Текст книги "Скромный герой"

Автор книги: Марио Варгас Льоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Владелец «Транспортес Нариуала» забился в самый тихий угол своей конторы, чтобы Хосефита не могла услышать его разговор. Ему сразу же ответил мужской голос; когда Фелисито сказал, что хочет говорить с сеньором доном Ригоберто, его собеседник несколько смешался. «А кто его спрашивает?» – помолчав, спросила трубка. «Это по поручению его подруги». – «Да, это я. О какой подруге идет речь?»

– О подруге, которая предпочитает не называть своего имени; причины должны быть вам известны, – ответил Фелисито. – Полагаю, вы поняли, о ком я говорю.

– Да, кажется, да, – прокашлявшись, откликнулся сеньор Ригоберто. – С ней все в порядке?

– Да, с ней все хорошо, она передает вам привет. Ей хотелось бы поговорить с вами. Лично, если это возможно.

– Ну разумеется, я готов, – тут же, без колебаний отозвался сеньор Ригоберто. – С большим удовольствием. Как это устроить?

– Вы можете приехать туда, где она родилась? – спросил Фелисито.

На этот раз молчание было долгим, а кашель натужным.

– Мог бы, если это необходимо. Когда?

– Когда вам будет удобно, – ответил Фелисито. – Но конечно, чем раньше, тем лучше.

– Понятно, – сказал Ригоберто. – Я сразу же закажу билеты. Займусь этим сегодня же вечером.

– А я забронирую для вас номер в отеле, – отозвался Фелисито. – Сможете позвонить мне по этому телефону, когда определитесь с датой? Им пользуюсь только я.

– Прекрасно, значит, так и договоримся. Спасибо за звонок и до скорых встреч, кабальеро, – попрощался сеньор Ригоберто.

Остаток вечера Фелисито Янаке провел за работой в «Транспортес Нариуала». Но время от времени мысли его возвращались к Армиде, и коммерсант задавался вопросом: сколько в ее рассказе правды, а сколько домысла? Возможно ли, чтобы богатый кабальеро, владелец крупной компании, женился на своей служанке? Такое с трудом укладывалось в голове. Но разве это менее вероятно, чем сын, уводящий любовницу у отца? А потом они вдвоем его шантажируют, чтобы ограбить! Жадность сводит людей с ума, эта истина не нова. Когда уже стемнело, в офис вошел доктор Хильдебрандо Кастро Посо с кипой бумаг, торчащих из папки едко-зеленого цвета.

– Вот видите, много времени это у меня не заняло, – рапортовал адвокат, передавая папку. – Вот документы, которые вы должны заставить его подписать, я тут галочки расставил. И если он не полный идиот, то с радостью подпишет.

Фелисито дотошно проверил все бумаги, задал несколько вопросов, на которые у адвоката нашлись ответы, и остался доволен. Он подумал, что принял правильное решение, которое хотя и не вызволит его из-под груза всех проблем, зато, по крайней мере, снимет тяжелый камень с его груди. И неуверенность, терзавшая его вот уже много лет, исчезнет навсегда.

Выйдя из конторы, Фелисито – вместо того чтобы направиться прямо домой – сделал крюк и зашел в комиссариат на проспекте Санчеса Серро. Капитана Сильвы на месте не оказалось, коммерсанта принял Литума. Сержант был несколько озадачен просьбой посетителя.

– Я хочу как можно скорее встретиться с Мигелем, – повторил Фелисито Янаке. – Не имеет значения, будете ли вы или капитан Сильва присутствовать при нашем свидании.

– Что ж, дон Фелисито, я полагаю, что с этим проблем не предвидится, – ответил сержант. – Завтра с утра пораньше я доложу капитану.

– Спасибо, – сказал Фелисито и прибавил на прощанье: – Передайте капитану Сильве привет от меня, а также от моей секретарши, сеньоры Хосефиты.

XVIII

Дон Ригоберто, донья Лукреция и Фончито прилетели в Пьюру в первой половине дня, и таксист доставил их из аэропорта в отель «Порталес» на Пласа-де-Армас. Смежные номера, забронированные для них доном Фелисито Янаке, – одноместный и двухместный – вполне отвечали их пожеланиям. Разместившись в отеле, семейство вышло на прогулку. Они прошлись по Пласа-де-Армас, затененной древними высокими тамарисками и украшенной клумбами с ярко-алыми цветами.

Жары, по счастью, не было. Семья ненадолго остановилась полюбоваться главным монументом – воинственной каменной Полой^[54], которая олицетворяла свободу и в 1870 году была подарена городу президентом Хосе Бальтой. А еще они осмотрели собор, на котором не было ангелов. Потом все трое зашли в «Лошадник», чтобы чего-нибудь выпить. Ригоберто и Лукреция внимательно и несколько скептически оглядывали интерьер и незнакомых посетителей. Неужели у них и вправду состоится тайная встреча с Армидой? Конечно, им не терпелось с ней увидеться, но сама загадочность, которой было окружено их путешествие, мешала им относиться к этой затее слишком серьезно. Иногда у Ригоберто с Лукрецией возникало ощущение, что они приняли участие в геронтологической игре, которую выдумали специально, чтобы старики чувствовали себя помоложе.

– Ну нет, это не может быть ни шуткой, ни западней, – в который раз уже объявил дон Ригоберто, стараясь убедить самого себя. – Господин, с которым я разговаривал по телефону, произвел на меня хорошее впечатление, я тебе уже говорил. Человек скромный, определенно провинциал, чуточку робкий, однако намерения у него самые благие. И я не сомневаюсь, что он звонил по поручению Армиды.

– А тебе не кажется, что мы попали в какой-то нереальный мир? – с нервной улыбочкой возразила донья Лукреция. В правой руке она держала перламутровый веер и то и дело пускала его в ход. – Все, что с нами происходит, представляется мне невероятным, Ригоберто. Мы отправились в Пьюру, растрезвонив всем и каждому, что нуждаемся в отдыхе. И разумеется, никто в это не поверил.

Фончито как будто не слышал отца с мачехой. Он потихоньку отпивал лукуму со льдом из своего стаканчика, устремив взгляд в какую-то неясную точку на столике, его словно не интересовал разговор старших, его занимали какие-то другие, потаенные мысли. Фончито был таким с последней своей встречи с Эдильберто Торресом, вот почему дон Ригоберто решил взять мальчика в Пьюру, хотя из-за этого путешествия он и пропускал несколько дней в школе.

– Эдильберто Торрес? – Ригоберто прямо подскочил за своим письменным столом. – Снова он? И рассуждал с тобой о Библии?

– Ну да, это я, Фончито, – сказал Эдильберто Торрес. – И не говори, что ты обо мне позабыл.

– Я только что исповедался и исполняю покаяние, которое наложил на меня святой отец, – пробормотал Фончито – он был намного более удивлен, чем напуган. – Сейчас я не могу говорить с вами, мне очень жаль.

– Это было в церкви Святой Фатимы? – до сих пор не веря, переспросил дон Ригоберто, вертясь, словно в пляске святого Вита, уронив на пол книгу о тантрическом искусстве. – Он что, был там? В церкви?

– Я тебя понимаю и прошу прощения. – Эдильберто Торрес понизил голос, указывая на алтарь. – Молись, Фончито, молись, это к добру. После поговорим. Я тоже хочу помолиться.

– Да, в церкви Святой Фатимы, – подтвердил Фончито, бледный и с каким-то перепуганным взглядом. – Мы с товарищами из нашего библейского кружка ходили туда, чтобы причаститься. Все они уже прошли, я пошел в исповедальню последним. В церкви оставалось не так уж много народу. И вдруг я заметил, что он сидит там, не знаю уж, сколько времени. Да, он сидел там, рядом со мной. Я страшно перепугался, папа. Я знаю, ты мне не веришь, ты скажешь, что и эту встречу я выдумал. А он говорил со мной о Библии.

– Ну хорошо, хорошо, – согласился дон Ригоберто. – А сейчас нам лучше всего вернуться в отель. Пообедаем там. Сеньор Янаке говорил, что свяжется со мной во второй половине дня. Если, конечно, его именно так и зовут. Странная фамилия, больше напоминает прозвище какого-нибудь татуированного рок-певца, верно?

– Для меня «Янаке» звучит очень по-пьюрански, – высказалась донья Лукреция. – Может быть, он из племени тальянов.

Ригоберто оплатил счет, и все трое вышли из кафе. Проходя по Пласа-де-Армас, Ригоберто был вынужден отбиваться от чистильщиков ботинок и продавцов лотерейных билетиков. Теперь жара уже давала о себе знать. На безоблачном небе прорисовалось белое солнце, и теперь все вокруг – деревья, скамейки, плитки мостовой, люди, собаки, машины – уже плавились от зноя.

– Прости меня, папа, – шепнул Фончито, сам не свой от горя. – Я знаю, что приношу дурные вести, знаю, как тебе тяжело после смерти сеньора Карреры и исчезновения Армиды. Я знаю, что подставляю тебе подножку. Но ты же сам просил меня рассказывать все, говорить только правду. Ты ведь этого хотел, папа?

– У меня возникли экономические проблемы, как и у всех в эти непростые времена, да еще здоровье стало пошаливать, – произнес Эдильберто Торрес упавшим грустным голосом. – В последнее время я редко выходил из дому. Вот почему мы не виделись уже несколько недель, Фончито.

– Вы пришли в эту церковь, потому что знали наперед, что мы с друзьями из кружка по библейскому чтению придем именно сюда?

– Я пришел, чтобы поразмышлять, чтобы успокоиться, чтобы посмотреть на свои дела без спешки, на расстоянии, – объяснял Эдильберто Торрес, однако он вовсе не выглядел спокойным – он дрожал, словно переживая великую опасность. – Я часто так поступаю. Мне знакома половина церквей в Лиме, а может, и больше. Эта атмосфера коленопреклонения, молчания и молитвы идет мне на пользу. Мне нравятся даже монашенки, аромат ладана и древности, царящий в этих крохотных капеллах. Я тоже приверженец старины и придаю ей немаловажное значение. Я тоже молюсь и читаю Библию, каким бы странным тебе это ни показалось, Фончито. Вот еще одно доказательство, что я не дьявол, как утверждает твой папа.

– Он переменит свое мнение, когда узнает, где я вас видел, – возразил мальчик. – Он думает, что вас не существует, что я вас придумал. И мачеха моя того же мнения. Они взаправду в это верят. Поэтому мой папа так обрадовался, когда услышал, что вы можете помочь в его судебных тяжбах. Он хотел вас увидеть, встретиться с вами. Но вы пропали.

– Увидеться никогда не поздно, – заверил сеньор Торрес. – Я буду счастлив встретиться с Ригоберто и успокоить его во всех подозрениях на мой счет. Мне хотелось бы стать его другом. Мы с ним, кажется, одного возраста. Сказать по правде, у меня совсем нет друзей, только знакомые. И я уверен, что мы с Ригоберто нашли бы общий язык.

– Мне жаркое из говядины, – заказал дон Ригоберто официанту. – Это ведь местная достопримечательность, верно?

Донья Лукреция попросила прожаренного горбыля с овощным салатом, а Фончито ограничился ракушками.

Ресторанный зал отеля «Порталес» был почти пуст, свежую атмосферу поддерживали только несколько медленных вентиляторов. Все трое заказали лимонад со льдом.

– Я хочу тебе верить, и я хочу знать, что ты мне не лжешь, что ты мальчик с самыми чистыми и добрыми намерениями, – устало проговорил дон Ригоберто. – Но этот тип превратился в тяжелый груз для меня и для Лукреции. Нам уже ясно, что мы никогда от него не избавимся, что он будет преследовать нас до могильной доски. Чего он добивался на сей раз?

– Нам нужно поговорить о важных вещах, пусть это будет дружеская беседа, – объяснил Эдильберто Торрес. – О Боге, об иной жизни, о духовности, о непреходящем. Поскольку ты читаешь Библию, я знаю, что эти вопросы сейчас тебя волнуют, Фончито. А еще я знаю, что ты несколько разочарован чтением Ветхого Завета. Ты ожидал чего-то иного.

– Откуда вам это известно, сеньор?

– Одна птичка напела, – улыбнулся Эдильберто Торрес, но в этой улыбке не было и тени веселья, а только скрытая тревога. – Не принимай мои слова всерьез, это была шутка. Я просто хочу сказать, что у всех, кто приступает к Ветхому Завету, происходит так же, как и у тебя. Продолжай, продолжай, не отчаивайся. И вот увидишь, очень скоро твое мнение об этой книге переменится.

– Откуда он узнал, что ты разочаровался в своих библейских чтениях? – снова вскинулся за своим столом дон Ригоберто. – И это правда, Фончито, тебе действительно так кажется?

– Я не разочаровался, – сухо заметил мальчик. – Просто там все так жестоко. Начиная с самого Господа, с Иеговы. Я никогда не представлял его таким беспощадным – ведь Он бросает столько проклятий, приказывает закидывать камнями прелюбодеек, убивать тех, кто не соблюдает религиозные обряды. Я не верю, что Господь заставлял обрезать крайнюю плоть врагам иудеев. И вообще до чтения Ветхого Завета я не знал, что такое крайняя плоть.

– Времена были варварские, Фончито, – успокоил его Эдильберто Торрес; он говорил очень медленно, не отступаясь от своей меланхоличной манеры. – Все это случилось тысячи лет назад, во времена идолопоклонства и каннибализма. Это был мир, где повсюду царили тирания и фанатизм. К тому же не следует воспринимать библейский текст буквально. Многое там – это символ, поэзия, преувеличение. Когда страшный Иегова исчезнет и появится Иисус, Господь снова станет кротким, милосердным и жалостливым, вот увидишь. Но для этого тебе придется добраться до Нового Завета. Итак, Фончито: терпение и настойчивость.

– И он снова повторил, что хочет с тобой встретиться, папа. Где угодно и когда угодно. Ему бы хотелось, чтобы вы стали друзьями, раз уж вы так подходите по возрасту.

– Ну, такую музыку я уже слышал в прошлый раз, когда этот призрак материализовался в маршрутке, – пошутил дон Ригоберто. – Он ведь собирался помочь мне с моими юридическими проблемами! И что же? Растворился как дым. И на этот раз будет так же. В общем, я ничего не понимаю, сынок. Нравятся тебе или нет твои библейские занятия?

– Не знаю, правильно ли мы подходим к делу, – ушел от прямого ответа мальчик. – Потому что иногда нам все нравится, а порой все так запутывается из-за количества народов, с которыми евреи сражаются в пустыне. Невозможно даже запомнить эти редкостные имена. Нас больше интересуют истории, которые рассказывают эти люди. Они как будто не про религию, а вроде сказок из «Тысячи и одной ночи». Мой приятель Веснушка Шеридан недавно сказал, что такой способ читать Библию не хорош, что мы не умеем ее правильно воспринимать. Что лучше бы нам это делать с учителем. Со священником, к примеру. А вы что думаете, сеньор?

– Что здесь вкусно готовят, – сказал дон Ригоберто, наслаждаясь кусочком жаркого. – А еще мне нравятся чифле – так здесь называют нарезанные печеные бананы. Однако боюсь, что на такой жаре нам будет трудно все это переварить.

Покончив с основными блюдами, все трое заказали по мороженому и уже приступили к десерту, когда заметили, что в ресторан вошла новая посетительница. На пороге она остановилась, как будто кого-то высматривая. Была она немолода, но как-то свежа и кокетлива, полное улыбчивое лицо красила броско, глаза были чуть навыкате, на губах – яркий слой помады. Женщина мило моргала накладными ресницами, ее круглые сережки слегка пританцовывали, белое платье было в обтяжку, а основательные бедра не мешали плавности движений. Оглядев несколько занятых мест, она решительно устремилась к столику, за которым сидела семья дона Ригоберто. «Господин Ригоберто, я полагаю?» – с улыбкой спросила незнакомка. Новая знакомая поздоровалась с каждым за руку и уселась на свободный стул.

– Меня зовут Хосефита, я секретарша господина Фелисито Янаке. Добро пожаловать в край тондеро и че гуа! Вы в первый раз в Пьюре?

Хосефита говорила не только ртом, но и глазами: выразительными, подвижными, зеленоватыми, – а еще она то и дело всплескивала руками.

– В первый и, надеюсь, в последний, – любезно поддержал беседу дон Ригоберто. – А что, сеньор Янаке не смог прийти?

– Он предпочел этого не делать, потому что, как вам известно, сто́ит дону Фелисито сделать шаг по улицам Пьюры, как его тут же преследует рой газетчиков.

– Газетчиков? – Дон Ригоберто выпучил глаза от страха. – А можно узнать, почему его преследуют, сеньора Хосефита?

– Называйте меня сеньорита, – поправила она и, покраснев, добавила: – Хотя теперь у меня есть поклонник, капитан гражданской гвардии.

– Тысяча извинений, сеньорита Хосефита, – растекся в любезностях Ригоберто. – Но почему все-таки газетчики преследуют сеньора Янаке?

Хосефита перестала улыбаться. Она смотрела на приезжих с удивлением и даже с некоторой жалостью. Фончито вышел из своего летаргического сна и теперь тоже внимательно прислушивался к словам пьюранки.

– Вы разве не слыхали, что дон Фелисито Янаке сейчас куда популярнее, чем президент республики? – воскликнула она, даже кончик языка высунув от изумления. – О нем уже много дней судачат по радио, в газетах и по телику. Однако, к сожалению, по весьма нехорошим поводам.

Лица дона Ригоберто и его супруги тоже вытянулись от изумления, так что Хосефите пришлось торопливо объяснить, почему владелец «Транспортес Нариуала» проделал свой путь от анонимности к славе. Было очевидно, что эти приезжие из Лимы и слыхом не слыхивали про письма с паучком и все последующие события.

– Это была великолепная идея, Фончито, – заключил сеньор Эдильберто Торрес. – Чтобы с легкостью плыть по библейскому океану, вам нужен опытный моряк. Этим человеком мог бы стать священник – такой, разумеется, как падре О’Донован. Но также и мирянин, который много лет посвятил чтению Ветхого и Нового Заветов. Как, например, я. Не думай, что я хвастаюсь, однако я действительно провел много лет своей жизни за изучением Священного Писания. Вижу по твоим глазам, что ты мне не веришь.

– Теперь этот педофил выдает себя за теолога и знатока библейских текстов! – Дон Ригоберто был в негодовании. – Ты просто не представляешь, Фончито, как мне хочется встретиться с ним лицом к лицу. В любую минуту он может признаться тебе, что и сам – священник…

– А он уже признался, папа, – перебил мальчик. – Ну, лучше сказать, он больше не священник, но когда-то им был. Он отказался от сана еще в семинарии, перед рукоположением. Ему было не под силу хранить целомудрие, так он сказал.

– Мне бы не следовало говорить с тобой о таких вещах, ты все же еще слишком юн, – добавил сеньор Эдильберто Торрес; он немного побледнел, голос его дрожал. – Но уж что было, то было. Я все время мастурбировал, даже по два раза на день. Это меня до сих пор печалит и лишает покоя. Потому что, заверяю тебя, я чувствую в себе истинное призвание служить Господу. Примерно с твоих детских лет. Вот только мне так и не удалось победить проклятого демона плоти. Мне уже казалось, что я схожу с ума из-за искушений, которым подвергался денно и нощно. И тогда – что было делать? – я покинул семинарию.

– Он говорил с тобой об этом? – возмутился дон Ригоберто. – О мастурбации, о дрочке?

– И тогда, сеньор, вы женились? – робко спросил мальчик.

– Нет-нет, я до сих пор холостяк, – принужденно рассмеялся сеньор Торрес. – Чтобы вести половую жизнь вовсе не обязательно жениться, Фончито.

– Согласно католическим нормам – обязательно, – возразил мальчик.

– Конечно, потому что в вопросах секса католическая религия слишком строга и нетерпима. К тому же в наши снисходительные времена меняется даже Рим, хотя и со скрипом.

– Да-да, теперь я припоминаю, – перебила Хосефиту сеньора Лукреция. – Ну конечно, я где-то читала или смотрела по телевизору. Сеньор Янаке – это тот, кого сын и любовница пытались похитить, чтобы отобрать все его деньги?

– Так-так, ну это уже за пределами всякого вероятия. – Новости совершенно ошеломили дона Ригоберто. – По вашим словам выходит, что мы угодили прямо в волчью пасть. Если я правильно понимаю, офис и дом вашего шефа днем и ночью окружены журналистами?

– Только не ночью. – Хосефита с победной улыбкой постаралась успокоить этого господина с большими ушами, который не только побледнел, но и принялся выделывать жуткие гримасы. – Поначалу это было вовсе невыносимо. Журналисты бродили вокруг его дома и конторы сутками. Но потом они утомились: теперь по ночам они уходят спать или пьянствовать, потому что здесь, в Пьюре, все журналисты – ночеброды и романтики. План сеньора Янаке прекрасно сработает, не волнуйтесь.

– И в чем же состоит этот план? – поинтересовался Ригоберто. Он отставил в сторону вазочку с недоеденным мороженым, а стакан лимонада, который все еще держал в руке, осушил одним глотком.

Все очень просто. Они могут вернуться к себе в отель или, если пожелают, сходить в кино: в новых шопинг-центрах их теперь уйма, да самых современных; Хосефита рекомендует им бизнес-центр «Open Plaza» – он находится в районе Кастилья, не очень далеко, рядышком с мостом Андрес Авелино Касерес. На улицах Пьюры им светиться не стоит. А вечером, когда все газетчики уберутся с улицы Арекипа, Хосефита сама их отыщет и отведет в дом сеньора Янаке. Это недалеко, всего в двух куадрах отсюда.

– Ну как же не везет этой бедной Армиде, – вздохнула донья Лукреция, как только Хосефита ушла. – Она угодила в ловушку еще похуже той, из которой хотела выбраться. Не понимаю, как это газетчики или полиция до сих пор ее не выцепили.

– Я не собирался шокировать тебя своими откровениями, Фончито, – смущенно извинился Эдильберто Торрес, опустив глаза и понизив голос. – Но вот, мучимый этим проклятым демоном плоти, я начал ходить в бордели и платить деньги проституткам. И это было ужасно: я сам себе был отвратителен. Надеюсь, ты никогда не поддашься этим мерзостным искушениям, как это случилось со мной.

– Я прекрасно понимаю, к чему этот подонок подталкивает тебя своими разговорчиками о шаловливых ручках и потаскухах. – Дон Ригоберто задыхался от бешенства. – Ты должен был бежать без оглядки и больше его не слушать. Разве ты не сообразил, что его так называемые откровения – это стратегия, чтобы заловить тебя в его сети, Фончито?

– Папа, ты ошибаешься! Уверяю тебя, сеньор Торрес говорил искренне, у него не было скрытых намерений. Он выглядел печальным, он умирал со стыда за эти свои поступки. У него внезапно покраснели глаза, голос пресекся, и он снова расплакался.

– Хорошо, что я, по крайней мере, прихватил с собой интересную книжку, – заметил дон Ригоберто. – До вечера нам придется еще долго сидеть на одном месте. Надеюсь, вам не придет в голову тащиться в кинотеатр по такой жаре?

– А почему бы и нет, папа? – запротестовал Фончито. – Хосефита сказала, что там кондиционеры и все такое современное!

– Давай немножко полюбуемся на их достижения, – поддержала пасынка донья Лукреция. – Разве про Пьюру не рассказывают, что это самый прогрессивный город в стране? Фончито прав. Давайте пройдемся по этому бизнес-центру: а вдруг там и впрямь дают какой-нибудь интересный фильм? В Лиме мы никогда вместе не ходим в кино. Ну же, Ригоберто, соглашайся!

– Я настолько стыжусь этих нехороших, грязных поступков, что сам налагаю на себя епитимью. И иногда, Фончито, сам себя бичую до крови, – признался Эдильберто Торрес поникшим голосом, с покрасневшими глазами.

– А после этого он предложил тебе заняться самобичеванием? – взорвался наконец Ригоберто. – Предупреждаю: я буду искать этого извращенца и на земле, и на небе, чтобы встретиться с ним лицом к лицу и вправить ему мозги. Он у меня в тюрьму отправится, а если попробует мне перечить, то я всажу ему пулю. Если он снова тебе явится, так ему и передай.

– И тогда он уже разрыдался по полной и больше не мог говорить, папа, – успокаивал отца Фончито. – Клянусь тебе, это не то, что ты думаешь. Потому что, только представь, посреди этого плача он вдруг замолчал и бросился прочь из церкви – ни тебе попрощаться, ничего. Казалось, сеньор Эдильберто Торрес в отчаянии и готов покончить с собой. Он не извращенец, а страдалец. Такого скорее можно пожалеть, чем испугаться, клянусь тебе.

В этот момент разговор был прерван нервным постукиванием в дверь кабинета. Одна створка приоткрылась, в проеме возникло озабоченное лицо Хустинианы.

– Зачем, как ты думаешь, я закрывал дверь? – прикрикнул дон Ригоберто и взмахнул рукой, не давая служанке произнести ни слова. – Ты что, не видишь: мы с Фончито заняты.

– Дело в том, сеньор, что они здесь, – пролепетала Хустиниана, – стоят на пороге. И хотя я и сказала, что вы заняты, все равно хотят войти.

– Они? – вскинулся Ригоберто. – Близнецы?

– Я не знала, что еще им сказать, что сделать. – Девушка говорила взволнованным шепотом, помогая себе руками. – Они явились с извинениями. Говорят, что дело срочное, что они отнимут у вас всего несколько минут. Что им передать, сеньор Ригоберто?

– Ну ладно, проводи их в малую гостиную, – сдался хозяин. – А вы с Лукрецией будьте начеку, если вдруг придется звонить в полицию.

Когда Хустиниана вышла, дон Ригоберто ухватил Фончито за плечи и пристально всмотрелся в его глаза. Он смотрел ласково, но настойчиво, а речь его стала неуверенной, просительной.

– Фончо, Фончито, дорогой сынок, я прошу тебя, умоляю: ради всего святого, скажи, что весь твой рассказ – это неправда. Что ты все придумал. Что ничего не было. Скажи, что Эдильберто Торреса не существует, и ты сделаешь меня счастливейшим человеком на земле.

Ригоберто увидел растерянность на лице сына. Фончито сильно, до синевы, закусил губу.

– О’кей, папа. – Фончито говорил теперь не как ребенок, по-взрослому. – Эдильберто Торреса не существует. Я его выдумал. Я больше никогда о нем не заговорю. Теперь я могу идти?

Ригоберто молча кивнул. Отец смотрел сыну вслед, и у него дрожали руки и сжималось сердце. «Несмотря на всю мою любовь, на все усилия, мне никогда его не понять, – подумал Ригоберто, – он так и останется для меня неразрешимой загадкой».

Перед встречей с гиенами Ригоберто зашел в ванную и умыл лицо холодной водой. Ему никогда не выбраться из этого лабиринта: все новые и новые коридоры, подвалы, повороты и развилки. Неужели жизнь так и устроена: что бы ты ни делал, непременно приведет тебя в пещеру к Полифему?^[55]

В гостиной сыновья Исмаэля Карреры дожидались его стоя. Оба были в костюмах-тройках и при галстуках, как и всегда, однако, к удивлению Ригоберто, вид у них был вовсе не воинственный. Действительно ли они ощущают себя побежденными, жертвами – или просто переменили тактику? Какие у них намерения? И Мики, и Эскобита сердечно приветствовали хозяина дома, похлопывали по плечу и старались выказывать раскаяние. Эскобита извинился первым.

– Я очень плохо себя вел в последний раз, когда был в этом доме, дядюшка, – скорбно забормотал он, потирая руки. – Я вышел из себя, наговорил кучу глупостей и оскорблений. Я был как шальной, полубезумный. Приношу тысячу извинений. Еще и сейчас голова у меня мутная, я много недель подряд не сплю, принимаю успокоительные таблетки. Жизнь моя превратилась в сплошную муку, дядюшка Ригоберто. Клянусь, мы никогда больше не проявим к тебе такого неуважения.

– Сейчас у нас у всех головы мутные, и это многое оправдывает, – признал дон Ригоберто. – Последние события всех нас выводят из себя. Я не держу на вас зла. Присаживайтесь и давайте побеседуем. Чем я обязан вашему визиту?

– Мы больше так не можем, дядюшка, – вздохнул Мики. Он всегда казался более серьезным и рассудительным в этой парочке, по крайней мере в речах. – Жизнь наша сделалась невозможной. Тебе это, наверное, известно. Полицейские считают, что это мы похитили или убили Армиду. Нас допрашивают, нам задают самые оскорбительные вопросы, за нами день и ночь следят. У нас вымогают взятки, а если мы не даем, то заявляются с обыском. Как будто мы – преступники в сговоре, ну, ты понимаешь.

– А газеты, а телевидение, дядюшка! – подхватил Эскобита. – Ты видел, какой грязью нас поливают? Каждый день и каждый вечер во всех новостях. Мы и насильники, мы и наркоманы, а с таким прошлым вполне возможно, что мы виновны и в исчезновении этой дерьмовой чоли!

– Если ты будешь оскорблять Армиду, которая – нравится тебе или нет – теперь приходится тебе мачехой, то это плохое начало, Эскобита, – пригрозил дон Ригоберто.

– Ты прав, и мне очень жаль, однако я сейчас плохо контролирую то, что говорю, – снова извинился Эскобита. Мики вернулся к своей дурной привычке грызть ногти; он занимался этим делом с остервенением, не переставая, обрабатывая палец за пальцем. – Ты не представляешь, как страшно стало читать газеты, слушать радио, смотреть телевизор. На нас днем и ночью клевещут, обзывают дегенератами, бездельниками, кокаинистами и еще всякое в таком же роде. В какой стране мы живем, дядюшка!

– И совершенно бесполезно затевать суды, отстаивать свое доброе имя: нам отвечают, что это значит посягать на свободу печати, – пожаловался Мики. Он непроизвольно улыбнулся, но потом снова посерьезнел. – В общем, всем понятно: журналистика живет за счет сенсаций. Хуже обстоит дело с полицией. Тебе не кажется подлостью, что после того, как поступил с нами папа, теперь нас еще и обвиняют в исчезновении этой женщины? Нам ограничили свободу перемещения, пока продолжается расследование. Мы не можем даже выехать из страны, а как раз сейчас в Майами начинается «Open».

– Что такое «Open»? – с интересом спросил Ригоберто.

– Чемпионат по теннису «Sony Ericsson Open», – пояснил Эскобита. – Ты разве не знал, дядюшка, что Мики – король ракетки? Он выиграл кучу призов. Мы обещали вознаграждение тому, кто поможет отыскать Армиду. Каковое – но это между нами – мы даже не сумеем предоставить. Нам просто нечем расплатиться, дядюшка. Вот так, по правде, обстоят наши дела. Мы теперь – голытьба. Ни у Мики, ни тем более у меня не осталось и жалкого медяка. Только долги. А поскольку нас так зачмырили в прессе, нет ни банка, ни ростовщика, ни друга, который простил бы нам хотя бы сентаво.

– Нам уже нечего ни продавать, ни закладывать, дядюшка Ригоберто, – добавил Мики. Голос его так дрожал, что каждое слово шло через паузу, и моргал он беспрерывно. – Без денег, без кредита, а вдобавок еще под подозрением в похищении или убийстве. Вот почему мы к тебе пришли.

– Ты – наша последняя надежда. – Эскобита ухватил хозяина дома за руку и сжал со всей силы. Глаза его увлажнились. – Пожалуйста, дядюшка, не подведи нас.

Дон Ригоберто не мог поверить своим глазам и ушам. Близнецы утратили свою привычную наглость и самоуверенность, они казались беззащитными, напуганными и молили о милосердии. Как быстро все переменилось!

– Мне очень жаль, что все у вас так складывается, племяннички. – Ригоберто впервые не вкладывал иронии в это слово. – Я знаю пословицу: чужая беда только дураков утешает. Однако подумайте, по крайней мере, насколько хуже сейчас приходится несчастной Армиде. Разве не так? Ее убили или похитили – вот это настоящая беда, вам так не кажется? С другой стороны, я тоже могу считаться жертвой всяческих несправедливостей. Вспомните, например, как вы обвиняли меня в пособничестве, в результате которого бедняга Исмаэль женился на Армиде. Знаете, сколько раз мне приходилось давать показания в полиции и в судебном участке? Знаете, что несколько месяцев назад нам с Лукрецией пришлось отложить уже оплаченное путешествие по Европе? Я все еще не получаю пенсию от компании, потому что вы чинили мне всевозможные препятствия. В общем, если мы примемся считать наши потери, счет выйдет равный.