Текст книги "Всего лишь измена (СИ)"

Автор книги: Мари Соль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 9

Первой машиной Шумилова была девятка цвета хаки. Которую Костик любил, и говорил, что никогда не расстанется с нею. Но время шло, наша семья приросла, возросли и доходы. И Костя купил себе первую иномарку. Выбирали её не по внешнему виду. Главное, чтобы вместительная была! Так как в городе Костя заводит нечасто. Зимой – на трамвае, а летом – на велике. Подаёт подопечным пример экономии.

Я вообще ненавижу водить! И за руль сажусь крайне редко. Проще такси взять, чем нервничать. Но в связи с бизнесом, всё же купила малолитражку. Первое время самим приходилось мотаться по городу, вместо службы доставки.

К родителям едем на Костиной. Моя не поместит такое количество груза. Любимый Антохин самокат торчит из багажника. Костин велик на крыше. Майка взяла чемодан, будто мы на неделю. Обратно придётся везти того больше! Свекровь намекнула, что в подвале осталась картошка. А значит, ведро неминуемо выдаст! Ещё наготовит, небось, и положит с собой. Мы всегда уезжаем гружёные.

Я смотрю, как в окне проплывают равнины, холмы…

В голове не могу уложить факт того, что Никита вернулся.

– Я развёлся, – звучит его голос.

И что? Ну, сбылась мечта идиотки! Правда, с большим опозданием. И той Виты нет! Есть другая. Есть я, и есть Костя. Но, кроме того, есть секрет, о котором не должен узнать Богачёв. Ни при каких обстоятельствах. Хотя… А с чего я решила, что это его покоробит? Не станет же он заявлять об отцовских правах спустя двадцать лет…

– Вит, ты чего? – возвращает меня в настоящее голос супруга.

Я, вскинув брови, смотрю на него. Костик одет по-походному. Он в целом любит поездки за город. Любит маму и папу. И нас.

– А? – говорю машинально.

– Ты где-то летаешь, – констатирует он.

Смотрю на простор за стеклом:

– Всё думаю, может купить хлебопечку?

– В кафе? – уточняет.

– Домой, – говорю я на полном серьёзе.

– Будешь хлеб выпекать? – он улыбается. Отчего ровный контур щетины ползёт по лицу. Кожа у Кости всё время зудит от бритья. Так что я разрешаю не бриться! Особенно в дни, вроде этого.

– Ну, а что, – говорю, – Перейдём на хендмейд.

– Понабралась от Аськи! – смеётся мой муж.

Аська – тот ещё диетолог.

– А чего она, кстати, с нами не поехала? – ни с того, ни с сего, вспоминаю.

– Зубрит! – суровеет Костя.

Их «пробный экзамен» прошёл не так гладко, как ему бы хотелось. Пересдача на следующей неделе. Бедная Ася! Непросто иметь брата – учёного. Но учёного мужа сложнее…

Родительский дом – начало начал. Это про дом Вероники Валерьевны и Бориса Антоновича. Одному скоро семьдесят, другой – шестьдесят семь. Но они оба – те ещё живчики! Как ни приедешь, всё что-то варганят, стругают, готовят и чинят. Не представляю себе, как они жили в квартире? Хотя. Когда ты целый день на работе, то и времени нет. А теперь его много.

Вот представляю себе, как мы с Костиком выйдем на пенсию. Точнее, представить себе не могу! Он-то ясно, будет учить до ста лет. Такой, умудрённый сединами старец. А у меня будет наше кафе…

Мы подъезжаем. Капустин, скуливший от скуки последние сорок минут, выбегает на травку и машет хвостом.

– Антон, помоги папе снять велик, – выбираюсь сама. Разминаю затёкшие кости.

Дом хозяйский, большой. И отделан под дерево. Они его взяли готовым, но многое сделали сами. К примеру, ворота, веранду, газон, огород.

Из калитки выходит свекровь. Не в халате. В спортивном костюме. Она округлилась с годами, но не расползлась. Носит модные вещи. А волосы красить не хочет! Они у неё очень светлые, издалека седина не видна.

– Мам, приветик! – целую её.

Называю их «мама и папа». Костик тоже зовёт мою мать только так. А с отцом не знаком.

– Любоньки мои приехали! Ой, соскучилась как, – обнимает внучат.

Вероника Валерьевна правды не знает. Мы ведь с Костей дружили! Сказали всем, Майка – его. Знает только подруга и мама. И Костя, конечно. Хотя, эта правда совсем не мешала её полюбить, как свою.

– Ой, сирень зацветает уже! – восклицает дочура.

– Это ранняя, – бабуля неспешно идёт впереди.

– Мам, а у вас нет спиреи? – достаю телефон, демонстрирую фото куста.

– Знаю такую! Хотела найти, у соседки просила. Мож, даст.

Мы продвигаемся вглубь. Где кончается длинный, насыщенный запахом первых цветов, палисадник. Где большой панорамной верандой начинается дом. Из дверей появляется свёкор. Круглолицый, пузатый и пышущий жизнью мужик. Высокий, как Костя. Точнее, это Костя, как он.

– Старый! Ты хоть бы помог, пошёл сыну багаж разгрузить?

– Да что за багаж? Лисапед притащил? – хрипловатым, прокуренным голосом восклицает Борис.

– Здрасте, пап, – позволяю обнять себя крепко.

Майка виснет у деда на шее.

– Ты смотри! Подросла! – улыбается дед.

– В моём возрастет, дедуш, уже не растут! Только вширь, – деловито щурится Майка.

– Значит, я уменьшаюсь, – смеётся отец.

Я, вдохнув полной грудью, бросаю:

– Боже, воздух у вас! Изумительный!

– А я говорю, приезжайте почаще, – соглашается свёкор.

Он идёт за ворота, «встречать мужиков». Ну, а мы входим в дом.

– Ой, как пахнет, бабуль! Пирогом? – Майка нюхает воздух.

– Решила сделать капустный, – кивает свекровь.

Я смотрю на салат, наполовину порезанный. Стол, застеленный скатертью, в центре гостиной, уже ожидает гостей.

– Щас переоденусь, и вам помогу, – говорю.

Поднимаюсь наверх, в нашу спальню. Мы всегда здесь, как дома! Кое-что из одежды в шкафу. У Шумилова – книга на тумбочке. У меня – аппликатор и мазь для ступней.

Раздеваюсь, ищу, что надеть. Шорты есть. А футболка? Попадается под руку Костина, с эмблемой их ВУЗа. Где-то валяется такая же кепка…

Прежде, чем облачиться в домашнее, я изучаю себя в большом зеркале. Что изменилось с тех пор? Слишком многое! Хоть Шумилов всегда говорит, что я выгляжу супер. Но ведь годы идут, отнимая по капле мою красоту? Волосы чуть поредели, конечно! Кожа стала чуть более тусклой. Фигура? Осталась такой же. Но только на вид! А по факту…

Упругости нет, зад обвис и растяжки повсюду. Во время вторых родов сильно набрала. Пришлось постепенно худеть.

Когда я спускаюсь, то вижу, что Майя у нас накрывает на стол. Молодец! Подхожу к переполненной всяким столешнице. Свекровь украшает салатными листьями блюдо с нарезкой.

– Виточка, ты похудела! – выносит вердикт, оглядев.

– Да, ну! – отвечаю, массируя бёдра.

– Правда! Смотри, вон футболка болтается, – кивает она и вручает мне свой натюрморт.

– Так это не моя, а Костяшкина, – спешу объяснить.

Мама смягчается:

– А, ну ладно тогда!

Мой супруг, появившись в дверях и услышав беседу, бросает:

– Она мне свои не даёт надевать!

– Почему не даю? – ставлю блюдо на стол, – Надевай и носи! Только дома. Боюсь, что студенты тебя не поймут.

Майка смеётся, представив отца в моей майке. А тот незаметно хватает с тарелки кусок колбасы.

Со двора слышны крики Антоши. Тот играет с Капустиным. Папа в углу караулит мангал.

– Мам, может вам оставить на лето Капустина? – говорю суетящейся возле духовки свекрови.

Та разгибается:

– Ты что? Он же у нас в огороде капусту поест! Помнишь, как оно было?

Я усмехаюсь, припомнив, как в прошлом году уезжали. Оставили корги родителям. Тот перерыл огород, испоганил капустные грядки. Сгрыз сортовые цветы в палисаднике. А потом испугался медведки и сник.

– Вав! Вав! Вав! – надрывается тот, подгоняемый Тохой.

Вот уж точно, грызун, а не пёс!

Глава 10

– Вита! Ты отдаёшь себе отчёт в своих действиях? – мама смотрела сурово.

Как будто её тон, её взгляд, могли возыметь хоть какой-то эффект. Нет! На меня в тот момент, без оглядки влюблённую, не могло бы подействовать даже стихийное бедствие. Случись потоп, я бы восприняла это, как знак. Как знамение свыше! О том, что всё правильно. Ведь иного себе и представить нельзя.

– Да, мам! Отдаю! – я сунула ноги в обувку, – И не надо учить меня. Мне не двенадцать.

– Да уж, тебе не двенадцать. Тебе уже двадцать один! И учить уже поздно! Просто мне невдомёк, – она задержала дыхание, – Как ты можешь?

– Что именно? – уточнила, предвидя дальнейшее.

– Вита! Ну, он ведь женат! – заключила она.

Для меня это было не новостью. Я с первых дней уже знала об этом. О жене и о детях. О том, как он любит детей. Не её! К ней Никита испытывал нежные чувства. Так любят сестру, например. Или друга. Так я бы, к примеру, любила Шумилова. Но это не значило, что я пойду за него. А Никите пришлось!

– Его папа заставил жениться! – бросила матери.

Та усмехнулась:

– Конечно! А что он ещё скажет тебе? Естественно, он не любит жену, и не спит с ней. И разведётся, «как только, так сразу».

Я замешкалась. О разводе речи не шло. Он вообще говорил о семье очень мало. И кривился, как будто любой разговор о семье причинял ему боль.

Мама учуяла эти сомнения:

– Или ты собираешься быть в роли любовницы вечно?

Я, преисполнившись гордости, вскинула голову:

– Не в роли любовницы, в роли любимой!

Мать засмеялась. Отчего у меня побежали мурашки по коже. Захотелось сбежать.

– Любимой, – язвительно фыркнула мама, – Не все же такие, как твой отец! Единицы бросают семью и уходят к любовнице. Большинство так и держат «любимых» на привязи.

Это слов в её исполнении прозвучало в кавычках.

– Насколько я знаю, это ты подала на развод, а не он, – отчеканила я.

Мама застыла. В какой-то момент показалось, сейчас она даст мне пощёчину. Но ведь, правда! Она подала на развод. Ей хотелось его проучить, образумить? Она ожидала, что он оборвёт все контакты с другой и попросит прощения. А он… Просто принял как должное, взял и уехал. И начал с нуля, вместе с той.

– Твой отец, в отличие от Богачёва, не обладал капиталом. Он ушёл с голым задом! Откупился деньгами от бывшей семьи, – каменный голос привёл меня в чувство.

Папа исправно платил алименты. А накануне моего поступления в ВУЗ, перечислил значительный взнос. Правда, сей взнос оказался последним! С тех пор от него приходили открытки, напутствия и приглашения в гости. Я любила себе представлять, как нагряну. Вот возьму и приеду! Ведь сам приглашал? Но всё завершалось фантазией, как я стою на пороге с большим чемоданом. А отец удивлённо глядит на меня…

– У тебя три пути, – равнодушно продолжила мама, – Жить с предателем, который бросил жену и детей. Но это навряд ли! Быть любовницей долгие годы. Пока хватит сил. Или уйти, разорвать эту связь. Пока это возможно ещё. Выбирай! – огласила она, и ушла наводить себе кофе. Оставив меня размышлять.

Но мои размышления длились недолго. Слишком сильна была тяга к нему! Без него – жизнь пуста. Только с ним я жила в полном смысле. И каждую встречу ждала, как подарок небес.

Его водитель, тот самый, похожий на робота, дважды в неделю меня забирал. Вёз в отель. Тот, к слову, тоже принадлежал Богачёвым. В одном из VIP номеров, под самой крышей элитной высотки, меня дожидался Никита. Мы не афишировали нашей «порочащей» связи. Я не хотела, чтобы это сказалось на маминой репутации.

Но инфа просочилась, и слухи пошли, что у Богачёва любовница. Как правило, тот регулярно менял их, а нынче «залип». Я, и страшась и гордясь, грела уши в салоне.

– А кто она? – как-то раз решила спросить у Анжелки.

Та пожала плечами:

– Одни говорят, официантка из его ресторана. Другие, что горничная из отеля. Не зря же он шпилит её прямо там.

– Фу! – я поморщилась.

«Шпилит», – это похабное слово никак не вязалось в моём понимании с тем, чем мы занимались с Никитой. Любовью! Вот чем. Но им не понять…

– Одно точно знаю! Она из простых, – умудрённая опытом Анжелка, источник всех сплетен, любовалась кольцом у себя на руке.

В «ЗлатаРус» поступили новинки. Которые мы, исключительно с целью померить, достали с витрин.

– Из простых? Это как? – я нахмурилась.

Не без гордости думая, что, стоит мне пожелать, и любая из этих новинок, будет подарена мне. Просто так…

– Ну, не модель, не актриса, – протянула Анжелка. И, вместо бриллиантовой, вставила в ухо серьгу с агроменным топазом, – Он ради неё с мисс Россия расстался, прикинь?

– Даже так? – озадачилась я. Не желая и слышать о прежних любовницах, никогда не пытала Никиту, с кем спал до меня. Ведь теперь он со мной. Это главное!

– Может, влюбился? – сказала.

– Ага, влюбился! – усмехнулась Анжелка, – Такие, как он, не влюбляются.

– Какие, «такие»? – обиделась я.

Консультантша Анжелка взглянула с укором, с высоты своих прожитых лет:

– Ой, Витка! Ребёнок ты ещё, – заключила она, будучи старше меня на три года.

Я завершала четвёртый курс ВУЗа. И только старания верного друга Шумилова помогли мне закрыть все прорехи в учёбе в тот год.

– Ой, взрослая, блин! Тётка! – произнесла я с издёвкой и приложила к руке изумрудный браслет.

– Эй, ты поаккуратнее с этим браслетом, – включила Анжелка «рабочий режим».

– А чего? – уточнила я.

Она усмехнулась:

– Наш босс просил отложить, для своей новой пассии.

Я нахмурилась:

– Так и сказал?

– Нет! Он, конечно, сказал «для жены». Но кто дарит жёнам такое?

Я оглядела браслет. Тот сиял, как звезда в свете ярких софитов. И куда я в таком? Положу к остальным, пусть лежит…

Хотя моё тело было уже далеко не невинным, но первым мужчиной своим я считала Никиту. Ведь именно он открыл во мне что-то такое… Заставил меня ощущать себя женщиной. В единении с ним поняла, что значит «быть одним целым». Не только физически, но и духовно!

– Просто доверься мне, слышишь? – сказал в первый вечер.

Я закрыла глаза и доверилась. Потому, что я очень хотела его. Я думала, сделаю это всего один раз, а потом… А потом затянуло! Как в бездну. В глубину его глаз. В средоточие слов, что шептал мне на ушко, входя, подчиняя себе.

– Моя маленькая женщина, – так называл он в моменты любви.

– Мой лисёнок, – шептал, уже после…

Мы лежали на самой большой в моей жизни кровати. Приглушённый расплывчатый свет рождал тени. Он мычал, напевая под музыку. И кормил меня с рук. Макал спелую ягодку в сливки, подносил эту сладость к губам и дразнил:

– Ну, Никит, – поджимала губу.

Он, испачкав мне сливками нос, принимался облизывать. Отчего я смеялась, ловя его губы! А после мы вместе валились на белые простыни. И остатки клубники со сливками пачкали тело.

– После нас тут, наверное, всё кверху дном, – я стыдливо смотрела на пятна клубники, размазанной по простыне.

– После нас хоть потоп, – усмехался Никита.

Он научил меня так отдаваться ему. Отдавать себя всю, без остатка. Я разрешала ему делать всё! Получая неслыханный кайф в тот момент, когда он финишировал, громко рыча и вторгаясь с удвоенной силой. Его крик принимала, как свой сладкий женский триумф. Это я довела его! Я!

– Тебе хорошо со мной? – спросила однажды, когда мы лежали усталые, после любви.

Никита вдохнул, с шумом выдохнул:

– Очень.

Я, осмелев, приподняв на локтях разлохмаченный им рыжий ворох волос, уточнила:

– А правда, что ты до меня был с мисс Россия?

Он усмехнулся, уйдя от ответа:

– А что?

Я поджала губу:

– Ну, и как она? Лучше меня?

Никита возвёл глаза к небу:

– О, женщины!

– Что? – я обиделась.

Он, опрокинув меня на постель, произнёс:

– Она – бестолковая кукла! Красивая, разве что.

– Красивее меня? – обиделась я ещё больше.

– Глупышка! Разве может быть кто-то красивее этих вот ножек? – пощекотал он мои обнажённые бёдра.

Я захихикала, сжав их:

– Никит!

– А вот этих вот маленьких грушек? – так называл он мою далеко не большую, но всё-таки грудь.

– Ха-ха-ха! – завертелась под ним.

Он укусил очень нежно, потёрся щетиной о вставший сосок.

– Убедил? – прошептал.

– Убедил, – я погрузила ладонь в его волосы. Жёсткие, тёмные. Они уже в те времена содержали в своей непроглядной копне серебристые нити. И я всё пыталась представить себе его шевелюру седой.

Я ночевала с ним вместе. Если в рабочие дни, то водитель меня отвозил до ближайшей станции метро, откуда я ехала на учёбу. Мы шифровались! И это лишь только сильнее распаляло мою безнадёжную страсть.

– Где ты сегодня была? – донимал меня Костик.

– А что? – отвечала с апломбом.

– Да так, – он вздыхал, – Заходил за тобой до учёбы. Твоя мама сказала, что ты ночевала не дома.

Теперь уже я подавляла рассерженный вздох:

– Мы поругались с ней, и я ночевала у Милки.

Он смурнел:

– Даже так?

– Кость, ну, чего ты? – толкала плечом.

– Ну, ты могла бы и мне позвонить. Я вообще-то твой друг, – отвечал, как мальчишка, которого не позвали гулять.

– Ты мужчина, – напоминала я, – А есть вещи, которые девочки обсуждают только друг с другом.

– Например? – уточнял он бессовестно.

– Секс! – отвечала как есть.

И думала сразу же: «Спросит, с кем сплю… отпою так, что спрашивалка заглохнет». А Костик молчал. Делал вид, что ему безразлично. А я продолжала идти, напевая под нос:

– Ночь сомкнула ресницыыы,

Ммммм…

И вокруг тишинааа,

Забыты звуки, руки, лица

Только ты однааа,

Только ты нужнааа…

Глава 11

Шарики в моих руках очень яркие, разноцветные, словно конфеты-сосули. И ленточки в тон! Они вырываются, будто хотят улететь. Но я их держу крепко-крепко. На одном из них надпись: «С днём рождения, Майя!». Ей исполняется двадцать один. Почти столько же было и мне, когда я полюбила впервые.

Так боюсь за неё! Боюсь повторения собственной участи. Вот, что бы я ей сказала, полюби моя дочь не того человека? Много я слушала мать? А Майка в кого-то влюбилась. Я чувствую это! По взгляду, по голосу. Дочка молчит. А мне так охота узнать о нём всё…

– Ну, наконец-то! Наш Винни Пух объявился! – смеётся подруга, впуская меня.

Кафе заказали на пятницу, а сегодня среда. Майка отметит с семьёй. Ну, а после – с друзьями отправится в клуб, танцевать до рассвета.

– Огромные, правда? Чуть не улетела на них, – говорю и вручаю шары ожидающей Милке.

– Представляю себе эту картину! И заголовок в новостях: «На чём летают современные ведьмы?». Сегодня над Питером видели женщину, летящую на связке воздушных шаров, – издевается та.

– Иди ты! – толкаю её.

Привязав шары к стулу, Милка сажает меня:

– Я хотела меню обсудить.

– Главное, сыра побольше, Майка у нас – сыроед, – отвечаю.

Идея назвать дочку Майя принадлежала Шумилову. Я всегда говорю ей, что имя придумал отец.

– Смотри, вот по поводу торта, – садится подруга и обдает меня сладостью новых духов.

– Главное, свечи, и чтобы задуть, Майка любит желания загадывать, – отвечаю.

С самого первого дня появления Майи на свет, я удивлялась её красоте. И тому, как могла пожелать смерти этому чуду! Ведь, решись я пойти на аборт, и она бы исчезла. Никогда не рождалась. Этого я бы себе простить не смогла…

– Смотри, вот на выбор, черничный бисквит с шоколадной посылкой, или банан и клубника? – Милка листает торты на планшете. Один краше другого! Я бы съела их все.

– И того, и другого, и можно без хлеба, – заявляю, сглотнув.

– Без хлеба-то можно, – кивает мой повар, – Но это будет не торт, а фруктовый мусс.

– Типа того, что ты делала на мой день рождения? – вспоминаю.

– Ну, да, – отвечает она.

Это был потрясающий, с лёгкой кислинкой, десерт, с добавлением киви и сливок.

– Было вкусно, но давай всё же классический торт, – говорю.

– Так! – деловито черкает в блокноте, – И сколько нас будет в итоге?

Я считаю на пальцах:

– Ну, мы с Костиком, ты, Майка, Тоха. Мамуля придёт, и Костяшкины тоже приедут.

– Аська будет?

– Да, кто ж её знает?

– Узнай!

– Я думаю, будет! Она не пропустит такое событие. День рождения племяшки.

На прошлый её день рождения Ася как раз находилась в загуле. Она позвонила, сказав, что вулкан на Камчатке дымит и рейс отменили. Оттуда она привезла много пемзы и красной икры.

– А Анфиса Павловна одна придёт, или…, – Милка делает многозначительную паузу, имея ввиду мою мать, что уже пятый год состоит в отношениях, но знакомить нас с ним не спешит.

Правда, я с ним знакома. Заочно! Нормальный мужик. Лысоват, худощав. Занимается бизнесом. У него магазинчик продуктов, киоск и отдел бакалеи в большом супермаркете. Где они познакомились с мамой! Она покупала продукты на ужин. Мама вечно худеет, следит за собой.

– Скажите, эти макароны не развариваются? Мне нужно сделать альдэнтэ, – спросила она продавщицу.

Та уставилась:

– Да нормальные макароны, варить пять минут.

– Пять минут до готовности? – мама достала очки и надела их на нос.

– Там написано всё, – продавщица кивнула, устав от дотошной клиентки.

Но мама была несгибаема. Изучив макаронную пачку, она протянула её:

– Где здесь написано, что это из твёрдых сортов? Мне нужно из твёрдых.

Женщина, стоящая за прилавком уже не один год, нахмурилась:

– А эти чем плохи?

Мама, спрятав свои окуляры в футлярчик, сказала:

– Ничем. Просто они не подходят под мой рацион.

Тут в магазин зашёл он. Николай Сергеевич Дотошный, предприниматель средней руки, мечта одиноких женщин за шестьдесят. Правда, маме тогда ещё не было даже шестидесяти. Она была моложава, весьма одинока и очень горда.

– Диночка, прошу тебя, отвлекись на секунду, я очень спешу, – произнёс он в адрес продавщицы, извинился, уже в адрес мамы, – Простите!

Оперся на прилавок и стал ждать, выбивая костяшками пальцев настойчивый ритм. Мама от этакой наглости вскинула брови. Надела обратно очки, чтобы казаться ещё деловитее.

– Вы что себе позволяете? – возмутилась она, – Я битый час выбираю товар! А вы просто становитесь передо мной, как ни в чём не бывало?

Дотошный, в обычное время спокойный, обратил свой рассеянный взор на неё:

– Я же сказал вам «Простите». Разве этого мало?

– Хам! – бросила мама и вышла.

Обруганный ею предприниматель средней руки, не дожидаясь, пока Дина выдаст ему сумму средств, отправился следом.

– Подождите! Ну, подождите! – догнал он её без труда. Так как мама, всегда носившая каблуки, не успела уйти далеко, – Не обижайтесь, прошу вас. Возможно, я был слишком груб? День такой, неудачный! Давайте заглажу вину чашкой кофе?

Анфиса Павловна, администратор торгового центра, кивнула. Не убирая с лица выражение крайней обиды. Но к концу этой встречи лицо посветлело, что давало намёк на взаимность с её стороны…

– Я тебя умоляю! Конечно, одна, – говорю.

Милка вздыхает упёртости мамы:

– Как девочка, честное слово!

Мы смеёмся её нежеланию вывести в свет своего кавалера. Между тем, из кухонного зала доносится запах горелого. Милка в испуге идёт посмотреть. Я продолжаю сидеть, изучая торты на экране. Нужно выбрать! Вот только, какой?

Мой смартфон начинает жужжать. Достаю из кармана и вижу…

Знакомые циферки. Я сохранила его, обозвав «Не звонить». Нужно было внести в чёрный список! Ну, что ему нужно ещё?

– Алло? – говорю.

Положив Милкин список тортов на столешницу, я быстро иду в направлении выхода. Говорить с ним при ней не хочу! Милка даже не знает ещё, что Никита вернулся.

– Вита? – его тон, с хрипотцой, задевает какие-то фибры, и я начинаю дышать через раз.

– Чем обязана? – говорю церемонно.

На входе табличка «Открыто». Но время дневное, и посетителей нет. Сейчас, начнутся обеды в ближайших к нам офисах, вот тогда и повалит народ. Подхожу к большой каменной клумбе. В ней ароматным букетом цветёт кустик белых петуний. Точнее, пока не цветёт, а лишь собирается.

На том конце провода Богачёв произносит:

– Готовишься к дню рождения дочери?

Я замираю. Готовлюсь, и что? Почему у меня ощущение, будто он меня видит? Я даже веду взглядом вокруг. Никого.

– Прости? – уточняю.

Он усмехается:

– В соцсетях разглядел её дату рождения. Май.

– Да, и что? – пожимаю плечами.

– Вита, – моё имя звучит как-то странно, с нажимом, и спокойствия как не бывало, – Скажи, только честно, ведь Майя… она от меня?

Мой мир в одночасье обрушился. Я замечаю, что в пальцах оторванный кончик листочка. И роняю его на асфальт:

– Что за бред? Богачёв! Ты совсем уже что ли?

– Это не бред, Виталина, – его убеждённость в своей правоте раздражает. Откуда он знает? Зачем?

– Майя моя дочь! – говорю я сквозь зубы, – Моя и Шумилова, понял? Ты не имеешь к ней никакого отношения.

– Ты уверена в этом? – бросает с усмешкой, – Она родилась через полгода после того, как я уехал. Ты хочешь сказать, что спала с ним, пока мы встречались?

Гнев так и плещет в груди. Нарастает! Мне охота послать его к чёрту. Прокричать в трубку что-то обидное. Но ведь это заверит его в том, что он попал в самую точку? Ну, уж нет! Держись, Вита! Только не дай слабину.

– Да, представь себе, Богачёв, я спала не только с тобой в тот период. Считаешь, мне нужно извиниться перед тобой? Что ж, прости, – говорю это, словно садист, признающий вину. Едва ли ему будет больно. Больнее, чем он сделал мне…

– Мне не нужны извинения, Вит. Мне нужна правда, – произносит устало.

– Ты услышал её, – говорю.

Он хмыкает в трубку:

– Ну, что ж, хорошо! – его голос звучит так, словно это ещё не конец. Далеко не конец. Что он думает делать?

– Послушай, Никита, – цежу без зазрения совести, – Моя жизнь без тебя сложилась просто прекрасно. А ты приезжаешь и требуешь правды? Так знай! Я тебя ненавижу! Ненавижу за то, что ты сделал со мной. Я тебя никогда не прощу. И всё, что случилось с тобой, а я уверена, ты ведь не просто так вернулся? Всё это заслуженно! Не смей приближаться ко мне. Ты не имеешь морального права звонить. И только моя безграничная вежливость не позволяет мне послать тебя на три буквы.

– Вита…, – пытается он.

– Всего доброго! – говорю я отнюдь не по-доброму, и завершаю его, этот мучительный разговор.

Прислоняюсь к стене. Руки сильно дрожат. О, Боже! Зачем? Ну, зачем он вернулся?

В кафе входят люди. Компания юных девиц и влюблённая парочка.

«Клубнично-банановый», – думаю я. И, выдохнув весь накопившийся стресс, церемонно иду вслед за ними.