Текст книги "Солнечный ветер (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

– Потому вы девчонку заставили хлебнуть… и я заставил… – Назар снова растер лицо. Этот разговор выжал из него последние соки. Прикончил его. Превратил все, во что верил, в пыль.

Главное он поймет еще через несколько часов, когда будет и дальше подпирать собой двери в Данину палату. Главным окажется то, что Милана в действительности его ждала. Она и правда его ждала. И в тот день, когда он стоял на пороге ее дома и думал, что это конец, она все еще строила свое будущее с ним. То самое, которого не случилось, потому что он сплоховал.

Умойся, Шамрай. Ты и правда мразь. Еще хуже мразь, чем считал до этого дня.

Придвинув стул к столу, он бросил еще один взгляд на Наталью Викторовну и устало пообещал:

– Я ничего Милане не скажу. Но от Данилы больше не откажусь, так и знайте. Вам всем придется смириться, что я в вашей жизни насовсем.

– Только не обижайте их. Даня говорил… – но она вдруг оборвала себя на полуслове и слабо улыбнулась. – Если уж захочется кого-то винить – вините меня.

– А вам не противно было? От того, к чему вы ее принуждали?

– Я надеялась, так будет лучше.

– Ясно.

Но ни черта ему было не ясно. И еще нескоро станет.

Он будто бы не свою жизнь прожил. В тридцать семь лет он узнал, что у него отняли его жизнь, какой она должна была быть. И вместе с тем осознавал, что он сам заслужил ту, что случилась. Своими поступками, своими словами и своими мыслями. Сколько ж в нем было дерьма, если он и Милану считал наполненной им?

Нажраться хотелось, как ночью, но бухать сегодня он уже не стал бы. Это все надо было переваривать на трезвую. Переваривать и молчать, потому что, мать твою, он этой дуре перепуганной слово дал. Не было ему ее жалко, но жалко было Милану. Она только наладила отношения со своей матерью, даже если та не заслуживала, а отнимать их друг у друга снова – нельзя. А еще Назар знал, что не заслуживал тоже. Ничего не заслуживал. У Натальи Викторовны хотя бы сейчас хватило сил признаться, пусть уже нельзя ничего исправить. А он? Жил во лжи и даже озвучить не смог. Слово «сын» первой произнесла Милана.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Сын…

У него и у Миланы – есть сын. Она захотела его родить. Несмотря ни на что. Несмотря на слабость Назара, несмотря на подлость Стаха, несмотря на то, что осталась совсем одна. Могла ведь заниматься карьерой и ни о чем не думать. Жить своей жизнью и исполнять свои мечты. А она захотела родить Даню.

Смелая его девочка. Справившаяся.

Щипало глаза. Он сидел на диване, прикрыв их. Не желая никому показывать, не желая ни с кем делиться. Одно хорошо – на него мало обращали внимание. Лишь раз Олекса, выйдя из палаты, брякнул ему: «Подвинься», – и приземлился на диванчик рядом, вытянув вперед ноги. Так и молчали. Потом снова выглянула Милана, они о чем-то переговорили вполголоса, отойдя подальше, прячась от него, чтобы он не слышал. Назар тогда прилип к ней взглядом, увидев впервые после свалившейся на него правды. Смотрел и не мог оторваться, пусть она и далеко. Красивая до невозможности. И ненавидящая его со всепобеждающей силой справедливого гнева. Она же лишь раз бросила на него свирепый взгляд, словно хотела прибить на месте. И снова прошла мимо, как если бы его здесь не было. Иногда показывалась Наталья Викторовна. Потом они с Олексой оба ушли.

Который час – Назар не имел ни малейшего представления. Скорее всего, дело к вечеру. Солнечный свет, попадавший в коридор из окна, становился красновато-золотистым, какой бывает на закате. А закат в их краях приходит поздно. Потянулся за телефоном, чтоб глянуть время – обнаружил пропущенный от сестры. Как пропустил – не знал. Перенабрал.

«А киллера у тебя знакомого случайно нет?»

«Ты там под чем-то сидишь, я не пойму?»

«Под палатой… Но одной мрази по земле ходить хватит».

«Ты про кого? Ты про Стаха?! Все-таки он замешан? Блин, что с ребенком, Назар?!»

«Да в больнице ребенок, жить будет, вычухается…»

«Тогда что случилось-то, а?»

«Не по телефону. Я тебе обещаю, я все расскажу, но не сейчас, ладно? Мне б самому разобраться».

«Тебе там совсем дерьмово, да?»

«Очень. Сдохнуть хочется».

«Эй! Ты чего? Ну что дядька у тебя моральный урод – мы тебе с отцом давно говорили! Это ж не повод»

«Боюсь, у меня с ним немало общего… А частного детектива знакомого у тебя нет? Ну какого-нибудь покруче».

«Кого нет, того нет. Ты в Рудославе сейчас? Мне приехать?»

«Не надо. Я тоже вычухаюсь. Иди к мужу».

«Хорошо. Но если чего надо – звони, ок?»

«Ок».

Нажал отбой. Отбросил телефон рядом с собой на диван. Замер. Еще немного – и его точно попросят освободить коридор. Только теперь не Милана, а персонал. Медсестры уже косились. Денег им сунуть, что ли?..

А за дверью – его семья.

Семья, которая могла у него быть. Все, что ему было нужно, – это остаться в тот день и дождаться…

Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Дождался он прямо сейчас.

Дверь палаты распахнулась, вышла Милана и прошла прямо к Назару.

– Даня хочет тебя видеть, – проговорила она отстраненно, словно выдавала ничего не значащую информацию какого-нибудь глупого соцопроса. В то время как Данила за день буквально измучил ее вопросом «а папа придет?», а она воочию увидела обратную сторону идеи, что если ребенок случайно встретит своего отца, то должен его, как минимум, узнать в лицо. Вот узнал. И что делать с этим узнаванием Милана не имела ни малейшего понятия. Впрочем, это лишь потому, что ей некогда об этом подумать. Слишком много других проблем, главная из которых – поскорее увезти сына из этой дыры в цивилизацию, чтобы здешние эскулапы не наворотили беды. – Можешь к нему зайти. Но будь любезен – не долго и не наговори там ничего лишнего, как ты умеешь. Ему сейчас дополнительные переживания совсем ни к чему.

Назар, не веря тому, что услышал, резко подхватился с дивана и встал с ней лицом к лицу. Несколько секунд молчал, дыша одним с Миланой воздухом. И не позволяя себе большего, чем дышать, такой невыносимый для человека вихрь эмоций сейчас испытывал. Второй раз за день его просили «не наговорить». Какая разница… какая уже разница, что можно, а что нет, если пускают. Да он о чем угодно будет молчать, если только пускают.

– Спасибо, – хрипло проговорил Назар. – Я ничего плохого не сделаю.

– Хотелось бы верить.

Больше он не медлил. Метнулся к двери, коснулся ладонью ручки. Втянул через нос побольше воздуха, как будто бы собирался нырнуть под воду. И вошел коротким рывком, внезапно замерев на месте, в небольшом предбанничке перед самой комнатой. Из этого угла ему видна была лишь часть Даниной кровати и разобранный диван, предназначенный, очевидно, для сопровождающих или сиделки. Сегодня тут, видимо, будет ночевать Милана.

Шагнул вперед. В глубину светлой палаты. Очень взрослой для подростка, наверное. Но зато просторной – хоть бегай по ней. Его взгляд, поднимаясь по белому постельному белью вверх, наконец достиг лица ребенка и наткнулся на настороженный и любопытный взгляд очень ярких серых глаз. Точно такие смотрели на него минуту назад с неприязнью и усталостью. Всей разницы – в этом выражении на их дне.

Назар еще несколько секунд цепко ощупывал его черты, знакомясь и впитывая. И каждую из этих секунд заставлял себя успокоиться и остановиться в этом лихорадочном разглядывании. Запомнит. Он запомнит его и так. Копия Миланы. До одури похож.

Улыбнулся этому выжидающему, что будет, мелкому пушному зверьку. И начал, потому что надо было как-то начинать. Страшно ведь не ему одному.

– Привет, Данила. Как ты себя чувствуешь?

– Привет, – настороженно отозвался Данька. Он, конечно, готовился к этой встрече целый день, весьма настойчиво готовился, доводя мать своими вопросами, но реальность оказалась несколько более волнительной, чем ему казалось в мечтах. И чтобы не дать себе испугаться, Данька выпалил: – Нормально чувствую. Немного болит, когда двигаюсь. Только маме не говори, она расстроится. Олекса тоже обещал не говорить. Хорошо, что ты пришел. Мама сказала, у тебя дела были. А я тебя ждал.

– Не скажу, – усмехнулся Назар, третий раз за последние часы, как будто заклинание, повторяя обещание молчать. Сколько всего, оказывается, нельзя говорить разного разным людям. – Только если сильнее будет болеть, то врачу все равно придется признаваться. Сильно терпеть тоже плохо, если хочешь быстрее поправиться. А цапнуло тебя все-таки прилично.

– Заживет, – отмахнулся мальчишка. – У меня всегда все быстро проходит.

– У меня тоже. Я часто влипал в разные истории.

– Правда? – дернулся Даня и улыбнулся. – Это хорошо. А то мама вечно удивляется, в кого я такой. А ты меня как нашел?

– Я… – Назар сделал еще шаг вперед и приблизился к кровати почти вплотную, все еще не решаясь расслабиться. Как по тонкому льду шел, смутно догадываясь, что Данила – тоже так. – Мне мама позвонила, сказала, что с тобой беда. Тебя похитил один ее очень… очень давний враг. А я знаю этого человека, потому что он мой родственник. Вот у меня и получилось тебя найти быстрее, чем полиции… Ты уж прости, что так вышло. Если бы я знал, что этот человек способен на подобное, я бы придумал способ вас защитить.

– Ого, – восхитился Даня, – как в кино, ну или в книжке. Я люблю всякие приключения, – бодро заявил он. Сам себе он решил, что главное говорить. О чем угодно, только чтобы не молчать. И понять, чем заинтересовать отца. А то вдруг он ему не понравится, и тот больше не придет. У него же и другой ребенок есть, ему есть с чем сравнивать. И паренек затараторил, боясь допустить паузы: – Я очень море люблю. Ты любишь море? Мы в Ирландии у самого океана жили, прикинь? У меня мечта – ходить на яхте в шторм в океане. Я даже яхтингом занимаюсь в Кловске. Уже два года, но если мне разрешат, то на тот год поеду в Грецию, там практика будет в открытом море. Это у меня цель такая сейчас. Мама говорит, я еще маленький. Ага! Они с Олексой даже целый план придумали, чтобы меня пока отвлекать. Мы несколько раз на Майорке были, там дайвинг классный. Мне тоже очень понравилось. Но ходить на яхте в шторм – это же мечта, а они не понимают.

Шамрай медленно вдохнул, пропуская через себя все эти слова и теряясь от их количества и неуловленных смыслов. Голова и правда немного кружилась, но подобное головокружение было чем-то хорошим. Определенно. Когда он обдумает это спокойно, то поймет наверняка. Одна беда – сможет ли он хоть когда-нибудь о Даниле думать спокойно? Это же должно стать чем-то обыденным, а где уж тут обыденности взяться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я никогда на яхте не был, – кивнул он, потому что надо было отвечать, тогда как хотелось слушать мальчишечий голосок, серьезный и сосредоточенный. – И океан не видел. Этот ваш Олекса… он к вам приезжал туда часто? Ну… в Ирландию.

– Ага. Ну я когда совсем маленький был – не помню, только фотки есть. Но часто, да.

– Понятно. П-покажешь как-нибудь? Мне интересно, каким ты был тогда.

– Правда? Покажу! У мамы много, она очень любит фотографировать.

– Это хорошо, что она любит. Значит, много чего сохранилось… а… ты, кроме моря, что еще любишь?

– Да мне много чего интересно, – деловито заявил Даня. – Я вот сейчас в лагере научился играть на гитаре. Ну как научился… несколько аккордов уже могу взять. В походы люблю ходить. В прошлом году зимой в химическом кружке занимался – тоже было прикольно. Мама бухтит, что я несерьезно ко всему отношусь, а Олекса утверждает, что я ищу себя.

Щека все-таки дернулась. Хотелось расколошматить о бритую голову этого придурка какую-нибудь небольшую табуретку. А показывать – тоже нельзя. Назар осторожно присел на край кровати и пробормотал:

– А я с детства камнями бредил, мечтал геологом стать… так что ты тоже это… ищи хорошенько, чтобы не потеряться. Олекса много с тобой возится, да?

– Ну я же ему, вроде как, сын, он же мой крестный, – бойко объяснил Даня. – А то у него дома одни девчонки. Тетя Маруся веселая очень, она, представляешь, татухи делает. В смысле, тату-мастер. И мелочь у них смешная. Близняшки. Дита и Вита. Вечно за мной хвостом таскаются. Приходится нянчиться, – скорбно вздохнул мальчишка и вдруг громко рассмеялся: – А еще недавно Вита притащила с улицы щенка. И он тоже оказался девочкой. Прикинь!

На этот смех в палату сунулась Милана. Осмотрела диспозицию сторон и строго проговорила:

– Развеселился на ночь глядя. Тебе спать пора, а не хохотать. Назар, и тебе пора.

Назар резко обернулся и смущенно улыбнулся, глядя на нее. Потом перевел взгляд на сына.

– И правда, Дань. Покой нужен, а ты ржешь. Я пойду.

– Ты же придешь еще? – настороженно спросил Данила.

– П-приду. Конечно, приду, – Шамрай снова глянул на Милану. И вид его был не менее настороженным, чем у Дани. Осторожным. Будто бы боялся, что ему заявят, что у него «дела».

– Сейчас всем точно уже надо отдохнуть, – неожиданно для Назара сказала она.

И он нехотя поднялся.

– Ты давай и правда спи. Утром проснешься, а я буду тут, хорошо?

Данька кивнул, но глаза закрывать не торопился. Словно опять стал маленьким и очень боялся, что сейчас он закроет глаза, заснет, а утром будет совсем не так, как пообещали. Но этого допустить Шамрай никак не мог. Потому что ему и самому казалось – уйдет и закончится все. Ну а как оно может закончиться?

И чтобы сделать приобретенное сегодня чуть более реальным, он порывисто наклонился к ребенку и быстро поцеловал его в лоб, вдохнув разом аромат и тепло кожи с оттенком казенного больничного запаха, ощущение детства и чего-то, о чем на самом деле знал всегда, только забыл однажды в этом сложном и страшном мире вокруг.

Так когда-то, перед сном, целовали его дед Ян и баба Мотря. Точно. Так и было.

– Спокойной ночи, Данька, – прошептал Назар и быстро вышел из палаты, задержавшись лишь на долю секунды возле Миланы, чтобы успеть поймать ее взгляд.

12

Назар

– Утром проснешься, а я буду тут, – пробубнила себе под нос Милана, наблюдая на экране телефона имя звонившего.

Назар.

Наверное, она бы удивилась, если бы это оказался кто-то другой. Уже который день подряд ее утро начиналось с этого человека. Даньке было в радость, Милане действовало на нервы. Олекса служил громоотводом, но недолго. Как известно, напасти не приходят по одиночке. Накануне дня, когда Даньку обещали выписать, Олекса огорошил Милану новостью о том, что у него дома лазарет, все слегли с ветрянкой и ему срочно надо возвращаться.

– Вообще у всех? – ошалело переспросила Милана.

– Кажется, даже у собаки, – мрачно хохотнул Олекса.

После недолгих препирательств было решено, что он вернется домой на машине Миланы, потому что Даньку еще не выписывают, и она вполне за это время найдет, как добраться, а ему надо срочно. Поэтому она торжественно вручила ему ключи от машины и Наталью Викторовну.

Милана не учла только одного. Назар не был бы Назаром, если бы не воспользовался ситуацией.

«Нафига что-то искать, я же на колесах?» – совершенно искренно удивился он, наглым образом став свидетелем их с Олексой разговора и дождавшись, пока друг свалит. И честно говоря, она даже слушать его не хотела, проворчала в ответ что-то типа: «Без тебя справимся», – и собиралась гордо удалиться в палату, оставив Шамрая и дальше восседать на диване в ожидании, когда его подпустят к ребенку. Но тут он сыграл ва-банк, подхватился с места, ладонью прикрыл Данину дверь, не давая ей пройти, и очень серьезно и с чувством выдал: «Слушай, я понимаю прекрасно, что несколько часов со мной в одном салоне для тебя, мягко выражаясь, неприятны, но ты сама подумай, как везти его будешь. Он взрослый парень, а даже со штанами ему справиться пока сложно, ты его в сортир на заправке как поведешь? Или, тем более, в поле? Ладно тут, в больнице, а при посторонних? Ты хоть и мать, а все равно женщина!»

Она, конечно, для приличия фыркнула. И с удовольствием продолжала бы фыркать по дороге домой, но приходилось сдерживать нрав из-за Даньки. Утешалась Милана лишь тем, что положительные эмоции ему точно не повредят, а она потерпит. Потерпит пока они доедут до Кловска. Потерпит пока Назар поможет Дане дойти до его комнаты. Потерпит пока он неторопливо спустится обратно и проговорит банальное «Если что – звони».

Лишь бы поскорее избавиться от него Милана согласно кивнула, быстро закрыла за ним дверь и облегченно выдохнула. Наконец-то дома, наконец-то его присутствие в их с Даней жизни уменьшится.

Она ошиблась. Вот он. Не успело на следующий день солнце разжарить улицы, как он уже звонит!

– Привет, – сердито проговорила Милана в трубку.

– Доброе утро! – прозвучало в ответ. Достаточно бодро, он явно давно проснулся. Но судя по тишине – либо дома, либо в кабинете офиса. – Как Данила?

– Еще спит.

– Вы врача на сегодня вызвали? Или поедете в клинику?

– А может, я как-нибудь сама разберусь? Без твоего надзора.

– При чем тут надзор? – с нотками удивления в голосе осведомился Шамрай. – Я первый раз в жизни вижу ребенка с дыркой в боку. Я беспокоюсь и хочу, чтобы его осмотрели и другие врачи, не только друсковские.

– Дел других тебе больше нет, – проворчала она. – Мы, кажется, договорились, что в случае… не знаю, чего-то сверхъестественного – я тебе позвоню. За ночь ничего подобного не произошло.

– Вчера была тяжелая дорога, мы ехали пять часов. Данила храбрился, но ты же сама понимаешь, что ему было непросто. Разумеется, я звоню сам, если не звонишь ты!

– И не буду, – хмыкнула она. – Ты никак не относишься к тем, с кем я буду обсуждать свои ежедневные заботы.

– Свои заботы можешь оставить себе, я не настаиваю. Но о Даниле я хочу знать. И общаться с ним я тоже хочу, – проявляя чудеса терпения, заявил Назар.

– Меня вообще не волнует, чего ты хочешь.

– Не заставляй меня применять приемы, которые тебе не понравятся.

– Я не стану продолжать с тобой этот разговор, – заявила Милана. – Ты отчего-то решил побороться за звание заботливого отца, но угрозами ты его точно не добьешься. Поэтому просто прими к сведению. Если будет что-то, о чем тебе надо будет знать – я позвоню. А если ты станешь названивать мне ежедневно – я просто перестану отвечать. Пока!

Ответить ей хоть что-то он не успел. В трубке стало тихо, Назар отнял ее от уха и глянул на экран. Перезванивать не рискнул – совсем уж нарываться в их ситуации было откровенной глупостью. Да он и сейчас не имел в виду ничего дурного, а она решила, что угрожает. Настолько не доверяла, что совсем ничего хорошего не ждет.

Между тем, единственное, что Назар подразумевал под приемами, которые ей не понравятся, это мнение Данилы по поводу их общения. Черт на него, если бы сам. Но был ведь сын. Их с ней сын. Их с ней сын, господи. Которого она сама научила, что отец – это что-то нормальное, хорошее, правильное, даже если живет не с ними. Шамрай это уяснил очень четко для себя во время одного из бесконечных монологов Даньки. Тот говорил, не смолкая, будто бы решил выложить о себе все и сразу, а он впитывал их разговоры, которых было совсем немного, будто бы это живительная влага под палящим солнцем. Когда они домой ехали, Данила засыпал, просыпался, говорил снова, очень расстраивался, что ему нельзя ехать на переднем сидении, а потом, усталый, в очередной раз проваливался в дрему. Он его в квартиру заводил полуспящего и едва переставляющего ноги от изнуренности и сразившей слабости после дороги. И ведь наверняка, едва проснется, запереживает, вдруг Назар не придет. Тянется же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вот только из его уст для Миланы этот аргумент был бы красной тряпкой для быка. Впрочем, она все воспринимала сейчас в штыки. И самое лучшее было бы оставить ее в покое и не лезть на рожон. Для них для всех так было бы правильно. По крайней мере, пока она не привыкнет.

Беда была в том, что сам Назар до одури боялся, что не захочет привыкать. Что запретит, что не пустит больше к мальчику. Этих драгоценных минут у него с Данилой было слишком мало и они были слишком яркими, на всю жизнь. Пусть он не до конца понимал, что именно случилось, уже тогда, в клинике знал, что нечто самое значительное за все время, что землю топчет.

А теперь, спустя сутки после приезда и спустя несколько после того, как нашел свою семью – нравится это кому-то или нет – постепенно раскладывал все по местам и все больше убеждался в том, что нельзя ему пороть горячку. Как угодно, но только не нахрапом. Милана бесится совершенно обоснованно, и от ее эмоций так много зависит в будущем, что лучше прямо сейчас под откос не пускать то, что еще может сложиться в их отношениях. Они родители, в конце концов, одного на двоих ребенка. И чем быстрее они научатся существовать рядом, тем лучше. У них у всех троих впереди адаптация, хочет она того или нет.

И только одно было ужасно. Вдруг, пока они с Миланой утрясают все эти сложные взрослые вещи, Даня своим маленьким детским сердцем переживет страх, что Назар больше не придет. Что он не интересен отцу. И допустить этого Шамрай не мог. Тем более, что у самого пригорало увидеть его снова как можно скорее.

Номером сына он обзавестись не успел и досадовал на себя, что не сделал этого. Написал Милане, чтобы сбросила – сообщение висело непрочитанным. Так прошло еще два дня. Он жрал себя. Ходил на работу. Бесился. Удивлял Марту, которая никогда не видела, чтобы хозяин зависал на балконе в облаке сигаретного дыма. Работа не помогала. Сигареты не успокаивали. В голове крутилась какая-то дурь. Периодически ныла Дарина, с которой нужно было еще поговорить, объяснить все, что случилось.

Еще, наверное, надо встретиться с адвокатом, обсудить перспективы, возможно ли вписать себя в свидетельство о рождении сына. Чтобы все было официально. И думать, как преодолеть сопротивление Миланы в этом вопросе, потому как фиг она разрешит.

Нанять им охрану. Этим, впрочем, Назар озадачился еще в Друске, в один из дней, когда подпирал стенку в больнице, ожидая, что его пустят в палату хоть на несколько минут. Как щелчок в голове: ни черта не закончилось, все только началось. Пока Стах на свободе – все еще впереди. А значит, теперь он просто обязан позаботиться о безопасности Миланы и Данилы, раз уж его развели как лоха в прошлом. Нужен был кто-то надежный, кого он знает всю жизнь и кто не подведет.

«Кандидат» нарисовался сам – буквально сразу. Костик.

«Ты говорил, звонить, бо твой номер у меня есть… а я теперь, сам понимаешь, без работы», – весело проговорил он в трубку. И за этого человека Назар ухватился тоже. Потому что он подходил по всем параметрам – и продолжительности знакомства, и умению выполнять любые поручения, и внутреннему благородству, проявившемуся так вовремя и без которого они не вытащили бы Даню.

«В Кловск переехать готов?» – отбрасывая все лишнее, спросил он главное.

«Да готов я, готов, иначе б не обращался».

«А семья?»

«Нет никакой семьи, в разводе сто лет».

«Не держит ничего?»

«Ни черта меня, Кречет, не держит».

На том и сговорились. И теперь Назар был спокоен хотя бы за этот тыл, хотя бы частично прикрыв его. За его семьей будут издалека приглядывать, чтобы если что, можно было вмешаться.

А еще… он искал детектива, созванивался с Лукашем, выяснял, насколько серьезно это дело поставлено в органах в данный момент, чтобы не для галочки, и самостоятельно поднимал старые контакты, еще со времен своей полукриминальной юности. Его задачей прямо сейчас было найти Стаха. Любыми путями, любыми средствами, и тут уж точно все приемы были хороши.

Знал, что Никоряков всех троих в итоге арестовали, но это фигня, килька мелкая. Интересно было другое. В доме в результате обыска нашли несколько незарегистрированных стволов и кипу документации, аккурат из сферы деятельности бюро экономической безопасности. Шамрай-старший попал по полной программе, и сейчас это было уже очевидно, но вряд ли кто жаждал взять его за жабры сильнее, чем его собственный племянник, который едва-едва начинал понимать всю бесповоротность и катастрофичность случившегося четырнадцать лет назад.

Из этого уже так просто не вылезти. Никто не вернет ни ему, ни Даниле, ни Милане прошедших четырнадцати лет. Целую маленькую жизнь их ребенка – никто не вернет. И каждый день, который проходил мимо, потому что Милана видеть его не могла, а Назар не решался снова ее бесить, Дане ничем не компенсировать.

На третий день Кречет сорвался. И в прямом, и в переносном смысле. Как сокол с перчатки, взмывая в небо, Назар ушел на обед в ресторан из офиса, а сам вместо этого сел в машину и поехал к дому Миланы, теперь имея сокровище – ее адрес. По телефону она его, может, еще и пошлет. Но из дома же при Даниле не выставит. Не сможет.

Так рассуждал он, набирая номер ее квартиры в домофоне. Запомнил цифры. Выучил.

Ждать ему пришлось долго. Домофон отключился, Назар набрал снова, трели звучали одна за другой, когда вдруг в динамике раздался негромкий мальчишеский голос:

– Кто там?

Дыхание перехватило. Каждый раз, когда он напрямую слышал, как Даня что-то говорит, перехватывало. Вот и сейчас…

– Даня, это я. Папа, – сказал он, а потом понял. Это мальчик из своей комнаты на втором уровне квартиры ковылял. Вот же черт!

– Ой, привет, заходи, – радостно вскрикнул Данька и следом раздалась электронная трель и щелкнул замок на двери подъезда.

Назар быстро вошел внутрь. Не помня себя, миновал консьержа. Кабинка лифта. Шестой этаж. Площадка и распахнутая дверь. А на пороге – мальчик в шортах и полосатой футболке, сжимающий в руке шлейку поводка. И… тревожное, крутящееся и фыркающее нечто у его худых ног с острыми коленками точно такой же формы, как у самого Назара.

Шамрай остановился, приблизившись, и спросил:

– Это кто? Енот-поводырь?

– Не-е-е, – рассмеялся Данька, – это енот Грыць. А мама, прикинь, хотела Пушком назвать.

– Пушком? – хохотнул в ответ Назар. – Ну да. Была бы домашняя летучая мышь, назвала бы Белочкой. Ты чего вскочил-то? Тебе же, наверное, пока лежать надо.

– Ты проходи, – сказал Данька, посторонившись, и принялся объяснять: – Если бы я не вскочил, то тебе бы никто не открыл. Я дома сам. Павлуши нет, а у мамы какие-то срочные пересъемки.

– Какой еще Павлуша? – дернулся горе-папаша, переступая порог, и едва удержался от того, чтобы рожу перекосило: вот только какого-то Павлуши ему тут не хватало!

– Какая! – рассмеялся мальчишка. – Это наша домработница, но сегодня у нее давление прихватило.

– А. Понятно. У вас принято разуваться?

– Ага, – кивнул Даня, – там в тумбочке тапочки есть. А мы с Грыцем как раз обедать собирались. Будешь с нами?

– Буду. Буду, только тебе, наверное, столько двигаться нельзя. Вы у врача были?

– Мама позавчера привозила, еще завтра придет. Да ты не переживай, на мне все всегда быстро заживает. А двигаюсь я немного. Даже вот Грыць пока на поводке. Идем в кухню. Ты макароны ешь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Макароны? – Назар переобулся, мрачно отметив про себя, что наличие мужских тапок может означать что угодно – что Олексу, что этого ее Кривицкого… Кривинского? Какая, блин, разница! Затолкав поглубже эти мысли вместе с отвращением к чужой домашней обуви, правда новой, мало ношенной, Назар разогнулся и неуверенно улыбнулся: – На обед тебе бы бульону лучше, а не макароны. Швы как? Не сильно болят?

– Да почти и не болят, особенно если не трогать, – отчитался Даня, уменьшая длину поводка, потому что Грыць норовил подобраться к Назару не с самыми дружескими намерениями. – А бульона сегодня нет. Павлуша каждый день свежий варит, а мама только макароны умеет. И еще мандариновый пирог. Но то зимой.

Назар, наблюдая за возней сына с енотом, несколько секунд молчал. Потом неуверенно улыбнулся, будто бы внутри что-то светлое и теплое вспыхнуло, и негромко сказал:

– А раньше она и пирог не умела. Чайник ставить умела. Пирог-то вкусный?

– Ага!

– Повезло. Ну… веди, где у вас тут кухня? – Назар посмотрел по сторонам. Наткнулся глазами на декоративное панно на одной из стен прихожей. И сделал шаг вперед, сам не отдавая себе до конца отчета в том, как сильно ему хочется наконец посмотреть, как они живут здесь, какой у них дом. С прошлого визита он почти ничего не запомнил. Помнил только, что Милана постоянно его подгоняла, а он не успевал, ни черта не успевал переваривать.

Данька повел отца в кухню, рядом шустро переваливался Грыць, бросая на Назара косые взгляды и показывая зубы. А Даня, соображая только, что отец пришел, пусть не сразу – но пришел, продолжал весело тараторить:

– Зато Павлуша у нас вкусно готовит. И Олекса умеет, он меня учит иногда. Мы с ним на мой день рождения пиццу делали. Он сказал, что в следующий раз подарит мне камень… как-то он там называется. Но то вряд ли. Он всегда с подарками угадывает. Вот Грыця мне он подарил, – гордо заявил Даня. – Мама не соглашалась покупать. Говорила, что где я – а где енот. А крестный подарил, и маме теперь деваться некуда. Не, она потом привыкла. И у них прям любовь-морковь теперь, – мальчишка засмеялся. – Грыць у нас ревнивый! А осенью у Диты и Виты днюха. Мы с мамой им кукольный дом присмотрели. Огромный такой, как раз им по росту.

Под этот его щебет они добрались до кухни.

– Макароны в кастрюле, – кивнул Даня на плиту, – сыр в холодильнике. А я пока Грыцю еды сооружу.

Шамрай осмотрелся. Кухня, как и все, что он успел заметить в квартире, была упакована и укомплектована абсолютно всем по последнему слову техники. Истинное царство для любителя покудесничать на кулинарном поприще. А Милана тут – макароны.

Наз усмехнулся, подошел к плите и резко повернулся к Даниле:

– А курятина у вас есть? Или вообще какая птица?

– Не знаю, наверное, – Данька пожал плечами и принялся выуживать из холодильника емкости с овощами. – Тут Павлуша хозяйничает. Телятина точно есть! Правда, вареная. Для Грыця.

– Можно я посмотрю? – поинтересовался Шамрай.

– Конечно! – кивнул мальчик и протянул еноту дольку огурца. Тот радостно выхватил кормежку и принялся громко хрустеть.

– Много эта худо́ба жрет? Вас с матерью не объедает?

– Ну мама говорит, что больше, чем я в его возрасте, – улыбнулся Даня. – Но мама не переживает. А вот Павлуша ворчит. Но она вообще любит ворчать. Для важности.

– Она у вас вроде всенародно любимой бабушки? – усмехнулся Назар, вынырнув на мгновение из холодильника и поставив на ближайший стол пакет с куриными лапами, обнаруженный в его недрах. Следом там же нашлись картофель, морковь, лук и петрушка. Пару секунд подумав, Назар присовокупил к имеющемуся несколько яиц, сливки, грибы и сливочное масло. И выдал: – Мука у вас где?