Текст книги "The Мечты. Весна по соседству (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Совсем?
– Совсем. Чего ей со мной разговаривать? Она теперь с другими разговаривает.
– Ну она же учится. У нее новый круг общения, это нормально! – принялся увещевать Моджеевский сына. – Хочешь сгоняем с тобой к ней, а? Ну я всегда делами прикроюсь, а вы увидитесь наконец по-человечески, обсудите все. Понимаешь, если у меня с Женей не задалось, это еще не значит, что я буду против этой девочки.
– Да ты тут при чем? – взорвался Богдан, вскочил со стула и передразнил отца: – «Новый круг общения». Препод у нее новый! Всю инсту им запостила.
– В смысле «инсту запостила»? – не понял Роман.
Бодя закатил глаза от отцовского невежества и, сунув ему в руки свой телефон, рявкнул:
– Вот так!
Моджеевский поморщился от сыновних порывов, но глаза к экрану опустил. Сначала опустил, потом быстро поднял обратно. Творилось в них такое – мама дорогая. Но недолго. Поскольку он снова вперился в Юлькин профиль. Все эти быстрые мельтешащие движения сопровождались ощущением легких взрывов в Роминой голове. Как от петард.
– Как это... – только и пробормотал он под нос, а потом повторил уже громче: – Это, блин, как?!
– Ну как-то так, – Бодя больше не орал, а медленно возвращался в состояние, в котором находился в самом начале ужина – молчаливое и сосредоточенное на чем-то абсолютно далеком от кухни на даче Моджеевских.
Точно так же далеко от дачи сейчас находился и Роман, ошеломленно взиравший на фотографии на Юлькиной странице этого диво-приложения. Потому что из десятка последних снимков, по меньшей мере, шесть – демонстрировали старого знакомца и неприятеля Романа Романовича.
Юрагу А.В.
И это, блин, сюрреализм уже какой-то! Моджеевского натурально клинить начинало. Нервный тик у него развивался.
Сначала этот уродец окучивает в виртуале Женьку. Теперь вот – в реале – Бодину Юльку. Прямо не Юрага – а натуральное проклятие их семьи! Дораду он собирал. По полу супермаркета. И Ромкиных женщин тоже! В смысле, Юлька – сестра его женщины, но ведь могла же стать родней.
Об ужине было позабыто.
Какой тут, нафиг, ужин, когда Юрага у доски в аудитории держит в руках лазерную указку и что-то вдохновенно объясняет, глядя на студентов. А вот он посреди коридора с кем-то разговаривает. А тут – фотка Юраги на каком-то стенде в холле универа с Юлькой, указывающей на него пальчиком. А тут – в буфете, вроде бы, тоже этот идиот чаи гоняет.
О! И на какой-то праздник с детишками в сквере – даже и сама Юлька, балда мелкая, есть! Счастливая такая, улыбается. Куда только «мировой батя» смотрит?
Господи, бред-то какой. Маразм. Любитель Фарерских островов и зимы среди лета хренов! А теперь оно еще и лекции в университетах читает? Вот как вообще, а?! Он же, кажется, степеней ученых не имеет? Или это Ромка запамятовал, что там в его личном деле написано?
Но что бы ни было, текущая ситуация не поддавалось никакому анализу и логики в своей основе не имела, потому попытка найти происходящему хоть какое-то простое и понятное объяснение успехом не увенчалась. Да черт ногу сломит в этих Маличах! Они даны ему в наказание за все грехи! Почему вообще все, что касалось Жени, – так сложно, что он ощущал себя школьником, который не может решить дурацкую задачку по математике? Вот все может – а задачку нет, хотя там даже звездочки, указывающей на продвинутый уровень, не стоит.
А ведь у Юльки все эти посты еще и с подписями, каждая из которых заставляла Ромкины брови взмывать по лбу все выше и выше.
«Увлекательное путешествие в волшебный мир маркетинга».
«Некоторым преподам – на обложку журналов для женщин!»
«С днем эконома! Ура!»
«Ну разве он не душка?»
Фигасе душка. В два раза старше самой Юльки. И вот ведь парадокс – для младшей Жениной сестры этот вездесущий придурок слишком стар, а против... ну давай же, Моджеевский, признавай уже, ну! Против тебя самого он – моложе на добрый десяток лет. И ты, черт возьми, даже завидуешь его молодости, его мозгам и, чтоб его, умению сорваться на эти гребаные Фареры. Свободе его завидуешь и точно знаешь, что на это и повелась Женька независимо от того, знала она, кем был человек по ту сторону экрана, или нет.
Но как же так вышло, что среди всего бреда их взаимоотношений еще и Юля Малич маячит? Ведь он только в конце осени видел Женю, спокойно прогуливающуюся с Юрагой! Или это она их и познакомила, и мелкая с катушек слетела? Да ну! Быть не может.
Всего этого просто не может быть.
Ну не бывает так!
Не выдержав, в конце концов, накала страстей в собственной башке, Моджеевский что-то пробормотал под нос и встал со стула, двинувшись к барной стойке. Сто пятьдесят грамм любимого коньяка голову, конечно, не прочистят, мозг на место не вернут и спокойствия не установят. Но без оного ему этой ночью не заснуть точно – и так со сном беда, а подобные новости отобьют его вовсе. Потому Ромка плеснул в бокал немного. Потом повернулся к сыну и уныло проговорил:
– Вообще, знаешь... все зло от соцсетей. Пять капель будешь? Больше – не дам, а то мать вопить начнет, что я тебя спаиваю.
Чтобы не разразиться хвалебной песнью
Евгения Андреевна Малич радостно сдала ключ от кабинета вахтеру, привычно улыбавшемуся ей и отвешивавшему комплименты, и вышла на крыльцо, едва сдерживаясь, чтобы не разразиться хвалебной песнью во славу окончившегося рабочего дня, во время которого ей пришлось стать жертвой нападения нового заместителя главдракона и главного экономиста, моментально окрещенного Ёжиковной (звали новоприбывшую Александрой Йожефовной Ротштейн, и нападала она с пирожками собственного приготовления или иногда – с рассказами о своих многочисленных хобби, родственниках и жизненных перипетиях). С главдраконом у Ёжиковны сейчас цвел конфетно-букетный период, но и с остальными новоприбывшей хотелось подружиться. И потому сегодня она ходила дружить к Жене. Декабрь же в бухгалтерии не самый подходящий месяц для дружбы, а уж если ты расчетчик – так и вовсе «не трогайте меня, а не то покусаю». Женя, разумеется, еще как-то держала себя в руках (чем больше забот, тем меньше времени на дурные мысли), а вот Таша уже натурально на людей кидалась, посмевших забрести к ним в кабинет и мешавших им трудиться. Словом, еще один жирный красный крестик на календаре поставлен – и слава богу. Можно топать дальше. Женя и топала – на выход, на улицу, под нависшее низко над головой черное вечернее небо. Налетевший ветер не сулил ничего приятного, но она мужественно сунула нос в огромный толстый шарф и успела сделать шаг на следующую ступеньку.
В этот самый миг, в очередной раз надламывая ее день, жизнь и мир, откуда-то снизу, от самого начала крыльца, прозвучал голос, которого она не слышала уже несколько месяцев. Голос был негромкий, серьезный и даже, кажется, немного сердитый. Коротко-коротко. Два слога. Четыре буквы. До самого сердца.
– Женя!
Замерев на месте, она вздрогнула и всмотрелась в темноту, разрываемую редкими фонарями и фарами пролетавших мимо автомобилей. Первый удар в висках. Вернуться в кабинет и позвонить отцу. Потому что она точно знала – встречаться им с Романом незачем. Даже если это было единственным, о чем она мечтала столько времени. Второй удар. В горле. Остановить себя. Тут, на месте. Смотреть прямо перед собой. И не втягивать папу. Третий удар. Спустившийся ниже, в грудную клетку, и отдающийся в конечностях. И ей не восемнадцать лет, чтобы бегать от мужчин. Раньше надо было. Теперь поздно.
Поежившись под промозглым ветром, Женя медленно, как на ватных ногах, спустилась с крыльца и молча остановилась в двух шагах от Моджеевского. Ближе подходить не рискнула – страшно. Очень-очень страшно, потому что ей одинаково сильно хотелось и видеть его, и никогда больше не оказываться рядом.
Он же, нахохлившись, как большая хищная птица на сильном ветру, чуть заметно подался вперед и, если бы она заглянула в его глаза, то заметила на одно мгновение промелькнувшую в них жадность, когда целиком и сразу поглощаешь образ человека, которого не встречал бесконечно давно, и так же бесконечно скучал по нему.
Но эта вспышка погасла, едва вспыхнула, и он проговорил тем же тоном, что и звал ее, показавшуюся на ступеньках:
– Привет. – Просто. Два слога, шесть букв. – Нам надо поговорить.
«Нам не о чем разговаривать», – почти слетело с ее губ – предельно ясно и очень по делу. Но успев себя остановить, Женя спросила:
– О чем?
Голос прозвучал глухо. И это, конечно, от холода. Шум улицы, гомон людей, свист сквозняка, забравшегося сюда, ее перекрикивали.
– О Юле, – точно так же глухо отозвался он. – Это важно.
Женя медленно перевела дыхание. Раз-два. Вечер увлекательной арифметики. Все-то она считает, бухгалтер должен считать. И, не сдержавшись, усмехнулась:
– Ну и чем тебе Юлька не угодила?
Моджеевский нахмурился. Все тот же ветер, игравший между ними сейчас, одинаково их терзающий и заглушавший их голоса, ударил ему в лицо, отчего седоватая челка упала на лоб.
– Ну почему сразу не угодила? – криво усмехнулся Роман. – Девочка как девочка. Только лезет куда нельзя. Тебе это надо бы знать. Поехали поговорим где-нибудь.
– Я никуда с тобой не поеду! – звонко выпалила Женя и для подкрепления этого вскрика мотнула головой, отступив от Романа.
Но он тут же сделал этот шаг к ней, не позволяя сократить расстояние. Как в танце, ей-богу.
– Не тебе вести себя, как обиженная девственница, – ледяным голосом проговорил Моджеевский. – Потому ты просто меня выслушаешь. В твоих интересах, как и все остальное.
– В моих интересах? – подавляя волнение, переспросила Женя. – Ты понятия не имеешь о моих интересах. И действуешь всегда только в своих. Есть что сказать – говори. Только, пожалуйста, недолго. Холодно.
– Холодно, – нехотя согласился Ромка. – Ладно, к черту. Пойдем, в твою кофейню зайдем. Устроит?
– Ты мог позвонить, если это так важно, – хмуро проговорила она, все-таки кивнула и, обойдя Романа, быстро направилась через дорогу. Ну какая разница, что ее устроит, когда его не было больше трех месяцев! Лишь бы не ехать никуда с ним сейчас...
Моджеевский, сойдя следом с бордюра, поравнялся с Женей и оказался как-то совсем рядом. Слишком рядом – и запах его парфюма напомнил о том, какой он был возле нее, отчего едва не поднялись волоски на затылке, скрытом шарфом. А ведь они всего-то пересекали улицу. Не больше.
– У меня появилось время – и я заехал. Это не телефонный разговор, – ответил Роман. – Двадцать минут как-нибудь потерпишь мою физиономию.
– Тогда записку бы написал, – снова не сдержалась Женя, ускорила шаг и буркнула себе под нос: – В эпистолярном жанре у тебя особенный талант!
– Ну прости, не додумался! – огрызнулся он, ощетинившись.
«Красноречием не владею, чтобы красиво мозги пудрить. У меня все по-простому. Цацок надарил – и в койку». Последнее сказано не было. Сдержался кое-как. Не без труда. И лишь потому, что перед их носом оказалась дверь в кофейню, которую он открыл перед Женей, пропуская ее вперед. Рядом. Слишком рядом от себя. Так, что слышал ее запах, отчего не к месту вспомнилось, какая она была возле него, и от этого воспоминания болезненно заскребло под ребрами. А ведь всего-то в зал вошли. И все.
Он кивнул ей на ближайший свободный столик и проговорил:
– Давай кофе.
– Я не собиралась пить кофе. Я собиралась домой, – устраиваясь на предложенном месте, упрямо отказалась Женя. Нельзя ей кофе! Врачиха не велела! Отец унюхает! Нельзя!
Но Роману этого всего знать совсем не надо. И она лишь беспомощно наблюдала, как он тащит свои и ее вещи на вешалку, устраивает их там, потом возвращается к ней и усаживается напротив, оглядываясь по сторонам – не привык буржуй к подобным заведениям. Но теперь уже она жадно и торопливо, пока есть время, пока это незаметно, всматривается в него. Высокого, стройного, в светлом свитере, который тоже пахнет им и так невозможно ему идет... что плакать хочется.
А она?.. А что она?
Признаков беременности пока не видно, к счастью. Но токсикоз все еще не дает ей жить. Не выспалась, волосы из-под шапки примяты, глаза, должно быть, совсем несчастные. Еще не хватало все это ему показывать!
И она торопливо опускала ресницы, чтобы он и не видел, потому что они снова менялись ролями. Теперь смотрел Рома. Говорил. Что он там говорил?
– Ну значит, придется повременить... с домой, – услышала Женя сквозь шум в ушах и пришла в себя. – Лучше поделись информацией, с каких это пор твой Юрага взялся окучивать твою сестру? Не то чтобы мы с Богданом умирали от ревности, но ты бы разобралась.
На мгновение Женя замерла, совсем не понимая, что же это такое она услышала. И придя к закономерному выводу, что лучше уточнить, осторожно спросила:
– В чем именно я, по-твоему, должна разобраться?
– Ну как минимум, в том, что происходит с твоей Юлькой, что она... как это... Весь Инстаграм его рожей забила. Ладно Богдан, он переживет. Но это... ненормально как-то, не находишь? Ей восемнадцать хоть есть? И взрослый мужик! – «Твой взрослый мужик, между прочим!»
Язык в очередной раз им был прикушен вовремя. На сей раз спасла девчонка-бариста, по совместительству – кассир и, видимо, немножко официантка.
– Без заказа сидеть нельзя! – запротестовала она, с неодобрением глядя на Ромку из-за своей барной стойки.
– Ну так дайте нам меню, что ли! – огрызнулся в ответ Роман, не выпуская из виду Женино непривычное, но такое родное лицо, на котором он сегодня совсем не мог читать мыслей. Не понимал их. И ее реакций не понимал, что ужасно злило.
– Заказ делаете на кассе! Меню – вон! – и девчонка, врываясь в его размышления, указала за спину, где на обычной, почти школьной доске для мела были расписаны наименования и цены.
– Вот бред, – буркнул Роман.
– Если ты все сказал, можем уйти, – пожала плечами Женя. И мир вокруг обесцветился, сделался белесым от холода в ее голосе.
– И почему ты нифига не удивилась тому, что я сказал?
– Потому что это не твое дело!
– Да больно нужны мне твои дела! – взвился Моджеевский, и на них разом оглянулись посетители с соседних столиков, но ему было все равно. – Дальше будешь этого придурка защищать? Или сперва посмотришь страницу своей сестры?
Единственное, о чем сейчас могла думать Женя – как не выказать перед Романом никаких эмоций.
Ее эмоции – тоже не его дело.
Об остальном она подумает потом. Даже о том, зачем он явился спустя несколько месяцев и донимает ее дурацкими вопросами. Повод-то какой... замысловатый! Юлька и Артем! Они же даже не знакомы и живут в разных городах... В довершение ко всему начала подкатывать тошнота. Но Женька упрямо продолжала держать лицо. Только оно ей и останется, когда его величество опять свалит.
– Прости, но я по-прежнему не понимаю, каким образом это касается тебя, – не без труда вздохнула она. – Между Юлей и Богданом больше ничего нет.
– Да, – зло хмыкнул Роман, с трудом процеживая слова. – Именно. Между ними больше ничего нет. Как и между нами. Ты права. И знаешь что? Каждый получил то, что хотел. Только когда твоя дура Юлька дел натворит с мужиком в два раза старше, я хоть знать буду, что предупредил! А дальше – как хочешь.
«Нет, ну вы скажите, какое благородство!»
Этот вялый протест утонул под ее усталостью, навалившейся вместе с недомоганием и нежеланием продолжать разговор. Но все, что могла делать Женя, это пристально разглядывать его черты, одновременно родные и немножко забытые. И заговорить себя заставила лишь через некоторое время.
– Не меряй всех по себе, – сказала она негромко и отвернулась. Хватит с нее.
Смотрел на ее затылок и часть щеки Моджеевский недолго. У него у самого жилка на лбу задергалась от сказанного ею. Скулы свело. От осознания, что ей неприятно. Ей – неприятно то, что он говорит. И она защищается. А от этого хотелось вывести ее наконец из вечного чертова равновесия, и заставить орать на весь зал, не думая, что тут еще есть люди. Как когда-то, всего один раз... давно. И наедине.
Вот только зачем ему это нужно теперь?
Роман моргнул несколько раз, скидывая наваждение, и принялся медленно пояснять:
– Я когда-то твоему... экономисту говорил уже: мой опыт подсказывает, что в девяносто девяти процентах случаев каждый человек имеет цену. Я и сейчас от этого не откажусь. Я забыл только упомянуть, что очень редко ошибаюсь в людях. Ну... было пару раз, ты это знаешь. Так вот в нем я не ошибаюсь. Пока ты веришь в его непогрешимость, он тебе ребенка испортит. И мне плевать, что ты считаешь, будто я меряю по себе.
Женя сглотнула подкативший ком. А ведь она размышляла порой, как может сложиться их встреча. Чего уж скрывать, что только ни придумывала. От дикой ссоры до взаимных извинений. Но, как это часто бывает, в жизни всегда все иначе. Дикий какой-то разговор. Невозможный. И ей лишь остается дотерпеть до конца эту пытку.
– Ты можешь считать свою миссию выполненной, – произнесла она с некоторой иронией, сама не зная, откуда есть еще силы иронизировать.
– Миссию! – устало передразнил ее Ромка. – Разберись с этим, Жень. Ты не дура и никогда ею не была. Поройся в ее... соцсетях, посмотри фотографии... попробуй обсудить.
Женя молча кивнула. Что она могла сказать? Что не про Юльку хочет с ним говорить? И уж тем более не про Юрагу… Точно так же кивнул ей и он, не отводя от нее пристального взгляда, а потом вдруг спросил:
– Что-то в тебе не так... ты... все нормально?
– Все прекрасно, – Женя одарила Моджеевского голливудской улыбкой. – Ну если не считать того, что меня ждут дома.
По-хорошему ему надо было встать и уйти. Не мог. Хотелось курить, а здесь нельзя. Кофе можно, но кофе не хотелось. Женино бледное лицо, немного другое, чем он помнил, не отпускало. Что-то правда было не так. Совсем не так, но он никак не врубался что.
Когда его рассматривание вышло за рамки приличий, он пробормотал:
– Давай... подвезу?
– Нет, – слишком резко отозвалась Женя. И даже чуть отпрянула, упершись в спинку стула.
От ее реакции ему стало совсем херово. И это уже была не злость, которую он ожидал. А как... как в тот день, когда чувствовал, что предает ее, хотя и это тоже не поддавалось анализу. Все, что касалось Жени – с ним она или нет – невозможно анализировать. Сидит тихим котенком, а вокруг – стихия. Где и когда она настоящая?
– Зря... поздно уже, – тихо сказал он, понимая, что настаивать – это вообще из разряда фантастики. Сам же ушел.
– Ты постарался, – вздохнула Женя и, словно решившись, твердо проговорила: – Роман, на будущее – избавь меня от каких-либо твоих вмешательств в мою жизнь и жизнь моей семьи. Уверена, у тебя и без того довольно забот, чтобы обращать внимание на прах под своими ногами.
Ей настойчиво вторила мелодия входящего звонка. И едва договорив, она приняла вызов. На Моджеевского больше не смотрела, а голос ее зазвучал устало, но тепло.
– Привет, – проговорила она в трубку, из последних сил заставляя себя двигать губами. – Задержали… Забери меня, пожалуйста… Я в «Миндале».
Роман вздрогнул. Лицо его перекосило. От теплоты. От слов. Которые не ему.
Которые никогда не будут ему. И, наверное, никогда не были. Потому что она и правда очень быстро... крайне быстро сошлась со своим проходимцем экономистом. Юрага небось и звонит! И это он, Роман Моджеевский, мешал, ведь от таких – не отказываются.
А как просто все теперь. Без него.
Он вскочил со своего места и сунулся к девчонке-бариста. Как-то очень свирепо ткнул пальцем в витрину и рявкнул: «Печенье свежее? Давайте! Коробку. Видите, я заказал! Карту принимаете?»
К счастью, карту принимали, и, расплатившись, Роман, уже не глядя на Женю, пулей вылетел из кофейни, прихватив упаковку разноцветных макарунов. Не парижские пирожные, но какая теперь-то разница?
Словно десятибалльное землетрясение
Что бы ни придумывала Женя про их встречу с Романом, в одном совсем не ошиблась – она выбила почву у нее из-под ног. И теперь ей снова долго и упорно придется искать равновесие, чтобы не вспоминать каждые пять минут о стихийном бедствии, каким стал для нее Моджеевский. Ворвался в ее жизнь глобальным катаклизмом, и исчез, разрушив все, словно десятибалльное землетрясение.
Думать о чем-то другом не выходило. Женя снова и снова вспоминала сегодняшнюю встречу и те несколько месяцев, которые они провели вместе. Снова и снова она озадачивалась вопросами, которые с таким трудом заставила себя оставить в прошлом. А теперь к ним добавились еще и новые.
Зачем он приходил? Зачем он, черт побери, на самом деле приходил? В заботе о Юльке? Чепуха. Не сходится. Он, конечно, любит причинять добро. Уж эту его черту Женя знала слишком хорошо. Но можно подумать, его и правда волнует, что происходит с младшей Жениной сестрой!
Ответы не находились. Женя кружилась больным животным в замкнутом кругу собственных мыслей и вынужденно загоняла себя в прошлое. В их последний вечер. На ту проклятую вечеринку. Когда видела, когда чувствовала – что-то случилось. Но легкомысленно полагалась на то, что Роман всегда знает, как правильно. Впрочем, он действительно знает. И поступает сообразно. Ему было плохо – он принял правильное решение. Для себя. Сама Женька – допустимые потери для таких, как Моджеевский. Одной больше, одной меньше.
И только Юлька совершенно не вписывалась в эту концепцию. Зачем Роману беспокоиться о чужой для него девчонке? Глупо и не логично.
Понимая, что вновь идет по своим же собственным следам, Женя вздыхала, вертелась в постели и надеялась на спасительный сон. Но стрелки равнодушно отсчитывали часы, а она по-прежнему бродила в лабиринтах безответных вопросов.
Уже перед рассветом, когда все еще темно, но чокнутые птички начинают отчаянно орать под крышей, Женя смирилась с неизбежностью бессонной ночи и безрадостностью наступающего дня. Кроме того, о себе настырно напоминал желудок, в кои-то веки требуя еды.
Вечером, после того, как отец привез ее домой, она отказалась от ужина и под пристальным взглядом Андрея Никитича ускользнула в свою комнату, чтобы поутру на цыпочках прокрасться в кухню, где можно выудить из холодильника подходящие для бутербродов продукты и спустя десять минут устроиться на стуле с чашкой чая и телефоном. Все же стоило узнать, что именно так смутило Романа и при чем здесь вообще Юрага.
Второе стало очевидным сразу же, едва она заглянула в профиль сестры. Бывший коллега и нынешний сосед мелькал почти в каждом Юлькином посте. Из увиденного Женя сделала два важных для себя вывода. Артем читает лекции в Юлькиной группе, а сама Женька, отвыкнув от прелестей виртуала, пропустила, кажется, важное в жизни сестры. Но главное оставалось ею не понятым: связывает ли Юльку и Юрагу что-то еще? То, на что так упорно намекал Роман.
Женя снова полистала публикации мелкой в попытке разобраться, но ей отчаянно мешал собственный организм. В голове медленно нарастала боль, а голод уступил место тошноте. Проведенная без сна ночь не добавляла ни сил, ни бодрости. Спасибо Моджеевскому, продолжавшему оставаться стихией в Жениной жизни, навязывая свои правила. Или это потому что он стал ее главным мужчиной, к чьим словам хочется прислушиваться?
Женька глянула на часы – пора собираться на работу. Но черта с два после своего увлекательного времяпрепровождения вечером и ночью она сможет доплестись до университета, а не то что отсидеть там положенные девять часов.
И набравшись смелости (или наглости, тут как посмотреть), Женя решительно набрала Горбатову. Та после возобновления финансирования фонда Моджеевского несколько сменила гнев на милость и теперь полыхала праведным огнем на пару дней в неделю реже.
– Доброе утро, Евгения Андреевна! Что-то случилось? – услышала Женя после четвертого гудка и почему-то была уверена, что главдракон уже не то что не дома, но даже и не в дороге. А сидит в своей пещере и, таким нетривиальным способом взывая к совести окружающих, трудится во благо родного университета и ради закрытия финансового года. И даже Горбатовский вопрос прозвучал весьма укоризненно, будто она заранее знала, зачем Женя ей звонит.
– Любовь Петровна, – вкрадчиво проговорила Женька, – я очень плохо себя чувствую. Можно дома поработаю?
– Давление? – демонстративно попыталась проникнуться Горбатова.
– Ну да, давление, – подхватила Женя.
– Хм… угу… а что там почасовки? Всех внесли? Я учебному отделу давала распоряжение до пятнадцатого все сдать, позже не примем.
– Все сделали, еще вчера, – торжественно доложила Женя. – Домой не ушли, пока не разнесли.
– Хм… – чуток озадаченно пошамкал пастью главдракон, совершенно точно засекший накануне Женю с господином Моджеевским в кофейне напротив корпуса. Они столь горячо общались, что Горбатова едва отлепилась от витрины и пошла своей дорогой, чтобы не заметили. На фоне возобновленного финансирования и приглашения главного олигарха Солнечногорска на прием к ректору – это свидание казалось весьма пикантным. Еще пикантнее выглядело сегодняшнее недомогание госпожи Малич, но говорить об этом прямым текстом самой наблюдательной из всех наблюдательных рептилий было как-то не с руки. Потому она деланно строгим тоном предпочла уточнить:
– А стипендия? Наташа без вас справится одна?
– Конечно! – заверила Женя. – Вы не переживайте, Любовь Петровна. Я сегодня отлежусь, завтра буду. Все сделаем вовремя.
– Но мы же сможем предварительно посчитаться в пятницу? Или как? С учетом темы «Горизонт»? – не отставала Горбатова, жаждущая подробностей, но не представлявшая, как до них докопаться.
– И расчет обязательно сделаем, – Женя сейчас могла пообещать Горбатовой даже достать Луну с неба, только бы она ее отпустила. – С учетом всего.
– Хм… ну да… хорошо… с давлением шутить нельзя, с ним лучше отлежаться, – наконец проговорила Горбатова. – Вы уж… поаккуратнее там, Евгения Андреевна.
– Да, конечно, – энергично закивала Женька, от радости не соображая, что главдракон ее не видит. – Спасибо вам, Любовь Петровна.
Женя попрощалась, отключилась и снова сунулась в список контактов. Она набрала Юрагу и вновь вслушивалась в гудки, надеясь, что он не спит и что в Солнечногорске. Вот уже пара месяцев, как он жил на два города, и Женя об этом знала. Как и о том, что он работает в вузе, вычитывая какой-то предмет внешним совместителем. И эта работа ему даже нравится, пока он неутомимо подыскивает что-то всерьез и надолго. Но в Солнечногорске все, что «всерьез», принадлежит Моджеевскому. А то, что «надолго» – не всегда соответствует амбициям. На компромиссы, как это было с университетом, Артем уже не соглашался, однажды, во время очередной их прогулки, заявив, что на меньшее, чем «работа мечты» он уже не пойдет. Не в том возрасте, чтобы писать черновик собственной жизни.
Они теперь часто гуляли вместе. Так получалось. После памятной встречи в выходной день на набережной, когда Юрага шел с вокзала, он приложил все усилия, чтобы убедить ее на совместный променад уже на следующий день, в воскресенье. А там и до субботы недолго – всего лишь пять рабочих дней. Они наконец перешли на «ты» и перестали шарахаться друг от друга. Бродили по набережной, кормили птиц, обсуждали любимые книги и фильмы, которые у них часто совпадали. Оказалось, что оба неплохо разбираются в архитектуре, которую Артем «прощупал», еще учась в универе, когда участвовал в разработке проекта строительства, а Женя просто любила, с самого рождения живя в Гунинском особняке. С ним было… интересно. Даже весело. И он умел поднять ей настроение или согреть – угостив чашкой чаю в промозглый день. И еще – исправно возил ей те самые столичные пироги, пришедшиеся им по душе.
В то утро ей повезло. Артем был дома и даже уже проснулся, хотя все еще валялся на диване под теплым одеялом. После «пропажи» Фьюжн с просторов интернета он довольно рано ложился и высыпался к семи утра. А на этой неделе еще и дома. Свой блок лекций уже вычитал, зачеты ему сдавали в дистанционном режиме, а сессия в январе. Потому своим мини-отпуском Юрага пользовался, мотаясь по собеседованиям. Но сейчас – был дома.
Увидав ее имя, высветившееся на дисплее одновременно с любимой «Neutron Star Collision», Артем мгновенно принял положение сидя на диване и под жизнеутверждающее «Love is forever, And we'll die, we'll die together» быстро принял вызов, бодро выпалив в трубку:
– Доброе утро! И за что мне такое счастье?
– Доброе, – поздоровалась Женя. – Артем, ты в городе? Мне надо поговорить. Это важно, для меня важно.
– Раз сама звонишь, значит, дело государственной важности, – продолжал улыбаться Артем. – Дома я сегодня. И до конца месяца дома.
– Я могу зайти?
– Сейчас?
– Ну если тебе удобно.
– Мне удобно! – выдохнул Юрага, подрываясь с дивана и замельтешив по комнате в поисках спортивок. – Мне вполне удобно! Как раз позавтракаем! Ты сегодня чего? Не на работе?
– Нет, не на работе. Я скоро буду.
И действительно, кутаясь в толстый платок, она уже очень скоро звонила в дверь квартиры, где жил Артем. Юрага встречал ее во всеоружии. В смысле одетый, с застеленным диваном и заваренным чаем – он как-то быстро привык, что у Жени сменились вкусы и кофе она больше не пьет. Потому теперь держал в доме пару сортов. На всякий случай. Вдруг зайдет. И вот дождался, причем слово «дождался» было написано у него на физиономии. В конце концов, девушек можно поить и чаем.
– Привет! – радостно выпалил он, глядя на нее. Единственное, чего он не успел – это причесаться, но в остальном – это был все тот же чистоплюй Юрага, только утренний.
– Да, привет, – суетливо отозвалась Женя и, переступая порог его жилища, быстро проговорила то, что вертелось на языке уже некоторое время, пока она выстраивала в своей голове разговор с Артемом при двух имеющихся вводных: Юлькин профиль и уверенность самой Жени, что предполагаемое Романом – бред самой чистейшей воды! Просто потому, что она знает Юрагу не один год. И по работе, и теперь, совсем немножко, в личном: – Ты в курсе, что моя Юлька – твоя студентка?
Артем посторонился, пропуская Женю в прихожую и доставая для нее тапочки. На минуту завис. Потом посмотрел на нее. И наконец, проговорил:
– Я раньше ее никогда не видел, чтобы утверждать точно, но по фамилии предполагал, а что?
– Не видел? – медленно повторила за ним Женя. – И… между вами ничего нет?
– В смысле – ничего нет? – не понял Юрага, возвышаясь над ней.
– В самом прямом! Она… она весь Инстаграм тобой залепила.
– Как это? Она меня чего? Снимала? – совсем опешил Артем.
– Ну вероятно, – Женя пожала плечами и устало пробормотала: – Господи, у вас там что, других преподавателей нет?
На это он не знал, что ответить. Лишь очень внимательно смотрел на нее, пока до него доходило, о чем она толкует. А когда дошло, взгляд его заметно потемнел, и он очень осторожно придвинулся к ней.
