Текст книги "Чужой дневник"

Автор книги: Марина Канаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

***

Наверно, другой видящей для этой цели понадобились бы свечи, кровь и наговоры. Мне же было достаточно осколка зеркала, который нашёлся в шкафу. И, разумеется, книги.

Отблески красного пламени заплясали в глубине стекла, которое стремительно почернело и стало впитывать солнечный свет. Мгновение спустя из осколка выстрелили в разные стороны багровые лучи, очерчивая материализующуюся посреди комнаты фигуру.

– Ну, наконец-то, – сказала она поразительно красивым женским голосом.

Ярко-красные губы, копна чёрных волос, вертикальные зрачки в красных радужках, длинный хвост с шипом на кончике, слегка портящий потрясающую фигуру…

Да, мы виделись там, за гранью. Это был тот самый дух, который вселялся в Дину.

– Ты звала меня, Видящая?

– Да. Ответь мне, кто тебя вызвал – и я освобожу тебя. Ты снова вернёшься в свой Дит.

– Ты думаешь, я туда и так не вернусь? Совсем скоро этот щенок окончательно потеряет контроль над даром, и я, кроме всего прочего, получу и твою силу. А она ой как велика…

– Думаю, ты расскажешь, что знаешь, – равнодушно заметила моя хранительница, неслышно подходя ко мне. Она всё ещё была в облике человека, и снова мне показалось, что этот голос я уже слышала, я им говорила, что постоянно убирала с груди запутавшуюся рыжую прядь этим движением…

– Ты многовато себе позволяешь, Кларисс.

У меня перед глазами заплясали оранжевые чёртики. Киса?! Кларисс??!! Невозможно! Хотя, если задуматься, описание-то совпадает. Но Кларисс жила тысячу лет назад!

– … Вам запрещено напрямую помогать Хозяйкам Книги, Хранительница, и не мне напоминать, что Миледи* сделает с тобой за непослушание! – продолжалась между тем дискуссия. Демоница говорила таким тоном, что по коже буквально бежали мурашки, но я знала Кису… и ещё лучше знала Кларисс. Её этим не проймёшь!

– Князь говорит, что мир нуждается в Видящих, – спокойно, с насмешкой возразила та, – И подумай, на кого Миледи спихнёт вину, когда я расскажу правду? Вас в порошок сотрут.

– Но и тебя Марана не простит…

Голос демоницы стал на диво расчетливым.

– Любопытно, ради прошлой своей подопечной, хоть та и была любимой Князя, ты так не старалась, хоть и привязалась к ней… А я-то всё гадаю, Кларисс… Такое сходство, твоё резкое преображение… Ты терпишь боль, находясь в человеческой ипостаси, ты пошла против воли Мараны, и всё ради рыжей глупой молоденькой девчонки! Ой, леди, а глаза-то у вас одинаковые… А мы так долго искали какую-то слабость у нашей несгибаемой киски…

И неожиданно демоница рванулась ко мне, целясь когтями в горло. Хвост описал широкую дугу, разбивая доски пола…

Изящные пальцы с золотистым маникюром перехватили запястья твари. Та яростно взвизгнула и хвостом распорола Кисе – нет, Кларисс, – бок.

Во мне закипела ярость – не за себя, за неё. Я видела глубокую рваную рану, кровь из которой не текла, и взметающийся в воздух хвост. Злость сменилась бешенством и полной потерей контроля.

Силовая волна отшвырнула тварь на три метра и ударила в стену. Книга в моих руках накалилась и окуталась мерцающим сиянием.

– Только пос-смей её тр-ронуть, мр-разь!! – прошипела я, резко сжимая ладонь в кулак. Вокруг демоницы стал сжиматься круг высокого чёрного пламени.

– Не знаю, увидишь ли хозяйку, но, коль увидишь, передай: мой Хранитель не в её власти, – сказала я, равнодушно смыкая круг. Вопль, взметнувшееся пламя – и на полу осталась только горстка пепла.

Кларисс смотрела на меня потрясённо и была явно не в силах что-либо сказать. Я же велела книге напрямую подпитывать Кису моей силой. Артефакт протестующее зашипел, но – подчинился.

Губы, чуточку напоминающие мои, шевельнулись – она явно хотела что-то сказать, но я только покачала головой и пошла наверх. Мне надо многое обдумать. И кое-что узнать…

***

Впервые я говорила с книгой, как хозяйка, а не как равная.

– Мне нужно прочитать судьбу Кларисс дальше. А потом… мне по-любому нужен список её потомков. Ещё я хочу знать, как освободить её от подчинения. Не ответишь – будешь наказана.

Страницы зашелестели.

"Ты можешь об этом пожалеть… Я ведь могу сказать тебе, кто вызвал духов. Но тогда – забудь о кошке и всём, что вас связывает. А для тебя, думаю, не секрет, что уничтоженный тобой дух был призван тебя убить. И что он – не единственный. Щенок не остановится. К тому же, если сделаешь неправильный выбор – свяжешь свою судьбу с призраком прошлого, на руках которого крови больше, чем население твоего города. Знай, сама Кларисс выбрала б, не задумываясь – она попросила б назвать имя того, кто хочет её убить. Решай, что дороже, Видящая – чья-то свобода или твоя жизнь".

За окном светило яркое, ясное солнце, отблесками играясь с листвой. Свет отражала блестящая поверхность речки, а я начала понимать…

Кларисс была даже младше меня, когда, беспомощная, на краю пропасти, она поглядела в окно и начала слышать манящий шёпот тьмы. Я была ею. Я знаю, как никто, как больно, страшно и пусто ей было.

Егор любит ночь. Теперь я знаю, почему. Теперь я тоже слышу её голос…

Что толку лгать самой себе? Там, под ярким солнечным светом, люди чуют присутствие духов. Самые слабые или предрасположенные сходят с ума, как Жанна. Там, в сверкающей реке, возможно, кто-то уже тонет по вине вырвавшегося из Дита водяного…

А где-то в доме кошка – нет, человек! – с болью смотрит в осколок зеркала. Мы разные. Мы слишком похожи…

– Покажи мне её судьбу дальше, книга, – бросила я, не оглядываясь.

"Я боялась, что ты так ответишь…".

Я рассеянно потягивала вино из кубка, разглядывая карту. Все города, поселения и стойбища теперь под властью Киевского князя. Что скрывать, мы с мужем потрудились на славу. Хитрили, изворачивались, лгали, убивали…

Я невольно улыбнулась, вспомнив, как под видом блудницы пробралась в одно поселение и изнутри открыла ворота. Правда, уж очень быстро пришлось действовать – терпения моего ревнивого мужа надолго не хватило…

Правда, теперь я не отлучалась из дому, но на то была причина. Вернее, был.

Темноглазый и темноволосый, поразительно похожий на отца, он тихо лежал в колыбельке, словно понимал, что маме не надо мешать думать, и вертел в руках массивное золотое кольцо Тия. Я улыбнулась ему. Помнится, я опасалась, что муж не полюбит его, но… "Береги его" – сказал он мне на прощание, поразительно нежно целуя в губы, – "И себя". Скоро Тий вернётся к нам, маленький. Пламя войны уляжется, а у нас останешься ты. У нас останется будущее…

***

Было спокойно, садилось солнце, его свет ещё грел землю, но я дрожала, как в лихорадке. Я чуяла, что что-то произошло. Я чуяла – его уже нет.

На миг прикрыв глаза, я видела всадников, которые стремительно неслись сюда наперегонки с ночью. Они были быстрее…

Подхватив ребёнка на руки, я положила как можно больше золота, до которого смогла дотянуться, в пелёнки. Я чувствовала, что не успеваю. Спешить…

– Лана! – выдохнула я в лицо закату. Тьма сгрудилась посреди двора, принимая облик двенадцатилетней девочки.

Тий жёг один из древних храмов, когда дружинник приволок за золотистые косы девочку, намереваясь поиграть. Я не знаю, что в тот миг дрогнуло в его душе. Когда я после спросила, он прошептал: "Она была похожа на мою сестру, на тебя… и потом, может, у нас будет дочь…"

Как бы там ни было, он привёл девчонку домой, отдал мне в качестве служанки. Она привязалась к нам, к малышу, и мы узнали её секрет – она не была человеком. Лана – дочь несильной богини, которой поклонялись в том храме, и смертного. И она могла ходить меж мирами…

– Вы тоже чуете, хозяйка, – прошептала она, – но я не смогу вас забрать…

– Не беда, забери его, Лана. И не возвращайся…

Ребёнок заплакал, глядя на меня чёрными, любимыми глазами. От боли хотелось выть по-волчьи. За воротами загрохотали копыта…

– Иди! – крикнула я.

Ночь, которая всё же примчалась раньше, поглотила и Лану, и всё, что я ещё любила…

***

Я свернулась комочком на полу в келье. На слёзы, крики сил уже не было.

Не знаю, как и зачем, но я – выжила.

Была боль. Меня били по лицу, использовали, как они выражались, по назначению, швыряли об стену. Они выпытывали, куда делся щенок. Я молчала.

Я была уверена, что меня, как ведьму, просто сожгут, но ошиблась. После трёх ночей в подземелье пришёл приказ, подписанный князем. Тий как-то сумел выторговать мою жизнь.

Сам он умер. Как – подробности мне с удовольствием описал один из мучителей…

Я выцарапала ему глаза. На меня хлынула тёплая, приятная кровь, которая мне показалась невероятно вкусной. Потом меня били, но меня уже не было. Мне было всё равно.

Князь смиловался надо мной, и над ребёнком, постановив отправить нас в храм. Наш дом сгорел, но его не смогут найти. И это давало мне силы. Меня всё же отправили в храм, где обстригли мои косы и впихнули в монашеский наряд. Велели молиться кровавому богу на кресте – и я молилась.

Я стала монахиней. Я не имела права выходить из храма. Я должна была там умереть – это явно. Мне было 18.

***

Спустя несколько дней, когда я немного оклемалась, меня вызвала к себе настоятельница. Я заглянула в её холодные, оценивающие и жестокие глаза. И подумала, что она тоже не верит в своего бога.

– У тебя необычная внешность, девочка, и ты явно уже не дитя. Скажи, ты хочешь иметь возможность выходить из этого проклятого богами храма и иметь покровителя, или предпочитаешь медленно умирать от яда, как мне было приказано?

– И что же я буду делать? – уточнила я спокойно.

– Я так и знала, что мы друг друга поймём…

***

Речитативом читают заупокойную молитву, к потолку поднимаются запахи благовоний, в высокие окна заглядывает закат. Кто становится монахинями?

Жёны и дочери преступников и бывших союзников, ведуньи, сумевшие скрыться от бдительных княжих служителей, бывшие любовницы знатных господ, надоевшие или просто проигравшие бой времени, неугодные жёны, которые впутались в чужие интриги, не удержались на вершине или не смогли родить наследника.

Они теперь стояли на коленях вокруг алтарей и произносили слова, в которые просто не верили. Я склонила голову и сцепила зубы, мысленно снова проглядывая сегодняшнюю ночь. Одна из многих…

Наконец мы сказали всё, что их бог хотел услышать, встали и разошлись по кельям. Настоятельница на миг поймала мой взгляд. Я приотстала и шмыгнула в сторону подземелий.

Скоро я вылезла из подземного хода посреди леса, и ещё некоторое время шла в нужном направлении. В условленном месте нашла коня. Пришпорила и понеслась в сторону города.

Времени мало. Всего день. А работы много…

***

Он был пьян как свинья. Грязный, потный, в окружении продажных девок, он не вызывал ничего, кроме отвращения. С возрастающим презрением я заметила привязанного к столбу маленького мальчика. Следы на его теле явно рассказывали о том, как он умер.

Я посмотрела на жирную свинью с налитыми кровью глазами, мало чем напоминающую человека. Да, у высокопоставленных священнослужителей всегда были необычные вкусы…

Ничем – не поможешь. Ничего – не изменишь. Меня подгоняет время.

Я была в греческом одеянии, как и заказывал святой отец, тело моё ни капли не скрывающем. С полупоклоном, скрывая лютый огонь в глазах, я выступила из тени, первые движения телом под негромкую музыку флейты делая. В причёске высокой каменья блеснули таинственно. Свинья в рясе застыла, заворожено за мной наблюдая. Его подстилки завистливо зашипели, на меня глядя, и стали потрясать перед ним телесами и золотыми косами. Справные, кровь с молоком…

Я только усмехнулась криво, изящно выгибаясь при свете свечей неверных. Дело не в самом теле, глупенькие. Вопрос в том, как управлять им вы можете.

Я плясала, чуя взгляд очей водянистых и свечей шипение. Слышала, как круглолицая девка в сарафане прошипела: "Не наша. Сразу видать, ведьма! Очи у неё дурные. Луче б себе ещё сельского дитятю приволок, дурень. Помогли б небось развлечься. А эта…"

И умолкла, со мной на миг очами встретившись. Вздрогнула – и скрылась. А я шагами крадущимися стала к святому подходить, изгибаясь маняще. И глаз от меня он уже не отводил…

А я, танца не прерывая, бутыль со стола подхватила и лёгким шагом к нему подошла. Он встал со второй попытки, пошатываясь, приобнял меня и стал жарко шептать что-то – я не вслушивалась, старалась только от мерзкого запаха не морщиться. Мы отошли так, что никому нас не видно было, и он по телу моему стал шарить. Я застонала, запрокинула руки к причёске… и, выхватив тонкую шпильку с блестящим камнем на кончике, слишком длинную для украшения, резко всадила ему в ухо, не жалея сил. Потом стояла и смотрела в стекленеющие глаза. Это длилось секунду – и вечность. А потом это быдло рухнуло к моим ногам, а мне было даже не жаль – словно прирезала что-то… что не должно было жить.

Выйдя из монастыря, я поправила накидку и оглянулась на кресты. Задание настоятельницы – ещё одно, очередное, – выполнено. Пора возвращаться.

***

Дни проходили в молитвах, ночи – в похоти и крови. Настоятельница давала мне всё более сложные задания, но это не было бедой – Тий многим вещам научил любимую жену. Научил он её и убивать.

Вскоре в мою привычку вошло брать у клиентов сувениры, которые я прятала в тупиковом отрезке подземного хода. В келье их хранить не рисковала – её обыскивали каждый день. Пришла зима, на севере Руси намело сугробы с человеческий рост. Я купалась в чужой крови. Я ждала затишья. И лета.

***

В монастыре днём мы работали – вышивали, пряли, копошились в земле. Но в тот миг у меня выдалась свободная минутка, и я чуждой фигурой застыла на каменном парапете, глядя, как лес шумит под ударами ветра и серебрится вдалеке река. В небе кружил сокол, купаясь в потоках воздуха. Вольный…

С тихим воем я сорвала с головы накидку, и отросшие снова волосы заплескались под зовом ветра. Хватит.

"Женщина – сосуд греховный, и не должна она в храм входить с непокрытой головою, и очи должна держать долу, ибо суть жизни её – смирение…".

Хватит. Века мы дышали воздухом и благодарили за это Стрибога, а мать-Ладу – за пищу. Веками мы почитали и матерей, и воинов, одинаково.

"Монахи не должны прикасаться к женщине на сносях, ибо она грехом порождена…".

А чем же порождены вы, святые, прячась за спиной своего Спасителя и веруя, что кто-то искупит ваши грехи!

Хватит.

Не одевая накидки, с улыбкой на устах, я двинулась к настоятельнице.

Помню, однажды я спросила Тия, за что он так ненавидит богов. Оказалось, что семью его – отца, мать и маленькую сестру – принесли в жертву одному из древних божеств. На глазах Тия, который сумел сбежать.

Ему было семь лет…

Беда людей в том, что им необходимо в кого-то верить.

Настоятельница сидела за столом и выводила что-то гусиным пером. Она подняла голову, и наши взгляды встретились. Она поняла всё, её рот открылся в беззвучном крике…

На свиток хлынула её горячая кровь.

За меня, за Тия, за наше будущее тебе и таким, как ты. Тем, кто верит только в кровавого бога. Тем, кто обращает в смерть чью-то веру. Тем, кто лицемерно стоит на коленях.

Такие, как я, будут приходить за вами.

***

Я вышла из подземного хода с небольшой сумочкой, полной золотых сувениров. У меня не было будущего, я шла, чтоб идти, и дикая сила вновь кипела в крови.

"Печать Мараны на челе её", – шипел наш волхв.

Он не ошибся.

Где-то в небе закричал сокол, и я поняла его слова.

– Вольны!! – что было сил крикнула я в ответ…

Сквозь веки пробивался яркий солнечный свет, и чей-то голос настойчиво звал меня по имени.

Блин!! Что ж мне никак не дадут нормально в чужой жизни порыться?!

Сделав над собой титаническое усилие, я открыла-таки упрямо не желающие ничего видеть глаза.

Надо мной склонилась Кларисс, глядя на меня встревоженными, если не испуганными, глазами.

– Клара, ты понимаешь, что происходит? Ты меня помнишь?

– Тебя блин забудешь, – пробормотала я, с трудом разлепив пересохшие губы. Ой, как же мне х-хорошо!

– Что, хорошо тебе? – предельно ласково уточнила кошка. Я насторожено на неё покосилась и кивнула.

– Щаз ещё лучше будет!! – рявкнула она неожиданно просто мне в лицо, – Ты чем вообще думаешь, а? Между чтениями перерыв не меньше недели должен быть! Ты же себя потеряешь, дурочка!..

Я обречённо вздохнула и настроилась на получасовую лекцию.

***

Дина

Найду – прибью. Причём плавно, медленно, со вкусом и удовольствием. Где шляется эта рыжая зараза?! Родители в бешенстве, плюются кислотой и бьют мелкую посуду – мол, и близко не подходи к этой…. Комментарии далеко не лестные, между прочим. Егор смылся в неведомом направлении, Киса тоже, Артём пытается хоть что-то утрясти с двойными похоронами, я помогаю ему по мере возможностей, Андрей валяется в комнате с дикой мигренью, мне приходится его лечить – а Клара куда-то ушла! Стоя в прихожей, я резко обернулась на звук открывающейся двери и нервно икнула. Вот только этого мне не хватало!

Тётя Яна, мать Клары. Нет слов!

Яна чуть повела плечами.

– Холодно тут. Ветер какой-то… Здравствуй, Дина. Рада тебя видеть.

Она была стройной довольно высокой женщиной. У неё были карие глаза и светлые крашеные волосы. Она была одета в бежевый костюмчик, надо признать, довольно элегантный, остроносые туфельки, из украшений – комплект браслет-кольцо-кулон-серьги из золота с розоватыми, блеклыми камнями. Бежевого оттенка косметика, как обычно, идеально ровная. На лице – неприятное выражение "дежурной скорби", никак не вяжущееся с общим, холёно-ухоженным состоянием.

– Диночка, мне позвонили и рассказали о случившемся. Серёжа, к сожалению, приехать не смог – у него такой график, сама знаешь. Ты здесь, поддерживаешь Клару. Это так мило с твоей стороны!

От слащавого тона и банальности фразы меня слегка покоробило, но я быстро справилась с собой. Яна стремительно пошла на кухню, и я двинулась за ней следом. Холёные пальцы налили в стакан свежий сок.

– Дина, солнышко, прошу, расскажи, что случилось. Ты, как очевидец, должна знать подробности…

Я начала рассказ, пристально следя за собеседницей. Она ахала и вздыхала. О состоянии детей Жанны она так и не спросила.

– Здравствуй, мама, – послышался спокойный голос от дверей.

Рыжеватая копна Клариных волос была всклочена, подружка была бледна, обычно блестящие глаза чуть выцвели. На ней был наспех наброшенный зелёный короткий сарафан. В принципе, они с матерью всегда смотрелись чуждо, но в тот странный миг это было особенно ярко видно. Честно говоря, куда больше общего у подружки было с Кисой, застывшей на пороге и пристально вглядывающейся в лицо Яны, словно пытаясь что-то отыскать – и не находя.

– А… кто вы? – холодно уточнила Яна, прервав на середине очередной всхлип. По лицу Кисы пробежала волна неприязни.

– Я – двоюродная сестра Жанны, – сказала она спокойно.

– Очень приятно, – причем о приязни в её голосе не могло быть и речи, – Девочки, я думаю, нам с Кларой нужно поговорить наедине. Как мать с дочерью.

Мы с Кисой, лицо которой стало омертвевшей маской, выскользнули за дверь.

***

Клара

Отбросив назад волосы, я села напротив матери на стул. Об объятиях и поцелуях не было и речи – мама была деловой женщиной. Мы молча смотрели друг другу в глаза.

– Эта женщина… она что, претендует на наследство? – нарушила мать молчание.

– Кажется, нет. Да если и так, какая разница?

– Я просто пытаюсь понять, нужен ли нам юрист.

– Нам? Мам, не хочу тебя огорчать, но у Лёни и Жанны есть дети…

– Но в завещании указаны мы.

Я выпала в полный осадок, стараясь понять, кто из нас спятил. В принципе, особой чувствительностью мама никогда не обладала, и со мной она могла обсуждать различные вещи, но её необычная реакция на смерть лучшей подруги немного обескураживала.

Вскипел чайник, и мать сделала нам по чашке кофе. Потом зябко повела плечами и негромко сказала:

– Ты любила Жанну, Клара?

Я по привычке ответила вполне откровенно:

– Нет, не слишком.

– Вот и я… тоже.

Её холёная ручка с французским маникюром изящным движением отломила кусочек хрустящей булочки. Я внимательно смотрела на свою мать.

– Отец не смог приехать? – спокойно уточнила я, – Почему?

– О, у него полно дел, а у "Надежды" определённые сложности…

– Ну, ничего. Егор как раз поехал в город – его навестить.

Мама только шире улыбнулась, но в глазах загорелась тревога.

Я вспомнила, как ночью притворилась, что сплю, и заглянула в мысли брата.

Да, скоро проблемы с фондом покажутся отцу подарком судьбы…

***

Егор

Первым делом по привычке заехал домой. У нас была шикарная квартира, обустроенная в бежевых тонах. Сторона была солнечная, и всё буквально утопало в свете. Честно говоря, меня это всегда раздражало.

Вторник. По идее, отца дома не должно быть, но чутьё говорило противоположное.

Дверь я открыл совершенно беззвучно, и в гостиную шёл кошачьими шагами, утопая в пушистом ковре.

Люблю появляться неожиданно…

Он сидел в мягком кресле с бокалом своего любимого виски. Человек с почти таким же лицом, как моё собственное, мой отец. Он сидел ко мне спиной, в квартире витал запах терпкого сигарного дыма. Он, видимо, читал…

Нет. Когда я неслышно подкрался и заглянул со спины, то увидел, что он рассматривает фотографию.

Со старого снимка на меня смотрела хрупкая юная девчушка с необычной внешностью. Её глаза ярко блестели, она улыбалась, и что-то знакомое почудилось мне в линии её губ.

По нижней стороне снимка змеилась надпись, явно сделанная впопыхах разборчивым, явно женским почерком.

"Прости".

Тут он почуял мой взгляд и обернулся. Наши глаза встретились, и я вздрогнул от необычного сочетания. Тоска, нездоровая нежность и… ненависть.

– Кто это? – спросил я, не здороваясь, только для того, чтоб о чём-то спросить.

– Её зовут Алина. Звали, вернее. Она была лживой дрянью.

– Её звали Датонова Алина Семёновна, она – мать твоей Инги, проходила лечение в "Надежде", проблемы с костным мозгом. Потом перевелась в другой центр, где она и умерла.

Я холодно смотрел на него. Я начал кое-что понимать.

– Папа, я хотел поговорить.

– Я работаю. У меня нет времени на глупости.

– У меня тоже, так что давай говорить по делу.

Он поднял глаза. Серые, как и мои, но более водянистые и невыносимо спокойные.

С определённого возраста я перестал всецело доверять ему. Потом доверие скрылось вообще.

Теперь сильно пошатнулось уважение.

– Кажется, я догадываюсь. Так вот, её припадочная дочка винит меня в том, чего просто не было. Дрянь… Как и мать, впрочем.

– Пап, вполне вероятно, фонд закроют.

Он спокойно смотрел на меня.

– Я подарил тебе жизнь, Егор, и…

– И ошибся.

Он смотрел на меня. Внимательно, невидяще, ненавидяще. Как только что смотрел на девочку, которую звали Алиной.

Его губы дрогнули.

– Ради кого? Одумайся, дурачок. Для кого ты это делаешь?

Инга

Я спала их рук вон плохо. Мне снились лица, много лиц. Самого сна я не запомнила, но встала с больной головой и с отвращением уставилась на сереющее над городом утреннее марево.

Напрочь позабыв все нотации, распахнула окно и устроилась на подоконнике. Поджала ноги. Внизу, полускрытая в тумане, звенела высота. Свежий ветер, смешанный с неповторимыми ароматами лета, прохлады и ночного города… Прошло полгода с тех пор, как…

Как я стояла перед Сергеем Геннадиевичем, пристально глядя в фальшиво сочувствующие глаза.

– Её случай запущенный, – начала я, – и…

– Как говорят христиане, всё в руках Божьих, – отозвался сероглазый человек в белом халате, насмешливо глядя на меня.

– Поймите…

– Нет, Инга Александровна, это вы поймите. Мы были знакомы с вашей матерью, и в последнюю нашу встречу она сказала мне: "Жизнь всех людей одинаково важна". Мне ли спорить с ней теперь, спустя столько лет?

Егор

– Очнись, она – дрянь, каких надо ещё поискать! Ты предаешь меня – ради неё?! – говорил отец, всё распаляясь, – Она смела перечить мне! Слишком уж она похожа на мать!…

Инга

– Впрочем, ты похожа на неё, Инга. Ты красивая девочка.

Он скользнул вперёд, не отрывая от меня тусклого взгляда серых глаз. Его дыхание прерывалось, он подступил чуть ближе.

– Я могу спасти твою мать, – шептал он, склонившись к самому моему уху, – И денег за это не попрошу…

Наглые руки шарили по моему телу. На мгновение я застыла, но слова матери врезались в память.

– Меня это не интересует, – сказала холодно и метнулась в сторону.

– Тогда… она умрёт.

– Увидим…

Егор

– Неужели ты поверишь не мне, а этой шустрой стервочке? Брось, Егор, она такая же хитрая, как и мать. Ты же не предашь своего отца ради этой…

Инга

Я смотрела на Жанну. На Безухову Жанну Семёновну, главного секретаря фонда, любовницу Сергея Геннадиевича.

– Я многое могу рассказать о фонде, – сказала я, – Советую запомнить меня.

Егор

– Она просто маленькая шлюха, – закончил отец, – Неужели ты не веришь мне?..

Мгновение я пристально смотрел ему в глаза, а потом резко ударил в нос.

Послышался неприятный хруст, хлынула кровь.

– Нет, пап, не верю. И если услышу ещё что-то о ней, ты – пожалеешь. Посмеешь вмешаться в нашу жизнь – пожалеешь.

Я повернулся и вышел, не оглядываясь. Дверь квартиры мягко закрылась за спиной.

Инга

Она всё же умерла. Мы продали четырёхкомнатную квартиру и купили двухкомнатную в бедном районе, продали весь накопленный отцом антиквариат, для того, чтоб оплатить операцию в другой клинике.

Её сделали, но такого эффекта она не имела.

Всё же Сергей Геннадиевич был лучшим.

На похоронах я не рыдала, только успокаивала Олю, и долго искала кое-кого в толпе. Нашла.

Он подошёл и положил две белые лилии на могильную плиту. Лилии – наши с мамой любимые цветы…

– Зачем? Неужто оно того стоило? – задала вопрос.

Он молчал. Да я и не ждала ответа.

Чёртова память! Я с силой потерла лицо руками и неслышно скользнула в кухню.

Утром, когда солнце ещё даже не показало свою рыжую голову из-за горизонта, кофе стоит пить чёрным, без сахара. В такие моменты по-настоящему понимаешь этот вкус…

– Не спится?

Сестра. Вплыла, как шхуна на парусах любви. Ни минуты покоя!

– А тебе?

Она села напротив. Оля была чуть полнее, чем я, и её красота была более… женственна, что ли… Её волосы были светлее и короче подстрижены симпатичной лесенкой, глаза большие и широко открыты навстречу другим, темнее, чем мои, но куда наивней. Она была взрослым ребёнком, и иногда я завидовала ей.

– Ина, ты считаешь меня ребёнком.

Я только пожала плечами, не смея подтверждать очевидное. Оля вздохнула.

– Прошло полгода, а я так и не сказала тебе…

– Какая я бесчувственная дрянь? Ты намекала не раз.

Она обижено поджала губы, но упрямо продолжала.

– Я так и не сказала тебе спасибо.

Я ошеломлённо застыла.

– Ты выплачиваешь кредит, ты работаешь и устаешь, как собака, а мне дала возможность учиться в Институте культуры. Ты…

– Хватит, Оля. Я делаю лишь то, что должна.

– Ина, я просто… а, чтоб его! Я хочу, чтоб ты была счастлива, сестрёнка. Не бойся верить другим. Хоть иногда.

Оля давно уже вышла, а я вертела в руках чашку с безбожно остывшим кофе. И вспоминала…

На сорок дней поминки я организовывала уже из последних сил. Сестру, которая снова начала реветь, отправила домой почти сразу, а сама задержалась надолго.

В тот день, как назло, в город приехала какая-то суперпопулярная группа, и метро в очередной раз нашли повод перекрыть. Трамваи уже не ходили, и я поплелась пешком, чувствуя, как скользят на молодом снегу уставшие ноги.

А потом я застыла возле одного из фонарей, наблюдая, как свет играет со снегом. Холод прорвался в самую душу, ещё немного – и я просто упала б в снег, дрожа от беззвучных рыданий…

И в тот момент возле тротуара замерла незнакомая машина. Так я впервые встретила Егора.

Мы болтали всё время, что он без цели возил меня по городу. За окном мелькали бессонные фонари, и окна домов, и машины. Потом он остановил машину у моего дома, а мы всё говорили. И мне всё казалось, что подобное лицо я уже видела… Но тогда так и не вспомнила, кого он мне напоминает.

А ночью, свернувшись клубочком в своей комнате, я неожиданно крепко уснула. И впервые с тех пор, как она умерла, мне не снились страшные сны…

Я безумно люблю зимние ночи.

***

Клара

Я нашла Кларисс сидящей на перилах небольшого балкончика. Почуяв меня, она сразу обернулась.

– Скажи, книга что-то говорила тебе о вызывающем? – спокойно уточнила кошка, – Клар, я ведь защиту твою долго не продержу. Я теряю силы.

– Она вроде говорила что-то вроде: "Этот щенок не остановится". Значит, духов наверняка вызвал парень.

Глаза Кларисс полыхнули.

– Она так и сказала? "Щенок"?

– Да… Нет, невозможно!

– Но проверить – стоит. Где комната этого Артёма?

Переглянувшись, мы метнулись вглубь дома. Вот и гостевая комната. Я резко распахнула дверь, Кларисс безликой тенью скользила за мной.

В комнате витал какой-то непонятный, тяжёлый аромат. Кошка едва заметно нахмурилась и словно бы невзначай придвинулась ближе ко мне. После она скользнула к шкафу, и решительно распахнула одну из небольших дверок.

В лицо ударил запах непонятных трав, блеснули отсветы на чёрных свечах, безымянная серая книжечка застенчиво отливала серебром на переплёте.

– Вот как, – едва слышно сказала кошка, – Вот как…

– Может, это просто…

– Клара. Что в этой жизни бывает просто?

***

– Дина, где Артём?! – закричала я, сбегая по ступенькам.

– Да, смылся куда-то, – флегматично отозвалась намертво приклеившаяся к компу подруга, – Кажется, пытается понять, куда делись Катя и Гена. Честно говоря, мы боимся, что они давно уже трупы. А зачем он тебе?

– Да так, спросить кое о чём хотела…

Мы с Кисой переглянулись, и я протянула руку к мобильному. Братишка, надо срочно поговорить…

***

Егор

Павел небрежно курил, откинувшись на спинку мягкого кресла. Увидев меня, он приветливо кивнул и указал на диванчик. Мой бывший друг молчал, разглядывая меня. Я отвечал ему тем же.

– Ты говорил, что поучил кого-то, – заметил я негромко.

– О, да. Думаю, тебе любопытно будет посмотреть.

– И что ты хочешь за помощь, если не секрет? Насколько я тебя помню, ты не умеешь быть бескорыстным.

– Как и ты, – хмыкнул мой собеседник, – Брось, Егор. Ты помнишь, о чём шла речь до нашей размолвки. Предлагаю сотрудничество. Можешь не опасаться, тебе достанется жирный кусок. Отец давно хотел работать с тобой, ты связан с молодым Исаенко, да и мозги у тебя неплохие: фирма всё растет. Хоть, если хочешь, можешь жить под крылышком папаши…

– Павел, – мягко прервал я его, – Скажи, я похож на идиота? Только не говори, что с Ингой ты встретился чисто случайно, прогуливаясь по совершенно незнакомому району и просто заинтересовавшись прошедшей мимо девушкой? Это ты ей можешь рассказать, и то не факт, что поверит.

На губах противника заиграла усмешка.

– Да, она тоже не верит. Умная девочка. Просто эта умная и красивая девочка – отличный рычаг, друг мой. Говорим откровенно? Она – ключик к тебе.