Текст книги "Стану смелой для тебя (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 22

Глава 22

В пятницу офис Веритаса был окутан особенной атмосферой, таким же настроением. Много по нарядному красивых людей, много разговоров о предстоящем вечере.  Конечно же, идти на мероприятие предстояло не всем, но все чувствовали себя по торжественному.

Санта тоже, но по другой причине.

Мама прожужжала ей все уши о своей подготовке. Они вместе писали речь (точнее писала Лена, а Санта только хвалила, чувствуя, что очень ею гордится, очень любит… И очень понимает, за каким словом прячется боль утраты, а за каким – счастье пережитых моментов). Вместе выбирали платье, туфли.

После того, как старшая Щетинская получила приглашение от Чернова, у неё загорелся взгляд. Загорелся и не потухал. Санта это видела… Её не покидала тревога, но она изо всех сил пыталась справиться. Убедить себя, что пустое, просто расслабиться и получать удовольствие вместе с ней.

И каждый раз, когда Санта отмечала, насколько её мама заражена идей, ею же заряжена, ей снова хотелось поблагодарить Данилу.

Ведь он, даже толком не понимая этого, сделал для их маленькой семьи очень много.

Стычек с Альбиной у Санты больше не было. Примерова ходила, задрав нос, и периодически глядя искоса с обычным своим пустым превосходством. Санту каждый раз передергивало, потому что в этом взгляде читалось: «помни, умница, я держу тебя за то, что у женщин не отросло»… И Санте каждый раз хотелось ответить: «да успокойтесь вы, истеричка… Не нужен мне ваш драгоценный…». Который, на самом деле, нужен. Но сомнений слишком много. Не отбрасываются.

Чернов продолжал вести себя отстраненно. Они здоровались. Не разлетались по углам, встретившись, но друг к другу не тянулись. Санта одергивала себя, Данила… Просто был холоден.

Разговаривал с ней, как с любым другим рядовым сотрудником. Не задерживал вечерами. Не навязывал свое общество.

Не намекнул ни разу, что ему не стоит писать ночами. Не выразил ни обиду, ни непонимания.

Насколько Санта могла судить, отряхнулся и пошел. И немного этому завидовала. Потому что сама пока что нет.

«Сантуш, смотри»…

На телефон, лежавший справа от ноутбука на рабочем столе, прилетело сообщение, Санта тут же схватила его, расплываясь в улыбке.

Вслед за сообщением в переписке с мамой прилетает ее фотография.

Самой красивой на свете. Прекрасной Елены. Еще в повседневной рубашке, на заднем сидении такси, но уже с наведенной красотой. Поднятыми волосами, парой локонов, обрамляющих лицо, яркими глазами, пышными ресницами, подчеркнуто пухлыми губами,  скульптурированными скулами. И блеском… Непередаваемым блеском, которые ослепляет даже через экран.

Когда женщина счастлива – она сияет именно так. Улыбкой, радужками, душой.

Санта открыла фотографию, увеличила, позволяя своим губам растягиваться в улыбке всё сильней… Сложно было налюбоваться, отлипнуть, а ещё подобрать слова.

Но мама ждет, Санта знала.

«Ты невероятная, мамуль!».

В ответ – смущенный смайлик от Лены и куча обливающихся слюной разнообразных стикеров от Санты.

Не лукавила ни на грамм. Пусть по жизни была скупой на эмоции, но сейчас восторг сдержать было сложно.

«Платье дома?».

«Да. Еду домой, одеваюсь. В шесть выезжаю дальше. Волнуюсь…».

На последнем слове губы Санты дрогнули по-особенному, по-особенному же кольнуло сердце. Понятно ведь: словами не описать, как этот вечер важен для старшей Щетинской.

Наверное, как ни для кого. И неважно, что там будут вручать массу наград, «назначать» лучших и отмечать самых перспективных.

Ни для одного из них этот день не станет настолько особенным. Ни один из них столько в событие не вкладывает.

«Всё будет хорошо, мамуль… Ты только мне пиши, хорошо? И фото жду. В платье».

Санта напечатала со скоростью света, Лена отправила палец вверх.

Она ещё несколько раз пыталась уговорить Санту тоже пойти, но девушка отказывалась наотрез. Потому что действительно неуместно. И потому что там будет Данила. Он будет с Примеровой. А Санте будет больно.

Ум не может заставить сердце перестать чувствовать. А сердце, кажется, в принципе не может перестать. Оно хочет его любить. Оно глупое.

– Сант…

На девичьих губах ещё играла остаточная улыбка, становящаяся потихоньку грустной, когда её окликнули.

Неожиданно, чуть-чуть задумчиво. Так же смотрели, когда она вскинула взгляд, обернувшись.

Чернов стоял в нескольких шагах. Вошел в их опенспейс, а она даже не заметила. Лыбилась, глядя в телефон…

– Извините, я отвлеклась.

Произнесла, Данила не отреагировал никак – ни хмыкнул привычно, ни отмахнулся. Продолжал смотреть, думал будто…

– Если не занята – зайди ко мне.

Попросил, чем, сам того не зная, вызвал оцепенение…

– Не занята…

Чернов кивнул, не дожидаясь, пошел в сторону выхода, Санта же почему-то не подорвалась следом, а провожала взглядом, перебирая в голове вопросы, по которым он мог бы ее позвать, и не находя ни одного.

* * *

Три удара по двери, нажатие на ручку, уверенный шаг внутрь… И куда менее уверенный взгляд на мужчину, который не успел сесть на свое рабочее место.

Стоял посреди комнаты, смотрел на книжную полку, обернулся на стук, пробежался по Санте, когда она изо всех сил сдерживалась, чтобы не скользнуть по нему.

Впервые видела его сегодня ещё утром.

Он всегда выглядел хорошо. Был из тех, кто редко позволяет себе появиться на работе не в костюме, чем разительно отличался от большинства работников Веритаса независимо от занимаемой должности. Но сегодня… По-особенному хорош.

Или просто Санта успела в него по-особенному соскучиться. И по-особенному влюбиться. Тоскливей и безнадежней обычного.

Чтобы не пялиться своими «говорящими глазами», Санта отвернулась, закрыла дверь, те самые глаза тоже закрыла – на секунду, тихо выдохнула, собралась…

Вновь оказавшись с ним лицом к лицу сознательно смотрела немного над плечом.

– Как дела?

Его вопрос прозвучал неожиданно. Слишком обыденно. И пусть Санта в принципе ничего не ожидала, но услышав такое простое – застыла.

Он её поймал моментально – в прямом и переносном. Не принуждал и даже не просил – а получил взгляд в глаза.

– Всё хорошо, спасибо.

И неопределенный ответ на такой же вопрос.

Слыша свой же голос, Санта мысленно скривилась, Данила же… Усмехнулся. Вряд ли понимал, а стрельнул в сердце.

Глубоко вздохнул, ожил будто. Сделал несколько шагов, сокращая расстояние, уловил её напряжение, остановился, положив руку на кресло, предназначенное для приема посетителей.

Санта смотрела, на мужскую кисть, он – ей в лицо.

– Ты вечером не планируешь?

Данила спросил, Санта уверенно мотнула головой.

– Нет.

И подтвердила ещё раз произнесенные не единожды маме слова.

– Почему?

Получила новый вопрос и новый же взгляд, уже сама вздохнула…

– Неуместно.

Ответила односложно, хотя подразумевала под этим всем кучу сложностей.

– Там будет много полезных людей…

Данила произнес, как бы не договорив, Санта только сморщилась. Среди полезных – «братья». Альбина. Сам Данила. Пойди она – будет волноваться за маму ещё сильней.

– Всему свое время. Я обязательно пойду, когда пригласят меня.

Подобный ответ демонстрировал, возможно, излишнюю самонадеянность, но Санте чуть ли не впервые захотелось её проявить.

Она сказала, поднимая подбородок и глядя на Данилу прямо. Чуть смелее обычного, наверное. А он…

Улыбнулся глазами сначала, потом спустился взглядом до губ.

Жар ударил в лицо Санты моментально. И хвала всем богам, что он отвернулся сам, прокашливаясь, потянулся за телефоном, чтобы что-то проверить… Дал ей паузу. А может себе её дал…

Когда снова посмотрел – уже по-другому. Куда более нейтрально. Куда менее опасно.

С улыбкой, но другой.

– Я не сомневаюсь, Санта. Почему-то не сомневаюсь…

В его словах можно было бы искать издевку, но Санта не стала. Позволила себе услышать то, что произнесено. Позволила словам разлиться бальзамом по сердцу. Позволила испытать благодарность… Её же озвучить…

– Вы похвалили меня перед мамой. Спасибо большое. Для неё это очень ценно. Ей хочется верить в мои успехи, а я как-то… Не очень люблю говорить…

Данила принял благодарность, кивнув.

– Для неё это правда очень важно…

Санта добавила торопливо, получив в ответ вопросительный взгляд.

– Для мамы. Это событие. Ей приятно, что папу помнят. Ей приятно, что её зовут… Она готовилась очень. Всю неделю. Спасибо вам за это…

Санта не была уверена, что Чернова стоит подобным грузить, но не сдержалась. Если это возможно – сейчас была ему слишком благодарна за расцветшую маму.

– Не за что, Санта.

А ещё будто губкой впитывала его присутствие. Это плохо, неправильно, а она всё равно… Каждый взгляд. Каждый жест. Слово каждое…

– И поздравляю вас, наверное…

Санта добавила, Данила снова посмотрел вопросительно, приподнимая брови.

– С чем?

Спросил так, будто не с чем, хотя на самом деле…

– В офисе говорят, вы снова лучший судебщик…

Санта постаралась сгладить легкомысленным передергиванием плечами новость о том, что саму её непроизвольно заставило испытать гордость и горечь. Данила же отреагировал привычно – ухмылка, лукавый взгляд, чуть склоненная голова…

– Думаешь, оно того стоит?

Намек на отправленное ею сообщение обжег стыдом, он же придал краску уже не только щекам, но и шее…

– Приятно получать впервые, Сант. Потом привыкаешь. Благодаришь на автомате. Вот тут, – Данила кивнул на тумбу, – место освобождаешь. Ставишь. Но удовольствие это не приносит…

– А что приносит?

Санта знала, что сейчас лучше не развивать – стоять, молчать, кивать, сослаться на работу и откланяться. Но зачем-то спросила. Успела забыть, как на неё действует его присутствие. Будто день не пила, а здесь – родник.

– Разное…

Санте казалось, что изначально он хотел сказать не это. А может она просто придумала себе. Смотрела, как загипнотизированная, не могла ни сглотнуть, ни пошевелиться…  Пока он снова не прокашлялся, пока не сделал шаг назад.

– Я предложил твоей маме вместе поехать. Мне не сложно будет за ней смотаться. Она отказалась…

И перешел наконец-то, кажется, к тому, ради чего позвал.

Рационализировал… И сделал чуточку больно. Хотя больно быть не должно. Оно ведь того не стоит.

– Мама не любит доставлять неудобства. Я у нее спрашивала, она сказала, что закажет такси.

Данила выслушал, задумался на несколько секунд, потом кивнул, принимая.

– Но спасибо вам за предложение…

Реагируя на торопливо брошенную вдогонку благодарность – тоже кивнул, но уже медленней… И с улыбкой.

Санта откуда-то точно знала: в голове он сейчас произносит что-то способное заставить её сердце замереть. Но она сама решила, что подобные слова навсегда останутся только в головах. Публично же только нейтральное:

– Не за что…

Её чувство неловкости, потому что не о чем говорить. Его внимательный взгляд.

– Не делай так больше, Сант…

И неожиданное замечание, заставившее Санту нахмуриться.

– Звонки не скидывай. Мало ли.

Упоминание о ее поведении тем вечером снова пристыдило, Санта кивнула, опуская взгляд. В комнате повисла тишина. На сей раз – давящая. Возможно, Данила ждал от неё чего-то. Возможно, объяснений. Но Санта…

– Если вы не против, я пойду…

Спросила, рискуя снова посмотреть. В ответ получила кивок, непроизвольно выдохнула… Отвернулась, потянула вниз ручку…

Не ждала прощаний, не собиралась оглядываться, но как-то…

Само, что ли…

Обернулась, уже почти закрыв дверь. Застыла.

Он не провожал её взглядом. Но и к своим делам тут же не вернулся.

Остался посреди кабинета, взял в руки фото. То самое, единственное, с её отцом… Смотрел на него сначала. Долго. Серьезно. Потом вернул на место. Присел на угол стола, зачем-то потянулся пальцами к глазам, с силой нажимая, с силой же выталкивая из себя будто весь воздух разом.

* * *

Санта уехала из офиса чуть раньше семи. Уже после того, как его покинули партнеры и еще несколько приглашенных на мероприятие юристов, для которых этот вечер грозил стать особенным.

Для неё – нет, но голова всё равно занята им.

Попав в квартиру, Санта быстро поужинала, а потом забралась с ногами в кресло в гостиной, включила только ночник, негромкую музыку, взяла книгу. Но то и дело отвлекалась.  Пересматривала отправленные днем фотографии мамы с улыбкой, заново восхищалась её образом – действительно прекрасным.

Представляла, как всё уже произошло или будет происходить. С одной стороны, понимала, что мама скорее всего напишет ей сразу же. С другой… Немного надеялась, что элементарно забудет. Что всё получится настолько по-хорошему волнительно, что Лена на один вечер забудет обо всём плохом. Даже о дочери своей забудет. Санте не будет обидно. Санта будет очень рада…

О Даниле младшая Щетинская тоже думала. Не могла не думать. О тяжелом вздохе. О том, что рядом с ним ей по-прежнему по-особенному хорошо, волнительно, но неподдельно надежно. Неподдельно тянет.

О том, что это обманчиво.

Перед зелеными глазами мелькали одна за другой картинки. Сцена, которую она увидит только завтра – уже на фото. На ней – мама в платье в пол. Рядом – тот самый по-особенному красивый Данила. Её речь… Наверняка слезы… Его короткое объявление… Какие-то счастливые студенты… Бокалы… Разговоры… Смех…

Когда-то, будучи девочкой, и провожая родителей на подобные мероприятия, Санта всегда обещала себе же: её время тоже наступит. Сейчас же так же по-детски радовалась тому, что пусть её время ещё не пришло, но мамино – вернулось.

Санта ждала звонка и восторженного сбивчивого маминого рассказа, наверное, так же, как сама мама все эти годы ждала ее рассказа о первом свидании с любимым до невозможности мальчиком.

Вот сейчас даже немного жалела, что не согласилась пойти с Леной.

Терпела до десяти. Не тревожила, ждала. Потом же любопытство победило.

Санта набрала маму, включив телефон на громкую связь.

Слушала, как из динамика один за другим прорываются гудки, слегка дрожа, будто это её адреналин. Ещё не слыша, но уже представляя восторг в любимом голосе…

Но только гудки шли один за другим, а мама не брала…

Первый звонок рассоединил оператор. Выждав минуту, Санта набрала снова.

И снова то же самое. На ее губах – ещё остаточная улыбка, но на сердце уже чуточку тревожно…

Санта вернулась в мессенджер. Увидела, что мамы не было в сети давно. Написала короткое:

«Все хорошо? Позвони мне, как освободишься…».

Отправила и долго гипнотизировала взглядом, ожидая, что статус абонента быстро сменится на «в сети», а статус сообщения – на прочитанное.

Но пять минут проблему не решили.

Сомнений стало больше.

Санта снова набрала.

И снова гудки…

На губах – всё ещё улыбка, а в голове уже много плохих мыслей. Совсем плохих…

И одна просьба: возьми, ма…

А потом облегчение, потому что экран начинает засекать секунды звонка…

– Алло, Сантуш… Я тебе утром перезвоню, хорошо?

Мамин голос. Точно мамин. Но совсем не такой, как Санта ожидала.

Повисший в воздухе вопрос. Замершее тут же сердце…

– Ма…

Санта почувствовала неладное, но сформулировать сходу не смогла.

Обратилась просто, а потом слушала…

Дыхание. Громкое и ускоряющееся.

– Ма…

Почти сразу – с всхлипами. Причину которых не знаешь, но сердце они рвут.

– Всё хорошо, Сантуш…

И пусть Лена старается сдержаться. Успокоить и успокоиться, у неё почему-то не получается.

Санта шепчет растерянное: «мамуль…», а в ответ – мама плачет.

Глава 23

Глава 23

Лена не попала на мероприятие. Просто потому, что её приглашение было максимально персонализированным. В нём был указан особенный адрес. Она, конечно же, не проверяла. Просто вбила в приложении, заказывая такси. Не обратила внимание на легкое замешательство водителя, переспросившего, а точно ли туда… Была полна энтузиазма, проговаривала в уме речь, в уме же переживала бенефис, которому не суждено было случиться.

Её привезли не ко входу в горящее огнями здание с застелившей лестницу красной ковровой дорожкой, а к какому-то гаражному кооперативу на отшибе. И можно было бы подумать, что это ошибка, но кроме бесконечного желания верить в чудо, у Лены был ещё и опыт, который всё ей «объяснил».

Сколько бы лет ни прошло после смерти Петра, его «первая семья» никогда им с Сантой не простит, что посмели появиться в его жизни. Что он сам посмел их «променять». Что посмел позволить себе еще кого-то полюбить.

Когда Пётр был жив – всю желчь, боль, злость впитывал он. Когда его не стало – рухнула плотина, и на них понесло… Дерьмо, грязь, обиды… «Старшие» Щетинские пытались задушить Санту и Лену. Им хотелось крови. Им хотелось абсолютного чувства отмщения. Но, видимо, жажда до сих пор до конца не утолена. Наверное, не будет никогда. И за любым поворотом их с Сантой могут ждать вот такие «приветы».

Лена не звонила ни Даниле, ни Санте. Она молча вернулась домой. Сняла платье, смыла макияж, вытащила из прически тонну шпилек.

Чувствовала себя гаже некуда всю молчаливую дорогу, но только тут – в пустых стенах, которые без Петра стали невыносимо холодными и никак не хотели теплеть, разрыдалась. Для себя же – позорно, потому что именно этого хотели они.

Эта поездка вновь окунула в почти пережитое отчаянье с головой. Напомнило, насколько она одинока и что даже после смерти Петра она будто лишена права любить его так, как любит. В полный голос. До сих пор. Это право забрали у неё люди, сведшие мужа в могилу. Родные дети. Первая жена. Монополия на Петра Щетинского – у них. У Лены же – только монополия на слезы о его утрате.

Лена откровенно боялась момента, когда ей позвонит Санта. Она знала, как больно это сделает дочери. Но к своему стыду – сдержаться не смогла.

Санта приехала к ней той же ночью на такси. Они провели ее вместе.

И, как всегда, в отличие от Лены, чьи эмоции выходят наружу слезами, в Санте они только копились. Клокотали, отзывались дрожью, но держались внутри.

* * *

По-настоящему задеть гордость человеку со здоровой самооценкой сложно. Очень сложно сломать девочку, которая всё детство купалась в родительской любви. Которой ни на секунду не дали в ней усомниться.

Она не будет реагировать на истеричные попытки задеть людей, которые сами того не понимая, себя же ими унижают.

Она не будет брать на слабо или на ровном месте быковать.

Она не будет просить там, где просить бессмысленно.

Она не позволит за свой счет ставить галочки в череде побед.

Всё это – о людях, которые что-то компенсируют в себе.

А Санте компенсировать не надо.

Возможно, она была лишена той уверенности, которая присуща многим, но попытки решить проблему с собой – путь куда более конструктивный, чем позорные выплески своей закомплексованности на окружающих. Злости. Бессилия. Неспособности ни на что повлиять и ничего изменить.

Понимание этих элементарных истин позволяет по-другому смотреть на поведение людей в принципе и не тратить себя на идиотские попытки кому-то что-то доказать.

Но вся философия идет прахом, когда тебя бьют действительно больно. Причем под дых. Когда рвут тебе сердце слезами твоей мамы. Самого светлого человека. Самого ценного для тебя. Той, чья слезинка стоит дороже, чем желание самоутвердиться любого живущего на этой планете человека. Той, которая могла бы сделать кучу зла каждому из обидчиков. Которая могла крутить Петром, как захотела бы. Которая могла бы настраивать против уже взрослых сыновей, которая могла быть куда более холодной к Даниле, которая могла бы перестраховываться, настаивая на том, чтобы Пётр записывал всё имущество на Санту, на неё же оформлял бизнес.

Которая могла бы быть сукой не меньшей, чем окружившие её твари, но Лена – другая. И за это проливает свои горькие слезы, которые отзываются злостью уже у Санты в душе.

Дочь уехала от мамы только убедившись, что Лена немного пришла в себя.

В субботу утром вдове Петра звонил Данила, но трубку Лена не взяла. Сама Санта смотрела на мобильный, чувствуя, что клокочущая злость разрастается до необъятных размеров.

Потому что он причастен. Потому что он в курсе. Потому что своими руками принес приглашение. Потому что уговаривал. Потому что знал, как для Лены это важно. Потому что наверняка видел тот же блеск в глазах, которому радовалась Санта. Видел… И не притормозил. Стыда не испытал. Не задумался. Непонятно только, за что. И зачем так низко, мелочно. Зачем это ему.

Зачем в такое впутываться? Неужели самому не противно?

Но, видимо, нет.

Ночью, когда мама спала, Санта несколько раз пересмотрела размещенные фотографии с награждения.

Там были все. Там были её братья. Там был Данила. Альбина там была. Максим. Все, кроме Лены.

Они улыбались, позируя для фотографов. Салютовали бокалами и хвастались свежими достижениями. Они были счастливы, довольны, блестели и блистали.

А Санта во всём этом видела огромную издевку над своей семьей в усеченном составе. Над мамой, над любившим её больше жизни отцом.

От людей, которых не было бы в тот вечер и в том месте, не повлияй на их судьбу когда-то Пётр.

Ту самую стипендию Чернов вручал с Игнатом. И это полоснуло новой болью. Старший брат Санты был очень доволен. Чернов – спокоен…

А Санту будто изнутри разрывало. Потому что она же ему сказала… Он же знал, насколько для Лены это важно. Знал, но даже это не затормозило.

Мозг взрывался от концентрации лицемерия, ненависти и вранья, которое связало всех этих людей в плотный клубок.

Ведь Игнат для Чернова – конкурент. Ведь они сражаются не на жизнь, а на смерть, а для такой мелкой, унизительной мести беззащитной женщине – не погнушались объединиться.

Зачем это Игнату – понятно. Он никогда не успокоится. Но Чернов… Неужели сообщение Санты задело настолько? Неужели поэтому спрашивал, собирается ли и она ехать? Неужели так хотел, чтобы плохо было ей?

Если бы всё то, что пережила Лена, Санта пережила сама – она в жизни не стребовала бы ни с одного человека ни одного ответа. Просто вычеркнула бы из жизни, строя её дальше с осознанием: каждый из участников – враг. Но обида за маму, злость за неё же, не дали уйти по-английски.

Ей надо было посмотреть в глаза Чернову. И кое-что сказать. Это вряд ли заденет его, но это освободит огненный шар, который обжигает изнутри, не дает толком жить, делает из неё – гуманиста, такого же человека-суку, которую он держит при себе. А может каким является сам.

В ночь на понедельник она не спала. Лежала на своей кровати, глядя в потолок, переживая фантомные боли, слыша фантомный мамин плач.

Прокручивала в голове разговор, которым планировала закончить историю своей туповатой влюбленности в представления о человеке, им не соответствующем.

Лицемерном. Лживом. Мелочном…

Недостойном того времени и тех сил, которые вложил в него Пётр.

Недостойном её восхищения.

Маминой теплой улыбки недостойном.

Санта знала, что этот день станет для неё последним в Веритас, но это не вызывало ни страха, ни грусти.

Ей просто нужно было озвучить то, что должно быть озвучено. И посрать, что с этой информацией будет делать Чернов. Скорее всего – ничего. Но из его жизни она уйдет – хлопнув дверью. И рано или поздно станет больше. Встанет выше. Наступит момент, когда посмотрит сверху…

И забьет на благородство, которому учил отец. Ударит его так же, как он помог в очередной раз дать моральную пощечину её матери.

С самого утра офис гудел разговорами о пятничном вечере, слыша которые, Санту только сильнее трясло. Никто не знал, чем такое красочное событие обернулось для одной женщины. Для всех это – повод гордиться Веритасом и своей причастностью, а для Санты…

Необходимость затыкать уши наушниками, отключать звук, и проверять, нет ли Чернова на месте.

Его, как назло, не было. Это злило сильней. Это сильней накручивало.

Не появись он до вечера – ей придется переживать ещё один такой же день в ожидании. А ему… Всё равно.

Он помог самоутвердиться Щетинским. Наверное, даже что-то за это для себя получил. Не придурок же, должен был понимать, что за маленькое одолжение – всего лишь уговорить наивную вдову принять приглашение, – Игнат с его долбанутой мамашкой на многое пойдут.

Даже интересно было, на чём сторговались. В чём слезы Лены Даниле помогли.

И об этом можно было бы спросить, появись он на горизонте. Санте было по холодному любопытно, как он сам оценил помощь Петра.

Без вот этих лицемерных фотографий на тумбах и «я чувствую долг». По-настоящему.

Чернов не появился в Веритасе ни к обеду, ни к четырем.

Санта спрашивала у Тамары, та ответила, что информацией не обладает. Ею не обладали и другие юристы.

Позвонить ему сама Санта не смогла бы – не умела в актерстве, не смогла бы притвориться.

Но с каждой минутой ожидания гнева становилось всё больше. Самообладания – меньше. Слова, которыми она в него выстрелит, – всё более острыми. Сама она – отчаянней.

Наверное, это было написано у неё на лице.

К несчастью, именно в тот момент, когда к ней навстречу по коридору шла Альбина.

Её вид тоже всколыхнул. Потому что эта в тот вечер сияла.

Должна была сиять Лена, а сияла – эта. В невероятном платье. С невероятной сучьей улыбкой. С самомнением выше гор и чувством превосходства над всеми.

С тем же взглядом, которым она проходится по Санте, усмехаясь…

И единственное, чего хочется Щетинской – это чтобы хотя бы с этой они мирно разошлись. Но Примерова то ли не чувствует, то ли наоборот…

Смотрит на Санту неотрывно, улыбается с каждой приближающей их друг к другу секундой всё ярче, не думая о том, что заставляет злиться сильнее…

Они могли бы спокойно разминуться, но Альбина придерживает Санту за локоть, заставляя затормозить. Смотрит, ждет, когда свой взгляд от длинных пальцев с острым маникюром, оторвет Щетинская…

Скалится…

– Не трогайте меня сегодня.

Слышит тихую то ли просьбу, то ли предупреждение… Иронично поднимает брови.

– Голос прорезался?

Спрашивает, явно выражая сарказм, и абсолютно не реагируя, продолжает держать.

– Не ваше дело.

За что получает честный ответ и такой же прямой взгляд. Без скидки на подчиненную позицию. Без осознания своей зависимости от человека, чешущего свое уязвленное кем-то чсв за твой счет.

– Руки уберите и идите, куда шли. Вам Чернов запретил меня доставать. В принципе приближаться ко мне запретил. Ну так смиритесь. Делом займитесь…

Санта говорила без надрыва, но понимала: долго сдерживаться не сможет.

– Совсем страх потеряла, малолетка…

Альбина сказала, будто с восторгом, Санту только сильнее затрясло.

– Ты – стажер. Я – советник. Если я тебя останавливаю, ты спрашиваешь, что должна сделать или что сделала не так. Услышала меня, Щетинская?

Голос Альбины отдавал сталью, взгляд – подавляющим спокойствием. «Щетинская» было произнесено с особенной интонацией. И как-то вдруг стало понятно: Альбине приятно чувствовать себя выше человека, носящего эту фамилию.

Это мерзко. Гадко. Низко. Вполне в стиле Примеровой. И не Примеровой тоже…

– А вы щенков при случае ногами не пинаете? Котят не мучаете? Откуда в вас столько говна?

Санта задавала вопросы, даже с легким удовольствием отмечая еле-заметное неверие в глазах женщины напротив. Конечно, она не ожидала. Конечно, Санта в жизни бы себе такого не позволила. Но сейчас останавливать себя незачем.

– Думаешь, дала разок-другой Чернову – уже звезда? Он может трахать тебя, сколько вздумается, моя бесстрашная девочка, но это не сделает из тебя стоящего юриста…

– А из вас что стоящего сделает? Я так понимаю, сколько ни трахай – не помогает…

К щекам Санты прилил жар, губы Альбины сжались.

На сей раз и первая, и вторая чувствовали себя одинаково. Быстро взвелись. Были на равных.  Так же смотрели друг на друга.

Санта – чуть снизу, потому что Альбина выше, но это как бы компенсировало её отчаянье. И то, что так долго копилось.

Она не терпила, она просто не видела смысла оскорблять человека. Отец учил её жить иначе. В отличие от других, она правильно поняла его науку…

– Ты кем себя возомнила, Санта Петровна?

– Человеком. Представляете? Я себя возомнила человеком, а вы почему-то считаете, что вокруг вас – дерьмо ходячее, и только вы – царица. Так вот я вас разочарую. Вокруг вас – тоже люди. Ничем не хуже. А свое говно – в себе держите, не расплескивайте…

Санта говорила тихо, но это не делало слова менее значимыми. Ни для нее, ни для Альбины.

Которая просто не умеет реагировать адекватно. У которой на самом деле явные проблемы с самооценкой. Которая вот так самоутверждается, потому что ей это нужно. Которая себе же доказывает свою ценность за чужой счет. Её губы дрожат, в глазах зажигается притворное озорство. Она уязвлена, но не готова это признать. Она хочет обесценить слова Санты – их же высмеяв, но последней ведь понятно – она попала не хуже, чем всё это время била Примерова. Альбине плохо живется со своим же говном. Оно льется само. Она это понимает.

– Попытка засчитана, Санта Петровна… – создает видимость, что ситуация – у нее под контролем, пытается включить холодную высокомерность. Думает, как бы ударить сильней в привычную боль, чтобы наповал. Не учитывает одного: сейчас Санте болит другое. И это же придает уверенности. – Но ты недостаточно хороша, уж прости…

В любой другой день эти слова сделали бы Санте больно. Но сегодня – ни холодно, ни жарко.

Альбина сказала, что хотела, дальше – наблюдала.

Думала, за тем, как Санта сдувается. На самом же деле…

– Так может всё дело в том, что ты – недостаточно хороша? Только для кого, Альбина? Кому ты бесконечно что-то доказываешь? Не мне же… А кому? Даниле, который тебя из жалости подбирает? Потому что просто отделаться не может? Ему тебя жалко, а ты, как болонка, за ногу вцепилась и штанину рвешь? Или не для Данилы?

Санта видела, что происходит с лицом Примеровой. Понимала, что пора тормозить. Понимала, а не тормозила.

Сделала то же, что вызывало в ней гадливость раньше, сегодня же как облегчение дарило. Альбина была не виновата в слезах её мамы. Но Альбина сама подошла… И слишком блистала в тот вечер. Слишком зачем-то хотела разговора сейчас.

– А для кого тогда? Для моего отца? Думаешь, только ты «что-то знаешь о моей семье»? Думаешь, о тебе я ничего знать не могу? Например, что без просьб Чернова тебя в жизни в Лексу не взяли бы? Не взяли и не терпели. Кому ты нужна такая, Альбина? Для кого ты «достаточно хороша»? Для Данилы – нет. Для папы – нет. Может, для Игната?

– Заткнись…

Предупреждение Альбины прозвучало сухо. Это явно было последнее китайское. Но для Санты таких больше не существует. Она попросила себя не трогать. Она предупредила.

– Так вот, в чём беда, да? Ты недостаточно хороша даже для Игната? Даже он от тебя отделался, даже ему ты надоела?

Санта видела, что с каждым ее словом лицо Альбины становится всё более бледным, а взгляд – убийственным.

Знала, что останавливать себя Примерова не умеет. И что рукоприкладство для неё – не запретная тема, тоже было понятно. Но сейчас Санту не останавливала даже природная ненависть к публичным склокам.