Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

18

После короткого скупого приветствия Данька промчался мимо них, будто за ним гнались черти и, шумно топая ногами, скрылся на втором этаже. Дверь хлопнула, и они с Миланой, в немом недоумении проводившей сына взглядом, остались одни посреди прихожей. Он все еще не выпускал сумку. Она – скрестила на груди руки. Закрывалась. Защищалась. Кажется, похудела, побледнела, стала какой-то прозрачной, будто существо бесплотное… Назар набрал побольше воздуха в легкие и на выдохе выдал:

– Надо поговорить, срочно.

– Что у вас случилось? – озадаченно спросила у него Милана.

– Я рассказал ему правду, почему меня не было.

– В смысле? – непонимающе качнула она головой. – Где не было?

– С вами – не было! – Назар прижал перебинтованные пальцы к глазам и устало растер физиономию. – Я сказал ему правду… я и тебе хочу сказать. Должен. Уже давно должен.

– Ну да, не мешало бы… – мрачно буркнула Милана. – Всем было бы легче.

– Пойди успокой его, я буду тебя внизу ждать… В сквере, хорошо? Не хочу Даньку бесить своим присутствием.

Она, словно зачарованная его решительностью, послушно умчалась за сыном, чтобы увидеть в его комнате почти идиллическую картину. Грыць, выпущенный Данькой из вольера, вольготно расположился в кресле, терзая очередную игрушку, а его хозяин деловито разбирал рюкзак. На вопросы Миланы Данька отвечал односложно, и все, чего ей удалось добиться, это что «он потом все расскажет». Но когда она уже выходила из комнаты, мальчик вдруг ринулся за ней, быстро обнял и взволнованно прошептал:

– Ты самая лучшая!

Его шепот звучал у нее в ушах, когда она выскакивала из подъезда. В лицо ей ударил порыв холодного воздуха. У нее защипало глаза.

– Это от ветра, – пробормотала она, набрасывая на голову капюшон, и оглянулась.

Назар сидел на скамье чуть поодаль, в самом начале сквера, ветер трепал его черные густые волосы, воротник куртки – приподнят, в пальцах – сигарета. Он глубоко затягивался, чуть сощурившись и глядя в небо. Они с Данькой вернулись засветло, но сейчас уже облака тронула розоватая пелена заката, хотя солнце все еще боролось с подступающей ветреной ночью.

Потом, будто почуяв ее появление, Назар опустил взгляд, увидел, как к нему подходит Милана. Вскочил, сделал шаг навстречу, а когда приблизилась, так бестолково, так глупо спросил:

– Дым не мешает? Или погасить?

– Неважно, – отмахнулась она, поеживаясь и пряча руки в карманах. Точно также как утром это делал Данька. – Что ты хотел рассказать?

Шамрай кивнул. Посмотрел ей в глаза и, отделяя каждое предложение короткими паузами, проговорил:

– Я хотел рассказать, что я не женат. Никогда не был женат. И тем более, никогда не собирался жениться на Ане.

Ей потребовалось время, чтобы понять услышанное. С каждым ударом сердца она почти физически ощущала, как привычный мир вокруг нее изменяется до неузнаваемости. Когда он был кривым – тогда или сейчас? Она же все слышала своими ушами! Всегда была уверена, что он просто выбрал не ее! Но если это не так, то что вообще тогда случилось? Почему он выбросил ее из своей жизни?

Чувствуя, как продолжают слезиться глаза, Милана нашла в себе силы устоять на ногах и выдохнуть:

– Но ведь у вас есть ребенок.

Его губы сжались в нитку. Взгляд – прямой и упрямый – удерживал ее взгляд. И, словно в секунду просканировав ее состояние, Назар уселся на лавку, не спрашивая, но тем самым словно безмолвно предлагая устроиться рядом. Она и без того с трудом справлялась с накатывавшей паникой, а тут рухнула безо всяких сомнений или игры на нервах. С собой бы совладать.

Между тем, он кивнул и как мог сдержанно заговорил, хотя внутри дребезжало и дергало что-то такое, что не давало лишнего вздоха сделать.

– Да. Ребенок есть. Больше ее, чем мой, наверное… Он старше нашего Данилы на пару месяцев, но я тебе не изменял, ни разу, мне бы в голову не пришло… У меня с ней один раз было, мы с тобой еще не общались совсем. Ты меня тогда в клубе отшила, я напился, а она увезла меня к себе домой. Я был уверен, что у меня нет шансов тебя завоевать.

– А потом, вместо того, чтобы приехать ко мне, ты обсуждал с ней… – зло выкрикнула она и прикрыла глаза, делая глубокий вдох. Второй, третий. И проговорила спокойнее: – Я видела… вернее, слышала… Она была в твоем доме. Я слышала, о чем вы говорили. Я слышала, как вы говорили о вашем ребенке.

– Ты приезжала? Тогда? – дернулся Назар. Сердце его сделало какой-то немыслимый кульбит, от которого его самого с силой тряхнуло. Он схватил ее за локоть больной ладонью и повторил: – Ты была у меня?

Она растерянно молчала некоторое время. Вдруг ярко вспомнился вечер в клубе. Рассказ рудославской звезды бокса, уверенность Миланы в том, что все это происки Стаха, Назар со своим нелепым признанием. Вот она на танцполе под слепящими лучами дискошаров, вот Кречет, свирепо врезающийся в ритмично движущуюся толпу. И семенящая за ним Анька…

Милана поморщилась, прогоняя видение, а после совершенно некстати спросила:

– Что у тебя с рукой?

Он, будто пьяный, перевел взгляд на ладонь, рассеянно мотнул головой и снова посмотрел в ее лицо. В отличие от движений, глаза его были острыми, упорными, жаркими.

– Ты приезжала, – повторил Назар уже твердо, не спрашивая. – Приезжала, но мы не увиделись. Потому что ты застала у меня Аню, так?

– Я приезжала к тебе, а не к вам, – обреченно отозвалась Милана. – И уж тем более я не собиралась вмешиваться в ваши дела.

– Я тоже к тебе приезжал.

– Когда? – вскинулась Милана.

– Мы поссорились… ну по телефону, помнишь? Я тебе такой фигни наговорил тогда.

Она усмехнулась. Переживать заново было неприятно.

– Фигни? – язвительно переспросила Милана. – А мне вот просто интересно. Ты Аньку между делом, пока за мной бегал, ребенком обеспечил. А шлюха – я. Причем, кажется, до сих пор, да?

– Нет! – горячо воскликнул он, неожиданно для нее краснея. Или это солнце, оседая на землю, давало такой свет? – Нет же, Милан! Это не так! И не до сих пор! Я сразу же поехал в Кловск, дозвониться не получалось, ты трубку не брала. А когда приехал по тому адресу, что ты оставила, там… понимаешь, там мужик был… живописный такой, в трусах, языком человеческим разговаривал… я уже не помню, что он мне наговорил, но получалось, что ты с ним жила в той квартире. Ну я его и приложил.

– Какой еще мужик? – охнула она и возмущенно заявила: – Там не могло быть никакого мужика!

– Да я знаю, что не могло! С недавних пор – знаю. Ты лучше скажи, какого черта ты мне ни разу не сказала, что к тебе Стах приставал?

Милана крупно вздрогнула, всем телом, будто напоролась на что-то мерзкое, и хмуро ответила:

– Я прекрасно видела, что он для тебя значит. Я не хотела, чтобы ты ссорился с ним из-за меня. И вообще, при чем здесь Стах?

– Я должен был узнать об этом тогда. Тогда, понимаешь? Я бы уехал сразу, я бы нашел способ уберечь тебя… я не знаю, как сложилось бы после, может, однажды я все равно накосячил бы настолько, что ты бы не стерпела, но по крайней мере не было бы всего, что ты пережила… – Назар сглотнул и опустил глаза. Его дальнейшие слова прозвучали тихо: – Этого мужика они с твоим отцом подстроили. А я из-за этого сорвался.

– Как это?

– Мать твоя сказала. Тебе съемку организовали, а его в квартиру впустили. Это дядя Стах придумал.

– И ты поверил…

Назар замолчал. Сигарета в его пальцах догорала. Он последний раз затянулся и отбросил бычок в урну. Что тут ответишь? Поверил, да. Он поверил. Рад бы сказать, что нет, что временное помутнение, что потом передумал, но он же поверил. Она это уже сейчас знает. И знает, что он не соврет.

– Я себе потом придумал, что ты меня наказать решила, что я медлил… и за то, что тебе наговорил про тот дурацкий журнал, – ровно произнес Назар. – Искал оправдания какие-то. Причины. Мне все не хотелось думать, что это конец.

– Но я же звонила тебе, – сдержанно сказала Милана. Скопом сейчас вспоминалось все, что казалось давно забытым. И она не знала, чего хочет сильнее – плакать или отвесить Назару тумаков. – Я несколько месяцев обрывала телефон. Олекса ругался, а я звонила, как ненормальная. Это же ты не отвечал. Ты отрезал!

Нет, никакой это был не закат. Назар точно краснел. Она отчетливо видела, как он, больше не прячась за сигаретой, попытался спрятать от нее взгляд и коротко ответил, точно так же пряча эмоции.

– Меня закрыли тогда. В СИЗО. Те месяцы я провел в СИЗО. Там особо не поговоришь по телефону.

– Как в СИЗО? Почему?!

– Мужики на клондайке стрельбу устроили, одного ранили, спасибо, что не насмерть, а у меня дробовик был с собой, ну и спихнули это все… хотя там каждый первый со стволом тогда ходил. Но меня на чей-то телефон сняли. Это почти сразу случилось, как я у тебя был, сгоряча хватанулся за ружье… но я не стрелял, Милан. Ну, только в воздух. Кулаками кого-то проучить – это одно, но в человека я бы не стрелял, понимаешь?

Перед взрывами всегда тихо. Сейчас, в тишине, установившейся на несколько мгновений, она смотрела на него своими пронзительными глазами, полными непролитых слез. И пыталась осознать.

Стрельба на клондайке. Ружье. СИЗО. Вот его – в СИЗО?! Этого дикого лесного человека, похожего на редкую хищную птицу – в СИЗО? Они с ума посходили? Или пытались свести с ума его? Как такой, как Назар, мог там находиться? Как он мог там выжить? Как его не сломали?

Взгляд ее ожесточился и за этим последовал взрыв.

– Понимаю. Я другого не понимаю, – зло выдохнула Милана, – они что, не могли тебе адвоката найти, чтобы ты там не торчал? Стах, Анька твоя, друг-мент. Разве это так сложно?

– Ну Лукаш меня и задержал… он был уверен, что это я того доходягу чуть не прибил. По его волшебной логике кто в больницу привез, тот и виноват. Анька мне пироги в СИЗО тягала, хотя бы сокамерники отъелись. А Стах… он типа пытался… а еще Стах дал мне слово что тебе сообщит… Я ведь ждал. Каждый чертов день там ждал, вдруг ты приедешь, если узнаешь.

– Я не знала. Он ничего мне говорил. Но неужели ты правда думал, что я знаю – и не приезжаю?

– Я верил Стаху. Верил, понимаешь? Я ему всю жизнь верил, он же нам помогал… Он и тогда адвоката нанял, но даже про залог договориться не получалось. А потом он сказал мне, что ты с кем-то встречаешься и что твои родители просят нас не беспокоить тебя. И я… я подумал, что они правы были. У тебя же семья не рядовая, а тут я, почти ЗэКа. Думал, лето погуляла и прошло, вернулась в свою жизнь. Я верил Стаху. Каждому его чертовому слову.

– И зачем, по-твоему, я звала тебя скорее приехать, а? – хмыкнула она и отвернулась. Все-таки плакать хотелось сильнее, чем драться.

Назар видел ее состояние. Пальцы зудели коснуться ее, прижать к себе, дать ей выплакаться, сколько нужно, если это поможет. Но сегодня он – последний человек, который способен ей помочь справиться. Поди не подорожник, чтобы к ране прикладывать. От него скорее гноиться начнет после всего, что он натворил.

Ветер становился совсем ледяным. И ему было страшно, что она простудится. Может, и зря он все это затеял.

– Стах сделал тебе что-то еще, кроме того, о чем я знаю? – спросил Назар, стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы не выдать собственного бессилия. – Обидел? Принудил?

– Как посмотреть, – пожала плечами Милана. – Если бы он не придумал себе какую-то несбыточную фигню, то все было бы иначе.

– В первую очередь я, да? То, что я сказал тебе тогда. Как наказал за то, в чем ты не была виновата.

– Мы потеряли очень много лет…

Никогда он уже не увидит, какой она была, когда ходила беременной. Никогда не узнает, каково это – завязывать шнурки на ее ботинках, потому что она не может наклониться из-за живота. Голоса Даньки не услышит, когда его только привезли из роддома. Не почувствует его молочного запаха. Не научит его плавать. Не узнает Миланы, восторженной и вдохновенной, получившей первый серьезный контракт. Не разделит с ней тех минут, которые стали важны для нее. Они потеряли очень много лет. Он потерял.

А в ее глазах – слезы. От ветра. Конечно же, от ветра, трепавшего пряди волос, выбивавшихся из-под капюшона и падавших на лицо.

Блеснула на щеке влажная дорожка. Ему на секунду показалось, что она так сразу и превращается в лед, хотя до зимы еще далеко. Холодно. Как же ей холодно.

Назар медленно протянул руку и, как завороженный, дотронулся пальцами до ее лица, стирая слезинку. Отнять не сумел. Замер, поймав ее взгляд.

– Мне даже в страшном сне присниться не могло, что ты все это время считала меня женатым.

– А что еще мне было думать? – вздохнула она и потерлась щекой о его ладонь – теплую и, что бы между ними ни случилось, такую родную. Ощутив это ее движение, он едва верил себе. Боялся поверить – так часто обманывался. Сглотнул. И прошептал, не позволяя себе загореться, но и руки не отнимая:

– Все никак не мог придумать, как про сына тебе признаться, чтобы ты не решила, что я гулял.

– Ну я пока и не решила, как относиться к этой истории.

– Не веришь?

– Она же сейчас тоже живет в Кловске?

– Кто?

– Анька твоя!

– А это откуда знаешь?

– Лично от нее. Она в гости являлась, видимо, по-семейному. Павлуша потом никак в толк взять не могла, как не разглядела в тебе такой двуличности. Заявила, что больше на порог тебя не пустит, если ты посмеешь заявиться. Еле уговорила ее ничего не говорить Дане.

Назар резко убрал ладонь от ее щеки, и взгляд его озаренно вспыхнул.

– Перед твоей поездкой в Милан?

– Да.

– Черт. Урою, – скрежетнул он зубами, а потом замер. Будто впервые увидел что-то очень большое. Очень важное. Слишком важное и слишком большое, чтобы не заметить. Как если бы они оказались сейчас друг перед другом чистые, мягкие, без брони. Как дети. Как когда им было по двадцать лет. Как когда солнце на мгновение сверкнуло зеленым, чего почти никогда не бывает. И вряд ли можно увидеть еще хоть раз.

– Иди ко мне, – прохрипел он и, не дожидаясь ее реакции, сгреб руками и притянул к себе, давая ей наконец тепло, в котором она нуждалась.

Милана послушно устроилась в его объятии, словно в этом не было ничего неожиданного, словно только так и надо, и негромко спросила:

– Данька обиделся на тебя?

– Да. Ему дерьмово, очень, – проговорил он, ткнувшись носом ей в капюшон. Туда, где пахло ее волосами и парфюмом. – Не подпустит. Но это надо было сказать.

– Ты сможешь до него достучаться, – возразила Милана, с удивлением понимая, что слишком давно не чувствовала себя так спокойно, как сейчас рядом с Назаром. Она едва не заурчала довольной кошкой, но вместо этого с улыбкой сказала: – Если, конечно, снова не накосячишь.

– А до тебя? До тебя я смогу достучаться?

– Ну если не накосячишь, – совсем развеселилась она.

– Смешно тебе?

– Смешно. Ты смешной.

– Ладно. На мать не злись, хорошо? Если бы она не призналась, я бы еще долго… косячил.

Милана чуть отстранилась и посмотрела Назару прямо в лицо.

– Ты точно не женат на Аньке? – спросила она, прищурившись.

– Мне тебя в церковь сводить, чтобы поклясться? Или достаточно паспорта?

– И не был?

– Ни на Аньке, ни на ком другом. Ни разу.

– И как только Ляна Яновна это терпит.

Его объятие разом сделалось будто окаменевшим, движения, до этого чуть хаотичные, замерли, дыхание – прервалось. Милана чувствовала только тепло, исходившее от его тела, и стук сердца – то колотилось слишком сильно, как будто он очень долго бежал.

– Мама не терпит. Мама умерла давно, еще тогда… не выдержала. Из-за меня, когда меня арестовали.

– Прости, я не знала, – прошептала она и ткнулась губами ему в шею, туда, где в такт сердцу сильно билась жила.

Он снова вздохнул. Теперь уже громко, глубоко и как-то… спокойно. Чуть отвел в сторону голову и внимательно посмотрел прямо в ее глаза. Они были такими же серыми и вместе с тем яркими, как он на всю свою жизнь запомнил еще в юности. И теперь совсем не казалось, что она замерзла. Одновременно с родившейся в его голове дерзкой и правильной мыслью, что он умрет, если не поцелует ее сейчас, появлялась еще одна, другая, объемная, реальная, как женщина в его объятиях: это никогда не было иллюзией, это никогда не было выдумкой, это никогда не было сказкой, это была вся его жизнь – в ней. Она всегда ему предназначалась, как и он был предназначен ей, хотя они не должны были встретиться, не могли пересечься, ничего общего у них не было – слишком разные, как из двух отдельных миров. И все-таки мир они чувствуют одинаково. Он безошибочно угадал это когда-то в юности, в тот момент, когда увидел. И он знал об этом теперь. Она права: они потеряли бесконечно много лет. Но ведь эта минута стоила многих лет. Раньше у него не было и ее. Ничего не было.

Он убрал волосы с ее лица, поглаживая бархатистую прохладную кожу. А когда коснулся пальцами ее губ, раздирая тишину, замершую между ними, в кармане куртки взорвался рингтоном телефон, заставляя вздрогнуть и отстраниться от неожиданности.

– Вот черт! – ругнулся Назар. – Что не меняется, так это кайфоломы. Я отвечу?

– Только пообещай, что ни на какие дела сегодня ты не подпишешься, – проворчала Милана.

– Обещаю, – зачарованно улыбнулся он и, продолжая ее разглядывать, вынул смартфон, мазнул пальцем по экрану, не разбираясь, что там за номер, поднес его к уху, и еще через секунду улыбка застыла на его губах, как приклеенная, потому что он продолжал ее удерживать на лице силой. Только бы Милану не испугать, потому как сам – будто покойника услыхал.

«Покойник», впрочем, голосом скорее живым, чем потусторонним, бодро выдал:

– Ну, здравствуй, племянник! Ты прости, что беспокою в такой момент, самому неудобно вас прерывать, уж больно картинка мелодраматическая получилась у вас на этой скамейке. Нет, нет, ты головой-то не верти, а главное вверх не поднимай, а то и лярва твоя догадается, какая птичка над вами летает! А зачем нам ее догадливость сейчас, да? Это дела между мной и тобой, ее не касаются. Я ж не виноват, что другой любящей родни, кроме тебя, у меня нет, а помощь ай как нужна.

На то, чтобы справиться, Назару понадобилось несколько мгновений. Реакция тела опередила реакцию, происходившую внутри головы – он улыбнулся еще шире и накрыл Миланкину ладошку больной рукой, согревая пальцы.

– Да, момент ты выбрал неподходящий, тут прав, – ответил он. – Что там у тебя?

– Молодец, соображаешь. В общем, слушай внимательно и запоминай. Сейчас и твоя девка, и твое отродье у меня постоянно на виду. Ты не знаешь, где я, а я всегда знаю – где они. Каждую минуту могу тебе расписать, если хочешь. А руки у меня длинные – из любой дыры дотянуться могу. Помнишь же, как я дичь стрелял. Сейчас Милана – дичь, понятно?

– Понятно. От меня что надо?

– Помочь мне убраться подальше ко всеобщему удовольствию. Но на это деньги нужны. Мои счета арестованы, из страны уйти без гроша я не могу. А материальное обеспечение для безбедной старости мне как пенсионеру положено, так? И я о том смолоду думал. В общем, деньги припасены, в Рудославе. Но там ментов нынче пасется многовато, так что доставать тебе. Времени у тебя, чтоб добраться, – до завтра. Телефон держи рядом – буду давать инструкции. И не вздумай привести за собой полицию или кому-то сказать. Повторяю: Милана каждый день у меня на глазах. Одно неверное движение – и нет Миланы. Или, может быть, Данилы. Тебе из них кого потерять жальче, а?

– Я тебя услышал.

– Ощетинился? Зря. Бабы тебя погубят, Назар Шамрай. Но это уже точно не мое дело. Не перезванивай, сам наберу. До созвона.

– До созвона, – эхом отозвался Наз, но этого Стах уже не услышал. Отключился первым.

И короткий гудок, возвещающий об окончании вызова, отозвался в нем взрывом. Он все еще сжимал пальцы Миланы. И не замечал, как сильно пульсирует в ладони от напряжения.

– Ты замерзла совсем, – хрипло сказал он.

– Нормально, – отмахнулась она и озабоченно спросила: – Что-то случилось?

– Да. Мы уехали на сутки раньше, а там без меня беда приключилась. Придется в ночь ехать… неважно. Ты очень красивая сейчас, ты знаешь об этом?

– Ты же пообещал, – нахмурилась она.

– А я и не сегодня. Я в ночь. После того, что произошло с Даней, я все равно не смогу остаться у вас. Ты же это понимаешь, да?

– Даже если и так, мы могли бы поехать к тебе, – подалась она к нему. – Ты, между прочим, ни разу не приглашал нас в гости. Кого-то все-таки прячешь?

– Кошку, – прошептал Назар, прижимая ее к себе крепче. И осторожно оглядываясь по сторонам в поисках источника опасности. Но отовсюду на него смотрели только черные провалы между ветвями деревьев и фонари, зажигающиеся над головами. Это было отвратительно. То, что Стах видел. Видел самое сокровенное. И он бы охотно сгреб Милану в охапку и уволок в подъезд, только бы с глаз этого извращенца, но и сделать ничего не мог. Оставалось только болтать. Да он и болтал какую-то дичь, не целуя ее, хотя чувствовал – она хочет. Она очень хочет. – Ее зовут Марта, она была совсем не котенком, когда прибилась ко мне. А сейчас так вообще карга. Я вас позову, вас обоих и даже с Грыцем. Но сейчас мне правда придется уехать. Там авария, вроде, кто-то пострадал… мне нужно с инженером связаться, охрану труда подключить, собрать специалистов. Не получится по-другому сейчас.

Она вздохнула. Некоторое время молчала, не желая разрывать их объятие, в котором ей было уютно. Чувствовала, как в ней нарастает волнение от того, что очень скоро придется расстаться, когда они только-только разобрались в себе. Кажется, разобрались. Но по крайней мере, ей стало куда легче дышать после этого разговора.

– Я тогда пойду к Даньке, – облизнув губы, шепнула Милана. – Попробую с ним поговорить.

– Попробуй. Но решения пускай принимает сам, ладно?

Дождавшись ее кивка, Шамрай поднялся и взял Милану за руку. Ее движения были чуть суетливые, немного робкие, а он и сам бы мог позволить себе робость и суету, если бы не понимание, что сейчас ему подбивать итог. Итог всей его прошлой жизни – с матерью, со Стахом, с собой. Когда она встала, ветер сорвал с головы капюшон. И он не отказал себе – прижался губами к макушке, вскинув глаза к небу…

… ну здравствуй, дядя Стах. Хорошая у тебя птичка. Зоркая. Как это Костя пропустил только…

Над ними кружил квадрокоптер, шум которого перебивали звуки с проезжей части. Не так, чтобы слишком высоко – все как на ладони. Был бы с собой дробовик из-под сиденья минивэна – коптеру бы каюк. Но у Назара уже слишком давно не было совсем никакого оружия. Извел все.

Он ухватил Милану за руку и повел к дому, продолжая что-то болтать. Уже у подъезда, под козырьком, когда остановились перед входной дверью, он еще раз взглянул на нее и тихо спросил:

– Что ты планируешь делать завтра?

– Ты мне компанию все равно не составишь, – включила свой привычный режим принцессы Милана, – поэтому завтра пойду днем в бассейн, а вечером в клуб. Так и знай!

– Господи… ты так и бегаешь по танцулькам?

– А с чего мне дома сидеть?

– А если дома буду я?

– А тогда и посмотрим!

– Я вас больше не подведу. Я приеду послезавтра и буду с вами.

Она вскинула на него глаза и, вмиг став серьезной, сказала:

– Я очень хочу тебе верить, Назар. Правда. Нам всем это нужно. Но лучше не обещай всего и сразу.

Назар помолчал. Понимал ее слишком хорошо, чтобы спорить. Когда-то она была его невестой. Недолго, но была. И что бы там ни было, а он не сдержал ни единого слова. Опустив глаза, он снова коснулся ее ладони.

– Я никогда не говорил тебе. Спасибо за сына, Милан.

– Какой же ты все-таки болван! – фыркнула она и больше не думала, не позволила себе думать – потянувшись к нему, обняла за шею и коснулась губами его губ. Его шевельнулись в ответ. Это было иначе, чем тогда, под ее дверью, когда спешно, почти случайно. И это было иначе, чем в Милане, когда он навязывал ей свои прикосновения. Иначе, чем он помнил. Иначе, чем тысячу лет назад, на заре мира, когда солнце было зеленым.

Он целовал ее со всей нежностью, на которую, оказывается, был способен. Он ласкал ее каждым узнающим заново движением. Он изучал ее и словно впечатывал – и в нее, и в себя – этот поцелуй. Короткий, потому что время слишком быстро бежит. Долгий – потому что оторваться сил не было.

На щеках ее он все-таки чувствовал слезы. И ощущал, как она трепещет, прижимаясь к нему, будто тоже всю себя в нем хочет запечатлеть. Вот как от нее, такой, уйти? Как? Как?!

Шамрай замер. И медленно отстранился. Первым, потому что он должен был.

После провел ладонью по ее лицу – стирая с него жар и желание.

И подтолкнул к подъездной двери, одними губами проговорив: «Иди, я скоро приеду».

«Я скоро приеду». Пусть для нее это будет скоро. Для него – пусть будет мир, в который он вернется…