Текст книги "Стану смелой для тебя (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Это было отчасти фарисейство, отчасти дань процедуре. Им ведь положено уважать.

Они сделали несколько покачиваний, после которых Альбина снова взяла в руки лист, пробежалась по нему взглядом…

– Это всё, Данила… Андреевич?

Задавая новый вопрос, Альбина приподняла бровь, смотря наигранно лукаво. Но Дане больше не до игр. Второе решение, наверное, для него куда более сложное. И куда более важное.

– Почти. В твоей дружбе я тоже больше не нуждаюсь, Альбина. Не лезь в мою жизнь. Спасай себя. Меня не надо.

Глава 26

Глава 26

Санта сидела на маминой кухне над большой прозрачной миской с клубникой. Брала за хвостики, откусывала, закрывая глаза каждый раз, чтобы ярче прочувствовать и будто отвлечься…

– Вкусно тебе? – услышав мамин вопрос – взмахнула ресницами, улыбнулась, кивнула…

– Очень.

Отвечая искренне, искренне же впитывая мамину радость. Бесконечную любовь.

В понедельник она ушла из Веритас с полным раздраем в голове и на сердце. Всю неделю покрывалась холодным потом, вспоминая, сколько и насколько ужасных вещей наговорила Чернову. Как позорно сначала вывалила на него все свои сомнения, облачив в обвинения, а потом расплакалась у него же на груди.

Наверное, больше всего в жизни хотела бы, чтобы это ей просто приснилось. С другой же стороны… Ей полегчало. Шарик лютого гнева сдулся. Данила не дал разорваться.

Ей была дана неделя для раздумий. Вроде как отпуск. Благо, свидетелей их с Примеровой позорной перепалки и истерики в кабинете Чернова не было. Он правда закрыл тогда дверь изнутри. Не побоялся остаться «в клетке» с разъярённым хомяком. Или на кого она там походила?

Это всё было стыдно. За это за всё нужно было извиниться. И она пыталась, но каждый раз палец замирал над контактом с его именем, а язык немел. Санта просто не знала, как начать, что сказать. Хотелось много, а получилось бы жалкое блеянье – она себя знала.

Узнав, что Альбина Примерова отрабатывает до конца недели и уходит на вольные хлеба, Санта сначала не поверила, а потом ей стало ещё хуже. Она до последнего была уверена, что сказанное Черновым в сердцах «заявление» не будет иметь последствий. Оказалось же – вполне реальные. И к этому приложена её рука, а удовлетворения – ноль. Впрочем, как и от злости на лице Альбины, когда получила симметричный ответ в своей же манере. И пусть это странно, но её даже немножечко жалко…

В дни, проведенные в отчем доме под крылом у мамы, Санта думала очень много. По-новому на многое смотрела. В частности, на себя. А ещё – на Данилу.

Поняла, наконец-то, что подсознательно стремится заполнить любое непонимание его действий или слов подлостью, ложью или безразличием. Так, будто боится предположить в нём хорошее. Например, искреннее отношение к себе.

Её суд условной справедливости толкует любое сомнение в пользу обвинителя, постыдно забив на один из главных принципов, внедрив презумпцию виновности.

И это так странно. Она как пытается в своих же глазах его очернить, но при этом никак не получается попасть в цель. Он всегда оказывается лучше, чем она предполагала. Он всегда удивляет.

Он продолжает жить в сердце. В нём же ныть.

Он, очевидно, не знал про адрес в приглашении. Он отдал Лене закрытый конверт. Он предлагал за ней заехать. Он взял Санту на стажировку и не повез с собой в суд, когда там был Игнат. Он её оберегал, как вряд ли его оберегал её отец. Но она сама оказалась куда менее благодарной, чем приписала ему.

– Не грусти, Сантуш…

Судя по всему, она в очередной раз «зависла» с надкушенной ягодой в руках. Пропустила, что мама встала со стула, протянула руку в её щеке, погладила нежно, снова улыбнувшись, чтобы дальше – уже провожаемой взглядом дочери – подойти к духовому шкафу, приоткрыть дверцу, заглянуть…

Сегодня у них на ужин шарлотка. Фирменная Ленина. Уже пахнет яблоками и корицей на всю кухню, но только опытный взгляд мамы способен определить момент, когда пора доставать.

С настойчивыми расспросами к дочке Лена не лезла, за что Санта была ей благодарна. Сама же пока не нашла сил по-честному всё обсудить. Сначала хотела разобраться в себе.

Но с облегчением отмечала, что от своего «испытания» мама отошла. Она умела отпускать, подниматься и идти. Санта восхищалась этим, потому что в себе наблюдала куда большее стремление погрязнуть, чем двинуться дальше. Копить и взрываться. Но так нельзя. Ведь это уничтожало её же.

Одна из юрфирм, в которую она написала, пригласила Санту на интервью.

И ей бы радоваться, считать хорошим шансом и знаком, но она только сильнее приуныла. Ее просили ответить до пятницы. Сегодня – она. Но что сказать – Санта не решила.

И поговорить с Данилой тоже не осмелилась.

– Сантуш…

Лена окликнула, оглядываясь от плиты…

– Может полетим куда-то? Лето, а ты не отдохнешь…

Спросила аккуратно, увидела, конечно, что вместо ожидаемого желания во взгляде дочки зажигается сомнение. Она чуть хмурится. Думает…

Санта всегда любила выбираться куда-то с мамой. Ещё тогда, когда Пётр был жив, они часто ездили вдвоем, если у него не получалось с работой. Обо всём говорили. Не обходили стороной бары. Смеялись дружно, когда к ним подкатывали с типичным «систерс?». Это было легко и беззаботно. Но сейчас…

– Не знаю, мамуль… Можно, я подумаю?

Санта ответила аккуратно, не хотя обидеть, но и ложной надежды не давая. Не могла ничего планировать, пока не решит, что делать с Веритасом. С собой. С чувствами к Даниле. В которых она так и не призналась. Которые откровенно излила слезами.

Которые глубже поселились, когда она справлялась с остаточными рыданиями, а он, усадив на диван, осматривал порез под коленкой.

От этих воспоминания на душе стало сладко-сладко, а через секунду – гадко. Дальше – страшно.

Потому что оставленный мамой телефон оживает у Санты перед глазами. И будто специально играет на нервах. Звонит «Данила Чернов».

– Ма…

Санта окликает, Лена приближается к столу с улыбкой. Которая становится теплее, стоит увидеть надпись. А Санте становится ещё более стыдно за себя.

Потому что Лена его не винила. Ни секунды. И не сомневалась, что он непричастен. Она не вываливала на невиновного. Она куда мудрей…

– Алло, Дань, привет… Мы прямо зачастили с тобой…

Голос мамы звучал дружелюбно, а звуки неразборчивых слов из трубки разгоняли по венам Санты кровь. Его рядом нет, а она всё равно краснеет.

Он что-то говорит, Лена улыбается, скользя пальцами по узору дерева столешницы. Потом вскидывает взгляд и смотрит в окно…

– Да ну брось… Ты что…

В чём-то разубеждает… Её губы подрагивают… А Санта завидует. Потому что она тоже хотела бы вот так разговаривать с ним. Вот так его понимать. Не чувствовать адской скованности. Не встречать на каждом шагу препятствия.

– Дань… – Лена обратилась удивленно, Санта замерла, смотря на маму. Понятия не имела, что он сказал, а внутренне сжалась. – Ну ты даешь… Не надо было…

Лена повернула голову, смотря уже на Санту – задумчиво, но ничего не говоря.

– Я охрану предупрежу. У нас шарлотка…

Скинула, несколько секунд смотрела на экран мобильного, не подозревая, что сердце дочери в этот момент пытается вылететь из грудной клетки измельчив в крошку ребра.

И пусть Санта уже всё понимала, но спросить – чертовски страшно. Потому что ты снова грохнешься в своих же глазах. А он – в них же куда-то взлетит.

– Даня приедет. Представляешь? Извиниться хочет…

Лена сказала, снова смотря на Санту. Улыбнулась, не сдержав легкую дрожь в голосе. Потому что он – способен, пусть и не за что. А виновные…

– Я к себе поднимусь, хорошо?

Санта не выдержала взгляд, привычно струсила.

Сердце билось, как шальное, щеки пылали.

Она встала, поправляя футболку, хотя не задралась, отступила, продолжая смотреть на маму.

– Не обязательно, Сантуш…

Лена приласкала взглядом, Санта мотнула головой.

– Не хочу вам мешать, ма…

И пока мама не настояла, резко развернулась, чтобы взлететь по лестнице вверх. К двери в свою комнату, слыша, как мама звонит на охрану, диктует номера машины Данилы.

Костеря себя за то, что идут года, а ничто не меняется.

Когда в детстве он приезжал к отцу – она вот так же сбегала, чтобы потом следить из-за перил за тем, как они с Петром разговаривают в прихожей.

Ловить его улыбки распахнутым сердцем и представлять, что для неё когда-то найдется особенная.

* * *

– Второй раз за две недели. Хорошая тенденция, да?

Лена обернулась, с неподдельным теплом во взгляде смотря на Данилу. Который вел себя, будто в музей попал. Хотя отчасти так и есть.

Лена встретила его, открыв ворота. Он припарковал  БМВ под навесом у гаража. Шел за хозяйкой дома, не торопясь с разговорами. Озирался, щурился…

Сначала во дворе. Потом – в холле.

Так же, как было в прошлый его приезд.

Ведь тут почти ничего не изменилось с тех пор, как он заезжал с документами или просто на разговор к Петру. И это так мощно возвращает…

– Очень…

Данила ответил на совершенно безобидный вопрос, смотря Лене в глаза без ответной улыбки. По-грустному серьезно. Потому что его вот сейчас зацепила тоска, в которой жила четыре года сама Лена. И Санта тоже жила. Петра им не вернуть, но и никак не отпустить. Сил нет.

– Проходи. Я чай поставила…

Данила видел, что по лицу Лены пробежало понимание, грусть, которую она победила очередной улыбкой. Расправила плечи, кивнула в сторону совмещенных кухни и столовой.

Пропустила гостя вперед, шла следом…

Данила поставил на угол стола привезенный пакет, сел на чуть отодвинутый свободный стул. Не спешил ничего говорить, следил за тем, как Лена суетится – ставит на стол прозрачный заварник с дольками апельсина, звездочками бадьяна и палочкой корицы. Дальше – такие же чашки. Блюдца, та самая шарлотка…

Садится рядом, устраивает подбородок на кулаках…

Явно ждет, что он тут же набросится, но Данила приехал за другим.

– Я хочу извиниться, Лен. То, что произошло – это свинство чистой воды. Я должен был подумать, и сам должен был проверить.

Его слова были искренними. Как и новая улыбка Лены.

– Спасибо, Дань… Но глупости… Ты не должен был. Я сама виновата. Нормальные люди заранее всё проверяют…

– Вы мне поверили…

Данила вроде как «парировал», Лена сначала собиралась возразить, потом же выдохнула, осознав: лучше просто принять.

– И всегда буду верить, Дань. Ты ни разу не разочаровал. Надежный…

Женщина произнесла, её взгляд заблестел вместе с тем, как снова задрожали губы.

Оба поняли, что вот сейчас с ее уст слетели слова, которые когда-то Пётр говорил ей о Чернове наедине. Это обоих отнесло в прошлое. Обоим сделало одновременно приятно и грустно.

– Я звонил Игнату.

Данила снова заговорил первым после паузы. Лена вздохнула, не скрывая, что сложно…

– Грузить не буду, Лен. Просто знайте – он настроен враждебно. К Санте, к вам, ко мне…

– Я знаю, Дань. Мне кажется, их никогда не отпустит. Оставь они нас вообще без гроша – всё равно не смирились бы…

Принимая ответ, Данила сначала просто кивнул, смотря вниз, думал, стоит ли, потом не выдержал. Вскинул взгляд, нахмурился немного.

– Почему вы сдались, Лен? Зачем? Зачем дали им самоутвердиться? То, что происходит сейчас – следствие безнаказанности. Игната ничто не ограничивает и не тормозит. Он считает себя победителем. Он считает себя правым… Он убивает Лексу, они уже с душком. И вас он тоже убивает…

Наверное, перекладывать ответственность на допустивших – не лучшая манера, но Данила знал – Лена достаточно мудра, чтобы понимать: именно её поведение и выбранная ею тактика имеют те последствия, которые имеют…

– Мы не сдавались, Дань. Мы выбирали… Я выбирала. Мы выбрали Петю. Они – его дети…

Последнее предложение Лена прошептала, чтобы на несколько мгновений запрокинуть голову, проморгаться… Дальше – прокашляться, снова посмотреть на Данилу с немного грустной улыбкой.

И доказать: зря «старшие» Щетинские считают их с Сантой слабыми. Они сильны, но по-другому и в другом. Способны задушить алчность. Отказаться от мстительности. Принять непростое решение и следовать ему по жизни…

– Сантуша сказала, что ты Алю в свою фирму взял…

Переводя тему, Лена обратилась аккуратно, улыбаясь будто бы многозначительно. Вызывая у Данилы ответную улыбку – ироничную.

– Мы попытались, но как-то не получилось… Неожиданно, правда?

Он спросил, Лена тихонько рассмеялась, оценив шутку, снова отсылающую в прошлое. То, в котором они неплохо друг друга знали, как оказалось.

– Ну ничего… Значит, так надо было…

– Определенно…

В разговоре наступила пауза, Данила задержался взглядом на окне, за которым – качели. И кто на них катался – дураку понятно.

Но в нём это провоцирует такой вздох, как чуть раньше сделала Лена.

– У Санты всё хорошо? – Данила спросил обтекаемо, костеря себя же за то, что в принципе встревает. Потому что ехал не за этим. И поднимать не собирался.

Он дал Санте время всё обдумать. Он поклялся себе, что первым не полезет. Он осознал, что даже не допуская ничего крамольного, они уже друг другу вредят. В ней много обиды, которую она против собственной воли направляет на него. В нём – бесконечные стопы. Они не умеют друг с другом разговаривать и слышать. Им лучше мирно разойтись.

– У Санты…

Но стоило Лене притормозить, раздумывая, Данила почувствовал, что царапает тревога.

– Задумчивая такая стала… Взрослая…

Лена ответила, улыбаясь, Данила кивнул, хмурясь.

Очень взрослая. И очень задумчивая.

Всю душу измотала, а ведь ничего толком не сделала. Просто как-то… Карты спутала.

– Если у тебя проблемы с Игнатом из-за нас, Дань, ты скажи… Не переживай, я всё понимаю. И с Сантой сама поговорю…

– Бросьте. Глупости.

Лена поняла не так. Не туда свернула. Чтобы не успела накрутить себя же – Данила отмахнулся. Гнева Щетинского он точно не боялся. Скорее боялся себя.

– Я и Веритас – всегда к вашим услугам.

– Спасибо…

Данила уже не впервые произносил эти слова. Лена не впервые же за них благодарила. Но оба знали – без крайней необходимости за «услугой» они не обратятся.

– Я знаю, что тот вечер был для вас важным, Лен. Я сам вас уговаривал. Видел, что зажглись. Я не могу отмотать и исправить. Петра тоже не верну. Но хочу, чтобы вы не сомневались: есть люди, которые его действительно помнят. И которые ему правда благодарны.

Мужская рука потянулась за стоявшим всё это время на столе пакетом.

Лена следила будто с опаской. Данила – не выражая эмоций.

Достал оттуда стопку конвертов. Таких же белых, с некоторых пор немного пугающих…

– Тут письма его выпускников. Времени было не очень много, но я не видел смысла откладывать. Я не читал. Но думаю, что там много слов благодарности…

– Дань…

Данила говорил, глядя на конверты, Лена шепнула – смотря на него. Ответить взглядом на взгляд мужчине было сложно, потому что у Лены с Сантой – похожие. И его трогают.

– Не переживайте, я не посвящал никого в подробности. Вы не попали туда и не услышали их из первых уст, но мы подумали, что вот так – тоже неплохо.

Данила положил стопку на стол, пододвинул к Лене.

Дальше – снова потянулся к пакету.

– И это – ваше.

Из которого достал стеклянную награду с белой гравировкой.

«Юрист года в судебной практике Данила Чернов (Veritas)»

– Дань… Не надо, ты что… Она твоя…

Лена попыталась вернуть, будто даже испугавшись, Данила попросил её не делать этого – взглядом. Они снова немного молчали.

– Спасибо…

После чего Лена поступила привычно мудро. Привычно благородно. Приняла, чувствуя искреннюю благодарность.

Прижала конверты к груди, подтянула его кубок ближе, посмотрела, погладила надпись…

– Я сама прочту, если ты не против…

Данила, конечно же, против не был. Кивнул. Только веселее не стал. По-прежнему хмурый. Будто эффекта «камень с плеч» не случилось.

– И это не всё. Если Санта захочет – в следующем году или через год мы оплатим ей такую же поездку.

– Дань…

– Мы решили уже, Лен. Я же её вижу – она сможет взять свой максимум. И она заслуживает… Общаясь с Сантой я очень хорошо понимаю: Петру было бы, кем гордиться…

И если всё время до последних его слов Лена держалась. То на них – её губы плотно сжались, глаза заблестели. Она вдавила конверты с еле-слышным хрустом плотнее в грудь…

– Спасибо, Дань… Спасибо тебе огромное…

* * *

Жившая в Санте трусиха приказывала закрыться в комнате и не высовывать нос, пока не станет очевидным: Чернов уехал. Накрыть голову подушкой, чтобы невзначай не услышать чего-то лишнего. А может даже придумать новый повод для обиды…

Но стоило оказаться за дверью своей детской спальни – Санте тут же стало тошно. Потому что невозможно прятаться вечно. Потому что невозможно вечно откладывать.

Потому что дыры в его понимание надо заполнять им, а не своими домыслами.

Она почти сразу снова открыла дверь, спустилась по лестнице.

Хотела заглянуть на кухню, но услышав отрывок разговора – опустилась на одну из нижних ступенек, закрывая глаза и закусывая губу. Из-за нового прилива стыда. Из-за того, что вспышками мелькает, как она бьет о стол его премию. Как с размаху отправляет на пол фотографию.

Как карает без суда и следствия, целясь в человеческое достоинство.

Данила с Леной разговаривали тихо, но Санта слышала каждое слово. Рвала себе душу – виной и сомнениями, но встать не могла.

Прижалась виском к стене, разделяющей холл и кухню, впитывала диалог, додумывала каждый жест. Упивалась доставляемой ими болью, тонула в своей же дремучести.

Должна бы сбежать, как только стало ясно, что они договорили, но сегодня – нет.

– Спасибо, что приехал, Дань...

Сначала Санта услышала, как двигаются стулья. Дальше – что они идут.

Лена остановилась в дверном проеме, прижимаясь к косяку плечом, Данила пошел дальше.

За его движениями следило уже две пары глаз.

Лена смотрела с улыбкой, Санта – с кучей невысказанных слов.

И бог его знает, что его заставило, но в какой-то момент он остановился посреди холла, замер на секунду.

Так же, как замерло сердце Санты.

Потом повернул голову. Увидел её сразу. И сразу же, наверное, понял, что трусиха – в своем репертуаре. Снова говорит что-то глазами. Он же – молчит.

– Сантуш...

А вот заметившая её мама непроизвольно улыбается.

Скользит теплым взглядом по по-прежнему сидящей на одной из нижних ступенек Санте.

А девушка не может заставить себя смотреть в ответ. Её будто сковало Данилой. Его словами на кухне. Его действиями в кабинете. Его взглядом сейчас.

– Привет, Санта...

Чернов обращается мягко, она закрывает глаза и мелко кивает, не выдержав. Мурашки не бегут по телу, а будто окутывают.

Санта обнимает себя руками, с силой сжимая кожу плеч.

В коридоре тихо. И Данила, и Лена смотрят на неё. Она же набирается смелости.

Сегодня её нужно по-особенному много. Сегодня она по-особенному нужна.

– Вы в город? – понимая, что тянуть нельзя, Санта открыла глаза, чтобы тут же в очередной раз чуть-чуть умереть. Он всё это время смотрел. И как ждал. Непонятно только, этого ли вопроса.

– Да...

Получив его задумчивый ответ, Санта кивнула.

Скользнула на мать, чуть краснея, но по-прежнему не готова была с ней совсем начистоту.

Поэтому вернулась к Чернову. Чувствовала, что язык, как всегда, липнет к нёбу, но на сей раз Санта не дает ему ни единого шанса сопротивляться.

– Можно с вами?

Глава 27

Глава 27

Трусость портит жизнь. А смелость – её усложняет.

Санта смотрела в боковое зеркало внедорожника, пытаясь одновременно усмирить нервы и поверить, что она действительно сказала вслух. Он действительно ответил «можно», и теперь за их спиной закрываются ворота маминого дома, а впереди – сорок минут, которые можно провести в трусливой тишине или неизвестно куда способном вывести смелом разговоре.

Заводить который Чернов не спешил.

Наверное, элементарно не знал, чего стоит ждать от неё. Куда её сегодня понесет.

Она же просто хотела, чтобы каждое сказанное слово прозвучало правильно. Чтобы они поняли друг друга. Чтобы стало легче. Сейчас и вообще.

– Твоя машина в Киеве?

Данила спросил, заставляя Санту встрепенуться и зардеться.

Можно было бы соврать, он не стал бы проверять, но Санта сегодня за правду. Поэтому:

– Нет.

Ответила, принимая его ухмылку, как заслуженную кару. Потом – взгляд. В отличие от тех, что были в холле – будто озорной. Но это – напускное. Он просто взрослый и опытный. Он просто умеет держать себя в руках. Он просто понимает, как ей неловко и пытается сгладить, в шутку свести…

– Тебе настолько не нравится водить?

Санте хотелось ответить: «мне настолько нравитесь вы», но это всё испортило бы, поэтому она сдержалась. Сначала пожала плечами, потом, принимая его мягкую подачу, попыталась зайти осторожно. Издалека…

– Мне нравится. Купер – папин подарок. Последний.

Санта говорила, смотря на профиль водителя. Для него эта информация, кажется, лишняя. А ей откровенно хочется поделиться. Впервые с кем-то.

Она чуть хохлится, потому что по коже – мороз, а потом берет себя в руки, вздыхает, продолжает.

– Папа заказал машину мне на восемнадцатилетние. Просто сам не дожил до вручения. Когда её привезли – папы уже месяц не было. И это очень сложно было… Радоваться, когда разучилась… С неё в салоне снимали ткань, а мы плакали с мамой. Всем было неловко. Я долго не решалась пойти на курсы. Потом – сесть за руль. Поначалу было совсем сложно. На каждом шагу и по каждому поводу спотыкаешься. Как ходить разучилась, а надо.

Санта старалась говорить настолько спокойно, насколько была на это способна. Но видела, что Данила слушает её внимательно, будто бы даже хмурится ненадолго. И ей снова чуть стыдно, потому что она не хотела давить на жалость. Она уже сто раз пожалела, что зачем-то безосновательно переложила часть ответственности на его плечи.

– Но это прошло. На самом деле, я люблю. И водить, и машину. У неё даже имя есть…

Вспоминая об этой наивной мелочи, Санта непроизвольно улыбнулась, опуская взгляд на раскрытые руки.

Странно, но они не дрожат.

Странно, но ей как тепло. Она не чувствует его гнева или обиды. Отстраненности.

Только свою ему благодарность. И свою перед ним вину.

– Какое? – Данила спросил, повернув голову. Получил в ответ на взгляд стеснительную улыбку.

– Ромашка…

Произносить было неловко, но Данила не выразил скепсиса – хмыкнул просто, проходясь взглядом по зардевшемуся лицу.

– Почему Ромашка? – и спросил, хотя на самом деле, ему на все сто абсолютно без разницы.

– Она белая. Черная крыша. Желтые зеркала.

А услышав тривиальное до невозможности объяснение хмыкнул, замолчав ненадолго.

Они преодолели два лежачих полицейских, после чего Данила снова повернул голову, его глаза улыбались.

– Прокатишь на Ромашке, значит. Трижды. Я считаю.

Замечание не требовало ответа. Да и Санта не смогла бы сходу придумать что-то достойное, поэтому просто пожала плечами, улыбаясь, смотря в руки. Зная, что если появится повод – она обязательно вернет «долг».

– Я была неправа, Данила. Извините меня.

Вроде как невыносимо сложные слова вышли из горла легче некуда.

Санта обратилась, поворачиваясь в кресле и глядя искренне.

Ждала ответа с напряжением, а получив его кивок – выдохнула с нескрываемым облегчением.

Которое он уловил.

– Если кто-то обидел бы мою мать – я был бы настолько же зол.

Слова Чернова разлились по душе бальзамом, но оправдать свое поведение ими же Санта себе не дала. Мотнула головой, как бы возражая, уловила новую полуулыбку.

– Но вы вряд ли срывались бы на человеке, который не имеет отношения к обиде. Я должна была думать лучше. Сначала думать, а потом… Мне очень стыдно за всё, что я вам наговорила. Я так не считаю.

И если после первой части её речи Данила тут же дал возможность почувствовать облегчение, то на второй – так уже не получилось.

Санта закончила, в машине повисла тишина…

Данила не кивал, не «отпускал грехи», но и не говорил ничего против. Они ехали молча, пока он не повернул голову, произнося серьезное:

– Проблема в том, что ты так считаешь, Санта. Ты не соврала ни словом тогда. Всё искренне. Ты всегда так считала, просто сказать не могла. А я не чувствую в себе той ответственности, которую тебе хотелось бы во мне видеть. Я врать не хочу, Сант… Мне очень жалко тебя и твою мать. Я не терял отца в твоем возрасте. Я не оставался без поддержки и защиты. Я не могу влезть в твою шкуру и всё это хорошо прочувствовать. Но вернись мы на четыре года назад – я к вам не полез бы. Потому что вы не просили. То, что с вами сделали, – это гадко. Как человек я это осуждаю. Но я не стану тебе доказывать, что строю свою жизнь, как строю, потому что хочу жить её так, а не хочу встать на место твоего отца. Он для меня – судьбоносный человек. Мне приятно, когда меня с ним сравнивают. Но я и сам – не такое дерьмо, как ты описала…

К щекам Санты прилил жар, она не выдержала взгляд мужчины. Опустила свой, вздохнула…

– Мне кажется, ты запуталась…

Данила сказал тихо, девушка улыбнулась после паузы, шепча:

– Мне так тоже кажется… Иногда я злюсь на всех, кто просто такого же возраста, как был он, и живет. Мне его очень не хватает. А вы – так напоминаете… Это делает больно, не всегда получается справляться. Но я стараюсь. Честно стараюсь. Понимаете?

Санта в жизни не сказала бы, способен ли кто-то понять, не пережив, но на сей раз Данила кивнул… И ей стало легче.

– Но дело не только в нём, Санта.

Ненадолго. Потому что не прошло и минуты, а Данила снова говорит серьезно, так же смотрит.

– У нас с тобой тоже проблемы. Почему ты не сказала, что Альбина тебе угрожает?

У Санты против её воли загораются уши, напоминая о разговоре с Примеровой в туалете, а ещё о перепалке, которая наверняка надолго останется в памяти Данилы. И тогда, в моменте, это казалось безумно уместным – пусть бы знал, сколько дерьма кроется в ней. А теперь – стыдно, и всё тут.

– Потому что это было бы убого. Жаловаться вам на то, что женщина, с которой вы… С которой вы, отстаивает своё?

Санта спросила, Данила посмотрел будто удивленно…

– С которой я что?

Спросил, но сил ответить прямо в Санте не нашлось. Она передернула плечами и ненадолго отвернулась от него – к окну.

Чернов не настаивал. Наверное, думал, что ей нужно время сформулировать. А ей нужно было, чтобы обрести хладнокровие, не позволить себе ничего лишнего. Не скатиться снова в безосновательную едкую желчь.

Когда это случилось, Санта снова повернула голову к водителю, посмотрела честно:

– Если вы уволили её из-за меня – не надо.

– Я уволил её не из-за тебя, а из-за перехода границ допустимого. То, что вы устроили, – это божий срам, Санта. Но я достаточно знаю вас обеих, чтобы уметь различать, кто завел, кто среагировал.

– Вы ошибаетесь. Это я её спровоцировала… Я сказала, что она недостаточно хороша. Для вас. Для моего отца. Для Игната.

Санта повторила свои же слова, остро ощущая, насколько они кажутся злыми и не свойственными ей.

Данила отреагировал на них усмешкой, долгим взглядом, переводом головы из стороны в сторону…

– Ты бьешь людей наотмашь… Мне пора начинать тебя бояться, малыш…

И словами, которые будто ставят с ног на голову, а потом возвращают на исходные – но в ушах жутко шумит, а желудок в узел.

– Но я в жизни ей такого не сказала бы, не зацепи она именно тогда…

– Я это понимаю. Я даже тебя не виню. Но просто знай, ты бьешь больно, неожиданно и метко. Думай трижды, прежде чем делать это.

– Хорошо…

Спорить Санте не хотелось. Впрочем, как не хотелось и бить. Поэтому девушка согласилась, замолкая. Прислушиваясь к тому, как сердце молотит по ребрам.

«Малыш»…

– Так что там с «женщиной, с которой я…»?

И пусть Щетинской казалось, что тема закрыта, но Данила посчитал иначе. Вернулся к вопросу, который она оставила без ответа.

Ждал, вздернув бровь. Она же хмурилась.

В душе протестом отзывалась необходимость произносить вслух. Но он, кажется, не отцепится.

– Женщина, с которой вы спите.

Поэтому приходится.

Санте становится муторно. Даниле – почему-то весело. Не сразу, но на мужском лице появляется улыбка.

Потом он мотает головой, произнося под нос:

– Твою, блин, мать…

Будто ему одновременно смешно и грустно.

Данила смотрит на Санту, которая замерла, не понимая. Он откровенно забавляется. Или это уже нервное:

– Это Аля тебе сказала?

Мужчина спрашивает, щеки Санты вспыхивают бордовым. В грудной клетке становится тревожно. Она не хочет развивать, но и обрубить разговор не может. Данила явно ждет ответа.

– Нет. Аля просто попросила оставить вас в покое. Но это… Обсуждается…

Санта попыталась спетлять, в ответ же получила только новый взгляд – слегка разочарованный. Такой же, как тогда в кабинете. Только уже без удивления.

– Нами с тобой это не обсуждалось, Санта. Я не сплю с Алей. У нас – давняя история. Мы дружим с университетских времен, но мы никогда не были парой. И я в жизни не взял бы на работу человека, который сможет крутить мной, манипулируя личным. Отчасти поэтому мы с ней и попрощались сейчас. Она пыталась это делать, будучи другом.

Слушая его ответ, Санта чувствовала, что сердце обрывается на отдельных словах.

Сейчас по привычке снова можно засомневаться, но она чувствует: Чернов говорит правду. А она – снова дура. Потому что действительно не обсуждали. Она сама всё придумала. Услышала от Гриши. Не поставила под сомненье истинность. Построила умозаключение на ложном суждении. Двойка по логике, Санта. Постыдная двойка.

Но всё это вторично, потому что:

– Но ведь кто-то у вас есть…

Грань между обсуждением вопросов, которые её касаются, и уже нет, – очень тонка. Позволяя себе этот – слишком смелый – Санта одновременно боялась получить по носу и замерла в ожидании честности. Потому что она ведь на самом-то деле не настолько беспринципна, как вот сейчас могло сложиться у Чернова в голове.

Она хочет его. Она его любит. Она испытывает отторжение к Альбине и ей совсем не было жалко стерву, которой могут изменять. Но она устала сомневаться. И как показывает опыт – часто зря.

Смотревший перед собой Данила становился всё серьезней, рука скользнула по рулю, опустилась на рычаг. Санта смотрела на неё, одновременно ожидая и боясь.

Они перешли из рубрики «рабочее» в рубрику «личное». И тут так просто не пойдет.

– У меня есть проблема, Санта. И честно тебе скажу, я не знаю, как безболезненно её решить.

Данила ответил, у Санты сперло дыхание из-за осознания того, как много смысла поверх слов накладывает долгий взгляд.

* * *

Неловкость прощания в его машине перед её парадным стала традиционной. Во время поездки они, кажется, всё обсудили. А может даже больше, чем стоило.

Санте надо было подумать. Даниле, наверное, тоже.

Ведь его «святая Санта» оказалась не загадочной молчуньей, а взбалмошной девицей, любимое хобби которой – делать поспешные выводы. Во всяком случае, себя она, к своему огромному стыду, видела сейчас такой.

После его «не знаю, как решить» Санта замолчала. Данила тоже не спешил объясняться. Да и вроде как в этом нет необходимости. Он уже сказал всё. Она ему нравится, но пока что проблем больше, чем пользы. Причем для обоих.