Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Солнечный ветер
Марина Светлая (JK et Светлая)
1
Сейчас
Даня
– Я знаю, что я тебе в следующий раз подарю на днюху. Я тебе пекарский камень подарю. Матери все равно бесполезно, а из тебя, может, и будет толк. Круглую делаем или квадратную? И где у вас скалка? – Олекса обернулся к парнишке и подмигнул ему. Ярко-оранжевый передник на его мощной грудной клетке, обтянутой черной футболкой, смотрелся несколько чужеродно, но для домашних и друзей – привычно.
– Павлуша меня к тесту не допускает, – деловито отозвался отрок и принялся шуршать по кухонным шкафам в поисках запрашиваемого инвентаря, – говорит, я только грязь разведу.
– Это идиотский стереотип. Тесто мужиков любит. Особенно когда с мясом. А грязь как разведется, так и уберется. Духовку на 250 градусов включи.
– Ну ты же знаешь Павлушу. Она вообще никого на своей кухне не терпит, кроме тебя, и то, потому что ты ее подкупаешь. А мне приходится сюда проникать почти незаконно, – широко ухмыльнулся Данька и издал радостный вопль: – Нашел!
– Давай сюда, – громыхнул Олекса и забрал у парня скалку. – Короче, сначала раскатываем тоненько. Делаем круглую заготовку. Смазываем соусом, несколько капель оливкового масла… Потом перекладываем на противень… в идеале, конечно, на камень, но уж как есть… и печем первые десять минут при двухстах пятидесяти градусах. Тогда корж будет хрустящим. Если хочешь помягче, то печь сразу с начинкой. Но мы же любим больше хрустящие, да?
Данька кивнул, подтверждая истину, провозглашенную крестным. Хрустящие даже мама себе иногда позволяет. Подперев голову кулаками, мальчишка уставился в духовку, будто пытался взглядом ускорить процесс, когда рядом с ним появилась черная лапка с тонкими растопыренными пальчиками и длинными коготками, которая принялась быстро обследовать столешницу.
– Грыць, фу! – рявкнул Олекса и запустил под стол черриком.
– А он холодильник научился открывать, – со смехом сообщил Даня, наблюдая как енот, подаренный ему все тем же крестным на прошлый день рождения, ловко поймав помидорку, быстро сунул ее в пасть и снова направился к столу. – Павлуша возмущается.
– Фигасе эволюция! А писать ты его пока не учил?
– Не, нафига? – мотнул головой парнишка. – Можно, конечно, приобщить к мытью посуды. Чтобы Павлушу задобрить.
И он снова рассмеялся. Когда Даня смеялся, на его щеках сверкали ямочки, чрезвычайно похожие на материнские. Да и светлые глаза жмурились точно так же. Смазливый парень, капец какой смазливый. Девчонки небось уже сейчас заглядываются, они взрослеют быстрее.
– Мне иногда кажется, что ты Павлуши остерегаешься больше, чем матери, – хмыкнул Олекса и снова шикнул на енота: – Грыць, я кому сказал, фу! Исчадье ада, блин! Отъел же пузо. Ты ему сладкое хоть не даешь?
– Я – нет. Он сам берет, – вздохнул Даня.
– Ему ж только овсяное печенье можно!
– Ну мы прячем. Он находит. Это ж енот-ищейка!
– Там мать меня не проклинает за это чудище?
– Ты б уже давно знал, если бы это было так, – отмахнулся Данька.
– Ну да, получил бы по шее. Что она вообще? Как Джордж Клуни поживает?
Олекса имел дурацкую привычку каждого нового звездного ухажера Миланы называть Джорджем Клуни. Но это лишь потому, что им всем без исключения невероятно шли смокинги и галстуки-бабочки. И на красных дорожках они мелькали не менее регулярно.
– Сам ее спрашивай, если интересно, – буркнул крестник и, подхватив на руки Грыця, сунул ему еще один черри.
Приятелей матери Даня не особенно жаловал, но его с ними параллельное существование не давало причин для явного проявления антипатий. Вот только текущий Джордж Клуни подзадержался. Более того, уже дважды появлялся в доме. Первый раз – просто потоптался на пороге, пока Милана повертелась напоследок перед зеркалом. А во второй – мать притащила его на обед. И это напрягало. Причем против такого бесцеремонного вторжения были и Данила, и Грыць. Последний, кажется, ревновал даже посильнее сына, неодобрительно оглашая квартиру громким шипением.
– Зато они на фотографиях хорошо вместе смотрятся, – философски заключил Олекса и сунулся к духовке. – Так, достаем. Данька, возьми пару яиц, выбьем сверху на начинку.
– И че? – не сдавался крестник, отпуская енота, и устремился к холодильнику.
– Ну ты ж умный, сам прикинь, че. Неплохо для репутации обоих, между прочим. Да и вообще… вот ты ей счастья хочешь? – одновременно с этим вопросом кто-то резко взбодрил их расслабленно-кулинарную атмосферу резким звонком в дверь. Олекса вскинул руку, взглянул на часы и приподнял брови: – Для Миланы рано. Ты кого-то еще ждешь?
– С пацанами мы завтра в квест-комнату идем, поэтому только маму и тетю Марусю с мелочью, – удивился и Даня, после чего высунул любопытный нос из кухни. С этого наблюдательного пункта ему хорошо было видно, как Павлуша распахнула дверь и отступила в сторону, пропуская в квартиру Наталью Викторовну.
С бабушкой Данила познакомился совсем недавно, потому все ещё изучал ее как нечто диковинное и непонятно для чего предназначенное. С ней они иногда встречались – либо у нее дома, либо на нейтральной территории, она стремилась что-нибудь ему подарить – дорогое и часто ненужное, звала куда-нибудь съездить вместе в отпуск, но все же не слишком настаивала и не слишком ему докучала, вела себя мирно и явно очень хотела наладить отношения и с ним, и с мамой, которая тоже душу нараспашку распахивать не стремилась.
Даня всегда знал, что со своими родителями мама не общается, в причинах разобраться не пробовал, но сказанное однажды «нас там не очень хотят видеть» усвоил. Это легко компенсировалось тем, что их в принципе много где в других местах жаждали повидать. И дефицита общения, внимания и любви у Дани точно никогда не было.
Тем более неясно – что это за зверь такой невнятный, бабушка. Енот понятнее.
А эта… появилась одномоментно, по телефонному звонку полгода назад, после которого мама сделалась грустной и сказала, что умер ее отец и надо помочь ее матери.
Сейчас Наталья Викторовна, душно пахнувшая насыщенным сладким парфюмом, крутилась в прихожей у зеркала, поправляя прическу, пристраивая Павлуше сумку и что-то приговаривая. А потом заметила внука и широко ему улыбнулась.
– Данечка! – воскликнула она, всплеснув руками. – С днём рождения, дорогой! Поди-ка сюда, за уши тебя потаскаю.
Внук бросил озадаченный взгляд за спину, а потом, обратно повернувшись к Наталье Викторовне, осторожно поинтересовался:
– Это зачем это еще?
– Традиция. Говорят, чтобы именинник в следующем году еще больше вырос, надо потянуть его за уши столько раз, сколько лет. Ты не знал, что ли?
Данька мотнул головой и решительно заявил:
– Меня устраивает, как я росту. Можно не дергать.
Надо отметить, что для своих тринадцати лет Даня уже догонял в росте мать и определенно давно поравнялся с бабушкой. Потому Наталья Викторовна заскользила глазами по его довольно долговязой, немного нескладной, как у птенца, но имеющей определенные задатки фигуре и вздохнула:
– Ну… наверное, ты мог и не знать этого обычая. В Ирландии так не делают, да? Или это просто не модно?
– Да я не помню уже, как там в Ирландии было…
Его неудавшиеся воспоминания были прерваны явившимся в прихожую енотом. Это домашнее чудовище метнулось к тумбочке, в мгновение ока оказалось рядом с сумочкой Натальи Викторовны и стало увлеченно царапать замок.
– Грыць, фу! – выкрикнул Даня и, подлетев к своему питомцу, попытался отобрать у него вещицу.
– Боже, это… это твое?! – опешила бабушка, ошалело глядя на зверя и прижав аккуратные ухоженные ладошки с идеальным маникюром к щекам. – Это что? Енот?
– Ну да, енот, – сказал мальчишка. Ему все же удалось отобрать у Грыця сумочку, и он быстро отдал ее бабушке. – Вы спрячьте в шкаф и повыше. Туда он еще не научился забираться.
– Но он же не обезьяна, как он может туда залезть? – ужаснулась Наталья Викторовна, но сумочку и правда принялась запихивать на верхнюю полку, что было несколько проблематично с ее росточком.
– Этот ирод хуже обезьяны! – объявила Павлуша, а из кухни высунулся Олекса и быстро, бесстрастно глянул на пришедшую гостью. Вскинул брови, чуть удивившись, и очень вежливо поздоровался:
– Здравствуйте, Наталья Викторовна. Сколько лет, сколько зим.
– Леша? И ты тут?
– День рождения крестника – святое. Мы всегда вместе празднуем. Да, Данька?
– Ага, – радостно подтвердил Даня и ухватил Грыця. – В общем, мама скоро будет, а мы пошли дальше пиццу печь.
– Даня! – просящим голосом протянула Наталья Викторовна.
– Дань, – вслед за ней хмыкнул и Олекса. – Вообще-то твоя гостья.
– И че мне делать? – обреченно вздохнул Данила.
– А… – бабушка запнулась и робко потупилась, – а покажи мне свою комнату. Я же у вас никогда не была… Красивая у вас квартира.
Квартира у Миланы и Данилы Брагинцов и правда была красивая. И производила впечатление уже из самой прихожей, одна стена которой была скрыта огромным шкафом с зеркальными дверьми, а другая – матово-серая с яркими пятнами в виде декоративного панно. Даня вел новообретенную родственницу, а та оглядывалась по сторонам, едва ли не открывая рот, потому как, несмотря на то, что они с мужем жили на очень и очень широкую ногу, но все же представить себе, что их собственная дочь обзаведется однажды подобной недвижимостью в центре Кловска без посторонней помощи, они себе когда-то представить не могли.
Здесь было очень много света и воздуха. Возможно, из-за контрастов – стен и стеклянных перегородок, а может – потому что потолок оказался непривычно высоко – квартира была двухуровневой. Лестница и та, вроде бы, стеклянная, на металлическом каркасе и с подсветкой на ступеньках. Туда, наверх, Даня ее и тащил, по пути рассказывая где и что расположено, пока Наталья Викторовна глазела на дорогую, очень современную мебель, светильники, картины и фотографии на стенах. А еще какие-то причудливые вазы и горшки то тут, то там натыканные по квартире. И даже забавные тарелочки на стене, расписанные явно вручную в народном стиле. Все это, несмотря на некоторую пестроту и отсутствие единообразия, соблюденного в оформлении пространства, странным образом прекрасно вписывалось в атмосферу. Возможно, подобная эклектика только подчеркивала идеальный стиль, выдержанный во всем остальном.
– У вас был хороший дизайнер, – проговорила Наталья Викторовна, когда Даня открывал перед ней дверь в свою комнату. Обычную комнату обычного подростка. С разобранной постелью, слегка захламленным письменным столом, компьютером, занимающим почти все пространство на нем. И полками со множеством книг. В основном, морских приключений и пиратских историй. Это госпожа Брагинец очень быстро выхватила взглядом. Но Гарри Поттер тоже имелся. А еще футболка, брошенная на спинку стула. И чашка недопитого чаю возле клавиатуры.
– А здесь ты сам все обустраивал? – зачем-то спросила она.
– Ну сначала мама, конечно, – буркнул Даня, отправляя Грыця на лежанку и прикрывая постель пледом, – а потом уже я сам. Добавлял.
– Мне очень нравится. У тебя уютно… А почему… – Наталья Викторовна на мгновение замялась, но все же спросила: – А почему мама решила вернуться из Ирландии? Она не говорила, мне интересно… Это из-за развода?
Данька быстро пожал плечами и протянул:
– Ну может…
– Понятно, – вздохнула Наталья Викторовна. Ей определенно хотелось разговорить внука, а как это сделать, она не имела ни малейшего представления. Когда пропущено тринадцать лет, наверное, все что угодно без толку.
Ее взгляд снова заскользил по комнате, внимательно ощупывая, сканируя полки и шкафчики. Макет корабля на стене, какие-то подвески с ракушками. А потом вдруг уголок с несколькими снимками. К нему она даже шаг сделала, чтобы разглядеть внимательнее, с удивлением открывая для себя разрозненные фрагменты жизни собственного внука. Вот он ещё маленький на каменистом пляже у океана. Вот он с Миланой в обнимку, едят мороженое. Вот они уже втроём с Олексой – сфотографировались в салоне машины. Куда-то ехали? Вместе? А вот Даня со сверстниками, наверное, одноклассниками. И снова с Миланой, уже постарше. Похоже, что в отпуске, где-то в горах. Даня любит путешествовать, это Милана как-то ей рассказывала, и Наталья Викторовна запомнила.
И наконец взгляд ее выцепил снимок, висевший чуть особняком от всех.
На нем был изображён коротко стриженый высокий парень. Видный, чернявый. Очень простой и не похожий ни на кого, кого сама Наталья Викторовна припоминала бы в жизни дочери. В майке и шортах, посреди соснового леса. Он смотрел в объектив с лёгкой улыбкой и словно бы нехотя, будто не любил фотографироваться. Наталья Викторовна задумалась, силясь вспомнить, но, так и не вспомнив, всё-таки спросила:
– А это кто? Я, наверное, не знаю.
– Папа, – быстро ответил Даня и с некоторым удивлением посмотрел на бабушку.
– Папа? Твой папа? – распахнула она глаза.
– Ну да…
Наталья Викторовна чуть слышно охнула и перевела растерянный взгляд с фотографии на мальчика, а потом обратно. Конечно. Могла бы сама догадаться. Его она никогда не видела, только знала… знала, что он был. Тогда, давно. И значит, вот какой он был…
Чернявый, видный, очень простой. Ну а какой еще-то, судя по тому, что она о нем слышала от мужа и от Стаха?
Наталья Викторовна чуть поджала аккуратные губки и осторожно спросила внука:
– А вы что? Вы общаетесь, что ли?
– Нет. А что?
– Просто интересно… откуда тогда у тебя его фотография?
– Когда мама мне про него рассказала, то показала фотки. У нее много. А я себе потом одну выбрал и напечатал, – без особенного энтузиазма поведал внук, выпустив под конец иголки: – Нельзя, что ли?
– Почему нельзя? Можно, конечно, если ты считаешь, что это правильно. Просто я подумала, что если вы не общаетесь, то вряд ли тебе хотелось иметь его изображения. Они же с мамой расстались и никаких отношений не поддерживали. Тебе, должно быть, несколько обидно…
– Ну он же все равно мой папа, и мне он ничего обидного не делал. А мама – не против.
– Хм, – окончательно растерялась бабушка и даже на мгновение подалась вперед, жаждая высказать, что отец, как минимум, за столько лет с ним так и не познакомился и виноват в этом, но в данном вопросе и у самой было рыльце в пушку, пусть и не совсем по своей вине… а впрочем… в самой глубине души она знала, что тоже приложила руку к своему несчастью. Еще как приложила. И то, что Милана после всего согласилась с ней хоть как-то общаться – само по себе чудо.
– А если мама не против, то почему вы не знакомы? – осторожно спросила она.
– Потому что он живет в другом городе и у него другая семья, – с самым серьезным видом объяснил внук. В ответ на эту серьезность Наталья Викторовна некоторое время молчала, глядя, как на лежанке возится енот по кличке Грыць. И чувствовала что-то новое, непонятное, стискивающее внутри нее неведомые ей струны. Может быть, совесть. Раньше та железом жгла за то, как они поступили с дочерью, а теперь – вот так ворочается уже за Даню. Разные чувства, но тяжело ей было не меньше.
– Прости, если это походит на настойчивое любопытство, Данечка, что бы ты ни думал, а я переживаю, – пробормотала Наталья Викторовна. – Так уж вышло, что я тоже… тоже до смерти дедушки не решалась позвонить твоей маме. Их конфликт косвенно связан с тем, что ему не понравился твой папа. Но я подумала… может, получится что-то исправить, потому позвонила. А мама, выходит, сохранила фотографии и тебе рассказала… я потому так удивилась. Не обращай внимания… – она выдохнула и смахнула слезинку, набежавшую в уголок глаза. А потом тряхнула головой и уже бодрее проговорила: – Что же я стою и непонятно о чем болтаю! У тебя же день рождения. Я тебе, к слову, подарок придумала. Только его сюда привезти не получилось. Что ты думаешь о доме на дереве, а? У нас на участке. Когда захочешь приехать, у тебя будет свое пространство. Милана в детстве мечтала.
– Она никогда не говорила про такой дом, – Даня подошел к столу и попытался устранить на нем следы легкого кавардака – принялся перемещать вещи, которые категорически не желали упорядочиваться.
– Может, забыла… а про что ты мечтаешь? Наверное, не самый своевременный вопрос.
– Не знаю, – парнишка пожал плечами. – Я вот в лагерь уезжаю, ну чтобы интересно там было.
– В лагерь? Где-то у нас или заграницу?
– Это в горах, – выдал информацию Даня.
Наталью Викторовну не удовлетворил этот лаконичный ответ, и она уже открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, как с лежанки к двери метнулся Грыць, а за ним и его хозяин, издав явный вздох облегчения:
– Мама приехала!
И за мгновение квартира наполнилась шумом и суетой. В прихожую устремилась Павлуша, Олекса показался из кухни с двумя готовыми ароматными пиццами на подносах – ловко по одной на руку. Наталья Викторовна тоже выскочила за ними, неожиданно легко сбегая по лестнице, как раз тогда, когда дверь в их жилище уже открывалась и на пороге показалась Милана. Да не одна, а с Марусей, тортом и близнецами. И множеством воздушных шаров над головой.
– Праздник с доставкой на дом. С возвращением! – объявил Олекса, делая шаг ко всей толпе.
2
Если бы его не начали тормошить за плечо, наверное, он бы и не понял, что в комнате не один. В наушниках ни звонка в дверь не слышал, ни нервного поворота ключа в замке, ни злых окриков с порога. А в плечо вцепилась, так сразу все ясно. Явилась, не запылилась. Теребить.
И теперь, вблизи, ее возмущенный голос глухо, но все же пробивался сквозь музыку и звуки игры, в которую он играл.
– Да если в квартиру воры влезут, ты и то слышать в своих ушах не будешь! Заходи кто хочет, бери что нравится! Это вообще что такое?! Всегда одно и то же!
– Во-во, – буркнул Морис Назарович Шамрай, нехотя стащил наушники, предварительно поставив игру на паузу, и равнодушно глянул на мать. – Чё надо-то?
– Что надо? Мне что надо? Лето, каникулы, тебя от монитора не оторвать! – воскликнула Аня и в сердцах бросила сумку на стоявший за спиной диван. – Хоть бы на улицу вышел, Морис! Нас в твоем возрасте домой было не загнать. Там клубника полным ходом.
– Типа я ее ем, – пожал плечами сын.
– Да ты ничего, кроме всякой дряни магазинной, не ешь.
И это была чистая правда, но стоит отметить, что вовсе не по вине самого Мориса, а скорее потому, что его матери вечно не было дома. То она в пансионате, где ныне трудится заместителем директора, то строит из себя великого благотворителя, добывая что-то для его школы, то «у нее нет ни сил, ни настроения». Полуфабрикаты быстрее и надежнее. Но возражать в их маленькой семье было не особенно принято, потому что тогда она обязательно начнет рассказывать, как жизнь положила на то, чтобы у Мориса все было, потому что сына ей приходится тянуть в одиночку, а от него ни капли благодарности не дождешься. Непопулярной была так же и мысль о том, что отец им неслабо помогает финансово и они никогда ни в чем не нуждались, потому как матери это оскорбительно слышать.
Впрочем, несмотря на ворчание, Морис хорошо понимал, что ругаться прямо сейчас на него она не настроена. Скорее ворчит по привычке. А вот глаза ее сверкали отнюдь не раздраженно, а скорее в возбуждении, что она и подтвердила, немедленно заявив:
– Ладно, черт с ним. Я сейчас ехала из пансионата через универмаг, чай закончился. Так мне Валя сказала, что сегодня у них на парковке стояла машина твоего папаши. Он тебе не звонил, ничего не говорил, что собирается приехать?
– Не-а, – все так же равнодушно отозвался Морис, – оно мне надо? Собирается он там или не собирается.
– Вообще-то ты его сын. И, вполне возможно, будущий наследник Шамраев. Пора начинать интересоваться жизнью отца, – поджала губы Аня. – Позвони-ка ему сам, вот что.
– Прям щас? – состроил он кислую мину, понимая, что если уж матери приспичило, то она не успокоится, пока не сделает так, как она хочет.
– Да, прям щас. Пригласи к нам на ужин. Вы с Нового года не виделись, между прочим. И то он только заехал подарок отдать и сразу умотал.
«К своим шлюхам, наверное», – вертелось у нее на языке, но кое-как она промолчала. Как промолчала и о том, что едва ли не каждый приезд Назара сопровождался ее бесконечными жалобами на поведение сына, а заканчивался обвинениями, что это он-де виноват, ведь мальчик растет без отца. Потому Морис, откровенно говоря, терпеть не мог, когда его родители оказывались на одной территории. И, в принципе, ничего не испытывая к горе-папаше, не особенно хотел его лишний раз видеть дома, а к нему домой мать его еще никогда одного не отпускала, да он и не стремился. Самым сильным его желанием было, чтобы от него просто все наконец отстали.
Потому он без малейших признаков энтузиазма потянулся к трубке, нашел среди контактов телефон отца и набрал номер. Гудки звучали недолго. Назар Шамрай принял вызов почти сразу же. И едва из телефона раздался его голос, мать принялась жестами показывать сыну, чтобы включил громкую связь, ибо слушать – святое! Но Морис ее требование демонстративно проигнорировал.
– Привет, Морис, – проговорил Назар, чуть замявшись перед тем, как назвать имя. Для него оно до сих пор звучало диковато, никак привыкнуть не мог. И вообще не понимал, как женщина в уме могла так назвать собственное потомство, в глубине души надеясь, что в четырнадцать, когда пойдет получать паспорт, малой его все-таки изменит на что-то более адекватное.
– Привет, – поздоровался сын и выдал скороговоркой: – Мама сказала, ты в городе, ну и это… на ужин к нам приходи.
Анины брови взметнулись вверх, и она протестующе замахала руками. И это еще не видела, какое выражение приняло лицо Назара, иначе бы сразу отняла телефон у Мориса и отбила бы звонок. Отношения у них были так себе.
– Меня уже засекли? – с иронией в голосе поинтересовался отец.
– Походу.
– Надо было на левой тачке ехать, чтоб не заметили, – попробовал он пошутить, но получилось не очень весело. – Морис, слушай… сейчас я в усадьбе, у меня дела. Может, давай я позже тебя заберу к себе, а? Поужинаем вдвоем. Ты как?
– Ну давай, – согласился мальчишка, отмерев через несколько секунд, в которые обдумывал предложение. Норм такой вариант. И с отцом встретится, и тот с матерью не пересечется, а значит вопли исключаются по всем пунктам.
– Отлично. Часов в шесть заеду за тобой. Если мать разрешит, останешься ночевать?
– А у тебя инет есть?
– Есть. Если хочешь, дам свой ноут, только установишь там… что тебе надо.
– Я свой возьму, – заявил Морис. – Лан, пока тогда.
– До встречи, – ответил отец и отключился.
Зато включилась мать, с самым хмурым выражением лица глядевшая на сына, видимо, намереваясь в нем дыру проглядеть.
– И? Что происходит? – спросила она, уперев руки в боки. – Какой еще интернет? Шамрай к нам едет?
– Он меня к себе позвал. С ночевкой, – выдал Морис. – Сказал, заберет вечером.
Аня будто бы даже позеленела от неудовольствия слышать то, что не собиралась и не желала слышать.
– То есть ужинать с семьей он не планирует? – взвизгнула она.
– Ты же хотела, чтобы мы встретились – мы встретимся. Чего тебе еще?
– Обсудить с твоим отцом твои каникулы! Какого черта ты проводишь их в этом селе, не отходя от компа? Но, видимо, ему совершенно плевать на все, кроме самого себя. Как обычно… – Аня сердито крутанулась к дивану, забрала оттуда свою сумку и направилась к выходу из комнаты. На пороге оглянулась и выплюнула: – Не поедешь ты к нему, даже не рассчитывай. Общаться вы будете на нашей территории, Морис. Потому что я понятия не имею, что он собирается вкладывать в твою голову в мое отсутствие!
– Как хочу – так и провожу, – буркнул Морис на ее тираду и, развернувшись обратно к компьютеру, включил игру. – Достали оба!
Чем конкретно Назар Иванович мог достать своего отпрыска – вопрос, конечно, интересный и едва ли имеет хоть какой-то объективный ответ. Ну хотя бы ввиду того, что возможностей для нормального общения у них было не так уж и много. Да и само общение было исключительно по прихоти матери.
Когда Морис родился, Назар жил в другом городе. В принципе, он и все последующие годы жил в других городах, в Рудослав возвращаясь только по делам и, вроде как, проведать сына. Пока ребенок был маленьким, встречаться им доводилось только в присутствии Ани. Когда он стал более самостоятельным, сколько Наз ни просил, она не отпускала его дальше Рудослава.
«Нечего ему на твоих шлюх смотреть», – обиженно фыркала Анечка, сообразившая в какой-то момент, что в лице ребенка получила все-таки вполне конкретный рычаг управления Назаром. И пусть до ЗАГСа этого мужчину она так и не дотащила, но фамилию он Морису дал, в банк на его имя положил крупную сумму, ежемесячно на ее карту капали алименты, которые он платил совершенно добровольно. А главное – хотя бы изредка, но приезжал, потому что совесть ему не позволяла вовсе не знаться с сыном. И если первые несколько лет Аня свято верила, что Шамрай вот-вот опомнится, завершит обучение, вернется домой и женится на ней, то после, когда стало ясно, что свою жизнь он намерен строить не в Рудославе, а ее с Морисом забирать к себе тоже не собирается, в ней окончательно оформилась стерва, жаждавшая испортить Шамраю жизнь ровно настолько, насколько он испортил ее по ее разумению. Вряд ли Аня до конца сама это осознавала, даже скорее наоборот – ее поступки ей казались правильными, а претензии справедливыми и обоснованными. Но самому Назару подчас хотелось не в дверь выйти, а в окно, когда она закатывала очередную истерику на тему «бросил одну с ребенком на руках». И похрен, что он обеспечил им и отдельное жилье, и безбедную жизнь… и черт на него – принадлежность к «благородному семейству» – Аньке это почему-то тоже было важно. Опять же, ровно настолько, насколько было плевать Назару.
В конце концов, его визиты становились все реже, и он сделал единственно правильный вывод: не лезть туда, где ему нет и никогда не будет места. Жениться на Ане он даже не думал, без выполнения этого единственного условия нормальных отношений не получалось. И отцом он был только наполовину. А перетягивать ребенка как канат – самая большая глупость, какую только можно себе представить. И даже больше, чем глупость. Это трагедия. Расти он должен там, где есть согласие, а если Наз этому согласию мешает, то лучше и не приближаться слишком уж сильно.
Вот и очередная попытка провалилась. Впрочем, об этом Шамрай еще не знал. Знал только, что в личном у него без шансов на то, что в народе называют нормальностью, а в работе – вполне преуспел. Потому предпочитал действовать там, где получалось, а не тратить время бог знает на что.
Собственно, и приезд в Рудослав по приглашению Стаха был как раз из той оперы. Шамрай-старший попросил о встрече с глазу на глаз. А поскольку ему нездоровилось, Назару волей-неволей пришлось вырываться из уймы собственных забот. А тех накопилось немало. Один переезд и открытие офиса в Кловске чего стоили. В тридцать семь лет, да еще и с его мадагаскарскими тараканами в голове – событие грандиозное. После Левандова с его уютными улочками, на которых он давно уже чувствовал себя дома, надо было привыкать. И к городу, и к себе самому в этом городе. Рост всегда требует усилий. А столько пахать – даже мыслей о личном уже не останется. На них нет ни желания, ни времени. Да и удобнее так, что уж там. Зависеть от себя, на себя надеяться. И верить – себе.
И не бояться прошлого, которое давно уже не властно над ним.
Прошлое маленько сдало за эти годы, хоть и все еще хорохорилось. И взгляд у прошлого стал более водянистый и уже не такой пронзительный. Не пробирало. Назар чувствовал себя с ним на равных. Наверное, потому что когда-то давно, дойдя до определенной точки, решил, что отныне – сам. И помощи больше никогда не принимал. Это было лучшим решением за всю жизнь.
Мир за воротами усадьбы оказался значительно интереснее, чем если смотреть на него отсюда, из-за решетчатого забора. Стоило только уйти – и он устремлялся все дальше и все быстрее, совершив грандиозный путь от того, кем был, до того, кем стал.
И теперь Стах просит подать в кабинет кофе – для него. А не он – все для Стаха.
– Ты флигель ремонтируешь? Там такая туса рабочих суетится. Что-то случилось или планово? – спросил Назар, сидя напротив Шамрая-старшего и едва ли понимая, что с возрастом они совсем перестали походить друг на друга, хотя и раньше большого сходства не было. Назар набрал массы, но исключительно мышечной, ни единого лишнего килограмма. Он стал еще более крепок в плечах. И даже дорогая брендовая рубашка, делающая из homo sapiens – negotiatoris, то есть человека делового, вряд ли в достаточной мере цивилизовала его. Под тонкой светло-голубой тканью бугрились мускулы, а закатанные до локтей рукава обнажали крепкие руки с замысловатым узором жил и татуировками на смуглой коже. Он больше не стригся под ноль, и оказалось, что волосы у него чуть вьются надо лбом, отчего вид он имел залихватский. Это же впечатление усугубляла и небрежная растительность на лице. Но сильнее прочего – глаза. Острые, умные. Черные, как угли. И спокойно уверенные, какими они никогда не были в юности. И какими их не мог помнить Станислав Янович, потому что такими они стали вдали от него. И помимо его воли.
– Оказалось, крыша потекла. На прошлой неделе лило беспросветно, вот и проявилось, – сказал Стах и с мало свойственным ему добродушием улыбнулся. – Сам как? Давно не появлялся.
– Ну ты ж в курсе, мы расширяемся, до Кловска дотопали. Вот и пропал, – коротко ответил Назар и потянулся к своей чашке с кофе. Кофе в усадьбе по-прежнему варили хороший, крепкий, ароматный.
– Наслышан, – кивнул Шамрай-старший. – Ты молодец. А новые заказы принимаешь, пока расширяешься?
– Смотря какие. Мы теперь можем позволить себе выбирать, а не хвататься за любую работу.
– Надо сделать экспертизу одного участка.
– Тоже расширяешься? – усмехнулся Назар. – Вообще-то, тебе бы поберечь себя, дядя Стах. Выглядишь уставшим.
– Да нет, – усмехнулся и Стах. – Мы давно тот участок пользуем, ты его тоже хорошо знаешь. За перевалом который.
– И нафига тогда тебе экспертиза? Ты там каждый камень знаешь. Или, думаешь, что-то поинтереснее можно найти?
– Нет, – Станислав Янович дернул уголком рта и посмотрел племяннику прямо в глаза. – Искать ничего не надо. Мне надо, чтобы по экспертизе участок считался мало чего стоящим. Понимаешь? В этом и заключается просьба. Моя. Личная.
Назар думал недолго. Чуть сощурился, разглядывая разлюбезного дядюшку. А потом медленно растянул губы в улыбку.
– Он тебе не принадлежит, – заключил Шамрай-младший.
– Это пока, – хмыкнул Стах. – Ну по-родственному, а? Поможешь?
Кофе в доме был по-прежнему весьма неплох. Но и все остальное – не поменялось. Только цветник матери и бабы Мотри все же снесли когда-то. Назар об этом знал, но, пока его не касалось, закрывал глаза и раз в пятилетку продолжал общаться с единственным родственником по материнской линии. Были у них и общие дела. В конце концов, первые крупные заказы, покуда его геологическая компания встала на ноги и наработала себе имя, приходили именно от конторы Станислава Яновича. Позже потянулись и другие, но и они явились по рекомендации. Назар отдавал себе в этом отчет и потому испытывал двойственные чувства. Дядя, возможно, ждал благодарности. Но каждая копейка была отработана полностью. Он пахал, как проклятый, и хватался за любую работу, когда они еще только начинали. И потому считал обращения Стаха к нему – признанием талантов и заслуг за ним, но сам не признавал за собой долга, запретив себе испытывать прежнюю, как в юности, признательность.
