Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Дане этого очень не хотелось. Хотелось, чтобы как в детективном кино – полиция нашла его раньше, а похитителей арестовали. В голове параллельно рождался сюжет грядущих событий, но что-то подсказывало, что в реальности все будет совсем не так.

Он медленно встал, половицы под босыми ступнями жизнерадостно скрипнули, оповещая тех, кто жили в доме, о том, что их «гость» проснулся. Даня нахмурился, натянул сандалии и пошел к окну.

Тьфу ты! Второй этаж! Так себе расклад!

Впрочем, мозги работали явно быстрее, чем толком не проснувшийся Данька. Они и выдали ему еще через мгновение шикарный план. Вон, груша прямо под домом. А если с подоконника наклониться, то явно можно подтянуть во-о-т ту ветку. А дальше попробовать спружинить на ней, зацепиться за следующую и сползти вниз по стволу. Опасно, конечно, но на самый крайний случай сойдет. Неплохо бы еще осмотреться. Тикать не позавтракав – идея не самая лучшая.

– Доброго утречка! – раздалось у него за спиной одновременно с грюкнувшей дверью. Даня резко обернулся и наткнулся на давешнюю бабку. Вела она себя так, будто бы ничего не происходит. Как если бы он внучок ей был, а не пленник. Бесило жутко, но нарываться сейчас не в его интересах. Сперва надо прикинуть, что можно из них из всех выудить, раз пока что его не обижают.

– Шо? Осматриваешься?

– Ага. Вы что? В лесу живете? – задиристо спросил Даня.

– А у нас куда ни глянь – кругом лес, – улыбнулась женщина. Старая, плотная, приземистая. Одетая довольно невзрачно, даже бедно. Но опрятная, конечно. Сейчас она чуть нахмурилась и очень серьезно сказала: – Потому можешь в окно не смотреть – все одно заблудишься. Ты ведь городской? Городской. А у нас звери дикие.

– Прям дикие? Кабаны есть?

– Есть, есть. Голодный?

– Голодный, – кивнул Данила.

– Ото и добренько. Я тебе оладков сейчас принесу. А еще чего хочешь? Мед есть, сметана, чай травяной.

– Кофе хочу.

– За кофе ехать надо в Рудослав, малый. Ты по утрам привык?

Данино сердце замерло и болезненно трепыхнулось.

– Ку… куда ехать?

– В город, в город, – хмыкнула тетка. – Так шо? Привык к кофе-то? А не вредно?

– А… ага, нормально, – пробормотал Даня, глядя на нее во все глаза и понимая, что вот сейчас ему реально страшно. Еще страшнее, чем вчера. И боится он ошибиться в том, что услышал.

– Ну я мужику своему скажу, хай сгоняет. А пока что? Чаю? Компоту?

Все, что он смог выдавить из себя, это короткий кивок.

– То чаю чи компоту?

– Чаю… – вдохнул Даня, а когда она ушла, заперев за собой замок, бросился к двери и приник к скважине, отчаянно прислушиваясь к тому, что говорили внизу. Не слышно ничего. Ну почему ничего не слышно?! Вроде же, шумные у них голоса, как два тромбона, а особенно у нее! Хоть бы она название города повторила.

Ведь ему не послышалось? Ну не могло же?! Она же правда сказала про Рудослав! Так отчетливо, что Данька забыл, как дышать.

Рудослав.

Не может быть, чтобы ему так повезло! Просто невероятно, если ему настолько повезло!

Даня был в числе немногих жителей страны, кто в принципе знали о существовании Рудослава где-то на северо-западе, в лесах и янтарных копанках. Но и не знать о нем он не мог, проштудировал все, что нашел в интернете, когда они с мамой приехали из Ирландии. До этого он всего лишь слово слышал. Одно только слово, означавшее для него целый мир, который был ему недоступен.

В Рудославе живет отец.

Папа.

Папа – два слога, так легко слетающих с его губ. И так сложно укладывающихся в его душе.

Сильнее всего на свете Данька любил море. Но море – что оно такое? Можно и каждый месяц туда мотаться, не проблема.

Сильнее всего на свете Данька мечтал познакомиться с папой. Хоть когда-нибудь! Потому что не видел его ни единого разу.

Возможно, тот захотел бы общаться. Сейчас, когда он уже взрослый. Понятно ведь, что у него своя семья и, наверное, его жена не была бы в восторге, если бы у отца был еще один младенец, которым нужно заниматься. Но сейчас ведь им заниматься не нужно. Достаточно иногда видеться. Да хоть созваниваться изредка! Чтобы Данила тоже мог с гордостью говорить друзьям: «А вот мы с папой…»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мама никогда не говорила о нем ничего плохого, но у них вот так сложилось. Так бывает у взрослых людей, когда не судьба и сердцу не прикажешь. Папа выбрал женщину, которую любил, а мама просто не стала портить ему жизнь. И решила так, как решила. Уехала заграницу и там растила его, Даньку. Но ведь спустя столько лет можно же попробовать общаться, а? Спросить об этом у мамы он не осмеливался, как самостоятельно добраться до Рудослава – пока не придумал, и все откладывал. Ему было стыдно за то, что так хотелось. Будто бы таким образом он предавал их маленькую семью, хотя, наверное, мама и не возражала бы. Но все же… в глубине души, так, что и не догадается никто, ему было стыдно за то, что он так отчаянно хочет увидеть своего отца.

А теперь что же получается? Эти бандиты притащили его именно сюда? Именно сейчас?

Исходя из того, что рассказывала мама, Данила вовсе не сомневался в том, что папа знает о его существовании. Может быть, не в деталях, но наверняка знает. А значит, обязательно должен помочь! Надо только его найти или узнать, как связаться с ним. Никогда в жизни он не был так близко. Нельзя же не попытаться!

Даня зажмурился крепко-крепко. И почти не дышал, боясь пропустить малейший звук, раздающийся в доме.

Если только он правильно все расслышал. Если только…

Правильно или нет? А? Блин, ну пожалуйста, пусть будет правильно! Он больше в жизни не будет курить! И Наташку Гордиенко задирать больше не будет! Что там еще? Мать хотела, чтобы он математику подтянул? Фиг на него, будет подтягивать! Если только он правильно все расслышал!

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – зашептал Данька, как вдруг…

– … Петро! Петро Панасович, га! Ты де? Паныч наш просит кофе. Жалко дитё. Сгоняй в Рудослав туда-обратно, чуешь! И конфет возьми, хороших, шоколадных!

8

К вечеру небо заволокло. Дождь пока не срывался, но духота стояла страшная. Едва вышел из салона, влага облепила лицо, руки, пронизала тонкую ткань рубашки, заставляя ее прилипнуть к телу. Пахло упоительно, одурманивающе. Степной травой, жасмином, фиалками и тонко-тонко, чуть слышно материными розами, которых почти уже тут не осталось – только возле их с нею дома немного. Светом все было залито – золотистым, жидким, потусторонним. Всего лишь солнце садилось. Всего лишь подворье, на котором вырос.

И которое видеть не мог. Почти ненавидел. За прошлое, за настоящее, за то, что, оказывается, все еще держит и не пускает.

Назар хватанул ртом воздух и двинулся к особняку, на ходу махнув Косте, выскочившему встречать.

– Зачастил, Кречет! – крикнул ему охранник, служивший тут уже полтора десятка лет. – Второй раз за лето.

– По делу, – мрачно брякнул Назар. – Дома?

– Та дома, дома. Сейчас скажу передать, что ты приехал.

– Не надо, сам найду.

И отчеканил уверенные шаги по ступенькам террасы.

– Назар! – услышал он за спиной.

– А?

– Что-то серьезное?

– Угу.

Слишком серьезное.

Слишком серьезное, чтобы не приехать сегодня же. Потому что не бросаются такими обвинениями просто так. Когда он видел Милану, и тогда, в молодости, и сейчас – он верил только ей. Безоговорочно. Когда вот так, глаза в глаза, когда не скрывая эмоций. Это он очень четко осознал, оказавшись в машине. Захлопнул дверцу, остался один на один с собой в замкнутом пространстве салона. И понял. Она имела основания, чтобы прийти к нему. Имела основания обвинять. У нее не истерика: Милана знает, о чем говорит. И знает – почему. Как бы он ни пытался убедить себя в том, что Стах не мог похитить чужого ребенка, сколько бы беды ни натворил в жизни, знал и другое: Стах на многое способен, чтобы пытаться снять с него вину. Господи, да не он ли семнадцатилетним парнем стоял у янтарной канавы, глядя, как закапывают людей, которых Шамрай-старший обвинил в гибели сына и жены?! Сам осудил, сам приговорил, слова сказать не дал. Он же своими глазами видел! И видел, что младшему из приговоренных лет было – не больше, чем Мите. Может, и меньше. И ведь сломался тогда на многие годы, потому что слишком страшно – воочию видеть чужую казнь. В тот день что-то умерло в нем навсегда и больше уже не ожило.

Жаль, что понял он это слишком поздно. Все у него с опозданием. Одна надежда – что еще не поздно оказаться по одну сторону с Миланой, раз уж он даже не задумывался, надо ли ехать. Даже если она вбила себе в голову, что они с дядькой заодно, что они – одно и то же. Вот только сам Кречет, независимо от того, виноват Стах или нет, никогда уже не будет по одну сторону с ним.

Он влетел к нему в кабинет, лишь коротко справившись у встретившейся по пути Марьи, где найти любимого родственника. И, едва увидев, с порога выпалил, едва сдерживая ярость за маской холодности:

– У Миланы Брагинец пропал ребенок.

Стах поднял на него глаза, в которых промелькнуло удивление – кого-кого, а Назара с подобным заявлением он точно не ожидал увидеть на собственном пороге. Возвращая лицу невозмутимый вид, медленно отставил чашку с чаем, к которому привык вечерами, отложил в сторону книжку и равнодушно уточнил:

– Кто у кого пропал?

– У Миланы Брагинец. Ребенок. Помнишь такую? Вроде, дочка лучшего друга была? – язвительно процедил племянник.

– Я-то? Я-то помню. Вертихвостка оказалась невероятная. Ее ведь отец тогда в наказание сюда отправил. Вроде как на перевоспитание. Так она решила перед тобой хвостом повертеть. Ты, помнится, тогда все за чистую монету принял. Да только не больно ей оно оказалось надо. Потом еще один жених, кажется, был. И с тем не сложилось. А теперь ребенок. Вот у такой, как она – и ребенок? Чудны дела твои, Господи, – крякнул Станислав Янович, отпил из чашки и кивнул на столик, где стоял поднос с чайником. – Чаю хочешь?

– Не хочу. Прикинь, да. У такой, как она, – ребенок. И этого ребенка похитили. Говорит, что ты, дядя Стах.

– Кто говорит? – резко выдохнул тот.

– Ми-ла-на Бра-ги-нец, – медленно и по слогам повторил Назар, пристально глядя на Станислава Яновича. – Дочка твоего лучшего друга. Такого близкого, что почти родственница, чуть ли не племяшка. Ты тогда так расписывал.

Шамрай-старший мысленно дернулся, так что мышцы свело от усилия удержать равнодушным выражение лица. Племяшка! Эта «племяшка» оказалась единственной бабой, от которой до боли скручивало внутренности. От которой он терял контроль над собой и все рациональное в нем уступало место эмоциям. Как и несколько дней назад, когда он до сих пор не знал, чего в его поступке больше – желания получить жирный надел земли, увидеть ее взрослой или хотя бы на мгновение почувствовать зависимость Миланы от того, кем она когда-то пренебрегла, выбрав Назара. Который стоит сейчас перед ним, требуя объяснений. Да только шиш ему! Не дорос с дядькой тягаться.

Стах сделал еще глоток уже остывающего чая и слегка пожал плечами:

– Много воды утекло с тех пор. А вы что же это, снова дружбу с Миланкой завели?

От подобного лицемерия Назара захлестнуло раскаленной, плавленой яростью. Он пересек кабинет, приблизился к дядьке и угрожающе навис над диваном, на котором разложил свои сухие телеса ближайший родственник. Желваки, заходившие на лице, было заметно невооруженным взглядом.

– Не юли, – рявкнул Назар. – Я знаю, кому принадлежит земля за перевалом. И знаю, что ты угрожал владелице.

– Это она тебе так сказала? Так это неправда. Ты, вроде как, на собственной шкуре должен был понять, что этой девице верить нельзя ни на грош. А все остальное тебя уже не касается. Ты сам отказался мне помочь – теперь не лезь!

– Буду лезть! Сколько надо, столько и буду лезть. И не твое дело, кому я верю, а кому нет. Ты меня не спрашивал, когда на чужую землю сунулся. И когда экспертизу просил, умолчал, для кого спектакль.

– Это мне было нужно! – рявкнул Станислав Янович. – Мне! Но однажды предавший – снова предаст.

– Я тебя не предавал! Никогда, ни разу! У нас был уговор, что меня твои схемы не интересуют, а по делу – я всегда помогал. Но тебе понадобилась именно земля Миланы! Ты с бабой решил воевать на этот раз?!

– Да не воюю я с ней. Просто прошу продать мне этот участок. Что плохого, что хочу сэкономить? Деньги счет любят, – благодушно улыбнулся Стах. – Когда этот участок покупал ее отец, он раз в десять стоил дешевле от того, что я предлагаю. Она и так в прибыли.

На несколько секунд Назар замер, смерив сканирующим взглядом Стаха. Оценивал. Анализировал. Чувствовал вранье, лицемерие, гниль. Гниль, смешивающуюся с ароматом цветов и трав, врывающимся в распахнутые окна. Вот почему ему было душно. Вот почему задыхался. Все отравлено. Этой гнилью и этим зловонием, исходившим от нее.

Он медленно переместился к рабочему столу. Хаотичным взглядом выхватил на столе портрет своего… как это? Двоюродного брата? В рамочке. Трогательно, блядь.

– Как Адам? – зловеще спросил Назар, не поворачиваясь к Стаху.

– Неплохо, – в спину ему без тени смущения проговорил дядька. – Сейчас на море отдыхает. Ты бы Мориса своего тоже бы куда отправил. А то Анька по всему Рудославу ноет, что пацан который год каникулы в родной деревне проводит.

– Одного она его не отпускает, – донеслось в ответ, отстраненно и холодно, а после Назар развернулся к Стаху и прорычал: – Если с ребенком Миланы хоть что-нибудь случится, я тебя где угодно найду, освежую и закопаю в канаве по соседству с Гдичинскими, понял? Я очень хорошо помню, где это место находится, дядя Стах.

Ребенок Миланы. Не мой, не наш, а Миланы.

Шамрай-старший еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Громко и от души. Как был Назар дурным, так и остался. Про финт Стаха с участком выведал, а про сына родного узнать не удосужился. А ведь он сам ради Миланы был и правда готов принять этого байстрюка как родного. Ей и этого оказалось не надо, да только и горе-папаша ей не достался. Слабое утешение, но иногда и оно срабатывало. Вот как сейчас, чтобы сдержаться, нацепить на лицо маску всепонимания и демонстративно поднять руки.

– Не трогал я ее детеныша и пальцем.

Назар усмехнулся в ответ. И молча вышел, так же быстро, как и вошел. Потому что знал – еще немного и вцепится старику в глотку. И заставит захлебнуться этим чертовым чаем насмерть. А Назар все-таки оставлял какие-то полпроцента, что все это лишь стечение обстоятельств, что ребенок пропал по другим причинам, даже если Стах шантажировал Милану. Назар не сомневался в его методах. Но вдруг ребенок просто сбежал? Или потерялся?

Сколько ему лет? Да сколько бы ни было, маленький еще. Или маленькая. Милана ведь не сказала, мальчик это или девочка…

Замер он на полпути, посреди коридора, в полумраке. Испуг, какой-то детский, сродни тому, когда он едва не прибил отца, заполнил каждую клетку его большого, тренированного тела сильного человека, который не должен знать, что такое страх. И все же этот испуг перекрывал ярость, злобу и желание докопаться до правды. А что должен испытывать сейчас этот ребенок? Милана права. Права в том, что пришла к нему с обвинениями. Права в том, что решила, что они со Стахом в одной связке. Другого она про него не помнит – так это было в прошлом. С чего ей знать, как все изменилось? Он ведь мог не допустить случившегося, если бы просто спросил ее. Вместо дурацких разговоров о какой-то там земле – задал вопрос о ребенке. Сразу, в первую встречу. Пусть того, которого она могла родить от него, скорее всего, не существует давно – он сам в том виноват, но, может, она бы оговорилась хоть словом о том, который есть, которого родила. И тогда он… да он бы что угодно! Он бы предостерег ее, убедил нанять охрану, она бы больше ему верила, наверное. А вместо этого всего – он про чертову землю. И потом непонятно о чем.

Господи… да если с этим ребенком что-то случится, он в жизни себе не простит. Слишком хорошо знал Шамрая-старшего, а пустил на самотек. Олигофрен.

– Поговорил? – раздалось вдруг из полутьмы. Костик.

– Поговорил, – выдавил из себя Назар. И рванул от дома, на ходу доставая телефон и по пути к машине уверенно набирая номер Дарины.

Повезло. Сестра ответила сразу несмотря на то, что время было уже не детское. На западе солнце садится поздно, но как-то слишком быстро. Повезло ему сегодня поймать мимолетный закат. Куда ни плюнь – кругом повезло.

– Между прочим, ты мешаешь моей личной жизни, – пропела в трубку Дарина, даже не догадываясь, какой он нынче везунчик.

– Помнишь, у тебя был мужик из силовиков? Кто-то высокопоставленный.

– Нет, ну вот сейчас ты точно мешаешь моей личной жизни! Между прочим, Влад рядом.

– Передавай ему привет. Так был?

– Если ты про Кравченко, то он, вроде бы, в МВД. До министра не дослужился, но на хлебушек хватает.

– Пофигу. Ты с ним как? Нормально? Можешь попросить об одолжении? Или контакты дай, если неудобно.

– Да успокойся ты! Все удобно! Объясни толком, что к чему, – голос Дарины перестал быть игривым. Услышала все-таки. Поняла.

– У моей… у знакомой ребенок пропал, скорее всего, похищение. Замешан может быть мой близкий родственник, – слова отлетали от зубов быстро, четко и уверенно. Споткнулся лишь раз, вначале. На определении Миланы – ее места в своей жизни. Но сейчас об этом думать он не мог, было некогда.

– Кто еще? – уточнила сестра. – У тебя же, кроме нас и Стаха, никого… постой… или ты хочешь сказать, что…

– Угу. Мотив есть.

– Господи… Да ну не может быть!

– Может! – взорвался Назар и снова заставил себя повторить спокойнее. – Может. В общем, мне этого ребенка позарез найти надо.

– Да разберемся, ну чего ты? Рассказывай. Кто, когда, при каких обстоятельствах? Я наберу Илью. И еще пару человек есть на примете.

Назар перевел дыхание. Облегчения не принесло, но по крайней мере – это уже не бездействие. Хоть что-то определенно надо было делать. Знакомых поднять. Благо, теперь у него есть знакомые. В то, что Стах мог упрятать малого куда-то далеко, он откровенно не верил. У Шамрая всегда все на поверхности – так меньше заметно. Заграницу бы не увез. Значит, держит возле себя. Где? Не обыскивать же усадьбу. Хотя и об этом он тоже думал. Но везде охрана. С годами Стах сделался параноиком. Окружил себя целой армией. Дружиной, мать ее.

Боковым зрением Назар уловил движение рядом. Дернулся. Снова наткнулся на Костю, почему-то следовавшего за ним. Выругался.

– Так что? – нетерпеливо проговорила тем временем в трубке Дарина. – Ты еще тут?

– Тут! Черт… не знаю я, как зовут. И обстоятельств – тоже.

– Ты издеваешься?!

– Нет. Милану Брагинец помнишь? Модель известная, на аукционе была на днях.

– Помню, конечно. Ты пытался увести ее у Коржицкого.

– Типа того. Дарина, вот ее ребенок пропал.

– Ого! Так она личность известная, там же целая очередь может быть – мало ли какие маньяки, а? А Стаху она нафига?

– Наследство ее отца поделить не могут. Наверняка уже полиция на ноги поднята, но мне надо чтобы все, что только можно, сделали. По максимуму. Сверху. Очень надо.

– Да поняла я, поняла!

– Я его найти должен. Как своего, Дарин.

– Поняла. Ладно. Давай береги себя, я перезвоню.

– Спасибо!

Назар нажал на отбой. И глянул на Костю, курившего поблизости.

– Попробуешь Стаху что-то сказать – удавлю, – мрачно сообщил он.

– Да Стаха-то самого давно пора удавить, – не менее мрачно ответил Костя. – Не боись, я ничего и никому. Контингента пришлого слишком много. Бесят – капец.

– Увольняйся. Хватит тут горбатиться. Я тебя всю жизнь знаю, чем ты тут занимаешься?

– Дерьмом в основном, Назар.

– Я в курсе. Мой номер у тебя есть. Решишься свалить от Стаха – звони. Что-нибудь придумаем.

И с этими словами Назар открыл дверцу машины и запрыгнул в салон. В гостиницу ехать, что ли? Все равно ведь уснуть не сможет. А если попробовать набрать Милану? Вдруг уже что-то известно?

«Идиот. Она и трубку не возьмет. И будет права».

Повернул ключ, заревел двигатель.

– Назар! – окликнул его Костик. Наз повернул голову и с недоумением пронаблюдал, как сторож дергает на себя дверцу заднего сидения и оказывается рядом. – Поехали, разговор есть!

– О чем?

– О том самом. Поехали.

Назар тронулся. Шины взвизгнули на асфальте. Пальцы вцепились в руль. Впереди была дорога до Рудослава. А за спиной Костя тихо проговорил:

– Помнишь, где Никоряков дом?

– Никоряков?

– Ага. Петра Панасовича.

– Его забудешь, – усмехнулся Наз. – Он тут каким боком?

– Вчера ночью Макс приезжал. Стах лично выскочил встречать.

Нервы, натянутые, как струны, дернулись.

– Нифига себе. Стах же их за людей не держал.

– Ну типа. Но Макс у него давно на побегушках. Сначала на расстоянии, а сейчас даже вон… во двор пускает. В общем, это под утро уже было, по темени. А ты же знаешь, Стах бессонницами не мучится. Так что дело в другом.

– И в чем же дело?

– В том, что он вчера Максу сказал дословно: вези в отцову хату и запри пока. Вот в чем дело.

– Блядь!

– Я на посту был, как обычно. А они особо не стеснялись.

– Да твою ж мать! – психанул Назар и долбанул со всей дури по рулю. Ладони ошпарило. Пальцы снова сомкнулись на коже руля. А он еще нес какой-то бред про полпроцента и Милане – о том, что для Стаха слишком, а что – нет. Ведь до последнего надеялся, что дядька ни при чем!

Даже только что, в гостиной, когда Стах говорил о Милане гадости, будто стремясь посильнее ее очернить, хотя за всю прошедшую жизнь – лишь раз, много лет назад, когда попросил помочь найти. И черта с два сегодня это обида за «любимого» племянника, которого обманули.

– Спокойно, Кречет. Голова тебе сейчас нужна холодная.

Холодная. Где ее взять, холодную?

Впрочем, пока ехали, пусть и недолго, с каждой преодоленной сотней метров, он все сильнее трезвел. Понимал, что приходит в себя. Что внутри – все укладывается в простую формулу понимания мира, в котором Шамрай – убийца, сделавший и из него преступника. А теперь похитивший чужого ребенка, тогда как свой – едва выжил. Есть люди, неспособные каяться. Стах – из них.

Матери – нет. Стах – мерзавец. Летнее цветенье – душит.

Ничего от прошлого не осталось. Только спасти бы мелкого. Или мелкую.

За окном была совсем чернота, когда они доехали до урочища, за которым начиналась очередная лесополоса. Там и стояла старая хата Петра Никоряка и его семейства. Отец его лесничим был, хату свою в гущине лесного массива отгрохал, от него она осталась, сам Петро Панасович, сколько ни зарабатывал, все спускал, а ведь на янтаре в свое время заработки у него были хорошие, но все как сквозь пальцы вода. Потому и жили они не в городе, а на отшибе, вдали от людей.

Сейчас от окна их лился неясный свет. Назар глубоко вдохнул. Быстро глянул на Костю и сказал:

– Если ты не хочешь мелькать, то в машине сиди.

– Да я уже влез по самое, – хмыкнул тот. – Мне девку жалко, а уж тебе-то, должно быть, подавно.

На это Назар не ответил. Вышел из авто и направился к воротам. Костя семенил рядом, сунув руки в карманы ветровки. Калитка, как водится, держалась на честном слове, с ней расправились быстро. Псина в будке лениво гавкнула. А вот в двери уже пришлось стучать.

Открыли им не сразу. Сначала за дверями было тихо. Потом послышалось какое-то шуршание, будто крыса в подполе скреблась, а уж после из-за по-прежнему закрытой двери раздался негромкий, хорохорящийся человеческий голос:

– И кого это лесовик принес на ночь глядя?

– Шамрай это. Открывайте.

Несколько мгновений на околице леса стояла тишина, слышно было только дыхание и стук сердца, отсчитывающий эти мгновения. Наконец, засов скрипнул, дверь отворилась и в проеме показалась Никорячиха, подслеповато щурящаяся на здоровенную фигуру Назара и еще одну, мужскую, маячившую в полумраке за его спиной.

– Ну и шо тебе дома не сидится в такую пору? – спросила она незваного гостя.

– Я за ребенком приехал, Стах велел забрать, – уверенно и спокойно ответил ей Назар. Будто это не он пятнадцать минут назад огнем полыхал.

– А-а-а… – протянула женщина и вдруг изменила тональность звука. – А Петро Панасович ничего не казал мне за то.

– А сам Петро где?

– А то ты сам не знаешь, Назар Иванович, – хмыкнула хозяйка. – На канаве. Янтарь моет.

– Ясно. Ладно, дитё где? – спросил он и ни одна мышца на лице не дернулась.

– Ну то наверху, Назар Иванович. Не обижали его. Кормили, кофе привезли из города – он просил. Привычный, наверное, городской, – тарахтела Никорячиха, впуская Назара в дом. – Ты так Станиславу-то и перекажи: мальца Никоряки не обижали, все как он велел!

Он. Привычный. Городской. Мальчик. Значит, это, по крайней мере, мальчик.

– Он что? Еще и кофе заказывал? – почему-то усмехнулся Назар, шагая по дому следом за теткой.

– Та не, – открестилась она, тяжело топая по деревянной лестнице, ведущей на второй этаж, – спросил просто. А нам что? Не сложно, коли спросил.

– Сейчас спит?

– Ну откуда мне знать, – пожала плечами хозяйка. – Мужик мой уходил – глянул, велел осторожничать. Ну так я-то по хозяйству, да сверху тихо было. Може, и спит, сморило на ночь.

– Ясно, – они встали перед дверью, за спиной на лестнице замер напряженный Костя. Назар и бровью не вел. Был сконцентрирован только на том, чтобы поскорее и как можно безопаснее забрать ребенка. – Ну открывай. Мы его заберем да поедем.

Баба кивнула, вынула из передника ключ и пошебуршала им в замке.

– Та забирайте! Нам же спокойнее будет, – пробухтела она, распахивая скрипнувшую дверь.

Но Назар ее уже не слушал. Он стремительно влетел в темную комнату, в лицо ему ударило пахну́вшим потоком воздуха. Сквозняк. Окно настежь, а в него – только молочно-сизое небо.

– Свет у вас где? – спросил он.

Кто-то щелкнул выключателем, тускло осветив помещение. Старый шкаф. Стул. Кровать. Застеленная, как учат, начиная с детсада.

– Что за дерьмо? – срывающимся голосом выпалил Шамрай. – Куда парня дели?

– Шо? – спросила Никорячиха, ошалело оглядываясь. – А где ж этот вертихвост, а? Тут был! Вот тебе крест, Назар Иванович – был!

– Да твою ж мать! – зарычал Назар и бросился к окну. Ну, конечно. Конечно. Вот же дерево, ветки почти до самой стены. Охрененно, бл*! – Кость, осмотри двор, Никорячиху не выпускать. Я пошел в лес.

– Как это не выпускать? За что же это?! Я же не сделала ничего, людоньки! – запричитала хозяйка дома, но никто внимания на нее уже не обращал.

– Думаешь, чухнул в чащу?

– Ну а куда? Тут больше некуда. Кругом этот чертов лес!

– Грунтовка еще.

– Чтоб на кого напороться? Вряд ли. Фонарь есть?

– А? – подала голос Никорячиха.

– Фонарь давай, говорю.

Тетка засуетилась.

Нашла, что просил. Выдала:

– Батарейки даже свежие.

Но он совсем не понимал, что она говорит. Выскочил в ночь, не оглядываясь. Снова пахну́ло воздухом. На сей раз сырым, почти грибным. И ветер поднялся такой, что себя не слышно, где уж там кого другого. Жуткий ветер, толкавший в спину и, пусть на мгновение, но дающий ощущение полета. Хоть вспоминай историю Кречета, который мог в небо подняться, оттуда любого зайца увидать и броситься за ним с присады. Беда в том, что это уже давно не его история. Но, может, и он на что-то сгодится. Вариантов у него все равно нет никаких.

Назар стремглав обежал дом с другой стороны, подошел к дереву. Так и есть – трава примята, листья валяются. Несколько сучков. Зашибись, в общем. Забора с этой стороны дома не было не то что высокого – никакого. Так. Огорожено ветками. Перепрыгнул заяц. Назар, впрочем, перешагнул. И направился в гущину, в чащобу, туда, где лицо и руки царапали густые заросли и никак от них не увернуться, все равно дотянутся, подстрекаемые порывами ветра. А под ногами – земля мягкая, устланная сосновыми иглами и травой. Еще через несколько шагов деревья за его спиной сомкнулись, и он оказался отрезан от реального мира. Один на один с лесом. Один на один с ночью. И с инстинктами, которые жили в нем несмотря ни на что.

Назар не знал, сколько он шел вперед, освещая себе дорогу ярким фонарем и вглядываясь во что-то там вдалеке. Летом следы слишком неочевидны. Впрочем, обрывок ярко-оранжевого шнурка он нашел. Явно нового, ведь застрявший тут, среди кореньев давно – припылился бы, намок, потерял цвет. И шел дальше, вперед и вперед, иногда останавливаясь и выкрикивая Миланкину фамилию – должен же узнать:

– Брагинец! Брагинец! А-у-у!

Повторял, что ему нечего бояться. Повторял, что ничего не сделает. Повторял, что его послала за ним мама. Повторял во весь голос, не боясь сорвать его, потому что здесь, в этом черном, густом лесу, пропахшем хвоей, сыростью и песчаной землей, – испуганный ребенок, который пережил слишком много за последние сутки. И все казалось ему, что его голос перебивает этот чертов проклятый ветер, забивающий все на свете.

Любой лес на околицах Рудослава Назар мог пройти с закрытыми глазами и нашел бы дорогу к свету в самую черную ночь. Беда лишь в том, как не потерять по пути надежду этот свет отыскать. Один – он не пропал бы. А других – боялся погубить. Спасать – и вовсе не был приучен. Жил собой, отвечал за себя, никому свою жизнь не навязывал.

А теперь до смерти боялся не найти ребенка, о существовании которого до сегодняшнего дня даже не знал. Господи, хоть бы мальчишка додумался выйти на трассу! Пусть бы ноги вынесли! Тут же недалеко, пару километров всего! Может, прошел?

Словно в ответ на его мысли все тот же проклинаемый им ветер донес до него негромкий всхлип где-то в стороне. Назар замер, как был, не сделав следующего шага, не рискуя шелохнуться, чтобы не пропустить и малейшего звука.

Нет. Воет только. Ну неужели показалось?

– Брагинец, – снова позвал он, в очередной раз прислушавшись. А потом до него долетело несущее ярким светом надежду детское, жалобное:

– Я здесь!

– Брагинец! Ты где? – Назар дернулся в сторону, откуда доносился голос.

– Помогите! Я тут! Помогите!

Больше Назар ни секунды не медлил, развернулся в сторону, чуть назад – едва не прошел, и очертя голову помчался прямо, не замечая, как ветви деревьев и терна хлещут его по лицу и плечам. Прокладывал путь собственным телом и вглядывался, вглядывался, вглядывался.

– Не молчи! – кричал он. – Где ты? Отзовись!

– Тут! Тут дерево!

Да, бляха! Тут везде какое-нибудь дерево!

– Не бойся, я иду! – прогромыхал Назар и едва не споткнулся о… дерево. Старый, покрытый мхом бурелом, под которым – рытвина земли, а внизу, ниже глаз, в углублении – белеет мальчик. Подросток. Провалился.

– Давай руку, я вытащу! – крикнул ему Назар, наклоняясь, совсем не в состоянии и на минуту задуматься дальше того, что делает.

– Не могу… я в капкан попал, при… прищемило! – захныкал мальчишка совсем слабым голосом. Все его силы ушли на то, чтобы выкричать, выпросить себе помощь.