Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
15
– Что с тобой происходит?
Вот. Прямо в лоб. Она сидит себе в кемпинговом кресле на лужайке, ловит лучи ласкового сентябрьского солнышка, пьет коктейль, жмурится, пытается ни о чем не думать, чему способствует гомон ребятни – Олекса разбил здесь целый парк развлечений с кучей аниматоров в честь дня рождения близняшек, который оказался отличной возможностью не оставаться наедине со своими мыслями и чувствами.
А он взял – и припечатал.
Возник из ниоткуда, она даже не видела, когда подошел со спины. И вывалил на нее свой вопрос, который, наверное, давно зрел в его голове. Странно, что так долго не спрашивал. Зная его, она была уверена, что все он уже заметил.
– Крошка, что с тобой, м-м? – прозвучало рядом, выдергивая ее из неги и безмыслия в шум, гомон и дурацкую музыку, под которую оттягивались детишки.
– А что со мной? – изобразив непонимание, уточнила Милана и распахнула глаза, увидев и усталость налитых солнцем деревьев, и обманчивую зелень травы, и неожиданно юную до рези в глазах синеву неба. Повернула голову и пробормотала: – Сижу, никого не трогаю.
– Да. Сидишь. Никого не трогаешь. В сторонке, – Олекса хмыкнул и бухнулся рядом задницей на газон, после чего поднял на нее глаза и добавил: – Я, конечно, не буду тебе пенять на то, что Брагинец в ее естественном состоянии сейчас зажигала бы в гуще событий, – он кивнул на толпу мелюзги и аниматоров, – но меня реально беспокоит то, что у тебя при этом выражение лица под названием «летели облака, летели далеко». Потому повторю вопрос: что с тобой происходит, крошка?
– То есть просто посидеть и помечтать мне нельзя, так? – усмехнулась она, оттягивая момент, когда понадобится отвечать. – Чем тебя облака не устраивают?
– Облака устраивают. А вот относительно предмета мечтаний имею сомнения. Милан, я тебя всю жизнь знаю, а такой видел раз и черте когда. Что этот придурок опять натворил, а?
Придурок натворил…
Ну да. Такое, что ни на какую голову не натянешь. А теперь она вот… творит.
Присутствие Назара заставляло ее острее чувствовать, что четырнадцать лет назад она была беззаботной девчонкой, которая впервые в жизни и так бесповоротно влюбилась.
Позавчера он ее поцеловал… и она пропала. Если бы он настоял на том, чтобы остаться – оставила бы, сдавшись сразу, едва почувствовала на своих губах его губы, о которых когда-то так сильно мечтала. И конечно, пришла в ужас, как только поняла это, оказавшись в своей комнате и в своей постели. Наедине с собой.
Милане так редко доводилось оставаться наедине с собой. Даже тогда, когда жила в Трали, и круг ее общения был очень небольшим. Но вокруг всегда находились люди – Даня, Олекса, потом Маруська, Зденка, Райан. Руководство агентства, агенты. Девочки-коллеги. Толпы лиц, связанных с ее работой. Но ей так редко удавалось вынырнуть из всей этой толпы и остаться одной, потому что не умела и не хотела рефлексировать. Довольно того, что когда-то с большим трудом научилась жить в новой реальности. Близкие не давали ей погрязнуть, они раз за разом вытаскивали ее, да она и сама понимала, что в жалость к себе и в беспомощность проваливаться ей нельзя – на руках у нее ребенок, которым нужно заниматься.
А теперь этот ребенок вырос. Уже почти совсем взрослый. И вот так, в тишине ночи она неожиданно осознала, что сейчас – и наступило то самое «наедине с собой», к которому она не стремилась. Оно давало возможность подумать. И задать себе вопрос, который просился уже давно: чего тебе надо, Милана? Чего ты хочешь для себя? Для себя, а не потому что надо растить Даньку, выполнять контракты и соответствовать созданному для общественности образу?
Назар, в отличие от нее, видимо, догадывался, чем угодить, чему она обрадуется, как внезапному лучику солнца в сером небе. Утром, не было и девяти, в дверь позвонили, но в кои-то веки привезли не букет цветов, которые уже непонятно было куда ставить. Курьер вручил Павлуше внушительный бумажный пакет с логотипом известного кловского ресторанчика. Эти пакеты распространяли по квартире слюновыделительные ароматы, и Милана, ведомая любопытством, сбежала вниз по лестнице в ночной рубашке и натягивая по пути халат, чтобы узнать, кого принесло и что происходит.
«О! Назар Иванович решил изменить стратегию!» – изрекла обрадованная Павлуша, а Милана вскинула брови и деловито уточнила:
«Какую еще стратегию?»
«Известно какую», – фыркнула домработница и продемонстрировала ей врученные курьером пакеты, в которые упаковали овсянку с голубикой и миндальными хлопьями, невероятно пахучую, еще теплую апельсиновую бриошь с паштетом и фисташками, а еще бутылочку лавандового молока. И смородиновый лимонад и панкейки с ягодами. Это Даньке, – догадалась Милана. Данька страшно любит оладьи.
«Записка есть?» – живо спросила она.
«Чего не заметила, того не заметила. По-моему, тут и без записки все понятно», – философски изрекла в ответ Павлуша.
«Лучше кофе сварите, с молоком», – хмыкнула Милана и сунула ей в руки бутылочку, которую, оказывается, сжимала в пальцах, пока Павлина распаковывала доставленные блюда.
Потом они с Данькой, подоспевшим как раз к кофе и несомненно восхищенным происходящим, довольно шустро позавтракали, она отвезла его в школу и сбежала на съемки… на весь день. До самого вечера. Не в том смысле, что съемки были весь день, а в том, что домой возвращаться она не хотела, точно зная, что там ее будет подстерегать Назар, а она все еще не понимает, почему так быстро капитулировала. Как такое могло случиться?
И вместе с тем безоговорочно принимала эту свою капитуляцию.
Вечером они все-таки пересеклись. Уже в дверях: она заходила, он уходил. Видела, что Шамрай хочет остаться. Сознавала, что можно, не поздно еще предложить ему чаю. И так и не сделала этого.
«Устала?» – спросил Назар, когда они замерли на пороге, носом к носу, под чутким Даниным наблюдением, подстрекаемые и одновременно с тем ограниченные его взглядом.
«Да, очень», – проговорила в ответ Милана.
«А я тебя ждал, ждал…»
«Мы ждали!» – подал голос их сын.
«Ну да, мы ждали…»
«Работы было много и… и попался совершенно бестолковый фотограф… кипишный такой», – словно оправдываясь, выдала она.
«Ладно… отдыхай», – ответил Назар. Они поменялись местами. Она ступила в квартиру. Он – за порог. А потом резко обернулся и поцеловал ее в щеку. Целомудренно так. И нежно. Обезоруживающе. И она снова растерялась, не понимая, что ей делать: и с собой, и с ним. Ясно ведь, что он хочет. Она – тоже. Но разве же это правильно? И сколько еще она сможет бегать, оттягивая принятие решения? Сегодня вот, снова получив поутру завтрак, она сбежала к Олексе.
Давно было запланировано, вписано в органайзер, подарок припасен, Назар предупрежден. А она все-таки удрала.
– Эй, не молчи! – донесся до нее голос друга. – Что, говорю, он натворил?
– Ну а чего вдруг сразу – натворил, – возразила Милана. – Ничего не натворил.
– Ага, ну то есть о ком ты там мечтаешь – я в принципе угадал, так?
– Не будь занудой. И вообще, иногда люди меняются.
– Это кто? Это Шамрай изменился? – опешил Олекса. – Ты забыла, что он в больнице устроил? Полный же неадекват.
– Там все были на нервах. Но и если уж по справедливости, то это он Даньку нашел. А я даже думать не хочу, что могло бы случиться, если бы он его не нашел.
– Если бы не его родственники – то и искать бы не пришлось. И вообще… ай, сама все понимаешь.
– Понимаю, – согласилась Милана. – Но он – не Стах. Тот и раньше был с придурью, чего уж теперь удивляться. А Назар… он – другой. Цветы мне каждое утро присылал. Попросила его остановиться, так он на завтраки перешел. Чудной!
– В смысле – завтраки? – не понял Олекса.
– Ну завтраки. Еда такая, по утрам, – хмыкнула Милана.
– Не понял, он у вас по утрам куховарит? И Павлуша позволила? Так, стоп… ночует он тоже у вас?
– Не знаю я, где он ночует, – буркнула Милана, – а завтраки доставкой присылает. Павлуша, между прочим, умиляется. Походу, они не только борщ обсуждали.
Олекса замолчал. Переваривал информацию, пока в мозгах не щелкнуло, а от этого щелчка даже ухо шевельнулось. Потом почесал затылок и как-то отстраненно сказал:
– Если верить Даньке, то за те бабки, что он на цветы спустил, я бы еще один салон открыл. Правда, что ли?
– Хвастался, оболтус?
– Это же Данька… про тюльпаны летом тоже правда?
– Правда, – кивнула Милана. – И понятно, что Данька в восторге. Но Назар всерьез старается, и у него получается. Они так легко нашли общий язык.
– Откуда ты знаешь, всерьез он старается или не всерьез? Будто бы первый раз старается.
– Вижу. И его вижу, и Даньку.
– Ладно, парень реально счастливый ходит. И как-то стал… обстоятельнее, что ли. Вот только на тебе иначе сказывается влияние вашего старательного.
– Мне не идет быть обстоятельной, – возразила она.
– Да, тебе идут платья от Прада и укладки от Лексы. Еще тебе идут Париж, Нью-Йорк и Милан. В этом ты смотришься органично. А сейчас сидишь тут – как ребенок, который потерялся, и… начинаешь потихоньку его оправдывать. Как тогда. Того и гляди защебечешь на птичьем. Ты что? Опять в него влюбилась?
Милана посмотрела ему в лицо. И молчала. Молчала и продолжала смотреть.
Вот так просто: влюбилась или нет? Опять или заново?
Самой себе этот вопрос она не задавала, а оказалось, что на него так просто ответить. Если быть честной, то просто.
Милана улыбнулась и как-то удивительно легко для женщины, сомневавшейся в каждом шаге последние сорок восемь часов, проговорила:
– Да.
– Чё?!
– Чё-чё, – передразнила она и громче, будто Олекса глухой, повторила: – влюбилась, говорю.
– А… а Джордж Клуни?
Милана снова некоторое время изучала облака. С Давидом они не виделись с того несуразного свидания, испорченного Назаром. Созвонились и как цивилизованные люди двадцать первого века, не дававшие друг другу никаких обещаний, спокойно расстались.
– Мы больше не встречаемся, – сказала, наконец, Милана и улыбнулась. – А мне вот интересно, почему ты всех и всегда называл Джордж Клуни, а? Лень было имена запоминать?
– Так а нахрена их запоминать, ты никого из них не любила, даже Райана. Вот скажи мне, что тебе твой сельский идиот такое показал в этой жизни, что тебя только от него так плющит, а? Я же вижу, что плющит!
– Зеленое солнце, – как когда-то давно, просто сказала Милана. – И я тебя прошу, добавь в свой лексикон его имя. Ради Даньки и ради меня.
– Да пожалуйста, будто от этого твой Назар перестанет быть сельским идиотом. Как ему вообще доверять можно, а? Ты забыла, что он тебе сделал?
Она не жаловалась на память и все прекрасно помнила. Но еще она слишком отчетливо помнила удивительное, давно забытое чувство правильности, накрывшее ее, едва его губы коснулись ее. Оно росло в ней несмотря на разделившую их закрывшуюся за ней дверь квартиры, несмотря на то, что она избегала его на следующий день. И сейчас у Олексы тоже пряталась, все еще не понимая до конца – от него или от себя.
– Я хочу попробовать еще раз, – проговорила она. – С чистого листа.
– Он тебе что-то конкретное предлагал?
– Нет.
– Ну и с чего ты тогда взяла, что он собирается что-то начинать?
– Не знаю… чувствую, – она пожала плечами и вдруг снова рассмеялась. – Иначе зачем он целый барбершоп на цветы перевел?
– Понятия не имею. Пыль в глаза пускает, усыпляет бдительность, решил снова затащить тебя в постель – ты у нас девушка красивая, а сейчас еще и известная. Одно я знаю точно: мудаки вроде этого твоего иди… – Олекса осекся и, ухмыльнувшись, поправился: – этого твоего Назара… они никогда не исправляются. Сколько волка ни корми и все такое. Потому давай смотри в оба. Вот тебе что-то известно про его семью, а?
– Нет, – приуныла она, – ничего мне неизвестно. Он не говорит, я не спрашиваю. Но блин! Какая жена будет терпеть, когда мужик столько времени, сколько он проводит с Данькой, не бывает дома. Тебя б Маруся уже три раза грохнула. А то и больше.
– Ну так ты б спросила, мать! У тебя язык есть же… может, он развелся давно или вообще не был женат. Реально, что ли, от вас не вылезает? Даня не преувеличивает? А то его послушать, он от вас только на работу и ночевать уезжает.
– Не совсем, конечно… – Милана замолчала на мгновение и все же вывалила собственные страхи. – Я знаю, что надо спросить. Проговорить. Но как подумаю, что придется слушать про его Аньку. Не могу…
В ответ на это Олекса закатил глаза и, раздухарившись, принялся давить на больное:
– То есть начать ты с ним что-то там хочешь, а про Аньку слушать не хочешь? Зашибись расклад! Ну и про какой чистый лист ты говоришь? А если он и Аньку эту кинул и вообще по бабам всю жизнь шляется, то что тебе там ловить, а? Голову включи, Милан, ты же умная женщина. Нахрена тебе это счастье? Я уже не говорю о том, что если у вас и теперь ничего не получится, то Данька прикинь как разочаруется!
– А если я не попробую – то не узнаю, получится или нет.
– В следующий раз я его по стенке размажу, а у меня двое детей.
– Ну Олекса… – протянула Милана.
– Что «Олекса»? Единственное, что меня успокаивает – это то, что ты хотя бы на ногах сейчас стоишь, а не как в прошлый раз. Блин, Милана! Тебе что, цветов никогда не дарили и завтраками не кормили? Ну что ты опять ведешься, а?
– Вряд ли этому есть рациональное объяснение, – улыбнулась она, – но мне нравится. И дело не в цветах и не в завтраках. Понимаешь?
– А в чем?
– В том, что – он, а не кто-то другой, – развела она руками. – Тянет меня…
– Блядь, опять защебетала! – мрачно ругнулся Олекса. – Зачем тебя в него тянет?!
– А у нас дети красивые получаются, – беззлобно огрызнулась она в ответ.
– Ми… М-милана… – вскинулся друг. – Ты щас на шо намекаешь?! Ты что? Ты опять?
Она прыснула от вида его ошалевшей физиономии и проговорила:
– Успокойся, я ни на что не намекаю. Нет ничего.
– Совсем ничего?
– Сейчас – ничего, но это не значит, что ничего не будет, – прощебетала Милана и легонько толкнула Олексу в плечо. – Так что поводов для воспитания меня у тебя наверняка будет предостаточно.
– Бля, – коротко изрек Олекса и тоже ткнул ее в плечо, только у него вышло куда увесистее, хотя и не нарочно: – Решила, значит, да? Он ничего не предлагал, а ты решила?
В этот момент детвора на лужайке устроила особенно громкую возню. Данька как самый старший уверенно наводил порядок. Милана перевела взгляд на Олексу и так же уверенно, как и сын, заявила:
– Я не хочу однажды пожалеть, что не попробовала.
– Бедовая ты у нас.
– Только не говори, что для тебя это новость.
– Не новость. Но удивляешь каждый раз. Пообещаешь мне одну штуку? Нестрашную.
– Какую?
– Ты на неделю высокой моды когда едешь? Через пару дней?
– Ну да, – кивнула она.
– Не вздумай объясниться Шамраю в любви до поездки, ладно? Побудь одна, проветрись, отвлекись, посмотри на все издалека. Вдруг там поймешь, что он так-то как вариант – не очень?
– Я подумаю, – снова кивнула Милана, – но что я точно могу тебе пообещать, что я с ним обязательно поговорю, чтобы узнать, что у него с Анькой или, может, еще с кем-то.
– Ну да, не помешает, – хмыкнул Олекса и вдруг выдал, неожиданно даже для самого себя: – но как будто тебя это остановит, если вас реально тянет… друг к другу.
– Я, конечно, не адепт морали, но некоторые принципы все же имею, – возразила она.
На лужайке снова раздался дружный радостный вопль – виновницы торжества и их гости требовали праздничный торт. Олекса шустро подхватился на ноги, за ним поднялась и Милана, чтобы помочь Марусе с десертами и чаем, которые продолжились новыми забавами.
Домой возвращались поздно, Данька даже задремал, уткнувшись носом в материно плечо так же, как когда был маленьким – еще совсем недавно. В сумке попискивал входящими сообщениями телефон, который Милана не доставала, чтобы не разбудить сына. Читала их она уже позже, в тишине своей комнаты, под рассеянным светом замысловатой настольной лампы, когда отправила спать всех домочадцев и, наконец, и сама устроилась на ночлег.
«Привет, вы уже домой едете?»
«Может, мне вас забрать? Или взбешу твоего Олексу своим присутствием?»
«Эй, Милан, вы там как?»
«Данька уже ответил, что только выбираетесь».
«Напиши, пожалуйста, когда будете дома, сегодня совершенно безумный трафик».
Милана улыбнулась и быстро набрала ответ.
«Все дома, всё в порядке. Данька уже спит. Грыць тоже».
Лампочка напротив его аватара – сокола, падающего вниз головой, сложив крылья – загорелась зеленым почти сразу. Две галочки под ее сообщением – тоже почти сразу окрасились синим: прочитано.
Шамрай пишет…
Шамрай пишет…
«Наконец-то! А ты что делаешь?» – прочитала она.
«Тоже почти сплю».
«Как прошло? Повеселились хоть?»
«Да, было весело. Но некоторым завтра в школу, а мне чемоданы паковать».
«Что? Уже в Милан? Это когда?»
«Послезавтра».
«Черт, а я не успею до этого времени вернуться из командировки. Вот же блин…»
«Я же не навсегда уезжаю», – набрала Милана в ответ и добавила улыбающийся смайлик.
«А я соскучился, я тебя не целовал двое суток!» – возмутился в ответ Назар.
«Тогда не езди в командировку».
«А можно я прямо сейчас приеду к тебе?»
Она ответила не сразу. Ее контакт перестал отображаться в сети, пока сама она металась между чувствами и здравым смыслом. Как бы ее не тянуло к нему, но ринуться в одночасье в этот омут с головой она не могла себе позволить. Если бы это касалось только ее – она бы справилась. Но был Данька, и она не имеет права допустить, чтобы он разочаровался в отце. Никому от этого хорошо не будет.
«Нет», – появилось в чате, спустя долгое время.
Она не видела, как он завис над этим коротким словом. Не видела того, как вышел из машины, замершей между Кловском и аэропортом. Авто стояло у обочины все то время, пока Милана решалась. Потому что пока она не ответит, он не мог улететь туда, где его ждут партнеры и где вот-вот стартует экспедиция. Он не мог. Он ждал ее ответа. И видит бог, бросил бы все, развернулся и помчал обратно. Пусть оно горит все синим пламенем, на черта оно нужно ему без Миланы?
А теперь короткое слово «нет» открывало дорогу – не назад, а вперед. Но он все еще не мог ехать. Стоял на улице и жадно курил, стряхивая пепел и поеживаясь под порывами ветра. А потом гулко выдохнул и быстро, чтобы не передумать, написал ей:
«Спокойной ночи, пацёрка моя».
«Спокойной ночи», – так же быстро ответила Милана и, чтобы так же, как и он, – не передумать, отключила интернет и решительно отбросила телефон на соседнюю подушку. У нее есть план действий на ближайшую неделю. Поездка в Милан и разговор с Назаром. А потом она решит, что делать дальше.
А значит, спать. И спать одной.
Иначе прошлое ее догонит, а ей так не хочется прошлого. Она хочет будущего. И каким оно будет – решается прямо сейчас.
Вот только откуда ей было знать, что то ли будущим, то ли прошлым озадачена не только она? И что ее решения неминуемо запустят цепную реакцию в судьбах других людей – Милана тоже подозревала смутно. Но уж к чему она точно не была готова, так это к тому, кто окажется на ее пороге на следующий день, начавшийся так хорошо – с раннего «Доброго утра, пацёрочка!», едва включила телефон, традиционного уже завтрака, доставленного курьером, веселой болтовни с Данилой, прогулки с Грыцем и поездки в школу – Милана отвезла сына сама. Они все еще побаивались отпускать Даньку одного, поскольку страх перед появлением Стаха так никуда и не делся.
Потом Милана вернулась и взялась за ответственную и сложную задачу – за собственные сборы, укладывая вещи в чемоданы и на ходу принимая решения не менее сложные, чем как жить. Потому что «что надеть» – это тоже важно. Звонок в домофон застал ее посреди гардеробной, когда она держала в каждой руке по вешалке с платьями, определяясь, в каком пойти на афтепати после открытия. А после звонка в комнату заглянула Павлуша и озадаченно проговорила:
– Миланонька, к вам тут какая-то женщина сильно просится. Анной Слюсаренко представилась. Я пока не пускала. Поговорите?
– Я не знаю никакой Анны Слюсаренко, – отстраненно проговорила Милана, все еще раздумывая над платьями. Сквозь эти раздумья пробилась мысль, что есть что-то смутно знакомое в фамилии гостьи, и когда Павлуша понимающе кивнула и повернулась, чтобы выйти, в голове щелкнуло. Анька! Ну, конечно. Милана ошеломленно опустила руки и проговорила: – Павлуша, стойте! Впустите ее.
Домработница только пожала плечами, чуть вскинув брови – да мало ли, что там в хозяйкиной голове витает сейчас перед поездкой. И спустилась вниз, чтобы разблокировать дверь в подъезд. А еще через минут пять внизу прозвучал негромкий, теперь уже почти совсем незнакомый голос бывшей… кого? Соперницы, что ли?
– Мне здесь подождать?
– Да, она сейчас спустится. Чаю?
– Если можно, воды.
– Минуту.
А потом Павлушин крик из-под лестницы:
– Милана Александровна, а вы чаю будете?
– Нет, спасибо, – отозвалась хозяйка, появившись на лестнице, и стала спускаться вниз, к своей неожиданной гостье, одновременно разглядывая ее и пытаясь угадать, что ее сюда привело.
Аня сидела на диванчике и, задрав голову, тоже смотрела на нее во все глаза. Глаза, к слову, были подкрашены несколько ярче, чем то приличествует времени суток, но черт с ним. У нас в стране женщины себя украшают кто во что горазд. Укладка у Ани – волосок к волоску, идеальное каре, будто бы только что из салона. Теперь она платиновая блондинка… к загару не слишком идет. Хотя миловидность ее никуда не делась. Губки, лоб – явно покалывает. Она похудела, постройнела, что удачно подчеркивалось брючным костюмом, сидевшим на ней, как влитой. И плечи ее, обтянутые темно-синей тканью, сейчас были расправлены. Только ладони с красным маникюром нервно сцеплены на коленях, будто бы так она пыталась за что-то держаться.
Симпатичная, вполне ухоженная женщина… под сорок. Или немного больше.
Аня вдруг улыбнулась и, доказывая свою озадаченность ровно тем же, чем была в эти секунды занята Милана, выпалила:
– А ты выглядишь моложе, чем на фотографиях. Я бы даже не подумала.
Милана мысленно хмыкнула, точно зная, что даже в своем домашнем платье, без грамма макияжа и с волосами, собранными в обычный хвост, выглядит в разы привлекательнее Ани в ее образе «выйти в свет».
– Здравствуй, – спокойно сказала Милана, присаживаясь в кресло, напротив гостьи. – Очень неожиданно тебя здесь увидеть.
– Да? А мне казалось, что в свете всего происходящего наша встреча была только делом времени. Я ведь в Кловск перебираюсь как раз.
Милана скорее почувствовала, чем осознала, куда клонит Аня. Но помогать ей в этом она не имела ни малейшего желания, и потому продолжила гнуть линию непонимания.
– Если честно, не вижу связи. При чем здесь я?
– А ты ни при чем? – усмехнулась Аня. – Ну ладно! Считай, что мы с сыном решили перебраться поближе к отцу. Ведь оно как? Наш папа работать поехал. А когда мужик один долго живет, то вечно попадаются всякие шлёндры, которые перед ним из трусов выпрыгивают. Ты же понимаешь, да? Назар мужик хороший, но нестойкий.
«Который без присмотра начинает дневать в чужих домах. А дай волю – и ночевать станет», – мысленно договорила Милана. Вот и разложилось все по полочкам. Упорядочилось. Следом она отчетливо услышала Олексино «А я предупрежда-а-а-а-ал…», и смахивая наваждение, Милана сочувственно проговорила:
– Хлопотно, наверное, сторожить его постоянно.
Аня вспыхнула, смерила Милану быстрым злым взглядом и выпалила:
– Не твое дело! Я его всю жизнь люблю, тогда как ты по подиумам шляешься. И понятия не имеешь, как он жил и что с ним было. Вот зачем тебе Назар, а? Зачем? Ты… ты богатая, красивая, умная. У тебя этих мужиков – какого хочешь бери. Но нет, опять на пути встала, еще и дитем привязываешь, а он верит! Как тебя видит, так дуреть начинает. Откуда ты только взялась снова!
– Да я никуда и не девалась, – проговорила негромко Милана, пожав плечами. – Я только все равно не пойму, чего ты ко мне-то пришла? Разбирайся с Назаром.
– И с ним разберусь. А к тебе я пришла в глаза посмотреть и сказать все. Ты же женщина, ты меня понять должна. Если Назар уйдет к тебе, я… я не знаю, как это пережить. Я же только им дышу каждый день, Милана. Я так старалась… старалась, а в итоге он снова наткнулся на тебя…
– То есть я типа из жалости к тебе должна сказать Назару, чтобы он перестал общаться с сыном. Так?
– А его ли это сын? – хмыкнула Анька. – Не было, не было, а потом вдруг появился.
– Ну это точно касается только Назара.
Аня ухмыльнулась и, взяв сумочку, подхватилась с дивана. Каблучки парадных туфель процокали, отмерив два шага в сторону Миланы, и она с какой-то дурацкой, нелепой веселостью в голосе, выдала:
– Я тебя предупредила. Брось играться с моим мужиком. А то я не посмотрю, что ты у нас моделька с мировым именем. Я тебе мордашку подправлю.
Милана деланно вскинула брови, медленно осмотрела Аню, воинственно застывшую напротив нее, и спокойно сказала:
– Если ты реально считаешь, что твой мужик ищет себе развлечений, так ты б ему сама их устроила, что ли. Или мозгов не хватает?
Анино лицо на мгновение исказилось неприкрытой ненавистью, она качнулась в сторону Миланы, которая все так же спокойно улыбалась, дразня эту сельскую идиотку – ну какой вред от бестолочи, которая мужика в доме удержать не в состоянии, мог быть ей, половину жизни занимавшейся кикбоксингом? А потом Аня сдулась и отшатнулась в сторону. Лишь нерв продолжал дергать уголок ее рта, как если Милана и впрямь задела ее за живое.
– Ну и грязь же ты, – шепнула Аня, развернулась и ломанулась на выход, будто сбегала. Спустя еще несколько секунд за ней хлопнула дверь.
В комнате стало тихо, только в ушах свистело. Но и этот свист прервался басящим голосом хмурой Павлуши, замершей на пороге гостиной:
– То, может, все ж чаю, Миланонька?
Ясно. Подслушивала. Стыдно как.
Хотя уж ей-то чего стыдиться? Не уводила она чужих мужей. Не уводила.
– Я поговорю с ним, когда вернусь. И когда он вернется, – охрипшим голосом и как-то отстраненно произнесла Милана то ли вездесущей домработнице, то ли себе.
Да. Она с ним поговорит, она ведь решила. Просто разговор будет о другом. Пускай чешет к своей Аньке и не пудрит ей мозги. Или то, что у нее называется мозгами. Олекса прав, бедовая. Совсем бедовая, ничему жизнь не учит.
– А что с ним разговаривать! – вскипела Павлуша, потом остановила себя, вернула лицу спокойное выражение и добавила: – Пойду. Отбивными займусь. К ужину.
И исчезла из поля зрения, тем самым включив и Милану.
Та шустро поднялась из кресла и рванула к себе. Нужно сосредоточиться на небольших задачах, чтобы однажды сделать большое. Мало-помалу – и до большого доберется. А пока хотя бы с платьем на завтрашнее афтерпати разобраться. Ведь ничего не произошло. Ничего нового, все уже было. Она влюбилась – рассосется само. Зря только Олексе рассказала, тревожиться будет, а ведь не о чем тревожиться.
Остаток дня прошел на автомате. Она словно бы оглохла к собственным переживаниям, затолкала их так глубоко, как только можно, лишь бы не думать, и каждую секунду уверялась все сильнее – ерунда, непоправимого не случилось, перемелется. Назар строчил ей сообщения целый день, она сорвалась лишь однажды, под вечер, и ответила: «Прости, я занята», – чтобы получить в ответ: – «Понял, отстал, до завтра».
И за ужином слушала болтовню сына, которому отец уже успел рассказать про экспедицию, в которую выпрашивал Даньку с собой. Данила же долго не сомневался, как только отец предложил – схватился за эту идею и теперь, кажется, ею и жил – рассказывал что-то там про геодезию, то, что успел нахватать от Назара, и то, что вычитал сам.
– Только не вздумай задвигать математику! – вяло напомнила Милана.
– Да как тут задвинешь? Папа контролирует! – рассмеялся Данила в ответ, а Павлуша снова выразительно хмыкнула, но ведь нельзя было не признать того, что наличие Назара в их жизни положительно сказывается не только на Данькином настроении, но и на дисциплине… и на успеваемости. Математика раньше была непролазной и непроглядной черной дырой, а несколько занятий с отцом – и мальчик постепенно вникал. Будто Шамрай нашел, где те отсутствующие кирпичики, без которых невозможно сложить общее понимание предмета.
Спала Милана плохо. Ворочалась, просыпалась, глядела на часы, потом перечитывала их с Назаром переписку и думала, что почему-то совсем ничего не чувствует. Ни боли, ни разочарования, ни горечи. Лишь все ту же оглушенность, что и днем, даже оставшись наедине с собой. И боялась момента, когда накроет. Вдруг совсем невыносимо? Она помнит, что такое невыносимость, но ведь тогда она потеряла все, а сейчас – ничего не теряла. Может быть, только кусочек собственного сердца, но что такое сердце, когда Назар не на сердце ведется? Ни тогда, ни теперь…
В самолет она садилась спокойной и собранной. Перелет был недолгим, успела только выпить кофе, раскрыв книгу на коленях и начав ее читать. Смыслы улавливались довольно легко, а значит – все в порядке. И по трапу она спускалась в солнечный день под ясным итальянским небом пряча глаза за темными стеклами очков с широкой улыбкой на губах – ведь все хорошо! И вот там, на трапе, в тот же миг и поняла: ей и правда невыносимо. Больно, страшно и горько. Потому что мечта разбилась в очередной раз, как глиняная макитра, которую вчера вечером с полки сбил Грыць. И ей так жалко стало этой макитры, одной из первых попыток что-нибудь мастерить. И ей так жалко стало себя.
Потом была встреча с агентом, заселение в гостиницу, обед с Фабианой – старой приятельницей и владельцем дома моды, чьим лицом Милана когда-то была. А вечером в Центре модных показов на улице Гаттамелата открытие и показ коллекции купальников родимого бренда, сделавшего Милану Брагинец – топ-моделью. Потом праздник стихийно перекинется на улицы города, а еще позднее, во время афтерпати, для которого Милана так настойчиво выбирала платье, она наконец наткнется на Давида. Он легко улыбнется ей, будто бы не было их размолвки, и скажет:
– Привет! Я приехал к тебе.
И вот чего же ей надо?
