Текст книги "Всего лишь измена (СИ)"
Автор книги: Мари Соль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Глава 12
До определённого момента его жена, его дети, казались мне чем-то несуществующим. Я добровольно исключила их из нашей реальности. Ведь он был только мой! Я не пыталась узнать имена его сына и дочери. Даже имя жены я узнала не сразу. А Никита молчал. Будто и не было этого фактора, его настоящей семьи.
Но как-то раз в главном театре случилась премьера. Ставили «Мастера и Маргариту» в новом прочтении. Молодёжный театр современного танца. Звучало многообещающе! Шумилов достал нам билеты. И я согласилась пойти.
Ряд у нас был едва ли не самый последний.
– Зато посередине, – искал преимущества в этом мой преданный друг.
– Сойдёт, – я взяла из его рук билетик.
«Кот Бегемот в роли кота Бегемота», – было написано мелкими буквами.
– Неужели, и правда, кота привлекут? – рассмеялась, цепляясь за Костикин локоть.
На мне было платье из тёмно-зелёного бархата, волосы собраны в хвост. Я, с Костиных слов, и сама походила на Маргариту.
– Скорее, на Геллу, – взглянув на себя в большом зеркале, фыркнула я.
Он был в рубашке и брюках. И, надо сказать, ему очень шёл этот стиль! Я всегда удивлялась тому, почему он ни с кем не встречается. Точнее, он встречался! Но как-то мельком. Так, чтобы долго, серьёзно, такого при мне ещё не было.
Мы изучали картины на стенах фойе. Здесь выставляли художку. В тот раз было что-то с упором на готику, и я попросила Шумилова сфоткать меня. Я надела те самые серьги, тот первый подарок Никиты. Изумруды эффектно смотрелись в ушах. Даже Костик заметил, что выгляжу я изумительно.
– Смотри в камеру, Вит! – он велел подготовиться.
Я приняла романтический образ. Как вдруг…
Среди тех, кто гулял, в ожидании спектакля, я увидела пару. Никита вёл женщину в тёмном, приталенном платье. Смотрелась она по сравнению с ним как незримая тень. Я отметила сразу, насколько она меня выше, крупнее. И волосы тёмные, спрятаны в плотный пучок, так что не оценить густоты.
Взгляд жадно впитывал всё, до мельчайших подробностей. То, как ступает, как держится. Как улыбается, чуть склонив голову, изучая одну из картин. Они приближались! А я замерла, проворонив команды Шумилова.
– Вит! – позвал он.
Проследил за моим ошарашенным взглядом. Опустил наведённую камеру.
– Вита, идём? Вон та картина получше, – попытался отвлечь меня от созерцания пары, которая двигалась прямо на нас.
Поравнявшись со мной, она вскинула брови.
– Вы позволите? – с лёгкой улыбкой на бледном лице, указала назад.
– А…, – я замешкалась, – Д-да!
Отойдя и позволив занять моё место, я побоялась смотреть на её кавалера. Боялась, что если увижу, умру!
Так и прошла мимо, с опущенным взглядом. Только носки его туфель мелькнули на фоне ковра.
«Никита, Никита, Никита», – кричал мой измученный мозг. У двери обернулась к нему. Он, не видя меня, делал снимок.
«Красивый», – подумала бегло и позволила Косте себя проводить. Мы уселись на самом верху, у прохода. Богачёвы сидели на первом ряду. И, как ни пыталась я сосредоточить внимание на спектакле, но взгляд то и дело метался к его голове. Пару раз они что-то шептали друг другу. Я не видела, но представляла, что он шепчет что-то ей на ухо. Что-то настолько же нежное, как шептал мне?
Интересно, а как он её называет? Мне почему-то до боли в висках захотелось узнать её имя! Марина? Светлана? Ирина? Какое из этих имён ей особенно шло?
В антракте Шумилов пытался меня развлекать. Предложил выпить кофе. Досмотреть галерею картин. Но я отказалась спускаться на первый этаж. Вдруг он там? Вдруг он тоже?
– Ну, ладно, как хочешь, – Костик встал сзади, – Мне и тут хорошо!
Мы стояли напротив большого окна и смотрели на тёмную улицу. Он отодвинул высокую штору. В отражении стекла были мы.
– Вит, я хотел, чтоб ты знала…, – начал, было, Шумилов.
А я, испытав острый приступ нечаянной боли, обернулась и крепко прижалась к нему:
– Обними меня, Кось!
Он обнял. Сначала опасливо, чуть прикасаясь руками к спине. А после – прижал и зарылся мне в волосы.
– Вит, я с тобой, – различила сквозь стук наших юных сердец.
На следующий раз, когда пришло время ехать на встречу к Никите, я собрала все подарки. Все, кроме двух изумрудных серёг. Не смогла! Слишком дороги. Спрятала в ящик. И зареклась, что не стану носить. В конце концов, что-то же я заслужила? Будучи в роли любовницы хозяина двух ювелирных домов?
Появившись в тот раз у него на пороге. Вернее, на пороге отельного номера, ставшего нашим «любовным гнездом». Я достала из сумочки шёлковый мамин платок. В него были завёрнуты все украшения: пару браслетов, цепочки с кулонами, несколько перстней, набор…
– Вот, – положила на белую простынь.
Никита присел. Он был голым по пояс. И я убеждала себя не смотреть на него, до тех пор, пока он не позвал:
– Вита, что это?
– Это подарки. Не хочу быть должна, – объявила решительно. Вскинула голову, и, держа в кулаках свою боль, посмотрела Никите в глаза, – Мы расстаёмся! Пришла, чтобы это сказать.
Он сглотнул, кадык его дёрнулся. Взгляд не пускал.
– Расстаёмся? Почему? – произнёс коротко.
Я отвела глаза первой:
– Я так решила.
– Ммм, – промычал он, как будто всё понял.
Встал и прошёлся по комнате. Плеснул себе виски в широкий стакан.
– Это из-за той встречи в театре?
«Догадливый», – думала я. И невольно взглянув ему в спину, увидела шрам на плече. В детстве его укусила собака. С тех пор он боялся собак.
– Это должно было случиться. Я больше так не могу.
Он выпил, выдохнул шумно:
– Я тоже.
«Вот и здорово», – фыркнула я про себя. Хотя боль была нестерпимой.
– Знаешь, я боялся признаться себе самому, – он опёрся руками о стол и склонился так низко, что лопатки его выпирали теперь, как два неотросших крыла.
– В чём признаться? – шепнула. Подумала: «В том, что устал?».
– Что люблю тебя. Сильно, – ответил Никита.
Я ощутила, как слёзы туманят картину. Его очертания стали расплывчаты. Я моргнула и вытерла капли с лица:
– Прекрати!
– Я понимаю, – продолжил он, будто не слыша, – Я не вправе тебя вынуждать. Я не могу дать тебе ничего, кроме этого…
Он развёл руки в отчаянном жесте.
Я всхлипнула:
– Я не прошу.
Он, всё ещё стоя спиной, подтвердил:
– Я знаю! Ты никогда ничего не просишь. Потому, мне так хочется дать.
– Как её звать? – этот вопрос прозвучал неожиданно, даже для меня самой.
– Кого? – вскинул голову.
– Твою жену, – произнеся это, я ощутила, как боль нарастает в груди.
Он сделал глубокий, задумчивый вдох. Я знала, что мать его звали красивым и редким именем Злата. В честь неё Богачёв старший назвал ювелирный завод. А что он назвал в честь жены? Быть может, одну из коллекций?
– Её зовут Ада.
Я вспомнила, были ли в нашем салоне коллекции с именем «Ада». Какая-то точно была…
– А детей? – уточнила, желая испить эту боль до последней решающей капли.
Он обернулся ко мне. И какая-то мука во взгляде промелькнула, заставив меня замолчать.
– Сын Митя, а дочка Алёна, – сказал, словно вырвал из сердца.
Я молчала, ждала, что ещё он решится озвучить. А Никита застыл, глядя перед собой:
– У него от рождения астма. Говорят, здесь не климат.
Мне хотелось теперь, чтобы он замолчал. Перестал меня мучить! Но Никита продолжил:
– Я не могу развестись. Не сейчас, понимаешь? Я хочу увезти их отсюда, устроить, а после…
Он закрыл лицо ладонями, не озвучив того, что планирует после. Я не знала, зачем продолжала стоять! Просто тело срослось с этой комнатой.
– Делай, что хочешь, – сказала, не двинувшись с места.
– Увы! – усмехнулся он горестно, – Я хочу совершенно другого.
– И чего же? – спросила, дрожа.
– Я хочу быть с тобой, – не сказал, простонал он. И руки его опустились.
Меня покачнуло. Как будто волной, набежавшей на берег. Сразу вспомнилась песня, слова зазвучали в моей голове. Я зажмурилась, пытаясь прогнать эту слабость. Не позволяя себя унести в круговерть бесконтрольных губительных чувств. Но воронка сомкнулась над моей головой. Я тонула! Уже понимая, что сил недостаточно. Я продолжала безвольно пытаться. Но чувства тянули на дно…
Никита приблизился:
– Вита, прости меня, Вита. Моя девочка, Вита. Прости.
Его руки держали так крепко. А я упиралась щекой в его голую грудь. Волоски щекотали мне ноздри. А пульс мой под кожей выстукивал ритм:
– Я пытался уйти от любви,
Я брал острую бритву и правил себя.
Я укрылся в подвале, я резал
Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь…
Я хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой,
Я хочу быть с тобой,
И я буду с тобой…
На часах была полночь, когда мы очнулись. Одежда разбросана по полу, постель кувырком. Я уложила лицо на Никитину грудь. Он был горячим и влажным от пота.
– А кто этот мальчик, что был с тобой на спектакле? – спросил он лениво.
– Ты не имеешь права спрашивать, – упрекнула его.
Издав короткий смешок, он добавил:
– Ну, всё-таки?
– Это просто мой друг, – тихо ответила я.
Никита подумал, дыша глубоко и спокойно. И у меня тоже было спокойно на сердце. Словно и не было всей этой бури, ещё каких-нибудь пару часов назад.
– Хорошо, когда есть друзья, – произнёс одобрительно.
Верхний свет был погашен. Только настольная лампа давала густой ореол. На моей тумбе лежали подарки: браслеты, подвески и кольца. На тумбе Никиты – одно лишь кольцо. Обручальное. Мой взгляд задержался на нём. Будто впервые увидел. Я закрыла глаза, а кольцо не исчезло. Наверное, только в ту ночь до меня наконец-то дошло, что есть вещи, которые не исчезают, сколько ни жмурься. Они просто есть.
Глава 13
Вечером, до конца рабочего дня, решаю заехать к мамуле. После работы она, как обычно, на фитнес. Потом у неё по режиму сериал, а после – отбой. День расписан!
В дверь, где написано «Посторонним вход воспрещён», я прохожу, как к себе. Все охранники знают меня и пускают без лишних вопросов. Дохожу до другой двери, она в конце коридора. И табличка другая «Дольская Анфиса Павловна, администратор торгового центра». Стучу.
Мама всегда занимала высокие должности. Не могла усидеть в подчинении, стремилась сама подчинять. В том числе и мужчин! С папой у них были разные взгляды на жизнь. Он смотрел в одну сторону, мама – в другую. Поженились по юности, думали, это любовь. Показалось…
До того, как занять это место, мама работала в разных местах. Была директором одного из продуктовых супермаркетов. Заведующей складом. Даже в детском саду поработала. Тоже в роли заведующей! Но любимым местечком был ювелирный салон «ЗлатаРус». Откуда ей и пришлось добровольно уйти. Из-за дочери.
– Ой, Витуся! – подняв глаза от экрана компьютера, мама приветливо мне улыбается.
Я захожу в кабинет. Здесь, как дома. Ещё бы! Она здесь проводит большую часть своей жизни. Под столом обитают домашние тапки. На полочке – фото семьи, где мы, вместе с Шумиловыми, Майкой и Тошей, на море. Как давно это было! Лет пять тому назад.
– Мамулечка, ты занята? – уточняю. Уже зная, что мама ответит:
– Для тебя я свободна всегда! – хотя это неправда. Иногда мама занята даже для дочери. Единственной дочери, стоит сказать.
Я сажусь, ставлю сумочку на пол.
– Чай будешь? Цитрус, липа, чабрец, бергамот, – предлагает она, ставит чайник.
– У тебя прямо как в магазине, – смеюсь.
– Почему, как? – отзывается мама.
И я вспоминаю, что мы в магазине. Точнее, в самой его глубине. На втором этаже есть отделы одежды, есть и один ювелирный отдел. Слава Богу, не «ЗлатаРус»!
Весь первый этаж занимают продукты. И маме не составляет труда раздобыть «дефицитный» товар. У неё всегда свежее мясо, а овощи-фрукты она покупает у оптовиков. И звонит мне:
– Витуль, тут карась!
Или:
– Вита, тебе брать охлаждённую утку?
Во многом благодаря маме у нас рацион разнообразный. И мы никогда не едим залежалый товар.
Чай поспевает, и мама, поставив на стол пачку свежих конфет, говорит:
– Ну, рассказывай!
– А чего рассказывать? – пожимаю плечами.
– Чего пришла, – деликатно отведав одну из конфет, она кладёт её рядом с собой на салфеточку.
Мама всегда аккуратна, красиво одета и собрана. Организатор по жизни, она постоянно меня упрекала в халатности. Вот и сейчас…
– Просто пришла навестить, – раздражаюсь.
– Ой, не придумывай! – щурится мама, – Так-то ты часто приходишь ко мне просто так.
Я хочу возразить. Вдруг она оживляется:
– Кстати! Привезли мандарины. Шикарные! Турция. Я тебе отложила. И творог зернистый.
– А творог зачем? – хмурюсь я.
– Бери, пока свежий. Он фермерский, – требует мама.
– Ладно, ладно, мамуль! Я возьму.
У мамы такие же рыжие волосы, как у меня. Правда, она их стрижёт под каре. Но для своих шестидесяти пяти выглядит супер! Мне бы так в её возрасте.
– Мам…, – начинаю несмело.
– Если ты про подарок для Майечки, я ей уже перечислила деньги на счёт. Ну, а что? Я сама позвонила! Говорю: «Что тебе подарить?». Я же не в курсе, чем там увлекается сейчас молодёжь в её возрасте.
– Тем же, чем и всегда, – я вздыхаю, – Наряды, косметика, парни.
– Парни? – кивает мамуля, – В этом возрасте всё начинается, только ухо востро и держи!
Это она на меня намекает. Я, проглотив этот явный намёк, продолжаю пить чай.
– Как Николя поживает? – решаю спросить.
Я называю его, на французский манер, «Николя». Помню, первое время фамилия Дотошный вызывала у меня гомерический хохот! Только недавно я научилась её говорить, не смеясь.
– Ой, да нормально! Работает, – хмыкает мама.
– Ты бы его прихватила с собой? Познакомила с нами, – предлагаю.
– С чего бы? – мамины брови взлетают на лоб.
– Да хотя бы с того, что у вас отношения уже шестой год подряд, – говорю, между делом.
Мама презрительно щурится:
– Тоже мне отношения. Это просто общение, не более того. Просто взрослые люди проводят вместе досуг. Вот и всё!
– Просто твоя речь смахивает на оправдание, – поддеваю её.
Она негодующе цокает:
– Когда я решу познакомить, то сперва познакомлю с тобой.
– Я итак с ним знакома, – произношу я, – Заочно.
Пару раз мы с ним виделись. Он, конечно, узнал меня, но виду не подал. Деловито кивнул, придержал дверцу, пропуская вперёд. Я чуть не выпалила: «Что у вас с моей мамой?». Любопытно, а спит она с ним, или нет? Или в этом возрасте такими глупостями не занимаются?
– Вот этого вполне достаточно, – отрезает она.
А я размышляю о том, пошутить или нет, в который раз поменяв маме фамилию? Дотошная Анфиса Павловна. Только подумаю, смех разбирает. Решаю молчать и упорно жую. Конфеты и правда, свежайшие! Ореховый крем растворяется, мелкая крошка хрустит на зубах.
Раздаётся стук в дверь:
– Анфиса Павловна, можно? – внедряется в наш уголок мужской голос.
Мама мгновенно серьёзнеет:
– Так, Игнат! Явился?
Маленький, щуплый на вид человечек, виновато стоит в приоткрытой двери:
– Я болел.
– Знаю я твои болезни! – возмущается мама, – Ещё раз вот так заболеешь, получишь расчёт. Ты меня понял?
Тот торопливо кивает. И пятится. Когда мы опять остаёмся одни, мама бросает:
– Дворника сменщик, опять загулял! А второй пригрозил, что уволится.
– Как обычно, – киваю.
У них постоянно случаются казусы. То арендаторы съедут, то у смежных отделов возникнет конфликт. То воздуховод поломается и в здании нечем дышать. То просрочку доставят, и мама грозится завскладу расправой.
– Так что там случилось? Давай, говори! Я же вижу, что тебя что-то мучает, – она наклоняется к чайнику. И тот снова кипит.
Бросив ещё по пакетику в каждую чашку, намекает на то, что не пустит меня, пока я не раскрою все карты.
Решаюсь:
– Богачёв объявился.
Чуть-чуть не пролив, она ставит посуду обратно.
– Младший? – уточняет.
– Ну, не старший же! – упрекаю её, – С того света.
Пару глотков она делает молча, затем произносит:
– И что? – и упрёк в этой фразе звучит слишком явственно.
«Что ты намерена делать?», или «Что ты успела уже натворить?».
– Ничего, – отрицаю, – Мне вообще-то начхать на него!
– Ой ли? – снова щурится мама. И её обличающий прищур повествует о том, что она мне не верит.
– Меня ничего с ним не связывает, – пытаюсь продолжить.
– Совсем ничего! – подтверждает она, – Он – отец твоей дочери, Вита! И самое главное, чтобы ему было также начхать на тебя.
По выражению глаз, виновато опущенных в чашку, она понимает, что всё не так просто.
– Ты виделась с ним? – вот опять, в её голосе слышу упрёк.
Поднимаю глаза:
– Ты говоришь это так, словно я была инициатором встречи! Если хочешь знать, это он позвонил.
– Позвонил?
– Да! – ковыряю обёртку, – Ну, я и ляпнула в трубку, как обычно «кафе ВитаМила». А он заявился туда.
– О, Господи! – мама, прижав ладонь к сердцу, вздыхает.
– Да ничего не случилось! Просто поговорили о том, о сём. А потом…
– Что потом? – наклоняется ближе.
Я, отбросив фольгу, выдыхаю:
– Поздравил меня с предстоящим рождением дочери. Намекнул, что он в курсе, кто Майкин отец.
Вот теперь мамин вздох звучит к месту. Я и сама ощущаю, как сердце забилось сильнее. Припоминаю слова, что сказала ему напоследок. Навряд ли он принял их к сведению. Навряд ли так просто оставит меня…
– Зачем ему это? – задумчиво хмурится мама.
А я предлагаю:
– Спроси!
– Ну, и что ты ответила? – смотрит она испытующим взглядом.
– Я сказала, что дочка от Кости. Что я спала с ним, когда мы встречались.
– Поверил? – вцепляется мама.
– Не уверена, – хмыкаю я.
Она думает, пальцы стучат по столу.
– Нужно Косте обо всём рассказать, – наконец оглашает вердикт.
Я притворно киваю:
– Ага! Ты не помнишь, чем кончилось в прошлый раз? Как его чуть из института не выгнали? Ну, уж нет!
– Ну, что ты сравнила! – упорствует мама, – То было когда? Он не юноша! Взрослый мужик. И не станет глупить.
Я кусаю губу, пребывая в прострации:
– Нет, не могу рисковать его докторской. Не дай Бог чего, я себе не прощу!
Мама рассерженно машет:
– Врать-то, конечно же лучше? – бросает она.
– Я не вру! – возражаю, – Я просто недоговариваю. Это разные вещи вообще-то.
Она делает длительный выдох:
– Не знаю, Виталина! Тебе, конечно, виднее. Ты – взрослая девочка. Но я бы ему рассказала. Твой Костя – серьёзный мужчина, спокойный. Вы вместе решите, как быть.
«Спокойный, конечно», – смеюсь про себя, – «В тихом омуте».
– Богачёв не отступит, я знаю. Как знаю и то, что для Кости вот эта ненужная правда больнее всего. Ты представь, если Майка узнает?
Мама массирует пальцами лоб:
– Ой, аж голова разболелась!
– Прости, – говорю. И сама ощущаю, как голову, будто тисками, сковали тревожные мысли.
Глава 14
Исторический дом Полежаева выглядит очень эффектно. Центр Питера, близость Невы – это лишь часть преимуществ. Невзирая на то, что сам дом был построен в начале прошлого века, он продолжает стоять до сих пор, демонстрируя ту же красу, что и прежде. Правда, недавно власти всё же решили поправить фасад. Уж больно обшарпан! И теперь вся лепнина как новая, и внутри, и снаружи.
Здесь, к слову, велись съёмки фильма «Мастер и Маргарита». Как символично! Если учесть, что именно этот спектакль разделил нашу жизнь по частям. Я давно не была в этом доме. Консьержка забыла меня. И пришлось объяснить, что я – хозяйка одной из квартир. Документ на смартфоне открыла. Не то эта старая вредина точно бы мне не поверила!
Внутри всё весьма прозаично. За дверью квартиры – обычный жилой интерьер. Обои на стенах, утративший лоск потолок. Широкая дверь с запылённой фрамугой ведёт меня внутрь. Я бросаю ключи на комод и вдыхаю едва уловимый оттенок старья. Пора бы проветрить! Иду открывать окна, чтобы впустить в этот затхлый мирок чуть-чуть воздуха.
Когда-то отделка квартиры казалась заоблачной! Тогда ещё всё было новым и пахло внутри свежей краской, древесным теплом. Помню, как я удивлялась всему! Этой мебели, в стиле Икея. Стоит сказать, тогда эта фабрика только открылась. И раздобыть что-то было весьма затруднительно. Но он раздобыл.
Помню, как трогала стены, не веря, что всё это станет моим.
– Ну, зачем? Ну, Никит! – восклицала, кружась.
На полу был паркет, а на окна ещё не повесили шторы.
Никита приблизился, легко усадил меня на подоконник, поддел подбородок. Шепнул:
– Будешь жить тут одна, как богиня.
Я отстранилась:
– Одна?
– Ну, да, – хмыкнул он, – Когда съедешь от мамы.
Всё волшебство растворилось в обыденной мгле его слов. Одна! Я всегда буду просто одна. Несмотря ни на что. Ему надоело общаться со мной в отцовском отеле. А, может, ему намекнул сам отец, что «негоже водить туда баб»? И теперь он решил обустроить уютное гнёздышко. И будет сюда приезжать, когда хочет. А потом уезжать, оставляя меня.
– Ну, чего ты, лисёнок? – он чмокнул мой нос.
Я подавила возникшую грусть:
– Извини, замечталась.
Этот подарок Никита вручил мне на день рождения. Мне тогда стукнуло 22! Он сказал, что это – мистический возраст. Что все парные цифры имеют какой-то особый подтекст. И я, дура, грезила, что когда мне исполнится 33 года, я буду встречать его в роли жены.
– Ну, это же дико дорого, – покачав головой, я взглянула на улицу.
Мне казалось, что там, в мутной глади стекла серебрилась Нева. Потрясающий вид и осенняя тишь за окном навевали печальные мысли. Он решил откупиться? Не значит ли это, что я не нужна?
– Ты стоишь гораздо дороже, – прошептал мне на ухо Никита, – Моя маленькая женщина.
Он любил называть меня так. Кажется, разница в возрасте, росте, его возбуждала? Супруга его была старше и выше меня. Он не спал с ней. Совсем. Уже несколько лет они жили как брат и сестра, как соседи. Растили детей. Один из которых болел. Были связаны узами брака, расторгнуть которые было труднее, чем стать Маргаритой. А я так хотела быть всем для него, а не только любовницей. Боже, как я его ревновала! Но труднее всего было скрыть эти чувства внутри.
– А вы ночуете в разных комнатах? – задавала вопросы.
Никита смеялся, вздыхал:
– Двое людей могут спать на кровати, совсем не касаясь друг друга.
– Вот так? – отодвинувшись, я ложилась на край и подтыкала одеяло, запрещая ему приближаться к себе.
– Ну, примерно, – а он не пытался коснуться. Он так и лежал на спине, закинув за голову руки. И сильные мышцы груди источали немыслимый жар.
Хватало меня ненадолго. Уже через пару минут я опять приникала к нему, обнимала его крепко-крепко, роняя слезинки на кожу, пыталась не плакать. Но слёзы текли и текли.
– Прекрати! Ну, лисёнок, ну что это? – он принимался меня утешать. Отчего становилось лишь хуже.
– Не бросай меня, слышишь? Ведь я же умру без тебя, – умоляла сквозь боль.
– Ну, с чего ты взяла? Я не брошу, не брошу, – утыкался мне в волосы, нюхал, вдыхал и сжимал в своих крепких руках, уверяя в обратном.
Когда завершился ремонт и квартиру обставили, я привезла туда кое-что из вещей. Я украшала его, это место. Здесь всего было по двое! Две чашки, два блюдца, две чайные ложечки. Две щётки и два полотенца на двух витиеватых крючках. Мы ночевали, как прежде, два раза в неделю. Два раза в неделю Никита бежал от жены.
– А она думает, где ты сегодня? – пытала его.
– Она знает, что я у тебя, – сказал он однажды.
Я так и осела на кухонный стул:
– У меня?
Он осёкся:
– Я имею ввиду… Ада знает, что я с кем-то сплю. Но у нас с ней не принято обсуждать эту тему.
Я попыталась представить себе их семейную жизнь. Где не принято многое. И зачем же так жить? Ради денег? И ради детей…
– Ну, коли уж ты с ней не спишь, то ведь должен же с кем-то, – я не смогла скрыть обиды.
Никита вздохнул, усадил на колени:
– Знала бы ты, как я устал притворяться, – сказал он, уткнувшись лицом в мою грудь, чуть прикрытую тканью халата, – Уходить, приходить. Но я не могу по-другому.
– Прости, – торопливо заверила я, – Я не должна была. Милый, прости!
Наши губы сомкнулись. И боль отступила. Мир всегда отступал, когда мы касались друг друга. Точнее, наш мир обволакивал нас, а другой – отступал. Вместе с проблемами, ссорами, и всем тем, что невозможно исправить.
«Когда-нибудь он будет мой», – утешала себя. Но сердце отчаянно билось, когда понимала, что это коварное «скоро» – всего лишь несбыточный плен. Ну, и пусть! Мне хватало любви. Она лишь питала меня в тот период. Даровала мне силы жить дальше. И я жила…
Касаюсь обоев. Они уже выцвели. Кое-где отошли. Надо бы сделать ремонт! Вот только зачем? Эту квартиру я сразу хотела продать. В тот же год, когда мы с Никитой расстались. Только сил не хватило. Потом закрутилось всё сразу… Беременность, Майя, наш с Костиком брак. И я стала сдавать её. Ну, а чего? Деньги здесь платят немалые. Да и абы какие жильцы не способны позволить себе раскошелиться. Так что люди здесь жили достойные.
Помню, сперва поселился поэт. Он заплатил сразу вперёд, за три года. Сумма была нереальная! Я предложила Шумилову джип. Типа премиум-класса. Но он покрутил у виска.
– Я не стану себе ничего покупать на деньги с этой квартиры, – сказал он, зная её подноготную.
– Так давай продадим? – я пожала плечами.
– Подари её Майке, когда она вырастет, – предложил мой расчётливый муж.
«А ведь и правда», – подумала я. Ведь эта квартира совсем не моя. Она – Майкина! Это подарок отца, который даже не знает об этом. Это прощальный подарок его нам обеим. Так пусть постоит, подождёт своего молодого жильца.
Капитал я вложила в наш бизнес. А потом, накопив, прикупила себе «городского жука». Мой двухдверный Фольксваген и правда походит на насекомое. Бензина ест мало, вмещает в себя всё, что нужно для современной бизнесвумен, навроде меня.
Помню, Костик бухтел:
– Очередной подарок от бывшего?
– Почему? – оскорбилась такому намёку.
– Потому, – хмыкнул он, – Что квартира его гарантирует вечный пассивный доход.
– Я предлагала продать её, ты предложил подарить её Майке! – напомнила Косте.
Он только качнул головой:
– Я проверял, что ты выберешь.
– А вот не нужно меня проверять! – потрясла у него перед носом одетой в перчатку рукой. Был октябрь, мы как раз забирали мою иномарку из сервиса, – Я же тебе не подопытный кролик? Проверяй своих студентов, – добавила я, – И студенточек!
Костик вечно исследовал разных формы влияния цифр на людей. И я, как живущий с ним рядом пример самозанятой женщины, частенько становилась участником всевозможных экспериментов. Сама не зная об этом! Как-то раз я повернула налево перед носом у джипа. Тот ехал не быстро, а сзади него было много машин.
Мой учёный, сидевший по правую руку, мгновенно устроил глобальный расчёт.
– Предположим, что ты сэкономила две минуты своего драгоценного времени, при этом рискуя жизнью, – заявил он с умным видом.
– Я не рисковала жизнью! Я знала, что успею свернуть, – попыталась продраться сквозь дебри науки. Куда там!
– Твоя машина могла заглохнуть с вероятностью 0,0001. Это кажется несущественным! Но, если мы вспомним теорию вероятностей…
– Может, не надо? – сконфузилась я.
Но Костик продолжил. Когда он начинал говорить о теориях, то прерывать его было бесполезно. Проще уши заткнуть!
– Итак, теорема гласит, что «математическое ожидание числа появлений определенного события в N независимых испытаниях, равно произведению числа испытаний на вероятность появления события в каждом из них».
Я собрала свою волю в кулак, концентрируясь на дороге.
– По умолчанию принимаем, что в нашем случае «число появлений определённого события» составляет единицу. Ведь смерть возможна лишь раз.
– А вот тут я готова поспорить! – решила прервать.
– Не сейчас, – выставил руку вперёд мой супруг и продолжил вещать, словно напичканный знаниями робот, – Итак, вероятность мы знаем, число появлений тоже. Получаем формулу, где 1=0,0001*N. Отсюда мы можем вычислить N. Оно составляет 10000.
– И что? – я пожала плечами.
– Скажи, сколько стоит твой час? – озадачил Шумилов.
– Я не знаю, – нахмурилась я.
– Вита! Немыслимо! Ты занимаешься бизнесом и не знаешь цену своему времени?
Я предвидела это, потому принялась сочинять. Костик вычислила мой ежемесячный «выхлоп», разделил. Получил цену минут, сэкономленных мною. Затем применил свою формулу.
– Итак, 39 тысяч 455 рублей, это цена твоей жизни, – озвучил он цифру.
– Маловато, – обиделась я, – Я рассчитывала хотя бы на миллион.
– Это не реальная стоимость жизни, а то, как ты оцениваешь собственную жизнь, рискуя ею на перекрёстке, – Шумилов сложил руки с видом доказавшего теорему учёного.
– Иногда ты бываешь просто невыносимым, – добавила я, – Ч.т.д. («что и требовалось доказать», в точных науках).
После того, как уехал поэт, сюда заселилась семейная пара. Прибалты, рижане, насколько я помню. Супруг здесь работал, а жена увязалась за ним. Вероятно, боялась, что он променяет её на другую? Потом, когда она забеременела, они съехали. Рожать на чужбине не стали, вернулись домой.
Какое-то время сдавала посуточно. Приезжавшим туристам. Но соседи от этого были не в восторге! Так что пришлось «завязать».
Зайдя в спальню, сажусь на постель. Полгода она пустовала. Никого не селила сюда. Прибралась, подготовила в дар своей собственной дочери. А теперь вот, подумала…
А не схожу ли с ума? Подарить ей квартиру, ту самую, где я спала с её папой. Пусть Майя не знает, откуда она появилась. Но я-то всё знаю! Как я смогу с этим жить?
Нет, уж! Лучше продать. Зря Костик не дал мне сделать этого раньше. В связи с последними событиями, это особенно актуально. Избавиться от всего, что напоминает Никиту. Зачистить концы и жить дальше. А то в этих стенах ощущение такое, словно я всё это время хранила квартиру как память о нас, о былом…
Кто-то звонит в мою дверь. Я от неожиданности подскакиваю! Наверно, соседи? Пришли уточнить, «кто в теремочке живёт». Тут сбоку такая дотошная бабушка, глазок у которой всегда навострён. Наверное, видела, как я отпираю замок? Испугалась!
Выдыхаю, поправив одежду, иду открывать. Моя дверь без глазка. Но на ней по старинке есть щёлочка, куда раньше бросали письма. Правда, ящика нет. Он давно отвалился. А вот щёлка осталась! Смотрю сквозь неё, вопрошая:
– Кто там?
Тишина, вижу тёмную ткань. Трудно понять, кто за дверью.
– Кто это? – повторяю.
И вдруг слышу голос Никиты:
– Виталина, открой. Это я.
Закрываю проклятую щель, прижимаюсь к двери и дышу. Не открою! Да как он проник? Хотя… О чём это я? Богачёв! Ведь он, как таракан, проникнет куда угодно.
– Виталин, я ведь знаю, ты там? Я пришёл поговорить.
Мои вздохи становятся глуше. Я ведь взрослая женщина, правда? Ну, что я скажу: «Не открою». Пошлю его? Лучше впустить. И послать, глядя прямо в глаза.
Замок издаёт мелодичное щёлканье, когда я его открываю. И, отпрянув от двери, впускаю того, кто пришёл.
