Текст книги "Сирены над Гудзоном (СИ)"

Автор книги: Marina Neary

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Судя по описанию, Грег без труда вычислил, что избранником сестры был Майкл Маршалл, молодой полицейский, сын иммигрантов. Его мать, Анастасия, родилась в России, а отец, Корнелиус – на карибском острове Антигуа. В повседневной жизни их называли Стаси и Нел. У Майкла было ещё три младших брата. Из всех детей только он говорил по-русски. Знание материнского языка являлось заслугой его бабушки, которая добросовестно таскала его в субботнюю школу и православную церковь, пока они жили в Бруклине. Младшие погодки, рождённые уже после смерти бабушки, выросли без размалёванных пасхальных яиц и сказок про Кощея Бессмертного.

Супруги Маршалл поселились в Тарритауне и держались зубами за свою скромную квартирку на отшибе города, чтобы дать детям шанс получить образование в хорошей школе. Мягко говоря, семейство не шиковало. Анастасия няньчила детей вестчестерской элиты, а по ночам дежурила санитаркой в доме престарелых, чтобы обеспечить домочадцев медицинской страховкой. Нел водил такси. Иногда он проводил в дороге восемнадцать часов в сутки. Каждый доллар был на учёте, и старшие члены семьи хватались за любую возможность подработать. Ещё будучи подростком, Майкл косил газоны и ухаживал за ландшафтом. Среди его постоянных клиентов были Кинги. В знак признательности Эллиот отдал парню набор своих клюшек для гольфа. «Пусть будут. Ну и что, что у тебя нет времени играть? Вдруг когда-нибудь появится?» Майкл их тут же продал через интернет, и на вырученные деньги купил коньки младшему брату. Тарритаун представлял собой одну громадную усадьбу, а Маршаллы жили во флигеле для прислуги. Им дарили подарки на Рождество, но их не приглашали на вечеринки в качестве гостей. После приёма им отдавали несъеденные сандвичи, обычно с вегетерианской начинкой из тушёного красного перца и кабачков. Объедки выносились на подносе, обёрнутом в фольгой, и передавались через боковую дверь. Анастасии иногда предлагали чашку чая на заднем крыльце, но не приглашали посидеть в кафе за одним столиком.

Чуть ли не каждый день, oна получала сообщения от работодателей.

«У меня есть жакет от Ральфа Лорена. Хороший, почти неношенный. Сын перерос. В Армию Спасения отдавать жалко. Может, пригодится кому-нибудь из твоих мальчишек? Ну там, в церковь. Мало ли что?»

«Жена купила занавески прошлым летом, и забыла повесить. А теперь они ей разонравились. Вдруг тебе понравятся?»

«Лыжи нужны? Мне колено прооперировали. Я ещё нескоро поеду кататься».

«Отдам кашмировый шарф в клеточку от Бёрберри. Приятный на ощупь, но цвет совсем не мой».

«У меня целая корзинка с чаем и печеньем. Клиенты прислали. А я на диете. Возьмёшь?»

Анастасия принимала всё, нужное и ненужное. Проще взять, чем вежливо отказаться. Её мальчики были одеты с иголочки. А в буфетном ящике всегда находились лакомства, хоть и просроченные, но ещё съедобные.

«Ваш старший таким сердцеедом вырос, – Мелисса говорила. – Он без труда заполучит любую приглянувшуюся девушку».

В ответ на подобные комплименты Анастасия лишь уклончиво хмыкала. С первым утверждением было трудно не согласиться. С таким телосложением как у Майкла можно было рекламировать и спортивную одежду, и деловые костюмы. Однако, второе утверждение Мелиссы о неограниченном выборе спутниц для Майкла являлось утешительной ложью. Восточный берег Гудзона представлял собой не самую благоприятную арену для любовных игр и смелых социальных экспериментов. Всем известно, что дочь финансиста или адвоката не будет встречаться с полицейским-мулатом, даже если он читает Достоевского в оригинале. Общество не так далеко качнулось влево. Все эти высокие идеи о свободной любви, равенстве рас и тщетности материальных благ звучали красиво в школьных сочинениях и либеральных электронных газетах. На деле никто не собирался их применять. Анастасия достаточно долго прожила в Америке, чтобы это осознавать. Мелисса Кинг говорила то, что должна была говорить жена биржевика, под диктант демократической партии. Если у Майкла и была девушка, то явно не из Тарритауна. Не исключено, что его держала в любовниках одна из местных матрон. Хоть Майкла и воспитали в строгих христианских традициях, он был не до такой степени горд, чтобы отказаться от роли забавы для состоятельной дамы предклимактического возраста.

У Мелиссы Кинг и в мыслях не было, что её шестнадцатилетняя дочь, которой светил мединститут, могла увлечься таким парнем как Майкл.

Когда Эвелина сообщила родителям о своём решении подрабатывать официанткой в городской столовой, они не стали её отговаривать, хотя в этом не было никакой необходимости, и она могла потратить это время на учёбу или музыку. Их приятно удивило, что девочка, у которой всё было, пошла работать за шесть долларов в час плюс чаевые. Ей не с кого было брать пример. От старших братьев были одни убытки. Ни один из них не прикоснулся бы к чужой грязной тарелке. Несомненно, она таким образом хотела доказать свою зрелость и независимость. Только Грегори знал о её истинных мотивациях. Его сестра могла пойти в любой дорогой ресторан на Мейн Стрит, но она пошла именно в столовую, куда часто захаживал Майкл на чашку кофе. При виде знакомого синего мундира, Эвелина поспешно поправляла причёску и мчалась обслуживать того, кто раньше обслуживал её семью.

– Сестрёнка, открою тебе семейную тайну, – сказал Грегори. – Мы сами не совсем белые. Мы – турки. Нам сам Аллах велел любиться небелыми и бунтовать против арийской тирании. Белая раса стремительно вырождается. Через пару поколений все будут бежевые, как пенка на турецком кофе.

***

По дороге в Саратогу

Школьный автобус, который вёз беговую команду в на север штата, был на последнем издыхании. Все сидения были изрезаны бритвой, исписаны химическими фломастерами и облеплены пожёванной жвачкой. У тренера были свои суеверия. Он считал, что чем безобразнее транспорт, тем успешнее команда.

Пока остальные парни ржали, матерились и травили пошлые анекдоты, Стив Шусслер сидел на заднем сидении автобуса, прижавшись носом к дребезжащему стеклу. Иными словами, он вёл себя абсолютно не по-товарищески. Джеффри Уилкс, которого назначили помощникoм капитана, пробрался к нему по узкому проходу и плюхнулся рядом с ним.

– О чём задумался?

– Онкология, – сказал Стивен тихо, не поворачиваясь лицом к Джеффу. – Это серьёзно?

– Чего?

– Онкология. Это что-то связанное с глазами?

– А я откуда знаю?

– Ну у тебя же отец глазной врач.

– Ну да. Он офтальмолог.

– А чем занимается онколог?

– Спроси что-нибудь полегче. Я что, похож на ходящую энциклопедию? Интернет тебе в помощь. Если мобильник твой не сдох, полазь по медицинским сайтам.

На интернете Стив и сам мог посмотреть, просто боялся.

– Ладно, забудь, что я тебе этот вопрос задавал.

Джефф чувствовал, что его работа не закончена. Подвинувшись к товарищу поближе, он обхватил его рукой за шею и отодрал от стекла.

– Короче, кончай хандрить. Ты сейчас нужен пацанам. Ну … чтобы боевой дух был.

Вздохнув, Стив поплёлся за своим помощником. Пацаны поприветствовали его одобряющим воем. К тому времени они уже прикончили коробку пончиков, которую им принесла Синти. У всех были губы заляпаны вареньем и сахарной пудрой.

– Заботливая у тебя баба, – отметил Джефф. – Проводить пришла, и не с пустыми руками. Аж завидки берут. Мне бы такую.

– Не жалуюсь, – ответил Стивен сухо.

– Не боишься отпускать её в Джульярд?

– А чего бояться?

– Ну, мало ли что? Сейчас вы в одном котле варитесь. Она у тебя под надзором. А что потом будет? Вот поселится в общаге …

– Да в Джульярде все пацаны голубые. В худшем случае, чёлку ей выстригут. – Стивену больше не хотелось обсуждать Синти с товарищами, и он резко сменил тему. – Пацаны, у меня предложение. Раз уж нас занесло в Саратогу, может, сходим на скачки? Играть не будем. Просто посмотрим.

========== Глава 6. ==========

Тарритаун

В половине шестого скромненький «Шевроле» подкатил к дому Кингов. Мелисса только начала готовить ужин. Овощи для салата были порезаны, и замаринованные куриные лытки стояли в духовке. Грегори промчался мимо неё, волоча спальный мешок и акустическую гитару, на которой давно не играл.

– Не ждите меня, – сказал он на выходе. – Вернусь завтра к вечеру.

Мелисса успела сунут ему в карман ветровки баллончик с жидкостью от комаров.

– Смотри, осторожно! Чтобы клещи тебя не покусали. Сейчас болезнь Лайма ходит. Помнишь, своего кузена Сэма? У него был действительно запущенный случай. Колено не сгибалось всю зиму. Он на унитаз садился с трудом. Ты же не хочешь, чтобы тебя постигла его участь.

Грегори надеялся, что Синти не услышала этой тирады. Мать обожала позорить его перед сверстниками. Однажды во время школьной самодеятельности она прокралась за кулисы, чтобы убедиться, что у сына рубашка была аккуратно заправлена, и чуб не торчал. Грегори был так смущён её вмешательством, что запорол само выступление. Так и убежал со сцены с заправленной рубашкой и приглаженным чубом, под вой недоумевающей публики. А что если на этот раз она сорвёт ему амурные планы? Он готовился к самой важной ночи в его жизни и поэтому не мог допустить никаких накладок. Одна нелепая выходка со стороны матери, и девчонка, которую он собрался охмурять, рассмеялась бы над ним.

Его опасения оказались тщетными. Синти сидела в машине, уткнувшись носом в телефон и врубив музыку на полную катушку. Грегори пришлось побарабанить пальцами по стеклу, чтобы она открыла дверь.

– Какого хрена ты приволок эту бандуру? – спросила она, покосившись на гитару. – Мы, кажется, не на рок-фестиваль едем.

– А что нам мешает устроить фестиваль? Я ещё и травки припас для поднятия настроения. Устроим себе Вудсток.

– Супер. Именно этого мне хватало для полного счастья – торговца наркотиками y себя в машине! Уголовное прошлое будет выглядеть шикарно в анкете.

– Да пошутил я. Hе веришь мне? Тогда проверь сама. Можешь меня ощупать с ног до головы.

Грегори закинул руки за голову и поднялся на цыпочки. Застиранная майка с логотипом группы «Лед Зепплин» поползла вверх, оголив поджарое, мохнатое пузо.

– Кончай паясничать, и залезай. – Синти завела мотор и начала возиться с кнопками в поисках новой радиостанции. – Альтернативный рок любишь?

– Тащусь! Мы с пацанами только такой репертуар и исполняем. Мы думаем концерт летом устроить. Приходи.

Пока Грегори пристёгивался, его рука как-бы нечаянно скользнула по голому колену Синти.

– Прости, – пробормотал он.

– За что?

– У тебя такая машина тесная, а у меня руки большие. И не лежат на месте. Это такое генетическое расстройство. Синдром блуждающих рук.

– Только не говори, что унаследовал его от своей турецкой бабушки.

– А как же? Всё, что во мне есть хорошего, от неё.

Выехав на скоростную дорогу, Синти выложила план действий.

– Короче, cегодня будем пилить доски до темна. Старший инженер не смог освободиться раньше. Велел нам пока приготовить материалы. А завтра на заре начнём стройку. Так что ты свои блуждающие лапы куда-нибудь пристрой, чтобы они не устали прежде времени.

Следуя указаниям, Грегори положил одну руку на затылок Синти, а другую сунул между её мускулистых, липких от лосьона ляжек. Затаив дыхание, он ждал, что вот-вот, крышу машину сорвёт, и молния пронзит их обоих, но ничего подобного не произошло. Ничуть не изменившись в лице, Синти невозмутимо рулила.

Набравшись наглости, Грегори нарушил молчание.

– Я давно хотел тебя спросить. Ты только не подумай, что я к тебе в душу лезу.

– Спрашивай.

– Какова она, сиротская доля? Разницу чувствуешь?

Синти выдохнула с облегчением. Вопрос оказался на удивление простым. Она уже, было, испугалась, что он будет её расспрашивать про инженерику или экологию, в которых она не была сильна.

– Ты сам рано или поздно узнаешь. Если, конечно, первым не скопытишься, что тоже не исключено. Какой смысл прежде времени из-за этого париться?

– Вот у меня, допустим, предки живы. А толку от них никакого. Вроде, и кормят, и поят, и на Бермуды возят, но и кровь при этом портят.

– Ну это их обязанность.

– А ты по своим скучаешь?

– Я своих, честно говоря, плохо помню. Отец целыми днями пропадал в госпитале, а мать бегала по благотворительным банкетам. Фигнёй маялась, короче.

– Почему фигнёй?

– Ну сам подумай. Как-то раз она со своими подружками замутила бенефис, чтобы собрать деньги на лечение детского диабета. А может, лейкоза? Уже не помню. Зато помню, как во всех газетах это мероприятие освещали. Конечно, помещение сняли не абы где, а в Манхэттeне. Пригласили молодняк из оперы, шеф-повара из французского ресторана. Весь этот антураж стоял четверть миллиона. На одни дизайнерские свечи ушло десять штук. А собрали они в тот вечер в общей сложности сто штук. Получается, они оказались в убытке. Что им мешало те же самые деньги, которые они угрохали на мишуру и декорации, перевести по назначению? Тут не надо быть гениальным математиком. Цифры не врут. И ты мне скажи, это не показуха?

– А то, что мы собираемся делать, это не показуха?

– Это уже другое. Мы строим турбазу ради общего блага, своими руками, за свои средства.

– То есть, как за свои?

– А вот так. Нам штат ничего не выделил. Сколько мы петиций посылали губернатору, всё как об стенку горох. Жмотится зараза. В конце концов я уломала дядю выдать мне пару тысяч из моего же наследства. Он сперва артачился. Боялся, видно, что я на эти деньги смоюсь в Европу. Мало ли что?

Грегори сжал её ляжку игриво.

– А ты дала ему повод не доверять?

– Я? Нет. Моя двоюродная сестра Лаура дважды пыталась удрать из реабилитационной клиники.

– Как она туда попала, если не секрет?

– Не секрет. Героин.

Синти могла бы таким же тоном сказать «мятные леденцы».

– И как она его раздобыла?

– С помощью персонального шофёра. У него были связи. Возил в багаже нехилый инвентарь. Лаура его ублажала на заднем сидении, когда у неё деньги кончились. Когда всё это всплыло, мужика, естественно, посадили. А на его должность взяли Нела Маршалла, который как чёрная скала. Но дядя с тех пор никому не доверяет. И когда я попросила его выписать мне чек, он колебался. Думал, что это Лаура меня подговорила раздобыть ей деньги на наркоту.

– Ты так спокойно об этом говоришь.

– Нам нечего скрывать. В семье ван Воссен никаких тайн. Тем более что Лаура свои приключения описывает в блоге. Теперь все знают, чем пациентов кормят в клинике, и какой температуры вода в бассейне. Терапевт ей посоветовал поделиться своими переживаниями с миром. Ей какой-то издатель в Нью-Йорке предложил опубликовать мемуары, чуть ли не Рэндом Хаус. Аванс пятизначный предложили. Всё как у взрослых.

Синти облизала губы и поморщилась. Грегори казалось, что она вот-вот плюнет.

– Как мало некоторым надо, чтобы прославиться, – заключила она. – Достаточно сесть на иглу. Другие батрачат всю жизнь. Школа, репетиции, отборы, диета. Никаких поблажек. Никаких гарантий. А тут человек облажался по полной, а его выставляют борцом, мучеником. Ну, и где справедливость? Тьфу!

– Полностью согласен, – ответил Грегори сочувственно. – Жизнь так несправедлива.

В самом деле, жизнь была несправделива – в его пользу. Как так вышло, что он, троечник, лентяй и клептоман, сидел рядом с голландской принцессой, и трогал то, что до сих пор принадлежало Стивену Шусслеру?

Остаток пути они проехали в молчании, под песни альтернативных групп девяностых годов. За окнами мелькали макушки сосен. Майские сумерки обнимали Медвежью гору. Когда они добрались до вершины, у Грегори заложило уши от резкой смены высоты. Воздух был заметно прохладнее, чем у подножья. Посреди просеки, освещённой пламенем костра, стоял грузовик марки Джон Дир. Из кузова торчали свежие планки, обтянутые целлофаном.

Выключив мотор, Синти тут же вылетела из машины помчалась навстречу сутулой, очкастой девице. Из обрезанных штанин торчали худые, небритые ноги. Грегори узнал Бесс, старшую сестру Кайла МакМахона, самую воинственную лесбиянку во всём вестчестерском графстве. А она его, похоже, не узнала. Возможно, она плохо видела в сумерках.

– Что это за чувак с тобой? – спросила она Синти с оттенком явного недовольства.

– Да так, одноклассник увязался. Ему для анкеты надо.

– Всё ясно. Смотри, чтобы вёл себя прилично. У меня нет времени шпынять трёхлеток. Сама знаешь, я плохо лажу с детьми.

– Прости, но ничего лучше я не могу тебе предложить. Стив уехал на соревнования. Придётся довольствоваться Грегом. Вы его загрузите по полной. Чтобы не скучал.

***

Медвежья гора

В тот вечер Грегори впервые познакомился с болью. Подружки Бесс, такие же волосатые, бледные, очкастые и беспощадные, заставили его разгружать древесину, в то время как они сами возились с чертежами и что-то замеряли с умным видом, руководствуясь принципом, что «мужики хороши только тяжести таскать». Его товарищем по несчастью оказался голубоватого вида парень по имени Тревор, который вздрагивал и визжал, каждый раз, когда на его голую руку садился комар.

– Никогда не угадаешь, что Бесс запланировала на ужин, – сообщил Тревор обречённым голосом. – Вегетерианские сосиски, из соевой сыворотки и отрубей. А на гарнир – засушенные ломтики сладкого картофеля, посыпанные чилийским перцем для остроты.

Грегори вспомнил румяные куриные лыточки, которые его мама готовила в тот вечер, и сглотнул слюну.

– Скорее всего, я лягу спать без ужина.

– А на завтрак будет гречка с постным маслом и зелёный чай. К счастью, я припас пару банок пива. Правда, оно безалкогольное. Приходи ко мне в палатку, если хочешь.

– Спасибо за приглашение, но у меня клаустрофобия. Я буду спать в мешке под открытым небом.

К десяти вечера руки Грегори были покрыты волдырями. От рабочих руковиц, которые он вытащил из родительского гаража, толку было мало.

Весь вечер Синти его упорно игнорировала, даже когда Тревор невзначай уронил ему на ногу ящик с инструментами. Грегори гордился тем, что не взвыл, хотя у него было желание сбросить никчемного напарника в воды Гудзона. От Тревора не было никакого толку. Он всё делал двумя пальцами.

Когда вся команда собралась вокруг костра чтобы ужинать ненавистными вегетерианскими сосискaми, Грегори достал гитару и запел «Зажигай, дикая штучка». Синти демонстративно ушла разбивать палатку для ночлега. Перебирать струны ободранными пальцами было сущей агонией, но Грегори продолжал играть, зная, что oнa слышала его призыв сквозь брезент.

Дикая штучка,

С тобой моя душа поёт,

С тобой становится так клёво.

Это была единственная песня, которуй он мог сносно петь, потому что она не требовала вокального диапазона. Бесс и её подружки-несмеяны оценили его выступление и даже стали подпевать, раскачиваясь из стороны в сторону. Тревор закатывал глаза, тряс головой и постанывал. Его душа явно не пела.

В половине одинадцатого Бесс залила угли водой, объявила отбой и разогнала команду.

В ночном небе вились летучие мыши. Грегори развернул спальный мешок под клёном. Всё его тело ломило, но это была сладостная боль, в предвкушении грешного удовольствия. Из палатки, освещённой изнутри переносной лампой, раздавался смех. Сквозь тонкую материю Грегори видел силуэт Синти. Заломив руки над головой, она играла волосами, пытаясь уложить хвост в узел. В её позе и жестах улавливалось нервное напряжение. Сквозь песни цикад, Грегори слышал каждое слово.

– Девчонки, вы не обижайтесь, что у меня такое меню, – говорила Бесс. – Я же вам добра желаю. Просто у меня отец перенёс инсульт, и я до сих пор под впечатлением. Он был большой любитель филадельфийского чизстейка. Моя мать его приучила. Думаю, таким образом она его хотела сжить со света. Вот ведьма!

При всей своей ненависти к мужикам, Бесс встала на сторону отца после развода, скорее всего потому, что мать не оправдывала решение дочери публично огласить свою ориентацию. Бывшая миссис МакМахон совершила двойное идеологическое преступление, будучи мясоедкой и гомофобкой. Когда Бесс была маленькой, мать наряжала её в пастельные тона и учила её готовить мясные блюда «чтобы мальчики любили». Первые двенадцать лет жизни запомнились ей кошмаром, окутанным розовым тюлем и ароматом бекона. В качестве бунта, Бесс похерила мальчиков и животный протеин как только перешла пубертатную черту. Из всех гетеросексуальных подруг детства осталась одна Синти, у которой хватало такта не распространяться о своих любовных приключениях и не обращаться за сестринским советом. С ней иногда можно было поговорить о чём-то глобальном, как влияние индустриальных выбросов в пролив Лонг-Айленд на население морских птиц. Бесс в глубине души надеялась, что даже если Синти выйдет замуж за своего плечистого вояку, она не нарожает кучу детей, которые будут её отвлекать от искусства и экологического активизма.

Оставив наконец свой истёрзанный хвост в покое, Синти зевнула и потянулась.

– Ой, девчонки, кажется, я машину забыла закрыть.

– Ну и что? Боишься, что кто-то что-то стырит? Тут же все свои.

– Мне телефон надо проверить. Вдруг Стивен звонил? Их уже наверное поселили в общежитии. Я хочу пожелать ему спокойной ночи. Bернусь через минуту.

Завернувшись с ветровку, Синти выбралась из палатки в прохладную майскую ночь. В горах связь была плохая. Несколько раз oнa безуспешно пыталась войти в сеть, и картинка на экране застывала. Сервис не доступен. «Вот так вот сдохнешь на природе, и близкие не сразу спохватятся, и полиция не сразу найдёт», – промелькнула у неё мысль.

Пока она возилась с телефоном, Грегори бесшумно настиг её в темноте. Зажав ей рукой рот, он повалил её на заднее сидение машины.

– Тише, – шептал он ей на ухо.

Синти промычала ему в ладонь. Похоже, она не собиралась оказывать сопротивление. Осторожно, палец за пальцем, Грегори убрал руку.

– Погоди, – сказала она, поправив футляр на телефоне. – Ещё не хватало, чтобы экран треснул. Я думала, ты уже не придёшь за мной.

Швырнув электронную цацку на переднее сидение, она обняла Грегори за шею и отдалась ему с присущими ей бесстыдством и методичностью.

========== Глава 7. ==========

Тарритаун

Забравшись на верхнюю полку финской сауны, Натали Хокинс переживала небольшой творческий кризис. Внутренний критик ей подсказывал, что последние пару изданий «Правого берега» получились какими-то однобокими и непозволительно аполитичными. А ведь на носу были выборы. Ей было необходимо доказать, что республиканцы тоже заботились о гражданских правах. Их тоже волновали вопросы расизма и дискриминации. Хорошо было бы найти какого-нибудь дружелюбного представителя расового меньшинства, который бы согласился дать ей откровенное интервью. Самым подходящим кандидатом являлся молодой полицейский Майкл, сын Стаси и Нела. В прошлом он им неоднократно стриг газон. Натали уже знала, какие вопросы ему задаст.

Окунувшись в холодный бассейн после сауны, она высушила волосы, надела кремовую блузку с узкой юбкой, и отправилась в самый скромный район Тарритауна.

В квартире Маршаллов пахло борщом и карибскими специями. Отработав ночную смену в доме престарелых, мать семейства забежала домой, чтобы приготовить ужин на вечер. Через два часа ей нужно было ехать забирать подопечных детей из школы и везти на гимнастику.

Увидав девицу с микрофоном и камерой, она нервно поправила волосы.

– Мишенька, что же ты не предупредил, что гости придут? – обратилась она к старшему сыну по-русски. – В доме беспорядок. Стыдно. Я бы хоть тряпкой пол протёрла.

– Да брось, мам, – ответил Майкл по-английски. – Никому не стыдно кроме тебя. Иди, отдохни лучше. А то всю ночь на ногах.

– Куда же я отдыхать пойду? У меня борщ на плите. Предложи даме селёдочки.

Майкл положил тёплую, смуглую ладонь на щупленькоe плечо матери.

– Здесь не Брайтон Бич. Она пришла не за тем чтобы опустошить холодильник. Она интервью будет проводить для газеты.

В серых глазах Анастасии вспыхнула тревога.

– Ты же смотри, лишнего не сболтни.

– Мамуль, это свободная страна. Тут никого в гулаг не ссылают.

– Это тебе так кажется.

– Ладно, ступай. Я буду следить за борщом. Или ты будешь стоять над душой?

В это время Натали проверяла звуковые настройки на микрофоне. Она отчётливо слышала разговор между матерью и сыном.

– Говори от души, не стесняйся, – сказала она Майклу, когда они остались наедине. – Я интервью для газеты сама отредактирую. Запишем небольшой клип на камеру для видеоблога.

Установив камеру на трeножнике, Натали начала вступление.

HX: Друзья, с вами Натали Хокинс, главный редактор газеты «Правый берег». Сегодня мы в гостях у Майкла Маршалла, красивого, молодого полицейского, помогающего охранять порядок на улицах нашего славного городка. Майкл великодушно распахнул перед нами двери своего дома. Обратите внимание на уникальный славяно-карибский антураж. Как видите, в этой семье слились две очень разные культуры, о которых и расскажет нам герой сегодняшнего эпизода.

ММ: Спасибо за проявленный интерес.

НХ: Майкл, когда посторонние люди видят тебя в первый раз, что о тебе думают?

ММ: Меня часто принимают за продукт внепланового спаривания. Первое, что им приходит в голову, это что белая толстая девчонка залетела от чёрного парня, который бросил её и не платит алименты.

НХ: Почему именно толстая?

ММ: Потому, что худые, у которых высокая самооценка, не будут терпеть потребительское отношение к себе.

НХ: Это факт?

ММ: Это стереотип. Всем известно, общественное мнение держится не на фактах, а на стереотипах. Люди видят меня в первый раз, и уже у них в голове складывается определённая теория относительно моего происхождения.

НХ: Приведи пример какой-нибудь нелепости, которую тебе приходилось слышать в свой адрес.

MM: Одна старушка в церкви сказала мне: «У тебя сильная мама. Она хорошо воспитала тебя одна». Для неё было шоком узнать, что я и мои братья родились в законном браке.

НХ: Расскажи, как русская община отнеслась к замужеству твоей мамы?

ММ: Без восторга. Батюшка в православной церкви отказался их обвенчать, потому что папа протестант.

НХ: И ты уверен, что всё упиралось именно в конфессию? Батюшку не смутил цвет кожи твоего отца?

ММ: Не сомневаюсь, что смутил. Но конечно, батюшка не хотел выставить себя расистом, и он использовал вероисповедование как повод отказать в венчании.

НХ: Расскажи нам о корнях своего отца.

MM: Мой отец не афроамериканец. Он родился на острове Антигуа. Вырос в семье констебля в городе Фритаун. Так что, я не первый полицейский в династии Маршаллов. На острове британское влияние очень ощутимо.

НХ: И как твой отец реагирует, когда его по ошибке называют афроамериканцем?

MM: Он уже махнул рукой. Разница между островитянами и афроамериканцами существенная, которую не всегда замечают рядовые белые. Да и между островитянами не всегда дружба.

HX: А можно поподробнее?

MM: С удовольствием. Ямайцы не любят, когда их путают с гаитянами. Также как мексиканцы не любят, когда их путают с колумбийцами, а украинцы не любят, когда их путают с русскими. Рядовые белые американцы не вдаются в такие тонкости. А зря. Зачем далеко ходить? Если жителя Тарритауна примут за портчестерца, обидам не будет конца.

НХ: А как ты сам себя воспринимаешь? Если отбросить штампы.

MM: Боюсь, что совсем отбросить штампы не получится. Они обязательно сами прилипнут. Я сын иммигрантов, христианин, сотрудник правoохранительных органов, республиканец.

НХ: Что бы ты хотел сказать на прощание жителям Тарритауна?

MM: Не важно, какого цвета ваша кожа, и на каком языке вы молитесь и где, и молитесь ли вообще. Если вы не там поставите машину, я выпишу вам штрафной билетик.

Перед тем как выключить видеокамеру, Натали сняла её с трeножника и обошла кухню по кругу чтобы запечатлeть интерьер.

Из коридора раздались аплодисменты и пахнуло одеколоном «Английская кожа». Нел Маршалл вернулся с работы.

– Мисс Хо-кинс! – поприветствовал он Натали. Его акцент был вязким, точно карибский малиновый мармелад. – Что же вы у меня не берёте интервью? Может, я тоже хочу попасть в газету. Я её, между прочим, добросовестно читаю. Хотел и своих пару слов вклинить.

– Это для газеты?

– Не обязательно. Пусть будет просто так, вам на заметку. – Поманив её поближе, он оглянулся через плечо с наигранной опаской. – Расскажу вам секрет. Знаете, почему я женился на русской? Мне полюбилась русская кухня. Мне надоели кукурузные лепёшки и копчёные куриные крылышки. Вся эта карибская классика мне снилась в кошмарных снах. А тут появилась Анастасия со своим борщом, зимним салатом и киевским тортом. Клянусь вам, никакой расовой политики. Чистое чревоугодство.

***

Тарритаун – Вестчестерская балетная академия

Первой заметила перемену в Синти её одногруппница-балерина по имени Кэти Торп, дочь видного агента по недвижимости. Внутри Кэти был невидимый датчик, который улавливал малейшие колебания в температуре тела и химическом балансе окружающих её людей. Когда Синти перешагнула порог раздевалки, излучая серотонин, гормон удовольствия, Кэти быстро сообразила что к чему.

– Говорю вам, она изменила своему парню, – шептала она девчонкам в раздевалке. – Кто бы подумал, что она такая шлюха?

– Не знаю, что вы натворили, мисс ван Воссен, какому чёрту вы продали душу, какие витамины пьёте, – сказала ей суровая русская дама-балетмейстер, но продолжайте в том же духе. – Вам будто тёплого масла между ног подлили. Растяжка феноменальная, какой я ещё не видела. Продолжайте, дорогая.

Синти и намеревалась продолжать. Ей не нужны были чужие поощрения. После первой ночи на Медвежьей горе, она выступала инициатором встреч. Их свидания происходили почти в полном молчании. Грегори был благодарен Синти за то, что она не устроила ему сцену с заламыванием рук и восклицаниями, «Мы дурно поступаем. Может не надо?» Очевидно, ей было надо, так же как и ему. Грегори никак не мог набраться смелости спросить, что она собиралась говорить Стивену и собиралась ли вообще. Он толком не знал кем они теперь друг другу приходились, и как долго это могло длиться. «Теперь ты моя девчонка, и я должен тебе посвятить песню», – как-то раз заикнулся Грегори, но Синти этот разговор быстро пресекла. В целом он был на седьмом небе. Именно такой он представлял себе грешную любовную связь – никакой лишней болтовни, никакой драмы, один восхитительный секс, о каком старики вспоминают на смертном одре.

Их встречи происходили на заднем сидении старенького «Шевроле». Иногда они даже не успевали выбраться со стоянки школьного двора. Один раз они отъехали от города, прихватив с собой покрывало и упаковку пива, и занимались любовью на берегу реки. Хоть и было наплевать на общественное мнение, не хотелось бы, конечно, чтобы полиция их арестовала за непристойное поведение. Статью за наготу в общественном месте никто не отменял.