Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Этой вины Назар не забывал никогда и так и не справился.

Возможно, единственное, с чем он не совладал в своей жизни.

Успокоился, приглушил, забил другими впечатлениями, но так и не сумел пережить.

А теперь его прошлое – вот оно. Вот в этой фамилии. В понимании, как близко. Он очень близко. Как ни разу за все эти годы не был. Руку протяни – фамилия на экране не изменится. Брагинец.

Брагинец, который умер.

И его наследники, которых Стах хотел обокрасть.

Милана, которую Стах хотел обокрасть.

Милана, перед которой Назар так бесконечно и так давно виноват, и она даже не знает, что он считает себя виноватым.

Милана, которую он так долго хотел отыскать, пока не стал натыкаться на билборды с ее лицом – она сама его нашла, став настолько недосягаемой, что двадцатитрехлетнему Назару Шамраю и не снилось. Теперь искать, как искал тогда, уже не надо. Теперь в его статусе и его положении – найти чей-то адрес просто. Пальцем шевельнул – и будет вся информация, не то что в прошлом…

И еще в его силах помочь. Помочь избежать несправедливости, пусть это такая мелочь… не сравнить. Не сравнить даже с тем, что ему так и неизвестно, родила ли она тогда, и он уже даже не понимал, хотел бы этого или нет. Потому что обе вероятности раздирали ему душу одинаково. И все равно, чей это мог быть ребенок.

Но жизнь подбрасывает иногда невероятные расклады. Вот ее фамилия перед ним. Вот повод найти наследников. Полгода прошло после кончины владельца и Стах суетится в свойственной ему манере действовать на опережение. Но Назар тоже ведь научился просчитывать все возможности. От Станислава Яновича и научился, кто еще мог быть лучшим наставником?

Не понимал он только одного. Даже через два дня, подъезжая к дому, в котором жила вдова Александра Юрьевича Брагинца, Назар не понимал всего лишь одного. Что, вжимая кнопку звонка на воротах, на самом деле он не абстрактным наследникам хочет помочь. Он хочет увидеть Милану, потому что впервые за столько лет близко. И потому что уже почуял ее рядом с собой.

После обычных вопросов о цели визита калитка распахнулась, и женщина средних лет, оказавшаяся на пороге, проводила его в небольшую беседку недалеко от дома, куда спустя еще минут пятнадцать пришла и хозяйка. Невысокого роста, в платье, обманчиво простого фасона, она подняла глаза на гостя и несколько долгих минут удивленно разглядывала Назара, словно пыталась что-то вспомнить.

– Здравствуйте, – проговорила наконец Наталья Викторовна. – Простите, что вам пришлось ждать. Ко мне редко приходят, и я… не совсем поняла, по какому вы вопросу.

Назар тоже видел ее первый раз, эту женщину, которая, чем черт не шутит, могла быть его тещей. Если бы… он не про*бал всего тогда если бы. Только вот он ее знал, а она его, наверное, нет. Или забыла давно, если Милана упоминала когда-то.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Здравствуйте, – прочистив горло, проговорил он и протянул ей руку. – Меня зовут Назар Шамрай, я племянник Станислава Яновича. Думаю, вы должны знать эту фамилию… примите мои соболезнования.

«Назар Шамрай», – промелькнуло в голове Натальи Викторовны, и она вспомнила. Фотография в комнате Данилы. Парень в шортах и майке. «Папа». Конечно! Потому он и показался ей знакомым. И все же… Она внимательнее вгляделась в черты своего неожиданного гостя. Похож и не похож одновременно. Потом перевела взгляд на протянутую руку – мужскую, сильную, с какой-то птицей в виде татуировки на коже от запястья до локтя – и легко и быстро коснулась его пальцев, пока пыталась понять, что же этот человек делает в ее доме. Откуда взялся и почему вдруг именно сейчас. Прожив всю жизнь в тени мужа, Наталья Викторовна терялась от свалившихся на нее самостоятельности и ответственности.

Ее молчание он растолковал неверно. Решил, что, должно быть, напомнил об Александре Юрьевиче и их дружбе с дядей Стахом, тем самым расстроив ее. Как это всегда бывает, когда живой испытывает чувство вины перед покойным. Но вариантов у него не было, раз уж пришел. Назар неловко улыбнулся и сказал:

– Если честно, то я по делу. Это касалось вашего мужа и дяди Стаха, а теперь мне необходимо в нем разобраться, потому что есть вещи, которые нуждаются в прояснении. Вы знаете, что Александр Юрьевич владел участком земли в окрестностях Рудослава? Довольно большим, в лесной местности.

Наталья Викторовна растерянно взглянула на Назара и попыталась сосредоточиться. Присела в одно из кресел, стоявших у круглого стола в центре беседки и, показав на соседнее, проговорила:

– Вы располагайтесь. Я, вообще-то, всегда была очень далека от дел мужа. И сейчас… – она запнулась и снова принялась его разглядывать. Раз за разом приходила мысль, что перед ней – отец ее внука. Который не знаком с собственным сыном, но отчего-то явился к ней в дом и расспрашивает о каких-то участках на краю земли. И что ей со всем этим делать – она не имела ни малейшего представления. Возможно, это и стало причиной ее следующего вопроса: – А хотите кофе? Или чаю?

– Воды, если можно. Жарко сегодня… в общем, земельный участок почти в гектар был за ним, он смежный с идентичным, принадлежащим господину Шамраю. Точно ничего не припоминаете?

Нельзя припомнить то, о чем никогда не знал.

В суете о напитках, Наталья Викторовна пыталась решить, как ей поступить, чтобы не испортить всего в очередной раз.

– А может лимонаду? – спросила она Назара, когда домработница поставила на столе поднос с двумя кувшинами и стаканами. – Светлана Николаевна сама делает. Мила… – она снова запнулась, сделала глубокий вдох и ринулась в свою собственную пропасть. – Понимаете, Назар. Я, действительно, никогда ничего не знала о делах мужа. Не знаю о них и сейчас. Александр Юрьевич давно решил, что все оставит дочери. Я думаю, это правильно. Миланочка разберется что и как.

Миланочка разберется…

Назар внимал словам этой немолодой ухоженной женщины, стараясь даже не шевелиться и дышать потише, будто бы четырехлеткой приоткрыл бабкину скрыню и разглядывал ее сокровища, боясь и в руки взять – еще разобьет, накажут же. И в то же самое время слышать имя Миланы ему было почти что больно. Через четырнадцать лет вернуться к тому, с чего начинал – глупо, наверное. Если бы только она тогда не исчезла… или если бы он отыскал ее капельку раньше, чем перестал быть ей нужен… А теперь-то что? И что он здесь делает?

В душе что-то вставало на дыбы при мысли, что опять совершает глупость, но ведь он так давно хотел узнать… родила ли она тогда. Все ли с ней хорошо. Счастлива ли. Должна была, ведь ее мечта исполнилась, но счастлива ли она за той улыбающейся оболочкой с рекламы духов посреди города между Дворцом спорта и ТРЦ Лемюэл.

– То есть Александр Юрьевич завещал свое состояние Ми… вашей дочери? – внезапно охрипшим голосом уточнил он и потянулся к лимонаду, быстро наполнив им оба стакана, забыв спросить Наталью Викторовну, как-то автоматически.

– Да, – кивнула она. – Возможно, она что-то и знает про землю. А если нет… ну, адвокат подскажет.

– А она… с ней можно как-то связаться? Это очень важно.

Наталья Викторовна снова задумалась. Отпила лимонад, пытаясь упорядочить все «за» и «против». В конце концов, пришел же он в ее дом. Наверняка знал, куда идет. К кому. Не мог не знать. И Милана не против его фотографии в комнате сына. А если и правда то, о чем он хочет поговорить, – важно? Вот пусть Милана и решает.

– Я могу дать вам ее телефон, – сказала Наталья Викторовна и потянулась к трубке.

Эти несколько секунд, что она молчала, он почти не дышал. Думал, что ничего не будет, ничего не почувствует, ведь давно уже пережито, но оказалось – нет. Незакрытые гештальты иногда догоняют, а закон бумеранга работает. Новый вздох он смог сделать лишь тогда, когда Наталья Викторовна действительно стала искать контакт дочери, а он понял, что это все всерьез, взаправду.

– Буду благодарен, – сумел выговорить Назар более-менее спокойно, хотя у самого вспотели ладони, и с этим он тоже не понимал, что можно поделать. Запоздало нашел и собственный агрегат и добавил: – Записываю.

Записать – записал. Допил напиток, не чувствуя вкуса, но понимая, что холод его жа́ра не остужает. Распрощался. Когда шел от беседки к воротам, неожиданно наткнулся взглядом на странное сооружение на одном из деревьев, старом и раскидистом каштане. Как гигантский скворечник, если представить себе, что птенец может быть размером с человеческого карлика. Или, может быть, ребенка. Ну да. Просто дом на дереве. Что-то снова шевельнулось в нем навстречу этой халабуде – простейшей, на нескольких деревянных сваях для устойчивости, с лестницей, невысокими перилами вокруг площадки наверху, окружавшей сам «домик». И скошенной ярко-синей крышей с дверцей внутрь такого же цвета. О подобном, наверное, все дети мечтают. Назар не мечтал, ему в голову не приходило, они просто детство провели на деревьях, на греблях среди камыша, в плёсе и на бабкином огороде. У кого какое детство.

Чей это домик? Миланы? Или…

Назар мучительным усилием отогнал от себя эту мысль, слишком несвоевременную, загонявшую снова туда, откуда он с таким трудом выбирался, и вместе с тем понимал, что делает этот выбор сам – выбор узнать.

После ее последнего звонка он остыл быстро. Ночь переночевал и понял, что в нем фонит одно ее слово «люблю», больше ничего. Ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Только «люблю», какое-то отчаянное, будто бы умоляющее, чтоб пожалел. Через день на стену полез, а через два – начал звонить. Но трубку она сначала не брала, потом стала недоступна. О том, что добавила его в черный список, он догадался спустя неделю.

Утверждала, что беременна от него – и отправила в ЧС. И это доказательство было помощнее любого теста. Два месяца он трахал ее без продыху, а потом потребовал доказать отцовство. Даже если она и правда ему изменила – какова вероятность, что этот ребенок не его? Мизерна.

И он – гондон ничем не лучше своего папаши, который бросил мать. Но у того, по крайней мере, была семья, была причина. А у Назара – только ревность и уверенность в том, что это его предали. И страх, что ему снова будет так же больно. Быть гондоном – полбеды. Быть трусом – это уже реальная проблема. А выходит, в нем всего этого говна через край.

Тогда Назар еще верил, что сможет все это как-то исправить, даже если у них с Миланой уже ничего не получится после того, как он ее послал. И предпринимал то, что было в его силах на тот момент. Помчался в Кловск, по адресу, который она оставила ему когда-то и где он однажды уже побывал. Ловить флэшбэки, но, вопреки его ожиданиям, поймал он самого себя на малодушии. В той квартире Милана уже не жила, открыла ему незнакомая женщина и сказала, что уже несколько недель тут обитает. Как еще ее найти – Назар не представлял, но все же продолжал искать варианты. Был отец-депутат. Александр Брагинец, член провластной партии, пятый в партийном списке. Он про него читал потом, чтобы понять, можно ли попытаться связаться с Миланой через ее семью, но там тоже ничего не получилось. Тогда он был совсем никем, чтобы получилось.

Никем он был и для того, чтобы на его просьбу проверить, нет ли в списках студентов по специальности «Право» Миланы Брагинец, отзывались в деканатах большинства столичных вузов, куда он пытался сунуться. В некоторых за бабки методисты соглашались помочь, вот только Миланы в тех вузах не значилось. В иных – посылали прямо: информация о частных лицах посторонним не разглашается. Ему тупо не везло.

Еще знал, что у нее друг – Олекса. Фамилии Олексы она никогда не упоминала, зато упоминала, что у него есть парикмахерская. Обойти все кловские парикмахерские казалось ему идеей дикой, но даже это он пробовал сделать. Так прошла зима, он метался несколько месяцев. А в марте Назар уехал в Левандов. И попробовал выбросить из головы все, что случилось, принять свалившуюся на него свободу и, наконец, попытаться жить дальше.

Очередной рецидив случился, когда он познакомился с маленьким, как котенок, новорожденным Морисом. Смотрел на него, а в ушах Миланкино «у нас ребенок будет». Тогда он не мог найти себе места, снова и снова рыская в надежде наткнуться на неведомого Олексу – обзванивал эти чертовы салоны, как полоумный, но нужный так и не находил. Обострение угасло, но впоследствии эти рецидивы случались раз в несколько месяцев. Потом реже, пару раз в год. А потом он, вроде бы, как ему казалось, перестал вспоминать. Чувствовать себя мразью – удовольствие еще то, психика справлялась с ним как умела. А умела она подменять воспоминания и где нужно – подтирать их. И он перестал сотни раз прокручивать в голове, как бы сложилось, если бы он дождался Милану на пороге ее дома вместо того, чтобы избивать эти проклятые «трусы». Или если бы не оскорбил ее, когда на глаза ему попался журнал с ее снимками. Или если бы хотя бы не послал ее так жестоко напоследок. Что могло бы быть – если бы. Психика убрала из уравнения это условие. Он пытался принимать действительность такой, какой она была.

Заводил новые знакомства, учился, встречался с девушками, пахал.

А потом снова наткнулся на нее – на ее фото в полный рост на витрине магазина женского белья. Он тогда не понял, что это за магазин, уже после разбираться начал. Изначально для него это не имело никакого значения, потому что не соображал ни черта. Ехал на работу, монтировать вывеску на их так называемом офисе, где они все делали своими руками. А по пути, из маршрутки – Милана. Почти без одежды, в тонком кружевном бра, лишь распалявшем желание снять его. Желанная и совершенная.

Думал приглючилось, вышел на ближайшей остановке, вернулся, убедился.

И накрыло так, как будто бы в первое утро после ее звонка фонило в ушах: «люблю».

Люблю.

Люблю.

Как если бы он ответил.

Никогда они не говорили о любви. Говорили много, о разном, друг о друге. Она о себе и о нем. Он о ней и о себе. Говорили о них, о будущем, о прошлом. Но никогда, так уж вышло, не говорили о любви.

А потом ему душу разодрало это ее последнее слово перед «пошел ты».

Тогда, перед той витриной, он понял, что так ничего и не срослось. Душа все еще покалечена. Все еще виноват. Не прощен. Самого себя простить не может. И очень хочет ее увидеть, узнать… родила она или нет? Ненавидит его или нет? Почему она изменила, если и правда любила его? От обиды? Разве можно от обиды бросить? Наверное, можно, он же бросил. И нельзя – потому что нельзя вот так бросать человека в беде.

Назар возобновил свои поиски в тот же день, и теперь они были куда более результативны. Магазин белья обрел для него имя «Victoria's Mystery». А Милана Брагинец – оказалась ангелом «Victoria's Mystery», что бы это, блядь, ни значило. А еще она жила заграницей, в Трали. И замужем за каким-то инженером. О детях нигде ни слова. Ни единого, сколько бы он ни искал. Значит, все-таки сделала аборт? Или просто не афиширует?

Это мучило его довольно долго. Он тогда несколько недель думал о том, что теперь-то может себе позволить отправиться даже в чертову Ирландию. И не находил ни единой причины, для чего это в настоящее время нужно Милане, когда она вышла замуж. Вышла замуж, тогда как он просил ее стать его женой. И она бы стала ею, если бы он не ублажал в деревне Стаха, а уехал бы сразу с ней в Кловск.

Все про*бал. Все, подчистую. И кто он такой, чтобы теперь лезть в ее жизнь, когда она замужем в каком-то там Трали, да еще и ангел «Victoria's Mystery»?

Потом это, впрочем, перестало быть причиной. Она развелась. Он продолжал, пусть и отстраненно, заставляя себя воспринимать все как нечто, его не касающееся, следить за ее карьерой, а значит – и личной жизнью. У моделей это все слишком переплетено. В ее мире, где много блеска и мишуры, одно следует из другого и не существует отдельно. А когда твоя работа – вертеть идеальной задницей на подиуме, выбрасывая вперед идеальные ноги, то какое уж тут, к черту, разделение.

Но после очередного скандала, когда какой-то известный и смазливый голливудский актер попал под ее чары и бросил свою пассию, Назар попросту расхохотался и забил, такой это был сюрреализм. Подобного в обычной жизни не происходит. В его жизни – не происходит. Да вообще ни в чьей нормальной жизни так не бывает. И значит, это все не его история, забыть пора.

Теперь рецидивы случались не чаще раза в пару-тройку лет. И в эти годы он считал, что живет и даже вполне счастлив. Да так оно и было. Он любил свою работу, он немалого достиг, ему нравился Кловск, его устраивала его новая тачка, у него была Марта, а когда ему нужна была женщина – выбирай любую, ему на шею бабы всегда вешались больше, чем он в том нуждался. Его жизнь омрачали только Анины истерики.

А о своем одиночестве среди всего этого он тоже запретил себе думать.

Нынче оно встало в полный рост перед ним. Оно жило в этом пустом детском домике на дереве. Он видел его своими глазами. И все еще не сознавал до конца: то, что он принимал за свободу, – и было его одиночеством. И так было всегда, с тех самых пор, как он потребовал от Миланы сделать тест ДНК, а в ответ заслуженно услышал ее «пошел ты».

Сегодня он слышал, как шумит листва в кронах. И чириканье птиц в небе.

И еще он слышал, как тяжело дышит. И свои шаги по плитке дорожки, вымощенной к воротам.

Потом эти звуки исчезли в глухом замкнутом пространстве салона. Но появился новый звук – гудки в телефоне. И только в тот момент Назар понял, что это Милане он сейчас звонит. Действительно звонит. Вот так сразу, будто бы боится не успеть или передумать.

3

– Ну бывают же у тебя свободные дни? – в очередной раз завел свою песню Давид. Они сидели на террасе модного столичного ресторана, расположенного на крыше современной высотки, откуда открывался прекрасный вид на реку. Это была их первая встреча после очередной поездки Миланы заграницу на очередные съемки. Впрочем, их встречи и без того были нечастыми. И в течение последнего месяца Давид взял за правило регулярно звать ее в Испанию, где у него имелся собственный дом с апельсиновой рощей и яхтой. – Поваляемся вдвоем на пляже, выйдем в открытое море. Всем людям положен отдых, между прочим! – он чарующе глянул из-подо лба и коснулся губами ладони Миланы, которую все это время держал в руках.

– Ты забываешь, что у меня есть Даня, – улыбнулась в ответ Милана.

– Ну возьмем и Даню, – вздохнул он. – Наймем няньку или аниматоров. Какая разница. Найдется и ему занятие.

– А у Дани есть енот. Ему ты кого наймешь? – рассмеялась она.

– Да кого хочешь того и найму! Ты можешь хотя бы подумать над моим предложением? Можно вообразить, ты одна занята. Будто у меня нет работы. И, заметь, она поважнее твоей будет! – в тон ей заявил Давид.

– Замечаю, – согласно кивнула она, – и даже обещаю подумать.

Они познакомились на похоронах отца. Сначала Милана посмеивалась, что дожила до того возраста, когда знакомятся на кладбище. Но Давид, который, как оказалось, несколько лет назад был помощником Александра Юрьевича, а потом отправился делать собственную политическую карьеру не без участия все того же Брагинца, проявил некоторую настойчивость в желании продолжить их знакомство. И Милана приняла его ухаживания, тем более что, несмотря на свой род деятельности, он вполне подходил под образ Джорджа Клуни – ему шел смокинг и галстук-бабочка. Он присылал ей огромные букеты огромных роз, приглашал на свидания и дарил ювелирные безделушки. Она постепенно привыкала к его присутствию в ее жизни, и мама робко улыбалась, когда Милана пару раз упоминала его имя. Наверное, потому она однажды и привела его в дом, где неожиданным образом стало понятным, что он не только не впечатлил ни Даню, ни Грыця, но и сама она ни капли не влюблена в этого мужчину. Впрочем, текущего положения дел это не изменило. Давид продолжал водить ее в рестораны, на концерты и привозить к себе, а Милана с удовольствием уезжала от него на недели в другие города и страны.

И сейчас, разглядывая в очередной раз его черты, Милана размышляла над тем, что все чаще замечает в Давиде желание сменить статус Джорджа Клуни на статус законного мужа, и главный вопрос заключался в том, что принесет ей подобная авантюра.

Эти ее раздумья были прерваны самым бесцеремонным образом – телефонным звонком. Номер был незнакомым.

– Прости, это может быть важным, – улыбнулась она, высвобождая ладонь из пальцев Давида, и приняла вызов. – Алло.

Секунду в трубке было тихо, только потрескивало. Потом то ли звук включился, то ли звонивший раздуплился.

– Добрый день, – раздался на том конце низкий, хрипловатый мужской голос. – Милана Александровна?

– Добрый, – отозвалась она с некоторой заминкой, и Давид имел возможность лицезреть озадаченность, появившуюся в ее глазах. И, по счастью, не чувствовал, как такая же самая озадаченность буквально льется по радиоволнам мобильной связи, соединяя говоривших.

– Это… это генеральный директор геологоразведочной компании «Фебос», Назар Шамрай… Назар. Мы были знакомы, – впечатывая каждое слово, представился мужчина.

– А я уж подумала, что меня тепловой удар накрыл, – хмыкнула Милана и откинулась на спинку стула, глядя куда-то мимо своего спутника. – Ну и чем обязана, господин генеральный директор?

– Узнала? – вроде бы, совершенно искренно удивились там… она понятия не имела, где – там.

– Ты позвонил, чтобы проверить, узнаю я тебя или не узнаю? – в свою очередь поинтересовалась Милана. – Ну я тебя узнала.

Снова стало тихо. Опять завис. А когда заговорил, из его голоса растерянность куда-то подевалась.

– Нет, Милана, я звоню не за этим. Я располагаю некоторой информацией относительно твоего имущества… наследства отца. Тебе это должно быть интересно. Вернее, это и есть в твоих интересах… прими мои соболезнования, я недавно узнал.

Последнее – не более, чем общая фраза. Общепринятая. Но даже она в их случае прозвучала несколько диковато.

– Спасибо, – сдержанно проговорила Милана в ответ, чувствуя огромное желание расхохотаться. Она могла бессчетное количество раз фантазировать о том, как они могут встретиться, но вряд ли бы ей пришло в голову, что Назар будет звонить ей из-за наследства. Впрочем… вся эта возня началась пару месяцев назад, могла бы и догадаться, что в ход пойдут все методы. Милана снова усмехнулась и спросила: – Ну и что там с моим имуществом?

– Это не телефонный разговор. Мы можем встретиться?

– Где? В Рудославе? – опешила Милана.

– Почему в Рудославе? – точно так же тупил и он, допустив небольшую паузу, а после выдал: – Нет, я в Кловске. Могу приехать куда тебе удобно или… ты ко мне в офис?

– Это где ты генеральный директор? – хмыкнула она.

– Угу.

– Ну хорошо. Скинь мне адрес, я приеду, когда будет время.

– Сейчас занята?

– Да.

– Понял, буду ждать. В любое время приезжай, это очень важно.

– Хорошо, – сказала напоследок Милана, отключилась и наткнулась на глаза Давида, в которых явно читался вопрос. – Это по наследству. Какая-то новая информация.

– Нужна помощь?

– Нет, спасибо. У отца был хороший адвокат, ты же знаешь, – отказалась Милана и глянула на часы. В тот же момент телефон хлипнул входящей эсэмэской – Назар прислал адрес. Шустро! – Я пойду, еще дела есть.

На том они и распрощались. Давид снова попросил подумать про Испанию, а Милана готова была пообещать что угодно, лишь бы остаться, наконец, наедине с собой и упорядочить мысли и чувства, главным из которых оказалась злость. Она ужасно злилась на Назара, до зуда в кончиках пальцев – так ей хотелось вцепиться ногтями в морду обнаглевшего неандертальца.

Явиться через четырнадцать лет и ждать, что она немедленно примчится к нему только потому, что он собрался что-то рассказать про какой-то там кусок земли в его ненаглядном селе?

Да что он о себе возомнил!

Но гораздо сильнее Милану задело его твердое, отсекающее любые варианты «Мы были знакомы». Он так к этому относится? Всего лишь – были знакомы?! Она пыталась сосредоточиться на дороге, сжимая руль с такой силой, что кольца больно впивались в кожу, но чертовы пробки раз за разом давали время, чтобы вопросы роились в ее голове назойливыми мотыльками. Где же были ее глаза? Как она додумалась, что у лесного человека может быть что-то еще, кроме инстинктов? И после этого он пытается ее убедить, что какие-то там сведения в ее интересах. Ей давно не двадцать лет, чтобы верить в очередные сказки.

В таком взвинченном состоянии Милана проносилась столичными улицами на грани соблюдения правил, но едва она переступила порог квартиры, как настроение ее изменилось. Она всегда чувствовала себя дома защищенной от всех невзгод. Здесь была Павлуша, беззаветно любившая ее и Даньку. Здесь был Грыць, метавшийся пушистым комком у нее в ногах, едва она выпускала его из вольера. И конечно же здесь был Данька, о существовании которого она не жалела ни мгновения. А сейчас безумно скучала, сдерживая себя, чтобы не звонить ему каждый час. Вечером он обязательно позвонит сам. Иногда их разговоры бывали короткими, а иногда он весело и подробно рассказывал обо всем, чем был занят днем. Ему нравилось в лагере, он, как всегда, завел себе там кучу новых знакомых и искал новые хобби. В этот раз увлекся гитарой…

После душа и вкусного обеда, которым ее накормила Павлуша, Милана почти успокоилась. К Назару она решила ехать на следующий день после обеда, как-никак она была истинной девочкой и не могла явиться к бывшему на глаза через столько лет неподготовленной внешне и внутренне, а для этого ей нужно время.

Устроившись на диване, она упорно заставляла себя не думать о предстоящей встрече и, в качестве отвлекающего маневра, просматривала план съемок, который накануне прислало ей агентство. Под боком громко хрустел виноградинами Грыць. Но, видимо, Вселенная в этот день была не на ее стороне.

Как иначе чем подставой от этой самой Вселенной расценивать неожиданный, не к месту звонок матери, которая очень старалась ее не слишком обременять, не докучать, не нервировать. Потому и ходила тише воды, ниже травы, чтобы не испортить ничем то хрупкое и ломкое, как стекло, что потихоньку они восстанавливали после бесконечной прорвы прошедших лет.

Но экран высветил короткое слово «Мама». А из динамика прозвучал мамин напряженный голос, когда Милана приняла звонок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Привет, прости, что тревожу. Я тебя не отвлекаю?

– Да нет, – вяло отозвалась Милана и, не желая обидеть мать на ровном месте, спросила в свою очередь: – Все в порядке?

– Н-не знаю, родная, – как-то неуверенно проговорила Наталья Викторовна.

Признаться, она с самого момента встречи с Назаром Шамраем не находила себе места, терзаясь мыслью, не сделала ли глупость, дав ему номер телефона дочери. У них и без того отношения были довольно прохладные, и она отдавала себе отчет, что Милана скорее принимает для себя необходимость общаться, и делает тем самым ей одолжение после всего, что они с отцом натворили с ее жизнью. И, кроме того, Наталья Викторовна прекрасно понимала, что Милана ей ничего не должна. Она не была немощной старухой, в уходе не нуждалась, в заботе – тоже. Муж оставил ей особняк и приличную сумму на счету, а то, что бизнес и все абсолютно активы завещал дочери – так Наталье Викторовне этого всего было и не нужно. Она ведь тоже сознавала, что так он пытался искупить. Насколько мог – искупить. То, что Милана им обоим не простила, что не простили самим себе: того, что ни разу не видели внука, да и не хотели его, считали ошибкой, пока не поняли, что другого не будет.

Как же Наталья Викторовна корила себя! Как изводилась! Только познакомившись с Даней, она впервые осознала чудовищность их решений в ту пору. Как это Данила может быть ошибкой, когда он… когда он вот такой? Особенный. Самый замечательный на земле мальчишка! Вылитая Миланка и так похож на своего деда одновременно.

«В мадьярскую бабку», – слышала она Сашин усмехающийся голос в голове каждый раз, когда открыто смотрела на внука.

Так как же ей было не сказать Назару их номер? И вместе с тем – как можно было сказать?

Потому сейчас ей ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и признаться, разом обрубая все сомнения и терзания:

– Я познакомилась с Назаром.

– Ух ты, – выдохнула Милана, про себя отметив приличный такой вираж, с которого Шамрай снова влез в ее жизнь. – И как же это случилось?

– Понимаешь, Миланочка… Он просто взял и приехал, и я совсем не понимаю, как это, зачем. Видишь ли, он что-то говорил про какую-то землю, про то, что она смежная с их территорией… А она же мне не принадлежит, и я в таком совсем не разбираюсь, да и не могу вести переговоры от твоего имени, правильно?

– И ты дала ему мой номер, – подвела итог дочь.

– Не надо было, да? – прозвучало совсем жалко.

– Мне кажется, если он говорил о земле, то ты могла дать ему телефон Евгения Борисовича. Ты же знаешь, что он занимается моим делом, и знаешь, что ему во всем можно доверять – он столько лет работал с отцом.

– Я растерялась, а… Назар был очень настойчив. И сказал, что это важно.

– О да, – усмехнулась Милана, – настойчивость – его жизненное кредо.

– Да? Он… милая, я ведь без отца совсем не понимаю иной раз, как с людьми разговаривать, а он… внушительно выглядит.

– В каком смысле? – полюбопытствовала дочь.

– К-хм. Крупный очень. И серьезный такой. Я его совсем иначе себе представляла когда-то.

– И как именно? – уже с азартом спросила Милана. Если уж этот день должен был пройти под знаком Назара – то до конца.

Мать замолчала. Раздумывала, как лучше ответить. И отвечать ли. А может, перевести тему, съехать на что-то другое?

Но беда была в том, что, совершенно не понимая мотивов, с чего бы этому человеку появиться после всего, что они когда-то нагородили, Наталья Викторовна не могла отрицать свершившегося уже для нее факта, что ей очень хочется исправить. Ей очень-очень хочется исправить хоть что-нибудь, да толку от нее – как от слепой старой зверушки, которая и себя-то уберечь не может, что говорить об окружающих?

Но, в конце концов, говорить какие-то слова сейчас было нужно. И она выбрала наименьшее из зол – сказать правду.

– Ну… Интересный… Даже, наверное, красивый… производит впечатление, никогда бы не подумала, что он тот парень из Рудослава, которого ты нам хотела представить, – грустно вздохнула мама. – Он тебе звонил?

– Тогда, может, еще поделишься, что же тогда ты себе представляла, – едко выдохнула Милана, чувствуя, как увязает в прошлом, которое давно отболело.

– Милана, девочка моя… – севшим голосом огорченно пропищала Наталья Викторовна. – Ну откуда мне было знать, а? Я же думала, там сельский житель, без образования и манер, как его людям показывать с папиной работой? Ты была такая молодая, могла же ошибиться.