Текст книги "The Мечты. Весна по соседству (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Марина Светлая (JK et Светлая)
The Мечты. Весна по соседству
Пролог
Для начала любого романа весна – самое подходящее время года. Во-первых, как известно, весне присущи романтические безумства, будь то орущие за окном котики или же великовозрастный Ромео, карабкающийся в окно третьего этажа по пожарной лестнице или, тем паче, по водосточной трубе. Во-вторых, весна – это всегда рождение нового или возрождение старого, что как нельзя лучше символизирует душевное состояние героев, независимо от того, знакомы они читателю или вновь прибывшие. Ну и в-третьих, весна дает широчайший спектр возможностей, когда место действия истории – приморский городок, куда солнце заглядывает раньше всего. За цветением миндаля в марте следуют апрельские изумрудные оттенки по побережью, а там и до майского буйства красок недолго. Ну а лето – так и вовсе самое лучшее время для того, чтобы провести его на море. Хотя и кажется, что от марта до июня дорога бесконечно далека.
Потому и мы предлагаем читателю перенестись в новую весну, а именно в месяц март по календарю, и ненадолго заглянуть в будущее, которое ожидает наших старых знакомцев.
Итак, улица Молодежная. Гунинский особняк, как его с некоторых пор называют. Двор с цветущим миндальным деревом и дизайнерскими островками зелени, на которых уже пробились к свету первоцветы, высаженные в креативном беспорядке. На крылечке – Антонина Васильевна. Под ее крепкими, как столпы мироздания, ногами – неувядающая и не теряющая присутствия духа кошка Марта, которую в подъезд впускать запрещено, потому как котики не понимают значения фресок Гунина ни в историческом, ни в художественном и ни в каком другом аспектах. Они только под стенами гадят, отчего намертво въедается запах, и реставраторам пришлось хорошо потрудиться, чтобы привести все в порядок.
Марта – одна из немногих уцелевших обитательниц дома на улице Молодежной. И то лишь потому, что ее у себя припрятала баба Тоня на время бандитского рейда, когда приезжали получившие сигнал работники ЖЭКа, будь они неладны, геноцидить кошачье стадо. Почти всех отловили, гады. Еще и распылили чего-то, якобы от крыс. А крыс в Гунинском особняке отродясь не было! Небось не от крыс, а от людей!
И вот теперь стоит перед бабой Тоней эта дура Марта, беременная – весна же. И глядит на свою спасительницу голодными глазами. И неведомо ей, что Чернышовы тоже просекли, что не все коты изловлены, а значит, грядет новый этап войны. Потому уж который день Антонина Васильевна была весьма и весьма озадачена, как бы связаться с Гринписом или кто там по котикам главный в мировом масштабе.
В этом вопросе ей бы очень пригодилась Клара Буханова, но сегодня той было не до котиков, судя по воплям из их квартиры на первом этаже. Причем, как ни странно, впервые за многие годы голос прорезался у Бухана, а не у его громогласной супруги.
– Тьфу ты! Бестолковые! – рассердилась Антонина Васильевна и глянула на Марту. – И ты не умнее. Все-то вам по мужикам, а! Не могла перетерпеть, пока уляжется. Вот куда нам твой приплод?!
Кошка ей не отвечала, лишь ласково, что бывало с ней крайне редко, потерлась о бабТонины щиколотки и призывно мяукнула, что в переводе с кошачьего должно было означать только одно: «Жрать давай, карга старая!»
Антонина Васильевна тяжко вздохнула, глянула на часы – время было вечернее, пятничное, вот-вот начнется «Любовный напиток» по телевизору. И вдруг заприметила вошедшую в ворота и топавшую по дорожке к дому Женю Малич. С ней она и решила поделиться своей тоской.
– Ну представь! И эта тоже беременная! – загрохотала баба Тоня, ткнув в кошку, будто бы обличила ее в чем-то неприличном.
– Здрастье, бабТонь, – проговорила Женя, подходя к соседке и останавливаясь рядом. – Вы так удивляетесь, будто в первый раз.
– Ну так нашла время! – возмутилась пожилая соседка. – Какая уж тут разница, первый или нет. Перетравят же!
– Да она прятать умеет, сами ж знаете, – улыбнулась Женька и слегка поежилась в широком пальто цвета индиго под неожиданным порывом ветра, еще зимнего и промозглого. Тот растрепал по плечам Женькины волосы, облепил юбкой ее ноги, а шерсть Марты, длинная и густая ввиду времени года, встала дыбом.
– А ты не очень-то умеешь, – буркнула баба Тоня, пристально глядя на нее из-под нахмуренных бровей.
– Это вы о чем?
– О чем, о чем... дед Андрей сильно раденький, что дожил до внуков?
– Чего бы ему не радоваться? – Женька весело глянула на мадам Пищик.
– Да его, блаженного, хлебом не корми, дай порадоваться чего, ага, – усмехнулась Антонина Васильевна. Но режим осуждающего любопытства приглушила. Включила участие: – Хотя в твоем возрасте оно уже и правда решаться пора было. И молодец, что рожать собралась – потом бы не стала. А сейчас здоровье еще позволяет. Одного не пойму я, Женька, что ты отца к ответственности не призовешь, а? Или ты того? Для себя?
– Иногда чрезмерная ответственность только вредит, – доверительно сообщила Женька. – Так что для себя – оно спокойнее.
– Это что же? Безотцовщиной растить? – опешила баба Тоня. – Ты чего это?
– Двадцать первый век на дворе. Что такого?
Антонина Васильевна на мгновение и правда задумалась: что такого? Работа у этой бестолковой есть. Отец, который подсобит, тоже. Малич-самый-старший двух девок вырастил, кому, если не ему, воспитание доверить можно. Да и сколько матерей-одиночек вокруг – ничего, барахтаются. Но дух традиционализма в консервативной мадам Пищик был силен.
– Такого – ничего! – заявила она. – Но ты у нас девка видная. Замуж бы тебе!
– Ну вот зачем мне замуж, бабТонь? – вздохнула Женя, устав держать лицо. – Чего я там не видела?
– Чтоб у ребятенка отец был! – наставительно сообщила Антонина Васильевна. – У тебя вот – был. Ребенку папа нужен. Особенно, если пацаненок родится. На УЗИ сказали, кто?
– Сказали! Бабское у нас царство будет. А чужого отца нам не надо. Сами справимся.
– Чужих отцов, как и чужих детей, – не бывает. Кто воспитал, тот и отец, Евгения. Уж ты-то знаешь!
Женька вздохнула и промолчала. Но именно это баба Тоня и восприняла, как колебания, сомнения и готовность прислушаться к исполненным мудрости советам пожилой матроны. Исключительно из добрых побуждений, никак не думая о том, что перешла все границы воспитанности и стоит на грани откровенной беспардонности (впрочем, беспардонные люди по жизни не в курсе, где эти грани с границами), она провозгласила:
– Вот из Гарика отличный бы папаша получился! Вы с ним почти ровесники, своего сынка толком и не видел – спасибо его мегере. Так что вполне теперь может нерастраченные чувства на твоего ребенка пустить. И ты же знаешь – стоит пальцем поманить, так он примчится, а?
– Гарик? – не сдержавшись, рассмеялась Женя. – Гарик-то примчится…
Климов и вправду в последнее время все чаще появлялся у родителей, а достославный Москвич – во дворе Гунинского особняка. Не иначе семейная жизнь не особенно ладилась.
– Не хочешь Гарика? – соизволила испросить Жениного мнения Антонина Васильевна.
– А есть еще варианты? – в тон ей поинтересовалась Женя.
– Ну а сосед наш новый! Как на тебя смотрит! Я такой голодный взгляд только у дуры Марты и видела! – и баба Тоня снова ткнула пальцем в кошку, а та, обрадовавшись, что на нее обратили внимание, протяжно взвыла. Жрать-то так и не дали.
Одновременно с кошачьим воем раздался вой из квартиры на первом этаже. Бухан не своим голосом вопил: «Где топор?! Ты, гадина, куда топор дела?!»
Женька ошалело воззрилась на окна соседей, позабыв и про Марту, и про предлагаемых вездесущей Антониной Васильевной женихов.
– Что у них там? – спросила она соседку. – Буханов до горячки допился?
– Да нет, вроде, трезвый, – покачала головой баба Тоня. – Он когда пьяный – букву «р» плохо выговаривает. Про Кларкиного Филиппыча узнал, вот и сходит с ума.
В подтверждение ее предположения из окна снова раздался крик Бухана: «Зарублю обоих! Топор где?»
– О господи, – выдохнула Женя, – надо ж сделать что-то.
– Да не зарубит он никого, – отмахнулась Антонина Васильевна. – Это ж Бухан, он и мухи не обидит.
И тут раздался треск, шум, гвалт. Зазвенело битое стекло, дождем посыпалось на асфальт, а мимо Жени и бабы Тони пролетела табуретка, выпущенная из окна квартиры на первом этаже, да грохнулась наземь, едва не угодив в прикрытый сейчас новехонький фонтан, который намеревались пафосно открыть в мае. Антонина Васильевна с великого перепугу аж подпрыгнула, а потом быстро оттеснила Женьку от греха подальше в противоположный угол крылечка, откуда обстрелы с позиции разбушевавшегося обманутого супруга не страшны, и выдохнула:
– Ах ты ж, опять кино пропущу! Тут стой, Евгения! Полицию вызывай, а я по квартирам, вдруг мужики есть! Его вязать надо!
– Отца нет, – испуганно всхлипнула Женя, – уехал на несколько дней.
Она принялась искать телефон, который, как и положено, именно теперь затерялся среди прочего содержимого сумки. И вдруг почувствовала, как ее словно обдало горячей волной, а руки, продолжавшие шарить в поисках трубки, теперь отчаянно дрожали. Заставляя себя дышать, Женя не поднимала глаз. И без того точно зная, чей взгляд кружил ей голову и лишал сил.
Вечером воскресного дня стоял на собственном балконе собственной высотки
Сентябрь предыдущего года, «Золотой берег»
Чувствуя себя напрочь лишенным сил и желания куда-то нынче тащиться, Роман Романович Моджеевский вечером воскресного дня стоял на собственном балконе собственной высотки и курил. За последние пару суток он столько выкурил, что ему начинало казаться, будто у него даже вены и кровь пропахли сигаретным дымом. И слегка кружилась голова, но последнее, возможно, от усталости. Он не спал две ночи подряд, а дневные часы проводил в офисе, но не дома. Нервная система не имела возможности перезагрузиться. Или оттого и не перезагружалась, что он слишком сильно устал и продолжал двигаться по инерции?
Стрелки на циферблате показывали шесть вечера. Через час ему надо быть в форме и улыбаться. А он, мать его, с трудом стоял на ногах. И скалился собственному отражению на глянцево-черном портсигаре – Борисыч подарил.
Когда балконная дверь за его спиной открылась, он этого не услышал – ощутил всем телом шевеление воздуха. А потом ноздри напряглись, крылья носа раздулись, втягивая аромат вошедшей женщины.
Шаги по мягкому ковровому покрытию тоже были не слышны. И не давая ему ни мгновения передышки, к его спине прижалось тонкое женское тело, а обнаженные руки скользнули вдоль талии, обжигая сквозь ткань рубашки. Роман выдохнул дым с хриплым отзвуком и резко обернулся, не позволяя себе отступить хоть на шаг. Взгляд его придирчиво заскользил по ее фигуре, оценивая. Но это все ширма, притворство, в действительности, кроме лица вошедшей, его не интересовало ничего.
Говорят, когда не пришедшиеся ко двору питомцы чуют, что завтра их отправят на улицу, они становятся в три раза ласковее. Вот и Женины блестящие глаза глядели на него так, как никогда, ни разу за все то время, что они вместе жили, спали и собирались стать семьей. От этого тоже было тошно, потому как повода что-то там предчувствовать он ей не давал.
Наоборот. Взял за руку. Снова оглядел от макушки до пяток. И с приклеенной улыбкой сказал:
– Ты такая красавица.
– Ты тоже замечательно выглядишь, – рассмеялась Женька. – Вылитый Ричард Гир!
– Серьезно?
– Очень серьезно! – она коснулась пальцами его щеки. – Ром, нам точно надо ехать? Ты кажешься усталым.
Роман прикрыл глаза. От ее прикосновения отравленное никотином сердце будто бы заходилось еще быстрее. И правда надо бы к врачу. На лицо сбой сердечного ритма. Износились трубы, Моджеевский. Жалко, что память, душу и чувства нельзя подлатать. Чтоб заплатки скрывали неудачные места, как будто бы их нет.
– Глупости, – усмехнулся он, наконец отстранившись. – Поедем, нас ждут. Будем танцевать до утра.
– Поедем, – согласно вздохнула она и вложила пальцы в его ладонь.
Он совершенно безотчетно, не иначе как по привычке, сжал их крепче, и только потом понял – черт его знает, как он будет без этих пальцев жить, если придется. Эта мысль настолько огорошила, что Роман даже не нашелся с ответом. Вместо этого снова усмехнулся и повел за собой. Их уже ждал внизу Вадик.
Для празднования юбилея господина Моджеевского был забронирован клуб «Айя-Напа», самый дорогой и престижный в Солнечногорске и, без ложной скромности, по всему побережью. Собственно, принадлежал он корпорации Романа, может быть, потому и сделавшись визитной карточкой приморского городка и заодно по-настоящему культовым местом, где принимали лучший отечественный фестиваль электронной музыки, на который стремилась попасть молодежь множества стран. Там же проходили концерты рок-звезд первого эшелона, и это было настолько круто для маленького курортного Солнечногорска, что, чего греха таить, Роман не мог не гордиться еще одним своим успешным детищем.
Он любил свой город. А когда что-то очень любишь, невозможно не стремиться усовершенствовать, сделать лучше, даже если надо расшибиться в лепешку. Такова была его натура, с которой сложно бороться. Из этого он состоял, поздно менять.
В тот вечер людей, свидетелей его жизни и его работы, на территорию клуба, расположенного прямо на пляже, на песке, натолкалось куда больше, чем самому Роману хотелось бы. Несколько друзей, несколько родственников, сын – один, без сестры. И без счету – партнеров, крупных чиновников, политиков, медиа-лиц, журналистов и просто полезных для его деятельности перцев, которых он бы рад не видеть никогда в жизни, а сегодня – в особенности.
Зашибись – было все. Вечер вел популярный стендапер из шоу, которое он никогда не смотрел, но его предложило ивент-агентство, которое не ошибается. На сцене выступала Ромкина любимая группа, исполняя собственные песни и каверы западных хитов. Толпа вокруг веселилась. Роман тягал Женю за руку по всей территории клуба – среди шезлонгов, столиков, на танцплощадку, под сцену и на каждую вспышку фотоаппарата отвечал улыбкой, на каждое слово – рукопожатием. Принимал поздравления, улыбался, балагурил и ненавидел их всех.
А потом взглядывал Женьке в глаза и спрашивал:
– Тебе нравится?
Женя растерянно ловила его взгляд и отделывалась быстрым кивком.
Результатом двух дней, проведенных в одиночестве в его квартире, стала ее уверенность, что он все еще сердится на нее за попытку уйти. Других причин она не находила. И не имея сил чем-либо отвлечься, ждала минуту, когда хлопнет входная дверь, чтобы выйти к нему навстречу. Чтобы он не подумал, что она все же выполнила задуманное.
О том, почему она не ушла, он выстроил целую теорию, находя тому все больше подтверждений. Вовремя разыгранная ссора – куда эффективнее ежедневной головомойки на тему бывшей жены. Ярчайшим доказательством этого стал резкий Женин переход из холода покладистости и всепонимания в жар ревности и обиды.
Женя показала характер. Он – как последний лошара повелся. А завтра она будет гулять направо и налево, но и дальше жить в шоколаде. Потому что от нее он что угодно примет. Уже сейчас принимает, постоянно сомневаясь в собственной же теории и пытаясь дать себе остынуть.
В нем говорил прагматик, рационалист, аналитик, чей ум сделал его тем, кем он стал. А человек, который все эти месяцы жил с Женей, орал совершенно другое: не может такого быть! Не может! Просто присмотрись – и ты поймешь. И Моджеевский уже не различал, во что он верит больше.
Потому кивал в ответ и тащил Женьку дальше до следующего тела, которое считало своим долгом поприветствовать его обязательным сегодня фамильярным «Сорок пять, Рома – ягодка опять».
– Не замерзла? Будешь шампанское или что покрепче? – снова спрашивал Моджеевский, продолжая приглядываться к Жене и в каждом жесте искать ответ на свой вопрос. Не заданный, а тот, что крутился внутри него, не останавливаясь.
– Все в порядке? – невпопад спросила она после очередного сумасшедшего забега по залу.
– Конечно! Разве может быть у меня иначе?
– Не знаю, – Женя заставила и себя улыбнуться. – Ты… ты странный.
– Глупости! Просто вечер такой. Пойдем потанцуем? Или ты ещё недостаточно пьяная?
– Ты не предупреждал, что сегодня надо напиваться.
– Никогда не видел тебя пьяной. Интересно.
– Мне кажется, сейчас не самое подходящее место и время.
– Жаль, – усмехнулся он, а потом на глаза ему попался Богдан и, выкрикнув его имя, Роман потопал в направлении сына, не в силах справиться со странным чувством, что тонет в Жениной чуткости. Нет, она всегда очень хорошо улавливала его настроение. Но сегодня, сейчас – его долбило дикое, иррациональное ощущение, что он обижает ее незаслуженно. Ничего себе незаслуженно! Нет, если заглянуть в ее невинные глаза, то еще не то померещится. Вот где она научилась так смотреть?!
Женя – женщина, которая устроила душевный стриптиз постороннему мужику в то время, как спала в его кровати. А он до сих пор не мог понять, сумеет ли простить это. По всему выходило, что если не простит, то и жить с ней не вариант, а это значит, что придется расстаться, а к такому он совсем не готов. Он, мать ее, жениться на ней собирается! Но и простить – как? Ее измена была лишь делом времени, а потом ему станет еще больнее, когда они все равно придут к такому итогу. Потому что Женя его не любит.
– Танюха не почтила нас своим присутствием? – поинтересовался отец у Богдана, стоявшего возле дочери владельца крупнейшего банка страны. Та глупо улыбалась и пила свое шампанское под зорким присмотром охраны. Ей было всего шестнадцать, и она Моджеевскому-младшему, конечно, подходила.
– Мать не пустила, – сообщил сын. – Меня тоже пыталась.
Роман нахмурился, потянулся к пробегавшему мимо официанту с чем-то крепким, перехватил бокал и выпил, не чувствуя вкуса.
– Ну передавай им привет. Обеим. Ты же смог прийти.
– Ты ж мою комнату не перестроил, если мать выгонит? – рассмеялся Богдан.
– Жека, мы не перестроили? – повернулся он к Жене, сжав ее пальцы. Ну давай, выдай себя хоть взглядом. Черта с два тебе нужны мои проблемы и проблемы моих детей!
– Только если ты сам захочешь там что-то переделать, – ответила она Богдану с улыбкой.
Моджеевский удовлетворенно кивнул и снова глянул на Бодьку:
– Мой дом – твой дом, – а потом что-то над их головами – на сцене – заиграло, на что Роман отвлекся, улыбнулся и заявил Жене: – О! Моя любимая! Когда вынесут торт, я буду абсолютно счастлив. Ты, кстати, не знаешь? В этом году из него бабы выпрыгивать будут?
– Не знаю, Рома… – вскинув брови, проговорила она.
– А... ну да... ты же не видела это безобразие в прошлом... – мерзко хохотнул он, сделал еще глоток и срывающимся голосом заговорил: – Мы же тогда не были вместе... надеюсь они учли... что мы вместе.
А потом замер, продолжая смотреть на Женю и понимая – надо извиниться. Дрянь сказал. Не имел права.
Впрочем, извиниться ему не дали. Через мгновение у него в ухе зазвучал голос Арсена Борисыча:
– Роман Романович, можно вас ненадолго увести?
Моджеевский глянул на начальника службы охраны и сглотнул. Борисыч выглядел совершенно непроницаемо, отчего по пояснице запрыгали ледяные иголки.
– Срочное?
– Да. По вашему вопросу новая информация появилась.
– Жень, слыхала? – Роман повернулся к Женьке. – Я отойду, побудешь с Бодей?
– Иди, конечно, – она уже даже не пыталась скрывать, что улыбается через силу. – Иди.
Роман тоже улыбнулся ей – и тоже вымученно. И отпустил ее руку. А когда шел прочь, с каждым шагом все сильнее ощущал пронизывающий холод этого вечера, хотя ночи были еще совсем не холодными.
Администрация клуба располагалась в отдельном здании в стороне от пляжа. Туда они с Арсеном и направились, в кабинет управляющего, который сейчас носился по заведению.
Еще по пути не выдержал. Глянул на Борисыча и хмуро попросил:
– Ты хоть скажи, дерьмово все или жить буду?
– Бабы тебя погубят, – буркнул Арсен.
– Ясно, – ответил Роман и тряхнул головой, пытаясь сбросить хмель. Выходило хреново. Когда они прошли в помещение, которое стратегически определили как переговорный пункт, Роман увалился на кожаный диван и воззрился на бывшего майора Коваля. Впрочем, бывших, как известно, не бывает.
Еще субботним утром тот получил от него задание. Чаще всего учетные записи социальных сетей подвязаны под номера мобильных телефонов или, в крайнем случае, под электронную почту. Первое, конечно, предпочтительнее.
Когда Роман озвучил, что нужно взломать аккаунт Art.Heritage и узнать, кому в реале тот принадлежит, уточнил только одно: «Сможешь?»
«Зря, что ли, хлеб свой ем? И ребята мои?» – удивился его начальник службы охраны и друг. Вопросов лишних не задавал, но Ромка то ли с горя, то ли потому что это действительно было нужно, велел, кроме взлома чужой учетки, проверить звонки с Жениного номера, а заодно и ее email. Его интересовало буквально все, чтобы понимать, насколько ей есть что скрывать. И это куда глубже, чем то, что когда-то давно Арсен узнавал для него в самом начале их с Женей романа.
И сейчас, сидя на этом чертовом диване, он внимательно смотрел на Борисыча и ждал, что тот скажет спустя два дня, за время которых самым трудным было – не показываться Жене на глаза. Сегодня вот один вечер они вместе – и то он шоу устроил. А на черта это шоу? Кому и что он доказывает?
– Получилось? – устало спросил Моджеевский.
– Получилось, – по-деловому подтвердил Арсен Борисович и протянул Роману папку. – Сам посмотришь или озвучить?
Моджеевский принял документы из его рук. Раскрыл на первой странице – и нифигашечки не понял. Номера. Даты. Длительность вызовов. Один из номеров он с трудом, но вычленил. Женькин. Второго он не знал, но... это значить могло лишь одно – она с этим ненормальным общается.
– Кто? – выдохнул он, резко подняв голову и взглянув на Коваля.
– Юрага Артем Викторович. Главный экономист нашего политеха.
– К-то? – резко дернулся Моджеевский, сжав папку так, что бумага под пальцами захрустела. – В смысле – Юрага?!
– Что-то не так? – повел бровью Арсен. – Информация точная.
– Ты соображаешь? Как это может быть Юрага? – опешив окончательно, выдал Моджеевский. – Бред какой-то!
Он снова опустил глаза к распечатке вызовов, подрагивавшей в его пальцах, которые то ли спьяну, то ли от волнения охватил тремор. Тем не менее, он все еще был достаточно трезв, чтобы понимать: звонки на Женин номер с Юрагиного осуществлялись исключительно в рабочее время. Разумеется, в нерабочее они общались в том пресловутом чате. Супер. Но ведь не выглядело так, словно они знакомы в реале. Нихрена не выглядело!
Два человека, болтающих обо всем подряд, но не знающих друг друга. Этот идиот называл ее Фьюжн, а не Женей!
Но чертова дорада на полу. И недоразумение в кроссовках! Борзое недоразумение – и нытик из чата... одно и то же лицо? Как такое возможно?!
– Чушь! – снова гавкнул Роман и притих на некоторое время.
Его расчет был верен. Даже если она не знала, кто такой Art.Heritage, потом все равно бы узнала. И тогда все правильно – измена лишь вопрос времени. Какова вероятность, что Юрага не в курсе, кто такая Фьюжн? Что, черт возьми, за интриги вокруг его постели? Что за ненормальная головоломка? Какого хрена он сам сглупил и не проверил ее вплоть до бывших любовников, когда они сошлись? Может быть, все с самого начала игра?
Ему казалось, что его голова – грецкий орех, по которому лупят молотком, чтобы расколоть. Удар – вся эта нелепица всего лишь случайность. Удар – он лопух, которого все последнее время обманывали с целью подоить. Его так часто пытались подоить, затащить в ЗАГС любыми путями или просто получить побольше от отношений с ним, что он и забыл, что бывает по-другому. Женя напомнила. Женя сыграла на этом и не прогадала? Никогда его не любила. С самого начала – не любила. А будь у Юраги бабки...
Роман медленно встал и с папкой в руках шатающейся походкой направился к мини-бару. Нашел коньяк, достал стакан и, вспомнив про Арсена, спросил:
– Будешь?
– Нет, – отказался тот. – Да и ты бы притормозил. Там есть еще кое-что.
Коваль кивнул на папку.
– Что еще-то? – хохотнул Моджеевский, все-таки плеснув немного алкоголя. – Фотки с пьяных бухгалтерских корпоративов? У них виртуальный роман. А я реальный лох.
– Осенью прошлого года Евгения Малич стала клиенткой брачного агентства «Купидон». И в течение не одного месяца регулярно ходила на организуемые агентством встречи. Так что, пьяные корпоративы – это цветочки по сравнению с тем, чем она занималась.
Роман так и замер со стаканом в руках, глядя на Арсена и с трудом сдерживая подкативший к самому горлу горячий ком. В ушах зашумело. Или это музыка в клубе громче играет?
Опомнился он только в секунду, когда понял, что пальцы сведены так сильно, что стекло вот-вот треснет.
– Что это значит? Чем она занималась?
– Клиентов, с которыми она встречалась, я не опрашивал, – продолжил докладывать Коваль, – но не исключаю брачные аферы. Авантюристка она, Рома. И шлюха.
Моджеевский сам не до конца осознал собственные действия в следующее мгновение. Просто в какой-то момент коньяк расплескался по полу. По нему же затарахтел покатившийся стакан, а он сам оказался носом к носу с Ковалем и держал его за грудки одной рукой, другую занося для удара.
Одна секунда, чтобы одуматься, но труда думать Роман себе не дал. Врезал Борисычу со всей дури, копившейся последние двое суток в его кулаках.
А в мозгу долбило: шлюха. Его Женя – шлюха!
– Ты совсем охренел? – рявкнул Арсен, стряхнув с себя сорвавшееся с цепи начальство и откинув его на диван. – Все в папке. Проспишься – сам посмотришь. А еще лучше – гони ее в шею. Не нагулялся до сих пор?
Вместо того, чтобы рвануть на второй раунд, Моджеевский уронил лицо в ладони и попытался очухаться. Какая папка? Что там смотреть? Нахрена?
– Брачная аферистка? – рассмеялся он, наконец посмотрев на Арсена, на щеке которого начинало краснеть внушительное пятно. От этого рассмеялся еще громче. – Так значит, все-таки дело в том, кто я? Мешок денег? Нашла же она, где искать бабки – в агентстве! Че за агентство-то хоть? Приличные люди или фуфло какое?
– Разные, – уклончиво ответил Коваль и теперь уже сам подошел к бару. Плеснул в стакан из первой попавшейся бутылки, быстро выпил и повернулся к Моджеевскому. – Слушай, Рома. Кончай ты этот балаган. Включи, наконец, мозги и займись семьей.
– Иди ты... сам займись... тебе ж Нинка давно нравилась? Вот и вперед, мое благословение.
– Слабак! – громыхнул Борисыч и, развернувшись на каблуках, двинулся к выходу.
– Арсен! – позвал его начальник.
Тот застыл в дверях и обернулся.
– Чтобы завтра же никакого «Купидона» в моем городе не было. Мне плевать как. Убери их нахрен.
– Я понял. Сделаю, – кивнул Коваль и вышел. А Моджеевский так и остался на чертовом черном диване. Кожаном. Дорогом. Как вся его жизнь – черная и дорогая. Больше уже не пил. За каким фигом пить, если не помогает? Как способ забыться – сомнительно. Имя свое забудешь, а почему оказался в этой жопе – не сотрешь. Во всяком случае, не алкоголем.
Сколько так сидел – тоже не знал. Грохотавшая музыка не перекрикивала его внутренней тишины, родившейся из того, что еще недавно было живым и звучащим. Она была болезненной, эта тишина, она не тревожила мыслей, плавно перетекавших из одной в другую. Сейчас они уже не прыгали, как последние пару суток взбесившимися птицами с ветки на ветку. Нет. Закономерно текли, как текут реки, сплетаясь, впадая друг в друга и выходя к морю.
К морю.
К морю, на пляж вышел и Роман, когда воздух в кабинете сгустился вокруг него настолько, что стало трудновато дышать им и оставалось глотать, как вязкую массу. Он долго стоял один, в стороне от клуба, в котором мигало и переливалось все сообразно прейскуранту и счетам, выкаченным организаторами. Поистине, царский юбилей. Трехсотлетие дома Романовых меркнет в свете иллюминации его собственной днюхи. Интересно, в конце чем удивят? Фейерверками? Световым шоу?
Моджеевский хмыкнул про себя и, скинув туфли и стащив носки, поплелся к воде. Руки в карманы. Теплые волны, лижущие кожу ступней и штанины, моментально пропитывая черную ткань солью. Почти как босиком по парку, только еще лучше. Здесь не холодно, здесь лето, которого Жене мало. Или достаточно? Создавала же она ему ту иллюзию, которую он хотел видеть.
Мрачно выдохнув, Роман наклонился, зачерпнул море в ладони и брызнул им себе в лицо, после чего, вытерев руки о собственную одежду, нащупал телефон в кармане. Самый безотказный и исполнительный секретарь на свете не кочевряжился, несмотря на позднее время, и трубку взял после первого же гудка.
– Алена, привезите мне в «Айя-Напу» свежие брюки, пожалуйста, а то я свои измызгал. Черные, под смокинг. Я буду в кабинете вас ждать, знаете, где Ивашков?
– Сколько у меня времени? – сдержанно спросила Алена, больше ничем не интересуясь, включая то, где ей в начале одиннадцатого раздобыть брюки для Моджеевского. Впрочем, она любого портного или владельца бутика поднимет среди ночи, но штаны – доставит точно в срок. Были у Моджеевского пара любимых магазинов, где ему в жизни не откажут, даже если он по дури попросит за двадцать минут найти ему лосины в крупный розовый горошек.
– С полчаса, – прикинув, ответил Роман. – И еще, если вас не затруднит, созвонитесь с Наташей Семеновой, помните? Юрист по имущественным вопросам. Назначьте с ней встречу завтра самое позднее на десять утра. Лучше раньше.
– Поняла, Роман Романович! – с готовностью отозвалась Алена, и он отключился. Постоял так еще некоторое время, чувствуя, как овевает лицо легкий, ласковый ветерок. В стороне виднелся маяк в порту. Но ощущение того, что мир заканчивается здесь, а дальше – темный провал, даже этот маяк, мигавший далеким суднам, не нарушал.
Потом вышел из воды и уселся прямо на мокрый песок. Очнулся только когда его повторно набрала секретарша. Она уже подъезжала. Пришлось подниматься и топать переодеваться.
В клуб возвращался с улыбкой на губах и спокойствием, которое обычно испытывал, совершая рискованную сделку и чувствуя на уровне молекул – дело выгорит. Женя все еще была возле Богдана и выглядела терпимо, пряча растерянность, которую не могла не испытывать от его долгого отсутствия.
– Соскучилась? – громыхнул он, оказавшись близко-близко, и целуя ее тонкую алебастровую шею.
– Да, – быстро отозвалась она, задумалась на мгновение, но так и не решилась попроситься домой, где можно было бы укрыться от накатывавшего волнами беспокойства. Вместо этого торопливо спросила: – Что случилось?
– Система безопасности подгуляла. Обещали, что полиция подежурит на случай, если своими силами не управимся, а нету. Ты же знаешь, у Коваля – паранойя. Ему везде чертовщина мерещится. Короче, не грузись, пошли лучше потанцуем. Слышишь, какая песня? Надо танцевать.
