Текст книги "The Мечты. Весна по соседству (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
С этими словами Лена Михална ткнула в грудь Моджеевскому огромную кружку, из которой по всей кухне распространялся странный запах не иначе как шаманского зелья, потому что ни еда, ни питье человеческие таких ароматов издавать не могут. Так казалось Роману. И прежде чем он успел перехватить кружку руками, эта самая жидкость выплеснулась ему за шиворот халата, опалив кожу. Моджеевский глухо охнул, вскочил со стула и рявкнул:
– Какого черта?!
Но ответа на свой вопль он не получил. Ответить в пустой кухне ему было некому. Разве только Ринго, единственному преданно сидящему у ног своего хозяина и с любовью глядящему в его перекошенное, помятое, небритое, опухшее лицо. Да разве собака что скажет, какой бы умной она ни была?
Роман мрачно кивнул псу и сел обратно за стол, потирая обожженную кожу и тем самым доставляя себе больше страданий. Был ли пантенол в холодильнике – большой вопрос, впрочем, именно это его как раз и не интересовало.
Интересовали три вещи.
Первая и несомненная с момента диверсии Лены Михалны – что означало это показательное выступление? Если она его бросила, то где заявление на расчет или что там? А если не бросила – то когда вернется? И что значит, еды на два дня? Будто он дома ест!
Вторая вещь, интересовавшая его, заключалась в том, насколько заваренное ею дерьмо помогает при похмелье, которое мучило его со страшной силой так, что он и правда едва держался на ногах.
И третья. Какого черта он себя чувствует кругом виноватым?
Не желая это анализировать, он – скорее, чтобы отвлечься, а не в надежде на облегчение – зажав нос, заставил себя выпить напиток, который все еще держал в руках. Это было отвратительно, но Моджеевский справился. В конце концов, он был человеком с высшим образованием, в армии служил, с голодухи в армейском буфете бутерброды из хлеба с маргарином ситро запивал.
Словом, в желудке кое-как удержалось – и ладно.
Жрать по понятным причинам не хотелось. Хотелось обратно в кровать и ни о чем не думать, но внутри него продолжало зудеть что-то непонятное, и оно ему совсем не нравилось. Легко все списывать на похмельный синдром, но забористая дрянь от Лены Михалны здорово прочищала мозги, сначала взбалтывала, а потом процеживала осадок и на выходе формировала вполне закономерную способность мыслить. Черта с два ему паршиво по пьяни, короче.
Моджеевский почесал собаку между ушей, поднялся, раздобыл себе в аптечке на всякий случай таблетку аспирина и стакан воды и с этим скарбом протопал обратно в спальню, где поставил «лекарство от всего» на прикроватную тумбочку, заполз под одеяло, не стягивая халата, наспех наброшенного, когда выбирался в разведку, обернувшуюся его полным фиаско, и прикрыл глаза, позволяя себе наконец просто слушать тишину.
Женя тогда так и не позвонила. Он не блокировал ее номера в телефоне, первые несколько суток проверял каждое оповещение и предупредил охрану в офисе и секретаря, что если к нему заявится Евгения Андреевна – проводить к нему сразу же. Но Женя не позвонила. Не написала. Не пришла. Она не пыталась выяснить причин, по которым он сделал то, что сделал, она не желала ни обвинять, ни обижаться, ни разыгрывать сцен, а просто приняла установленные им правила.
Значит, они ее устроили. Его отступные – ее удовлетворили. Он долго думал над этим и пришел к выводу, что если бы тогда допустил ошибку, она с ее характером примчалась бы к нему и затолкала бы ему в глотку те чертовы документы. Та женщина, которой он ее полагал и на которой собирался жениться, ни за что не оставила бы себе ничего из того, что он ей так бесцеремонно всучил.
Если бы она любила его, то потребовала бы объяснений, искала бы, что побудило его так поступить.
Но Женя молчала. Ни единой вспышки протеста. Она просто исчезла из его жизни окончательно и бесповоротно, а значит – получила то, что хотела. Она была умной бабой и наверняка знала, что вряд ли могла бы претендовать на что-то большее даже в случае развода, потому сделала единственно верное – не навязывалась.
Значит, они друг друга правильно поняли.
Как она там говорила? Такими, как Моджеевский, не разбрасываются? Вроде как обязанной себя считала быть с ним, раз уж он обратил на нее внимание. Ну вот можно считать, что он сам помог ей решить эту проблему, когда его любовь стала реальной проблемой. Это даже где-то благородно, хотя выглядело так себе. Ну, в случае, если бы она его любила...
Нет, первое время он еще надеялся. Исправно ходил на работу, был сдержанным, вежливым и выражение лица носил такое, что к нему приближаться боялись. А потом, когда дошло, что все закончилось отнюдь не в его пользу, сорвался с цепи. Даже Бодька, бегавший курьером по офису, к нему не приближался. Его все боялись уже панически, а он каждый день находил до чего докопаться и устраивал разносы подчиненным направо и налево, пока не придумал, что не успокоится, если не вышвырнет Юрагу из города.
Такая, право, глупость. И по здравому размышлению – даже стыдно. Но тогда он мало что соображал, кроме того, как не позволить этому мальчишке работать возле Жени. Испортить голубкам малину. Когда опомнился, что этим ничего не изменишь, – не отматывать же назад. Отменять собственные самодурственные распоряжения – еще глупее, чем раздавать их. И совершенно плевать, если они так и не выяснили в своем виртуальном общении правду друг о друге. Хотя времени уж сколько прошло с тех пор, как основная помеха в лице Моджеевского самоустранилась, – наверняка и встретились, и впечатлились. И, чем черт не шутит, поладили.
Роман хорошо знал, что измена – это отнюдь не акт физического контакта с посторонним человеком. Секс – лишь следствие. Измена совершается в тот момент, когда в голове становится допустимой сама мысль о близости с другим. Это ему было известно не понаслышке. Это он извлек из себя самого, разложив на атомы события трехлетней давности, из-за которых рухнула его семейная жизнь.
При том общении, что сложилось у Жени с Art.Heritage, он был уверен – ну не могло не мелькать подобных мыслей. Слишком уж... откровенными они были. И по здравом размышлении... подходили друг другу. Как две половинки целого, в то время как у него с Женей взаимопонимания никак не получалось по великому множеству причин, главная из которых – она не отвечала ему взаимностью. Она вообще... удовольствовалась его «оплатой услуг по проведению досуга».
Может быть, Борисыч и преувеличил степень ее авантюризма, но в главном ошибся вряд ли. Она очень ловко расставила сети. Интуитивно ли, осознанно ли... или, может быть, по стечению обстоятельств. Но он попался.
Попался настолько, что до дичи доходило.
Когда развелся с Ниной и стало ясно, что идти на мировую она не собирается, он ударился во все тяжкие, чтобы ее наказать и при этом не испытывал угрызений совести, кроме как за ту, первую измену, которая определила все его будущее. А сейчас, когда это Женька во всем виновата... да он и бабу завести толком другую не мог. Все ему казалось, что это он совершает предательство.
Разве же справедливо?
– Нет, несправедливо – пробормотал он себе под нос, снова проваливаясь в сон. И проспал очень долго, пока за окном снова не стало все по-вечернему серым. Что происходило за это время в доме – он понятия не имел. Явился ли обещанный догситтер? Забрал ли Вадик какие-то там костюмы? Чем Сергей промышляет, ковыряясь на участке так, что в доме слышно это дурацкое погромыхивание, отдающееся в затылке глухими толчками?
Впрочем, болела у него вся голова, а в затылке именно пульсировало.
Похвалив себя за предусмотрительность, он потянулся за аспирином, отмечая, что движения уже не такие заторможенные, да и некоторая четкость зрения появилась. То ли сон, то ли снадобье Лены Михалны помогло. Да и неважно. В желудке ныло, но уже не противно, а требуя кормежки. Что он ел вчера в том ресторане и чем закусывал в клубе – Роман не очень отчетливо помнил. Не исключено, что нормальной еды ему перепало маловато.
Халат был весь мокрый – хоть выжимай. Тело липким, а от самого себя – противно. Моджеевский, протопав в душ, даже в зеркало не стал смотреться, и без того знал, что зрелище из себя представлял довольно жалкое.
Но струи чуть теплой воды определенно делали свое дело, и с каждой минутой ему становилось легче.
Переодевшись в старые джинсы и футболку, он отправился на кухню – на сей раз снабжать организм некоторым количеством калорий, а то качало уже не от похмелья, а от голода.
И расположившись за большим, старым, дубовым обеденным столом, вооружившись ножом и вилкой и склонившись над незамысловатой, но собственноручно приготовленной яичницей, о которой он жутко мечтал, несмотря на все оставленное на два дня Леной Михалной, господин Моджеевский вынул из кармана телефон, разблокировал его и удосужился залезть в интернет – в кои-то веки почитать городские новости. Сегодня с утра должна была выйти статья, опровергающая незаконную вырубку реликтовой рощи его компанией. Именно ее он и искал, когда неожиданно булькнул, охнул и с некоторым недоумением воззрился на всплывший заголовок «Новая пассия Романа Моджеевского: бизнесмен и танцовщица», под которым разместили его же фото, видимо, сделанное вчера в клубе. Как раз с мулаточкой у него на коленях.
– Они там рехнулись? – выдавил из себя Ромка и бросился набирать своего пресс-секретаря.
Ведь ручки, пальчики, ноготочки – это не чепуха какая-нибудь
Мира Захарова – была лучшим в Солнечногорске мастером по маникюру и имела при этом всего лишь один недостаток: она категорически не могла работать в тишине. Проблема эта, конечно, была решаемой, особенно с тех пор, как у нее появился собственный салон – тоже самый популярный в городе, и основную массу народу теперь обслуживали Миркины девочки. Лишь о красоте некоторых, самых дорогих и годами удерживаемых клиентов она продолжала заботиться сама. Ведь ручки, пальчики, ноготочки – это не чепуха какая-нибудь, они требуют особого к себе отношения, самого вдохновенного. А вдохновение у Миры рождалось точно не из тишины и покоя.
Ей необходимо было общение. Поболтать, рассказать, обсудить, осудить – а давайте мы сюда еще такой цветочек добавим. Так творилось волшебство и никак иначе.
Однако Нина Петровна нашла выход из этого патового с любой точки зрения положения, а Мира – этот выход приняла, и потому в те дни, когда госпожа Моджеевская была совсем не в духе/устала/раздавлена тяжестью своего нелегкого бытия, маникюрщица просто включала плазму, установленную в отдельном кабинете, где принимала, и начинала общаться с телевизором. Это еще как-то можно было выдержать. Во всяком случае, необходимости комментировать Миркину болтовню в такой ситуации не возникало – и то хорошо. Раздражало, конечно, но чем-то приходится поступаться каждому.
В тот замечательный вечер так и вышло. Нина Петровна пребывала в самом черном из своих настроений ввиду осознания грядущей старости в одиночестве и закрыла глаза, безо всякого энтузиазма ожидая, пока маникюрщица наконец закончит свою работу. Мира жизнерадостно общалась с ведущей блока светской хроники местного канала, недоумевая про себя, как Нине Петровне не надоел ее вечный френч. А ведущая перескакивала с одной новости на другую, сопровождая словами кадры самого разного качества и содержания. Вот закрытие музыкального фестиваля в одном из городков на южном берегу, а вот как проводят свой досуг его хедлайнеры. Вот известный столичный театр прикатился в Солнечногорск, а главное – привез собственную звезду, блистающую в постановке. А эта звезда – приволокла своего ребенка, которого ему родила суррогатная мать, и они гуляют по солнечногорской набережной.
А вот скандал в клубе «Айя-Напа». Роман Моджеевский замечен в компании с танцовщицей афроамериканского происхождения! И из клуба они ушли вместе!
– Дотолерастился! – изрекла Мира и тут же прикусила себе язык, перепугано глянув на побледневшую Нину Петровну, распахнувшую глаза и напряженно выровнявшую спину. Клиентка даже вперед подалась, глядя во все глаза на экран и, похоже, этим самым глазам не веря.
– Ну а может... и враки все, – промямлила маникюрщица. – Фотографии-то мутные, качество плохое, может, и не он...
– Вы еще долго? – сдавленно спросила Нина Петровна, переведя взгляд с экрана на ногти.
– Сейчас, сейчас. Сушим! – спохватилась бедная Мира и в ужасе выключила телевизор, который в эту минуту был совсем лишним, такие волны бешенства исходили от ее самой давней и самой щедрой клиентки.
Этих волн не унял и свежий воздух, ударивший Моджеевской в лицо, едва она вышла на улицу из салона и почти бегом помчалась к своей машине, про себя бормоча ругательства и с трудом удерживаясь от того, чтобы сейчас же позвонить Роману.
Ну молодец! А ведь она ему последний раз почти поверила! Что он там говорил: предательство, измена, не буду, неправильно! Он больше не врет!
Врет! Еще как врет!
Просто ею пренебрег, а попалось помоложе, посвежее, поинтереснее – и куда подевались все его принципы и выводы? Горбатого могила не исправит, а Моджеевского – развод. А она-то, дура, всерьез думала, что готова его простить! Она так страдала, столько слез пролила после их последнего разговора, думала, его эта выскочка-бухгалтерша крепко за яйца держит, а он всего лишь снова ею пренебрег!
Во всей этой истории Нину Петровну утешало только одно – по крайней мере, теперь весь город и весь мир смеяться будут не над ней, а над Евгенией Малич, на которой ее бывший муж собирался жениться. И ведь как убедительно брехал!
Все поверили. И она поверила.
К слову, будущей супруге бывшего мужа Нину подмывало позвонить тоже. Номера, к счастью, не было, но раздобыть можно. Сказать пару ласковых насчет морального облика Жениного избранника. Глядя в зеркало заднего вида, Нина буквально смаковала замирающее на губах: «Я же вас предупреждала, Евгения Андреевна!»
Но знала, что ничего подобного она тоже делать не будет. И без нее найдутся желающие просветить обманутую невесту, а она только подольет масла в огонь, потому что Ромке опять донесут, что она влезла.
В таком взвинченном настроении Нина Моджеевская и прикатилась домой, в свою квартиру, в которой жила с детьми. Танька все еще пропадала в школе, а Богдан успел вернуться с работы и что-то грел в микроволновке, когда его мать фурией влетела на кухню, не зная, куда девать скопившуюся в ней негативную энергию.
Глядя на сына, который, кстати, последние месяцы все больше времени проводил со своим отцом и вообще было непонятно на чьей он сейчас стороне и почему чуть что бежит к папе, она только еще сильнее взвилась и решительно достала телефон, забив в поисковик «Моджеевский и танцовщица». А после сунула результаты Бодьке под нос с победоносным кличем:
– Полюбуйся!
Богдан, краем глаза взглянув на экран, пожал плечами, достал из звякнувшей микроволновки тарелку и, усевшись за стол, лениво спросил:
– И чё?
– Чё? – опешила Нина Петровна, не встретив понимания и поддержки со стороны сына и наследника. – Ты меня спрашиваешь – чё? Лучше бы отца своего спросил, как он докатился до черномазых стриптизерш! Весь город на ушах!
– Тебе-то что?
– А то, что он позорит свою семью! Ладно раньше чудил, там хоть понятно было. А потом? То он женится непонятно на какой дворняжке, то вообще негритянок заводит!
Богдан оторвался от поглощения еды и озадаченно посмотрел на пышущую вряд ли праведным гневом мать.
– Ты сейчас про какую семью, которую он типа позорит?
– Вообще-то сейчас я говорю о тебе! – заявила Нина Петровна. – Тебе что? За такого отца не стыдно? Сколько я тебе говорила: поезжай в Лондон. Условия же для тебя в твоей ситуации отличные, но нет! Ты решил поработать у папы! Вот и любуйся теперь... на папу! Его никто, кроме него самого, не интересует, а ты не верил!
– Так я ему не полиция нравов, – снова пожал плечами Богдан, – ты, между прочим, тоже. А в Лондон я не хочу. Сама туда поезжай, если так надо. И Таньку забери, чтобы здесь не фонила.
– Что? – побелевшими губами переспросила мать и осела на стул. – Ты как со мной разговариваешь, Богдан?
– Так задолбало! Столько времени с вашего развода прошло, а ты не уймешься. Нахрена ты нас с Танькой дергаешь? Тебе он, может, и хреновым мужем оказался. Но отец-то он нормальный!
– Нормальный отец такой пример своему сыну подавать не будет! Он нас всех предал, Бодя!
– Ма, уймись, – небрежно бросил Бодя. – Какой пример, какое предательство? Несешь пургу. Найди и себе мужика – и успокойся, в конце концов.
Материн подбородок часто задрожал, но она сжала зубы и встала со стула. А после, не отрывая глаз от сына, процедила:
– А... ну да... ты ведь не лучше. Копия отец! Что его на кого попало тянет, что тебя. Здорово они вас окрутили, эти девки. Ты вот до сих пор по своей малолетней шалаве сохнешь!
– Совсем в маразм впала? – рявкнул Богдан и резко вскочил со стула, от чего тот с грохотом упал на пол. – Тебе какая разница? Что ты лезешь во все? Что ты вообще знаешь?!
– Знаю! – хмыкнула мать. – В твоем возрасте и с твоей неопытностью, Бодя – знаю! Она тебя на коротком поводке держит, чем больше расстояние – тем сильнее ты по ней страдаешь. И даже не сомневайся – однажды великодушно будешь прощен. А потом она от тебя быстренько подзалетит – и вся ее дальнейшая жизнь будет устроена.
– Это ты из собственного опыта? – зло выкрикнул Богдан.
– Да как ты смеешь? Я по любви замуж выходила! И родила вас в браке!
– Я биологию не прогуливал, – хмыкнул сын.
– Как тебе не стыдно?
– Беру пример с тебя.
– Знаешь что? – вспыхнула Нина Петровна, глядя сыну в глаза. – Раз ты его защищаешь, то и катись к нему! Может, у его негритянки сестра младшая есть.
– Да пожалуйста! – взвился Богдан и выскочил из кухни.
А Моджеевская негромко всхлипнула, проглотила непрошенные слезы, одна из которых все-таки скатилась по щеке, после чего выкрикнула:
– Бодя, стой! – и помчалась в комнату сына. Но уговоры уже не срабатывали.
В тот же вечер Богдан, забрав из дома только самое необходимое, уехал на дачу к отцу. Друг у друга они ничего не спрашивали и никаких объяснений не требовали. Просто как два человека после катастрофы стали жить в соседних комнатах, а по утрам вместе ездили на работу.
Квартирка была небольшая, но аккуратная
Новость о том, что ближайшее время ему предстоит жить не где-нибудь, а в Гунинском особняке, немало впечатлила Юрагу, и потому все бытовые мелочи воспринимались им как некая чепуха, совсем не стоившая внимания. Квартирка была небольшая, но аккуратная, с высоченными потолками с лепниной и росписью, которую, к счастью, никто не испортил побелкой, но, к сожалению, и не содержал в надлежащем виде – определенных реставрационных работ она требовала, и было совсем неясно, собираются ли этим заниматься те, кто ремонтировал дом. Сейчас-то восстанавливали фасад, подъезд и нежилые помещения – это он сразу смекнул.
Еще в квартире было многовато мебели, как если бы сюда свозили все ненужное несколько поколений семьи, и от этого определенно не хватало воздуха, даже несмотря на тот факт, что комнаты находились в торце здания, отчего именно здесь получилось самое обдуваемое ветрами место. Но в октябре этого еще не чувствовалось, а до зимы оставалось время. Следы плесени на одной из стен не вдохновляли, но зато ремонтные работы снаружи должны устранить эту проблему. Во всяком случае, Артем очень на это рассчитывал.
Восхищенный сложившимся положением вещей, он бродил по квартире и разглядывал фрески на потолке, гадая, Гунинская ли это работа или его учеников. Еще порывался написать Фьюжн – она бы грохнулась от восторга со стула, на котором сидит! Ну, это разумеется, было возможно в те времена, когда они общались.
Очень обидно, когда из всех людей тебя понимает одна только виртуальная девушка, которая переводить отношения в реал не пожелала, даже не объяснив причин. А ведь он всерьез задумывался над тем, что если Женя для него недостижима, а общение с Фьюжн тоже стало со временем значить немало, то почему бы не попробовать? По кому бы он ни сох ночами – де факто свободен.
Временами, нет-нет, да и тянуло его написать ей, но она давным-давно пропала из сети и больше не появлялась. Когда Юрага открывал свой лэптоп и щелкал по ярлыку браузера, его сразу перенаправляло в соцсеть – в личные сообщения, чтобы он в очередной раз полюбовался надписью, что Фьюжн последний раз была онлайн такого-то числа. В сентябре.
Обживался Артем быстро. Нравился ему этот дом. Даже эксцентричные и шумные соседи здорово его развлекали с самого начала пребывания в этой замечательной исторической ценности.
Во-первых, конечно, Антонина Васильевна, явившаяся к нему из соседнего подъезда на порог буквально в первое утро и принявшаяся объяснять, почему реставрация дома – это плохо. И еще почему Юраге как арендатору сарая не полагается. Госпожа Пищик его сто лет как у хозяев квартиры выкупила.
Во-вторых, занятные Василий с Нюрой, ежевечерне устраивающие показательные концерты прямо над его головой. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. Ночное исполнение песен Цоя под акустическую гитару сменялось просмотром телевизора допоздна или весьма бурным сексом, от которого даже у довольно взрослого, хоть и милого мальчика Артема Викторовича уши краснели. Другие же ночи все это великолепие чередовалось со страшными скандалами, судя по всему, с рукоприкладством. Не говоря о том, что временами казалось, будто они решают в районе полуночи шкаф передвинуть или, и того лучше, – кровати.
В-третьих, некая Клара, ухаживавшая за котами во дворе, и ее забавный муж, вечно дрыхнувший на скамье у Артема под окнами, когда жена выгоняла его из дому за не слишком здоровый образ жизни.
А еще была Анна Макаровна из пятой квартиры, и ее он встретил через несколько дней своей теперь нескучной жизни, в которой наблюдение за ходом реставрационных работ сменялось судорожным поиском работы.
Он тогда торчал на лестнице и разглядывал фреску на стене, только-только обновленную, и диву давался, как такая красота и столько лет никому не нужна? Додуматься же надо – испортить все штукатуркой. Он подобные вещи только в старых домах больших городов видел и когда заграницу выезжал. А тут дома! Под боком!
«К вам с петицией уже приходили?» – услышал он за спиной прокуренный женский голос и обернулся от неожиданности. На лестнице, чуть выше него, стояла особа неопределенного возраста, невысокого роста, весьма серенькая, но приятная.
«С какой еще петицией?» – не понял Артем, не сообразив – здороваться с ней или тут не заведено?
«Чтобы музей Гунина в башне не открывали. Баба Тоня по этажам с ней носится... Но, видимо, до вас не дошли, иначе вы знали бы».
«Здесь собираются музей открыть?» – в очередной раз восхитился Артем Викторович.
«Именно... Я, собственно, почему к вам подошла. Не подписывайте, если вдруг явятся. Это я прошение подала в отдел культуры... Понимаете, там совершенно бесценные экспонаты, нельзя просто так оставлять».
«Да мне бы и в голову не пришло такое подписывать, – тут же заверил ее Юрага, чем вызвал расцветшую в глазах незнакомки улыбку. И тут же окончательно расположил следующей репликой: – Это же дом с потрясающей историей!»
«Не все так считают, к сожалению... Некоторые его вообще мечтают снести, чтобы им новые квартиры выдали... – вздохнула дама, – а ведь предложи парижанину, выросшему на Монмартре, сменить жилье... В жизни же не согласится, потому как историю воспринимает цельно, а у нас...»
«А у нас она, увы, совершенно разорванное понятие», – закончил за нее Юрага.
«Преемственности поколений нет! Связь времен расколота», – заключила незнакомка, после чего представилась и пригласила на чай. Чай сопроводился довольно обширной лекцией по истории города Солнечногорска – как выяснилось, Анна Макаровна была историком по образованию и по призванию, в ее доме обнаружилась целая коллекция различного антиквариата, а ее дочь ездила в археологические экспедиции по всему миру. С этой удивительной соседкой они вполне подружились и поладили.
И именно от нее он явился довольно поздно вечером накануне самого грандиозного открытия своей жизни. Спал Артем не очень долго, встал пораньше, соорудил завтрак из накануне выданного Анной Макаровной пирога и большой чашки свежесваренного кофе. И отправился по знакомому за эти несколько дней маршруту – в смысле по сайтам вакансий, где разместил свое резюме.
Конечно, специалисту его уровня размещать резюме или звонить по объявлениям – это нонсенс, но так уж выходило, что вся его жизнь – один сплошной оксюморон. Обращаться к старым знакомствам из нынешней жопы у него никакого желания не было, а ждать милостей свыше или хотя бы от Вольдемара Палыча – не имелось времени, потому как жить-то на что-то надо.
Словом, приходилось вертеться. Понемногу фрилансить и искать ее самую – работу. Пусть не по душе, но хоть терпимо оплачиваемую.
В это утро, которое не предвещало ничего из ряда вон выходящего, но было наполнено светом октябрьского солнца, переключаясь со вкладки на вкладку, Артем Викторович негромко поругивался на то и дело всплывающие рекламные окна и на бесконечные блоки новостей желтой прессы, которые очень сильно перегружали страницы. Особенно на одном из сайтов, которые он изучал с предельным вниманием.
Взгляд его скользнул в самый угол, где навязчиво маячило красным цветом слово «Шок» и, действительно шокированный, там и остался. Даже на этой миниатюре в анонсе он различил снимок Шпината в весьма фривольном антураже. А заголовок так и вовсе не оставлял простора для воображения: «Олигарх и стриптизерша: Роман Моджеевский изменяет своей пассии с темнокожей танцовщицей».
Артем булькнул. Потом понял, что булькнул и кофе в его глотке. И закашлялся, пытаясь вдохнуть и одновременно с этим судорожно переключаясь на эту чертову новость, которая за секунду перевернула все его утро.
В конце концов, кашель улегся, а его глаза забегали по строкам очень безграмотно составленной статьи, тем не менее, дающей представление о подробностях свидания Моджеевского с означенной стриптизершей. Далее следовало целое повествование о бурной личной жизни олигарха, отчего Артем по-настоящему закипал. Как милая, тихая, добрая и порядочная Женя умудрилась влипнуть во всю эту грязь?
Вспомнив о ней, Юрага в некотором ступоре взялся за голову. А как она переживет теперь этот кошмар? И есть ли шанс, что разорвет их помолвку? А может быть, они уже расстались? Или вот-вот расстанутся из-за этого скандала?
Она же не станет терпеть его измены? Вон, написано, что прошлая жена не стала! Так ведь и Женя же тоже с характером! Ее теперь наверняка журналисты изведут. И все эти слухи на работе? И защитить некому, разве олигархам есть дело до проблем простых смертных? Особенно таким уродам, как этот долбаный Шпинат?
Артем рассеянно глянул в окно. Солнце продолжало торжественное скольжение по двору мимо миндального дерева у соседнего подъезда. Там, у этого дерева, с крыльца спускалась тоненькая фигура в ярко-голубом вязаном кардигане и ботильонах в тон. Юрага, как зачарованный, смотрел на это видение, и его сердце билось все громче и громче, постепенно наполняясь надеждой, которую он не позволял себе испытывать уже очень-очень давно. А потом не выдержал. Вскочил со стула навстречу своему неожиданному открытию и, как был, не надевая куртки на футболку, вылетел из квартиры и скатился по перилам собственного крыльца, мимо которого сейчас на выход со двора шла... Женя.
– Доброе утро, Евгения Андреевна! – выкрикнул он, не в силах удержать эмоций.
– Доброе, – с улыбкой поздоровалась она. – Ну как вы? Обжились немного?
– Ага, – кивнул он ей, с совершенно обалдевшим выражением на лице. А потом спросил: – А вы не говорили, что тоже здесь... живете... Я даже не подозревал!
– Живу, с самого детства. Нас тут третье поколение уже.
– Я... я думал, – Артем сглотнул и мысленно приказал себе успокоиться, а сердцу прекратить колотиться под горлом: – Я думал, вы в другом месте сейчас живете...
Да, где-то жестоко. Но что делать? Как иначе узнать, если не спросить напрямую? Не может же Моджеевский... в этом доме! А на войне все средства хороши! И когда это он успел объявить войну Шпинату?
Женя же удивленно посмотрела на Юрагу и несколько растерялась, не зная, что на это можно ответить. Наконец напустила на себя легкомысленный вид и весело проговорила:
– А я думала, у нас новости быстрее распространяются.
– Вот черт... – пробормотал Артем Викторович и едва сдержался от того, чтобы улыбнуться – наверное, это было бы совсем невежливо. – И это вы на работу, да?
– На нее, любимую. И чтобы не расстраивать Любовь Петровну – побегу. Хорошего дня, Артем Викторович, – попрощалась Женя и скорым шагом направилась к калитке.
Артем, переваривая полученную информацию, тупил буквально секунду, а потом выкрикнул ей вслед:
– А давайте я вас подвезу, Женя!
– Спасибо, но в другой раз. Сегодня погода хорошая.
Да, погода в то утро была и правда хорошая. И все, что оставалось Артему, исполненному теперь новых и очень больших надежд, это пожелать Жене:
– Ну тогда пусть и день у вас тоже будет хороший!
А потом улыбнуться и помахать ей рукой.
