Текст книги "Связанные садом (СИ)"

Автор книги: Марина Леманн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Князь промолчал.

– Он похож на Вас, Дмитрий Александрович. Он – Ваш сын, ведь так? Сын от той женщины, что Вы любили?

Его Сиятельство не знал, что сказать.

– Так он – Ваш сын?

– Да, он – мой сын, – наконец признался князь. – Но, как Вы и сами понимаете, он не знает об этом.

– Теперь у Вас есть законный наследник, которого Вы так хотели… Но пообещайте мне, что когда-нибудь расскажете Якову, что Вы – его отец. И позаботитесь о нем – так, как сможете, как подскажет Вам совесть. Дайте мне слово.

– Хорошо, Елизавета Алексеевна. Я обещаю.

Как только князь вышел, Лиза закашлялась. Пошарила на кровати вокруг себя и, не найдя платка, вытерла рот рукавом. Посмотрела на запачканный левый рукав сорочки с вышивкой из листиков и заплакала…

Видение пропало – исчезла умиравшая Лиза, и исчезла кровать на которой она лежала. На ее месте у стены был массивный шкаф.

Анна подумала, каким добрым, сердечным человеком была Лиза. В свои последние дни она переживала еще и о судьбе человека, так недолго вошедшего в ее жизнь. По-видимому, она давно стала подозревать, что Яков – сын ее мужа. Возможно, с того времени, когда она сама стала матерью, когда родился ее сын, естественно, больше походивший на своего родного отца Павла, чем на ее законного супруга… И она хотела знать правду о Якове, но не за тем, чтоб высказать недовольство супругу насчет того, что он поступил чудовищно – «свел» ее со своим сыном… А затем, чтоб вытянуть из него обещание принять какое-то участие в жизни своего незаконного отпрыска…

Вдруг Анна почувствовала себя очень слабой. Ей захотелось присесть и немного отдохнуть. Да, так она и сделает. Сядет в кресло, посидит несколько минут, а затем пойдет наверх в свою спальню…

========== Часть 3 ==========

Анна услышала сквозь дрему какие-то голоса.

– Ваше Сиятельство, Ее Милость пропала.

– Как пропала?

– Так не знаем. В спальне ее не было. Мы уже весь дом обыскали и сад… Нет ее нигде, и никто ее не видел.

– Да я с вас всех шкуру спущу! Человек ведь не иголка, не мог исчезнуть! Вы точно весь дом обыскали?

– А как же! Все комнаты… И остальное… Нет ее…

– Я сам все осмотрю! Иди уж! Не путайся под ногами!

Через секунду грозный голос из коридора прозвучал у нее над головой:

– Анна, так вот ты где!

Она открыла глаза. Рядом стоял Павел и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Как ты посмела сюда зайти? Сюда никому входить не положено! Никому! И ты не исключение!

Анна недоуменно посмотрела – спросонья она не поняла, почему так зол Павел.

– Как ты сюда попала? Здесь всегда заперто! Где ты взяла ключ?

– Ключ? Какой ключ?

– Тот, которым ты открыла дверь! Где ты его взяла? У меня в комнате?

– Я не понимаю, о чем Вы.

– Я спросил, как ты попала в запертую комнату!

– Меня сюда привел дух…

– Дух, значит, привел?? И ключ из моего стола тоже он стащил? Ты бы хоть что-нибудь более правдоподобное придумала!

Только теперь Анна поняла, в чем ее обвинял Павел. В том, что она рылась у него в столе, нашла там ключ и отперла эту комнату.

– Дядя Павел, я этого не делала!

– Ваше Сиятельство!! – еще больше повысил голос князь.

– Ваше Сиятельство, я этого не делала! Это дух!

– Дух?? Ты издеваешься надо мной??

У Анны от обиды выступили слезы.

– Я над Вами не издеваюсь… Ночью мне показалось, что я слышала шаги в коридоре. Я выглянула и увидела фигуру высокого мужчины. Он был похож на Якова, только старше. Это был Дмитрий Александрович. Я пошла за ним. Он привел меня сюда. Здесь не было заперто. Он сюда зашел, а я за ним. Он приходил к Лизе. В один из последних ее дней. Это она пригласила его. Она просила его позаботиться о Сашеньке. Он пообещал ей это, – про то, что Дмитрий дал слово Лизе позаботиться и о Якове, она говорить не стала.

– Тебя действительно сюда привел Дмитрий? И ты видела все, о чем мне сказала? – гнев в голосе князя сменился волнением.

Анна кивнула, глотая слезы.

– Я бы не стала Вас обманывать… Лиза, она была так слаба… тяжело дышала. Но все же говорила… для нее это было важно… А когда Дмитрий Александрович ушел, она закашлялась и, не найдя платка, вытерла губы левым рукавом рубашки. На рубашке были вышиты листики… Лиза посмотрела на кровь… и заплакала…

Павел понял, что Анна не могла такого придумать, она действительно видела дух Лизы. Его Лизы. Он на мгновение закрыл глаза. И попытался прийти в себя.

– Аня, она ведь тогда извинялась из-за той рубашки, что запачкала ее… Это была такая безделица… А она переживала…

Он хорошо помнил эту сцену за несколько дней до смерти Лизы. Она была еще более душещипательной, поскольку человек на пороге смерти переживал о какой-то испорченной вещи так, будто собирался еще носить ее и носить… годами, пока она совсем не износится… А не в последний раз… Его сердце разрывалось…

Еще ему было очень стыдно. Он обидел Анну, накричал на нее, обвинил Бог знает в чем… Он присел перед Анной на колени, взял ее руки в свои и стал целовать их:

– Анечка, прости меня… Прости дурака… Простишь, девочка моя?

Анна видела, какое сильное впечатление на Павла произвело то, что она увидела дух его любимой женщины. Как это его взволновало, потрясло, можно сказать, пронзило в самое сердце. О какой обиде теперь могла идти речь? Это он теперь нуждался в утешении, а не она.

Она высвободила одну руку и погладила князя по голове.

– Ваше Сиятельство, Павел Александрович…

Павел посмотрел на нее своими зелено-голубыми глазами, полными боли и грусти:

– Павел, просто Павел…

Она провела по его волосам еще раз. Затем еще. И еще. Он смотрел на нее так, будто… безмолвно молил ее о чем-то.

– Павел. Павлуша…

Что на нее нашло, что она назвала Павла ласковым именем, она не могла объяснить. Просто почувствовала, что так нужно. Ему нужно.

Когда Анна ласково назвала его, с той интонацией, как называла его Лиза, ему на мгновение показалось, что он сошел с ума. Этого не могло быть. Но это было.

Он уткнулся лицом в колени Анне, а она продолжила гладить его по голове… Ему казалось, что с каждой невинной лаской она отдавала ему частичку своей души… Что между ними образовалась какая-то особая связь… Подобное он чувствовал в Затонске, когда держал ее руку в своих руках, смотрел ей в глаза… и хотел поделиться с ней частью своей души… дать ей понять, что она всегда может рассчитывать на него, когда он будет нужен ей… чтоб поддержать ее, утешить… Теперь же он чувствовал, что это он нуждался в ее поддержке, в ее утешении… в ее нежности… в ее ласке… в ней… как в воздухе, без которого невозможно дышать… И боялся, что она могла воспринять это по-другому…

Через какое-то время он поднял голову и посмотрел на Анну влажными глазами.

– Анюшка, не осуждай меня, что я позволил этому случиться… У меня не было подобного почти двадцать лет… Чтоб по отношению ко мне проявили нежность просто потому, что хотели утешить… Не желали меня как мужчину… А жалели и сочувствовали как человеку…

Ливен встал на ноги.

– Аня, извини, что я был зол на тебя. Ты поймешь почему… Видимо, я сам случайно не запер дверь… Но если бы даже комната не была заперта, сюда все равно никто бы не посмел зайти. Это запрещено. Сюда могу входить только я. И Демьян, когда нужно убрать. Больше здесь не бывает никто, даже Саша. Он был здесь, только когда я его маленького на руках приносил сюда, и все. Это… только мое… мое прошлое… Иди за мной…

Он распахнул дверь, которая вела в другую комнату. Затем раздвинул плотные шторы, которые до этого погружали комнату во мрак. Свет упал на портрет на стене. На нем была красивая белокурая барышня с голубыми глазами. На губах была чуть грустная улыбка. Барышня была одета в белое бальное платье, скорее всего, платье дебютантки. От нее как бы исходило сияние…

– И такой ангел был не нужен Дмитрию Александровичу? – только и смогла вымолвить Анна.

– Нет, не нужен… Лиза была моим ангелом… И слишком рано ушла на небеса… слишком рано…

Под портретом стояла та самая кровать, на которой в видении Анны лежала умиравшая Лиза. Анна вопросительно посмотрела на Павла.

– Ты правильно увидела кровать в будуаре, она стояла там какое-то время по желанию Лизы. Ей там было уютнее. Туда и приходил Дмитрий. Кровать перенесли обратно в спальню за два дня до… Лиза хотела быть подальше ото всех. Кроме меня. Я сидел у ее кровати все время… выходил только по надобности… И еще, когда она попросила сыграть для нее ее любимую «Лунную сонату» – в последний раз… С того дня я ее не играл ни для кого кроме себя самого. Сыграл только недавно – для вас с Яковом… Лиза никого не хотела видеть кроме меня. А я видел, как она угасала на моих глазах… Я держал Лизу за руку до ее последнего вздоха. Затем закрыл ей глаза и поцеловал – в последний раз. С этим поцелуем из меня словно вытекла часть жизни. Не из князя Ливена, не из офицера, из меня самого… Я не знаю, сколько я тогда просидел в каком-то трансе… Потом пошел к Дмитрию и сказал, что его жена умерла. А он сказал, что это для меня она была женой, а для него она была княгиней Ливен… Не могу сосчитать, сколько раз я видел во сне те последние мгновения с ней… Сколько раз просыпался от кошмара, что она умирала на моих глазах снова и снова…

– Как же давно Вы живете с этой болью…

– Семнадцать лет, – отвел в сторону взгляд князь.

Анна взяла его за руку, провела в будуар и посадила рядом с собой на диван.

– Вам нужно это отпустить…

– Не могу…

Она положила руку ему на предплечье и стала тихонько гладить его.

– Павлуша… Ты должен… Подумай, разве Лиза бы хотела, чтоб ты так страдал…

Таких слов ему не говорил никто, даже Дмитрий, который сочувствовал его утрате. Боль, которая разрывала его сердце каждый раз, когда он заходил в эти комнаты, стала постепенно отступать – с каждым касанием нежных пальцев…

– Анюшка, похоже, только ты понимаешь, что у меня на сердце… Спасибо тебе. За все, – он поцеловал Анне ладонь.

– Павел Александрович…

– Павел, для тебя Павел… Когда мы одни, только Павел… Или как сама захочешь называть меня… Но не Павел Александрович и не дядя Павел…

– Павел…

– Да, Павел, именно так… Только, прошу, постарайся не обращаться ко мне так на людях. По крайней мере пока. Хорошо?

– Хорошо.

– Вот и славно. А теперь иди переоденься и приходи в столовую, я еще не завтракал, да и ты тоже. После полудня приедет графиня. Ну беги же, девочка моя.

Девочка моя… Его девочка. Его Анна. Его… Ему было почти пятьдесят, но он не понимал, что с ним происходит… Он хотел, чтоб Анна была в его жизни. Он больше не представлял своей жизни без нее… Он отчаянно нуждался в близости с ней… но не той, что бывает между мужчиной и женщиной… совсем не той… Как к женщине он не испытывал к Анне ничего. Совершенно ничего. Ее нежные, ласковые прикосновения никак не будоражили его, не вызывали в нем плотских желаний. Они умиротворяли его, приносили покой и затягивали раны на его сердце, которое до сих пор, казалось, было разорвано в клочья… Она была ЕГО Анной, но он не ревновал ее к Якову. Наоборот, он хотел, чтоб она была с ним счастлива, чтоб Яков дал ей все, что мог, и как жене, и как женщине. Но чувствовал, что если Яков ее обидит, то он не посмотрит на то, что он его племянник. Его Анну не смел обижать никто, ни Яков… ни уж тем более он сам…

========== Часть 4 ==========

Анна поднялась к себе в комнату. Надела лучшее из утренних платьев и сама сделала себе прическу, хотя для этого у нее сейчас была Марфа.

Павел сказал, что по отношению к нему много лет не проявили нежности, чтоб просто утешить… не желали как мужчину, а жалели и сочувствовали как человеку… Как точно он сказал… Павел был красив и лицом, и фигурой, но она ни в коей мере не желала его как мужчину. Единственным мужчиной для нее был и всегда будет только Яков. Павла ей хотелось именно жалеть и сочувствовать ему. И хоть немного облегчить ту боль, которая была в нем долгие семнадцать лет…

Семнадцать лет, за которые он, похоже, не имел возможности даже по-настоящему выплакать свое горе, поговорить по душам о своей утрате, а так и держал все в себе. Кому можно было рассказать такое да еще ожидать понимания и сочувствия? Он сожительствовал с женой брата и прижил с ней бастарда. Любовница умерла, ее супруг забрал байстрюка и сделал его своим законным наследником… Ведь именно так люди бы все и восприняли. Кому тут было сочувствовать? Явно не Павлу, а обманутому мужу, который несмотря ни на что повел себя благородно. А что муж не любил свою жену, что она ему и вовсе была не нужна, это уже дело десятое… Кто поймет, что это Павел был настоящим мужем Лизы, что безумно любил ее и их сына, которого у него забрали… Забрал брат, которому был нужен законный наследник, а не его мать, которая для него была лишь княгиней, женщиной носившей его титул и имя, и более никем… Не единственной любимой женщиной как для Павла, по которой он убивался вот уже сколько лет…

Бедный Павел. Бедный ее Павел. Ее Павел… ЕЕ Павел? Да, ее Павел. Только так, а не иначе. Не князь, не Его Сиятельство, не Павел Александрович, не дядя Павел, а Павел, ее Павел. Павел больше не был для нее просто знакомым или родственником мужа. Он стал для нее близким человеком, близким и дорогим, и отрицать это было бессмысленно. Он был нужен ей, как и она была нужна ему. Она чувствовала, что всегда могла рассчитывать на его понимание и сочувствие, как и он на ее, что он всегда поддержит и никогда не осудит… Что если б он был рядом, когда они с Яковом поссорились, именно к нему она бы пошла, чтоб рассказать о случившемся, спросить совета… и почувствовать душевное тепло, которое он бы ей дал, держа ее руку в своей… как тогда на скамье у их дома в Затонске…

За завтраком, где им прислуживал Матвей, они обменялись всего парой фраз. Анна сказала, что накануне она собиралась начать писать письмо мужу, но так и не сподобилась. А князь, что отправил племяннику телеграмму из Петербурга, что они добрались до усадьбы благополучно. Ливен спросил ее, понравилась ли ей усадьба – она сказала, что дом великолепен, вид на пруд очень живописен, а вот сад она еще осмотреть не успела. И тогда после завтрака Его Сиятельство пригласил гостью прогуляться в сад, чтоб показать ей наиболее красивые места, где она могла бы потом отдыхать, например, читая книгу.

Они вышли из дома, но Павел не обращал внимания на то, что было вокруг, он провел ее мимо красивых цветочных клумб, мимо кустов, подстриженных в форме разных фигур, мимо фонтана… и увлек в куда-то в глубину сада, где под большим раскидистыми деревом стояла скамья.

– Давай здесь присядем.

Они сели рядом, и Павел взял руку Анны в свою, таким, казалось, привычным жестом, будто делал это уже множество раз.

– Аня, нам нужно поговорить о том, что случилось… Я не думал, что это произойдет… а если и произойдет, то по крайней мере не так быстро… Не через день после того, что было в Затонске… Еще там я почувствовал… нечто необычное – когда уговаривал тебя поехать ко мне.

– Вы хотели…

– Ты, – поправил ее Ливен. – Называй меня на ты, когда мы одни… Нет больше «Вас» после всего… для меня… Надеюсь, что и для тебя тоже…

– Вы… ты хотел, чтоб я поехала к… тебе, потому что… что-то почувствовал тогда? – Анна не понимала, что хотел до этого сказать Павел.

– Я хотел, чтоб ты поехала, чтоб, если все же в Затонске будут какие-то неприятности, ты была далеко оттуда… и рядом со мной… Ну и чтоб Яков остался наедине с самим собой, если он считает, что так ему будет легче… Я очень хотел, чтоб ты поехала…

Ливена разрывали противоречия – сказать, то что он хотел, или нет? Он был зрелым мужчиной, Анна – молоденькой женщиной, можно сказать, девочкой. Сможет ли она понять его, если он сам не до конца разобрался в себе? Как сказать так, чтоб им обоим не было неловко? Чтоб не отпугнуть ее своим признанием? Может, лучше промолчать? Но что, если то, что произошло комнате у Лизы, случится еще раз? Он боялся повторения подобного, но… не исключал возможности, что так может случиться… Что если Анна… заподозрит его в чем-то… греховном? Где найти правильные слова? Господи, он как будто собирается с духом признаться в любви! Нет, признаться в любви, наверное, было бы легче… Может, все же не говорить? Но если он не скажет сейчас, то будет жалеть об этом до конца жизни, он знал это абсолютно точно…

– Аня, понимаешь, я почувствовал какую-то особую связь между нами, я не чувствовал ничего подобного никогда в жизни… Но я боялся, чтоб ты, не дай Бог, не восприняла это как что-то порочное, безнравственное… а не светлое, теплое и… абсолютно невинное… Я не хотел пугать тебя. Но сегодня… это вышло из-под контроля… В тот момент я так нуждался в тебе… в твоем участии… теплоте и нежности… И я не мог отказать себе в этом, пусть бы это и было один-единственный раз… Я осмелился положить голову тебе на колени, а ты продолжила гладить мои волосы… За эти мгновения я бы отдал все семнадцать лет своей пустой жизни, в течение которых никогда не ощущал такой заботы, поддержки, сопереживания, что ты проявила, просто касаясь своими пальцами моих волос… Аня, какая у тебя светлая душа, раз ты про других не думаешь дурно… А у меня, видимо, с темными пятнами, ведь я опасался, что ты могла посчитать, что у меня могли быть намерения воспользоваться ситуацией… Я бы не знал тогда, что бы делал…

– Воспользоваться ситуацией? Павел, ты о чем? – она, сама того не заметив, обратилась к Ливену по имени и на ты.

– О том, как мужчина может попытаться воспользоваться… добротой девушки… Но тебе такая… низость и в голову не пришла… Аня, я никогда не причиню тебе зла. Никогда. Никогда не приму твою нежность… твою ласку… как повод для чего-то… иного… И ласка с моей стороны – это тоже только теплота и нежность, ничего кроме этого, никак не завуалированное влечение – что мужчина может испытывать по отношению к женщине. Я никогда не притронусь к тебе как мужчина…

Он замолчал на мгновение, но все же решился сказать самое главное, даже если будет выглядеть… нелепым… или жалким…

– Но… мне необходимо быть с тобой рядом… хоть иногда… Не отталкивай меня, пожалуйста… – бирюзовые глаза снова смотрели на нее с мольбой, как утром. – Мне достаточно держать твою руку в своей… вот как сейчас, – он чуть сжал ладонь Анны, – чтоб чувствовать… умиротворение… покой… и подобие счастья… чего я не чувствовал с того времени… как потерял Лизу… – Павел словно проникал взглядом внутрь ее, затрагивая потаенные уголки ее души, но она не испытывала неловкости или стыда, как если бы подобным образом на нее смотрел кто-то другой. – Аня, не пойми меня превратно. Это не романтические чувства или любовь мужчины к женщине, определенно не это, ведь я знаю, что это такое. К тебе у меня совсем другое чувство, но я не могу даже себе объяснить какое…

Вот, кажется, он сказал все, что хотел… Все получилось сумбурно, скомкано, нескладно, так, что, наверное, истолковать это можно было как угодно… Только бы Анна не посчитала его сумасшедшим, а то и вовсе подонком, который пытался заговорить барышню, чтоб скрыть свои грязные намерения… Но ничего уже не изменить… Стоит лишь надеяться на чудо… Он был слишком взволнован, чтоб далее удерживать взгляд и отвел его в сторону.

Анна призадумалась – задуматься действительно было о чем, а затем позвала его:

– Павел…

– Да, моя девочка?

Она посмотрела прямо в глаза Павла, говорившие больше, чем все слова, которые он только что произнес.

– Такое чувство, что это родство, только не кровное, не физическое, а душевное? Когда ты нашел родного человека и он стал как бы частью тебя, твоей души… и тебе с ним хорошо? И ты хочешь показать ему своей теплотой и нежностью, как он много для тебя значит, как тебе дорог, и пытаешься помочь ему преодолеть… тяжелые моменты? Что ты его понимаешь, чувствуешь и… надеешься, что он чувствует то же самое?.. – Анна ощутила, как от волнения Павел еще больше сжал ее руку. Ей не хотелось выдернуть ее, наоборот, ей хотелось, чтоб он так и держал ее. Потому что… им обоим в этот момент это было необходимо. – Но это не единение с любимым человеком, когда вы с ним одно целое… как бывает между мужем и женой… Это совершенно другое…

– Да, пожалуй, душевное родство – это именно то, что я чувствую по отношению к тебе. Как точно ты это выразила… – на сердце у Павла отлегло, а душа – ликовала? Что Анна поняла все так, как это чувствовал он сам. Только сейчас он заметил, как крепко сжал руку Анны – хоть бы не сделал ей больно, он раскрыл свою руку и поцеловал ей ладонь. – А я в свои почти пятьдесят не мог найти для этого подходящих слов…

– Зачем Вы… ты говоришь про свой возраст? Хочешь, чтоб я чувствовала себя маленькой девочкой?

– Ты всегда будешь моей девочкой, маленькой, большой, но моей… Якова и моей… и ничьей больше…

– Он будет ревновать? – забеспокоилась Анна.

– Конечно, будет. Это же Яков, – чуть улыбнулся Павел. – Но не потому, что подумает о чем-то непристойном между нами, а так как не захочет тебя ни с кем делить…

– Павлуша, он… поймет? – волнуясь, она и не обратила внимания, как назвала Павла

– Вряд ли, если ты назовешь меня Павлушей при нем, – засмеялся Ливен. – Павла он еще стерпит. Но не Павлушу.

Анна зарделась, Павел был Павлушей в тот момент, когда… он в этом нуждался… Но как ее угораздило так назвать его в обычном разговоре?

– Извините… Извини, если это показалось тебе… неподобающим или неуважительным…

– Анюшка, в этом нет ничего неподобающего. Мне приятно, очень приятно. Неимоверно приятно. Это согревает мне сердце. Так меня называли всего два человека в моей жизни, два самых близких – Дмитрий, когда я был ребенком, и очень редко, когда я был уже взрослым, и Лиза… Нет, я приврал немного, Саша еще пытался меня так называть, когда как-то услышал, что меня так звал Дмитрий, – на губах Ливена появилась теплая улыбка. – Но Дмитрий пересек это, сказал, что негоже мальчику так обращаться к взрослому мужчине… Что касается Якова, он должен понять. Анечка, мне придется ему все объяснить. Когда-нибудь. Когда я сам все же больше разберусь в себе. Я не хочу потерять ни тебя, ни его… Это было бы для меня настоящим ударом, подобным потере Лизы… Поэтому я этого никогда не допущу. Верь мне.

– Верю, – кивнула Анна. Человек, который был ей так дорог, не мог… не смел солгать ей. По крайней мере не об этом.

– Павел, я так беспокоюсь за Якова. Как он там…

– Девочка моя, для твоей тревоги нет оснований. Есть очень, очень малая вероятность того, что может произойти что-то неприятное, что еще больше осложнит жизнь Якова и твою. Я… я сделал все, что, как мне кажется, в моих силах, чтоб этого не случилось…

– Это не только… ужин в ресторане, чтоб все видели, что Его Сиятельство признает своего племянника? И не только семейные портреты?

– Не только. Конечно, не только… Но давай не будем об этом…

– Павел, сколько же ты на нас потратил… И в ресторане, и на снимки… и подарки привез, никого не забыл, а Якову так очень дорогие… мне даже неудобно…

– Глупенькая, на кого же мне тратить как не на вас? Конечно, я и Саше дарю что-то по возможности, просто, чтоб сделать ему приятное. Но в этом нет нужды, у него состояние в несколько раз больше моего.

– То есть он намного богаче тебя?

– Намного. Он же единственный наследник старшего из братьев, которому от нашего отца досталось больше всего, да и имение от прадеда очень внушительное…

– А ты сам?

– У меня достаточно средств, чтоб не отказывать себе в очень многих вещах. Кроме того, я не мот, не игрок, семьи как таковой, которую нужно содержать, у меня нет, поэтому мне более чем хватает. Так что если тебе будет что-то нужно, пожалуйста, не стесняйся…

– Я совсем не это имела ввиду…

– А я именно это. Я ведь знаю, что Якову гордость не позволит у меня что-то просить, а тебе – совесть…

Анна вздохнула.

– Аня, я привез тебе кое-что из Петербурга. Надеюсь, тебе это понравится. Это будет у тебя в будуаре… Мне нужно идти, я еще должен посмотреть кое-какие бумаги до приезда графини, – Павел снова поцеловал ей ладонь, выпустил ее из своей и встал со скамьи. – Если хочешь, погуляй сама. Найдешь дорогу обратно, не заблудишься?

– Думаю, что найду. Я еще чуть-чуть здесь посижу и пойду напишу несколько строк Якову. А отправлю письмо позже, после того, как познакомлюсь с графиней.

– Хочешь поделиться с Яковом впечатлениями о моей любовнице? – улыбнулся Ливен. – Что ж, это вполне… понятно… Когда будешь писать ему, не забудь и про то, что лебеди у меня все же есть, а не только утки, – посмотрел он на Анну со знакомой ей усмешкой.

Рядом с ней стоял такой привычный Павел Александрович, дядя Павел – тот, который постоянно усмехался и ухмылялся в Затонске… а не ее Павел, который своим душераздирающим взглядом молил ее о ласке и нежности… и пытался сдержать слезы, когда она гладила его по волосам чуть ранее в этот день…

========== Часть 5 ==========

Анне не терпелось узнать, что же привез ей Павел из Петербурга. Должно быть, какую-то безделицу. Она прошлась по саду, задержалась у фонтана, чтоб потянуть время, хотя ей хотелось броситься в дом.

В будуаре на столе стоял несессер. Довольно большой, кожаный, внутри отделанный атласом, с серебряными коробочками, баночками и хрустальными бутылочками – как у князя, только без вензелей. Расчески, ножницы, пилочки имели костяные ручки и были отделаны перламутром. Скорее всего, этот несессер был оттуда же, откуда был и Его Сиятельства. Несколько коробочек и баночек были пустыми, видимо, они предназначались для пудры, румян и прочих женских хитростей. В одной коробочке было мыло, такое душистое, что его не хотелось класть обратно. В одном из флакончиков были духи… Анна подумала, что князь очень хорошо разбирался в подарках дамам. Возможно, он купил когда-то этот подарок про запас, а сейчас, поскольку она оказалась в его доме без ничего, решил привезти ей его из Петербурга… Подарок был безмерно дорогим… и личным… Могла ли она принять его? Вряд ли…

Ливен постучал в косяк незакрытой двери. Анна повернула голову.

– Надеюсь, я угодил тебе, – сказал он, так и оставшись стоять в дверном проеме.

– Мне очень понравился подарок, очень… Но он слишком дорогой… он, наверное, для более… изысканной дамы… из высшего света…

– Что?? Для более изысканной дамы из высшего света? Ты… ты имеешь ввиду, что он предназначался другой даме, а я подарил его тебе?? Анна, я не дарю подобного любовницам. Меня бы никогда не посетила мысль подарить нечто подобное, например, графине. Я купил его специально для тебя вчера вечером между встречами – после встречи с Варфоломеевым и до другой, которая была через час после первой.

– Специально для меня?

– Да, специально для тебя. В нем были только футляры. Зная, что у тебя ничего с собой нет, я решил купить тебе кое-что, в чем ты нуждалась – хорошее мыло, пару баночек с кремами и духи. Да, я выбрал это на свой вкус, но ведь если б я не привез тебе это, тебе пришлось бы пользоваться тем, что есть у меня в доме, что в любом случае выбирал я сам… Как ты могла заметить, я не купил ничего… что дама предпочла бы покупать сама, чтоб подчеркнуть свою красоту… особенно, чтоб еще больше заинтересовать мужчину…

От последней фразы Анна покраснела.

– Аня, я бы мог купить такой же несессер Якову, но, думаю, он бы ему совершенно не пригодился. Точнее, не с таким количеством предметов, как у меня…

– И… ты всем этим пользуешься?

– Иногда приходится, когда нужно из подполковника Ливена быстро перевоплотиться в Его Сиятельство.

– Что это значит? – не поняла Анна.

– Например, я могу быть в поездке, могу ехать не только в карете или экипаже, но и скакать верхом. Это может быть в непогоду, в дождь, снег, ветер… Кожа на лице от этого, как ты понимаешь, лучше не становится, обветривает. Да и руки, хоть и в перчатках, грубеют. Кто знает, может, мне повезет, и после бала какая-нибудь дама разрешит мне прикоснуться к ее ручке без лайковой перчатки, а я поцарапаю ее нежную кожу своей шершавой рукой. Это было бы непростительно для князя, – усмехнулся Ливен. – Вот в ход и идут всякие средства, которыми я редко пользуюсь постоянно. Если ты подумала, что я из тех мужчин, кто наводит марафет часами, то ты ошиблась. Кстати, подобных излишеств в дамах я тоже не люблю. Естественная красота всегда лучше… нарисованной… Ведь есть вероятность того, что под краской… утром окажется совершенно не то лицо, что видел вечером… – ухмыльнулся Павел. – Слава Богу, у меня таких дам не бывает. Мои дамы красивы от природы… Аня, я зайду к тебе еще чуть позже.

Павел пришел к ней, когда она закончила очередной абзац письма Якову, в котором она описала усадьбу князя и, как он и просил, упомянула про лебедей и уток в пруду. Его Сиятельство сменил костюм на более светлый, чем был на нем с утра, и повязал другой шейный платок – серебристый с бирюзовой нитью – цвета его глаз. Утром, когда он обнаружил ее в комнате Лизы, он был в темно-сером костюме и галстуке тоном чуть светлее. А уезжал накануне в военном мундире – сменил его в Петербурге или уже в усадьбе, до того, как ему доложили, что его гостья пропала? Интересно, сколько раз за день переодевался князь? Или он приоделся сейчас специально для графини, а обычно ходил дома, как он сказал ранее, в костюмах попроще, таком, как утром?

– Аня, у меня к тебе будет просьба. Приближается время, когда приедет графиня. Я хотел бы, чтоб ты надела то платье, в котором была, когда мы делали снимки в Затонске. Оно тебе необычайно идет. И еще, чтоб Марфа уложила тебе волосы.

Ну вот… Оказывается, князя волновало не только то, как выглядел в глазах графини он сам…

– Теперь от меня ожидается, чтоб я произвела впечатление? На графиню?

– Да, я хочу этого, – признался Павел. – И поскольку вчера я запамятовал спросить тебя, что еще ты могла забыть дома, я взял на себя смелость купить для тебя еще кое-что, – он вытащил из-за спины бархатную коробку.

В коробке был набор серебряных гребней и шпилек. На каждом из предметов было раскидистое дерево, которое напомнило ей то, под которым они сидели утром. Некоторые из ажурных листиков на деревьях были позолочены, наверное, наступала осень. На каждом гребне было также и по необычному камню, переливавшемуся всеми цветами радуги.

– Это опалы, – пояснил Ливен, – но не самые редкие, какие бывают.

– Павел Александрович, Вы… не обижайтесь… Но это очень дорогой подарок… Я не могу… я уже приняла от Вас несессер…

– Павел, ты… – поправил он Анну. – Аня, несессер был, можно, сказать, не подарком, а необходимостью – в твоих обстоятельствах. Я постарался выбрать то, что ты могла бы носить каждый день с любыми нарядами, а не только с вечерними платьями, как те наборы, где гребни все были усыпаны, к примеру, бриллиантами и изумрудами. Вот те наборы были действительно дорогие. И я мог бы купить для тебя и такой. Но не стал, не потому, что не мог этого позволить, а именно по той причине, что такой подарок ты бы точно постеснялась принять. Поэтому я купил тебе самый скромный из тех, что мне приглянулись. И я действительно могу обидеться, если ты не примешь его… Я специально ездил в ювелирную мастерскую и чуть было не опоздал из-за этого на второе совещание и не получил нагоняй от Варфоломеева, так как кроме нас двоих там присутствовали и другие люди, среди них – очень важные персоны, и опаздывать было бы непростительно…