воды.
Всё то, что мешало вернуться в реальность к прекрасному Грише.
С которым они ещё немного гуляли. Который тонко ловил перемены в настроении Санты, просто не знал истинных причин. Который заказал такси до её подъезда. Который и не думал напрашиваться, но и прощаться тоже не спешил.
Уже тут, под родными окнами, Санта снова стояла с наброшенным на плечи жакетом – но уже другим, смотря больше на цветы в руках, чем Грише в глаза.
Потому что его слишком очевидно светятся. А её так светиться не смогут…
Или надо на другого смотреть, о другом думать… А это куда большее свинство, чем бросить на землю окурок.
– Спасибо тебе большое, – в очередной раз возвращая себя из размышлений не о том, Санта всё же нашла силы вскинуть взгляд, улыбнуться, поблагодарить. Абсолютно искренне, потому что со стороны Гриши всё было сделано идеально. Если и есть какая-то проблема – то в ней.
– Это тебе спасибо. Санта…
Гриша сказал задумчиво, потянулся к её лицу. Первой в голове Санты промелькнула мысль отпрянуть, но она успела себя тормознуть. Просто позволила коснуться пальцами щеки, повести, задеть уголок губ…
Сглотнула, ловя уже серьезный взгляд…
Понимала, что сейчас он её поцелует. Понимала, что это логично, правильно, хорошо. Но не хотела. Только ещё больше не хотела его обидеть, поэтому конечно же позволила бы, потянись Гриша первым.
Он не стал.
Наверное, по взгляду прочитал. Улыбнулся, демонстрируя свои милые ямочки, неосознанно разбивая Санте сердце. Потому что она хотела бы… Искренне хотела бы быть сейчас окрыленной свиданием с ним. Но сердцу не прикажешь.
Да и Чернов прав… Гриша заслужил, чтобы она с ним – по-человечески…
– Больше не согласишься, да?
Парень спросил, придерживая её лицо за подбородок. Знал, что первым её желанием будет опустить взгляд. Пришлось смотреть на него. Ничего не отвечать, но виновато улыбаться.
– Ты хороший…
Санта не уверена была, что сказала, а не просто губы сложила в фразе, но Гриша понял. Его улыбка стала шире, но это вряд ли было веселье.
– Ты тоже хорошая. И очень красивая. Тебе Чернов нравится, да?
И если первые два замечания заставили Санту чуть покраснеть от досады и смущения, то вопрос – вдруг застыть. Сердечко оборвалось, а потом забилось с ускорением.
Она мотнула головой, люто отрицая, чувствуя себя глупо-глупо, потому что улыбка на губах парня становится… Понимающей.
– Я ж не слепой. Просто не сразу додумался. Вот только что, наверное. Ты к нам пошла, потому что с ним хочешь поближе быть? Все же знают, что он – любимец твоего отца. У вас своя история… Это нормально, наверное. Он успешный. Умнее меня. Я только для понту могу девушку в такое место сводить, мне ещё расти и расти, а он уже…
– Гриш…
В словах парня не было злости. Мысли вслух. Но Санте не хотелось, чтобы он себя сравнивал. По крайней мере вот так. Потому что он – не хуже. Просто не для неё.
– Всё хорошо, Сант. Не волнуйся. Спасибо за вечер. Я хотел бы большего, но с Черновым тягаться не стану. Просто помни, пожалуйста…
Гриша сделал паузу, его пальцы снова поднялись к девичьей щеке, он погладил, тоже глядя на губы… Тоже волнуя, но не так, как Данила.
После чего – к глазам. Серьезно. И слова тоже говоря серьезные:
– Он взрослый. Он жесткий. Он может разбить тебе сердце. Мне не хотелось бы…
Ответить Санте было нечего, да и бессмысленно.
Она просто еще раз поблагодарила за вечер, несколько раз извинилась, обняла, вернула "не тот" пиджак "не тому", скрылась в подъезде.
Уже в лифте выдохнула, прижавшись спиной к задней стенке.
Почувствовала себя невыносимо уставшей. Будто выжатой. Гадко на душе, потому что дала ложные надежды хорошему парню, и самой смелости расставить все точки над И в этот же – первый – вечер не хватило бы.
Пришлось ему.
А еще стыдно, потому что всю чертову дорогу думала о том, на одной ли машине уехал Чернов и его спутница. Если да – то к ней или к нему. Будет ли он её целовать, раздевать, обжигать винным дыханием и шептать пошлости. Займутся ли сексом прямо в чьей-то прихожей или дотерпят до спальни.
Будет ли с другой этой ночью у него всё то, что она рисует в голове для себя.
От собственной противоречивости и трусливости начало подташнивать.
Санта зашла в квартиру, сбросила босоножки, уже босой прошла на кухню, опустила букет в наполненную водой вазу, открыла окно, а потом долго смотрела в колодец своего двора. Вокруг было кромешно тихо. По-спокойному темно. И Санте казалось, что любое движение или звук могут заставить её взорваться. Просто не знала – слезами, смехом, криком…
Она испытывала абсолютную неудовлетворенность собой и своей реальностью, но даже это не могло заставить её сделать хоть какой-то реальный шаг в желаемую сторону.
К нему, блин.
Просто прийти и прямо сказать.
Позвонить просто…
Вот сейчас…
Будто услышав мысли Щетинской, экран её телефона загорелся уведомлением.
Это скорее всего мама. Они созваниваются или списываются каждый вечер. Это традиция, которую нельзя нарушать. И если там просьба набрать, Санта понимала: приложит все усилия, чтобы спетлять. Разговаривать ей ни с кем не хочется.
Просто пережить и забыться.
Она взяла в руки телефон, дождалась, пока на экране отобразится имя отправителя и текст…
«В следующий раз одевайся по погоде. До сих пор думаю о тебе – и самому холодно. Напишешь, как будешь дома».
Взгляд Санты бегает по строкам, а сердце снова заходится. Поверить сложно, но это совершенно точно Данила Чернов.
Пишет в их скудном диалоге.
А ещё продолжает находиться онлайн.
По плечам Санты бегут мурашки, потому что ей кажется, что они сейчас в разных местах смотрят на одно и то же окно переписки.
Она – в шоке.
Он… Почему-то напряженно. Будто ему правда есть дело. И будто ему важно, чтобы на сей раз ответное сообщение прилетело не утром.
И пусть можно поступить по-сучьи. Поиграть в игнор. Всколыхнуть несуществующую ревность, заставить его сомневаться так же, как сомневается она, но Санта не такая.
Она строчит:
«Я дома и мне тепло».
Отправляет. Кладет телефон на угол стола экраном вниз.
Ответа не ждет. Знает манеру Чернова: нужную информацию он получил.
А она… Снова смотрит на цветы, но уже улыбаясь, обнимает себя руками, закрывает глаза, чуть наклоняя голову и будто скользя щекой по несуществующему пиджаку.
Пуская она влюбленная дура, но он о ней думает. И на сей раз отвечает.
Экран загорается новым сообщением.
«Умница».
* * *
Возвращаться в понедельник в офис Веритас Санте было немного волнительно. Потому что там неминуемо произойдет встреча с Гришей. И потому что встречи с Черновым скорее всего не будет. А если вдруг…
Это снова ограничится крупицей мужского внимания, которую она непроизвольно возведет в знак, а он тут же забудет.
Увидев утром Гришу, Санта улыбнулась ему, как бы снова извиняясь. Он – будто говоря «держи нос выше и хвост пистолетом», в очередной раз напоминая, какой замечательный и как кому-то повезет.
Жаль, не ей.
Потому что пока они с Гришей обмениваются улыбками неловкости, Чернов проносится мимо ураганом, не глянув даже, а у Санты перехватывает дыхание. Приходится прилагать усилия, чтобы переключиться на рабочий лад, а не стоять посреди коридора, вспоминая длинные пальцы, изящно сжимавшие сигарету, изгиб губ, выпускавших дым, низкое «сердце повело» с плотоядной ухмылкой, напечатанное «думаю о тебе»…
Ближе к обеду, переживая очередной приступ обострения своей безнадежной влюбленности, Санта, как и многие в офисе, направилась в сторону кухоньки.
Есть не хотелось, но от кофе девушка не отказалась бы. Успела подойти к аппарату, вставить стаканчик и даже выбрать желаемые настройки, когда в дверном проеме показалась Тамара. Та девушка-офис менеджер, которая стала первой знакомой Щетинской в Веритасе. Она обвела взглядом присутствующих, а потом начала перечислять по именам, обращая на себя внимание:
– Андрей, Оля, Бодь, Света, Мариш, Санта, – дождалась, пока каждый услышит, посмотрит на неё… – Чернов попросил собраться всех литигаторов в вашем опенспейсе. Хочет что-то важное сказать.
Спорщики, а перечислили их, реагировали по-разному. Кто-то показательно застонал, ставя на барную стойку только открывшиеся контейнеры с обедом. Кто-то просто кивнул, продолжая беседу или направляясь к выходу с кофейными чашками…
А Санта почувствовала, что губы подрагивают против воли. Потому что для Томы – это просто исполнение незначительного поручения начальника, а Щетинская чувствует себя частичкой чего-то большого. Приятно слышать свое имя в числе литигаторов Чернова.
* * *
Их опенспейс казался по-особенному маленьким, когда люди в нём не занимали свои рабочие места, а кто стоял, кто присел на уголки столов, кто занял брошенные тут пуфы-мешки. Всем было, о чём поговорить, в ожидании курируюшего партнера.
Санта делала глотки из кофейного стакана, скользя взглядом по окружающим её людям. Ловя себя на мысли, что пусть работа у них – не сахар, времени всегда в обрез, где не пригорает, там сносит волной, но никто не выглядит затравленным или недовольным. Вероятно, просто у них – свой сорт счастья. А может быть травы.
Чтобы улыбка из-за собственных размышлений не привлекла лишнего внимания и не пришлось объясняться, Санта спрятала ее, прижавшись губами к уголку стаканчика. Смотрела неопределенно перед собой, когда гул приутих, дверь в опенспейс открылась, впуская Чернова.
Только прежде… Шикарную.
Ту же женщину, с которой он ужинал.
Ту же, которой улыбался.
Ту же, с которой, вероятно, провел ночь, отвлекшись только на то, чтобы узнать, что там у умницы.
Сегодня она снова выглядела прекрасно.
Опять в платье, но уже другом – более деловом. В наброшенном на плечи собственном пиджаке и без единого желания открывать себе двери самостоятельно.
Но Данила делает это за неё без скрипа.
Ещё там – в коридоре – они о чем-то переговариваются, смотрят друг другу в глаза, улыбаются…
Будто на равных. Даже, наверное, немного соревнуясь… Санта готова голову на отсечение отдать, что перебросились они сейчас какими-то интимными колкостями, но в жизни не хотела бы эти слова услышать. Это было бы ещё хуже, чем памятное "боюсь, сбежишь".
Девушка следила, как первой заходит женщина, пробегается взглядом по головам, не фиксируясь ни на одном лице. И её тоже наверняка не узнает. В отличие от Санты.
Которая снова чувствует себя неуютно, сглатывает, когда Чернов подходит к женщине сбоку, останавливается рядом, поднимает руку, не касаясь спины, но определенно задевая женский пиджак. Оказывает поддержку.
Привлекает к себе внимание рыжей, хмыкает, реагируя на её вздернутую бровку и усмешку, а потом они вместе поворачиваются к собравшимся сотрудникам.
– Прошу любить и жаловать. Альбина Примерова. Мой советник. Кто-то с Альбиной уже работал. Кто-то у неё выигрывал, кто-то проигрывал, теперь играть будем вместе.
– Я посмотрю, Лекса теряет ценные кадры…
Прокомментировал один из старших, получив в ответ две одинаковые улыбки – Черновскую… И Примеровскую.
– Проблема Лексы…
И её же ответ. Вроде как легкомысленный, но Санта чувствует в нём силу и уверенность. Взгляд сам собой спускается с лиц туда, где рука Данилы по-прежнему парит в воздухе, как бы прижимаясь к пиджаку…
На душе становится тоскливо-тосливо, хотя объективных причин для этого нет.
А потом чувствуется человеческое тепло рядом. Сантра скашивает взгляд, понимает: это подошел Гриша.
– Говорят, они спят, Сант. Чернов давно её зазывал, она отказывалась. Я не знаю, правда ли это, но ты же сама видела…
Санта кивает, делая еще один глоток горького-горького кофе, глядя на Гришу с улыбкой. Наверное, выглядя сейчас где-то так же, как в вечер их свидания выглядел он. Разочарованной, но усиленно делающей вид, что всё хорошо.
Но откуда-то Санта точно знает: парень сказал не со зла и не чтобы отомстить. Если можно так сказать, по-приятельски предупредил.
– Прости…
Гриша извиняется за то, в чём ни разу не виноват, Санта вымучивает из себя очередную улыбку. Говорит:
– Всё хорошо. Я ни на что не претендую.
А потом просто смотрит над плечом Чернова в стену, не в состоянии разделить всеобщую радость.
Прим. автора:
Литигатор (англ. litigator) – юрист, специализирующийся на представительстве в суде.
