Текст книги "Виннипегская Стена и я (ЛП)"

Автор книги: Мариана Запата

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Честно, я удивилась, что высказала все это, и еще более была шокирована тем, что под конец рассказа о моих злоключениях я даже не задыхалась.

Вена на лбу пульсировала. Я сжала ладони в кулаки и почувствовала себя злее, чем когда-либо. Тем не менее, когда я действительно сфокусировалась на мужчине в худи, стоящем в пяти шагах от меня в коридоре моей квартиры, я не могла не остановиться.

Мышцы на его шее напряглись. Резкость его скул казалась более заметной. Но в форме его губ присутствовала эмоция, которую я не видела раньше.

– Ты права.

Я не ожидала, что он извинится. Крошечная надежда была… но…

– Что?

– Я не должен был позволять ему говорить такое.

– Да ты что.

Он проигнорировал мой комментарий.

– Я должен был лучше обращаться с тобой.

Должна ли я не согласиться?

Словно почувствовав, что его слова терпят неудачу, Эйден решительно отвел назад плечи.

– Мне жаль.

Я сжала и разжала по бокам кулаки. Я не была уверена, что сказать, даже если пыталась успокоить злое биение своего сердца.

– Ты была отличным ассистентом, – добавил Эйден.

Я до сих пор продолжала смотреть на него. Конечно, я была хороша, но также я была единственным ассистентом, что у него когда-либо был, так что...

Он сжал ладонью шею, и его адамово яблоко дернулось. Могу поклясться, эти внушительные плечи чуть наклонились вперед.

– Ты всегда была лояльна ко мне, и я не ценил этого, пока ты не ушла.

Несколько мгновений никто из нас не произносил ни слова. Может, он ждал, что я снова наброшусь на него, или я ждала, что он снова попросит меня сделать нечто, чего я делать не хочу. Кто знает? Но времени прошло довольно много, отчего Эйден, наконец, прочистил горло.

– Ванесса, прости меня за все.

Я верю, что ему немного жаль, но большая часть моей совести полагала, что он не извинялся бы, если бы ему не нужно было что-то от меня. Я не могла не ощущать скептицизм, и, уверена, эмоции были написаны у меня на лице.

Но Эйден не был идиотом, поэтому продолжил:

– Я злился из-за другого, что не имело ничего общего с тобой. Я не пытался быть милым, это правда, но я никогда не хотел переступать черту или грубить тебе.

Я фыркнула. Сцены в тренажерном зале и на радиостанции крутились в моей голове.

Должно быть, он точно знал, о чем я думаю, потому что покачал головой, разочарованно или покорно, не знаю, и мне плевать.

– Мне жаль, что я выместил все это на тебе. Извинения ничего не изменят, но я именно это имею в виду. Мне жаль.

Хотела ли я спросить, что его разозлило? Конечно. Конечно, хотела. Но я знала, если попрошу уточнить, это покажется ему сигналом, что он на пути к вероятной победе.

А это не так.

Так что я промолчала. Существует много чего, что я могла бы простить, но чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что он подвел меня, когда я даже не возлагала на него больших надежд. Эйден стал просто еще одним человеком, который не соответствовал моим ожиданиям. Что это такое? Плюс, стрессы, окружающие его в тот короткий период времени, из-за чего он стал мудаком, не могут объяснить остальные месяцы и годы, когда он совсем не уделял мне внимания.

Эйден наблюдал за мной глазами кофейного цвета, наблюдал, наблюдал, наблюдал.

– В последнее время у меня был стресс, – произнес он, его слова звучали как приманка.

И я это уже знала.

Он облизнул верхнюю губу и немного опустил голову, прежде чем глубоко вздохнуть.

– Могу я воспользоваться туалетом?

Я указала в сторону своей спальни и кивнула.

– Это там.

Секунду спустя он исчез за дверью между гостиной и кухней, и я воспользовалась этим моментом, чтобы сделать дрожащий вдох. В какой-то момент у меня начала болеть голова, и я знала – это результат голода и напряжения. На кухне я взяла свой теперь уже холодный сэндвич и склонилась над раковиной, делая несколько укусов жареного сыра.

Я даже не съела еще и половины, когда появился Эйден. Он прислонился к дверному проему, который вел из кухни в мою спальню, скрестив руки на груди. Если бы я не была в таком ужасном настроении, я бы оценила ширину его плеч, или как его руки находятся в идеальной пропорции с остальным его массивным размером. Мне не надо смотреть на его бедра, чтобы знать – их ширина равна стволу красного дерева.

– Я заплачу тебе, – произнес он, пока я не смотрела на него.

Я была готова снова сказать ему, что с деньгами у меня все в порядке, когда Эйден опередил меня.

Он сбросил бомбу.

– Я оплачу твои студенческие займы и куплю тебе дом.

Я уронила свой сэндвич в раковину.

Глава 8

Сказать, что у меня есть ахиллесова пята, – это ничего не сказать.

Я росла в семье с пятью детьми и матерью-одиночкой, и денег было мало. Очень мало. Правда, недостаточно. Мелки в начальной школе были не фирменными, и поэтому плохо рисовали. И я носила исключительно дешевую поношенную одежду, пока не стала достаточно взрослой, чтобы самой платить за новые вещи, а этого не произошло, пока у меня не появились приемные родители.

Но если меня и научила чему-то бедность – это ценить деньги и имущество. Никто не уважает деньги больше, чем я.

Таким образом, это стало моим величайшим ужасом, когда я подала заявление в колледж и не получила стипендию. Никакую. Ничего. Даже пятьсот долларов.

Я умная, но не являлась супер одаренной студенткой. В школе была застенчивой. Не часто поднимала в классе руку или присоединялась к доступным дополнительным видам деятельности. Не занималась спортом, потому что у нас не было лишнего дохода, чтобы покупать форму, и никто из нас, детей, не присоединялся ни к одной командной лиге.

Я всегда любила быть одной, рисовать и писать, если были краски. Я не выделялась ни в чем, что помогло бы мне получить стипендию. В моей старшей школе была не очень хорошая программа по искусству; единственный класс, который я смогла взять – столярная мастерская, который я закончила с отличием. Но куда меня это привело?

До сих пор очень ярко помню, как методист в моей старшей школе говорит мне, какая я обычная. Правда. Она так мне сказала.

– Может, тебе надо было усерднее стараться.

После этого я была слишком шокирована, чтобы досчитать до десяти.

Одних пятерок и нескольких четверок было недостаточно. Тем не менее, я была в ужасе и разочарована из-за того, что меня приняли в каждый порядочный колледж, куда я подавала заявление, но не предложили никакой финансовой помощи, кроме федерального гранта, на который я претендовала из-за финансовых нужд, но это покрывало лишь десять процентов от общей стоимости ежегодного обучения.

И, конечно же, колледж, в который я хотела поступить, находился в другом штате и был невероятно дорогим. Я полюбила его больше, чем любого другого из тех, что проверяла со своими друзьями осенью выпускного года.

Так что я сделала немыслимое. Взяла кредиты. Огромные студенческие кредиты.

Затем сделала еще одно нечто немыслимое в мире – никому об этом не сказала.

Ни приемным родителям, ни младшему брату, даже Диане. Никто, кроме меня, не знал. Ни один человек в мире, кроме меня, не нес на себе бремя двухсот тысяч долларов.

В течение четырех лет после получения степени, я, как могла, выплачивала свои кредиты, одновременно пытаясь откладывать деньги, чтобы, в конечном итоге, полностью посвятить себя работе своей мечты. Такой большой долг, как мой, – это бездонный колодец, который необходимо принять, будто это гепатит – он никуда не уйдет – но все это только для того, чтобы заставить меня усерднее работать, поэтому я не возражала против работы на Эйдена, а после, посреди ночи, занималась дизайнами.

Но всему есть предел, и я накопила и погасила достаточную часть долга, чтобы прийти к точке, где почувствовала, что впервые за несколько лет могу дышать... пока не вижу кредитные квитанции, которые получаю по почте каждый месяц.

Но...

– Что думаешь? – спросил Здоровяк, опуская на меня свой взгляд, как будто он только что не раскрыл самый большой секрет в моей жизни.

Я думала, что он выжил из ума. Я думала, что мое сердце не должно биться так быстро. И еще я думала о том, что никто не должен знать о том, как много денег я должна.

– Ванесса?

Я моргнула, прежде чем опустить взгляд в раковину на мой бедный, испачканный бутерброд. Затем сделала глубокий вдох, закрыла глаза и снова их открыла.

– Как ты узнал о кредитах?

– Я всегда знал.

Что?

– Как? – я почувствовала... я почувствовала себя немного оскверненной, честно.

– Тревор проверил тебя, – сейчас, когда он упомянул об этом, мне это показалось смутно знакомым, даже если мне было тревожно слышать, что они знали о том, что я так сильно пыталась скрыть ото всех. – Нет ни единого способа, каким ты смогла бы их выплатить, – заявил Эйден.

Он прав.

Меня тошнит. Тошнит. Тошнит.

– Сколько бы ты ни задолжала, я это оплачу.

Вот так просто. Он оплатит. Будто сто пятьдесят тысяч совсем не проблема.

Мне нравится смотреть шоу, в котором начальники под прикрытием проникают в свой бизнес и в конце удивляют своих работников сумасшедшей суммой денег, чтобы они съездили в отпуск или выплатили долги. Чаще всего я наблюдала за этим со слезами на глазах.

Работники обычно тоже плакали и говорили, что никогда не ожидали, что нечто подобное случится с ними, или каким благословением для их семьи станут эти деньги. Или какой подарок им преподнесли, чтобы изменить их жизни.

Но вот она я.

Мои руки задрожали, а легкие словно забыли как дышать.

Мои кредиты были моей ахиллесовой пятой.

Меня лишь слегка пристыдила мысль, что я незамедлительно не подумала о том, как нелепо его предложение. Почему я не вытолкала его или не послала? Почему не рассмеялась над его идеей? Или не сказала отвалить к черту, потому что он не может купить меня? Он плохо со мной обращался. Он не заслуживает того, чтобы я сделала ему «одолжение» и ради него поставила под угрозу свою жизнь.

Стиснув руки по бокам, я позволила ощущению перегруженности нахлынуть на меня. Он предлагал оплатить это все, что лежит в моей душе как цементный блок в бассейне. Кто так делает?

Но все же, кто говорит «нет» такому предложению? Мне нравилось думать, что я принимаю мудрые решения; что делаю то, что лучше для меня и будет лучше в долгосрочной перспективе. Но сто пятьдесят тысяч? Ох, черт.

– Я готов пойти на компромисс, – предложил Эйден; его глаза были честными, а голос твердым, что совсем не помогало.

Я фыркнула.

«Заткнись, Ван, – сказала я себе. — Заткнись, заткнись, заткнись и просто скажи «да», идиотка. Не отговори его от этого. Не будь дурой. Ты сможешь сделать все ради этих денег. Это возможность всей твоей жизни, даже если он ранит твои чувства, даже если это глупо и незаконно, и если в этом нет никакого смысла, потому что в мире миллион других женщин, которые готовы сделать подобное и за меньшее».

Но я не могла заткнуться. Просто не могла. Существовала небольшая придирчивая часть моей личности, которую я оттачивала на протяжении многих лет, – та, которая иногда не знает, как промолчать.

Я подняла взгляд и посмотрела на заросшего щетиной мужчину, который стоял в моей квартире и предлагал мне спасательный круг, возможность. «Преступление», – напомнила я себе. Он просит меня совершить нечто незаконное. Этот мужчина, который никогда дважды не задумывался обо мне до данного момента, когда ему что-то не понадобилось и больше некого попросить.

– Эйден...

Самый мускулистый мужчина, которого я знаю, сделал шаг вперед и прижал руки к бокам, пришпиливая меня взглядом к месту.

– Это должна быть ты. Я подумал об этом. Никто не понимает мое расписание так, как ты. Ты не действуешь мне на нервы, и ты... – он покачал головой и распял меня на месте. – Я сделаю все, что нужно. Скажи, чего ты хочешь, и ты это получишь. Что угодно.

Головная боль, давящая на виски из-за голода, внезапно усилилась.

«Скажи ему «Нет», – сказала умная часть моего мозга. В конце концов, я смогу погасить свои кредиты. У меня все еще есть время.

Но другая часть моего мозга, логическая, сказала, что будет тупо упустить такую возможность. Все, что мне надо сделать, это выйти за парня, верно? Подписать клочок бумаги? Сохранить сбережения за счет его интересов?

Вот черт. Серьезно, я не могу переключать свое настроение каждую минуту. Я только что говорила ему, что мы не друзья, и как сильно он ранил мои чувства, и какой он идиот только потому, что поднял эту тему... и теперь я снова обдумываю его предложение всего через несколько минут. И еще раз, более ста тысяч долларов являются частью этого предложения. Это не пустяк.

И тогда моя рука задрожала сильнее, чем раньше, и я получила временный ответ, и даже тогда простое желание рассмотреть данный вариант заставило меня почувствовать себя проституткой.

Я могу думать о себе как о проститутке, но я хотя бы буду проституткой без долгов, не так ли?

Его взгляд был полностью сосредоточен на мне, стоящей там, в моей крошечной кухне в мешковатых пижамных штанах «Доктор Пеппер» и топе, низ которого был разрезан на полосочки, и на мне не было лифчика.

Со мной что-то не так. Со мной серьезно что-то не так.

«Скажи ему проваливать. Скажи ему проваливать».

Но я не сказала.

– Дай мне подумать об этом, – произнесла я, мой голос неуверенно надломился.

Он не расплакался из-за победы, и я не отправила его сразу к черту, что удивительно. Вместо этого Эйден очень спокойно ответил:

– Хорошо, – на секунду он засомневался, переступая с ноги на ногу. – Извини, что я облажался.

У меня в горле сформировался узел из-за выражения на его лице.

– Я привык быть одиночкой, Ванесса. Ничто из того, что я сказал или сделал, не имеет отношения к тебе. Я хочу, чтобы ты это понимала.

Больше ничего не добавив, мужчина, известный как Виннипегская Стена, ушел. Единственным звуком, сигнализирующим о его уходе, стал хлопок закрывшейся за ним двери.

Я собиралась подумать об этом. Подумать о том, чтобы выйти замуж за парня ради денег, когда месяц назад я уволилась с работы на него, потому что он не защитил меня перед своим менеджером; он не поддерживал даже мизерные обязательства, которые, как я думала, между нами были. Какого черта я делаю?

«Будь умной», – шептала логическая часть моего мозга.

Следующие две ночи я не спала, и это не удивительно. Как, черт возьми, я могла спать, когда все, о чем я думала, действительно ли я рассматриваю совершение мошенничества – брачное мошенничество, как его называют – чтобы получить кучу денег? Через это ли проходят все воры?

Я чувствовала вину, хотя еще ничего не сделала.

И еще я чувствовала себя немного дешевкой из-за того, что сразу не сказала «черт, нет», но не такой уж дешевкой.

Оплата кредитов и возможность получения дома, купленного для меня манили меня гораздо больше, чем когда-либо ожидали мои моральные устои. И снова, нравственность значит не так много, когда откладываешь ипотечную сумму на счета каждый месяц. Я живу в квартире, которая приведет в ужас моих приемных родителей, если они узнают, какая она. Моей машине двенадцать лет. Я свела свои расходы к абсолютному минимуму, чтобы только тратить свои деньги так, как мне нужно.

И затем я задумалась о себе... если сделаю это, однажды мне придется развестись. Я должна буду сказать своему будущему мужу – если такой будет – что я уже была замужем, и я никогда не смогу рассказать ему правду о том, почему сделала это. Я не смогу врать и притворяться, что этого никогда не было, даже если это фальшивка лишь на словах.

Нормально ли это? Справедливо? Может, все из-за того, что когда я была маленькой, мама ни разу не вышла замуж, но я всегда представляла брак как супер серьезный особенный шаг, на который способен не каждый. Союз двух людей, которые решили, что собираются покорять мир вместе, – поэтому необходимо быть разборчивой с тем, кого выбираешь в партнеры. Вся эта часть «пока смерть не разлучит нас» и тому подобное, в противном случае ты просто тратишь свою жизнь зря. Верно?

Когда я не обдумывала все это, я спрашивала себя, что скажу людям в своей жизни. Они поймут, что я по шею в дерьме, если расскажу, что выхожу замуж за Эйдена. Я должна буду рассказать о кредитах, если собираюсь рассказать правду, и я лучше засуну руку в кипяток, чем сделаю это.

Это слишком. Слишком.

И вот, я, наконец, взяла телефон и позвонила единственному человеку, которого не смогу обмануть. Я больше не могу жить с этим. Я устала, я капризнее, чем когда-либо, и не могу сфокусироваться, потому что слишком отвлечена. Мне необходимо принять решение.

– Диана, ты бы вышла замуж за кого-то ради денег? – спросила я ее в один прекрасный день, когда позвонила ей во время ее обеденного перерыва.

Не пропуская удар, она издала задумчивый звук.

– Как сказать. О какой сумме идет речь?

И именно тогда я поняла, что позвонила не тому человеку. Вместо нее я должна была набрать Оскара, моего братишку. Он – рассудительность моей жизни, баскетбольный игрок, изучающий машиностроение. Он всегда был мудр не по годам. Диана... не очень.

Я рассказала ей лишь часть правды.

– Что, если кто-то купит тебе дом?

Она хмыкнула, затем еще раз.

– Хороший дом?

– Не особняк, жадная шлюшка, но я говорю не о свалке и тому подобном, – по крайней мере, как я поняла.

– Все, что мне надо сделать, это выйти за кого-то замуж, и он купит мне хороший дом? – позже я смогу посмеяться над ситуацией, которая привела меня к этому разговору, или над тем, как легко Диана обо всем этом рассуждала.

– Да.

– Должна ли я сделать что-то еще?

А что еще? Брак лишь для того, чтобы он получил гражданство; он не навсегда.

– Я так не думаю.

– О-о-о, – ее тон оживился. – Конечно. Почему нет?

Конечно. Почему нет. Вот это да. Я фыркнула.

– Погоди секунду. Почему ты спрашиваешь? Кто это делает? – наконец, прощебетала она весьма заинтересованно.

Когда я закончила ей все объяснять, минуя случай, который подтолкнул меня к уходу, я ждала ее мудрого – обычно не мудрого – совета.

Все, что я получила, это:

– Сделай это.

– И все? – усмехнулась я.

Я интересовалась ее мнением о решении, которое изменит всю мою жизнь, и вот так она ответила?

– Конечно. Почему нет? У него есть деньги, ты знаешь все самое худшее о нем, и он собирается заплатить тебе. О чем тут еще думать? – произнесла она сухим тоном.

Она, определенно, была худшим человеком, к которому я обратилась за советом.

– Это незаконно.

– В таком случае, сделай так, чтобы тебя не поймали.

«Ладно, Эйден Младший», – подумала я, прежде чем она продолжила.

– Люди все время так делают. Помнишь Фелипу? – это ее кузина; как я могла забыть? – Этот парень из Сальвадора, за которого она вышла замуж, заплатил ей пять тысяч долларов. Ты можешь получить дом, Ванни. Ты могла бы быть более благодарной.

Определенно, неправильный человек.

– Мы не самые большие фанаты друг друга.

Из-за этого она стала раздражительной.

– Тебе почти все нравятся. Он не может тебя ненавидеть, если просит о таком тебя, а не кого-то другого. Уверена, сучки выстроились бы в очередь, если бы он приложил хоть немного усилий.

Из-за ее комментария я застонала.

– Ты, правда, думаешь, что я должна это сделать?

– Нет ни одной причины, почему ты не должна. У тебя нет парня. Тебе нечего терять.

У нее все было легко, из-за этого я почувствовала себя дурой, потому что сразу не уцепилась за этот шанс, но что-то томилось в моих внутренностях, и пока она не сказала о сучках, выстроившихся в линию, я не понимала, что это. Моя гордость.

Я хрустнула пальцами.

– Не знаю, что я чувствую по поводу брака и мужа, – я почти подавилась словом, – и общения с другими людьми во время всего этого. Даже если все не по-настоящему. Кто-то узнает, что мы женаты, и я не хочу выглядеть бедной женой-идиоткой, которой муж изменяет, и все об этом знают.

Диана снова хмыкнула.

– Пока ты работала на него, встречался ли он с кем-нибудь?

Нет. Никогда. В его телефоне даже нет ни одного женского номера. Я бы знала. Именно я ездила в магазин, чтобы купить ему новый телефон, и я переносила его контакты, и, возможно, я их просмотрела. И никогда в его доме не было ночевок, ни одной женщины поблизости. И никого не было с ним на выездных играх, потому что, по словам Зака, Эйден всегда уходил сразу в свой номер в гостинице.

Так что да, я чувствовала себя идиоткой.

– Нет.

– Так что не о чем переживать, верно?

Я сглотнула.

– Я тоже не смогу ни с кем встречаться.

Из-за этого она рассмеялась, и вдруг меня оскорбило то, что она так сильно смеется.

– Ты забавная.

– Это не смешно, – у меня всего пару лет не было парня. В чем, черт возьми, проблема?

Ее истерический смех достиг пика.

– Я тоже не могу ни с кем встречаться, – передразнила она меня голосом, который должен был походить на мой. – Теперь ты просто ищешь отмазку.

То, что я не часто ходила на свидания, хорошо известный факт.

Смех Дианы стал приглушенным, будто она прикрыла рот рукой.

– Ох, Ви. Сделай это и перестань так много думать.

Она совсем не помогала, и я поняла, что разрываюсь на части.

– Я продолжу думать об этом.

– О чем тут думать?

Обо всем.

Но я думала об этом. Потом еще немного подумала.

Меня чуть не вырвало, когда я посмотрела в интернете свою задолженность по кредиту. Смотреть на баланс – это как смотреть на затмение; я не должна была этого делать. Шесть цифр свирепо смотрели на меня с экрана, и мне стало казаться, что я слепну.

Вся эта ситуация с Эйденом – лотерея, и у меня выигрышный билет. Небольшое чувство неуверенности кружилось в моей груди, но я игнорировала его, пока могла с этим справляться.

Я буду помогать тому, в чью искренность полностью не верю.

Это будут вычеркнутые из жизни годы.

Я сделаю нечто незаконное.

И все это я проведу технически, как бизнес-операцию. Все не так сложно, потому что я понимаю, что делает Эйден и почему он это делает, по большей части.

Я просто не совсем понимаю, почему он настаивает на моем возвращении в его жизнь.

Независимо от всего остального, часть меня обижена, что Эйден я-получаю-все-чего-хочу Грэйвс, убедил себя в том, что только я могу помочь ему. Полагаю, я просто не чувствовала, что он заслуживает моей помощи или лояльности, когда он не сделал ничего, чтобы это заслужить.

Но...

Мой долг по студенческому кредиту – не только моя зарплата; он не выплачивается в течение первых пяти лет, как во время покупки автомобиля. Плюс, если дом тоже будет формой оплаты... Мы говорим о большом количестве денег, о большой головной боли и больших интересах. Тридцать лет по ипотеке. Это огромное облегчение.

Не правда ли?

Могу ли я просто простить Эйдена и сделать это?

Я знала, люди совершают ошибки, и я понимала: не всегда знаешь, что у тебя есть, пока этого не потеряешь; я научилась этому на собственном опыте. Но я также знала, какой обидчивой могу быть и как иногда сильно держусь за обиды.

Я обнаружила, что еду к дому Эйдена. Сердце поднималось к горлу, я готовилась рискнуть жизнью и свободой из-за чертовых кредитов, о чем просто не могла забыть или думать с пренебрежением.

Охранник у ворот улыбнулся мне, когда я подъехала к району, где жил Эйден.

– Давно вас не видел, мисс Ванесса, – поприветствовал он меня.

– Я уволилась, – объяснила я после того, как поприветствовала его. – Он не должен удивиться, что я здесь.

Охранник послал мне взгляд, в котором говорилось, что он впечатлен.

– Не должен. Он мне каждую неделю напоминает, чтобы я впустил тебя, если ты появишься.

Эйден либо слишком самоуверен, или...

Ну, или не было никаких «или». Он слишком самоуверен. Неожиданно мне захотелось развернуть машину и преподать ему урок, но я не была эгоистичной или достаточно глупой, чтобы это сделать. На прощание махнув рукой охраннику, я проехала мимо ворот и направилась к дому, в котором была столько раз, что не могу сосчитать.

Я знала, он дома, поэтому не переживала из-за отсутствия машин на подъездной дорожке. Я припарковалась на улице, как и каждый раз до этого, пошла к входной двери, ощущая себя невероятно неловко, и нажала на звонок.

Я хотела развернуться, уйти и сказать себе, что мне не нужны его деньги. Я, правда, этого хотела.

Но никуда не ушла.

Прошло пару минут, прежде чем я услышала звук открывающегося замка и поняла, что он там. В мгновение ока дверь распахнулась, и Эйден стоял по другую сторону в своей обычной одежде. Его возвышающееся тело блокировало свет, исходящий из дома. Выражение на его лице было открытым и серьезным, когда он впустил меня и повел туда, где все началось, – на большую кухню.

Не важно, что его диван невероятно удобный; он всегда предпочитал сидеть на кухне за островком или на одном из стульев в уголке, чтобы есть, читать или собирать пазлы.

Он сел на свой любимый стул, и я выбрала самый дальний от него. Все было еще страннее, чем должно было быть, учитывая, что поставлено на карту.

Я личность, и он не лучше и не хуже меня, и независимо от того, что случилось, я должна помнить об этом.

Я втянула воздух через нос и просто перешла к делу. Честность – лучшая политика и все такое, не так ли?

– Послушай, мне страшно, – призналась я на одном дыхании, глядя на его такие знакомые черты: острые скулы, густую, короткую бороду, которая покрыла нижнюю часть его лица, и неровный белый шрам вдоль линии волос.

За два года я видела его лицо, по крайней мере, пять раз в неделю, и ни разу у нас не было момента хоть отдаленно близкого к этому. Я не могла этого забыть, потому что для меня это было важно. Одно дело, когда незнакомец просит меня выйти за него, потому что хочет стать гражданином США, но совсем другое, когда просит тот, кого я знаю, и кто никогда обо мне не заботился.

Честно, это хуже.

На мгновение длинные ресницы Эйдена опустились, и мужчина, жадный на проявление своего внимания и привязанности, сродни моей жадности к красным и розовым конфетам «Старбёртс», приподнял округлое большое плечо.

– О чем ты беспокоишься? – произнес он.

– Я не хочу отправиться в тюрьму, – я, правда, очень не хотела отправиться в тюрьму; я проверила информацию о фиктивном браке, и это тяжкое преступление. Уголовное преступление с тюремным заключением сроком на пять лет и штрафом в таком размере, что мои студенческие кредиты кажутся грошами.

По-видимому, мужская версия моего лучшего друга сказала:

– Ты не отправишься в тюрьму.

– Я ужасная лгунья, – призналась я, потому что он понятия не имел, какая я была на самом деле плохая лгунья.

– Ты знала, что планируешь уйти, за несколько месяцев до того, как сделала это. Думаю, с этим у тебя все в порядке, – высказался он неожиданно слегка обидчивым тоном.

Из-за этого я могла бы вздрогнуть, если бы чувствовала вину за то, что сделала, но это не так. И тогда мне даже не пришло в голову, что он знал, что я долгое время планировала свой уход. Слова просто влетели в одно ухо и вылетели из другого.

– Я не лгала тебе. Я оставалась лишь потому, что тебе только стало лучше, и чувствовала себя плохо из-за того, что так скоро после этого собираюсь бросить тебя. Я не могла уговорить себя сделать это и лишь пыталась быть хорошим человеком. Есть разница.

Его густые брови приподнялись на миллиметр, но ни один другой мускул на его лице не отреагировал на мой комментарий.

– Ты сказала Заку, – обвинительно указал он.

Обвинение, которое я не собиралась принимать.

– Ага, я рассказала Заку, потому что он мой друг, – и я чертовски точно не собиралась извиняться за это. – Пожалуйста, скажи мне, когда я должна была рассказать тебе и ожидать слов «дай пять». Или ты собирался обнять меня и поздравить? – возможно, я смерила его взглядом «ты издеваешься надо мной?»

– Когда я, наконец, рассказала, тебе было плевать, Эйден. И половина вины на тебе. И все же... я так зла на тебя, понимаю, что так быть не должно. Просто ничего не могу с этим поделать. Ты не мой друг и никогда не пытался им стать. И никогда не заботился обо мне, пока тебе что-то не понадобилось, и сейчас, по какой-то странной причине, ты ведешь себя так, будто жить без меня не можешь. И мы оба знаем, что это полная хрень.

Мгновение он молчал, резко засопев, глазами пытаясь просверлить дыру в моей голове.

– Я извинился перед тобой. И я именно это и имел в виду. Ты знаешь, это так, – настаивал он, и я нехотя признала, что логическая часть моего мозга приняла это заявление за правду.

Эйден не извинялся, и, несмотря ни на что, он не лжец. Просто этого нет в его генах. Для него сказать слово на букву «И»? Нечто нереальное.

– У меня нет времени на друзей, а если бы и было, я все равно никуда не выхожу, чтобы их завести. Я всегда был таким. И у меня, правда, нет времени на отношения. Ты понимаешь это. Я не беспокоюсь о том, что нас поймают...

– Поэтому ты не отправишься в тюрьму, – напомнила я ему, шепча себе под нос, раздраженная его тактикой.

Он приподнял одну бровь еще на миллиметр, но именно его раздувающиеся ноздри выдали его гнев.

– Я провел исследования и проконсультировался с иммиграционным адвокатом. Мы можем сделать это. Все, что тебе надо сделать, – просто сначала заполнить за меня петицию.

Эйден не сказал, «я думаю, мы можем это сделать», он сказал, «сделаем это», и я не упустила этот нюанс.

– Ты знаешь, Эйден, из-за тебя сказать «да» чертовски тяжело. Когда я на тебя работала, я бы сделала для тебя почти все, что угодно, если бы ты попросил. Но теперь, особенно когда ты ведешь себя – все еще ведешь себя – так, будто одного «прости» достаточно, чтобы стереть проявление неуважения ко мне перед другими людьми, и то, что ты позволил кому-то говорить обо мне, и это вывело меня из себя. Как ты можешь просить меня о таком большом одолжении, когда я не чувствую никаких обязательств перед тобой? И у нас даже не было бы этого разговора, если бы я не хотела оплатить свои кредиты.

Я прикусила щеку изнутри.

– Я хочу сказать тебе оставить меня в покое, что я сама оплачу свои счета, как и планировала сделать. Мне не нужны твои деньги, – встретившись с ним взглядом, мне пришлось бороться с желанием разрыдаться. – Я бы хотела, чтобы ты уважал меня тогда, когда это что-то значило. Ты мне нравился. Я обожала тебя, и за несколько дней ты уничтожил все это.

Слова вылетели из моего рта раньше, чем я смогла их остановить.

Мы смотрели друг на друга. И смотрели. И смотрели еще несколько мгновений.

Когда я была ребенком, я узнала на тяжелом примере, как дорога правда. Иногда она стоит тебе людей в твоей жизни. Иногда некоторых вещей. И в этой жизни люди слишком дешевые, чтобы заплатить цену чем-то столь дорогим, как правда. В данном случае, ценник неожиданно ударил по Эйдену.

Медленно сделав нескольких вдохов, он опустил голову и почесал шею большой рукой. Его дыхание стало затрудненным, а вздох вышел размером с Аляску.

– Прости меня, – тон его голоса грубее, чем когда-либо, будто просеянный через песок и затем прикрытый осколками стекла. Тем не менее, его слова прозвучали как самые искренние и сердечные слова, вылетающие из его рта, по крайней мере, передо мной.