Текст книги "Скромный герой"

Автор книги: Марио Варгас Льоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Маршрутки в Айябаку, которые проходили более двухсот километров по узкой петляющей дорожке вдоль андских пропастей, лишились около половины своих пассажиров. Пока не разрешится спор со страховой компанией, Фелисито не мог восстановить свой офис. Но для него не составляло особой проблемы работать на досках и бочках в углу гаража. Они с Хосефитой просиживали долгие часы, проверяя уцелевшие бухгалтерские книги, счета, контракты, чеки и деловую корреспонденцию. По счастью, деловые бумаги не слишком пострадали. Вот только его секретарша никак не могла прийти в себя. Хосефита делала вид, что все в порядке, но Фелисито видел, как она напряжена и расстроена оттого, что приходится работать под открытым небом, на виду у водителей, механиков, приезжающих и отъезжающих пассажиров и целой очереди людей, пришедших, чтобы отправить посылки. Она сама – с уморительными детскими гримасками на своем выразительном лице – признавалась Фелисито:

– Такая работа на виду у всех меня как-то… Мне кажется, что я устраиваю стриптиз. У вас нет такого ощущения, дон Фелисито?

– Многие из этих людей были бы счастливы, если бы вы показали им стриптиз, Хосефита. Я ведь вижу, как обхаживает вас при каждой встрече капитан Сильва.

– Комплименты этого полицейского меня вовсе не трогают, – зарделась польщенная секретарша. – А еще вот эти его взгляды сами знаете на что, дон Фелисито. Вам не кажется, что он извращенец? Так уж о нем поговаривают. Что капитан смотрит только на эти женские места, как будто на наших телах больше ничего нет, че гуа!

В тот же день, когда было опубликовано объявление в газете «Эль Тьемпо», Мигель и Тибурсио попросили отца о встрече. Оба парня работали в компании водителями и контролерами. Фелисито повел их в Чипе, в ресторан «Отель Оро-Верде», он заказал всем черные ракушки и стейк из рыбы-горбыля. В зале работало радио, поэтому, чтобы поговорить, приходилось перекрикивать музыку. Из-за своего столика Фелисито с сыновьями видели целую семью, которая купалась в бассейне под пальмами. Выбирая напитки, глава семьи заказал не пиво, а лимонад. Вглядевшись в лица сыновей, он понял, что разговор не сулит ему ничего хорошего. Сначала заговорил старший, Мигель. Он был крепкий, атлетического сложения, белокожий, со светлыми глазами и волосами. Этот парень любил одеться с шиком – в отличие от Тибурсио, который редко вылезал из джинсов, свитера поло и баскетбольных кроссовок. Сейчас на Мигеле были мокасины, кордовые брюки и голубая футболка со спортивными автомобилями. Да, он был неисправимый модник, с манерами и задатками настоящего пижона. Заставляя сына пойти в армию, Фелисито надеялся, что там его быстро приструнят и он больше не будет выглядеть избалованным мальчишкой, но этого не случилось: Мигель вышел из казармы точно таким же, каким туда и вошел. Коммерсант в очередной раз задал себе вопрос: «А мой ли это ребенок?» Мигель заговорил, поглаживая часы на кожаном ремешке:

– Отец, мы тут с Тибурсио подумали, да и с мамой посоветовались… – Мигель немного запинался, как и всегда, когда ему случалось первым обратиться к отцу.

– Итак, вы умеете думать, – усмехнулся Фелисито. – Я рад это слышать, хорошая новость. И можно узнать, какая блестящая идея вас посетила? Надеюсь, вы не заставите меня отправляться к шаманам Уанкабамбы, чтобы спрашивать совета насчет шантажистов с паучком. Ведь я уже пообщался на эту тему с Аделаидой, и даже она, такая проницательная, не имеет представления о том, кто эти люди.

– Отец, тут дело ведь серьезное, – вступил в разговор Тибурсио. В его-то жилах уж точно текла родная кровь, сомневаться не приходилось. Они с доном Фелисито сильно походили друг на друга: опаленная солнцем кожа, гладкие чернющие волосы и худощавое тело. – Пожалуйста, отец, не надо шутить. Выслушайте нас. Мы вам добра желаем.

– Ну ладно, ладно. Я слушаю. О чем же речь, молодые люди?

– После объявления, которое вы дали в «Эль Тьемпо», вы находитесь в большой опасности, – изрек Мигель.

– Не знаю, сознаете ли вы, насколько велика эта опасность, – добавил Тибурсио. – Вы как будто накинули себе петлю на шею.

– Я уже давно в опасности, – поправил Фелисито. – И я, и все мы. И Хертрудис, и вы двое. С тех самых пор, как эти сукины дети прислали свое первое письмо с угрозами. Разве вы не знали? И дело касается не только меня, но и всей семьи. Или это не вам предназначено унаследовать «Транспортес Нариуала»?

– Но теперь все стало гораздо серьезнее, чем раньше, ведь вы их публично оскорбили, отец, – заметил Мигель. – Они ответят, они просто не могут спокойно стерпеть такой явный вызов. Они постараются отомстить, потому что вы их выставили на посмешище. Об этом судачит уже вся Пьюра.

– Прохожие останавливают нас на улице, чтобы предостеречь, – вставил Тибурсио. – «Присматривайте за отцом, ребята, такой выходки эти гады не простят» – вот что нам говорят на улицах и площадях.

– Получается, я сам провоцирую этих бедолаг! – в ярости перебил Фелисито. – Они мне угрожают, они поджигают мой офис, а зачинщик, выходит, я, поскольку сообщил им, что не позволю себя шантажировать, как эти педики, мои коллеги-транспортники.

– Мы вас не критикуем, отец, совсем наоборот, – поспешил заверить Мигель. – Мы вас поддерживаем и гордимся, что вы отнесли это объявление в газету. Вы прославили наше семейное имя.

– Но мы не хотим, чтобы вас убили, поймите, наконец, – поддержал брата Тибурсио. – Вы проявили бы благоразумие, если бы наняли телохранителя. Мы уже узнавали, в Пьюре есть серьезная фирма. Она обслуживает всех здешних шишек. Банкиров, плантаторов, углепромышленников. А выходит не так уж и дорого: вот их расценки.

– Телохранителя? – Фелисито расхохотался натужным издевательским смехом. – Субъекта, который будет повсюду следовать за мною как тень, с пистолетиком в кармане? Да если я прибегну к чьей-нибудь защите, то сделаю этим бандитам настоящий подарок. У вас в головах мозги или опилки? Это же означает признать, что я поддался страху и трачу деньги на охрану из-за того, что меня запугали. Это будет как если бы я начал отстегивать им самим. Не станем больше об этом говорить. Ешьте-ешьте, не то у вас рыба остынет. И давайте сменим тему.

– Но, отец, мы ведь о вас заботимся, – предпринял новую попытку Мигель. – Чтобы с вами все было в порядке. Прислушайтесь к нам, ведь мы ваши сыновья.

– Ни слова больше на эту тему, – приказал Фелисито. – Если со мной что-то случится, руководство «Транспортес Нариуала» перейдет к вам, и тогда можете делать что хотите. Хоть нанимать телохранителей, если вам так вздумается. А я даже и мертвый на такое не пойду.

Под отцовским взглядом сыновья опустили голову и без всякого аппетита принялись за еду. И Мигель, и Тибурсио всегда были достаточно послушными – даже в подростковом возрасте, когда дети особенно часто бунтуют из-за родительской власти. Они доставили Фелисито совсем не много головной боли – так, бывали отдельные выходки, обошедшиеся без последствий. Мигель однажды сбил ослика на шоссе Катакаос: парнишка только учился водить машину, а животное бросилось прямо под колеса. Сыновья и сейчас оставались достаточно послушными – хотя и выросли уже во вполне самостоятельных мужчин. Даже когда Фелисито велел Мигелю на год записаться в армию для закалки духа, тот безоговорочно подчинился. И что верно, то верно – оба они хорошо справлялись со своей работой. Фелисито никогда не был с детьми особенно строг – но не был для них и эдаким самодовольным папашей, который потакает сыновьям, превращая их в лодырей или гомосеков. Он старался приучить Мигеля и Тибурсио преодолевать трудности, чтобы они сумели управлять конторой, когда сам он будет уже не в состоянии. Фелисито обязал сыновей окончить школу, обучиться на механиков, получить права на вождение маршруток и грузовиков. В «Транспортес Нариуала» оба поработали на самых разных должностях: они были охранниками, дворниками, помощниками бухгалтера, контролерами, водителями и так далее и тому подобное. Хорошо и то, что парни между собой ладили, всегда стояли друг за дружку.

– Я этих сукиных детей не боюсь! – неожиданно выкрикнул Фелисито, пристукнув кулаком по столу. Мигель с Тибурсио отложили вилки. – Худшее, что они могут мне сделать, – это убить. Но мне и умереть не страшно. Я прожил пятьдесят пять лет, и этого достаточно. Меня утешает мысль, что, когда я отправлюсь к своему отцу, «Транспортес Нариуала» останется в надежных руках. – Фелисито видел, что оба сына пытаются улыбнуться, но вид у них все равно растерянный и беспокойный.

– Мы не хотим, чтобы вы сейчас умерли, отец, – прошептал Мигель.

– Если эти ублюдки вас тронут, мы заставим их дорого заплатить, – откликнулся Тибурсио.

– Не думаю, что они осмелятся меня убить, – успокоил сыновей Фелисито. – Они просто бандиты и шантажисты, не больше. Чтобы пойти на убийство, нужно иметь яйца побольше, чем для отправки писем за подписью паучка.

– По крайней мере, отец, купите себе револьвер и ходите при оружии, – не отступался Тибурсио. – Тогда в случае чего вы сумеете за себя постоять.

– Я подумаю, – согласился Фелисито. – А теперь я хочу, чтобы вы мне пообещали: когда я покину этот мир и «Транспортес Нариуада» окажется в ваших руках, этим куриным задницам не удастся вас шантажировать.

Он заметил, как сыновья обменялись удивленными и вместе с тем тревожными взглядами.

– Поклянитесь прямо сейчас, поклянитесь Господом, – попросил Фелисито. – Я хочу быть спокоен на этот счет, если что-нибудь случится.

Мигель с Тибурсио кивнули в ответ, перекрестились и прошептали: «Богом клянемся, отец».

Остаток обеда они провели в разговорах на другие темы. Фелисито вернулся к своей старой идее. С тех пор как Тибурсио и Мигель начали сами себя обеспечивать, он плохо понимал, как они проводят нерабочее время. Жили братья порознь. Старший снимал жилье в новом доме в Мирафлоресе, в белом, естественно, квартале, а Тибурсио на пару с приятелем – квартиру в Кастилье, рядом с новым стадионом. Есть ли у них подружки, любовницы? Гуляки они – или, может, игроки? Напиваются ли по субботам с друзьями? Ходят ли по кафешкам и шалманам, бывают ли у проституток? На что они тратят свободное время? Когда по воскресеньям сыновья заскакивают на обед к родителям на улицу Арекипа, они не слишком распространяются о своей личной жизни, а Фелисито и Хертрудис не сильно докучают им расспросами. Быть может, ему стоит иногда разговаривать с сыновьями по душам, чтобы больше знать о том, чем они заняты после работы.

Что в эти дни было хуже всего, так это интервью, которые ему приходилось давать после публикации объявления. Нескольким местным радиостанциям, репортерам из «Коррео» и «Ла Република», а еще собственному корреспонденту Перу из «Агентства новостей». Вопросы журналистов смущали Фелисито; руки начинали потеть, а по спине пробегали холодные ящерки. Говорил он с долгими паузами, подыскивая слова, и твердо отказывался от сочетаний «гражданское мужество» и «пример для подражания». Ничего подобного, что за нелепость, он просто исполнял завет своего отца, оставленный ему еще в наследство: «Никому не позволяй себя топтать, сынок». Журналисты улыбались, некоторые посматривали на него как на бахвала. Фелисито не обращал внимания. Он продолжал, поднимая сердце из пяток. Он просто привык трудиться, вот и все. Родился он бедняком из бедняков, в Япатере, что неподалеку от Чулуканаса, и все, что у него есть, он заработал собственным трудом. Он платит налоги и соблюдает законы. Так как же он может позволить каким-то ублюдкам, которые шлют угрожающие письма и даже не показываются на глаза, отнять у него нажитое? Если бы никто не потакал шантажу, то и шантажисты бы перевелись.

А еще Фелисито очень не любил получать почетные награды: он покрывался холодным потом, если требовалось произнести речь. Конечно, в глубине души он гордился собой и представлял, как радовался бы его отец, батрак по имени Алиньо Янаке, медали «Образцовый гражданин», которую повесили на грудь Фелисито в Ротари-клубе во время торжественного обеда в Пьюранском центре в присутствии президента региона Пьюра, алькальда и епископа. Однако стоило Фелисито подойти к микрофону, чтобы произнести слова благодарности, как язык его завязался узлом и голоса его как не бывало. То же самое произошло и в Культурно-спортивном обществе имени Энрике Лопеса Альбу́хара, объявившем его «Пьюранцем года».

В те самые дни в дом на улице Арекипа пришло письмо из Клуба Грау, подписанное его президентом, знаменитым химиком-фармацевтом доктором Гарабито Леоном Семинарио. В письме сообщалось, что совет клуба единогласно принял его заявку на вступление. Фелисито не мог поверить собственным глазам. Он посылал эту заявку два или три года назад и, не получив никакого ответа, решил, что его забаллотировали из-за смуглой кожи, поскольку в Клубе Грау считалось, что только белые господа имеют право играть в теннис, в пинг-понг, в карты или кости, плавать в бассейне и танцевать в концертные субботы под музыку лучших пьюранских оркестров. Фелисито набрался смелости и отослал свою заявку, когда услышал на празднике в Клубе Грау Сесилию Баррасу, свою любимую креольскую певицу. Он пришел на праздник вместе с Мабель и сидел за столиком Рыжего Виньоло, который являлся членом клуба. Если бы Фелисито попросили назвать самый лучший момент в его жизни, он выбрал бы именно тот вечер.

Сесилия Барраса была его тайной любовью, еще когда коммерсант не видел ее ни на фотографиях, ни вживую. Он влюбился в нее по голосу. И никому ничего не сказал – это было слишком личное. Однажды он сидел в закрытой ныне «Королеве», ресторане на углу набережной Эгигурен и проспекта Санчеса Серро, – там в первую субботу месяца собиралось на обед правление Ассоциации междугородных водителей Пьюры. Члены правления попивали ароматическую настойку, когда Фелисито вдруг услышал по радио свой любимый вальс – «Душа, сердце и жизнь». Такого нежного, трепетного, мастерского исполнения ему прежде слышать не доводилось. Ни Хесус Васкес, ни «Морочукос», ни Луча Рейес – никто из креольских певцов не исполнял этот прекрасный вальс с таким чувством, иронией и лукавством, как эта женщина, голос которой он слушал впервые в жизни. Она вкладывала в каждое слово, в каждый звук столько искренности и гармонии, что хотелось танцевать и даже плакать. Фелисито спросил, как зовут певицу, ему сказали: Сесилия Барраса. Вслушиваясь в этот голос, Фелисито как будто в один миг ясно понял значение многих слов из креольских вальсов, которые прежде казались ему таинственными и непостижимыми, – арпеджио, каденция, видение, восторг, тоска, сладость:

ДУШУ – чтоб моей ты стала!

СЕРДЦЕ – чтоб любовь познала!

ЖИЗНЬ – чтобы могли мы

Вместе быть!

^[28]

Фелисито почувствовал, что завоеван, потрясен, очарован и любим. С тех самых пор он по ночам перед сном или по утрам, еще лежа в постели, представлял себе жизнь рядом с певицей по имени Сесилия Барраса, посреди всех этих арпеджио, каденций, видений и восторгов. Фелисито не рассказывал об этом никому – и, конечно, не признавался Мабель, – но с тех пор он был платонически влюблен в это улыбчивое лицо, в этот призывный взгляд, в эту манящую улыбку. Фелисито собрал внушительную коллекцию ее фотографий из журналов и газет; он ревностно хранил ее в запертом на ключ ящике своего письменного стола. Пожар в офисе не пощадил эту коллекцию, но у Фелисито остались записи песен Сесилии Баррасы, поделенные между его домом на улице Арекипа и домиком Мабель в Кастилье. Фелисито гордился, что собрал все, что записала эта артистка, которая, по его скромному суждению, подняла на новые высоты креольскую музыку – все эти вальсы, маринеры, тондеро^[29] и прегоны. Коммерсант слушал свои диски почти каждый день, обыкновенно по вечерам после ужина, когда Хертрудис уходила спать, – в той комнатке, где стоял телевизор и музыкальный центр. Эти песни отправляли его воображение в полет; порой Фелисито бывал растроган даже настолько, что глаза его увлажнялись от сладкого ласкающего голоса, пронизывавшего пьюранскую ночь. Вот почему, когда было объявлено, что Сесилия Барраса приедет в Пьюру и даст концерт в Клубе Грау и что концерт будет открытым, Фелисито взял билет одним из первых. Он пригласил Мабель, а Рыжий Виньоло провел их за свой столик; перед началом представления они вкусно поели, запивая еду белым и красным вином. Когда Фелисито увидел певицу вживую – пусть даже издалека, – он был потрясен. Сесилия показалась ему куда более прекрасной, грациозной, элегантной, чем на всех фотографиях. После каждой песни он хлопал с таким пылом, что Мабель даже шепнула Виньоло: «Ты только полюбуйся на этого старого хрыча!»

– Не пойми меня превратно, – отговорился Фелисито. – Я аплодирую искусству Сесилии Баррасы, только ее искусству.

Третье письмо от паучка пришло с небольшим промежутком после второго. Фелисито уже начал надеяться, что после пожара, объявления в «Эль Тьемпо» и вызванной им суматохи напуганные злодеи оставят его в покое. С момента пожара миновало три недели, и тяжба со страховой компанией еще не разрешилась, когда однажды утром сеньора Хосефита, разбиравшая корреспонденцию на самодельном столике, воскликнула:

– Как странно, дон Фелисито, письмо без адреса отправителя!

Коммерсант вырвал у нее из рук злополучный конверт. Именно этого он и боялся.

Уважаемый сеньор Янаке!

Нас радует, что вы теперь сделались человеком столь уважаемым и популярным в нашей любимой Пьюре. Мы надеемся, что эта популярность должным образом скажется и на благосостоянии «Транспортес Нариуала», особенно после убытков, понесенных компанией из-за вашего упрямства. Чего вам стоило внять урокам действительности и выказать прагматизм, вместо того чтобы упираться, как мул? Нам не хотелось бы, чтобы на вашу долю выпало другое несчастье, тяжелее первого. Вот отчего мы предлагаем вам проявить гибкость и прислушаться к нашим пожеланиям.

Как и вся Пьюра, мы обратили внимание на объявление, опубликованное вами в «Эль Тьемпо». И мы не держим на вас зла. Более того, мы понимаем, что вы решились прибегнуть к этому средству, повинуясь внезапному порыву вследствие пожара, разрушившего вашу контору. Мы забудем про это, забудьте же и вы, и давайте начнем с нуля. Мы предоставляем вам срок в две недели – четырнадцать дней, начиная с сегодняшнего, – дабы вы образумились, пришли в себя и мы наконец завершили занимающее нас дельце. В противном случае ожидайте последствий. Они будут серьезнее, нежели все, что случилось до сего дня. Разумному много объяснять не нужно, как утверждает пословица, сеньор Янаке.

Да хранит вас Бог.

На сей раз письмо было напечатано на пишущей машинке, однако подпись была все так же проставлена синими чернилами: паучок с четырьмя длинными лапками и с точкой в центре, изображающей голову.

– Вам нехорошо, дон Фелисито? Только не говорите, что это очередное послание! – всполошилась секретарша.

Ее начальник, странно побледнев, опустил руки и наполовину сполз со стула; глаза его не отрывались от клочка бумаги. В конце концов он смог кивнуть и поднес палец к губам, призывая Хосефиту к молчанию. Люди в мастерской не должны были ни о чем догадаться. Фелисито попросил стакан воды и выпил его медленными глотками, стараясь, чтобы руки не дрожали. Он чувствовал биение своего сердца и дышал тяжело. Ну конечно, эти козлины не отступились, конечно, продолжают гнуть свое. Вот только они ошибаются, если полагают, что Фелисито Янаке позволит выворачивать себе руки. Ожившие в нем ярость, ненависть, гнев – вот что наполнило его тело дрожью. Возможно, Мигель и Тибурсио были правы. Разумеется, не насчет телохранителя – на такое дело он не потратил бы и сентаво. Но вот по поводу револьвера – это, быть может, и здравая мысль. Если бы Фелисито только смог увидеть этих говнюков, ничто в жизни не принесло бы ему такой радости, как разрядить в них весь барабан. Изрешетить их пулями и даже плюнуть на их трупы.

Немного успокоившись, Фелисито быстро зашагал в комиссариат, однако ни капитана Сильвы, ни сержанта Литумы на месте не оказалось. Они отбыли на обед и вернутся не раньше четырех часов. Фелисито зашел в кафе на проспекте Санчеса Серро и попросил холодного лимонада. К нему подошли две сеньоры. Они им восхищаются: он образец и неподражаемый идеал для всех пьюранцев. На прощание они его благословили. Фелисито поблагодарил их вежливой улыбочкой. «И вправду, я чувствую себя теперь настоящим героем, – подумалось ему. – Парень с яйцами, что ни говори. В общем, мачо. Настоящий мачо, вот кем я сделался. Эти парни играют со мной на свой лад – а я не уступаю ни шагу».

Коммерсант неторопливо возвращался к себе в контору по широким тротуарам проспекта между шумными мотороллерами, велосипедистами и пешеходами, и вдруг, посреди его отчаяния, на него набросилось безотчетное, неожиданное желание увидеть Мабель. Видеть ее, говорить с ней, почувствовать даже, как понемножку пробуждается вожделение – минутное головокружение, которое заставит его позабыть о пожаре, о делах со страховой конторой, которыми занимался доктор Кастро Посо, о последнем письме от паучка. И быть может, получив это удовольствие, он сумеет немного побыть сонным, услажденным и счастливым.

Насколько помнилось Фелисито, ни разу за все эти восемь лет он не заскакивал в домик Мабель неожиданно, особенно в полдень, – он только ночевал у нее, а еще заходил в заранее условленные дни. Но теперь само время выходило из привычной колеи, и ему дозволялось нарушить все традиции. Коммерсант устал, на улице было жарко, и вместо пешей прогулки Фелисито решил взять такси. Выбираясь из машины в Кастилье, он увидел Мабель у дверей ее дома. Входит она или выходит? Девушка с удивлением посмотрела на своего возлюбленного.

– Ты здесь? – произнесла она вместо приветствия. – Сегодня? В такое время?

– Я не собирался тебе докучать, – извинился Фелисито. – Если у тебя какие-то дела, то я пойду.

– Дело есть, но его можно и отложить, – улыбнулась Мабель, приходя в себя от удивления. – Давай проходи. Я все улажу и сразу же вернусь.

Фелисито подметил раздражение за любезными словами девушки. Он приехал в неудобный момент. Быть может, она отправлялась за покупками. Но нет – скорее встретиться с подругой, немножко погулять, а потом вместе пообедать. Или, возможно, ее поджидает молодой – такой же, как и она сама, – человек, который ей нравится и с которым она тайком встречается. Сердце Фелисито ёкнуло от ревности, стоило ему представить, что Мабель отправлялась на свидание с любовником. С парнем, который разденет ее и заставит визжать. А теперь Фелисито испортил им весь план. Он ощутил бег желания по телу, щекотку между ног и даже приближение эрекции. Ну что ж, ничего странного – после стольких-то дней воздержания. Мабель сегодня была просто красавица – в этом белом открытом платьице, в туфлях на шпильках, с причесочкой, с подведенными глазами и накрашенными губками. Так есть ли у нее любовник? Фелисито вошел в дом, снял пиджак и галстук. Когда Мабель вернулась, он в очередной раз перечитывал письмо от паучка. Все его недовольство прошло. Девушка была с ним так же улыбчива и приветлива, как и всегда.

– Понимаешь, этим утром я получил новое послание, – извинился Фелисито, подсаживаясь поближе. – Я просто взъярился. И мне неожиданно захотелось тебя увидеть. Вот почему я здесь, любовь моя. Прости, что я явился вот так, без предупреждения. Надеюсь, я не нарушил никаких твоих планов.

– Этот дом – твой дом, старичок, – снова улыбнулась Мабель. – Ты можешь заходить когда пожелаешь. И никаких планов ты не нарушил. Я просто собиралась в аптеку за лекарствами.

Мабель взяла письмо, уселась рядышком; по мере чтения лицо ее все больше омрачалось. Взгляд сделался тревожным.

– Так, значит, эта сволота не хочет останавливаться, – серьезно сказала она. – Что ты теперь намерен делать?

– Я сходил в комиссариат, но фараонов там не оказалось. Вечером зайду еще разок. Даже не знаю зачем – эта парочка тупиц все равно ничего не делает. Они давят мне на мозги, вот и все, что у них получается. Давят своими разговорчиками.

– Стало быть, ты пришел, чтобы я тебя немножко приласкала, – с улыбочкой произнесла Мабель. – Так, старичок?

Она провела рукой по его лицу; он чмокнул ее в ладонь.

– Пойдем-ка в спальню, Мабелита, – шепнул он ей на ухо. – Я страшно тебя хочу, прямо сейчас.

– Ну и дела! Вот этого я от тебя никак не ожидала. – Девушка снова смеялась и надувала губки. – В такое-то время? Я тебя не узнаю, старичок.

– Такое дело, – шептал он, обнимая ее, целуя в шею, вдыхая ее аромат. – Как сладко ты пахнешь, душа моя! Теперь я намерен молодеть и менять старые привычки, че гуа!

Они прошли в спальню, скинули одежду и набросились друг на друга. Фелисито был так возбужден, что кончил, едва только проникнув в Мабель. Он продолжал прижиматься к девушке, молча лаская ее, поигрывая ее волосами, целуя шею и плечи, покусывая соски, оглаживая ее и щекоча.

– Какой же ты нежный, старичок! – Мабель притянула его за уши, и теперь они смотрели глаза в глаза. – В каждый из таких дней ты объясняешься мне в любви.

– Разве я не говорил много раз, что люблю тебя, дурочка?

– Ты всегда повторяешь это в возбуждении, а это не считается, – игриво возразила Мабель. – Но ты никогда не говоришь так ни до, ни после.

– Так я скажу тебе сейчас, когда я уже не так возбужден. Я очень люблю тебя, Мабелита. Ты – единственная женщина, которую я по-настоящему любил.

– Ты любишь меня больше, чем Сесилию Баррасу?

– Она – только мечта, моя волшебная сказка, – рассмеялся Фелисито. – А ты – моя единственная настоящая любовь.

– Ловлю тебя на слове, старичок. – Девушка, заливаясь хохотом, потрепала его по волосам.

Они поболтали еще немного, валяясь на постели, потом Фелисито встал, умылся и оделся. Он вернулся в «Транспортес Нариуала» и вечером еще долго занимался служебными делами.

После работы Фелисито еще раз зашел в комиссариат полиции. Капитан и сержант на сей раз были на месте, его приняли в кабинете Сильвы. Не говоря ни слова, коммерсант протянул третье письмо от паучка. Капитан Сильва читал громко, растягивая каждое слово, – под пристальным взглядом сержанта Литумы, который во все время чтения теребил своими пухлыми пальцами какую-то тетрадку.

– Отлично, дело идет по намеченному курсу, – заявил в итоге капитан Сильва. Он казался весьма довольным своими предвидениями. – Они, как и предполагалось, не позволяют выкручивать им руки. И это упорство их погубит, как я и говорил.

– Так что же, прикажете мне веселиться? – с издевкой спросил Фелисито. – Им мало спалить мою контору, они продолжают подкидывать свои писульки, а теперь выставляют ультиматум в две недели и угрожают кой-чем похуже пожара. Я прихожу сюда, и вы говорите, что дело идет по намеченному курсу! Право слово, вы в своем расследовании не продвинулись ни на миллиметр, а эти куриные гузки глумятся надо мной, как им заблагорассудится.

– Да кто вам сказал, что мы не продвинулись? – прикрикнул капитан Сильва, размахивая руками. – Мы уже достаточно продвинулись. Так, например, мы выяснили, что эти типы принадлежат к одной из трех известных в Пьюре банд, стригущих купоны с бизнесменов. Помимо этого, сержанту Литуме удалось раскопать нечто, что может вывести на правильный след.

Капитан произнес эти слова таким тоном, что даже недоверчивый Фелисито ему поверил.

– След? Настоящий? Какой? Куда он ведет?

– Пока что вам рано об этом знать. Но ведь кое-что – это уже что-то. Мы не собираемся вдаваться в подробности, вам это должно быть понятно. Доверьтесь мне, сеньор Янаке. Мы погружены в ваше дело и телом, и душой. Мы посвящаем вам времени больше, чем всем прочим делам, вместе взятым. Вы для нас – объект первостепенного значения.

Фелисито рассказал, что его сыновья взволнованы и советуют ему нанять телохранителя, вот только он отказался. А еще они подали ему идею приобрести пистолет. Что думают на этот счет господа полицейские?

– Не советую, – сразу же отозвался капитан Сильва. – Пистолет следует иметь при себе только тому, кто намерен его использовать, а вы не кажетесь мне человеком, способным на убийство. Вы только бессмысленно подставите себя под удар, сеньор Янаке. А вообще-то, решать вам. Если, несмотря на мой совет, вы обратитесь за разрешением на ношение оружия, мы упростим для вас эту процедуру. Это займет некоторое время, предупреждаю. Вам придется пройти психологический тест. В общем, хорошенько посоветуйтесь со своей подушкой, прежде чем принимать решение.

Фелисито вернулся домой уже в темноте, когда в саду стрекотали сверчки и квакали лягушки. Он наскоро перекусил: куриная похлебка, салат и заливное; прислуживала ему Сатурнина. Когда Фелисито уже собирался переходить в телевизионную, он заметил, что к нему приближается молчаливое человекоподобное существо – это была Хертрудис. В руках она держала газету.

– Весь город судачит об этом твоем объявлении в «Эль Тьемпо», – произнесла жена, усаживаясь в соседнее кресло. – Даже падре на утренней мессе упомянул о нем в своей проповеди. Его читала вся Пьюра. Кроме меня.

– Мне не хотелось тебя расстраивать, вот я тебе и не говорил, – оправдывался Фелисито. – Но вот же оно, у тебя в руке. Отчего же ты его не прочитала?

Фелисито заметил, как Хертрудис беспокойно ерзает в кресле, как отводит глаза.

– Я позабыла, – неохотно процедила она. – Из-за своего зрения я почти не читаю и почти не разбираю букв. Они так и пляшут у меня перед глазами.

– Тебе давно пора сходить к окулисту, пусть он проверит твое зрение, – упрекнул жену Фелисито. – Как же ты могла утратить способность к чтению – такого, кажется, ни с кем не бывало, Хертрудис.

– Ну а со мной все так и происходит, – отвечала она. – Да, в свободный денек я схожу к доктору. А теперь, пожалуйста, прочитай мне, что ты там напечатал в «Эль Тьемпо»! Я просила Сатурнину, но она тоже не может читать.

Хертрудис протянула мужу газету, Фелисито надел очки и прочел:

Господа шантажисты с паучком!

Хотя вы и сожгли мою контору «Транспортес Нариуала», предприятие, которое я создавал честным трудом всей моей жизни, я публично объявляю вам, что никогда не отстегну мзды, которую вы вымогаете ради моей защиты. Я предпочитаю смерть. Вы не получите от меня ни единого сентаво, поскольку я полагаю, что мы, люди достойные, трудолюбивые и уважаемые, не должны бояться подобных вам бандитов и грабителей, мы должны бороться с вами, пока не упрячем в тюрьму, где вам только и место.

Так я заявляю и подписываюсь:

Фелисито Янаке (материнской фамилии нет)^[30].