Текст книги "The Мечты. Весна по соседству (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Роман сглотнул, решительно раскрыл верхний ящик тумбочки и сгреб туда никому не нужный скарб. А потом так же уверенно задвинул его внутрь.

После откинулся на кровать, слыша лишь шорох подушки и матраса. И подумал о том, что просто невыносимо устал. И никуда сегодня уже не поедет, тут останется. Немножечко ближе к Жене.

Февраль – месяц противоречивый

Февраль – месяц противоречивый. Февраль у моря – и вовсе лишен здравого смысла. Месяц, исполненный ожиданий грядущей весны. И месяц, когда совсем не к месту могут ударить холода.

В тот памятный для персонажей этой истории год февраль принес с собой множество перемен и удивительных открытий. Так, к примеру, одним из таких открытий стали для Любови Петровны Горбатовой грядущие планы на жизнь ее, не побоимся этого слова, любимой расчетчицы Евгении Андреевны Малич. Она смотрела на свою коллегу и подчиненную во все глаза и даже очки сняла, чтобы протереть линзы, пытаясь осознать только что услышанную новость, которую Женя пришла озвучить ей лично.

– В смысле в декрет? – растерянно пробормотал главдракон. – Какой у вас может быть декрет?

– Самый обыкновенный, – улыбнулась Женя. – Такой же, как у всех других.

– Как это как у всех? Вы… вы почему со мной заранее не согласовали?!

– А вы как себе это представляли, Любовь Петровна? – оторопело поинтересовалась Женя.

Горбатова зависла, оглядывая Женькину фигуру в платьице модного нынче фасона оверсайз. И с ее точки зрения, как весила расчетчица в три раза меньше самой главной феи от бухгалтерии, так, вроде бы, и весит. Во всяком случае, для Любови Петровны все, что меньше нее, представлялось чем-то вроде живого скелета из концентрационного лагеря. В смысле недоедавшее или недопивавшее. Женька как раз была из таких крепышей Бухенвальда, потому адекватно оценить изменения ее фигуры для главдракона представлялось задачей неразрешимой.

– Не знаю как, – сдалась она, выдохнув. – Но вы же это как-то себе планировали! Надо было… предупредить… Мне вас заменить – некем. Вас не будет – универа не будет.

– Меня не то, чтобы не будет, – терпеливо пояснила «незаменимая» расчетчица, словно разговаривала с умственно отсталым человеком, – но в этих стенах я точно появляться не стану.

– Мы поставим люльку посреди расчетного и будем вместе нянькать, – пробурчала Горбатова. – Не могу я вас отпустить, Женечка Андреевна!

– Это было бы забавно, но я предпочту заниматься ребенком в собственном доме.

– А мне что делать прикажете?

– Искать другого расчетчика.

– Может, вам зарплату поднять? – не сдавалась Горбатова. – Идите на место зама, я вас сколько уже уговариваю! Побудете в отпуске пару месяцев, потом наймете няню! Вы… вы молоды, перспективны, у вас огромный потенциал! И собрались променять карьеру на подгузники? Как так-то?!

– Я всего лишь собираюсь заниматься ребенком.

– Сначала Артем Викторович, теперь вы… вы меня на кого оставляете? На Шань?!

– А вот за Артема Викторовича вы могли бы и побороться. С вашим-то энтузиазмом, – заявила Женя. – Он куда лучше, чем я, как специалист, да и в декрет не ушел бы.

– От вашего Моджеевского – одни проблемы! – огрызнулась Любовь Петровна и принялась растирать пальцами виски. – Где вы его только откопали! Рожаете когда? Сколько у меня времени?

– Новый кондиционер – тоже проблема? – кивнула Женя на внутренний блок сплит-системы, блистающий новизной на стене главдраконового кабинета.

– Это моральная компенсация. Я из-за вас седая вся.

Женя кивнула, вздохнула и спокойно проговорила:

– Как бы там ни было, а в апреле я ухожу в декрет.

Горбатова тяжело вздохнула. Видно было, что капитулировала, поскольку ее круглая поросячья мордочка слегонца побагровела, однако она держалась. Все же ругаться на беременную – совсем ничего святого не иметь.

– По здоровью хоть все хорошо? Нормально себя чувствуете?

– Спасибо, Любовь Петровна, все в порядке.

– Ну… материальную помощь мы вам выпишем… и все от меня зависящее, – неожиданно смутился главдракон. – Если я к вам кого-нибудь посажу – покажете, как в программе работать?

– Конечно же, покажу, – заверила Женя. – И документы все передам, как положено.

– А может, хоть на неполный день, а? – выдала Любовь Петровна последним залпом надежды.

– Не-а, – категорически улыбнулась Женя. – Не хочу.

– Ну и как хотите! – хмыкнула Горбатова. – Ладно, идите работайте. А то когда еще придется. И если вам в какой-то день понадобится уйти пораньше или плохо себя будете чувствовать… – она поколебалась минуту, растерянно поморгала, видимо, сама не ожидавшая от себя такой щедрости, и наконец договорила: – ну в общем, идите и работайте!

Этим незамысловатым напутствием и воспользовалась Женя, чтобы улизнуть из кабинета Горбатой. И пока она перебежками пробиралась через поле вечной битвы в родной окоп, думать могла лишь о том, какой танец с бубнами ей придется станцевать, чтобы день, начавшийся офонаревшим главдраконом, не окончился еще более значительным происшествием. И самое главное, чтобы этот не избежавший столкновения с планетой астероид не зацепил собой ее, Евгению Андреевну Малич, пока еще и.о. начальника расчетного отдела.

В собственной же пока еще вотчине – за дверью расчетного, ее и саму ждало очередное цирковое представление. На стуле напротив Шань восседал дядя Вадя во всей красе и, поставив левый локоть прямо на Ташкин стол и подперев голову ладонью, взирал на Женькину напарницу совершенно влюбленными глазами, а она вдохновенно диктовала ему чей-то номер счета, который он небрежной черкал в блокноте, отвлекаясь от поедания Шань глазами. Ташина улыбка, замершая в уголках губ, не оставляла сомнений в том, что планы у нее в данный момент весьма далеко идущие. А дядя Вадя и вовсе распушил хвост, обрадованный такой покладистостью предмета обожания.

Увидав Женю, он встрепенулся, зачем-то убрал локоть с Ташиного стола, застегнул пуговку на пиджаке и выдал:

– У Ротштейн муж машину разбил, слыхали?

– Сильно? – проявила интерес Женя и глянула на Ташу. Та с самого утра посвящала коллегу во все подробности этой новости, как и многих других где-то между своими отчаянно смелыми идеями доказать отцовство Моджеевского, подать на алименты и обязательно его «прижучить». И как бы Женя ни была категорична в своем «нет», это не мешало Шань строить планы относительно ее, Жениного, благополучия.

– Сильно. Говорят, сам еле живой остался.

– Ужас какой, – сокрушенно вздохнула Ташка.

– Ну вот я и пришел... номер счета попросить... профсоюз в стороне стоять не может.

– Кто, если не вы, Вадим Юрьевич! – вторила ему Шань.

– Действительно, – поддакнула Женя.

– Ну в общем, идем работать! – надевая плащ Супермена, сказал дядя Вадя и сделал дамам ручкой, устремившись спасать сирых и убогих, униженных и оскорбленных и просто тех, кому не повезло разбить машину. А едва за ним закрылась дверь, Ташка оскалилась:

– Эта Ёжиковна у нас всего ничего, а ей уже и надбавки все дали, и материалку выписывают, и премии отвалили… А ее муж у нас вообще не работает! Чего это ей за его машину из наших отчислений еще и платят, а?!

– А чего ты меня об этом спрашиваешь? – пожала плечами Женя, усаживаясь на свое рабочее месте. – Ты вот дядю Вадю об этом спроси.

– Я тебя спрашиваю, потому что не понимаю! Просто не понимаю!!! Как ты могла отказаться от должности, а?! От должности, от алиментов, от того, что тебе по праву полагается. Чего ж ты у нас дура такая, а?

– Ну потерпи еще пару месяцев, – улыбнулась Женька, – и избавишься от меня.

– Еще лучше заявочки! – фыркнула Таша. – Я без тебя точно загнусь… хоть бы подумала, на кого меня оставляешь! Можно я с тобой в декрет, а?

– А вот это уже не ко мне. У тебя вон сколько вариантов, только выбирай, с кого хочешь алименты получать.

Таша рассмеялась и откинулась на спинку стула, а потом ответила:

– Нету вариантов! Слились все! Один дядя Вадя… – она быстро сменила положение, наклонившись над столом и страшным шепотом поведала Женьке великую тайну, о которой, как и о Жениной беременности, давно все догадывались: – Он с женой разводится. И меня зовет… в Альпы.

– Вот прям Альпы? – уточнила Женя.

– Ну… на горнолыжный курорт… он же явно не про наши?

– Чем тебе наши не угодили?

– Ну для человека вроде дяди Вади – как-то несолидно, не? Ты думаешь, он где-то у нас хочет?! – теперь Ташины глаза сделались перепуганными, будто она предположила что-то неприличное.

– Ташка, ты в своей погоне за обеспеченностью дальше носа иногда не видишь, – улыбнулась Женя. – Ты в курсе, куда твой дядя Вадя Олесю возил?

– Как Олесю?! – едва слышно выдохнула та. – Куда?

Женя аж на стуле выровнялась от удивления, а потом прыснула, не сдержавшись.

– Неужели есть что-то, оставшееся тайной для всезнающей Шань?

– Олеся же за Андреем бегает, – побелевшими губами выдавила из себя Таша, у которой в этот самый момент происходило умирание собственного солнца. Или Земля сошла с орбиты. Словом, она переживала персональный катаклизм космического масштаба.

– Кто там у вас за кем бегает – я не знаю, – развела руками Женя. – А вот то, что с Бабаковым она в Карасевку на базу ездила, знают все. Оказывается, кроме тебя.

– Может, он ее просто в машине вез? Ну там… компанией… с Викой. Вместе веселее… Или они прямо и жили там в одном домике? – все еще сопротивлялась осознанию очевидного Шань.

Некоторое время Женя изучающе разглядывала Ташу, пытаясь уяснить давно мучавший ее вопрос – что эта особь женского пола представляет собой на самом деле. Круглой дурой не назовешь, но совершает абсолютно неумные поступки. Беспринципностью, вроде, тоже не отличается, а по мужикам ходит, будто по магазинам. Какой-то совершенно уникальный экземпляр.

– Меня с ними точно не было, чтобы я могла дать тебе исчерпывающий ответ, – сказала Женя. – Если очень нужно – найдешь, у кого уточнить. Не удивлюсь, если твой Андрейка знает подробности.

– Андрейка – не мой! – вдруг всхлипнула Таша и низко опустила голову. Дальнейшая ее речь прерывалась периодическими всхлипами и подрагиванием остреньких худеньких плеч. – Общественный, блин… Он б-баб трахает, а дядя Вадя подб-бирает, коллекционер чертов. У него по осени была уже одна А-андрейкина бывшая. Лоху-у-ушка сельская, разведенка. К нам в-в универ второе высшее получать пристроил, с пацано-ом возился. А… а… а потом мне клялся, что б-бес попутал… а у него п-пу-унктик на Андрейкиных бабах, Жека-а-а!

Женя поднялась из-за стола, налила в стакан воды и подошла к Таше.

– Поездке в Альпы это ведь не мешало, а? – спросила она, протягивая ей стакан.

– Ну я же тогда про Олесю и Карасевку не знала! Думала, и правда б-бес! – с этими словами Таша покосилась на стакан и несчастным голосом изрекла: – Лучше яду! Или водки.

Женя присела напротив Шань на стул для посетителей, подперла голову кулачком и совершенно серьезно спросила:

– Таш, ты правда такая дура или прикидываешься?

– Я ребенка хочу... ну и мужа, – неожиданно и невпопад сообщила Ташка. – Хочу, правда... а кругом уроды... Ты такая счастливая, Жека. У тебя хоть что-то есть. И главдракон премии накинул.

Женька сделала традиционный красноречивый фейспалм. Только в Ташиной голове в одну формулу могли сложиться ребенок, уроды и чужая премия.

Между тем, это бестолковое создание еще немного повсхлипывало и проникновенно добавило:

– А давай вместе в Альпы поедем… ну без мужиков, а? Я такой тур хороший нашла, а тебе рожать еще нескоро.

– Пожалуй, я пока без Альп обойдусь.

– Тьфу ты! Тебе денег жалко, что ли? А вот послушала бы меня хоть раз, вообще бы об этом не думала! – совершенно искренно возмутилась Таша. И в это самое время дверь в кабинет распахнулась, а на пороге материализовалось мифическое существо, покрытое серебристой чешуей и размахивающее огромными крыльями, устрашающе разевающее пасть и отзывавшееся на кличку Любовь Петровна.

– Нам Моджеевский финансирование удвоил! – совершенно охреневшим голосом оповестила она весь этаж. – Вы что? Все-таки выходите за него замуж?!

И две пары вдохновленных глаз уставились на Евгению Андреевну. В то время как сама Евгения Андреевна в совершенном недоумении осмысливала полученную информацию.

Возникал закономерный вопрос, вернее два: что это означает и чего он добивается? Ну не делает мистер БигБосс ничего просто так. Этого ли ей не знать…

«Этого ли мне не знать?» – думала Женя, отворачиваясь от вопрошающих глаз. Впрочем, одна пара – желтых с вертикальным зрачком – довольно быстро исчезла из расчетного отдела, ввиду необходимости драконить прочих работников не только финансовой, но и прочих служб университета. Процесс проходил с удвоенным энтузиазмом, так как любопытство Горбатовой в части предполагаемого замужества Евгении Андреевны удовлетворено не было.

Таше повезло несколько больше. На ее горящий неподдельным интересом взгляд Жене пришлось сообщить, что свадьба в ее планы не входит. Но до самого конца рабочего дня она оставалась под артобстрелом наводящих вопросов Шань, от которых Жене приходилось петлять зайцем.

В результате чего ровно в 18-05 относительно успешные петляния привели Евгению Андреевну на университетское крыльцо. Неожиданно начавшийся дождь, несильный, но настойчивый, заставил ее натянуть на голову капюшон, что совсем не помешало зашагать по ступенькам – скоро и уверенно. И уже внизу наткнуться на расплывшегося в улыбке Юрагу, стоявшего под зонтом в свете вечерних фонарей у здания своей бывшей работы, попеременно здоровавшегося то с одним, то с других выходящим прежним коллегой и явно поджидавшего ее по окончанию трудового дня. Потому как – ну а кого еще-то? Не Любовь же Петровну!

– Евгения Андреевна! – радостно позвал ее Артем, таким образом лихо отделавшись от пары человек, решивших, несмотря на дождь, с ним заговорить и поинтересоваться, как у него теперь дела. – Скорее! Промокнете!

– Что вы тут делаете, Артем Викторович? – спросила Женя, опешив от его появления под стенами университета. День, полный сюрпризов, перетек в соответствующий вечер. И Женя безрадостно попыталась представить, кто их может увидеть и кому передать. О комментариях, которые могут воспоследовать, даже задумываться не рискнула.

– Дождь! Решил подвезти вас до дома. Нам все равно по пути, – улыбнулся он. А Женя имела сомнительное удовольствие наблюдать боковым зрением, как из здания выбрел дядя Вадя и уставился на разворачивающееся действо.

– И где же вы были, что нам оказалось по пути?

– Родителей навещал, – усмехнулся Артем, и улыбка его постепенно стиралась, потому что Женин «восторг» от его визита явно читался у нее на лице. Несмотря на то, что все последние недели он только тем и занимался, что тщательно поддерживал с ней дружеские отношения. Но невозможно было не понимать, что френдзона – это не то, что ему нужно. Да и ей… на черта оно ей надо?

– Ясно, – кивнула Женя, – тогда и правда поехали, глупо мокнуть под дождем.

Артем быстро открыл перед ней дверцу, немного суетливо впуская в салон, хотя обыкновенно суета совсем не была ему свойственна. И осторожно негромко спросил, пока она устраивалась, наклонившись к ней с улицы:

– Сердишься?

– Ты же не можешь не понимать, что завтра будет твориться в курилке.

– Скоро уйдешь в декрет. И это станет не актуально, – спокойно ответил Артем, захлопнул дверь, обошел машину и сел, наконец, в свое кресло. Потом повернулся к Жене и спросил: – Хочешь в кино?

– У меня сегодня на работе целый день было кино, – улыбнулась она. – Сериал. В главных ролях Горбатова и Шань.

– Жанр какой?

– Как обычно, фантастический триллер, – Женя усмехнулась и откинулась на сидение. – Если честно, страшно устала. Не представляю, как продержаться еще два месяца. Целых два месяца!

– То есть в кино не идем? – грустно усмехнулся Артем. – Сразу домой? Я, кстати, пирог мой любимый опять привез. И приглашаю на чай.

– Я действительно очень сильно устала, – она отрицательно мотнула головой. – Поэтому спасибо, что не придется идти пешком.

– Давай я тебя забирать буду? – тут же воодушевился он. – Ну какая разница, что скажут, а?

– Разницы, возможно, и никакой. Но ходить полезно.

– Не проканало, – рассмеялся Артем и замолчал, вглядевшись в дорогу. Потому что одним из его основных достоинств была ненавязчивость. Он обладал редким даром – помалкивать, когда лучше и правда не говорить.

Они ехали узкими городскими улочками, петляя между домов, и крупные капли на лобовом стекле в свете фар и фонарей отливали золотистым цветом. Раз за разом их смахивало дворниками, но они появлялись вновь. Упрямые-упрямые, не к месту и не ко времени.

Машина обгоняла прохожих, которые своими раскрытыми зонтами пытались отпугнуть дождь, останавливалась на светофорах, и тогда впереди всех оказывались велосипедисты. Артем включил радио, чтобы оно что-нибудь негромко бормотало. А когда они почти уже добрались до Молодежной, спросил:

– Так что? Ни кино, ни чаю?

– Поздно. Сыро, – отказываясь, устало проговорила Женя. – Хочу домой.

– Жаль… – согласился он с ее аргументами, не подавая виду, сколько в его согласии безнадеги. А той было и впрямь немало. Все он понимал. Все очень хорошо понимал, но по-прежнему стремился к тому, чтобы переломить неслучившееся по его личной, персональной вине. И дать этому случиться. Потому что ни о чем он так не мечтал, как о том, чтобы однажды любовью в ее глазах забрезжила его надежда. Но если любовь и была, то не к нему.

А тот, к кому, в это же самое время и ровно в том же состоянии безнадеги уныло волок под дождем гулять не кого-нибудь, а собственного мастифа по кличке Ринго. И это было то самое стечение обстоятельств, которое, кроме как в романах, встречается только в жизни. Больше – негде.

Роман Романович Моджеевский вот уже несколько дней как вернулся в «Золотой берег» и жил в своей-Жениной квартире, ведомый чем угодно, но только не здравым смыслом. Вернулся он один. В смысле все с тем же Ринго, который теперь был единственным его соратником и поддержкой. Бодя желания снова переезжать не изъявил, и потому отец пришел к выводу, что его вполне взрослому восемнадцатилетнему отпрыску такой вариант начала свободного плавания вполне пойдет на пользу. Тем более, что Лена Михална по-прежнему регулярно наведывалась в их дачные владения, и если бы заподозрила что-то неладное, разумеется, сигнализировала бы. У Лены Михалны глаз наметан. Нину в известность о переменах не ставили. Оба, и отец, и сын, сошлись во мнении, что не стоит будить лихо, пока оно тихо, ну или занято обустройством своей личной жизни по Танькиной информации. Потому Бодя привыкал к самостоятельности. И Роман – привыкал к тому же. На одиночество, как раньше, он уже не соглашался. Теперь это называлось иначе. Потому что напротив его дома жила женщина, которую он любил, и которая, чтоб ее, вроде как, замуж собралась.

Нет, Роман Романович, кроме того, что не влез в ее старый телефон с целью глобального контроля, и от проверки единственного солнечногорского ЗАГСа удержался, хотя и раздумывал о том ради поиска заявления на регистрацию Жениного брака. Его интересовала дата. Но потом он запретил себе и об этом думать. Потому что главным теперь было позволить ей общаться с людьми, с которыми она хочет общаться. Как самому вклиниться при таком раскладе, он пока не представлял. Но знал, что обязательно сделает это. Обязательно попытается. Даже если ничего у него не выйдет – эту попытку он должен даже не себе, а Жене, ради которой делал так мало по-настоящему ценного.

Вот такая волшебная логика.

Потому что в действительности – его просто тянуло к ней, как магнитом.

И похоже, что не только его.

Итак, вообразите себе, читатели, следующую мизансцену.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека за углом.

Под все усиливающимся дождем с одной стороны дороги к старинному особняку на Молодежной подъезжает японский гибрид, из которого выходит один участник драмы – а именно Юрага Артем Викторович, обегает автомобиль, отворяет ворота и загоняет его во двор, после чего открывает дверцу перед роковой женщиной Женей Малич, подавая ей руку, чтобы она могла выйти.

И одновременно с этим с другой стороны той же дороги верный, как Ганелон, Ринго подпрыгивает на месте, завидев свою бывшую почти что хозяйку, и тянет на поводке второго участника этой же драмы, позывной которого не иначе как Отелло. Ревнивый мавр на ходу пытается удержать зонт, унять лающего пса, не попасть под машину. И совсем не понимает, чем это все через минуту закончится, а сознает, лишь оказавшись у самых ворот, где ему открывается прекрасный вид на дом, на Женю. Ну и на соперника, который думает, похоже, что он бессмертный.

– Мы увидимся на выходных, Жень? – довольно громко спросил у нее Артем.

– До них бы дожить, – в противовес ему негромко отозвалась Женя, и ее ответ был почти заглушен лаем. Она обернулась на собачий бас, отражавшийся, казалось, от стен дома и от этого звучащий еще более раскатисто. Женины брови взметнулись вверх, под самый край капюшона, и она оторопело выдохнула: – Ринго…

Мастиф зашелся новой руладой, продолжая тащить Моджеевского во двор, но тот уже, кажется, не реагировал на собаку. Стоял, как вкопанный, и смотрел на Женю, чьей руки Юрага так и не отпускал. Женя же, заметив Романа, в отличие от него засуетилась. Выстроив в голове целую конструкцию предположений, ни одно из которых, впрочем, не соответствовало действительности, она приняла единственно верное для себя решение – ускользнуть домой. Следует отметить особо – от обоих. Отбиваться от Артема она элементарно устала, а встречаться с Моджеевским – не менее элементарно не хотела. Потому быстро кивнув Юраге, Женя отняла у него ладонь, развернулась, торопливо взбежала по крыльцу и скрылась в подъезде. Вместе с ней туда шмыгнула и пройдоха Марта.

Ринго горестно взвыл, что его с милой сердцу компанией не отпустили, а Артем и Роман наконец остались наедине и недовольно таращились друг на друга. Длилось это буквально несколько секунд. Ровно до того мгновения, как Юрага нашел в себе силы кивнуть, то ли здороваясь, то ли прощаясь, то ли демонстрируя свое явное «никто тебя тут не боится, упырь», и, развернувшись, пойти в свою сторону, чтобы исчезнуть за дверью. А у Романа в голове яркой болезненной вспышкой взорвалось осознание, что эти двое даже живут в одном доме! Он скрежетнул зубами, дернулся к Жениному крыльцу, когда до него дошло еще одно. Подъезды – разные.