Текст книги "Всего лишь измена (СИ)"
Автор книги: Мари Соль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Всего лишь измена
Виталина
В наших широтах жара наступает в июле. Да и то кратковременно! А сейчас лишь июнь. Самое начало месяца. Однако я взмокла, и блузка противнейшим образом липнет к спине. Меня чуть трясёт. Не от влажности, не от жары. От эмоций, которые я испытала! Не каждый день получается вытворить нечто подобное. Плеснуть напитком в лицо миллионеру. В его ресторане. Да ещё и на виду у людей.
Ууууух! Для него этот жест был страшнее пощёчины. Один только взгляд чего стоил. Он прострелил моё тело насквозь. Жестом велел подбежавшему сбоку охраннику дать задний ход. Тот, очевидно, хотел меня вывести под руки? Но не я начала эта злую игру! Потому и вела себя так… Так несвойственно.
Страх прошёл, и теперь я ликую. Так не терпится выложить всё моей лучшей подруге. Уж кто, как ни Милка поймёт и оценит? Не она ли пеняла, что я «становлюсь, как кисель», как только услышу о бывшем.
Выдыхаю. Улыбаюсь себе в зеркале заднего вида. И завершаю свой путь до жилого двора. В узкой прорези тёмных высоток виднеется небо. Всегда удивлялась тому, как подруга живёт в этом замкнутом мире? Но Мила всегда дорожила квартирой, которую ей «подарил» тяжелейший развод.
По мужу она – Куликова. Но эту фамилию, как и весь брак с бизнесменом Кириллом, оставила в прошлом. Я вообще не понимаю, для чего она стала женой? Чтоб родить?
Поднимаюсь на верхний этаж. И ключи от парадной в моей общей связке. Мы ходим друг к другу не в гости. А так, заодно! Помню, как мы обмывали квартиру. И Милка божилась, что больше ни-ни.
– Чтобы я ещё хоть когда-нибудь сменила фамилию? Неееет! Только Измайлова! Больше никто не заставит меня.
– Даже Бред Питт? – я шутила.
На что Милка, подобно лошадке, фырчала губами:
– Чтобы я с этим олухом? Нет!
Старину Бреда Питта она обожала. Но так и не сумела простить ему то, что он бросил звезду пресловутых «Друзей». Ради «этой губастой»! Я не была столь категорична. А вдруг там, и правда, любовь?
На её этаже загорается свет, как только шуршат двери лифта. Я выхожу, и не глядя, беру чуть левее. Над Милкиной дверью горит огонёк. Как всегда, её створка слегка приоткрыта. Наверное, слышала писк домофона и ждёт?
Не могу удержать подступающий детский восторг. Вот так сразу с порога её огорошить:
– Я дала от ворот поворот!
Пусть гордится. Или тянуть, намекая, что наш разговор с Богачёвым закончился «бурно». А как? Очень просто! Вскочив, я схватила стакан и плеснула Мохито в его физиономию. Кусочки лимона застряли в густой бороде. На носу повис листик мяты. Он кипел, собираясь сказать что-то. Но я опередила его:
– Исчезни! Не смей мне звонить! Если ты хоть приблизишься к дочери, я заявлю на тебя!
Во мне взыграл материнский инстинкт. И я понимала, что сделаю всё абсолютно. Чтобы сберечь свой семейный уют и покой. Всё, что строила долгие годы. Всё, к чему он не имел отношения все двадцать лет.
«Поздновато, конечно», – смотрю на часы. Да и Костик, наверное, дома? Но я так взбудоражена, словно пьяна! Заявись я в таком состоянии, и мой чуткий супруг, несомненно, почует неладное. Он итак натерпелся, пускай отдохнёт. Впереди ещё летняя сессия! Может, потом расскажу, что встречалась с Никитой. Что Никита вернулся. Что… пытается выведать, кто моя дочь.
Прислоняюсь к прохладной стене головой. «Успокойся! Он не узнает. А даже если узнает, то что?». Отец – это тот, кто растил. А не тот, кто позорно сбежал за границу, прикрываясь проблемами в бизнесе. Нет! Он не сможет испортить нам жизнь…
Ещё до того, как я успеваю позвать её, слышу возню. О, Боже! Она не одна? Я должна была бы подумать об этом заранее. И не являться сюда без звонка. Ну, Милка! А дверь, как обычно, не заперли?
От парадной ключи у жильцов. И в подъезде живут «абсолютно культурные люди». Так называет их Мила. Имея ввиду, в том числе, и себя.
Мне становится стыдно. Но любопытство терзает. И с кем же она? У Милки привычка давать полюбовникам прозвища. Ходил к ней один возрастной олигарх. Так она называла его «Динозавром». А другой, «Козодоев», возил молоко. А в нашем кафе «ВитаМила» молочка – важнейший продукт.
Низ живота напрягается. Пи́сать охота! Думаю, если войду и пописаю, я не сильно её отвлеку? Неохотно вхожу, остаюсь тусоваться на коврике возле двери. Пахнет Милкиной дрянью! Терпеть не могу этот запах, индийские палочки. Наверно, опять «медитирует» в позе собаки? И, судя по жарким шлепкам, не одна.
«Нет, плохая идея», – решаю. Подруга убьёт меня! Точно убьёт! Лично я бы убила. Такая… во время оргазма, услышать журчание чьей-то струи в унитазе. И увидеть меня, второпях выходящую вон.
Собираюсь уйти. Но взглядом цепляюсь за что-то. Какая-то мелочь меня отвлекает. Вынуждает стоять! Я снова верчу головой. Что я увидела? Точнее, что такого могла я увидеть в изученном логове Милки? Ещё один пёстрый платок? Новый парфюм на полочке возле зеркала? Нет…
Это большие спортивные кеды. Мужские. Логично! Она с мужиком. Вот только…
Сглотнув, я сажусь рядом с ними на корточки. Взгляд мой прикован к одной из них, левой. Где, даже во тьме коридора, отчётливо виден загадочный след. Зажигаю экран у смартфона. Направив на кеды, едва не роняю его.
Под светом экрана пятно обретает черты. И я вспоминаю, как Костик выгуливал нашего корги. Капустин, пытливая морда, залез лапой в кляксу под лавкой. Те накануне покрасили. Не жалея красителя! Орошая им щедро газон и асфальт.
– Посмотри, что он сделал! – вскричал мой расстроенный муж, демонстрируя след на обувке.
Любимые кеды из джинсовой ткани, которые он надевал вне работы, испортила тёмно-зелёная клякса.
– А что, симпатично! – одобрила я.
В итоге не стали её вытирать. Решив, что Капустин обидится…
Я вожу пальцем по следу, ощущая неровности. И что это значит? Он… там? Вместе с ней. Опять слышу скрипы и стон. Довольно ритмичные звуки. И что? Может, у Милки сломалась кровать? А Костик, как истинный джентльмен, предложил починить?
Продолжая сидеть на полу, я пишу ему:
«Милый, ты где?».
Тут же слышу знакомый сигнал телефона. Который лежит на комоде в прихожей. Порыв немедленно встать и войти туда, чтобы увидеть всё своими глазами, в то же мгновение гасится криком:
– О, даааа!
Это Мила. Её приглушённый по-девичьи тоненький голос ещё никогда не бесил, как сейчас.
Дальше следует то, что меняет мои ориентиры. Как если бы кто-то сказал, что на землю летит астероид. И все мы вот-вот умрём! Не знаю, как все, но я точно уже умерла. Потому, что мужской голос вторит, в привычной манере. Настолько привычной, что я бы узнала его, этот возглас, из тысячи прочих мужских голосов:
– О, боже! О, да! – удивлённо, а после, – О, боже! О, боже! – уже с благодарностью. Словно способность кончать – это благо, дар свыше, великая милость небес.
Так обычно кончает Шумилов. Каждый раз, как впервые! И долго лежит, сохраняя блаженный, мечтательный вид.
На дрожащих ногах поднимаюсь, держусь за комод. Кладу телефон, пребывая в полнейшей прострации, в карман светлых брюк. Его телефон, отправляю в соседний. Нагнувшись, хватаю спортивные кеды. С подошвы на пол коридора ссыпается мелкий песок. Уходя, оставляю входную слегка приоткрытой. Пусть думают, воры!
Не желая ждать лифт, торопливо спускаюсь по лестнице вниз. Стараясь не слышать, как внутренний голос истошно вопит: «Подожди!».
Глава 1
Месяцем ранее…
– Слушай, Мил! А чего такое дорогое это молоко? Или, как их там… сливки? Они из золота что ли? – ругаюсь на Милку.
Окопавшись в бумагах, сижу в уголке.
Наше кафе «ВитаМила» – совместный проект. Был открыт на отсуженный Милкой у мужа «кусок пирога». Бизнес-план разработал мой муж, ведь не зря защитил кандидатскую! Милка – пекарь. А я? Я считаю бюджет.
Люблю считать деньги. Если есть, что считать! Могла бы, как Костик, пойти по научной стезе и добиться успеха. Но аспиранткой мне стать помешала беременность. Ну, хоть красный диплом пригодился! После замужества долго трудилась «у мужа за пазухой». Помогала писать курсовые, дипломные, разным студентам. Он ругался! Мы вроде как были по разные стороны баррикады. Он учил, я филонила. И помогала филонить другим.
Помню, когда выяснялось, что заказчик из ВУЗа, где преподаёт мой супруг, то сразу давала отбой. Он умудрялся узнать мой «почерк», и ставил студентам неуд. А мне приходилось искать оправдания тому, с чего бы работу не приняли, и возвращать предоплату.
Потом родила ещё раз, долгожданного сына Антошку. Нашего с Костиком сына. От счастья он просто летал! Естественно, крёстной взяла «тётю Милу». На дне рождения, когда Тошке исполнился годик, она объявила:
– Ну, что? Будем бизнес мутить?
Милка у нас – просто повар от Бога! Пекла она с юности. Такие вкусняцкие вещи творила, что все удивлялись тому, как стройна. А Милка и правда, стройняшка! Копна белокурых волос, цвета свежей соломы. И грудь, как у Джоли! Не то, что моя, с гулькин нос. Хотя, и мои «семядоли» умудрились выкормить двух. А в её огроменных сисяндрах отродясь не водилось ни капли. И Андрюшка, сынок – полноценный «искусственник».
Так вот, Милка пекла на заказ. Торты, пироженки, разную выпечку. Так украшала, что позавидует скульптор! Такие цветы мастерила, что офигеет от зависти даже флорист. В общем, она продавала их через группу в социальной сети. А тут на полном серьёзе сказала:
– Откроем кафе.
– С ума сошла? – фыркнула я недоверчиво, доставая «бидон молока» для Антошки.
Тот присосался губами к соску моей левой груди, стал цмоктать.
– А чего? У меня от Кирюхи баблосы остались, куда их девать? – подзадорила Милка. Распушила косу и вздохнула, – Назовём «ВитаМила».
– Витамина, – поправила я, улыбнулась сынишке.
Подруга, качнув головой, пояснила:
– Ну, ты, конечно, чучундра! Ну, Вита и Мила. Ну, мы же с тобой!
– Аааа, – поняла я задумку.
Антоха поел, и я спрятала грудь «под замок».
– Ну, конечно. Твой Дрюнька уже первоклассник. А мне, куда Тоху девать?
– Никуда, – удивилась подруга, – Сиди и считай. Прямо тут! Пока наш курносый растёт, будешь работать из дома. Вон Костик поможет. А я буду печь.
Так и вышло в итоге. Открыли кафеху. И Милка, заведуя всем, посылала мне сметы, счета, прейскуранты. А я подводила итог. Мы оформили бизнес на имя Шумиловой В. Это я! А Милка была – самозанятый повар. Так проще. Мы с ней всю жизнь доверяли друг другу. Даже мысли такой не водилось – что кто-то посмеет другую надуть.
Поначалу народ шёл негусто. Но, распробовав, стал пребывать. Как говорится, лучшая реклама – это «сарафанное радио». К тому же, у Милки на тот момент было много подписчиков в группе. Она подтянула их всех! И наше кафе «ВитаМила», пристанище всех сладкоежек, постоянно кишело людьми…
– Это особые сливки! – кричит из-за прилавка подруга. У нас на двери висит табличка «учёт». Иногда перерыв очень нужен обеим, – Фермерский продукт, из козьего молока! Только на них получается самое вкусное Тирамису.
Я снова смотрю на таблицу расходов. Подруга, конечно, нещадно дербанит бюджет!
– Твой Козодоев, между прочим, мог бы тебе и скидочку сделать! Не зря же ты спишь с ним! – кричу ей в ответ.
Милка «насилует» кофемашину. Подходит, держа на подносе две чашечки кофе. На тарелках – десерт.
– Я не хочу смешивать работу и личную жизнь, – отрицает она, добавляя в густую кофейную жижу те самые сливки.
– Ты уже их смешала, – парирую я.
Милка хмурится, пьёт, а потом уточняет:
– Довожу до вашего сведения, госпожа скрупулёзный бухгалтер, что свежайшие продукты пребывают к нам первыми лишь потому, что у нас с Козодоевым секс.
Не могу удержать идиотский смешок. Милка – девушка видная! Если другие становятся «ягодками» в сорок пять, то она и не переставала быть ею. Или мне только так кажется? Мы с ней обе задержаны в детстве.
«Маленькая собачка – всю жизнь щенок», – так говорит моя мать. Мы с Милой мелкие, дробные. Сзади неясно, какой у нас возраст. То ли шестнадцать? А может, и все сорок шесть. Нет! Пока ещё сорок четыре. Обеим. А в этом году – сорок пять.
– А как хоть его зовут на самом деле? – решаю спросить.
Милка возводит глаза к потолку, вспоминая.
– Прикинь, я не помню, – роняет она, – Я его так и зову, Козодоев.
– Ну, ты даёшь, конечно! Спишь с мужиком и не помнишь! – делаю вид удивлённый. Но меня эта новость ничуть не смущает. У Милки табу – не влюбляться. По влюблённости делаешь глупости. А глупить Милка очень не любит! Глупить в нашей паре могу только я.
– Слышишь, а он угорал с моего имени, – ковырнув возбуждающе нежный десерт, добавляет подруга, – Говорит, что коров так зовут!
Вдруг она озадаченно хмурится:
– Так может быть, он из-за имени? Может, его возбуждают коровы? Потому и запал на меня?
– Меньше всего ты похожа на корову, – утешаю её.
– Ой, – оживляется Милка, – Ты бы видела наши с ним игрища…
– Нет уж, уволь! – выставляю ладони вперёд, – Не хочу ничего знать об этом.
Милка любит ввернуть кое-что из подробностей жизни интимной. Вероятно, ещё потому, что не любит. Точнее, секс любит! Не любит кого-то конкретного. Я же стараюсь держать под замочком всё то, что творится у нас с моим мужем в постели. Возможно ещё потому, что особыми играми наша интимная жизнь не блистает. Да и сколько блистать? Когда вместе почти двадцать лет, то кровать из «любовного ложе» превращается в «просто кровать». На которой мы спим! Иногда, машинально прижавшись друг к другу. Иногда разнообразим наш сон сладкой сценой соития. Чмокнем друг дружку, и дальше сопеть…
– Ага, уволить себя можешь только ты сама, между прочим, – напоминает подруга.
Смеюсь:
– И прибавить зарплату могу.
– Зарплату, не знаю. Это ты финансист! А вот в отпуск отправить не помешало бы, – кивает она, – Вы куда-нибудь едете летом?
У нас отпуск летом. С июля по август. Когда мой супруг принимает экзамены в ВУЗе, бывают проколы. Приходится ждать до конца «летней смены». Он дотошный, к нему могут несколько раз приходить на пересдачу. И даже домой.
– Я не знаю, хотели в Абхазию съездить, – делюсь.
Отправиться дальше мешает жара. Которая воцаряется в это время года почти на всех заграничных курортах.
– Тоже вариант, – одобрительно хмыкает Мила. Она-то вольна куролесить по странам в любой месяц года. Исключая, конечно, декабрь, март и май. Первый в связи с новогодними праздниками, второй за счёт женского дня. Ну, а третий по поводу школьных звонков.
Вместо Милки, когда она уезжает, работает девочка. Наняли в штат! С недавних пор можем позволить себе, целых двух официанток, трех пекарей, грузчика, дворника и даже уборщицу. На первых парах убирались вдвоём…
Майский день расцветает за окнами полупрозрачных витрин, когда Милка меня покидает. Я, отказавшись от фитнеса, решаю остаться, добить этот чёртов отчёт. Нужно сдавать документы налоговой! Я щепетильно ищу расхождения в книге расходов. Как вдруг надрывается мой телефон.
Вздрогнув, беру. Машинально бросаю:
– Кафе «ВитаМила», я слушаю?
На любой незнакомый номер я отвечаю подобным образом. Так как мой телефон указан в рекламных проспектах. Иногда нас бронируют, чтобы отметить какой-нибудь праздник. Иногда уточнить, где находимся, есть ли в наличии то, или это…
Но в этот раз голос молчит.
– Говорите, пожалуйста! Я вас слушаю, – повторяю, попутно считая в уме.
Горячей волной пробуждается нечто до боли знакомое в сердце, когда хрипловатый мужской баритон говорит:
– Виталина?
Я замираю, рука с калькулятором никнет. А ручка, упав со стола, с шумом катится прочь.
– Вита? Это же ты? – говорит вопросительно.
Сказать, что не я? Но зачем? От этого «нет», не исчезнет внезапная связь между нами. Боже мой! Двадцать лет прошло, а я всё ещё млею от голоса. Всё это – сон…
– Это я, – отвечаю я твёрдо.
Он усмехается, слышу:
– Я знал. Ты такая же. Даже голос такой же, как был.
Я озираюсь, смотрю сквозь витрину на улицу. Кажется, он наблюдает за мной? Только, как он узнал о кафе? И вообще! Он не может быть здесь. Он уехал! Уехал.
– Вита? – хрипит Богачёв, – Ты же узнала меня?
Сказать – не узнала? А что это даст? Ведь звонок поступил. И не только в смартфоне. В душе! Его голос. И боль, что оставил когда-то на память. Горит, кровоточит. Ждёт выхода.
– Узнала, – роняю, – И что?
– Твой номер, – он выдыхает, – Ты не стала менять его.
Намекает? Специально ждала. Ожидала, что он позвонит. Потому не меняла! Хочется жёстко ответить ему, отключить телефон. Я не меняла его потому, что забыла. Ленилась давать новый номер друзьям и родным. А потом вовсе стало непросто сменить. Бизнес, связи, контакты. А он ни причём!
– Не обольщайся, Никита. Это не из-за тебя, – повествую спокойным уверенным тоном. Горжусь собой, чёрт побери!
– А я в Питере, – делится он.
Замираю. Отведя телефон от лица, вижу номер. И местный, российский придаток «+7». Он же был за границей? Насколько я знаю, в Канаде. Последние несколько лет. Вернулся? Давно?
– И что? – повторяю, желая понять, что он хочет.
Богачёв тянет время, слова подбирает особенно тщательно. Сложно, наверное, спустя столько лет:
– Понимаю, что ты не захочешь. Но… Всё же спрошу. Может, встретимся?
Тихий смешок вырывается, он его слышит.
– Зачем? – говорю.
– Как зачем, – он вздыхает, – Просто хочу тебя видеть.
– А я не хочу! – отвечаю поспешно. Наверное, слишком поспешно? Не похоже на правду. Я не знаю, хочу, или нет…
– Я бы хотел объясниться.
– Не стоит, – роняю уверенно, – Я давно отпустила тебя, и живу своей жизнью. И мне всё равно, где ты. Там, или здесь.
Говорю, а у самой сердце стучит так надрывисто, гулко. Что боюсь, он услышит его. Потому тороплюсь завершить разговор:
– Извини, мне пора.
– Вита, стой! – окликает.
Молчу.
Он роняет:
– Прости.
Я кладу трубку раньше, чем что-то ещё прозвучит. Совершив пару вздохов, замечаю, что скомкала лист. Документ для налоговой явно испорчен! Придётся печатать по новой. Может, добавить его телефон в «чёрный список»? Тогда будет проще представить, что это привиделось мне.
Глава 2
Отец ушёл от нас достаточно рано. Мне было одиннадцать. Я помню, как он с чемоданом стоял у двери и прощался со мной. Помню тёплые папины руки, раскаяние в голосе:
– Малыш, ты же знаешь, что я тебя очень люблю.
– А почему тогда ты бросаешь меня? – прошептала сквозь слёзы.
– Не тебя, – он вздохнул, – Не бросаю.
Это было последнее наше объятие. Папа уехал в Израиль. Обнаружил еврейские корни по матери. Женился на той, кому письма писал, ещё будучи в браке с моей.
Он много раз приглашал меня в гости. Но видя мамино лицо, я не ехала. Жалела её! Представляла, как буду в Израиле, с новой отцовской семьёй. А она будет здесь, в одиночестве. Нет, у матери были мужчины! Но замуж она так и не вышла. Предпочла быть свободной от клятв.
Когда мама работала там, я была второкурсницей. И часто ходила в её магазин. «ЗлатаРус» – это сеть ювелирных салонов. А вообще, это холдинг, в котором есть много чего. Ювелирный завод, сеть отелей и банков, ресторан, казино. Казино уже нет…
Моя мать была главной в салоне. Администратор, а девочки ей подчинялись. Все они были чуть старше меня. И воспринимали согласно «дресс-коду». Не гнали, смеялись, пускали померить, когда позволяло отсутствие публики. А уж там было, что мерить!
Жемчуга, самоцветы, различные сплавы. «ЗлатаРус» создавала линейки изысканных украшений. К каждому празднику и сезону у них были коллекции. А одна из коллекций была напоказ. И в центральной витрине всегда красовались огромные по размеру бриллианты, чёрный и белый. На одном из колец – сразу два! Я всегда удивлялась, как можно такое носить? Один раз даже мерила. Но под строгим надзором девчонок. Не дай бог уронить, поцарапать. Там цена запредельная! В жизнь не расплатишься.
А в тот день, изучив все новинки, я закончила свой «променад» у витрины с бриллиантами. Чёрный и белый, мужское и женское. На ум приходила символика «инь – ян». Грани камней преломлялись под светом искусственных ламп. Витрины всегда были очень красивыми.
– Выкладка – самое главное, – любила повторять моя мама. И ювелирный салон был похож на музей.
В момент, когда мысль унесла меня вглубь подсознания, я услышала голос. Мужской:
– Ну, и как вам?
Помню, как я обернулась. И увидела рядом мужчину. Свободный костюм, снисходительный взгляд и короткая стрижка. Волосы тёмные, мягко лежат надо лбом. Сканировать типы мужчин я ещё не умела. Но прикинула, этот не прост!
– Перебор, – я пожала плечами.
– Перебор? – отзеркалил вопросом.
– Ну, с размером, – исправилась я.
Он тихо хмыкнул. А затем сделал шаг и стал ближе. Я ощутила приятный парфюм у лица.
– Вы бы не стали такое носить? – уточнил.
– Я? Ни за что! – улыбнулась витрине.
В зеркале сквозь многообразие разных изделий я оценила нас вместе. Он был значительно выше. Но я – коротышка по жизни! Парням по плечо. А этот был явно постарше привычного круга общения. Но наш диалог не вызывал дискомфорта. Я просто была далека от того, чтобы видеть в нём пару. А вот девчонки таинственно млели по разным углам.
– Почему? – усмехнулся в ответ незнакомец.
– Ну, такой булыжник! – покосилась на перстень, – Куда это? С таким только если топиться идти.
Его тихий смех вызвал дрожь во всём теле. Стоит заметить, приятную дрожь!
– Возможно, вы правы. Такая штуковина точно потопит. Такую, как вы.
«Какую такую?», – подумала я с лёгкой долей обиды. Это вроде отсылки к моей миниатюрности? И добавила:
– Жесть!
На что мой собеседник сказал:
– А вы в курсе, что алмаз обладает высочайшей твёрдостью среди минералов? Им можно резать стекло.
«Тоже мне, знаток», – фыркнула я про себя. Кто же не знает такого?
– Значит, его можно надевать на руку, вместо кастета, для самообороны? – поддержала его, – Это вариант!
– Да, неплохая реклама, – поддакнул навязчивый тип, – Оставь свой след на физиономии грабителя.
Ещё немного и наши тела могли прикоснуться друг к другу сквозь ткань. Но он вдруг отступил. Извинился. Пожелал мне хорошего дня и ушёл.
Я зевнула, поправила кофточку. Было лето. На мне в тот момент была маечка с голым пупком. А в пупке красовалась серёжка для пирсинга. Сделать пирсинг пупков – было нашей с подругой идеей. Мы окончили школу и вместе пошли в близлежащий салон красоты. Родители Милки безо всяких нотаций пустили её. А моя недовольная мама бурчала! Правда, потом откупилась деньгами и велела мне выбрать серёжку в своём магазине, какую хочу.
Я захотела лисичку, вместо глаз у которой было два небольших изумруда. А Милка купила змею с витиеватым хвостом.
– И чё он напел тебе в уши? – спросила Анжела. Одна из девчонок, работавших здесь.
У неё были тёмные волосы. Дресс код обязывал всех носить хвост. А хвост у Анжелки был куцый! И я со своей ярко-рыжей копной красовалась на фоне зеркал.
– Ничё, – я пожала плечами, – Так, про алмазы.
– Ты аккуратнее с ним, – сообщила она.
Я удивилась:
– А кто это был?
– Богачёв, – приоткрыла завесу тайны Анжелка.
Со слов мамы я знала, что семья Богачёвых владеет активами. А глава семейства, сродни Скруджу Макдаку, купается в деньгах. Представляла себе, что их сейф под землёй. Он размером с цистерну! Только вместо воды в нём хранится валюта, бриллианты, и прочие ценности.
– Это…, – я оторопело глядела на дверь, – Это сам?
– Богачёв Младший, Никита Георгиевич, – пояснила Анжелка, – Он хозяин ювелирной сети.
– А я думала, это какой-то покупатель, – ответила я, представляя себе, какой показалась ему. Не каждый день в моём юном возрасте выпадала возможность общения с сильными мира сего. С одним из таких.
– Ну, да, – подтвердила Анжелка, – Он у нас покупает разные цацки, любовницам своим.
– И много их у него? – уточнила, пытаясь припомнить, было ли на пальце кольцо. Не вспомнила! Правую руку он прятал в карман своих брюк. Да и мне было всё равно! Я же не метила в жёны.
– Уж поверь, предостаточно, – усмехнулась Анжелка. С таким видом, как будто она ревновала его.
Эта встреча надолго осталась в моей юной памяти. И голос, и запах, и цвет его брюк. И то, как блестели носы его туфель. А мои босоножки, запылённые долгой ходьбой, открывали малиновый цвет педикюра.
– Мам, а Богачёв этот… Никита… женат? – спросила однажды.
Уж кем моя мать не была, это сплетницей! И поэтому всю информацию, прежде чем выдать её, проверяла «на вкус».
– А с чего это ты? – хмурый взгляд оторвался от каши, прошёлся по мне.
Я пожала плечами:
– Да так! Просто девочки обсуждали, как он покупал украшения, то одной, то другой. Ведь женатик не станет вести себя так?
Мама заправила за ухо рыжую прядь. Мой цвет волос – от неё. А глазами я в папу. Может, поэтому мама всегда избегала смотреть мне в глаза?
– Ой, детка, – вздохнула она, – Никита Георгиевич кто угодно, но не женатик. Хотя и женат! У них, к слову, двое детей. Насколько я знаю, сын старший, а дочке три года.
– Понятно, – продолжила есть. Окрестила его в своей памяти «просто богатый блядун». И забыла. На время. Пока он опять не возник в моей жизни. Как снег по весне.
