Текст книги "Связанные садом (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Анна ожидала графиню и князя в малой гостиной. Павел появился раньше гостьи. И тут же сделал Анне комплимент: «Анна Викторовна, Вы неотразимы!» Сам он был в элегантном черном костюме и выглядел… еще более эффектно, чем в своем военном мундире. При взгляде на него Анны, он ухмыльнулся: «Должен соответствовать красоте своих дам».

Красоте?? Когда графиня присоединилась к ним, Анна даже не могла подобрать подходящего слова, чтоб выразить, как выглядела та, облачившись в вечерний туалет. На ней было платье цвета бордо с вышивкой бисером черного цвета, драгоценности были с черными камнями, названия которых Анна не знала. Платье сидело на ней как вторая кожа, подчеркивая все ее женские прелести, по которым мужчины несомненно сходили с ума. Она понимала, почему Павел увлекся графиней – такой женщиной невозможно было не увлечься. Князь с графиней составляли красивейшую пару, она, пожалуй, никогда ранее и не видела таких красивых пар, а уж чтоб они так внешне подходили друг другу, и подавно. И ей не верилось, что у князя были женщины еще красивее Натальи Николаевны, наверное, она просто поскромничала. Анна догадывалась, что такой ослепительной женщине как графиня постоянно говорили комплименты – и не только мужчины, и от них можно было устать. Возможно, поэтому она и решила сказать, что у Его Сиятельства все дамы были как на подбор, чтоб ее саму Анна оставила со своими словами восхищения в покое.

Ужин был не столь обильным как обед, но не менее изысканным. Анне понравились кораблики с креветками, а графине – кролик в белом соусе. Князь отдал предпочтение телятине с крыжовником и орехами. На десерт был подан торт со взбитыми сливками и абрикосами. Анна подумала, что если их так будут потчевать каждый день, то к концу недели ее платья придется расшивать. После ужина они переместились в большую гостиную, где был накрыт стол с закусками – в основном тарталетками всевозможных видов, фруктами и винами.

– Графиня, я помню, зимой Вам понравилось мое розовое анжуйское вино. Эта бутылка урожая другого года, но не менее удачного. Надеюсь, что Анне как и Вам оно придется по вкусу.

– Ах, князь, Вы помните такие мелочи, – улыбнулась графиня.

– Матвей, откупори для нас бутылку.

Дворецкий открыл бутылку и разлил вино по бокалам. Князь сделал дворецкому жест удалиться и, подняв свой бокал, произнес тост:

– За самых прекрасных дам!

Отпив из бокала, он картинно расплылся в блаженной улыбке и пропел красивым голосом:

– Бургундское, шампанское, бордо или прованс,

За все я вина, право, не скажу,

Но знатоку изысканных, ей Богу, не до вас,

Когда на белом свете есть анжу.

Вот так Его Сиятельство! Анна никак не ожидала от него такого. А еще говорил, что поет посредственно. Если так посредственно, то как же хорошо? Сколько же в Павле талантов?

– Как замечательно Вы спели, Павел Александрович.

– Аня, я не спел, а… промурлыкал… – засмеялся Ливен.

«Промурлыкал? Еще один кот? Который бегает… по кошечкам не только в марте?» – хихикнула про себя Анна.

– Князь, премилый куплет и такая живая мелодия. Откуда это?

– Куплет – от меня, а мелодия – из какой-то оперетты…

– Вы сыграете?

– С превеликим удовольствием, cherie.

Князь поставил свой бокал на рояль и сел за него. Он еще раз спел куплет, на этот раз под свой аккомпанемент.

– Милые дамы, что еще для Вас исполнить?

– Арию князя Орловского из «Летучей мыши», – попросила графиня, устроившись со своим бокалом в кресле позади рояля. – Вы говорили, она у Вас одна из самых любимых.

– Да, это правда. Мне она очень нравится.

Анна подошла вплотную к инструменту – ей хотелось быть поближе, когда Павел будет исполнять арию. Она еще раз подумала, почему в Затонске он преуменьшил свои способности, сказав, что неважно поет в сравнении с тем как играет? Ведь петь в обществе он не стеснялся, иначе бы графиня не знала о его пристрастиях. Или, отказываясь, он хотел дать шанс Якову продемонстрировать его таланты, естественно, не предполагая, что тот скрывал их от всех? У Павла был красивый баритон, пел он уж точно не хуже Якова, да что уж там говорить, Анна была не совсем уверена, что Яков одолеет арию из оперетты. Голос у Якова был очень красивый, но, скорее всего, как говорят, для камерного пения. У Ливена же голос был сильный, хорошо поставленный, с таким, по ее мнению, можно было быть и профессиональным исполнителем на большой сцене. Но, скорее всего, с князем занимались учителя, а Штольман пел так, как ему было дано от природы.

«Радость забвенья

Горьких волнений,

Тайна продленья

Светлых мгновений…»*

Когда Павел пел эти строчки, он смотрел на Анну взглядом, который… снова связывал его и ее… Она поняла, что эти слова предназначались именно ей, ведь их можно было напрямую отнести к тому, что произошло между ней и Павлом утром. Она надеялась, что он смог хоть на немного забыть свои горькие волнения, а что касалось светлых мгновений между ними – это несомненно было тайной. Не от Якова, который узнает об этом, как и обещал Павел, а от посторонних людей или даже знакомых, таких как графиня… Когда Павел заканчивал арию строчками «эту чашу пью за встречу нашу…», у него был совершенно другой взгляд – князя, развлекавшего дам. А когда он взглянул в сторону графини, в его взоре не было огня, про который он только что спел… Может, гостиная – просто не место, где князь смотрел бы на графиню подобным образом?

– Дядя Павел, а сколько лет Вы играете и поете? – полюбопытствовала Анна.

– Играю лет сорок пять, наверное…

– Сколько??

– Лет сорок пять, с тех пор, как себя помню, то есть лет с трех-четырех. Чему ты удивляешься, не молод уже твой дядюшка.

– С Вами ведь занимались?

– Конечно, несколько лет, до тех пор, пока я не поступил в корпус. А там уж больше пришлось развивать свои способности самому.

– Почему Вы сказали в Затонске, что поете посредственно? – чуть тише спросила Анна, – Вы поете… бесподобно…

– Аня, потому что в сравнении с тем как я играю, это, на мой взгляд, посредственно, и с тем, как пел Дмитрий – тоже. Вот он действительно пел бесподобно. Думаю, если б Якову давали уроки как мне, он мог бы достичь гораздо больших высот. Что касается моей игры, мне во многом повезло, мои гувернеры и наставники прекрасно играли, а Дмитрий еще нанимал мне и учителей музыки. Да и инструменты у меня были очень приличные, похуже этого, но все же высокого класса.

– А в Петербурге у Вас такой же рояль?

– Нет, поменьше этого – кабинетный, но тоже весьма хороший. А вот в имениях в Лифляндии не слишком, но там я и бываю редко, чтоб для меня изготавливали рояль на заказ как здесь и в столице. Этот вот – такой же как у Листа, только с инкрустацией и позолотой.

– У какого Листа? У Вашего знакомого?

– У Ференца Листа, – рассмеялся князь, – композитора.

Анна почувствовала себя… дурочкой. Нет, она, конечно, знала Ференца Листа, точнее его произведения. Но ей как-то и в голову не пришло, что у Павла может быть рояль как у самого Листа, да еще, судя по всему, более красиво и дорого украшенный.

– Аня, как насчет того, чтоб сыграть дуэтом?

– С Вами, Павел Александрович?

– Со мной. У Наталья Николаевны… другие интересы.

– Я играю посредственно…

– Так же, как я пою? – усмехнулся Ливен.

– Нет, у меня действительно весьма скромные успехи.

– Настолько скромные, что ты ни с кем не играла дуэтом?

– Играла… Но очень мало.

– А когда в последний раз?

– Несколько месяцев назад… Но это был дуэт с губной гармоникой…

– Губной гармоникой?? У кого же сей талант?

– У Коробейникова, его научил играть немец-булочник. Как-то у нас дома мы дали с Антоном Андреевичем небольшой концерт.

– Анна Викторовна, рояль и губная гармоника – это… экстравагантно… – поделилась своим мнением графиня… – А кто такой Коробейников?

– Это помощник Якова, очень приятный молодой человек, – пояснил Его Сиятельство. – Анна, такой дуэт, должно быть, был очень милым. И было весело.

– Да, всем понравилось, и было весело.

– Ну на губной гармонике я, к сожалению, не играю, наверное, потому, что у меня не было знакомого немца-булочника, который мог бы меня научить, – улыбнулся князь. – Так как? Сыграем что-нибудь дуэтом?

Анна, возможно, и рискнула бы что-нибудь простенькое, если бы они с Павлом были одни, но при графине…

– Нет, дядя Павел… Это Ваш инструмент…

– Аня, и что?.. Ты, кстати, можешь играть на нем, когда захочешь. У меня очень много нот, хотя часто они мне не нужны – я многое играю по памяти.

– А вдруг я расстрою Ваш рояль?

– Это ж как надо мучить бедный инструмент, чтоб его расстроить? – рассмеялся Ливен. – Аня, не стесняйся. Если тебе захочется помузицировать, ноты вон в том комоде.

– Я, возможно, воспользуюсь Вашим предложением. Как-нибудь.

– Значит, сегодня ты со мной играть не будешь… Очень жаль… Но настаивать я не имею права… А предложить тебе выбрать, что сыграть для тебя, могу. Так что для тебя исполнить?

– Полонез Огинского. Вы можете?

– Он тебе нравится?

– Да, очень… И я играла его как-то… для Якова. – Анна хотелось послушать полонез именно по этой причине – что он напоминал ей самые счастливые моменты в их с Яковом недолгой семейной жизни. – Мне бы очень хотелось послушать, как его исполняете Вы.

– Прекрасный выбор. Ты хотела бы, чтоб я исполнил его на рояле?

– А на чем же еще?

– Я могу, например, на гитаре.

– На гитаре? – удивилась Анна. – Это, наверное, звучит очень… необычно?

– Ну для меня не так уж необычно, ведь я его играю много лет. А ты сможешь оценить сама.

– Не знала, что Вы, князь, играете на гитаре. Вы играете на чем-нибудь еще?

– Пусть для Вас это пока останется секретом, cherie, должна же быть в мужчине какая-то загадка, – пококетничал Его Сиятельство и пошел за гитарой.

Полонез Анне очень понравился, да, необычно, но так… вдохновенно… Ей тоже хотелось узнать, на чем еще играл Павел. Сейчас она была уверена, что были еще один-два инструмента, которыми он владел.

– Теперь Вы, князь, выберите, что сами бы хотели исполнить, – предложила графиня.

– А я выбираю чардаш Брамса, – улыбнулся князь и снова сел за рояль – его пальцы забегали по клавишам.

Под задорные звуки танца Анне захотелось пуститься в пляс. Да и графине, как она видела, тоже. Жаль, что на их вечере был всего один кавалер, да и тот в роли музыканта, а не партнера по танцам…

– Дамы, давайте еще по бокалу вина, – князь подошел к накрытому столу. – Вам того же самого? Или желаете какое-то другое?

Обе дамы предпочли то же самое вино, и Его Сиятельство поднял свой бокал:

– За милых дам,

За радость этой встречи,

За этот чудный вечер

Я все, что есть, отдам!

– Ах, князь, Вы такой… щедрый, – пошутила графиня. – Может, Вы нам почитаете стихи?

– Стихи? – немного задумался Ливен. – Хотя почему бы нет?

Я потерял себя и как найти не знаю…

И вот нашел… Но разве это я?

Я пересматриваю сущность бытия

И лишь на добрых духов уповаю…

Анна поняла, что четверостишие Павел сочинил на ходу, и предназначалось оно ей, мимолетный взгляд Павла, который она уловила, говорил ей именно об этом.

– Князь, Вы никак ударились в мистику? Это на Вас так не похоже… Чьи это стихи?

– Слышал где-то, – не признался Ливен в своем авторстве. – Что касается мистики, я в нее не ударялся, она… сама пришла ко мне, – улыбнулся он. – Не берите это в голову, cherie, это так, под влиянием момента… Просто сегодня со мной такие феи, что невольно потянуло на что-то… сверхъестественное…

– А, может, мы поговорим о… литературе? – Анна решила увести разговор в сторону от мистики. – Что Вы сейчас читаете, дядя Павел?

– Один философский трактат, но увольте меня, дорогие дамы, от его пересказа, это будет для Вас слишком скучно.

– Князь, я все хотела Вас спросить, Вы читали «Анну Каренину»?

– Просматривал.

– Несчастная женщина эта Анна Аркадьевна, – вздохнула графиня.

– Она несчастная? – недоуменно посмотрел на графиню Его Сиятельство. – По-моему, так это она делала несчастными всех вокруг себя – и мужа, и любовника, и детей своих.

– Право, князь, Вы к ней несправедливы… У нее была такая непростая любовь…

– Мне кажется, она не любила никого кроме себя.

– А Вронский?

– А что Вронский? Любила бы его, так жила бы с ним в мире и согласии, а не трепала бы нервы и не требовала бесконечных доказательств этой самой якобы любви. Эгоистка и истеричка, более никак назвать ее не могу.

– Князь, такое мнение… чересчур суровое… даже для Вас, – покачала головой графиня. – Ну если Вы не верите, что она любила Вронского, то детей-то хотя бы она любила. Вон как по Сереже тосковала…

– Детей она своих любила? Уж позвольте не согласиться. Любила бы, подумала бы, как они без нее, прежде чем под поезд кидаться… Вот Вы, Наталья Николаевна, говорите, что она Вронского любила. Если бы это было так, так она бы в дочери от любимого мужчины души не чаяла. А она спихнула ее на своего законного супруга, который, кстати, принял девочку как родную, и наслаждалась своими капризами. Не вижу я в ней материнской любви, как и никакой другой.

– Вы так говорите, Павел Александрович, так как у Вас своих детей нет.

– Лучше вообще не иметь, чем с такой вот вертихвосткой, – высказался Ливен.

– А как Вы, Анна Викторовна, думаете, мадам Каренина любила кого-нибудь?

– А я не имею по этому поводу своего мнения, так как этот роман не читала, – Анна решила не вмешиваться в спор князя и графини. Когда она прочла роман, у нее было какое-то двойственное чувство, которое она тогда не могла выразить. С одной стороны, ей было жаль Каренину, с другой… А что с другой, она поняла только сейчас, когда Павел разложил все по полочкам. Ведь и правда получается, Анна Аркадьевна была довольно эгоистичной особой…

– Вы, Анна Викторовна, прочитайте, там многое для себя можно почерпнуть…

– А что там Анна может для себя почерпнуть? Как от мужа к любовнику бегать как некоторые? Так она, слава Богу, по любви замуж вышла, и муж у нее хоть и старше намного, но не сухарь какой-то, а мужчина, который умеет показать свои чувства. Анна, не трать время на эти бредни, почитай лучше что-нибудь другое.

Анна хотела спросить у Павла про книгу, которую видела на столике в библиотеке, но не решилась это сделать в присутствии графини. Вдруг Павлу будет неловко перед графиней, что он читает женские романы. Лучше она спросит у него как-нибудь потом, когда они будут одни.

Она посчитала, что было уже подходящее время удалиться и оставить Павла с графиней наедине, ведь у него за весь день так и не было такой возможности.

– Павел Александрович, Наталья Николаевна, спасибо за чудесный вечер. Но, кажется, я немного устала. Вы меня извините, если я поднимусь к себе?

– Да, Аня, и тебе спасибо, что разделила нашу компанию. Это был необыкновенно приятный вечер, у меня в доме очень редко бывают такие.

– Анна Викторовна, благодаря Вам мы сегодня насладились музыкой, ведь для меня одной князь редко соглашается играть и петь, – выдала Ливена графиня. – Надеюсь, пока Вы здесь, он еще не раз развлечет нас своей игрой.

– Непременно, Наталья Николаевна. Обещаю подумать, что еще исполнить для таких прекрасных дам как Вы с Анной. Анна Викторовна, спокойной ночи и прекрасных сновидений, – князь поцеловал Анне руку, но не ладонь.

Когда Анна вышла, Ливен улыбнулся: «Решила оставить нас с Вами тет-а-тет. А сама пошла мужу про нас писать». Затем позвонил в колокольчик, дворецкий не заставил себя ждать.

– Слушаю, Ваше Сиятельство.

– Скажи Марфе, пусть поднимется помочь Ее Милости, а затем Ее Сиятельству.

– Как прикажете, – поклонился дворецкий.

– Графиня, благодарю Вас, что приехали.

– Князь, да за что же благодарить? Мне и самой было интересно познакомиться.

– Ну и каково Ваше впечатление?

– Вам очень повезло, добрая, светлая девочка. Неискушенная, светом не испорченная. Когда я ей про Вас рассказывала, так пару раз покраснела.

– Могу представить, что Вы ей там про меня наговорили, – усмехнулся князь.

– Да ничего такого, от чего другие бы засмущались. Ей привыкать надо. Она ведь в Петербурге о Вас все равно узнает. Какие-нибудь сплетни.

– Да какие сплетни? Наталья Николаевна, мы с Вами вместе около полутора лет, все уже давно потеряли интерес к моим прошлым… ммм увлечениям…

– Ну дай-то Бог, – улыбнулась графиня. – Но, например, про княжну все же могут рассказать… как Вы за ней бегали.

– Да, про эту могут, – скривился Его Сиятельство. – Ну, положим, бегал я не за ней, а от нее… Да и бегала она, собственно говоря, не за мной, а за моим именем и титулом… Сначала пустятся во все тяжкие в конюшне, а потом спохватятся, что жеребец-то не только удовольствие может приносить, но и последствия… и решат, что своими прелестями могут любого светского волокиту прельстить… и что он на них бросится, ничего не замечая… да еще и жеребеночку будет рад… Хотя чего я тут разглагольствую, мамаша-то её, княгиня, тоже целомудрием никогда не отличалась, любовников как перчатки меняет, у князя рога давно в двери не проходят… Жаль, что у него на рогах деньги не растут, мужа ведь для доченьки покупать пришлось… Мда, не хотел бы я, чтоб Анна подобные истории слышала…

– Вот и я о том же…

– Хорошо, что про нас с Вами рассказывать нечего. Все настолько… тривиально, что и сплетничать не о чем… Разве что Вы замужем за графом Потоцким были, когда я знакомство с ним водил? Так это сколько лет назад было, да и кто в свете друг друга не знает? А больше мне ничего на ум и не приходит.

– А Анна счастлива в браке? Действительно по любви вышла, ведь, как Вы и сказали, Ваш племянник ее намного старше?

– По любви, тут даже и сомнений быть не может. Любит его безмерно, и он ее тоже. Пара голубков, смотришь на них, и сердце радуется. Как бы Дмитрий за них порадовался, если бы дожил, – вздохнул Ливен.

– А племянник Ваш правда на Дмитрия Александровича очень похож?

– Копия просто, даже жесты его, например, левую манжету теребит, когда волнуется… Я когда его впервые в Петербурге увидел, просто обомлел – Дмитрий тридцать лет назад, каким я его тогда помнил… Да Вы, графиня, и сами увидите потом.

– Князь, когда же Вы нас представите?

– При первой же возможности, Наталья Николаевна, как только они будут в столице… Надеюсь увидеть Вас завтра за обедом, с утра я буду во дворце. Bonsoir, cherie, – князь поцеловал графине руку и направился в кабинет, где его все еще ждали бумаги.

Комментарий к Часть 7

* Один из многочисленных вариантов либретто “Летучей мыши” Штрауса Советских времен, так что, если следовать историческим реалиям, князь исполнять его не мог. Но очень хотелось, чтоб он исполнил именно его для Анны… и для нас.

========== Часть 8 ==========

Анна проснулась рано, выбрала простое утреннее платье, заколола волосы гребнем с опалом и решила до чая прогуляться в саду. Ноги сами собой привели ее к скамье под деревом. На ней сидел Павел, задумчивый и печальный. Рядом с ним на скамейке лежали пять крупных роз розово-персикового цвета. Увидев ее, Павел вытер платком часть скамьи, влажную от росы.

– Аня, доброе утро! Я смотрю, ты сегодня ранняя птичка. А я срезал розы для тебя.

– Для меня? – удивилась Анна. Она скорее бы подумала, что розы предназначались графине.

– Да, для тебя. Из тех, что есть в моем саду, это самые любимые… Мне нравится цвет, как мне кажется, в нем сочетаются нежность и яркость и сила жизни… – эти розы почему-то напомнили ему Анну – какой она была накануне в платье персикового цвета, в ее внешности были нежность, юношеская неискушенность и радость жизни – в отличии от графини, которая выглядела как красивая опытная женщина, знавшая себе цену… – Аромат у них очень приятный, и стоят они долго…

– Спасибо…

– Садись, что же ты стоишь?

Анна села, Павел тут же взял ее руку в свою, не спрашивая, можно ли.

– Это Ваша с Лизой скамья?

– Нет. Теперь это будет наша с тобой скамья. При Лизе ее не было. Ее поставили потом. После… Сначала я тут просто сидел под деревом. Подолгу. Один… А потом приказал поставить скамью… Ну и с того времени на этой скамье и сижу. Бывает, вспоминаю Лизу. Она же здесь жила, любила этот сад… Хотя, конечно, тогда он был другим…

– Поэтому Вы… ты такой грустный?

– Грустный? Возможно… Просто я все еще под впечатлением, что ты увидела Лизу… незадолго до смерти…

– Павел, ты веришь, что я вижу духов? – Анна задала очень важный для нее вопрос.

– Аня, ты не знала Дмитрия и Лизы и не могла придумать то, что рассказала мне, да еще с подробностями, следовательно, ты это видела. Я не могу отрицать очевидного, хотя и непонятного для меня…

– А Яков как-то сказал, что это все мистификация, цепь совпадений… – вздохнула Анна и решила рассказать Павлу про ссору со Штольманом.

– Аня, здесь дело не столько в его вере или неверии в твое духовидение, сколько в доверии в целом. Что когда, как я понимаю, он уже был неравнодушен к тебе – иначе бы он не реагировал так бурно, он вообразил, что такой светлый и искренний человек, пусть и с какими-то особенностями, которых он не был готов понять и принять, его обманывал… Аня, это боль, это разочарование, и от этого отрицание всего, что с этим связано… Я тоже материалист, и мне трудно осознать, что подобное бывает, но если этому нет логического объяснения, это не значит, что его не существует… Ты видела Дмитрия и Лизу, я точно это знаю… А как назвать это – вещим сном, духовидением или как-то иначе, не суть важно. Важно то, что я знаю, что это не игра больного воображения, не безудержная фантазия и тем более не подлый розыгрыш с целью поиграть на моих чувствах… Ты всколыхнула мои чувства… очень сильно… но ты не играла на них…

– Павел, я… не хотела, чтоб тебе было больно… в любом случае…

– Знаю… иначе бы ты не была по отношению ко мне так… участлива… – Павел поцеловал ладонь Анны. – Я действительно очень нуждался в твоем утешении… Ведь твое видение было про один из последних дней Лизы… Это тяжело переживать снова… Как, конечно, и многое другое… Знаешь, я ведь даже на кладбище очень редко хожу, так как не могу там… Хоть и есть возможность… Даже специально туда ездить не надо, я ведь в Гатчине бываю по службе.

– В Гатчине?

– Да, в Императорском дворце. Не так далеко от него имение, которое раньше было Дмитрия, а теперь Саши. Отсюда оно верстах в тридцати пяти. Лиза там похоронена.

– Ее похоронили не здесь, где она умерла? – удивилась Анна.

– Было бы странно, если бы ее похоронили в усадьбе родственника мужа, если имение самого мужа было довольно близко. Дмитрий все же хотел соблюсти приличия. Княгиня Ливен, супруга Дмитрия Александровича, должна покоиться на его земле.

– И отпевание было там же?

– Да, в местной церкви. Я стоял у ее гроба и даже не смел плакать. И на кладбище тоже. А то бы это выглядело… подозрительно… что деверь так сильно горюет по невестке…

– Павел, это так ужасно… так жестоко и несправедливо… – Анна крепче сжала руку Павла.

– Я даже на поминки не остался. Зачем мне этот фарс? Поехал обратно в Царское Село. Заказал в церкви службу по Лизе и направился домой, в усадьбу. Там был только Демьян. При нем-то мне было не стыдно и разреветься, и напиться с горя… – Ливен сам не знал, почему его потянуло на подобную откровенность.

– А другие слуги?

– Их рассчитали сразу же после смерти Ее Сиятельства. Да и слуг было не так много – две горничные, одна из которых ухаживала за Лизой, Сашина няня, лакей, повар, садовник и работник на конюшне. Им всем предложили пойти в услужение к одному крупному помещику в его новое имение в Астраханской губернии и очень хорошую компенсацию за переезд… Это был мой знакомый, я договорился с ним об этом заранее.

– Зачем всем надо было давать расчет да еще и перевозить за тридевять земель?

– Что ж, скажу тебе, раз у нас зашел такой разговор. Потому что Ее Сиятельство они знали как мою жену, жену князя Павла Александровича Ливена… Дмитрий приезжал в усадьбу как мой брат, а не как ее супруг.

– Павел, как такое возможно?? Как подобное вообще можно было устроить?? – Анна была ошеломлена.

– Поверь на слово, это было возможно. Мы жили очень уединенно, никого не приглашали. Кроме Дмитрия к нам не приезжал никто. Разве что доктор. Но он был доктором Дмитрия и никогда бы нас не выдал. Слуг из местных не было вообще, их всех привезли издалека, из разных мест, людей одиноких и не болтливых. Елизавета Алексеевна, княгиня Ливен, для них, естественно, была моей супругой. Из слуг кроме Демьяна никто не знал, кто мне была Лиза на самом деле.

– И про Сашу он знает?

– Доподлинно не знает. Но догадывается. С чего бы мне было жить с беременной женщиной, если она носила под сердцем не моего ребенка?

– А как же Сашу окрестили?

– Саша родился в Петербурге, мы перевезли туда Лизу примерно за месяц до того, как он появился на свет. Я присутствовал при рождении Саши и взял его на руки сразу после Дмитрия. Саша там же в столице и был крещен, как и положено – как сын князя Дмитрия Александровича Ливена, своего официального отца. А я стал его крестным.

– Как же тебе тогда должно было быть обидно… и больно… – посочувствовала Анна Павлу.

– Аня, мне не на что жаловаться. Я с самого начала знал, что так будет. Таков был уговор, и я сам на это согласился. Что если от наших с Лизой отношений будет ребенок, то его отцом будет считаться Дмитрий. Дмитрий был Саше прекрасным отцом, каким я из-за своей службы никогда бы ему не стал. Кроме того, Дмитрий вырастил Сашу хотя бы до восемнадцати лет, а со мной в любой момент могло случиться что угодно…

– На твоей службе?

– Да.

– Что же это за служба?

– Ты же знаешь, сейчас я – заместитель начальника охраны Императора.

– Но это не только… непосредственная охрана Государя?

– Не только.

– А что еще?

– Это не моя тайна.

– У тебя такая… опасная служба?

– Аня, эта служба не опасней любой другой. Просто на ней может случиться всякое.

– И когда она началась?

– После смерти Лизы. Когда мне стало все равно, что со мной будет…

Анна посмотрела прямо в грустные бирюзовые глаза:

– Павел, мне не все равно…

– Анюшка, я знаю… – не отрывая взгляда, сказал Павел.

Эти короткие фразы были больше, чем просто слова.

– Павел, а ты был на войне?

– Аня, я – военный, офицер, конечно, я там был.

– На русско-турецкой?

– Да, на ней. Для другой я был еще слишком юн.

– Страшно?

– Да, страшно, – не стал скрывать он.

– Ты… был ранен?

– Был.

– Сильно?

– Главное, что не убит… – Ливен не хотел говорить ни о войне, ни об ее ужасах, ни о боли – ни о душевной, ни о физической, через которую ему пришлось пройти… Незачем его девочке знать подобные вещи… – Аня, пойдем в дом выпьем чаю, – предложил он. – А потом я поеду во дворец, вернусь скорее всего около полудня.

Павел подал Анне руку, помогая встать, а затем она взяла его под руку.

Дворецкий будто все время стоял у двери, поджидая Его Сиятельство и его гостью.

– Матвей, найди вазу для роз и подай нам с Анной Викторовной чай. Поставь мейсен, мой любимый, для нас обоих, – распорядился князь.

Анне показалось, что Матвей на долю секунды как-то странно посмотрел на Его Сиятельство. Но тут же принес посуду из фарфора такой невиданной красоты и хрупкости, что было боязно даже брать в руки. На чашке был кусочек сада с одним и тем же раскидистым деревом в разные времена года, одно время года плавно перетекало в другое. Лето – где дерево было зеленое с плодами, осень – где у дерева были разноцветные листья, урожай, по-видимому, уже собрали, и зима – где у дерева были голые ветки с парой одиноких листочков. На чашке не было весны. Картинка с весной оказалась на блюдце – там дерево было все покрыто нежно-розовым цветом.

– Аня, это мейсенский фарфор, маленький сервиз на две персоны Jahreszeiten. Это очень ценный и дорогой для меня подарок. Это подарок Лизы. Я получил его… уже после того, как она умерла… Я понял значение этого подарка только после того, что случилось в комнатах Лизы, когда ты спросила, хотела бы Лиза, чтоб я страдал, а я ответил, что она хотела, чтоб я был счастлив… Неужели человек может из-за скорби быть слепым целых семнадцать лет? Лиза в тайне заказала этот сервиз на две персоны, заранее зная, что вместе с ней я уже из него чай пить не буду. Что я буду пить чай из него с кем-то другим… или, как думала Лиза, с другой… Но все эти годы я пил чай из этого сервиза один… Второй комплект поставили на стол впервые – для тебя…

Анна поняла, сколько для Павла значил этот жест – поставить для нее сервиз, который был подарком его любимой женщины да еще и последним, посмертным подарком.

– Павел, это чудесный подарок, он несомненно был выбран с любовью. Такого красивого фарфора я не видела никогда в жизни… Спасибо тебе, что ты… счел меня достойной… этого сервиза…

– Нашел тебя достойной? – недоуменно посмотрел на нее Павел. – Думаю, ты – тот человек… с кем Лиза хотела бы, чтоб я чаевничал вместе… человек, который мне… близок и дорог…

– Для меня очень важно, что ты сейчас сказал, – призналась Анна. – Павел, значит, ты вернешься около полудня? – уточнила она.

– Где-то так.

– Я, наверное, буду в саду. На нашей скамье или у пруда. Только я не буду знать время, у меня с собой нет часов.

– Я могу найти тебя сам или попросить Матвея найти тебя. Или, если хочешь, я могу дать тебе мои часы.

– Твои часы? А как ты сам?

Ливен засмеялся:

– Аня, ну что ты право, не одни же часы у Его Сиятельства. Сейчас принесу тебе.

Павел вернулся с карманными часами, они были не золотыми, как те, что она видела у него в Затонске, а серебряными с золотым рисуном, но видно, что тоже дорогими:

– Можешь держать их у себя все время, пока ты гостишь здесь. Мне они не нужны. Ну все, Аня, мне уже нужно ехать.

– Ой, я не отдала тебе письмо для Якова. Ты подождешь минуту?

– Если только минуту, – улыбнулся Ливен. – Аня, конечно, подожду.

Анна сбегала за письмом.

– Вот, – она отдала Павлу письмо в том конверте с вензелями, который он дал ей накануне.

– Увидимся позже, – Павел поцеловал Анне ладонь.

Павел уехал, Анна подумывала, чем бы заняться, и в это время спустилась графиня. Выглядела она бесподобно – красивое платье, вроде бы простого кроя, но очень элегантное, очень приятного василькового цвета, волосы в прическу явно уложены не ей самой, а Марфой. Наверное, она так старалась для князя… Или она всегда такая – как с картинки? Она ведь не она, Анна, которая не привыкла, чтоб ей так прислуживали… Да и на мужчину ей производить впечатление не нужно – Яков видел ее всякой, в том числе и не в самом лучшем виде – и когда она болела, и когда как-то в полубессознательном состоянии пришла в обносках в участок к Штольману… Она была уверена, что от того, что ей прическу не делает постоянно куафер или камеристка, а ее наряды не все последнего сезона, для Якова она менее… желанной не станет… А вот графине, похоже, нужно было поддерживать интерес князя к себе… Она же сама говорила, что не надеется быть с ним до скончания века…