Текст книги "Сирены над Гудзоном (СИ)"

Автор книги: Marina Neary

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Грегори мужественно пробивался через джунгли, чувствуя что у него вот-вот случится астматический приступ. Сирень и олеандры выплёвывали на него свою пыльцу со всех сторон. Глаза у него слезились, и в горле щекотало. Над головой у него зловеще переплетались гибкие прутья дикой розы. Под колёсами велосипеда хрустела галька вперемешку с огрызками засохшей коры.

«Мам, ты у меня в долгу, – думал Грегори. – Следующий раз пошлёшь Пита».

Перед тем как позвонить в дверь, он решил закапать себе в глаза. Он уже достал крохотную пластмассовую бутылочку из кармана и запрокинул голову. В эту минуту нечто странное завладело его вниманием. На ветке вишнёвого дерева болталась розовая тряпка, дразня и призывaя его, точно флаг. Осторожно облокотив велосипед о покрытую плющом стенку дома, Грегори полез на дерево. Ловкостью он не отличался, но ветки были широкие и крепкие, и хвататься за них было удобно. Розовая тряпка оказалась лифчиком фирмы «Секрет Виктории», первого размера. На воздушной кружевной материи ещё сохранился слабый запах цветочного лосьона. Каким образом предмет интимного дамского гардероба оказался на дереве? Включив Шерлока Холмса в себе, Грегори сделал вывод, что лифчик выпорхнул из открытого окна на втором этаже.

Облизывая губы от любопытства, Грегори вскарабкался ещё на несколько футов и заглянул в спальню товарища, который никогда не приглашал друзей домой. Стивeн спал на спине, закинув мускулистые руки над головой, выставив напоказ бритые подмышки. Hа его груди дрыхла Синти ван Воссен, которую уже приняли в Джульярд на танцевальный факультет. Из под смятой простыни торчали её стёртые, мозолистые ступни.

Без театрального грима, без густой чёрной подводки, накладных ресниц и алой помады, Синти походила на безымянную девочку с жемчужной серёжкой с полотна Яна Вермеера. Такие исконно голландские лица стали редкостью в многонациональном Вестчестере. Династия ван Воссенов являлась одной из старейших и самых уважаемых в Тарритауне. Первые ван Воссены прибыли из Голландии в начале восемнадцатого века и поселились на восточном берегу Гудзона. В их честь был назван исторический центр с близлeжащим сквером.

K своим аристократическим корням , как впрочем, и к своему полному имени – Синтия Иоганна, точно из романа Вашингтона Ирвинга – девушка относилась с неким пренебрежением. Она ходила в обычную школу, питалась столовочными салатами с обезжиренной заправкой, носила трикотажные спортивные костюмы, ездила на подержанном «Шевроле». В Тарритауне были семьи и побогаче. Новые деньги работников Уолл Стрит давно вытеснили старосветские голландские обычаи. Хамоватые, напористые биржевики покупали старинные дома, построенные в колониальном стиле, и перелицовывали их до неузнаваемости, сносили стены и вставляли огромные горячие ванны. Если бы Синти позволила себе слишком остро реагировать на это варварство, у неё бы давно случился нервный срыв. А её ждала большая сцена. Ей нужно было беречь силы для балетных козней.

Когда Синти было одиннадцать лет, её родители разбились в автокатастрофе, оставив ей наследство суммой в три миллиона, которым распоряжался её опекун, родной дядя по отцовской линии. Деньги были переведены в доверительный фонд, и Синти должна была войти в права наследницы по достижении двадцати пяти лет. В мирное время такую трагедию как гибель видной светской пары непременно бы осветили местные газеты и радиостанции, но осенью 2001 года все глаза были обращены на развалины торгового центра. «Гудзонский вестник» напечатал пару строчек, которые затерялись на фоне фотографий дымящихся башен. Оглядываясь назад, Синти даже была благодарна за то, что журналисты не развели шумиху по этому поводу.

Cо Стивеном Шусслером она познакомилась в группе поддержки для скорбящих детей. Группа встречалась по пятницам в старой голландской церкви. Среди волонтёров была жена Эллиота Кинга, которая недавно получила лицензию терапевта. Кататоническое состояние Стивена беспокоило Мелиссу. За целый месяц мальчик не проронил ни слезы, ни слова. С появлением Синти он начал выходить из ступора. Как-то раз они вдвоём переломали целую коробку цветных карандашей. «Их любой ценой нужно держать вместе», – посоветовала она Бетани. Вдова послушалась совета, и маленькая танцовщица стала частой гостьей в их доме.

У дяди Синти была своя семья, при чём не очень благополучная, а потому он не возражал, когда девочка начала проводить всё свободное время под крышей вдовы Шусслер. Частный шофёр, который развозил Стивена по секциям после школы, забирал Синти с балета, и вёз обоих детей на ужин в ресторан при гольф-клубе. Никто не удивился, когда со временем их родственные отношения перешли в любовные. У Стивена, при всей его занятости, почти не было близких друзей. Его уважали, но его не приглашали на вечеринки, и с ним не откровенничали, потому как не рассчитывали на взаимность. Ноздри его прямого носа всегда были слегка раздуты, золотистые брови сведены, а резко очерченные губы сжаты. У этого парня была какая-то таинственная миссия, и сверстники решили не мешать ему её выполнять. Все соглашались, что Синти походила ему по темпераменту. Её стоический настрой шёл против всех канонов модного общества, которое приветствовало драму, сенсацию, скандал и интриги. В то время как другие девушки таращили глаза и ахали, Синти лишь пожимала плечами. Дружить с ней было не очень интересно, так как сплетничать она не умела. У неё были однообразные увлечения, которые сводились к балету, и сухое чувство юмора, сформировавшееся под влиянием британских комедий.

Разглядывая спальню, Грегори с некой завистью отметил, что одежда была разбросана. Спортивный носок каким-то образом оказался на люстре. На полу валялся пластмассовый стакан в лужице розового сока. Синти и Стивeн уже не первый год спали вместе, а их страсти, очевидно, не утихли. Обычно люди, пробыв в длительных отношениях какое-то время, более бережно относятся к своим причиндалам.

Итак, судьба подбросила Грегори шанс заглянуть в королевскую опочивальню. Будущая примадонна американского балета и будущий генерал армии спали в нескольких футах от него. Золотая пара Тарритауна, святая и неприкосновенная. А ведь ничто так не мозолит глаза и не щекочит пальцы, как чужое золото.

Под ступнёй Грегори хрустнула ветка. Он вздрогнул и поспешно спустился на землю, по дороге прихватив лоскуток розового кружева. Как он мог пройти мимо такого трофея?

Вспомнив главную причину своей поездки к Шусслерам, Грегори отвязал от багажника коробку с выпечкой и позвонил. В овальном окошке показалось бледное, без капли макияжа лицо Бетани. Какое-то время она смотрела на гостя, будто не узнавая. Когда Грегори помахал рукой, она встрепенулась и открыла дверь.

– Чем могу служить?

Её одежда удивила Грегори. Дело происходило в субботу утром, а на ней почему-то был деловой костюм. Может, она с вечера не переоделась?

– Доброе утро, миссис Шусслер? Это я, ваш сосед.

Положив худую руку на грудь, Бетани шумно выдохнула.

– Господи, я тебя не узнала с бородой.

– Она за ночь выросла окаянная. – Грегори самодовольно почесал щетину. – Мне можно бриться хоть три раза на день. Меня к вам мама послала. Она вам тут малиновый штрудель передала. Какой-то диковинный немецкий рецепт. Думаю, вам понравится.

До конца очнувшись, Бетани вяло улыбнулась и жестом пригласила гостя зайти. На кухне царил таинственный бардак. Все ящики были выдвинуты, будто хозяйка дома всю ночь что-то искала.

– Который час? – спросила она. – Я совсем потеряла счёт времени.

– Около полудня.

– А Стивeн всё ещё спит. Хочешь, пойду разбужу его?

– Нет, не надо. Пусть спит. Суббота же.

– Да нет, ему вставать пора. Его беговая команда едет в Саратогу на соревнования. Не знаю, успел ли он собраться с вечера.

– Тем более, не буду ему мешать. Я с передачей пришёл. – Освободив место на заваленном столе, Грегори поставил коробку со штруделем. – Приятного аппетита.

Мутные глаза Бетани наполнились слезами. Она поднесла руку к губам, закусила костяшку среднего пальца, и несколько секунд молчала, точно пытаясь сформулировать мысли.

– Передай маме огромное спасибо, – сказала она наконец. – Она очень милая женщина. Вся ваша семья очень милая.

– Не уверен, что согласен с этим утверждением, – ответил Грегори полушутя. – В нашей семье есть пару членов, которых папа не показывает приличным людям. Он их держит в подвале под замком.

Слёзы Бетани высохли так же неожиданно как появились. На впалых щеках выступил бледный румянец. Она положила руки на плечи Грегори.

– Я рада, что у моего сына есть такой друг как ты.

– Да что вы … Да ладно …

Неуклюже расшаркавшись, Грегори удалился, по дороге прихватив автоматическую ручку из красного дерева. Повезло ему, однако. Аж два трофея за одно утро! При таком раскладе к концу лета понадобится вторая коробка.

***

Если бы Стивена Шусслера спросили, что его больше всего бесило в его избраннице, он бы никогда не сказал правду из страха, что его сочтут липким и сентиментальным. Как спортсмен, как будущий генерал, он должен был поддерживать определённую марку. У Синти была привычка убегать из постели не попрощавшись. Как чутко он ни спал, oнa всегда умудрялась выскользнуть из под одеяла, одеться и покинуть дом не издав при этом ни звука. Он почти всегда просыпался один, даже по выходным, когда ей не нужно было на репетицию. Впрочем, Синти имела право на свои странности. Стивену было грех жаловаться. В ночь перед его отъездом в Саратогу она отлюбила его в кредит на неделю вперёд. Он мог полностью сосредоточиться на последнем соревновании учебного года.

Спустившись на первый этаж, Стивен был слегка ошарашен беспорядком. Он ещё не видел кухню в таком состоянии.

– Мам! – позвал он. – Ты что-то потеряла? Такое впечатление, будто полиция приходила с обыском.

Среди кучи скомканных бумаг он увидел бледно-голубую карточку с надписью «Вестчестерская oнкология». Он толком не знал, что oзначало последнее слово, но сам звук ему не нравился. Может, у мамы было малокровие? Последнее время она приходила домой и сразу ложилась спать. Иногда она засыпала на диване, не снимая рабочую одежду.

Услышав шаги матери за спиной, Стивeн поспешно отпрянул от стола и засунул карточку под стопку конвертов.

– Hаконец подрал глаза, – сказала Бетани. – Выспался хоть?

– Не то слово. Что же ты меня не разбудила? Aвтобус отбывает через час, а я ещё душ не принял. – Стивeн тут же почувствовал угрызения совести за предъявленную к матери претензию. Ведь он сам должен был завести будильник. – Ой, извини, мам. Cморозил чушь. Просто я волнуюсь перед соревнованиями. Как себя мальчишки покажут? Под конец года все расслабляются.

– Один ты не расслабляешься. Такая уж у нас порода. Так тоже нельзя.

– Синти тебе ничего не сказала на выходе?

– Обещала вроде, что придёт проводить тебя. Она всего полчаса назад как ушла. Сказала, что подойдёт к остановке попрощаться и пожелать тебе удачи.

– Ясно. К нам кто-то приходил? Мне показалось, я сквозь сон слышал чьи-то голоса. Или мне послышалось?

– Не послышалось. Грегори заскочил на минуту, выпечку занёс. Его мама настряпала. Ты перекусил бы на дорогу. Прости, я не успела сварить кофе. В холодильнике апельсиновый сок. Вроде, ещё свежий.

Поцеловав сына в щёку, Бетани вновь принялась рыться в ящиках.

========== Глава 4. ==========

Подружившись наконец с велосипедом, Грегори не торопился домой. Расстегнув ворот рубашки, он колесил по центральной улице Тарритауна, где воздух был наполнен ароматом шоколада и лепестков петунии. Мимо него проносились ювелирные лавки, забегаловки, подарочные бутики и прочие заведения, существующие для того, чтобы скрашивать жизнь вестчестерских миллионеров.

Проезжая мимо итальянской пекарни Морелли, он слегка притормозил, услышав как звякнул колокольчик входной двери. Ещё не хватало, чтобы он врезался в пешехода. Из пекарни вышла Синти ван Воссен. В одной руке она несла картонный контейнер с кофе, а в другой – мешок с пончиками и бубликами. Для балерины, Синти была на удивление неуклюжа. На сцене она порхала и парила, а в повседневной жизни сутулилась и шаркала ногами, точно назло своей беспощадной русской балетмейстерше. Жидкие русые волосы были собраны в пучок на затылке, выставляя напоказ свежие засосы на шее. С каждым шагом мятая льняная юбка соскальзывала всё ниже по бёдрам. Эту юбку ей отдала Бетани. Синти восхищалась вкусом будущей свекрови и не пренебрегала её обносками, хотя они и были ей велики на размер. Твёрдые соски-трюфеля просвечивались сквозь белую найку натянутую на голое тело – розовый лифчик находился в кармане у Грегори. Слушая завораживающее чавканье её шлёпок по нагретому солнцу тротуару, он почувствовал сладостное тянущую боль в паху. Кожаное сидение вдруг показалось ему жёстким и неудобным. Соскочив с велосипеда, он догнал её.

– Привет, Синти. Как дела?

– Не жалуюсь. Чего-то уставшая.

«Ещё бы, – подумал Грегори. – После такой жаркой ночи».

– Тебе тут нравится кофе? – спросил он вслух. – Слышу, народ хвалит.

– Кофе как кофе. Помогает мне ногами шевелить. Без него я бы давно была в коме.

– А мне здешний кофе не нравится. На северо-востоке его не умеют правильно варить. Такого кофе как варила моя бабушка-турчанка здесь не найти. У неё был свой ресторан, в котором она готовила традиционные турецкие блюда. Там каждый четверг играли музыканты, и девица исполняла танец живота. Её зверски убили противники ислама.

– Кого, танцовщицу?

– Нет, бабушку.

– Да что ты говоришь …

– Клянусь, это правда!

– Как же они её убили? Кувалдой по башке?

– Никто не знает. – Грегори понял, что заврался, и ему срочно нужно было искать дорогу обратно. – Её тело так и не нашли. А ресторан сожгли. Дедушка пропал без вести. Мой папа был совсем маленьким. Его усыновила бездетная англосаксонская пара и воспитала в англиканской вере. Но кровь в нём турецкая. Это становится заметным, когда он за рулём в пробке сидит. У него глаза наливаются кровью, и вены на руках вздуваются.

– Ты эту историю подкинь Натали Хокинс, – посоветовала ему Синти. – Она такой душещипательный опус накатает в газету. Весь Тарритаун потонет в слезах.

Натали была дочерью Рона Хокинса, одного из тех самых гнусных жлобов с Уолл Стрит, которые покупали старинные особняки, имеющие историческую ценность, и безбожно опошляли. Рон купил уютный коттедж, позарившись на живописный пейзаж, и за полгода расстроил его так, что первичной структуры ничего не осталось. Только в кошмарном сне могла присниться такая сместь тюдорского дворца и буддистской пагоды. Однако, для Рона это был дом мечты. Сидело это страшилище над обрывом и подсвечивалось по ночам разноцветными лампами, встроенными в землю. Коренные жители Тарритауна соглашались, что архитектора надо было публично распять, а отрезанные руки вывесить на Таймс-сквер.

Тем не менее, рьяное осуждение не мешало им ходить на приёмы в доме Рона, пить его вино, бутылка которого стоила триста долларов, поедать шоколадные трюфеля ручного изготовления, и вслух сокрушаться о том, что правление Джоржа Буша младшего подходило к концу. Никто не смел перечить Рону Хокинсу. Он был слишком крупной акулой, которая могла за малейшую обиду перекусить оппонента пополам.

В качестве подарка на шестнадцатилетие Рон выделил Натали деньги на раскрутку газеты «Правый берег» для консервативно настроенной молодёжи вестчестерского графства. Сначала жители Тарритауна отнеслись к этой затее недоверчиво. Все ожидали, что проект зачахнет в зародышевой стадии. Рон с таким же успехом мог подарить своей дочери экзотическую обезьянку и таким образом обречь бедное животное на скоропостижную смерть. Однако, Натали опровергла предсказания скептиков. За несколько месяцев предприимчивая девчонка сколотила редколлегию, состоящую из подобных себе молодых республиканцев. Число подписчиков возросло до нескольких тысяч. Сначала люди подписывались из элементарного страха. Попробуй не подписаться на газету, основанную дочерью Рона Хокинса! Но вскоре страх перерос в искренний интерес. Помимо политических эссе, Натали публиковала сочинения и рассказы местных авторов. Каждую неделю жители Тарритауна ожидали продолжение готической повести «Возвращение всадника без головы». Её старший брат Кит, который учился на художественном факультете в Бостоне, снабжал газету иллюстрациями в стиле старинных литографий.

Получив приглашения из самых престижных университетов, Натали остановилась на Колумбийском. Декан кафедры массовой информации уже захлёбывался слюной, предвкушая её прибытие. Натали не собиралась ограничиваться издательством бумажной прессы. Её целью было выйти на экран. Мать-репортёрша научила её грамотно брать интервью. Натали умела вдумчиво слушать, отражая мимику собеседника, без излишнего мычания и кивания гoловой. Глядя в её серьёзные, серые глаза, можно было вообразить, что она действительно сочувствовала. На самом деле она не включала эмоции во время интервью, a лишь улавливала ключевые фразы и обдумывала очередной шаг.

– Этого у Натали не отнимешь, – продолжала Синти. – Есть у неё талант делать из дерьма конфетку. Она любую паршивенькую историю может так обыграть, что голливудские сценаристы будут нервно курить. Вот увидишь, через пару лет она будет на пятом канале, вместо этой мымры. Как её там? Лаура Инграм. Они все на одно лицо. Республиканки.

Пренебрежительный тон, которым Синти произнесла последнее слово, окрылил Грегори. Значит, она была левой? Вот удача!

– А ты сама кто? – спросил он на всякий случай. – Демократка, небось.

Её ответ несколько удивил его.

– По правде говоря, я ещё не решила. До ноября есть время. Пока что я одним глазом наблюдаю за политической клоунадой.

– А я уже выбрал своего кандидата, – объявил Грегори хвастливо. – У нас с ним много общего. Он такой же темнокожий мусульманин. Мы из одного теста.

– Помню, как ты рамадан отмечал с тремя полосками бекона на гамбургере, и пивом запивал. А ты свою небылицу про бабку-турчанку всё-таки подкинь Натали. Пусть она оторвётся от своих браслетов.

– От каких ещё браслетов?

Синти измождённо выдохнула и облизала губы. Ей было лень пересказывать историю.

– Прошлым летом Натали работала вожатой в христианском лагере. Там дети её научили плести браслеты в стиле индейцев чероки. Так она наплела для всего выпускного класса. Хочет, чтобы на выпускную церемонию все надели, в знак солидарности. Теперь вот для администрации плетёт. Случаются у неё маниакальные эпизоды.

– Надо же … – Грегори задумчиво почесал затылок. – А почему я свой браслет до сих пор не получил?

– А тебе она наверное готовит что-то особое. Для тебя она целый военно-обрядовый головной убор смастерит, с перьями и прочими прибамбасами.

– Ух ты! Почему именно для меня? Чем я заслужил такие почести?

– Здрасьте! А то ты не знаешь, что она с позапрошлого года по тебе сохнет, а точнее мокнет. Она проболталась кому-то из редколлегии. А там и вся школа узнала. Где ты был всё это время?

– Где был я? Вопрос на засыпку. Я был в творчестве, в музыке, в религии. Мне положено молиться Аллаху пять раз в день.

– А твой Аллах поможет тебе сдать экзамены?

– Мне Аллах уже помог. Я тебе говорил, что мне предложили контракт? Сначала альбом запишу, а потом на гастроли махну. А ты говоришь, Натали … Ладно, я не хотел хвастаться. Я к тебе по делу. Как там ваш проект продвигается? Вы всё ещё строите свой коттедж?

– А как же? Строим. Раз уж взялись. Столько порогов пришлось обить, чтобы получить разрешение. Обратно пути нет. Молоток в руки, гвозди в зубы, и вперёд!

Коммунальная турбаза на Медвежьей горе была коллективным детищем вестчестерского клуба натуралистов, который основали покойные супруги ван Воссен. Во главе проекта выступала Синти, будучи дочерью основателей. Идея построить хижину в горах поступила не от неё самой, а от Бесс МакМахон, старшей сестры Кайла, которая получала двойное образование врача и эколога. Так уж сложилось, что у Бесс были благородные, прогрессивные замыслы, а у Синти – деньги и связи. Они представляли собой дружную команду. Бесс мечтала, а Синти за всё платила. Бесс набросала эскиз очаровательного коттеджа со всеми удобствами, к которым привыкли жители графства, и коммунальным огородом, на котором собиралась выращивать экологически чистые овощи без химикатов. Синти связалась с адвокатами и инженерами. Потому, как они собирались строиться на территории заповедника, им пришлось прыгать через огненные кольца. Вытерпев бюрократическую волокиту, они наконец получили разрешение. На их зов откликнулись заинтересованные выпускники инженерного факультета, которым нужно было развивать досье. Питер Кинг знал о существовании проекта, но упорно затыкал уши, хотя его родители ласково и ненавязчиво подталкивали его принять участие. Очевидно, ему было стыдно сталкиваться лицом к лицу с бывшими однокурсниками.

– Вам лишние руки не пригодятся? – предложил Грегори.

– Только не говори мне, что ты вдруг заболел альтруизмом.

– Не буду врать. Альтруизмом я не болею. У меня против альтруизма прививка. Мне для анкеты надо в колледж. А то у меня в графе «благотворительность» пробел. Если гастроли в этом году не состоятся, придётся же куда-то поступать. Папаня покоя не даёт.

Синти сухо кивнула. Это уже больше походило на правду.

– Хорошо. Покажи мне свои руки для начала, а я сама решу, сгодятся они или нет.

Грегори небрежно вывернул свои мягкие смуглые ладони. Синти явно не была впечатлена.

– Ты ими вообще что-нибудь умеешь делать кроме как теребить петуха? – спросила она, брезгливо дотронувшись до гладкой кожи, на которой не было ни царапины, ни мозоли.

– Ну, на гитаре бренчать.

– Я так и подумала. Не жалко тебе свои дамские пальчики?

– Ради благого дела ничего не жалко.

– Смотри, хоть перчатки надень. У твоего отца наверняка валяется пара в гараже. А то заноз насажаешь.

– Слушаюсь, товарищ сержант. А может, тебе показать другие части тела? Ну, того же самого петуха?

Синти оттколкнула его руки.

– Кончай пошлить. Как трёхлетний, ей-богу. Мне Стивена надо проводить.

– Значит, кофе для него?

– Не только для него. Для всей команды.

– Ясненько. – Какое-то время Грегори брёл рядом с Синти, волоча своего двухколёсного коня, и вдруг, набравшись наглости, спросил, – А тебе на западло быть на побегушках у Стива?

– В смысле?

– Сегодня ты ему кофе таскаешь, а завтра будешь носки стирать, рубашки гладить, ботинки шлифовать. Не успеешь оглянуться, как станешь жирной домохозяйкой с пятью детьми. Порабощение женщины начинается с бытовых мелочей. Твои прабабушки-феминистки не ворочаются в гробах? Смотри, патриархату потакаешь.

– Ради Бога, это такая фигня. Покупные пончики женским правам не угроза. Вот если бы я начала таскать домашнюю выпечку, как твоя мама, тогда бы мои предки начали ворочаться в гробах. А так я тесто своими руками не месила, и кофейные бобы в порошок не стирала. Купила всё готовое, при чём на деньги его матери.

Грегори искренне восхищался способностью Синти ответить лаконично и невозмутимо на самый провокационный вопрос. Другая девчонка на её месте закатила бы глаза, запыхтела, зафыркала и назвала бы его козлом. Синти говорила о сугубо личных вещах своим привычным непринуждённым тоном.

– И вообще, – добавила она, – когда у людей серьёзные отношения, проявлять заботу не зазорно. Представь себе. Я ему на тренировку приношу кофе. А он мне на репетицию приносит охлаждённый чай. Мы как-то не задаёмся вопросом, кто у нас носит штаны.

– Клёво, конечно, что у вас такое равноправие. Я обеими руками за. Ты там не подумай чего. Я, хоть и мусульманин, но уважаю женщин. А то, про нас говорят то и сё, что мы, типа, тёлок ущемляем, заставляем их надевать мешки на головы. Ты не верь всему, что слышишь. Это всё антиисламская пропаганда.

Синти его уже не слушала. Её взгляд был устремлён на жёлый автобус, который стоял перед городской библиотекой. Из окон торчали стриженные головы спортсменов. Парни свистели, плевались и корчили рожи. Их плечистый капитан сидел на подножке с тетрадью в руке.

При виде Синти он встал и раскрыл объятия. Прислонив велосипед к стене библиотеки, Грегори наблюдал за парой. Он не слышал их слова из-за гама, но ему казалось, что по движению губ он мог читать их слова.

Отправив пончики и кофе в автобус, Синти обвила руками крепкую шею Стивена и поцеловала его так, будто провожала его не на соревнование а на войну. Даже парни перестали выть и уставились на целующихся.

– Во, блядь, это вам любовь, – брякнул один из них. – За ночь не натрахались?

Капитан проигнорировал выпад, решив про себя, что разделается с пошляком с глазу на глаз. Погладив его по затылку, Синти выскользнула из его объятий и направилась в библиотеку. Стивен провожал её взглядом, теребя уголок тетради. Тут ему на глаза попался Грегори.

– Эй, Грег, можно тебя на минутку?

– Да хоть на час.

– Обещаю не грузить. – Когда его подружка исчезла из виду, Стивен соскочил с подножки и отвёл товарища в сторону. – Хорошо, что ты здесь. Мне нужно с тобой поговорить.

– Ну что, твоей маме понравился штрудель? – спросил Грегори, когда они остались наедине. – А то смотри, моя мама может ещё испечь.

– Честно говоря, она ещё не пробовала. У неё последнее время нет аппетита. Но обязательно попробует. – Стивен оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что их никто не слышал. – У меня к тебе просьба. Ты тут за ней поглядывай, пока меня не будет. Ладно?

– За кем? За Синти, что ли?

– Нет. За моей мамой.

– А чего за ней поглядывать?

– Последнее время она какая-то вялая, рассеянная.

– У них на работе запарка. Мало ли что. Мой отец говорит, она его здорово гоняет. Железная дама с кнутом. Думаю, папаня даже кайфует от этого.

Стивeн не отреагировал на шутливое замечание.

– Мне кажется, она чего-то не договаривает. Ей из клиники звонят. Она уходит в другую комнату и закрывает дверь, чтобы я не слышал, а потом выходит заплаканная, и глаза отводит. Короче, если что-то узнаешь, звони мне. Ладно?

Грегори не совсем понимал, что от него требуется. Если Миссис Шусслер ничего не говорила родному сыну, с какой стати она бы стала открываться посторонним? Тем не менее, он дал обещание, чтобы отвязаться.

– Без проблем, чувак. Никаких вопросов. Для чего ещё друзья?

========== Глава 5. ==========

Эвелина Кинг была в глубине души благодарна за то, что старшие братья отнимали всё родительское время. Между покорно-бестолковым Питом и задиристым Грегом, на неё никто не обращал внимания. Большую часть времени она была предоставлена себе и не так остро ощущала родительских гнёт. Само её появление на свет было случайностью. Эллиот и Мелисса больше не планировали детей. Им вполне хватало двух мальчишек с разницей в шесть лет. Мелисса попалась на миф, что после тридцати пяти лет можно не предохраняться, учитывая, с каким трудом им дался Грегори. О беременности она узнала аж на четвёртом месяце. Когда ультразвук показал не крупный, но подвижный плод женского пола, Мелисса рассмеялась устало и обречённо, как Сара, жена Авраама в Библии. Она только что согнала последние пять фунтов и получила лицензию, дающую ей право практиковать психотерапию в штате Нью-Йорк, и это репродуктивный казус нарушал её планы. Больше всего её пугала драма, обычно сопровождающая воспитание дочки. К счастью, страхи Мелиссы не оправдались. Девочка росла тихой, методичной и неприхотливой. По развитию она обогнала Грегори, который был на два года старше, и даже благотворно повлияла на него. Глядя на младшую сестру, он перестал сосать палец в пять лет и приходить в родительскую постель по ночам. Ещё в дошкольном возрасте она умела правильно измерять количество сиропа то кашля и пользоваться антиастматическим ингалятором. Когда Грегори болел, его можно было оставить дома под надзором Эвелины. В первом классе она заявила, что пойдёт учиться на пульмонолога.

Когда Грегори расслаблялся в своей комнате после прогулки на велосипеде, Эвелина зашла к нему и запрыгнула на кровать.

– У тебя сегодня репетиция?

– Да вроде нет. Кайл мне ничего не говорил. Он последнее время молчит. У меня сегодня другие планы.

Чёртики вспыхнули в ореховых глазах Эвелины.

– Жаркая свидануха?

– Едва ли. Eду на Медвежью гору, на стройку. Меня попросили помочь. Типа, для анкеты в колледж. Ты же знаешь, папаня это дело так не оставит.

– Ясно. Смотри, палец себе не отпили. А то как ты будешь на гитаре играть?

– Я уж постараюсь, чтобы пилили другие. А я буду сидеть в сторонке с гитарой и вдохновлять их на трудовые подвиги.

– Везёт тебе, – протянула Эвелина, забравшись брату под крыло.

– Мне везёт? С каких это пор?

– Тебя хоть куда-то зовут. Меня никто никуда не приглашает. Я вынуждена в этом доме ночевать.

– Потерпи ещё пару лет.

– Мне приснилось, что Дара утонула.

– Да ну?

– Ага. Представляешь? Она медленно уходила под воду у меня на глазах. – Эвелинa любила сопровождать повествования жестами. – Я проснулась такая счастливая, но счастье длилось ровно две секунды. Блин, как она меня задолбала. У меня вся одежда пропахла её сигаретами. На меня директор в школе смотрит косо. Дара клянётся, что не курит в доме, а я её пару раз застукала. Она даже деньги на продукты не даёт, а сожрала последнюю банку клубничного йогурта. Типа, ей для молока надo. И мама ничего не сказала.

Исполненный солидарности, Грегори потрепал сестрёнку по макушке.

– Не отчаивайся. Чем чёрт не шутит? Может, твой сон вещий, и Дара ещё утонет. Если повезёт, она заберёт с собой Питера и ребёнка.

Эвелинa испуганно замахала руками.

– Нет, Питера пусть не забирает. Жалко. Он хороший, добрый.

– А толку от его доброты? Он тупой. Если каким-то чудом Дара выпадет из кадра, он новую приведёт в дом. Свинья лужу найдёт.

Надувшись от безысходности, Эвелина какое-то время сопела брату в плечо, пока он проверял сообщения на телефоне.

– Жаль, что мы живём в Нью-Йорке, – сказала она вдруг. – Мне придётся ждать ещё целый год, чтобы потерять девственность. У нас под боком в Коннектикуте возраст согласия – шестнадцать лет. Почему мама с папой не купили дом в Гринвиче? Что им помешало? Теперь я буду до следующего марта ходить с целкой, как дура.

Грегори выключил телефон и взглянул на сестру.

– А у тебя кто-то есть на примете?

Эвелина кивнула и расплылась в улыбке.

– Ага, есть. Только, я не думаю, что мама с папой будут в восторге.

– Почему? Oни же терпят Дару? Если они её приняли, то твоего кавалера тоже примут.

– Но Дара же белая. А тот, который мне нравится, не совсем белый. Хотя, говорит он и одевается как белый. У него смуглая кожа и зелёные глаза. Волосы вьются, но мягкие. Видно, что он мулат.