Текст книги "The Мечты. Весна по соседству (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Потом началась пытка под названием «конкурсы и танцы». И если во время конкурсов Ромке еще удавалось гаситься от предприимчивого во всех смыслах ведущего – тот не трогал его исходя из уважения (то ли к статусу, то ли к сединам), то Жене – пришлось участвовать. Не во всех, конечно, и выбирала она по понятным причинам наименее активные. Но и того было довольно, чтобы оказываться под всеобщими взглядами и вниманием.

Большинству, конечно, было плевать. Большинство, освоившись с присутствием Моджеевского, тупо нажирались и без лишних уговоров лезли на стульчик ловить ртом яблоко. Сам же главный страдалец восседал за столом, дул понемногу коньяк и наблюдал вполне себе трезвую Женьку, с огоньком отгадывающую загадки, участвующую в конкурсе песен и в танцевальном баттле.

И реагировал на каждый взгляд, который бросали на нее присутствующие мужчины. А те, подогретые алкоголем, и правда без зазрения совести пялились, невзирая на сопровождавших их жен. Ромка и сам не мог по-другому. Пялился. Все помнил про их прошлое. Все понимал о том, что она согласилась на отступные. Все знал о том, что она его не любит и не любила. И продолжал пялиться.

Потому что он, черт бы все подрал, все еще хотел эту женщину и все еще мечтал о ней.

Безответная любовь – самыя паршивая разновидность чувств.

Но движимый именно ею, он, в конце концов, не выдержал. Психанул. После очередного конкурсного блока подорвался и под зазвучавший в ресторане импортный и проникновенный по пьяни медляк поплелся к предмету своих круглосуточных грез, пока она не успела еще сесть.

Ему не повезло. Женя и не собиралась возвращаться за стол. И пока на Романа налетел кто-то из гостей, слишком энергично рассказывая, а точнее показывая какой-то анекдот, Женька растворилась за дверями банкетного зала. Когда ему удалось наконец отвязаться от этого урода, строившего козни на пути к его, хоть и вопреки здравому смыслу, но любимой женщине, Евгении и след простыл. Роман покрутился среди гостей, даже подошел к Жениному столику и перекинулся парой слов с Горбатовой. Но Женьку так и не дождался, а стоять там и дальше, слушая о нуждах многострадального храма науки, сил не было, потому пришлось ретироваться на свое с Палычем место, где на него напала жена самого ученого из мужей, ректорская супруга, почтенная женщина шестидесяти с лишним лет, принявшаяся вещать о театральных постановках этого сезона. Ромка брякнул что-то про «Романтический уик-энд», на который по-прежнему непросто достать билеты, но это было последнее, что он посмотрел в их солнечногорской драме. И что там теперь идет, не имел ни малейшего представления.

А потом Женькины яркие ботинки снова мелькнули среди гостей. И Моджеевский вскочил со стула, обрывая ректоршу на полуслове, и ринулся прямиком к ней. Но когда он ее почти настиг, эти самые ботинки уже кружились в незамысловатом танце рядом с мужскими туфлями черного цвета, конечно же вовсе не брендовыми, но чистыми и модной в этом сезоне модели.

Женя улыбалась, чтобы всякие там не думали, что она переживает или расстроена. Моджеевский скрежетал зубами, пытаясь совладать с собой и ответить себе на несколько вопросов, первый из которых: что это он творит. А потом еще ряд других. К чему он стремится. Чего добивается. И на кой оно ему теперь нужно. Обманщица же! Коварная!

Эта же самая обманщица коварная непринужденно болтала со своим партнером – главой кафедры радиофизики и кибербезопасности, а Ромке вдруг стрельнуло в голову: а откуда ему знать, что она действительно ходила в тот чертов «Купидон», если он так и не нашел там ее анкеты? Со слов Борисыча, который Женьку с самого начала недолюбливал? Чушь, конечно, и Коваль не стал бы придумывать. Но всему этому должно же быть какое-то объяснение!

В конце концов, Моджеевский стащил с себя галстук, посмотрел на часы – он находился на вечеринке уже на целый час дольше планируемого. И обреченно, но упрямо уселся на место, опять взявшись за графинчик с коньяком. Тот был неплох, хотя отнюдь даже не марочный. И снова со своего наблюдательного пункта принялся безрадостно следить за перемещениями охрененно красивой Женьки по залу. Такой красивой, что дышать трудно и ниже пояса давно все живет отдельной от Моджеевского жизнью.

– А в будущем году мы мечтаем воплотить на базе университета нечто вроде электронного кампуса для студентов! – торжественно объявил Палыч ему на ухо.

– Это что? Вход в общагу по электронным пропускам? – мрачно хохотнул Роман, наблюдая, как к Жеке подошел очередной ученый муж. Или, вернее сказать, отрок. Ему, наверное, и тридцати нет, ботану малолетнему!

– Да нет же! – принялся увещевать ректор. – Это модули доступа к электронным библиотекам, дистанционному учебному процессу, системе оценивания, университетским новостям...

«Бла-бла-бла-бла», – звучало в Ромкиных ушах, и ясно было одно. Попросят денег.

Он снова не выдержал. Что-то пробурчал в ответ, что нужно запустить среди студентов конкурс проектов этого самого кампуса и воплотить победивший, и рванул к Женькиному столику под надрывающегося у микрофона солиста, певшего что-то на итальянском и из Ромкиной юности.

– Позвольте, я украду у вас собеседницу! – громогласно заявил он ученому отроку, веско и многозначительно положив ладонь ему на плечо. Тот даже ростом меньше стал. И попятился в сторону, бормоча: «Конечно, конечно». И они с Женей наконец-то остались одни, плевать на галдящую толпу вокруг.

– Вам разговоров мало, Роман Романович? – нарочито весело спросила Женька.

– Катастрофически, – ответил он. – Знаете, Евгения Андреевна, тактильные ощущения заменить чем-то трудно. Но, за неимением лучшего, приходится чесать языком.

«Или пальцами по клаве!»

– Угу, – кивнула Женя. – А я при чем?

– Ну вы, конечно, совсем ни при чем! Как поживает ваша сестра?

– Хорошо поживает. А Богдан?

– Богдан – прекрасно! А ваш отец? Как там дело всей его жизни? Все еще предпочитает индпошив ширпотребу?

– У нас у всех всё хорошо, – улыбнулась Женя. И продолжая ослепительно улыбаться, резко проговорила: – Может быть, свернем этот обмен любезностями? Тебя вряд ли интересуют Юлька и отец, а вот у меня есть вопрос. Чего ты хочешь?

– Потанцевать я с тобой хочу.

На мгновение Женя замерла. Выпала из этой реальности, а перед глазами замелькали воспоминания о ярких, теплых, солнечных днях рядом с этим человеком. Она ведь тоже хотела с ним танцевать, быть с ним… Да, черт возьми на эту вечеринку приехать вместе, чтобы сейчас или даже гораздо раньше иметь право попроситься домой и почувствовать на своем виске его поцелуй, заменяющий все на свете «да».

Она сморгнула так не вовремя нахлынувшие мечты, облизнула пересохшие губы и негромко сказала:

– А я не хочу.

– Значит, с этим молокососом – хотела, а со мной нет? – взбесился Роман.

– Я свободный человек.

– Так вот оно что! Ты – свободный человек! А я-то думал, что это ты пришла сюда одна! Никак понять не мог! А ты, оказывается, свободный человек!

– Если тебя что-то не устраивает – это твои проблемы.

– Правильная позиция. Любые возникающие проблемы – не твои. Танцевать, говорю, пошли, Жека! С твоим отношением к жизни – с тебя не убудет.

– Я не буду с тобой танцевать, – вздохнула Женя. – Даже если с меня не убудет.

– Не нравлюсь? – приподнял он бровь.

– Ты сейчас серьезно? – растерянно спросила она, задохнувшись на мгновение. – После… после всего, что было?

Его глаза полыхнули. И если бы влезть к нему под грудную клетку, наверняка можно было увидеть, как точно так же полыхнуло и там. Роман наклонился к ней и проговорил:

– А что было? Ладно, черт со мной... У тебя-то что было?

– У меня? – вспыхнула и Женя. От его близости, от его голоса, от его запаха. – Ну конечно! Белый и пушистый у нас ты. Ведь всегда можно денег отсыпать – и карму подчистят. А как остальные гребут – какая тебе разница? Перешагнул и пошел дальше.

Женя собиралась еще что-то сказать, но быстро проглотила рвавшиеся из нее слова, едва увидела подлетавшего к ним главдракона, переживавшего за их отношения больше, чем за собственные с... с налоговой! В секунду он из грозной ящерицы обратился нежной порхающей бабочкой, и, не давая Ромке огрызнуться, торжественно воскликнул:

– А знаете, какой замечательный торт будет у нас на десерт!

В то время как Женя, очень ясно поняв, что это единственная возможность ускользнуть от Моджеевского, почти бегом направилась к выходу из зала. И заставляла думать себя не о взгляде, который прожигал в ее спине незаживающую рану, а о том, что уже завтра вечером она будет сидеть рядом с Юлькой и, слушая болтовню мелкой, заставит себя выбросить из головы сегодняшнюю встречу.

Но впереди была дорога домой на такси, короткая, как и все пути в Солнечногорске, но достаточная, чтобы двадцать раз запутаться в окружающих и окончательно – в себе. И тем не менее, как ни повторяла про себя Женя мантру о завтрашнем отъезде к сестре, а оно рвалось. Рвалось изнутри. Рвалось снаружи. Жужжало голосом ведущего в бормотавшем радио и ревом двигателя, мчавшегося по улицам автомобиля.

Как так?

Как так!

Почему у него вид, будто бы это его бросили, расплатившись?

Какое он право имел подойти?

Зачем он вообще к ней лезет?

Она же не трогала его! Совсем! Столько времени! Умерла так умерла – он же сам так захотел, она не настаивала и не навязывалась, прекрасно зная его манеру все решать в одно мгновение. И вот пожалуйста.

«Замечательный торт на десерт!» – фыркала Женя себе под нос.

Шоколадный. Со стриптизершами внутри. О десертах Моджеевский знает все! Местных, парижских и даже африканских! И видимо, один из них, особо изысканный – состоял в том, чтобы испортить единственный день, когда Женя попыталась снова почувствовать радость жизни и приближение праздника. Зачем он вообще приперся на эту вшивую ректорскую вечеринку? Знала Женя, что он на самом деле думает обо всей их университетской возне. У этого человека совсем другой уровень знакомых и времяпрепровождения. Так какого же черта, соответствуя этому уровню, он не катает на своей яхте очередную дуру... в районе Мальдивских или любых других островов?

Нет же! Вместо этого он прикатился сюда, проторчал бог знает сколько времени на их приеме и уходить не собирался, пока не испортил ей настроение окончательно.

Танцор, блин. Все ему танцы! Одно радовало – скоро из нее будет так себе партнерша по этим самым танцам. Пусть бы он только оставил ее в покое!

Такси остановилось возле ее дома. Расплатившись, Женя выбралась из автомобиля и несколько секунд постояла просто на улице, провожая глазами машину, отъехавшую от нее и устремившуюся прямо по шоссе. Надеялась, что на прохладном, хотя и не совсем зимнем воздухе немного остынет лицо и остынут мысли. Но долго так торчать не будешь – еще застудиться не хватало. И она неторопливо пошла во двор, уложенный качественной плиткой и вылизанный по случаю праздника и завершения реставрации до блеска. Минуя замысловатые находки ландшафтного дизайнера со скульптурами в виде каменных баб и кошек под ярким светом фонарей, она топала к подъезду, пока не наткнулась у самого своего крыльца на внушительную и знакомую с детства фигуру с сигаретой.

Усмехнулась и сказала:

– А клумбы – нет! Сигареты бросать некуда!

– Злая ты, Жека, – хохотнул из своего любимого угла Климов. Откинул окурок, судя по траектории полета огонька, куда-то под забор и вышел на свет. – Спецом попросила своего олигарха, чтобы он клумбу твою снес?

– Конечно! – весело закивала ему Женька, думая, как бы не расплакаться. – Я же только и думала, как бы тебя любимой пепельницы лишить. Ради того все и затевалось.

– А я всегда знал, что ты ко мне неравнодушна!

– Тебя не проведешь! – она подошла ближе и поднялась на одну ступеньку крыльца. Взялась за кованые перила, те были очень холодными. Может быть, хоть они остудят? Но не чувствуя облегчения, она снова улыбнулась Гарику и поинтересовалась: – Как жизнь семейная?

– Ну у тебя ведь тоже все в порядке, – подмигнул Гарик.

– Конечно! Лучше всех! – объявила Женька и сочла нужным поинтересоваться: – Ты родителей проведать заехал?

– Типа того. Кстати, слыхала, музея у нас не будет.

– Не будет? Это точно? Кто сказал? – всполошилась она.

– Ну как кто? – заржал Климов. – У нас все вести носит баба Тоня. И благие, и не очень. Говорит, вот она сила общественности! Только кого волнует та ее общественность. Всё и всегда решается кем-то конкретным.

– Кем? – не поняла Женя. – Они таки по депутатам ходили?

– Не знаю, кем, – пожал плечами Гарик. – Я же тебе не Фрейд, чтобы предсказывать. Только к депутату они ходили не одну неделю, а тот им подсовывал то помощника своего, то еще кого помельче. Пикет их дурацкий даже полиция разгоняла. А потом вдруг бац! И сюжеты в телеке, и депутаты с поддержкой, и митинг вдруг стал санкционированным. Не бывает так, Жека!

То, что так не бывает, она и сама знала, но промелькнувшая в голове мысль, у кого достаточно денег и власти, чтобы все это провернуть, была ею немедленно и беспощадно отброшена. Такими темпами скоро Моджеевский ей мерещиться начнет. На фресках Гунина. А ведь это именно его стараниями вся их реставрация. Плевать ему на людей, с чего бы вдруг снизошел?

– Не бывает, – медленно кивнув, согласилась она. – Но уже точно-точно не будет музея? Можно дальше спокойно жить?

– Пока можно.

– До следующего раза, – неожиданно грустно усмехнулась она.

А когда поднялась на свой третий этаж и прошла в свою комнату, еще очень долго сидела, не переодеваясь в пижаму, и глядела на собранные в дорогу сумки. Впереди Юлька и Новый год. Значит, все обязательно будет хорошо.

Худшее, что может случиться с погодой в новогоднюю ночь

Проливной дождь – это худшее, что может случиться с погодой в новогоднюю ночь. А если он еще и усилен жутчайшими порывами ветра, то толку от такого праздника? Утешало одно – по прогнозу утром 1 января обещали солнце, а значит, можно будет поехать на набережную, сейчас нарядную до сказочности, и поторчать там некоторое время.

Если, конечно, можно найти хоть что-то красивое в выключенных днем фонариках, унылой плитке, испещренной лужами то тут, то там, паре убогих оленей с Сантой на санях, которому по задумке детишки должны рассказывать о своих желаниях, и установленной сцене, где упорно и бесчеловечно несколько скоморохов из местного ДК пытаются создать окружающим праздничное настроение.

Однако это все равно лучше, чем глухая чернота и тишь, прерываемая лишь стуком дождевых капель по капоту новенькой Бентли. Ни тебе музыки, ни тебе камина, ни тебе звона бокалов и улыбки любимой женщины в качестве не самого плохого подарка. Абсолютное и всепоглощающее одиночество. Ринго не в счет. Ринго с вечера наелся и спал.

Но при любом раскладе подобная перспектива празднования самой главной ночи года, прямо скажем, феерична. А другой у Романа Романовича Моджеевского, сидевшего без пятнадцати полночь в машине под стенами «Золотого берега», не нашлось.

Как его занесло, он предпочитал даже не задумываться. Само собой вышло.

Многое в жизни выходит и получается само, а потом мы удивляемся, что же во всем жопа-то такая, а?

Впрочем, здесь, с какой стороны ни посмотри, а банально. Разбередила она ему все. Растревожила. Еще накануне мир представлялся Роману вполне понятным и помещался в привычную плоскость, в которой и функционировал, а тут вдруг оказался трехмерным. И в этом трехмерном мире Женя что-то обиженно кричала ему про то, как он отсыпает кому-то денег.

Намек был слишком жирным.

Квартира. Спорткар. Драгоценности. Шмотки.

Но ведь не бросилась же она отдавать ему это все, едва поняла, что он свалил! Значит, устроило? Любую устроило бы, у кого мозг есть. Если мужчина, вроде него, ушел, и свадьбы не будет – бери, что дают. И Женя взяла, потому что не была дурой. И потому что не любила его. Ее устроил «откуп».

Вот и спрашивается, что это было на университетской вечеринке? Какая муха ее укусила? Кому, как не ей, понимать всю выгоду того, что он не может от нее отлипнуть?

Ах да... там же еще Юрага. А она – свободная женщина, которая пришла одна. Бред какой-то!

Роман путался в собственных умозаключениях, терял их нить, не мог разобрать до конца, что из чего следует. И все последние пару дней беспрестанно думал о Жене. В платье, созданном, чтобы его снять. И надетом ему на мучения.

Моджеевский очень хорошо представлял себе, что там, под слоями тонкой ткани. Он до сих пор помнил ее тело. Стройное, белое, с высокой, совсем еще девичьей грудью, мягкой кожей и россыпью родинок то там, то тут, каждую из которых он так сильно любил. Он помнил и малейшую ее реакцию на его прикосновения. Помнил, где нужно дотронуться, чтобы завести ее. Помнил, что и как ей нравилось с ним в постели. И пусть он ни черта не знал про северное лето, про то, что она, оказывается, когда-то ездила в Харбин, и что мечтает побывать в парке, в котором ходят босиком, но вечером тридцатого декабря он, отказавшись от всех возможных предложений, включая поездку в Париж с бывшей любовницей, активно материализовавшейся и подкарауливавшей его то тут, то там, сидел и смотрел «Меняющих реальность», потому что Жене этот фильм нравился.

Он прочитал.

В чужой переписке три с лишним месяца назад.

Картина, кстати, оказалась вполне годная. К нему даже Бодька присоединился, собравший чемоданы – утром отбывал в Баварские Альпы кататься на лыжах с компанией друзей. Моджеевский компанию одобрил: детишки его партнеров, парочка одноклассников – сыновей высокопоставленных чинуш, дочка банкира Панкратова. Ее Роман одобрял отдельно – надоело смотреть на кислую Бодькину физиономию.

А потом сын прямо во время просмотра фильма возьми, да и скажи: «Сейчас бы такую шляпу... и чтобы дверь в тот вечер, когда мы с Юлькой поссорились».

«Ты повел бы себя иначе?» – спросил его Роман.

«Я бы все сделал иначе».

Словом, сестры Малич и впрямь – наказание им господне. И еще Нина придумала с Богданом отправить Таньку. Чтобы присматривала. Моджеевского-младшего это слегка подбешивало. Моджеевского-старшего – тоже, но он предпочитал не вникать.

Вечером же тридцать первого, презрев все возможные варианты встречи Нового года (а тех вполне хватало, в конце концов, он был везде желанным гостем), Роман набрал Борисыча, предложив пропустить в баре по рюмашке.

Борисыч в несвойственной ему манере промямлил что-то о том, что его куда-то там пригласили, ему неудобно отказать, и, мол, Романыч, прости, но хоть бы позвонил раньше!

«К бабе, че ли, намылился?» – хмыкнул Роман.

«Ну че сразу к бабе-то!» – взвился Арсен.

«Цветы хотя бы не забудь, Казанова, а то я тебя знаю!» – отрезал Ромка и, рассмеявшись, повесил трубку. Борисыч был старый холостяк. И настоящий полковник, хотя со званием так и не сложилось. Не сложилось и со многим другим.

Зато у Моджеевского сложилось – без пятнадцати полночь сидеть с бутылкой шампанского под балконом спальни когда-то своей квартиры в проливной дождь и вглядываться в черные окна. Абсолютно черные окна. Ни подсветки, которую они всегда включали, когда бывали дома. Ни света в глубине комнат. Ничего. Безлюдный этаж. На черта он выкупил целый этаж, чтобы в эту новогоднюю ночь тот был таким неприкаянным?

Где она. С кем она. Весело ли ей.

С семьей? С друзьями? С другим мужчиной?

Первое – возможно. Второе – вряд ли. Третье – наверняка.

Потому что это только он идиот. Кружит вокруг прибитым зимой шмелем и никак не может дотумкать – не его сезон. Полгода с ней. Три месяца без нее. Поднятый воротник куртки. Открытая дверца машины. Пронизывающие ледяные струи дождя. Глоток воздуха.

И фейерверк, запущенный со двора, от взрывов которого закладывало уши, и Моджеевский даже не сразу понял, что это Новый год уже наступил. Можно открывать шампанское.

Мы забыли открыть шампанское!

– Мы забыли открыть шампанское! – взвизгнула Юлька, глянув на часы, которые показывали три минуты первого, и подхватилась с дивана, на котором они с сестрой устроили настоящую пижамную вечеринку.

Этот год приходил с опозданием совершенно во всем. Даже в смысле брызг игристого вина в бокалах. Телевизора как у истинной Малич у Юльки не было. Неудивительно, что пропустили полночь среди своих киношек, бормотавших в ноутбуке, и настольных игр. Очнулись лишь в тот момент, когда за окном разноцветными искрами под оглушительные взрывы раскрасилось небо.

– Черт! Черт! Черт! – пыхтела младшая, бегая по квартире в поисках бутылки, которую специально приготовила к приезду старшей. – Жека! Ну как мы так, а?

– Не мечись, – улыбнулась Женя, наблюдая траекторию Юлькиных движений и думая о том, когда она успела вымахать такой дылдой. Тощей, угловатой, красивой дылдой. – Главное у нас есть тортик.

– У нормальных людей на Новый год до торта вообще не доходит!

– Предлагаешь сломать семейную традицию?

– Нет! – выкрикнула Юлька откуда-то из прихожей и наткнулась на потерянное шампанское – почему-то за обувной тумбочкой, издала победный клич и очень скоро оказалась перед Женькой, демонстрируя ей брют отечественного производителя. После чего задумчиво выдала: – Но не кажется ли тебе, душа моя, что все у нас как-то не по-человечески?

– Юлька! А по-человечески – это как? – задорно уточнила Женя, мысленно отмахиваясь от собственных умозаключений последних месяцев. Они ей не нравились, эти умозаключения. Еще меньше ей нравилось, что если бы не Моджеевский, она бы продолжала спокойно жить и чувствовать себя вполне комфортно. Подумаешь, любовь не встретила. Да кому она вообще нужна, эта любовь при таком раскладе?

Юлька, между тем, лишь пожала плечами и уныло улыбнулась.

– Не знаю. Не пробовала, – заявила мелочь. – Пробовала бы – знала бы. Ну вот посмотри на папу. Столько лет один. Туфли делает. Ручной работы. Это ж убиться. Или ты. Подцепила олигарха, а до ЗАГСа не доволокла. Про себя я промолчу. Я, по-моему, хоть фигни и не говорю, а по жизни именно ее и творю. Отборную такую. Классическую. Подай бокалы… А нет! Сиди, я сама.

И Юлька помчалась на кухню, оставив Женьку одну.  Та вздохнула. Юлька и правда, как всегда, фигни не говорила. Что только делать со всей этой «не фигней» старшая и, вроде как, более опытная Женя не знала.

– Юльк! – крикнула она. – Юлька! Брось ты те бокалы. Давай чай пить.

– Тебе нельзя, да? – высунулась из кухни мелкая. – Я не подумала, извини! Сейчас сделаю чай. Зеленый? Черный? У меня еще вонючий такой есть, как духи.

– И где ты его взяла?

– У нас под домом магазинчик прикольный. Я там даже к-калебасы для мате купила. И эту... как ее... бомбилью!

– И как? – расхохоталась старшая. – Пригодилось? Пользуешься?

– Ну так я посуду купила, а сам чай – нет! Уже со следующей зарплаты. Ну или стипендии! – Юлька задумалась, закусила губу, а потом рассмеялась: – Видишь! Ненормальные мы!

– Ну допустим, – продолжала смеяться Женька. – А этот, как духи который, при чем?

– Ну вонючий же! Прикольно! – развела руками Юлька, и в это самое время телефон ее, печально валявшийся на диване, пиликнул сообщением. Мелкая застыла на месте. Поморгала. Глубоко вдохнула и рванула смотреть, что ей прислали. Сложно было представить себе большее нетерпение, чем то, что охватило ее в момент, когда трубка уже была в ее руках и она спешно разблокировала экран. И Женя очень хорошо его видела, почти осязала всеми локаторами, настроенными на сестринские волны. Потому что и сама ждала. Очень ждала. Сильнее всего на свете ждала одного-единственного поздравления во входящих.

Но не дождалась.

И Юлька не дождалась.

Ничего, кроме злорадства от одноклассницы Светки Бартеневой, завидовавшей ей с детского сада решительно во всем. «Прости, я знаю, что Новый год и вы расстались, но вот полюбуйся!»

Юлька растерянно сжимала в пальцах корпус телефона и чуть не плакала, глядя на присланный пост из Инстаграма. Бодькин пост.

Потом она зло заблокировала экран и швырнула его обратно на диван.

– На чем мы там остановились? Чай? – хрипло спросила она.

Женя ухватила сестру за руку и заставила сесть рядом с собой. Притянула к себе и негромко спросила:

– Потом с чаем разберемся. Давай-ка рассказывай, что у тебя тут происходит? – и Женя кивнула на телефон, сиротливо выглядывающий из-под огромного медведя, усаженного в углу дивана.

– Ничего, – побелевшими губами буркнула Юлька. – Все нормально.

– Вот и расскажи мне про свое «ничего». Ю-ю-юльк! – Женька чмокнула ее в щеку. – Я же все равно не отстану. Говори, кому говорят!

Юлька шмыгнула носом и совсем обречённо посмотрела сначала на сестру, а потом на телефон.

– У него другая, – загробным голосом сообщила она.

– У кого?

– Ну у Бодьки! У кого еще-то?!

Женя незаметно, но с облегчением перевела дыхание и удивленно спросила:

– Вы с ним общаетесь?

– Ты что! Нет, конечно! – Юлькины брови подлетели вверх, будто приходилось объяснять сестре очевидное. – Как я могу с ним после всего общаться?!

– А может, все-таки надо было перестать обижаться?

– При чем тут обиды? Жень, ну ты как маленькая! Ну ходил он ко мне, звонил, извинялся. Толку?! Его папаша очень ярко расставил акценты, кто есть кто. Да и вообще... Недолго же он убивался!

– Подожди, – Женя внимательно посмотрела на сестру, осмысливая услышанное и не очень понимая, о чем речь. – Давай по порядку. Роман как-то вмешивался?

– Он тебя бросил!!! Беременную! Я что же? Забить должна?!

– К тебе и Богдану это не имеет никакого отношения! – тут же совершенно искренно возмутилась Женя, даже не подозревая, что несколькими неделями ранее то же самое пытался донести до сына Роман. – Юль! Я тебе всегда говорила, что Богдан хороший мальчик. Почему не хотела его выслушать, когда он звонил и извинялся, а?

– Да какая теперь разница?! – уперто выкрикнула Юлька. – У него там новая любовь уже! Не хочу ничего общего с этим семейством иметь. Не хочу и не буду! Я и так все сделала для того, чтобы он меня не трогал. Видишь?! Радуюсь! У меня праздник!

– Вижу, – грустно кивнула Женя. Откуда только взялись эти Моджеевские на их головы? Юльку с ее максимализмом было жалко, но что тут можно сделать? Надежда только на то, что однажды все позабудется. У Боди другая девочка, и Юлька кого-нибудь встретит. Вот только ей самой как быть? У нее впереди роды. А там – каждый день перед глазами... Женя мотнула головой, встряхнулась и, предпочтя в который раз отставить эти мысли в сторону, снова притянула сестру к себе и спросила: – А что значат твои посты с Артемом?

Но тут же почувствовала, как под ее руками плечи сестры напряглись, а она сама стала похожа на настоящий комок сдерживаемой энергии. Юля медленно отстранилась и с недоверием глянула на Женьку. Некоторое время очень озадаченно смотрела на нее, а потом еле слышно спросила:

– С... с Артемом? Ты откуда... ты что? Знаешь Артема Викторовича?!

– Университетская молва не донесла, что он из Солнечногорска? – устало улыбнулась Женька.

– Н-нет... н-наоборот, говорили, он из какой-то крутой корпорации... м-международной. И вообще... Ты что? Серьезно с ним знакома?!

– Серьезнее некуда. Мы работали вместе. Юрага три года был в политехе главным экономистом.

– В твоем политехе?!

– В моем, – кивнула сестра. – А ты не петляй от вопроса. К чему его фотографии? Он тебе нравится?

Юлька закусила губу и задумалась, как ответить, растерянно глядя на сестру. Некоторые вещи определенно не укладывались у нее в голове. Такие как, например, вот уж которое совпадение в ее жизни. Вечно они с Жекой натыкались на одних и тех же мужиков или мужиков из одной семьи. И черт с ней, с их деревней. В столицу свалила. Многомиллионный город. И тут та же песня!

– Ну-у-у... – протянула она, – Артем Викторович же красивый, да?

– И?

– И-и.... и умный.

– Следуя твоей логике, больше красивых и умных, достойных твоего Инстаграма, не существует, – медленно проговорила Женя, все больше понимая истинный смысл вещей. Если бы не Роман, Женьке бы и в голову не пришли подобные глупости. Так нет же! Явился, искатель справедливости. Оставалось только неясным, в чьих интересах он искал эту самую справедливость.

– Юлька! Выкладывай! Что ты опять, балда такая, намутила?

– Ну вот понимаешь, – начала она, и лицо ее постепенно прояснялось по мере того, как она принялась пояснять, – он же правда... красивый, умный, одевается модно, на машине ездит – на гибриде, представляешь? Об экологии много говорит. Даже подбил нас в марафоне участвовать по очистке прудов за Виноградарями. Еще заграницей много где был... Жека, ну скажи – обзавидоваться, какой мужчина, а! Жалко только по возрасту староват! Но зато взрослый! Это ж для Богдана – просто удар ниже пояса был! И так ему и надо!

Женя чуть не подавилась собственным возмущением. Старый? Старый?! Это Юрага, мальчишка на велосипеде, – старый? А она тогда кто? Вообще динозавр?

Стоп. Неважно. Важно, что ее ребенок – пока не натворил никаких окончательных глупостей.

– Ой, Юлька, Юлька, – пробормотала Женя. – Какой же ты еще детский сад… И вот что мне с тобой такой делать, а?

– Любить, – хитровато улыбнувшись и сделавшись похожей на лисичку, ответила мелкая. – Ну мне же надо было как-то Бодьку отваживать, а!

– Может быть, ты Богдана и отвадишь. Сама-то дальше как будешь?

– А я его, походу, уже, – Юлька кивнула на телефон, – отвадила. В Альпах он, с девчонкой какой-то... Мишн комплит. Можно выдыхать и влюбляться.

Женька некоторое время помолчала. Что тут скажешь? Самой за сестру ее жизнь не прожить. Да и шишки у каждого свои, Женьке ли не знать. Она снова чмокнула Юльку в щеку и спросила:

– И в кого собираешься влюбляться?

– Понятия не имею! – расплылась в улыбке Юлька. Однако улыбка эта горчила. И Женя почти что чувствовала это всеми рецепторами. Но, тем не менее, весьма задорно продолжала: – Преимущество быть одной в том, что влюбиться вообще в кого угодно можно. Вот в Артема Викторовича, например, а? Такой, блин, экземпляр! И холостой! И умница! И фигура!... Одна беда – капец нудный, а!

В этом месте Юлькиных рассуждений Женька не выдержала. Прыснула.

– Преподы всегда нудные! На то они и преподы, – смеясь до слез, возразила она, все же где-то в глубине души соглашаясь. Юрага со своей абсолютной правильностью и положительностью во всех вопросах – может быть, был бы замечательным спутником жизни. Чьей-то чужой, такой же светлой жизни, в которой мало полутонов. И музеи – это однозначное «хорошо». Даже если в жилых домах.

Юлька же долго не думала, навешивая ярлыки. И потому тут же ответила:

– Да нет... этот, по-моему, по жизни... замороченный какой-то.

– А еще он тебе в отцы годится, между прочим.

– Это как раз фигня. Даже в тренде! Я бы вот папе поискала кого-нибудь помоложе. Со старушкой, как сам, он скиснет со скуки.