Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Я упорствую так же, как и вы, – в тон ему ответила Милана. – И продавать я вам ничего не буду. Вы зря приехали.
– Ну почему же зря? Тебя вот увидел, какая ты стала. Мы плохо закончили, зачем доводить до еще худшего?
– А есть еще куда хуже?
– Всегда есть куда хуже, – процедил Стах. – К примеру, займешься своим Финкой Беллавистой, а на голову напасти сыпаться начнут. То несчастный случай с рабочим на стройке, то комиссия какая-нибудь докопается, а то и вообще – пожар и все деньги прахом пойдут. И это я еще по верхам. Потому подумай хорошенько, прежде чем отказывать пожившему человеку со связями, нужны ли тебе такие неприятности.
– Ваши угрозы не заставят меня продать вам землю, Станислав Янович, – спокойно сказала Милана. – Поэтому повторю, что вы зря приехали. А чтобы меня увидеть – проще в интернет заглянуть, чем тащиться за сотни километров.
– Ничего не заменит живого общения, – ядовито выдал он. – И я не угрожаю, я пытаюсь уберечь. Тебя, твои бабки и… твою семью.
– Спасибо за заботу, – кивнула Милана и поднялась. – Но все эти годы я неплохо жила без нее, проживу и дальше.
И она, не оглядываясь, вышла из беседки. С каждым ее удаляющимся шагом, все сильнее натягивало его грудную клетку раздувающимся комом, пока он не понял вдруг, что и не дышал, пока она пересекала двор. А едва понял – ком вскрылся, оказавшись пузырем с тонкими стенками, внутри которого – гнев, уязвленность, боль и ненависть. За прошлое. За настоящее. За то, что она так и не получила того, на что заслуживала, будучи единственной причиной и следствием несложившегося.
Не женщина, а ходячее, живущее на земле и дышащее с ним одним воздухом напоминание о том, что он так и не угнался за собственной жизнью, потеряв там, где думал найти. Не жизнь. Осколок от жизни. Тогда, после ее ухода, внешне он успокоился довольно быстро, потому что сумел заставить себя даже имя в мыслях ее не упоминать. Блядь. Он звал ее блядью. И так отдалял от себя все сильнее. Упорная, она приходила к нему ночами, когда спал. Будила, улыбалась и ускользала неуловимой тенью. Он вставал и шел следом, все ускоряясь до тех пор, пока не пускался в бег. Он гнался за нею сквозь мглу и дождь по глухому и черному лесу, мимо вырытых под ногами янтарных копей, похожих на могилы, мимо других, таких же, как она, теней. Мимо отца и матери, мимо Ляны и Мотри, мимо Мити, мимо Ирины, и тогда уже не знал, бежит он за ней или от них – мертвых. А когда наконец настигал, касался ее плеча, чтобы развернуть к себе, то она исчезала, и он оказывался на самом краю пустой ямы, в которую почти что падал. И просыпался уже по-настоящему в тишине и одиночестве, будто в склепе. Включал ночник и долго еще не мог уснуть.
День начинался сначала. Он был уверен, что все забыл и даже в мыслях не упоминал. Уговор дороже денег, даже если уговор с собой.
Через несколько месяцев после того, как Назар покинул Рудослав, так и не удержанный им рядом с собой даже обещанной долей в их предприятии и не принявший ни копейки помощи, хотя тогда Стаху казалось, что он от всего сердца хочет помочь, ему вспомнилось о собственном прежнем желании завести ребенка. Возможно, так он мог бы договориться с совестью. Еще через год это его желание исполнилось.
Адам Станиславович Шамрай родился в кловской клинике полностью доношенным младенцем с… тяжелым пороком сердца. Следующие несколько лет Стах не вылезал из больниц, пытаясь вытащить Адама из цепких лап смертельного недуга. Болезнь они победили. По крайней мере, сейчас мальчик мало чем отличался от своих сверстников, разве что был чуть более слабым и его физические нагрузки строго контролировались. Жил Адам в Варшаве, учился в прекрасной закрытой школе, а заботился о нем целый штат людей. Стах думал перевозить ли его сюда до последнего времени, пока собственное здоровье не накрыло. Потом размышлял, не переехать ли самому – вместе с ним в какой-нибудь Лондон. А теперь вот.
Женщина отстукивает шаги каблуками по асфальту по направлению к крыльцу. А он ее не-на-ви-дит за то, что ей так легко жить, за то, что она разрушила то хорошее, о чем он мечтал. За то, что и сейчас она, если захочет, то может запросто перекрыть ему кислород. И за то, что так и не сбылась. Семью его разрушила – и не сбылась. А он даже сдачи не дал, оставил этот долг прошлому, вот она и уверовала, что победила.
Милана еще не успела скрыться в подъезде, когда Станислав Янович выдохнул из себя вместе со всей переполнявшей его гнилью – гнев, уязвленность и ненависть. И крикнул ей вслед:
– Передавай привет сыну и матери! Зря мы все же не породнились! Нам было бы хорошо вместе!
6
Как известно, преступники всегда возвращаются к месту преступления. И неважно, в чем именно оно состоит – убийство, воровство, мошенничество или даже такое маленькое как нарушенное слово. Маруся вот обещала себе взяться за собственный рацион, но обстоятельства и голод – были сильнее ее. И в особенности в том, что касалось мяса. До появления близнецов ее обмен веществ был вполне себе шустрым, как и она сама. Но роды внесли некоторые коррективы в функционирование организма, и теперь вся шустрость, отмеренная ей небесами, выплескивалась на Диту и Виту Лексеевных. Для пищеварения уже ничего не оставалось. И, как часто стенала Маруська, если бы не девочки с их скоростями, наверное, она бы уже была пятидесятого размера.
Впрочем, жаловаться ей было грех. Выросла она всего-то на пяток килограммов, что глазу было не сильно заметно, зато мягкости и аппетитности у нее прибавилось. Да и Лекса по жене с ума сходил.
И тем не менее, поглощая свой обед в небольшом кафе недалеко от салона, Маруся счастливо жмурилась, едва ли не мурчала, но периодически выдавала сакраментальное:
– Сегодня я точно без ужина!
– Всегда можно придумать что-то легкое, – улыбалась ей Милана, уплетая Цезарь с морепродуктами. – Или пошли со мной в фитнесс-клуб. Сколько я тебя уже зову! Тренер составит тебе персональную программу тренировок.
– Некогда мне по программам тренироваться. Дети, работа, дом, Олекса… и ты же знаешь, я совсем не приемлю нянек или домработниц. И вообще посторонних женщин в нашем доме.
– Ну тогда выбирай, что тебе подарить – велотренажер или беговую дорожку.
– Лишний повод для травматизма Диты или Виты? Или обеих сразу! – хохотнула Маруська. – Когда Даня был маленький, он вел себя как разбойник?
– Знаешь, я бы забеспокоилась, если бы он был тихим и смирным.
– Почему это?
– При его генах – это было бы подозрительным, – рассмеялась и Милана.
– Да уж… – хмыкнула Маруся и потянулась к чайничку с чаем. Налила себе немного уже остывающего напитка и легко выдохнула: – Вообще я иногда думаю, что это хорошо, что они с Олексой так близки. По крайней мере, мой драгоценный муженек пока не просит сына.
– Основательность – второе имя Лексы. Так что мне тоже очень с ним повезло. И Даньке, конечно.
– А как мне повезло, что я вклинилась в ваш тесный семейный кружок. Прямо исключение из правил. Ты знаешь, что твой сын забраковал твоего последнего ухажера?
– Совсем? – вздохнула Милана.
– Ну вроде как. Не нравится ему этот твой… блин, все время фамилию забываю.
– У него еще имя есть, – Милана отставила тарелку и налила и себе чаю, – а про Даньку я догадывалась.
– Давид, да? – исправилась Маруся. – Вы с ним смотритесь, как две кинозвезды.
– А ты поменьше соцсети мониторь.
– У меня муж – причесывает весь шоубиз и пару политиков. Так что руку на пульсе держит он, а не я. Я держу только пен. Показывал мне фотографии с аукциона, вы там вместе. До кольца еще не дошло?
– Не дошло.
И чем дольше не дойдет – тем лучше. Замуж за него Милана не стремилась, значит, придется отказывать и заканчивать эти отношения, которые были ей некоторым образом выгодны самим фактом присутствия Коржицкого в ее жизни. Пока они вместе появляются в «свете», ей не грозит излишнее внимание других мужчин. Нет, всегда найдется кто-то особенно настойчивый, которого не смущает наличие «пары». Но по опыту Миланы все это до поры до времени, рано или поздно и самому настойчивому надоедает и он исчезает из ее мира. И все же замуж она больше не собиралась. Не получилось для себя, не сложилось для Данилы. Опытным путем доказано, что это не ее способ существования. В теперешних обстоятельствах самым беспокойным было неодобрение Даньки. Но после памятного совместного обеда они с сыном словно заключили негласный договор. Пока Давид существует вне их дома, Данила не высказывает своего недовольства вслух. Остальное входило в привычку, оттого такая, пусть и мнимая стабильность, ее вполне устраивала. И овцы целы, и волки сыты.
– Ты с ним выглядишь счастливой.
– Ну а чего мне быть несчастной? – улыбнулась Милана. – Он привлекательный, я чертовски привлекательная. Все живы, здоровы.
– Вот это я понимаю, рассуждения взрослой женщины, которая никому ничего не должна! – восхитилась Маруся и потянулась к десерту.
Но не успела «взрослая женщина» найтись с ответом, поскольку вряд ли в ее случае имели место терминология и ассоциативный ряд в которых жила подруга, как совершенно неожиданным образом затрезвонил телефон, лежавший аккурат возле ее руки на столе. А на дисплее высветилось присное «Гал. Петр. Лагерь».
Милана удивленно вскинула брови и ответила на звонок:
– День добрый, Галина Петровна!
– Здравствуйте, Милана Александровна, – услышала она в ответ странно звучащий голос директрисы заведения, где сейчас пребывал Данила. – Простите, что тревожу, но у меня нет другого выхода, это очень срочно.
– Да-да, конечно, – проговорила Милана и нахмурилась. – Что-то случилось? Что-то с Данилой?
И в следующую секунду она поняла, что с тоном Галины Петровны. Она очень явно услышала страх еще раньше, чем осознала смысл сказанного.
– Он… он пропал. Вы только не волнуйтесь раньше времени!
– Что значит «пропал»? – резко севшим голосом переспросила Милана.
– Послушайте, Милана Александровна, возможно, это все просто недоразумение какое-то. Даня сегодня не вышел на утреннюю зарядку перед завтраком. Оказалось, что его даже не было в комнате. Мальчики вспоминают, что после отбоя он вышел… якобы в туалет. А потом они позасыпали. Сейчас его везде ищут, мы подключили полицию и поисковый отряд. Скажите, когда он последний раз выходил с вами на связь?
– И вы только сейчас мне звоните? – взвилась Милана. – О чем вы себе думаете?
– Милана Александровна, повторяю, его ищут. Мы прочесывали территорию базы, это же мальчишки. Он мог вчера с кем-то повздорить или обидеться. Да что угодно могло! Потому не стали тревожить вас раньше. Вы уверены, что со вчерашнего вечера Данила вам не звонил?
– Так ищут, что звоните мне вы, а не ваши пресловутые полицейские! И за столько времени вообще что угодно могло случиться!
– Я не уверена, что было бы лучше, если бы позвонили вам из участка. Весь район на уши поставили. У нас такого в жизни не было!
– Да мне все равно – было или не было! Мне нужен мой сын, а не ваша статистика ЧП. К вечеру я буду у вас.
– Конечно же, Милана Александровна. Только, пожалуйста, пускай дома у вас останется кто-то на случай, если Даня приедет. Вполне возможно, что он с кем-то поссорился и сбежал. С детьми работают, мы скоро все узнаем! Обязательно!
Милана нажала отбой, мгновение отсутствующим взглядом смотрела на Марусю и вскочила.
– Данька пропал, – двинула она бескровными губами, – я еду в лагерь.
– Как пропал? – опешила Маруська, которая все это время смотрела на нее, затаив дыхание и… не хотела верить тому, что слышала. – Что значит пропал? Ему же не три года, чтобы пропасть!
– И взрослые пропадают. А его, получается, со вчерашнего вечера никто не видел. Бред какой-то!
– Этого не может быть! Это же совсем не про Данилу! Набери его!
Милана, будто за соломинку схватившись, кивнула и тут же судорожно набрала номер сына, на секунду замерев между небом и землей, а после как о земную твердь шлепнулась, бессильно мотнув головой:
– Вне зоны… Марусь, я помчалась. Ты тут сама, хорошо?
– Ну конечно же, милая. Ты давай держись! Найдется!
Найдется! Конечно, найдется.
Милана твердила это сама себе, пока выскакивала из кафе, бежала к машине, заводила двигатель.
Найдется! Обязательно найдется.
Данька не может пропа́сть. Пропа́сть – не может. Но когда Милана выруливала на проспект, ведущий к выезду из города, ей вдруг отчетливо вспомнился Стах. С его полунамеками и явными угрозами. И в этот самый момент картинка в ее рваных размышлениях сложилась в единое.
Данька никогда бы сам не ушел из лагеря. Но его могли оттуда увести.
Ребенок – в обмен на кусок земли. Как в их голове складывается такое уравнение? Разве могут живые плоть и кровь быть равными пыли и грязи, пусть и перемешанными с янтарем? Ее пониманию это было недоступно, и она из последних сил старалась сохранить спокойствие и ясность мысли, когда звонила адвокату, чтобы нашел ей хорошего детектива, и разворачивала автомобиль обратно в город. Прежде чем мчаться в лагерь, она должна посмотреть в глаза еще одному ненормальному, помешанному на полезных ископаемых.
Ей казалось, что лифт еле ползет, поднимая ее на двадцать восьмой этаж, где Назара угораздило устроить офис – слишком далеко от его любимой земли. Проигнорировав подорвавшуюся с места администраторшу, Милана влетела в кабинет Шамрая и выпалила:
– Верни мне ребенка!
И черта с два замечала, что за рабочим столом он не один, что там еще Дацюк, удивленно вскинувший брови при виде такой необычной посетительницы. Назар же, секунду назад обсуждавший с ним деловые вопросы, тоже резко позабыл о постороннем человеке, пусть и родном помощнике. Видел только Милану, замершую посреди помещения и глядевшую на него сверкающими светлыми глазами, будто бы ангел мщения. Разве что пылающих крыльев за спиной не хватало.
По пояснице прокатились крупные капли пота, несмотря на включенный кондиционер. И все, что он смог членораздельно выдавить из себя, это:
– Милана? Что ты здесь делаешь?
– Забирайте эту чертову землю! – возмущенно выкрикнула она. – Передай своему Стаху, и пусть он вернет мне ребенка, слышишь?
Назар вздрогнул от ее крика и быстро глянул на Иллариона. Тому пояснять было не надо, он немедленно подхватился и быстро вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. А Назар поднялся из кресла, слыша только, как сердце ухает о грудную клетку. И с горем пополам выдавил из себя:
– Какого ребенка? У тебя есть ребенок?
– Вот представляешь, у меня есть ребенок! – язвительно проговорила она. – И Стах его похитил.
– Да при чем тут Стах? – Назар дернул воротник рубашки, расстегивая верхние пуговицы. Жарко становилось невозможно. Мысли в голове держались плохо, ни одной не успел уловить, как птицы… А потом одна таки грюкнула, будто током: – Нахрена Стаху твой ребенок?!
Это вместо: твой? мальчик? девочка? сколько лет? наш? – которые теперь бились в горле, так и не озвученные. «Ветром надуло», – едко подбросила память, и он поморщился.
– Нахрена?! – выкрикнула Милана следом за ним и не сдержалась, всхлипнула. Подбородок предательски задрожал, и она глухо проговорила: – Он приезжал ко мне. Опять говорил про участок отца. Говорил, какие несчастья могут свалиться мне на голову, если я не соглашусь. Мне плевать на вашу землю! – снова крикнула она, чтобы не разреветься. – Плевать на игру, которую вы затеяли. Но ребенок здесь точно ни при чем!
– Ты какой-то бред несешь! Откуда ему знать, что у тебя вообще дети есть? Он его что? Прямо из дома умыкнул? Свидетели есть?
– Ясно, – мрачно выдохнула она. – Все вы, Шамраи, одинаковые. И ты такой же, как и он, ничем не побрезгуешь. Но зато всегда друг друга покроете. Верните мне ребенка. И учти, если с его головы упадет хоть волосинка, я клянусь… Закажу вас обоих.
Пока она говорила, он чувствовал, как все сильнее кровь приливает к лицу, как ею наливаются глаза, как она начинает стучать в висках. Наверное, и морда теперь красная, как у алкаша. Не от бешенства, нет. Но от какой-то смутной, тягучей, болезненной тревоги, что она права. Он ушел от Стаха, чтобы не жить, как тот. Но вдруг она права – и он такой же. Да ведь даже для дядьки это перебор!
– Этого не может быть! – упрямо проговорил Назар, тряхнув головой. – Стах какой угодно, но ребенка бы не тронул в жизни! У него у самого… Блин, это идиотизм – красть твоего ребенка. Может, он сам сбежал. Смотрела бы за ним лучше вместо того, чтобы по съемкам лягушкой прыгать, целее бы был!
Милана зло прищурилась.
– Это мой ребенок. И я не нуждаюсь в твоих советах о его воспитании.
«Мой» – ударило так, что он чуть не рванул к ней с места, не ухватил за плечи, не встряхнул, чтобы спросить, глядя ей в лицо, единственное, самое главное, что целую жизнь не давало ему покоя. Бог его знает, каким чудом удержался. Впрочем, вместо чудес был один-единственный факт – он не имел на это никакого права, потому что однажды повел себя как гондон и мудак.
– Сколько ему лет? – выдавил из себя Назар, не слыша того, как враз охрип и зазвучал тише его голос.
– Своевременный вопрос, – фыркнула Милана, и, развернувшись так же резко, как и влетела в кабинет Назара, выскочила за дверь.
Он остался на месте, вцепившись пальцами в столешницу, чтобы просто стоять. В ушах протяжным звуком продолжал звучать хлопок, отделивший их, орущих друг на друга, от них же, где каждый сам по себе. Но по мере того, как стрелки часов отсчитывали время, до него все яснее доходило: у Миланы пропал ребенок. Ребенок, независимо от того, чей он и сколько ему лет. Пропал. Если бы пропал Морис, он бы свихнулся. Вот только вместо того, чтобы ей помочь, он поступил ровно так же, как четырнадцать лет назад. Остался стоять на месте, пусть и вцепившись в столешницу.
Назар на секунду прикрыл глаза, выругался – зло и коротко. Хотел что-нибудь узнать? На. Получай. Знай!
А после отлепился от стола, схватил свой телефон и, вылетая пулей из кабинета, набирал номер Марьи. Нет, не Стаха, потому что дядьке он давно уже не верил.
7
Сильнее всего на свете Даня любил море.
Если бы его разбудили в два часа ночи и сказали собираться – они, мол, летят к океану – он бы ни секунды не медлил. Вскочил бы на ноги и побежал вприпрыжку. Море было одним из самых ярких воспоминаний детства, и его он помнил раньше и ярче, чем себя или дом, в котором они когда-то жили в Ирландии. И еще оно ему часто снилось. Вода эта бушующая, какая бывает на берегах Атлантики, шум, брызги и искры солнечного света. Оно гудело в ушах и даже в самые сильные штормы никогда его не пугало – завораживало только, хотя остальные готовы были броситься наутек.
Самым большим его желанием было попробовать в шторм ходить на яхте. В обычную погоду Даниле доводилось, они в прошлом году ходили на яхтах на острова. Ну… в его секции в парусной школе. С конца весны он торчал там и по возвращении должен был возобновить занятия и радостно готовиться к соревнованиям. Но это же не океан. А ему именно в океане хотелось и именно в шторм! Мама, конечно, боялась бы, не пустила. Но это ведь не значит, что если бы рядом был Олекса, к примеру, то это так уж неосуществимо. Или отец. Тот человек с фотографии в рамке на его стене, которого он никогда не видел и, наверное, не увидит. Если бы он был рядом, может быть, мама меньше боялась бы шторма.
Даня тихонько всхлипнул, проснулся и понял, что при этом не издал ни звука. Тяжелые веки были совсем неподъемными. Слишком долго бился и пытался кричать. Теперь все болело – затекли руки, ноги, плечи и спина – прямо огнем горели. И в туалет хотелось почти уже нестерпимо. Но ведь и не пожалуешься никак, приходилось терпеть и пытаться не обмочиться. Такого позора он бы просто не пережил.
– Чё? Тяжко? Ну а чего было концерт устраивать? – сердобольно проговорил кто-то сверху и Данька все-таки распахнул глаза, попытавшись извернуться, чтобы увидеть – кто.
Впрочем, лежал он крайне неудобно, связанный, на полу, под сиденьями. И хорошо еще, что никто на него ноги не взгромоздил. Однако не огрызнуться ему было не по чести, потому, чтобы не думали, что он напуган, Данила решительно замычал. Звук из-под скотча, которым залепили рот, вырывался глухой, да и рев машины явно перекрывал его потуги.
– Так, прекращай! – гавкнули ему сверху. – Если прекратишь истерить, развяжу, все равно уже подъезжаем.
Куда они там подъезжали Данила Брагинец не имел ни малейшего представления, но на всякий случай кивнул. Если бы еще знать, который час! Сколько они ехали? Минуты складывались в часы, но каждая из них была так мучительна физически, что черт его знает, сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как он вышел на крыльцо их корпуса. Слава богу, хоть отключался, а то бы и правда разревелся, как девчонка.
Это ж надо было встрять в такую кринжатину!
День был обычным, согласно установленному распорядку, к которому он почти уже привык – смена подходила к концу, и напоследок Данька пускался из всех возможных маршрутов в самые сложные, какие разрешали. С инструкторами и даже пусть и минимальным, но риском. Сегодня вот – Разбойничьи тропы, целых шесть километров в гору, перепад высот около семисот метров, преодоление подвесного моста над рекой и даже проход по узкой тропе над обрывом. Это было круто! К концу похода думал, что у него легкие вот-вот вывалятся! Зато потом их накормили вкусной кашей наверху и на базу везли автобусом. А вечером дневная усталость не мешала ему колбаситься за пультом диджея. Там, конечно, тусили парни постарше, по пятнадцать им было, но Данька с первого вечера умудрился вписаться – выглядел он взрослым, ростом – почти мать догнал. А когда курил с ними первую сигарету, то даже не закашлялся, стоически выдержав это непростое испытание. Потому приняли за своего, чем он в глубине души страшно гордился.
И жуть как не хотелось, чтобы смена заканчивалась, пусть он и скучал по маме и Грыцю. Да и к яхтингу вернуться пора.
Впрочем, впереди было еще пару дней веселья, каши на завтрак и макароны на ужин, и нытье отдельных личностей из отряда, типа «фу, какая гадость». Что до Данилы – он был всеяден. Свежий воздух делал свое дело. Сколько ни сожри, все мало. Вот и в кровати, вскоре после отбоя, закрыв глаза, он активно планировал следующие сутки, чувствуя легкое урчание в желудке. Хотелось чего-то, как минимум, не хуже, чем было сегодня. Но выбирать уже было особо не из чего, поэтому решил сгонять на экскурсию в форелевое хозяйство и заглянуть на занятие по гитаре…
А потом приспичило. И вот то, что для того, чтоб попасть в туалет, реально надо было выйти из корпуса и обойти его с другой стороны, действительно «фу, какая гадость». Впрочем, для Данилы и это не представлялось проблемой – подумаешь, фонариком с телефона подсветить. Зато сверчки поют, ежи шуршат, какая-то мошкара пытается отведать человечины, обглодав сразу до костей. Ну классно же!
Последующее он помнил плохо. Сначала его оторвало от земли, потом закрыло рот и нос, что невозможно стало дышать, потом его ненадолго вырубило, а когда пришел в себя, то его уже запихивали в какую-то машину совсем не на территории лагеря, хотя в темноте и не разберешь – за себя Даня не поручился бы. Да и страшно было капец.
Слабо соображая, что происходит, принялся вопить и драться, надеясь как-то вырваться, отбиться, сбежать. Или что кто-нибудь услышит и придет на помощь. В результате лежал со связанными за спиной руками и заклеенным ртом. А еще – так и не опорожненным мочевым пузырем. Прямо победитель по жизни!
Но все еще пытался рыпаться. Может, остановятся на заправку? Или какой патруль? Или еще чего? Но нет, похитители гнали вперед без промедлений и остановок, пока его не рубануло.
Теперь же один из этих уродов перегнулся к нему с переднего сидения, внимательно наблюдая за реакцией и ожидая подвоха. Но все-таки, кажется, и правда думая развязать.
– Тим, брось. Потерпит уже, что тут осталось.
– Да жалко мальца, небось болит все.
– Этот бешеный мне чуть палец не откусил, а тебе жалко. Ничего ему не сделается!
Ну да. Если он таки не сдержится и испачкает им салон, нормальная такая будет месть. А главное – сами виноваты. Этой мысли Данька бы и рассмеялся, да невозможно с заклеенным ртом смеяться.
Мучиться ему и правда пришлось уже недолго. В какой-то момент в машине стало светлее. Фонари, – догадался он. А значит, какой-никакой населенный пункт. Видно было, что подъезжают и по изменившемуся поведению похитителей. Тот, что был не за рулем, засуетился, принялся перебирать вещи в салоне. Второй сбавил скорость. Петляли они несколько минут, и снова стало темно. А после темнота сменилась устойчивым, хоть и неярким светом, когда они наконец остановились.
Даня слышал, как раздвигаются ворота, слышал, как шуршат мелкие камни под колесами. Как пахнет лесом после дождя. Страшно ему было до одури. Но хотелось, чтобы поскорее это все уже закончилось хоть как-нибудь.
Оно и закончилось.
Его не развязали, но зато подняли с пола и усадили на сиденье по-человечески. И он принялся жадно оглядываться по сторонам, пытаясь привыкающими к неяркому свету глазами разглядеть, где оказался. Но картинку в ближайшем окошке заслонила рожа какого-то старика. Тот быстро глянул на него и выдал:
– Так вот ты какой, Данила Назарович. Рад знакомству. Хреново, что в таких обстоятельствах. Макс, парень-то цел?
– Да цел, цел. Я не цел.
– Дрался сученыш?
– Ага, как щенок бешеный.
– Ай-яй-яй, – зацокал языком незнакомец и снова посмотрел на Данилу. – Совсем нехорошо. Не научила тебя, что ли, мамаша, что на старших руку поднимать нельзя? Ну ладно, это мы исправим.
И легко щелкнул Данилу по носу холодными и пахнущими табаком пальцами, от чего он не успел увернуться. Здесь, в полутьме, он видел очень плохо, черты лица окружающих людей наполовину скрадывала ночь, а на другую половину – Данин страх. Мысли замелькали в голове слишком быстро, панически. Но одна была очень понятной и очевидной: эти уроды знают и его, и его маму.
А значит, скорее всего, им просто нужен выкуп. Конечно! Как же он сразу не догадался? Все, что они хотят, это получить денег – и все. Мама известная личность, у нее куча связей, есть какие-то сбережения. Наверняка его похитили только по этой причине, а это значительно лучше, чем если бы похитители оказались какими-то маньяками. Ну или типа… на органы его распродать собирались. Хотя как там в подобных случаях бывает? Отрежут ему палец и отправят маме в конверте с требованиями… Черт!
По позвоночнику покатился пот. Огнем горел мочевой пузырь. А Даня очень ясно видел перед собой искаженное ужасом мамино лицо, когда она получит подобную посылку. У него и самого в глазах потемнело.
– Эй, эй! – пробился омерзительный тягучий старческий голос в его сознание. – Чего-то ты хлипкий такой, а? Точно ничего ему не делали?
– Та вот вам крест! Только в машину запихали… ну и связать пришлось, а то слишком резвый оказался.
– Ладно… Вези его в отцову хату и там запри пока. Обращаться с ним хорошо, кормить как попросит. И чтобы ни один волос с головы не упал, понятно? По деньгам не обижу, это ты знаешь.
– Та будет у нас как на курорте жить, не переживайте! – хохотнул тот, которого назвали Максом. – Есть, спать, дышать лесным воздухом.
– И смотри, чтобы мать не болтала, а то я ее точно в канаве зарою.
– Не будет, она ж дрессированная.
– Ты мне поговори еще! Все, езжайте! Что дальше – потом скажу.
– Все сделаем! – жизнерадостно отозвался второй похититель, который был жирный.
И после этого они опять куда-то рванули, а его разве что на пол не повалили снова. Впрочем, Дане было уже все равно. Временами ему казалось, что от боли он теряет сознание. А может быть, это он засыпал от усталости, но чем дальше – тем больше проваливался. В море. В бушующий океан, который сейчас казался не таким страшным, как эта реальность.
Когда Даня в следующий раз пришел в себя, то его уже куда-то несли, без преувеличений, на руках. И какая-то бабка рядом причитала:
– Ой, горе-то! Вы шо с дитём мне натворили, иуды?!
– Зашей ротяку по самую сраку, а! И ворота придержи!
– Та держу, держу. Петро! Петро, трясця, дверь открой!
Скрип. Тяжелые шаги. А потом под спиной Данька наконец ощутил что-то мягкое и теплое. Еще через мгновение с руками его завозились, очевидно, освобождая от узлов веревки. Болело все даже от простейших движений чужих пальцев на его запястьях.
– Вы зачем ему тут так перетянули все, дурни? Сколько вы его так везли-то?
– Часа три.
– Ой, злыдни… Снимите, снимите это!
Даня согласно замычал. И правда, сколько ему тварью бессловесной тут валяться?
Но процесс отдирания скотча тоже был чрезвычайно неприятен и повторять этот опыт ему бы крайне не хотелось.
– Мамочки!
– Пить хочешь? – сердобольно спросила бабка.
– В туалет хочу, – сиплым голосом молвил Данила. Получилось жалко, как будто он еще маленький. Но стесняться ему точно уже было некуда.
– Ох ты ж горе! – снова запричитали над ним, загрохотали ведром, принесли воды – и умыться, и попить, а потом оставили одного, теперь уже до утра, чтобы он хоть немного поспал.
Он и спал, вырубило его сразу – сказались испуг, начинавшая понемногу утихать боль и установившаяся тишина. Когда проснулся, первое, о чем подумал, – это что ему все приснилось, и на самом деле ничего не было. Просто реалистичный ночной кошмар – ему часто снились вот такие яркие и объемные сны, по ним можно было книжки писать. Некоторые сюжеты он даже рассказывал близким. Вот и мама умрет от смеха, когда услышит.
А потом вдруг понял: запахи в доме совсем другие. Непривычные. Деревом пахнет, сосной. Старой мебелью и одеждой. И еще оладьями. Так и слышалось шкворчание масла на сковороде. Старой, толстой, чугунной, какие он видел только в материных любимых музеях народного промысла.
– Мама! – выдохнул Данька и проснулся окончательно.
Комната была та же. Сельская. Небольшая, какая-то убогая, будто бы хозяева дома здесь ничего не меняли несколько десятилетий. С небольшим окошком у противоположной стены. В это самое окошко через занавеску заглядывало солнце и шустрым зайчиком бегало по полу. Значит, утро. Вряд ли день. Сколько он проспал-то хоть?
Данила бросил взгляд на дверь, все еще плотно закрытую. Откинул в сторону плед, которым его укрыла тетка напоследок. И медленно поднялся. Одернул шорты, глянул на руки. На запястьях красовались опухшие малиновые полоски, которые уже скоро начнут темнеть. Зато пальцы, вроде, отошли. Шевелятся. Это плюс. Убивать его, похоже, пока не собирались, и потому он лишний раз успокоил себя: если дело только в выкупе, то не тронут. Страшно было теперь за маму, что она тоже испугается. Она вообще молодец, старается над ним не трястись. Но Даня-то понимал, что они друг у друга одни. Интересно, она уже знает? Хотя сперва еще, наверное, надо обнаружить, что его нет на месте… А дальше что? Неужели же она станет собирать деньги?
