Текст книги "Отражение звезды"
Автор книги: Марина Преображенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
– Май? – Леночка машинально оперлась о его руку и подняла лицо, встретив его взгляд. – Май плохой месяц для свадеб. Будем всю жизнь маяться. Есть такая примета, – убежденно сказала она и, полная непонятного смятения, тряхнула головой. – Марк, давай потерпим до июня. Мне бы очень хотелось… найти своего отца, прежде чем уехать из страны.
– Найти отца? Как странно… Ведь до сих пор он не интересовал тебя. И потом, зачем искать человека, который даже не пошевельнул пальцем для того, чтобы принять в тебе хоть какое-нибудь участие? Ведь все решено. Ты боишься? Скажи честно, тебя что-то пугает? Или держит? Что у тебя в голове, Лена? – Он поднял ее подбородок, желая заглянуть в Леночкины глаза, но она отвела взгляд, и только лоб ее напрягся, прочертив тонкую ниточку складки между бровей. Ей нечего было ответить, она сама не знала, что дернуло ее произнести эти слова. Все равно ей придется расстаться со всем, что ей дорого в этом городе. Она уедет, даже пол не подметет. Будет гулять по бархатному песочку, пить мартини и ностальгически вздыхать.
А Андрей… Ах, да что – Андрей?! Она не нуждается больше в его внимании. Пусть будет счастлив – похоже, это ему ничего не будет стоить. Надо же, а! Каков подлец! Она с ума сходила, думала о нем, разговаривала со звездочками, искала заветную Альдемарину, бредила по ночам. Ровность и ненависть в который раз обожгли Леночкино сердце, она вцепилась в рукав Марка и, вспыхнув, вполне искренне прижалась к его плечу.
– Пойдем. Я, пожалуй, выпила бы какого-нибудь вина.
Хлопнула дверца машины, заурчал мотор, и, как на катере, рассекая лужи, они поехали в сторону центра.
До конца марта Марк неотступно следовал за Леночкой. Где-то проворачивались его дела, но, видимо, без должного руководства они стали давать сбои. Леночка не соглашалась сопровождать его в поездках. Во-первых, работа на радио занимала большую часть ее жизни. Во-вторых, решив отыскать отца, она вплотную занялась этим вопросом, восстанавливая свои старые связи, ища концы, за которые можно было бы уцепиться, разыскивая соседей, которые некогда жили в доме рядом с нею и ее матерью.
Наина Федоровна давно покинула Москву, уехав с мужем на его родину в Прибалтику. Зачем они поехали в Прибалтику, было не совсем понятно. Сколько русских людей уезжало оттуда, ища защиты в своем отечестве, Леночка знала не понаслышке. Каждый день на радио приходили письма, и после каждого из них, полного горечи, разочарования, боли, Леночка долго не могла прийти в себя. Но человеку на то и даны ноги, чтобы в отличие от дерева перемещаться по земле. Человек ищет где лучше. Леночка усмехнулась, спускаясь по лестнице бывшего своего подъезда. На мгновение она замерла перед выцветшей от времени, процарапанной на стене надписью. Что-то сжалось в ее сердце, какие-то смутные воспоминания заставили ее вздрогнуть. «Лена + Гена = ЛЮБОВЬ». Слово «Любовь» уже с трудом можно было прочитать, но в голове отчетливо всплыл образ вихрастого Генки Столярова. И тут же, немного сбоку, Леночка увидела приписку Мишки Шухаева: «Любовь до гроба – дураки оба».
Та же обычная, как во всех подъездах этого района, зеленоватая масляная краска, те же беленые потолки. Как получилось, что надписи сохранились на стене? Почему их не смыло волной времени? Почему не закрасили, не забелили? В конце концов, почему последующие поколения не внесли разнообразия в тексты?
Леночка стремглав побежала на верхний этаж и позвонила в квартиру, где некогда жил Мишка. Сердце бешено колотилось, она еле дышала и прижимала руку к груди, когда стояла возле Мишкиной двери. Вспомнит? Не вспомнит? Конечно, не вспомнит! Как же он может вспомнить ее через столько лет? Она вскинула голову, стараясь побыстрее успокоить сбившееся дыхание, глубоко вздохнула и, улыбнувшись, нажала на кнопку звонка.
Леночка наблюдала за удивленно сузившимися глазами молодого человека, который открыл дверь и стоял перед нею в темно-синем с белыми полосками через грудь спортивном костюме. Толстячок Мишка, ее тайный воздыхатель, первый противник Столярова в уличных драках.
– Привет, – произнесла она, так и не дождавшись, что он скажет первое слово.
– Здравствуйте, – проговорил он нерешительно, все еще внимательно и удивленно изучая девушку, которая стояла перед ним. – Не может быть! – Боже, какое это было удовольствие – наблюдать за его лицом. Как оно расправляется, как увеличиваются зрачки, как округляются глаза, как будто он снова становится ребенком и вся жизнь заново проходит сквозь призму его широко распахнутых глаз. – Леночка, ты ли?
– Я ли? – Несказанно обрадовавшись, она рассмеялась, готовая броситься обнимать Шухаева. Но как это будет выглядеть? Ах, если бы не эти условности, если бы не эти дурацкие правила! Счастье било в ней через край, и Шухаев, словно зараженный им, весело смеялся.
– Леночка! Какая ты… Ах, какая!
Она почувствовала, как кровь приливает к ее щекам, и чуть не расплакалась.
– А ты… – еле слышно проговорила Леночка, вспоминая Мишку прежнего – неуклюжего, ворчливого и все же пылко в нее влюбленного. – Длинный какой, Боже мой… А помнишь?..
– Помню. – Он потянул ее за руку и крикнул в квартиру: – Машка! Иди скорее, Маш! – Леночка бросила взгляд на его руку. Женат значит. Интересно, интересно…
– Запрядина? – выдохнула она и тут же села на вовремя подставленный под ее зад стульчик. Машка, одноклассница, сидела на третьей парте от учительского стола и кидала в дальний угол записки для Столярова. Вот как оно все повернулось. – Ребята… – Леночка часто-часто заморгала. – Как это было все… давно… Давно? – Она блеснула глазами и тут же сама ответила: – Недавно! Как будто вчера! Я только сейчас поняла, как быстро проходит жизнь. Правда, как будто вчера. И вы совсем не изменились, хоть и выросли, повзрослели. Мишка, – она точно заново пробовала на вкус их имена и удивлялась, как они созвучны. – Машка…
В следующую минуту Леночка уже сидела за обеденным столом и рассматривала большой альбом в замшевом переплете.
– Генка Столяров! – выкрикивала она, тыкая пальцем в знакомые лица. – Колька Свиридов! А Юля, ах ты, смотри-ка, Юля?
– Юля, – соглашалась Маша и тут же подсовывала фотографию Юлиной дочки.
– Копия, ну просто копия, – твердила Леночка, с удивлением переводя взгляд с одних глаз на другие, с одних губ на другие, с одних бровей на другие. Словно проводила экспертизу методом наложения, и по всему выходило, что Юля и ее дочь – один и тот же человек.
Миша тем временем гремел на кухне сковородками, кастрюлями, ловко и быстро справляясь с поварскими обязанностями.
– Он сам готовит? – Леночка чувствовала неудержимое желание говорить, смеяться, плакать, жестикулировать, слушать ответы и все это делать сразу, чтобы получить как можно больше информации и как можно скорее насытить голод общения с давними-давними друзьями. Всю жизнь она чувствовала себя потерянной и одинокой, всю жизнь ей казалось, что она болтается по свету, как выброшенная в море бутылка, и нет у нее никого, к кому можно было бы притулиться в горестную минуту.
– Сам. Он же шеф-повар в ресторане. Зато я делаю всю мужскую работу по дому. Всю! Представляешь! Гвозди вбиваю, утюги чиню, краны меняю. Но ничего. Мне больше нравится мужская работа. А кухню я просто ненавижу. Меня такая тоска гложет, когда приходится чистить картошку… Леночка, – Машка произнесла ее имя с каким-то придыханием, и Леночкина душа переполнилась благодарностью. Она глубоко перевела дух и снова стала листать страницы, готовясь к самому главному вопросу: не известно ли им что-нибудь о местонахождении тети Наны. Ничего конкретного, кроме того, что она в Прибалтике, новые хозяева не сообщили.
– Наина Федоровна? Да… Пожалуй, года три, как уехала, – раздумчиво произнес Миша, подцепляя вилкой обжаренный кусочек свинины на хрящике.
– А куда? – Леночка с надеждой замерла, подбородок ее напрягся, взгляд остановился на Мишкином лице.
– Куда? – повторил он, уходя в себя и вспоминая, кто мог знать ее адрес. Он-то сам с семьей Наины Федоровны не общался с того самого момента, как узнал, что она решила сплавить Леночку в детдом, да там и потеряла. Почему-то все были уверены, что тетя Нана после смерти подруги оставит девочку у себя, тем более что своих детей завести ей так и не удалось. – Куда, куда, куда… – повторил он снова, и Леночка увидела, как просияло его лицо. – Одну минуту! – воскликнул Мишка, кладя вилку на край тарелки и сделав торопливый глоток пузырящейся в бокале минералки. – Тебе нужна сама Наина или ты хочешь у нее узнать, кто твой отец?
– Ну да, – Леночка не понимала, почему он переспрашивает. Она ведь уже сказала, для чего ей нужна бывшая соседка. – Хочу узнать, кто мой отец Знаешь, все-таки, оказывается, это просто необходимо, хоть раз в жизни заглянуть в глаза своему папаше, даже если он и отъявленный негодяй.
– Ну так вот! На хрена козе…
– Баян, – живо подхватила Маша, полностью подтверждающая поговорку, что муж и жена одна сатана. Лицо ее согласно поговорке просияло вместе с лицом мужа. Она тоже догадалась, куда клонит Мишка. – Твой папочка сам тебя разыскивал. И, между прочим, как-то не выглядит он отъявленным негодяем. Такой усталый респектабельный мужик. Взгляд, как притушенный фонарик, едва теплится. Все кивает головой и виски сжимает. Вот-вот, как ты сейчас!
Леночка обнаружила, что и правда сжимает виски.
– И что?
– А ничего! Ты иди прямиком к Кутепову. К начальнику паспортного стола. Помнишь Оксану Кутепову? Ну… как же! Ксюшу глазастую? Рядом с Павликом сидела и все время из-за двоек плакала. Помнишь? Так вот, ее папа теперь начальник паспортного стола. К нему твой отец приходил выспрашивать о твоей матери. Он не знал, что она умерла, и, видимо, решил навестить. Ксюшка рассказывала, какой он дотошный. Даже в архиве заставил ее полдня рыться, все не верил, что твоя мать умерла, а ты потерялась. Она же нынче при папочке секретарь.
– И что? – Леночка стала приходить в себя после такого известия, но все равно Машины слова не сразу дошли до ее сознания.
– Вот тебе – заладила. И что, и что… Да ничего, – Машка откровенно захохотала. С нескрываемым удовольствием она мягко и спокойно растолковывала непонятливой подруге: – А то, что архивы наши в та-аком состоянии… Там не то что человека разыскать, там просто черт ногу сломит. Ничего, Ксюшка, естественно, не нашла. Это тебе не Запад, где на кнопку нажал и компьютер всю информацию выдал. Зато папанька твой на всякий случай оставил свои координаты. Где-то живет он… – Маша перевела взгляд на мужа, – ты не помнишь? То ли в Питере, то ли еще где? Не москвич, короче. Детей у него своих нет, жена умерла. Или уехала с сыном. Да-да, что-то он говорил о жене и сыне. А может, сын умер, жена уехала… Да ну его! Буду я здесь гадать, человека вводить в заблуждение. Ты иди к Кутепову. Если он бумажку с адресом в корзинку не отправил, может быть, тебе и повезет. А нет, хоть что-нибудь узнаешь. Про Наину свою, например. В паспортном столе должны быть ее данные.
Небо за окном приняло охристо-желтый оттенок. Вечерело, и когда Леночка вышла из подъезда, прихватив с собой внушительный пакет фотографий, природа готовилась к своему первому очистительному ливню. «Добежать бы до остановки», – пронеслось в ее голове.
Она сунула фотографии в целлофановый пакет и несколько секунд раздумывала, куда бежать ближе: на трамвай или на троллейбус? Вместе с первой сорвавшейся каплей дождя она ринулась к троллейбусной остановке только потому, что над нею был козырек.
Улицы наполнились спешащими с работы людьми, и Леночка поняла, что мятых боков и оттоптанных ног ей не избежать. Решив переждать несколько минут до прихода следующего троллейбуса, Леночка погрузилась в размышления. Сейчас уже поздновато ехать в отделение милиции. Зато у нее есть телефон Кутеповых. Завтра Леночка с работы позвонит ей. Или нет – она позвонит ей сегодня вечером. Леночка представила себе, как вытянется лицо глазастой плаксы. Теперь-то она давно не плакса, и время-ваятель филигранно поработало над ней – впору в кино сниматься, а она сидит секретаршей и перебирает стопки бумажной трухи. Леночка замерла в волнении: а вдруг затерялись координаты ее отца «матроса»? Поматросил и бросил, так говорила мама… Как же всколыхнула в ней сегодняшняя встреча тайные волны нежности и тоски по прошлому. Ностальгия, сентиментальность, назовите как хотите, – все равно ничего не объясняют слова, когда речь идет о чувствах.
Троллейбуса все не было, даже не было ощущения, что он вот-вот появится. Иногда у Леночки срабатывало шестое чувство, и она могла предугадать, что будет в следующий момент. Как бы там ни было, троллейбуса в этот самый следующий момент не ожидалось. И, простояв примерно около получаса, Леночка поняла, что весь путь до метро ей придется проделать пешком. Подняв над головой вместо зонта пакет и повертев без надобности головой, Леночка вынырнула из укрытия. Дождик покалывал мелкими иголочками, ветер забирался под полы, брызги от проезжающих мимо машин долетали до лица, и, шагая все быстрее, Леночка перешла на мелкую трусцу.
Машина Фимы вырулила прямо на нее в тот момент, когда Леночка добежала до перекрестка и как раз собиралась перейти дорогу, для чего высоко подняла пакет, подставляя лицо встречному ветру, щедро осеявшему ее мелкой дождевой пылью. Капли покрупнее гулко ударялись о целлофан и стекали на плечи. Она зажмурилась и потрясла головой. Не может быть! То, что это была машина Никитина, вполне объяснимо. И почему бы у машины не появиться другому хозяину? Но то, что за рулем сидел Ефим собственной персоной, – вот чего не могло быть! Ведь он же под стражей! Суда еще не было, но ей говорили, что Никитину на сей раз ни за что не удастся избежать наказания. Неужели выпустили? Неужели снова не нашлось достаточно веских улик, чтобы осудить этого преступника? И как он здесь оказался?
Леночка отступила назад, но кто-то подтолкнул ее сзади, и она сообразила, почему все машины стоят: просто горит красный свет светофора. Нужно переходить дорогу. Опустив край пакета, Леночка ускорила шаги и, бросив короткий взгляд через плечо, поняла, что Фима ее не заметил. Значит, мысль, которая возникла в ее голове и заставила похолодеть, – мысль о том, что Фима каким-то чудом выследил ее и теперь ждет удобного случая, чтобы расправиться, отпадала.
Ефим на воле, и она должна узнать, почему. Стремительно, без лишних раздумий, Леночка пробежала метров пятьдесят и, увидев среди машин пустое такси, открыла дверцу и коротко, как в телевизионных боевиках, которых она насмотрелась, сказала:
– Вон за той машиной. Плачу по двойному тарифу.
Шофер сочувственно улыбнулся.
– Муженек загулял? – Леночка увидела, как нахально сверкнули в зеркале его глаза, и ей ничего не оставалось, как кивнуть головой.
– Только прошу вас ехать так, чтобы нас не заметили.
– Приятно чувствовать себя немножко героем, правда? – Он явно подтрунивал. Из-за дождя на лобовом стекле появились нескончаемые мутные потоки воды. Перед глазами все расплывалось, и Леночка испугалась, что Никитину удастся улизнуть от нее. Красный свет сменился зеленым, но водитель такси все никак не мог тронуться с места. Машина вдруг заглохла, чихнула пару раз, дернулась и, замерев, не подавала никаких признаков жизни.
– Ничего страшного, – сказал шофер, рыжеватые усы его дрогнули, и он весело взглянул на Леночку. – Никуда он от нас не денется…
– Господи, сделайте же что-нибудь! Пожалуйста, это очень важно. Очень! Поехали! – взволнованно уговаривала его Леночка, увидев, как джип сворачивает вправо. Черт бы его побрал, этого бестолкового таксиста! Сидит, надсмехается, скалит зубы и ничего не делает для того, чтобы догнать Ефима. – Тройной тариф!
Машина неожиданно заурчала. Видимо, водитель все-таки что-то сделал, но при этом не сводил с нее глаз.
– Обожди, детка. Не волнуйся так. Сейчас мы его перехватим. Эта улочка ведет на Халтуринскую, к «бастилии», а мы наискосок и прямиком к тому месту, где будет следующий светофор. Вот там и перехватим. А дальше на хвост сядем. Он, наверно, по Открытому поедет. Я этот район как свои пять пальцев знаю. Баранку уж поди лет пятнадцать верчу. А такого развлечения еще не встречал.
Леночка промаялась долгих, показавшихся ей бесконечными пять минут, пока машина крутилась по дворовым дорогам, выруливая к светофору на Халтуринской. Фима мог поехать и в другую сторону! Да она голову дает на отсечение, что он ее перехитрит. Даже несмотря на то, что не ведает о том, что его преследуют. Все равно – он хитрый бестия, нужно было сразу ехать за ним. Что-то сомнительно, чтобы ей удалось еще раз увидеть его сегодня.
– Ну, где он? – выдохнула она, когда такси оказалось у «бастилии» – громоздкого многоярусного дома, похожего издали на крепостную стену и цветом – оранжево-желтым, и грубой кладкой крупного кирпича, и маленькими бойницами окон.
Лил дождь, небо периодически озарялось яркими сполохами далеких молний, где-то раскатисто перекликался эхом первый весенний гром. Дорога к Открытому шоссе, на которое предположительно должен был выехать Фима, была невероятно пустынной. Даже собак не было видно – все они попрятались от густого ливня, сплошной стеной нависшего над городом.
У Леночки замерло сердце, и она, напряженно вытянув шею, пыталась разглядеть, что делается на дороге. В глазах ее застыла смертная тоска обреченности.
– Расслабься, детка, – хохотнул шофер. – Ему просто некуда деться, он будет здесь с секунды на секунду.
– Увы, – проваливаясь в какую-то пустоту, сказала Леночка. – Прошло десять минут… Поехали…
И медленно, точно нехотя, машина двинулась по встречной полосе – в ту сторону, откуда должен был появиться джип. На лице водителя отразилась озадаченность, он вертел головой и шевелил усами, от чего еще больше стал похож на таракана, сходство с которым Леночка заметила в первые же мгновения. Но вдруг он перестал вертеть головой, резко развернулся, произнеся при этом отрешенным, каким-то чужим голосом: «Грубейшее нарушение правил дорожного движения» – и, нажав на педаль газа, понесся в обратную сторону.
– Мы через дворы ехали, так? – у него возник какой-то план. Наверное, он чувствовал себя виноватым, видя, что Леночка чуть не плачет, и старался загладить нечаянную вину. – Почему это я, болван, решил, что он мог, как я, поехать дворами? А если дворами, то его дорожка вывела бы немного в другую сторону. Сейчас проверим. Ух, какая ты мокрая, – безо всякой связи бросил он через плечо Леночке. – Ничего, скоро приедешь домой и обогреешься. Вот только выловлю я тебе твоего… Гляди-ка, что это там? Дым? Дым! Видишь, у пруда!
Леночка вынырнула из уныния, и безумная догадка пронзила ее, заставив сердце биться в сумасшедшем ритме. Она схватила водителя за плечо и крикнула ему прямо в ухо:
– Туда! Скорее туда!
Они свернули за кинотеатр, обогнули больничный забор и, когда почерневшая труба морга осталась за их спинами, вдруг совсем неподалеку от них за невысоким насыпным холмом, под которым некогда была городская свалка мусора, возник яркий столб пламени – это горела машина. Краска покоробилась и покрылась темными пузырящимися пятнами. Бампер, вмятый в прибрежный клен, был раздроблен от сильного удара. Лобовое стекло треснуло и покрылось густой сетью, похожей на паутинное плетение. Два боковых колеса медленно вращались, зависнув над бетонным откосом.
Леночка выскочила из такси и, не разбирая дороги, ступая в лужи, подбежала к джипу.
На какое-то мгновение таксист подумал, что она бросится в огонь. Он тоже выскочил под дождь, пытаясь ухватить сумасшедшую девчонку за рукав, но она выскользнула и резким движением рук оттолкнула его от себя. Он шлепнулся в лужу. Блики пламени плясали в ее зрачках, и что-то колдовское, необъяснимо страшное было во всем этом. Он попятился, остановился у своей машины и стал наблюдать.
Спотыкаясь и скользя по грязи, Леночка бегала вокруг огня, пытаясь заглянуть в его глубину. От дыма, въевшегося в глаза, у нее потекли слезы, смешанные с дождем, и пряди волос, прилипшие к ее лицу, мешал разглядеть, чей же это обгорелый затылок виднеется над оплавляющимся кругом руля.
Кто он? Кто? Был ли в машине еще хоть один пассажир, или же это Никитин понес заслуженную кару? В том, что он заслужил такую страшную смерть, Леночка не сомневалась. Если нет справедливости в человеческих законах, то в законах Божьих она должна быть!
Мокрая, грязная, с черными разводами копоти на лице Леночка металась, как юродивая, выкрикивая что-то нечленораздельное, невнятное, невразумительное. Бесспорно – она спятила. Водитель такси озабоченно нахмурил брови. Он не мог больше стоять под проливным дождем, чувствуя, как пронзительный ветер пробирает его до костей, но и оставить девчонку в таком состоянии он тоже не имел права. Наконец она замерла и уперлась исступленным взглядом в мутный никель колесного диска.
Он тихонько окликнул ее. Леночка вздрогнула, услышав вкрадчивый мужской голос, оглянулась, и восторг в ее глазах, который мог быть вызван только помутившимся рассудком, поразил водителя. Но в следующую же секунду он увидел, как переменился ее взгляд. Холодным, очень спокойным голосом Леночка попросила:
– Вызовите, пожалуйста, милицию.
– Да-да… Я и сам хотел, но оставить тебя… детка… А «Скорую»? – Наверное, он предполагал, что «Скорая» может понадобиться Леночке, но она сказала, холодно усмехнувшись:
– «Скорая» здесь ни к чему.
– Действительно… – согласился он.
Леночка снова усмехнулась и, кивнув в сторону облезлого таксофона, устало произнесла:
– Я подожду. – Смятение было написано на ее лице, и когда таксист, смешно припадая на одну ногу, побежал к телефонной будке, она растерянно произнесла: – Странно все-таки… Почему она загорелась?
Допрос длился недолго. Торопливо записав показания Леночки и водителя, прибывший на место гаишник сказал, что они могут быть свободны. Леночка, топчась на месте, не желала покидать место аварии. Таксист тянул ее за рукав, проклиная ту минуту, когда она открыла дверцу его автомобиля. Он уже понял, что Леночка преследовала совсем не мужа, и все никак не мог взять в толк, зачем ей нужны были эти неприятности!
– Черт бы меня побрал! – возмущался он. – Ты посмотри на часы. Моя смена давно закончилась, а я ни шиша не заработал!
– Я вас прошу, еще минутку… Я заплачу вам, вы только подождите. За кого примут меня в таком виде? И в метро меня не пустят! – умоляла она, вытягивая шею и стараясь заглянуть через плечо милиционера. Санитары вытаскивали обгорелый скрюченный труп. Леночке показалось, что на Ефиме, сидевшем за рулем, была куртка совсем другого цвета, чем те островки ткани, которые сохранились на спине у погибшего.
– Так поехали!
– Не могу, поймите! – К сожалению, по лицу, превратившемуся в черную маску, и голому черепу опознать труп было практически невозможно и, сморщив нос, Леночка выискивала в обезображенном человеке хоть какие-нибудь приметы, по которым она могла бы точно определить, что это Никитин и никто иной.
– Я должна узнать, кто он. Должна! – Леночка повернулась к таксисту, и тот, глубоко вздохнув, сел на водительское место, захлопнул дверцу и стал терпеливо дожидаться, когда Леночка завершит наконец собственное дознание. Больше всего ему не хотелось оказаться сейчас в отделении милиции, где бы более дотошно и скрупулезно уточняли происшедшее. Он боялся, что сейчас понаедут оперы и волокиты будет месяца на два, а то и больше. Но, кроме местной милиции и санитара из соседнего больничного морга, ни одной живой души к месту аварии не прибыло.
Леночку не подпускали близко к джипу. Таксист увидел, как его пассажирке показали права, сохранившиеся в органайзере из толстой финской кожи, который был то ли черного цвета изначально, то ли почернел от копоти. Девушка кивнула головой, давая понять, что знает этого человека, потом перевела взгляд на труп, который санитары тащили в машину, еще раз взглянула на пластиковый прямоугольничек и замотала головой. Все, таксисту эта бессмысленная тягомотина надоела, ну просто поперек горла встала. Он опустил стекло, рывками вращая стеклоподъемник, и, наполовину высунувшись из окошка, чувствуя, как тяжелеет голова и закладывает нос, категорично заявил:
– Все, детка, я еду! А ты, если тебе больше делать нечего, можешь торчать здесь хоть до утра!
Леночка сидела в горячей ванне с книжкой в руках и пыталась отвлечься от своих мыслей. Но перед глазами снова и снова вставала картина пылающей машины в безлюдном темном сквере: колеса вращались, мутный блеск диска гипнотизировал, шум ливня и удаляющиеся раскаты грозы обволакивали своей ритмичностью и монотонностью…
Леночка закрыла краны и опустилась в воду по горло, держа руку с книжкой на верхнем крае чугунной ванны. Но чем больше она думала, тем больше мучили ее неразрешимые вопросы. Правда, ей пообещали, что с ходом следствия она будет ознакомлена, ее вызовут в милицию – дать показания, пригласят в морг на опознание. Смешно! На опознание чего? Того, что она не сумеет опознать? Но ведь есть множество разных экспертиз, о которых она – не специалист – и то знает. Например дактилоскопическая, если сохранились подушечки пальцев, или метод сравнения формы черепа с имеющейся фотографией, или по крови, по зубам… Но поскольку она имеет к этому самое что ни на есть отдаленное отношение, то ей ничего не остается, как довериться им и не разводить вокруг места аварии мышиную возню, могущую лишь навредить.
Гнетущий кошмар медленно рассеивался. Леночкино продрогшее тело расслабилось, вбирая в себя тепло душистой воды.
Ужасно захотелось спать. Леночка лишь на мгновение прикрыла налившиеся свинцом веки и тут же провалилась в темную бездну дурмана.
Раздался скрип открываемой двери. Она напряглась, почувствовав холод, проникший в ванную. Волна холода пробежала по ее телу, кожа покрылась пупырышками. Стараясь не шуметь, она медленно поднялась и переступила из ванны на коврик. Леночка, не поворачиваясь, протянула руку и сняла с сушилки большое махровое полотенце. Она вся дрожала. И от страха, и от холода, и от того, что понимала – на сей раз ей не удастся спасти себя ни криком, ни силой, потому что силы покинули ее несколько часов назад. Полотенце неприятно придавило ей плечи. Ноги у Леночки подкосились, и она рухнула на дверь ванной.
Дверь распахнулась. Леночка увидела прихожую в каком-то необъяснимо странном свечении. Увидела свое отражение в зеркале на стене, чью-то мелькнувшую тень. И скорее почувствовала, чем услышала чью-то мягкую поступь. Ее охватил ужас. Она оглянулась, свет в ванной погас, и Леночка оказалась в слепящей темноте. Свет из прихожей острым лучом проник в ее зрачки. Она пронзительно закричала, но тут же ощутила противную скользкую плоть на своих губах. Ей казалось, что прикрыли не рукой, а стопудовой потной грудью. Она забилась, отчаянно сопротивляясь немыслимой тяжести.
Ванна дышала клубящимся паром. Неужели она не закрыла горячую воду? Нет, она могла поклясться, что помнит, как закручивала вентиль. Значит, воду снова открыли. Кипяток! Ее хотят окунуть в кипяток! И если она не утонет, не захлебнется, то непременно сварится в нем. Что страшнее – сгореть, как в аду, на берегу пруда или вздуться белесыми пузырями в собственной ванне?
Сердце остановилось, ледяное кольцо тугим корсетом обвилось вокруг груди и стесняло дыхание Словно со стороны Леночка услышала тяжелые хрипы, вырывающиеся из ее горла. Увидела, как взлетел над ее лицом кухонный нож, и, уже не ориентируясь в пространстве, забыв о паническом ужасе, она вдруг мгновенно освободилась от тяжести чужого тела и метнулась куда-то в сторону. В ушах зазвенело от чудовищного удара о стену. Она снова рванулась, уворачиваясь от летящего в нее ножа, и снова ударилась. Получалось так, что, куда бы она ни отводила голову, там была стена: невидимое, ужасное препятствие, как будто она уже в гробу. И в последний раз нож нацелился ей в грудь. Черная маска, похожая на бульдожью обгоревшую морду, скривив жуткую гримасу, мелькнула на секунду, вынырнув из кромешной темноты, и снова исчезла. Один-единственный раз Леночка увидела ее, и, вжатая в леденящую глыбу стены, не имея возможности сделать движения в сторону, она в ярости, как японский самурай желая поскорее прекратить весь этот кошмар, бросилась грудью на смертоносное лезвие.
Леночка рванулась и сама оглохла от своего пронзительного крика, похожего на предсмертный вопль животного.
– Боже… – хрипло прошептала Леночка, сидя в холодной воде и растирая упругую шишку над левым виском. Если бы кому-нибудь довелось увидеть ее выпученные глаза, он, наверное, помер бы со смеху. Но Леночке было не до смеха. Она оглядывалась по сторонам и натыкалась на приятные и ласкающие глаз мелочи: мыльница в форме бегемотика с открытым ртом, флакончик духов на полочке перед зеркальцем, полотенце на сушилке, небрежно сдвинутая и заброшенная на веревки для белья клеенчатая занавеска в мелкий голубой цветочек. По левую руку мирно поблескивает капельками испарений кафельная плитка. Монотонно капает водичка и… «О Боже, никаких следов насилия. Абсолютно никаких, – ошеломленно подумала Леночка, пытаясь справиться с дрожью. – Всего лишь сон? Как холодно…»
Она потянулась к пробке, чтобы выпустить остывшую воду и включить горячий душ, но тут же вскочила, вся облепленная мгновенно выступившими на теле крупными градинами холодного пота. Алые разводы крови вспенились от того, что Леночка судорожно затрясла ногами, пытаясь стряхнуть с них капли.
Это сон или явь? Она все еще спит? Она начинает сходить с ума! Это не сон, потому что… Нет, это не сон! Но откуда кровь?
Леночка попятилась, не отводя взгляда от воды, стекающей в сливное отверстие. На ней нет никаких ран, критические женские дни прошли, пенка для ванны голубоватого цвета…
И вдруг она захохотала дурацким визгливым смехом. На дне ванны лежала испорченная вконец книжка. Вылинявшая пурпурная обложка отклеилась, и жалкие ручейки краски узкими змейками стремились к сливу.
Было так приятно чувствовать мелкий горячий дождичек душа и думать, что это был всего лишь тяжелый, муторный, кошмарный сон. «А ведь, – думала она, – могла бы и утонуть. Надо же, так вымотаться, чтобы уснуть прямо в воде…»
* * *
Весть о том, что Никитин сгорел в собственной машине, быстро распространилась в определенных кругах. Хоронила его целая процессия. Леночка на похоронах не присутствовала, но до нее дошли слухи, что, оказывается, мальчик этот был не так прост, как могло бы показаться с первого взгляда. Вон ведь какая толпа шла за гробом. Правда, отца его не было. Опять-таки по слухам, он лежал дома с сердечным приступом. Невеста Никитина стояла над могилой, в которую опускали обшитый черным бархатом гроб с наглухо закрытой крышкой, и скупыми короткими жестами вытирала сухие глаза.
