Текст книги "Сирены над Гудзоном (СИ)"

Автор книги: Marina Neary

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Он спит? Правильно делает. Он пашет весь день на этого садюгу Хокинса, пока ты хнычешь на диване. Ей-богу, не знаю почему ты так убиваешься по Эрику. Ты его практически не видела. Дара не подпускала тебя к нему, и в глубине души ты была ей за это благодарна. Ты брезговала им. Почти не прикасалась к нему. Он был не таким, каким бы ты хотела видеть внука. Его фотографии стыдно было показать подружкам в кантри-клубе. Он жил как маленькое пугало в подвале. И ты боялась, как бы это пугало не выбралось на свет, и не попалось на глаза какой-нибудь важной особе.

– Ты говоришь ужасные, гадкие вещи.

– Я лишь озвучиваю то, что ты думаешь. Для тебя имидж – это всё. Внук-инвалид это почти так же неприемлимо, как неудачная стрижка.

У Мелиссы не было сил осадить дочь. Ей хотелось верить, что жестокие слова Эвелины были продиктованы скорбью, которую она не научилась выражать более традиционно. Она даже в детстве практически не плакала. И на похоронах не проронила ни слезы.

– Ты опять не права, – сказала Мелисса. – Скорее всего, ты не поверишь, но я любила Эрикa таким, каким он был.

– Тем более. Если ты его любила, тебя должно радовать то, что он больше не мучается. Если бы он выжил и пошёл в школу, над ним бы дети смеялись, a ты бы плакала каждый день. А теперь … Дара исчезла из картины. Ты себя утешаешь тем, что Пит ещё молодой, найдёт себе новую пасcию. Бог даст, у него ещё родятся дети, с которыми тебе не стыдно будет фотографироваться. А пока что, тебе стыдно от своих мыслей. Ты ни за что не признаешься, что испытываешь облегчение.

В эту минуту Мелисса вспомнила приём, который она почти никогда не применяла, тем более со своими детьми. Вместо того, чтобы приказать дочери «Прекрати!», она утвердительно кивнула.

– Не буду отрицать. Продолжай.

Сбитая с толку, Эвелина открыла рот, но обнаружила, что ей уже было нечего сказать.

– Пожалуй, всё. Я уже своё договорила.

***

«А что меня, собственно, останавливает?» думал Майкл по дороге домой. Выполнив свой христианский долг перед недругом, он испытывал прилив какой-то дерзкой эйфории. «Ей семнадцать лет. Скоро восемнадцать. Мне ничего не будет. Решено. Мы будем вместе. Хоть на пару дней, хоть на всё лето».

Поставив полицейскую машину перед жилой семиэтажкой, он зашёл в подъезд. От мусоропровода шёл пряный, тошнотворный запах. Итальянцы на третьем этаже спустили тонну испорченных копчёных нарезок. Лифт опять был сломан. Поднимаясь по боковой лестнице, Майкл заметил, что стены были исчирканы химическим фломастером. Изображения мужских репродуктивных органов. Кому-то делать было нечего. Фломастер не стирался так просто. Единственным выходом было покрасить стены заново. Таким образом, вандалам было бы предоставлено свежее полотно для художеств.

В жарко натопленной трёхкомнатной квартире Маршаллов пахло растворимым кофе. Младшие дети уже давно спали, а Нел всё ещё бодрствовал. У него было хобби чинить старинные часы. Местный торговец антиквариатом платил Нелу скромную сумму за восстановительные работы. Обеденный стол был усеян шурупчиками и шестерёнками.

– Чего ты так отопление врубил? – спросил Майкл. – Kак в духовке.

– Электричество входит в квартплату, – последовал ответ. – Почему бы не воспользоваться по полной? Кто знает, сколько мы ещё тут проживём.

«Бери пока дают». Такой у Нела был девиз. Если в магазине была распродажа, он всё закупал в двойном количестве, даже ненужное барахло вроде чехлов для стульев. Hа церковном пикнике он всегда откладывал еду в пластмассовую коробку, не стесняясь. Потом эта еда портилась, и её приходилось выбрасывать.

У Майкла были ещё дополнительные вопросы к отцу.

– Мальчишки сделали домашнее задание?

Нел посмотрел на сына, будто тот попросил его объяснить теорию относительности Эйнштейна.

– Что ты меня спрашиваешь? У них есть мать. Она следит за их учёбой. Я сам окончил семь классов. Я неуч. Какой с меня спрос?

Майкл знал манеру отца прибедняться. Человек, который так разбирался в механике, не мог на полном серьёзе считать себя неучем. Он просто прикрывался своей необразованностью, чтобы не возиться лишний раз с детьми. С его знанием географии, истории и архитектуры Нью-Йорка, он бы мог спокойно стать экскурсоводом и разъезжать с микрофоном на двухэтажном автобусе. Но для этого ему пришлось бы иметь дело с туристами, улыбаться и отвечать на вопросы, что противило его натуре интроверта. Он выходил из своей скорлупы тогда, когда ему этого хотелось, а не по требованию. Младшие сыновья-погодки откровенно действовали ему на нервы. У всех троих был синдром гиперактивности в лёгкой форме. Они носились по квартире как хорьки. Вот почему он организовывал своё рабочее расписание так, чтобы как можно меньше времени проводить с ними.

– Поговори с матерью, – буркнул он сыну. – Кажется, у неё неприятности на работе.

– Что случилось?

– Она мне ничего не говорит. Только отмахивается.

Майкл чувствовал, как под влиянием отцовских слов его эйфория от встречи с Эвелиной начала испаряться. Назревающий роман с маленькой богачкой отошёл на второй план. Похоже, в семье назревал очередной финансовый кризис. Если мать действительно выгнали с работы, им бы пришлось уехать из Тарритауна. Без её основного дохода, они бы не потянули квартплату. Нел скорее всего был бы этому рад. Он давно хотел уехать из вестчестерского графства, но жена уламывала его остаться, чтобы мальчики продолжали учиться в спокойной, безопасной школе. Потеряв основную работу, она потеряла козырь против мужа.

Анастасия сидела в зале. Поверх больничной формы, которую она забыла снять, был наброшен огромный шерстяной плед, привезенный ещё с родины. На коленях у неё лежал молитвенник на русском. Услышав шаги сына, она подняла красное лицо и натянуто улыбнулась. «Мишенька …»

– Отец говорит, у тебя неприятности? – сказал Майкл, присаживаясь рядом с ней на диван. – Рассказывай, мам. Будем вместе разбираться.

– Умерла миссис Перкинс.

Это не было новостью для Майкла. Старушка, за которой ухаживала Анастасия, преставилась ещё две недели назад. Ей было девяносто четыре года, и она страдала деменцией. Респираторный вирус, который прогулялся по всему учреждению, прикончил её. На фоне общей ослабленности и обезвоживания, развилось воспаление лёгких. За все годы, проработанные в доме престарелых, Анастасия стала свидетельницей бесчисленных смертей. Что делало именно эту смерть особенной?

– Это гаитянка Джанис наколдовала, – бормотала Анастасия с твёрдым убеждением. – Она который год на меня зуб точит. Помнишь? Я тебе рассказывала. Она в молодости встречалась с папой. Это было сто лет назад, ещё при Рейгане.

– И что с этого? – Майкл дёрнул плечом. Его это откровение не удивляло. Он знал, что в молодости отец пользовался успехом, вопреки своей нелюдимости. Любовные похождения Нела Маршалла вошли в легенды урбанистического фольклора. – У него было много подружек.

– И ни на одной из них он не собирался жениться. Все они были чёрные. Он всё белую ждал.

– Вот и дождался. Женился. Все счастливы.

– Далеко не все. Можно подумать, ты не понимаешь? Когда белая женщина выходит замуж за чёрного мужчину, она обретает врага в лице всех чёрных женщин. Они будут видеть в ней воровку, которая увела у них завидного кавалера. Неужели я должна тебе такие вещи объяснять?

Нет, как раз Майклу не нужно было это объяснять. Он понимал, что мать не преувеличивала, хоть и пытался смягчить остроту проблемы на словах.

– Ладно, мам, не сгущай краски. Ты же сама говорила, что бабы везде бабы. Белые, чёрные. Будут строить козни. При чём тут смерть миссис Перкинс?

– Джанис пошла к начальству, и сказала, что я помогла отправить старуху на тот свет. Она, якобы, видела как ей внуки сунули мне конверт с деньгами на стоянке. Им было выгодно, чтобы она поскорее умерла. Таким образом они бы смогли получить наследство. Мол, oни заплатили мне, чтобы я бабушку простудила, или подсунула ей какую-нибудь дрянь в апельсиновый сок.

– Ну это же абсурд. Какие у неё доказательства?

– Джанис видела, как я говорила с внуками покойницы за пару недель до смерти, как они мне вручили конверт. Она записала всё это на телефон и показала начальству.

– Значит, конверт всё-таки был?

– Да, Господи, там была благодарственная открытка и подарочный сертификат в парикмахерскую на пятьдесят долларов. У меня открытка до сих пор сохранилась. Там чёрным по белому, «Стаси, спасибо за заботу о бабушке. Приятно расслабиться в салоне». Это по-твоему взятка? Кто даёт взятки средь бела дня?

Включив в себе следователя, Майкл задавал вопросы ровным тоном, не мигая.

– И как отреагировало начальство на эти «улики?»

– Так, как этого требует протокол. Когда всплывают подобные обвинения, они обязаны начать расследование. Меня отстранили от работы. Я уже одной ногой в тюрьме.

– В этой стране просто так никого не сажают. Не слыхала о презумпции невиновности? Тут не так просто посадить человека за решётку.

– Зато обвинить – раз плюнуть. Иногда одного обвинения достаточно, чтобы испортить человеку репутацию, отравить ему жизнь. Если здешний народ узнает, что мне на работе такое дело пытаются пришить, от меня же все отвернутся. Никто меня не подпустит близко к своим детям. Я совсем остаюсь без дохода.

Майкл уже не знал чем успокоить мать.

– Ну, смотри, eсли тебе так тревожно, поговори на всякий случай с адвокатом. Он тебя успокоит.

Анастасия усмехнулась сквозь слёзы.

– На всякий случай … Ты знаешь, сколько стоит одна консультация с адвокатом? Думаешь, у меня есть такие деньги?

***

«Я надеюсь, что понятие христианского милосердия не стало тебе чуждо, и что сердце твоё не до такой степени зачерствело, что ты стал равнодушным к чужому горю».

Сидя в электричке по дороге в Манхэттeн, Эллиот перечитал написанное от руки письмо жены. После их последней ссоры они не разговаривали уже три дня. На этот раз ссора не имела прямого отношения к их семье. Новость о том, что русскую санитарку отстранили от работы и пытались привлечь к уголовной ответственности, быстро облетела Тарритаун, вопреки попыткам самой Анастасии сохранить дело в тайне. Джойс взяла на себя ответственность оповестить всех бывших клиентов Анастасии. «Этой женщине нельзя доверять ни детей, ни стариков, ни животных, – писала она в социальных сетях. – Попросту говоря, она опасна».

Проникнувшись состраданием к Анастасии, Мелисса обратилась к мужу за помощью. Ведь он знал кучу адвокатов. Она думала, что благое дело сблизит её с Эллиотом. Вопреки своим упованиям, она наткнулась на холодный, насмешливый отказ. Неприятности, обрушившиеся на семью Маршаллов, его не тревожили. Такие уж наступили времена. На фоне финансового кризиса, число испуганных, озлобленных людей возросло. Все друг на друга тыкали пальцем и строили козни. С этим надо было смириться. Его сердце не могло обливаться кровью из-за каждой перетруженной многодетной матери. Он считал заботу Мелиссы о судьбе Анастасии показушной. Он считал, что жене по большому счёту было наплевать на всё семейство Маршаллов. Ей просто не хотелось терять дешёвую, проверенную уборщицу. Больше всего его бесило то, что Мелисса умудрилась перетянуть на свою сторону Эвелину, которая никогда не лезла в карман за словами. Вышло так, что его жена и дочь ополчились против него. Две настырные бабёнки требовали, чтобы он искал адвоката и сам за него платил, потому что это был его «христианской долг». Какие ещё у Мелиссы были требования к нему? Чтобы он взял шефство над тремя младшими сыновьями Маршаллов и оплатил им колледж?

Локомотив электрички фыркнул на остaновке. Двери распахнулись. Привычный запах станции Гранд-Централ ударил Эллиоту в ноздри. Скомкав письмо жены, он швырнул его в щель между подножкой электрички и платформой.

========== Глава 18. ==========

Тарритаун, дом Хокинсов

– Нам обоим нужен был качественный трах, – заключила Брианна на сладком вздохе и села на постели, повернувшись лицом к молодому полицейскому. Майкл отметил, что даже в этой позе, у Брианны не было складок на животе, и грудь не обвисала. Трудно было поверить, что это даме недавно исполнилось сорок семь лет. Без привычного телевизионного грима она выглядела не старше тридцати пяти. Расстегнув заколку из слоновой кости, Брианна принялась играть своими светлыми прядями. – Как ты думаешь? Лучше собрать в узел, или распустить?

Полицейский притворился, что не расслышал. Он лежал нa боку с полузакрытыми глазами, подложив смуглую руку под голову. Жена Рона Хокинса была не первой семейной женщиной средних лет, с которой переспал Майкл, также как он не был её первым юным любовником. По крайней мере муж Брианны был человеком справедливым и не попрекал её незначительными сексуальными шалостями. Уже больше десяти лет Хокинсы наслаждались так-называемым открытым браком. У них даже был бюджет выделен на подарки случайным партнёрам. Единственным условием было не давать сердцу распоясаться и не влюбляться слишком сильно, чтобы развлечение не становилось увлечением.

Но на этот раз Майкл чувствовал, что побил свой личный рекорд цинизма. Он с детства получал подачки. В этом не было ничего нового. И среди его половых партнёрш попадались женщины, которые по возрасту годились ему в матери. Но получить монетарную сумму непосредственно после полового акта – это выходило за пределы его привычного поведения. В этот день он перешагнул новый рубеж бесстыдства.

Узнав о неприятностях, с которыми столкнулась мать Майкла, Брианна тут же пришла на помощь и предложила деньги на адвоката. Первым побуждением Майкла было отказаться, хотя в глубине души он уже принял подарок. Брианна стала настаивать, подкрепляя слова поцелуями и ласками.

Он давно смирился со своей судьбой: быть цветной игрушкой, не представляющей угрозы, экзотическим зверьком. Что же? Бывают участи и похуже.

Точно прочитав невесёлые мысли Майкла, Брианнa ободрила его поцелуем.

– Ну вот, наконец-то ты увидел, как выглядит мой дом изнутри. Рон уехал на три дня. Если хочешь, все семь тысяч квадратным метров в твоём распоряжении. Бассейн, сауна. Хочешь, зажгём камин, откроем бутылку вина. Почитаешь мне стихи русского поэта. Ну, того, который наполовину африканец. Поиграем в медовый месяц.

Поиграем. Видно, она за вечер не наигралась? Ну, что же? За пять тысяч Майкл готов был играть в любые игры.

– Так что же мне всё-такие сделать с волосами? – Брианна повторила вопрос. – Хочется сменить имидж. Этот французский узел надоел.

– У вас красивые скулы, – ответил Майкл. – Такой овал лица можно выставить напоказ. У вас хорошие гены.

– Гены тут ни при чём. Это заслуга моего пластического хирурга. К нему все бабы с телевидения бегают. Постарался он. Я требовала натуральный результат, чтобы не выглядеть потом как манекен. Значит, я тебе нравлюсь? – Брианна дала ему ровно две секунды чтобы ответить, и когда ответ не последовал, она необидчиво заключила, – Ты мне тоже нравишься, как человек.

– Вы, наверняка, говорите это всем своим любовникам.

– Это так. Я говорю это всем, потому что это правда. Я не ложусь в постель с теми, кто мне неприятен. Поверишь ли, у меня не так уж много было романов. Я более переборчива, чем мой драгоценный муж. Рон – всеядное, похотливое животное. Он не может пройти мимо подтянутой задницы в узкой юбке. А мне важно ещё и внутреннее содержание. Я знаю тебя достаточно долго. У тебя прекрасная душа. Я очень хочу помочь твоей семье.

– И моя семья перед вами в долгу.

Вновь прижавшись к полицейскому, Брианна принялась его ласкать.

– Более того, я хочу, чтобы ты отдохнул, расслабился. У тебя такой замученный вид. Тебе хорошо бы поплавать в бассейне, погреться в сауне, поспать на хорошем матрасе.

– Мне пора идти.

– У тебя ещё одно свидание? Никак, с дочкой Эллиота Кинга? Я слышала, что вас застукали на стоянке за столовой. Поосторожнее с этими школьницами. Скажу тебе по секрету, что Эллиот – жуткий расист. Он стесняется того, что он наполовину турок. Поговаривают, что Кинг, это вообще не его фамилия. Он её взял чтобы вписываться в большинство.

Майкл начертил пальцем крест на голой груди.

– У меня никого нет, клянусь вам. Нет, у меня мама дома одна.

– А где же твои братишки?

– Папа увёз их в Бронкс к своей сестре. Сейчас же каникулы. А мама сидит в пустой квартире. Ей это не полезно. Последние пару дней она … ищет утешение не там где надо.

Майкл пошевелил пальцами в воздухе, поднимая невидимый бокал. Брианна поморщилась.

– Она пьёт? Бедняжечка.

– А кто бы не запил на её месте? Хоть бы в привычку не вошло.

– Надеюсь, что скоро все неприятности останутся позади. Стаси такая душка. Bсегда здоровается, всегда улыбается, даже когда падает с ног от усталости.

– Я с вами обязательно рассчитаюсь как только у меня появятся деньги, – пообещал Майкл. – Буду работать без перерыва. Наберу дополнительных смен.

– Да брось. – Брианна отмахнулась. – Для меня это такие мелочи. Но, если гордость не будет давать покоя, можешь мне летом пару раз газон подстричь.

– И бассейн вычищу. И забор покрашу.

– Tы меня прям в рабовладелицу превратил. Жаль, что у меня нет хлопковой плантации. – Брианна рассмеялась и завалилась на бок, поджав гладкие колени к животу. – Прости меня, Господи … Ну всё, беги. Только не говори маме откуда деньги. Пусть это будет нашим секретом. Скажи, что тебе на работе бонус выдали.

– Она мне не поверит. Она поймёт, что это ложь.

– Даже если поверит, ничего не скажет. – Перед тем как выпроводить Майкла на мороз, Брианна всучила ему нераспечатанную упаковку с духами фирмы Живанши. – Для нашей милой Стаси. Женщине всегда хочется благоухать, даже в зале суда. Мне Рон подарил эти духи на Рождество, но это совсем не мой аромат.

Крепко поцеловав свою благодетельницу, Майкл поспешно оделся и вышел на улицу. После того, как он провёл несколько часов в натопленной спальне, мороз вцепился в него разъярённой собакой.

Подъехав к дому, он заметил что в окнах его квартиры не горел свет. Вроде, Анастасия никуда не собиралась уходить в тот вечер. Ему не терпелось её утешить. Не дожидаясь лифта, он взлетел по прокуренной лестнице. За последние пару дней количество пошлых рисунков увеличилось. Казалось, на лестничной клетке поселился какой-то похабный бес, который по ночам расписывал стены.

Дверь квартиры была не заперта. Майклу было достаточно повернуть ручку. Значит, Анастасия была дома. Но почему она тогда сидела в темноте?

– Мам! – позвал он, зажигая свет в коридоре. – Ты ещё не спишь? У меня для тебя хорошая новость.

Ответа не последовало. На кухне играло радио. «Огненное кольцо» Джонни Кэша. Не снимая кроссовок, Майкл прошёл в спальню родителей, но там было пусто.

– Мам? – повторил он дрожащим голосом. – Это уже не смешно. Нельзя входную дверь оставлять открытой. Ты же сама нас всегда учила осторожности.

Застыв на месте, он бормотал, отчитывал мать за небрежность, хотя знал, что его никто не слышит.

Из ванной доносился запах спирта и рвотной массы. Приоткрыв дверь, Майкл споткнулся о пустую бутылку водки. В это мгновение время остановилось, а вместе с ним и его сердце. Из-за унитаза торчали посиневшие, голые ноги Анастасии.

***

Деньги, которыe Майкл собирался потратить на адвоката для матери, он в конечном счёте потратил на похороны. Ему не хотелось, чтобы их прикарманил отец. Майкл настоял на том, чтобы мать похоронили по православным обычаям, со всеми почестями, положенными праведнице. Отец Владимир приехал из Бруклина чтобы провести церемонию. Никто из соболезнующих не знал деталей смерти Анастасии. Майкл сказал, что у неё просто сдало сердце. Церковь приравнивала чрезмерное пьянство к самоубийству, хотя при таком раскладе восемьдесят процентов русского населения можно было назвать самоубийцами. Майкл боялся, что священник откажется проводить обряды, если сочтёт, что Анастасия наложила на себя руки.

На поминках Майкл поглядывал на отца. У Нела был отчуждённый и в то же время сосредоточенный вид, будто он уже планировал свой следующий шаг. Пока младшие мальчики, наряженные в традиционные вышитые рубашки, ковыряли копчёную рыбу, сестра Нела, Кларисса, подошла к Майклу и склонилась к его уху.

– Твой отец дал мне ключ от квартиры. Я пойду, соберу вещи мальчишек, чтобы не терять время.

Майкл поперхнулся винегретом и взглянула на тётку.

– Не понял. Зачем вам их вещи?

– Разве тебе отец не сообщил о своих планах?

– Нет, он мне слова не сказал, с тех про как умерла мама. Я всё организовывал сам.

– Твой отец переезжает в Бронкс и берёт мальчиков с собой. Они будут жить у меня, пока не накопят на съём.

– Но это же бред. Он не может так поступать, не обсудив это дело со мной.

– Нел может делать что угодно. Он же отец. Пока он жив, он будет принимать решения. Тебе двадцать три. Можешь езжать хоть в Беверли Хиллс. Найди себе богатую белую любовницу, и ходи у неё в лакеях.

Проигнорировав колкие замечания тётки, которая никогда не одобряла союз брата с белой, Майкл подошёл к отцу и тряхнул его за плечо.

– Tы что задумал? Пока я носился, организовывал похороны, ты спланировал отступление? Да ещё и в Бронкс!

Нел взглянул сыну в глаза непримиримо.

– Мне надоело жить в Тарритауне. Я бы сюда никогда не приехал, если бы твоя мать не настояла. А теперь без её дохода нам тут не выжить. Ты же потратил деньги на всю эту мишуру. Тебе важнее было выпроводить мать как русскую императрицу, чем помочь заплатить за квартиру.

– Получается, ты выдернeшь мальчишек из школы посреди учебного года? А то им мало стресса без переезда. Им теперь придётся приживаться на новом месте.

– Приживутся, – сказал Нел, отхлебнув сладкого вина. – Не сомневаюсь. Они пока жили у Клариссы, оживились. Им нравится в Бронксе, среди своих.

– Среди своих …

Майкл оторопел. Он ещё не разу в жизни не слышал, чтобы Нел говорил про «своих». Вглядываясь в гладкие карибские черты отца, которые вдруг показались ему такими чужими, Майкл искал следы скорби, а видел лишь облегчение и решимость. Спина Нела, преждевременно скрученная артритом от постоянного сидения за рулём, казалась прямее.

– Мне не жалко забирать мальчишек из школы, в которой на них смотрели как на второсортных. Все эти годы они ходили как по струнке, боялись оступиться. Чуть что, администрация бы завыла, «Негритянская порода! Что вы хотите, господа?» А теперь они будут дуреть и бедокурить, как нормальные дети.

– А как они в колледж поступят?

– Не нужен им колледж. У нас будет семейный бизнес, лимузинный сервис. Через пару лет Джейк получит водительские права, будет мне помогать.

– Хочешь, чтобы им тоже скрутило спину?

– Не скрутит. Молодые ещё. Хорошо заживём. Будем сами себе господа, среди своих, а не вестчестерской челядью. А ты оставайся тут, если хочешь. Бог даст, какая-нибудь из местных баб тебя пригреет. Пользуйся их щедростью, пока ты молодой, и темнокожие любовники в моде. Как-бы тебя какой-нибудь араб или латинос не вытеснил.

Высказав сыну то, что накопилось на душе, Нел полез за добавкой. Он знал, что это была его последняя миска винегрета.

Майкл подошёл к Клариссe, которая демонстративно счищала остатки мясного салата в мусорку.

– Быстро вы всё провернули, – сказал он. – Раз на то пошло, то я за вами поеду. Семью нельзя разбивать. Сегодня же подам заявление и попрошу у начальника, чтобы меня перевели в Бронкс, по семейным обстоятельствам. Так что, готовьте ещё один матрас.

Кларисса надула бордовые губы и заломила подрисованную бровь.

– У меня нет для тебя места.

– Как так, тётушка? Если есть место для трёх племянников, четвёртый как-нибудь втиснется. На худой конец, буду спать в ванне.

– Я не имела в виду квадратную площадь. У меня нет места для твоих русских книжек и меховых шапок. В моём доме не будет вонять борщом, селёдкой и расизмом. Учти, если ты будешь навязывать братьям, что они белые …

– Что вы, тётушка. Я бы не осмелился.

Майкл произносил эти слова тихо и невозмутимо, хотя у него ныла челюсть. Он уже смирился со всеми жертвами, которые ему предстояло принести. Прощай, Эвелина! Не мог же он допустить, чтобы его братья забыли свою русскую мать. После смерти Анастасии, он являлся их единственной связью к православной церковью, с белыми людьми. Ради этого он был согласен прикинуться чёрным и жить по правила тётки.

***

Перед тем как покинуть Тарритаун, Майкл в последний раз зашёл в городскую столовую на прощальную чашку кофе. Эвелина сделала вид, что не заметила его. Дёрнув плечом, она демонстративно ушла на кухню и долго там пряталась. Другая официантка взяла его заказ. Майкл терпеливо ждал Эвелину, помешивая остывающий кофе и медленно убивая обсыпанный сахарной пудрой пончик. Должна же была она когда-нибудь выйти. Спешить ему в тот день было некогда. Их бывшая квартира уже была освобождена. Отец и младшие братья уже расположились в Бронксе.

Когда Эвелина показалась наконец, неся поднос со свежевыпеченными кексами, Майкл оклинкул её по имени достаточно громко, чтобы привлечь внимание завсегдатаев. Она не могла продолжать игнорировать его.

– Вам ещё кофе подлить, офицер? – спросила она с наигранной холодностью.

– Пожалуйста. Если не составит труда.

Дрожащей рукой она подняла кофейник, и на стойке тут же образовалась дымящаяся лужа.

– Что это со мной сегодня? Так можно заработать ожоги второй степени.

Она уже потянулась за бумажным полотенцeм, но смуглые пальцы Майкла обвились вокруг её запястья.

– Прошу тебя, осторожнее.

– Ну вот, теперь я могу бросить эту дурацкую работу, – сказала она. – Доработаю неделю, и всё. Я уже сказала начальнику.

– Жаль, – сказал Майкл, притворившись, что не знал истинной причины. – Тебе идут фартук с пилоткой.

– Деньги мне не нужны. Тебя я всё равно больше не увижу. Раньше я смотрела на дверь и ждала, что ты войдёшь. Пялилась на колокольчик как дура. А теперь нет смысла.

Майкл склонился и поцеловал её руку, оставив на её коже следы сахарной пудры.

– Эви, добрая, храбрая Эви, мне очень лестно, что ты пошла на такие неудобства ради меня. Меня никто никогда так не любил. Правда. Это не просто слова. У меня были женщины друзья, но ни одна из них не пошла бы на грязную работу чтобы видеться со мной. Ты понимаешь, почему я должен уехать?

– Допивай кофе и уезжай. Будь счастлив. Я как-нибудь дотяну до конца учебного года, а потом свалю куда подальше. Найду себе университет на западном побережье, где-нибудь в Калифорнии или в Орегоне.

– Замечательные места. Эви, у твоих родителей есть деньги, есть связи. Они заплатят за самый престижный мединститут в Америке. Ты станешь известным хирургом и будешь спасать жизни.

– Ты тоже спасаешь жизни.

– Нет. Я в основном передвигаю трупы с места на место.

– А что? Это работу тоже кто-то должен выполнять.

Вспомнив, чей труп он передвинул в последний раз, Майкл потупил глаза. Жуткая картина в ванной переодически всплывала у него в памяти. Избитый хит Джонни Кэша звучал у него в ушах.

– С тобой всё в порядке? – спросила Эвелина.

Майкл протёр глаза и выдохнул.

– Да, да … Я пришёл чтобы передать тебе сувенир. Надеюсь, ты его оценишь. – Из кармана куртки oн достал маленький сборник. – Помнишь, я рассказывал тебе про русского поэта?

– Тот, который африканских кровей?

– Тот самый. Александр Пушкин. Он погиб на дуэли, защищая честь жены. Это его стихи в английском переводе. Тебе на память. Не забывай меня. Может, ещё встретимся.

На этой ноте Майкл решил удалиться. Эвелина нарочно уставилась в обложку книги, чтобы дать ему возможность уйти. «Евгений Онегин». Роман в стихах.

Входная дверь скрипнула, и колокольчик брякнул. Когда она подняла глаза, у стойки толпились её одноклассники. Конопатая девчонка в розовой дутой куртке с капюшоном стянула зубами перчатки и окликнула Эвелину.

– Подай-ка нам меню!

========== Глава 19. ==========

Джульярд, Манхэттeн – август, 2011

– Знаете, что я осознала? – шепнула Синти своей начальнице в костюмерной перед уроком. – Оказывается, нас с вами принимают за лесбиянок.

Валерия уронила охапку вешалок.

– Mисс ван Воссен! Как вам не стыдно? Что за шутки?

Реакция начальницы рассмешила Синти. Как можно было проработать столько лет в сфере искусства и остаться такой закоренелой гомофобкой?

– Это не шутки, – продолжала Синти, собирая разбросанные вешалки. – Я услышала, как две мамаши сплетничали. Одна говорит, «Интересно, сколько они пробудут вместе. У них же разница в возрасте не меньше тридцати лет». Посмотрите на ситуацию со стороны. Мы живём в одной квартире. У нас нет кавалеров. Даже одеваемся одинаково. Честно, что бы вы подумали, глядя со стороны?

Валерия подбоченилась. Её сухая фигура излучала праведное негодование.

– Я бы подумала, «Бедняжки. Им так мало платят. Они вынуждены есть из одной миски и носить одну куртку на двоих. Надо им срочно поднять зарплату».

– Ну вот, а эти родительницы подумали иначе. Только не падайте в обморок. Не стоит из-за такой фигни.

– Как тут не упасть? Мне как раз этого не хватало на старости лет.

– Посмотрите на ситуацию в другом ракурсе. Возможно, эти слухи сыграют в нашу пользу. Ну и пусть все думают, что мы пара. Может, нам за это выделят дополнительные средства. Пусть думают, что мы такие из себя ущемлённые и притеснённые. Только жалостью можно выбить деньги из государства.

Валерия скорбно покачала своей стриженой головой.

– Вот дожили. Я в свои пятьдесят с лишним лет должна прикидываться лесбиянкой, чтобы не умереть с голода. Мало того, что я должна возиться с инвалидами. Мало того, что мне по ночам снятся кошмары. Мало того, что я каждый день нахожу у себя симптомы саркомы. Так теперь ещё и родительницы подают голос и разносят гнусные сплетни. И ради этого я заканчивала балетное училище Вагановой?

За два с половиной года работы в Джульярде, Валерия так не привыкла до конца к своим воспитанникам. Вид атрофировавшихся конечностей, протезов и лысых после химеотерапии голов продолжал приводить её в смятение. Скрип инвалидных колясок по-прежему заставлял её вздрагивать. Погрузившись в административную работу, Валерия пряталась в кабинете и почти не контактировала с детьми. Ограничивалась одним рукопожатием в первый день занятий, она старалась больше не дотрагиваться до них. Практику полностью взяла на себя Синти. Она разрабатывала хореографию для каждого из учеников, исходя из индивидуальных возможностей. С ней работал молодой фиозетерапевт по имени Брюс, который следил за тем, чтобы предотвратить травмы. Глядя на бывшую ученицу, которую она когда-то представляла на сцене Метрополитена, и которая в своё время так горько её разочаровала, Валерия изумлялась. Как девчонке удавалось пересиливать себя? Без капли брезгливости, Синти снимала с детей мерки для костюмов, наклеивала накладные ресницы на их лысые веки, таскала их по сцене в колясках, обнимала их в конце урока, даже фотографировалась с ними. Если Синти и скучала по сцене, она не озвучивала свою тоску.