Текст книги "Всего лишь измена (СИ)"

Автор книги: Мари Соль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 35

Когда он её бросил… Когда он уехал. Я был очень рад! Я предвидел такое развитие их отношений. Ну, а как же ещё может быть? Видно супруга промыла мозги? Или, может, папаша? Ведь отец управлял всей империей. А «царевич» был вынужден ждать, пока папа отбросит коньки. Так что жизнь продолжалась.

Вот только моя Виталина хотел покончить с собой. Она убеждала, что мне показалось! Но только я думал потом сотню раз… Что бы случилось, приди я туда всего парой секундочек позже? Загляни я на крышу не в этот момент, а потом…

Я ходил к ней, носил апельсины. Только Вита меня прогоняла. Наверно, стыдилась? Просила уйти.

Как-то раз я дождался, пока её мама вернётся с работы. Караулил в подъезде.

– Анфиса Павловна! – окликнул, когда промелькнула знакомая тень.

– О, Господи! Костя? – она испугалась, прижала ладони к груди.

Я выдавил:

– Ой, извините! Не хотел вас пугать.

Она поманила:

– Идём! Напою тебя чаем. Виточка будет тебе рада.

– Вы думаете? – я покачал головой, – А вот я сомневаюсь.

Анфиса Павловна шумно вздохнула. А я проронил:

– Она на учёбу не ходит, совсем, – а уж после подумал, а знает ли мать? Может, зря я сказал?

Но та только хмуро кивнула:

– Да, Костя. Боюсь, ей сейчас не до этого.

Витка пошла в аспиранты. Я обещался во всём помогать. Но теперь, очевидно, с учёбой было покончено?

– Она заболела? – спросил. А у самого аж кольнуло в груди от предчувствия.

Виткина мама задумалась:

– Ты знаешь, – сказала она, – Можно и так сказать.

Я ухватился за это:

– А чем? Что случилось? Простыла, наверно?

«Немудрено», – про себя подумал, – «Стояла на крыше без шапки в мороз».

Пакет апельсинов в руках шелестел. Там ещё была шоколадка! Любимая Витой «Алёнка». И книга, любовный роман.

– Ой, Костенька, – Анфиса Павловна так прикусила губу, что та побелела. Она была женщиной очень эффектной, высокой и стройной. А волосы стригла всегда под каре, сколько помню её, – Даже не знаю, стоит ли тебе говорить о таком, – прошептала она.

Моё сердце забилось сильнее. Я опустил к ногам этот чёртов пакет, оперся на перила ведущей вверх лестницы. Такие идеи блуждали в моей голове, от которых мой лоб покрывала испарина. Он заразил Виту чем-то серьёзным? Вдруг это ВИЧ? Потому и уехал подальше отсюда! Подонок, сбежал! Я был готов ко всему. И когда Анфиса Павловна выдала версию, то не поверил сперва.

– Вита, конечно, меня не простит. Но я всё же скажу тебе! Она беременна, третий месяц пошёл. Хочет сделать аборт.

Снова вздох и она опустила глаза, будто сама укоряла себя за болтливость. Я переваривал… Вита беременна? Она станет мамой! Она не больна!

– Ну, чего ты смеёшься? – с горечью бросила Виткина мама.

– Анфиса Павловна, – я посерьёзнел, – Я хочу попросить у вас руки вашей дочери.

Она улыбнулась, поправила сумочку, шапку сняла и держала в руках.

– Костя, Костя, – в её голосе слышалась обречённость, – Я-то согласна! А вот согласится ли Вита? Но одно я знаю наверняка. Уж если ты её не отговоришь от аборта, то никто не сумеет.

Я погрустнел. Будто в первый раз не расслышал это слово. Аборт. Выходит, ребёнка не будет?

– А если она его сделает… Я слышал…, – замялся я, словно мальчишка, – В общем, сможет ли Вита родить? Ну, потом?

Анфиса Павловна пожала плечами:

– Не знаю. Всё зависит от доктора. Но если уж Вита решится на это, то я подберу ей врача из своих.

– А… если не сможет? – сглотнул.

– Не сможет решиться? – устало сказала моя потенциальная тёща.

– Не сможет родить, – прошептал.

Она потянулась ко мне, сжала руку чуть выше локтя своей хрупкой ладошкой.

– Костенька, я же не доктор. Мы будем надеяться, что всё будет хорошо.

В тот раз я решился. Пошёл в ювелирный. Но только не в «ЗлатаРус», а в другой! И купил ей кольцо с настоящим бриллиантом. Насколько хватило, такое купил.

Когда заявился с тортом и нарядный. Ну, как нарядный? Не стал одеваться в костюм, чтоб её не пугать. Просто помылся и вытянул волосы, свитер Виткин любимый надел, крупной вязки. Анфиса Павловна всё поняла, лишь взглянув на меня! Вита вышла из спальни. В глазах промелькнула досада. А кого ожидала увидеть? Думала, твой Богачёв прилетел за тобой?

– Ну, я вас оставлю, – моя потенциальная тёща ушла в магазин. Мы остались одни.

Пока Виталина готовила чай, я смотрел на неё. Так осунулась, высохла! А что я хотел? Увидеть округлый живот? На третьем-то месяце рано ещё округляться.

– Ты бы хоть намекнул, что придёшь. Я бы голову вымыла, – раздражённо сказала она и поставила сушки на стол.

– Вит, ты как? – произнёс я с волнением в голосе.

Она отвернулась:

– Нормально.

«Как будто не знаешь», – прочёл по глазам. Её вид, утомлённый, болезненный, вызывал… Даже не жалость! Нет. Кажется, в этот момент, в этой длинной футболке, с ярко-рыжим пучком из волос, я любил её больше, чем даже когда-либо. Я любил её всю! И всё в ней…

Я спохватился, сбежал за тортом. Там, в пакете хранилось ещё кое-что. И ждало своего появления.

– Трюфельный, твой любимый, – поставил на стол коробочек с тортом.

Витка хмыкнула. С тоской поглядела на выпечку:

– Я попозже, окей? А ты налегай. Тебе можно.

Она была близко. Такая родная и хрупкая. Как же он мог так обидеть её, поломать? Сделать больно тому, кого любишь…

«Моя милая рыжая девочка», – подумал с надеждой, – «Я покажу тебе, что это значит, любить. Я никогда не обижу тебя! Только дай мне возможность быть рядом».

– Вит, я хотел…, – произнёс и нырнул рукой в пакет, что лежал на коленях. Достал свой подарок. Кольцо. И поставил его перед ней, – Выходи за меня?

Она совсем не удивилась. Как будто ждала, что услышит подобное.

– Бриллиант? – уточнила.

– Он маленький, но настоящий. Я заработаю, больше куплю, – поспешил объяснить.

Я работал уже, проходя преддипломную практику, подменял преподавателя. А, став аспирантом, стабильно вёл лекции у новичков. Правда, денег на этот подарок едва ли хватило. И пришлось подработать у бати в цеху.

– Зачем? – прошептала она.

Я не знал, что ответить. Опять говорить о любви? И поэтому тупо сказал, что хочу быть отцом для её нерождённого чада…

Как она взвилась! Вскочила, глаза полыхнули огнём:

– Ребёнку? Так ты… Ты знаешь? Это мама тебя позвала? Это она?

Я поспешил успокоить её:

– Она просто сказала. Я сам! – не хватало ещё, чтобы будущей тёще влетело.

Витку, однако, совсем не обрадовал мой «благородный порыв».

– Захотелось прослыть благодетелем? Спасибо, не нужно! Я справлюсь сама, – прокричала она.

– Ну, зачем ты так, Вит? – я расстроился, – Ты же знаешь, что я к тебе чувствую?

Она так мучительно скорчилась, как будто её сейчас вырвет.

– Костя! Найди себе девушку! Нормальную, без вот этих проблем. И женись! И детей заведи. У тебя должны быть свои дети.

Я нахмурился, глядя перед собой. Помню, заметил, что дверца у них покосилась на мусорном ящике. Обычное дело. Фурнитуру сменить, и будет как новая! Так отец поучал. И заставлял меня делать работу по дому. В то время как я уже начал писать диссертацию.

– Я люблю тебя, Вита! Я буду ребёнка растить, как своего. Вот увидишь, я буду хорошим отцом, – заговорил торопливо.

Но Витка была непреклонна:

– Ребёнка не будет.

Её взгляд устремился в окно. Где порхали снежинки. Мне хотелось приблизиться, встать позади, узаконить признание нежным объятием.

– Почему? – прошептал, не решаясь.

– Потому, что так надо, – сказала она. Вот и всё! Потому, что так надо. Потому, что меня она в роли отца не желала. Боялась, не справлюсь? Совру? Я готов был встать перед ней на колени, просить, умолять, унижаться. Вот только всё без толку! Её тон говорил обо всём. Что ребёнка не будет. И точка. Такова была Вита. Всегда всё решала сама.

Спустя несколько дней я увидел её на скамейке, у нашего дома. Она будто ждала там меня. Снег засыпал ей плечи. Припорошенный им, ворох рыжих волос выбивался наружу. Капюшон, отороченный мехом, скрывал выражение глаз. Но, судя по всхлипам, она горько плакала.

– Вита? Виточка! Ты чего тут сидишь? – я положил свой портфель на скамью и схватил её руки.

«Холодные, словно ледышки!», – подумал и стал согревать их дыханием.

Она всхлипнула снова:

– Кость, я не смогла.

– Что не смогла? – произнёс.

– Не смогла это сделать, – сказала она обречённо, и снова заплакала, – Я сбежала оттуда! В последний момент.

– Откуда сбежала, Виталь? – продолжал я тупить.

– Из больницы! – почти прокричала она и одёрнула руки, которые я уже чуть согрел. Ладони прижались к лицу, – Ой, Косенька, что теперь будет?

– Подожди, – я нахмурился.

Её мама сказала: «Ты сделал, что мог». И попросила меня не влезать в «эти женские вещи». Выходит, сегодня Виталя должна была лечь на аборт?

Она продолжала обрывисто всхлипывать, плечи дрожали. Я обнял её:

– Слышишь, Вит! Не сиди на холодном. Идём, я согрею тебя.

Витка, на удивление очень покорная в этот момент, поднялась вслед за мной со скамьи. И мы, взявшись за руки, молча пошли в направлении двери подъезда. Кто мы были друг другу? Друзья, или пара? Я не знал и боялся представить себе. Просто в тот самый момент, сжимая озябшую руку, я себе обещал, что не дам ей уйти.

Глава 36

В перерыве между парами я решаю не покидать аудиторию. Сейчас сюда придёт новый поток. Буду рассказывать им про инфляцию. Да уж! Кто б говорил о росте цен, как ни я? Тот, кто понятия не имеет, сколько сейчас должен стоить десяток яиц. Я – теоретик! А Витка у нас занимается закупом. Часто любимая тёща приносит дары. Не она сама, а служба доставки, прямо к порогу. Доставляют всё то, что у них в ТЦ не продалось. Витка говорит, наоборот! Мама даёт ей всё самое свежее. Выходит, залежалое они оставляют покупателям?

Помню, одна из дипломных работ прошлогодних студентов заключалась в обзоре динамики цен. Основой был борщ! Точнее, рецепт борща, продукты для которого были заверены мною. А по правде сказать, я взял Виткин рецепт. Такой борщ, как готовит она, не умеет никто! Разве что мама?

Так вот, задачей студента было следить за динамикой цен на протяжении полугода. И далее рассказать нам, насколько подорожала, или подешевела кастрюля борща. Само собой в комиссии заседала сама госпожа ректор. Вот тут-то и вылез побочный эффект половой принадлежности.

– Вы что, добавляете в борщ уксус? Впервые слышу! – сказала она.

Студент растерялся. Он, очевидно, как я, не имел понятия, как готовится борщ.

– Ну, – замялся он, – Это в поджарку, для вкуса.

– В поджарку? – Инесса Васильевна возмутилась ещё сильнее, – Вы готовите очень вредный борщ!

Тут уже я вступил:

– А как без поджарки, позвольте узнать?

– Ну, как? Обыкновенно! – вскричала Инесса Васильевна, – Вы режете овощи, в том числе и свеклу, трёте морковь, и отправляете всё это прямо в бульон. Свекла даёт цвет, и этого достаточно. Получается очень вкусный борщ.

– Борщ для диабетиков, – усмехнулась с другой стороны от меня психологиня.

– Моя жена готовит с поджаркой. Я потому и одобрил рецепт, – объяснил.

Ректор хмыкнула:

– Поджарка, пожалуй! И то на любителя. Но уксус, извольте! Зачем?

Я пожал плечами, припоминая, как Витка готовит поджарку на борщ. Сначала трёт овощи. Точнее сказать, просит меня потереть! Тут уж и я пригождаюсь на кухне. Затем режет лук очень мелко. Отправляет разноцветные кучки друг за другом на сковороду. Далее, когда овощи чуть подрумянятся, вливает томатную пасту. Туда добавляет всего пару капелек уксуса, для консервации. Острый перчик для нас с Тохой. И сахар, для вкуса. Я, признаться, готов есть эту массу прям так, ложкой! Но она отправляется в борщ.

– Опять же! Если это рецепт универсальный, то здесь должна быть томатная паста, а не какие-то там перетёртые томаты, в соку, – возмущалась Инесса.

– Так вкуснее, – ответил.

– Константин Борисович, – деликатно добавила ректор, – Я хочу уточнить, вы у нас экономист, или повар?

– Я – муж, – дал ответ, – А жена варит борщ.

Инесса поджала губу:

– Что ж, не знаю, какой уж там борщ варит ваша жена. Я привыкла к другому.

– Так вы приходите к нам в гости? – сказал, – Попробуете и оцените. Обменяетесь с Витой рецептами.

– Простите… А мне продолжать? – смущённо прибавил студент, до сих пор стоявший у кафедры вместе с дипломом.

Вот такие вот споры случаются в нашей среде. Совсем не научного толка.

Наливаю из термоса чай, достаю бутербродик с ветчинной колбаской, сырком и капустным листом. Закрываю глаза и уже собираюсь вкусить эту прелесть. Как вдруг позади открывается дверь.

– Ой! Константин Борисович? Вы тут? Я так рада! – на пороге Светлана. Студентка. Моя лекция завтра. Их курс – мой любимый. Ребята весёлые, дружный состав.

– Да, Моисеева? – говорю, отложив бутерброд и посмотрев на него с сожалением.

– Константин Борисович, вы не посмотрите мой доклад для конференции пятничной? – она держит листочки, смущённо прижимая к груди. Как будто там у неё нечто сверхценное.

– Ох! – я вздыхаю, ведь пятница скоро, пускай и не завтра. Но не гнать же её под предлогом того, что я ем?

Убеждая себя в том, что моя задача учить, я сожалею, что мой чай остынет. Но, тем не менее, прячу своё сожаление за деликатной улыбкой:

– Да, конечно, давайте сюда ваш доклад. Напомните тему?

– Патте́рны поведения в офисной среде, – произносит она и даёт мне бумаги.

– Па́ттерны, – я исправляю её, – Ударение на первый слог.

Светлана вздыхает испуганно, опускает глаза:

– Ой! Как хорошо, что вы мне сказали! А то бы я так опозорилась там.

– Да, ну, бросьте! – пытаюсь шутить, – Это не повод для того, чтобы стыдиться. Вы не обязаны знать всё.

– Я же не вы, – улыбается Света. И на щеках проступают забавные ямочки.

Она миловидная, стоит сказать. Голубые глаза и прозрачная кожа, сквозь которую видно все венки на тонком запястье. Она опирается возле меня на учительский стол. Я стою, изучая печатные буквы. Пробегаю глазами:

– Паттерн – это повторяющийся шаблон, стиль, образец поведения человека. В деловой среде паттерны имеют свойство трансформироваться в определённую модель взаимодействия с коллегами. Рассмотрим на примере коллектива риэлтерской фирмы…

– Там дальше пять типов поведения, – произносит она, становясь ещё ближе ко мне, – Нытики, грубияны, бездельники, сплетники, паникёры.

– Далеко такой коллектив не уедет! – я тихо смеюсь, изучая их бегло.

– Это только негативные, – улыбается Света, и пальчиком тычет в свой лист, – А вот тут дальше позитивные.

– Так, – вздыхаю я, – Мотиватор, педант, генератор идей, аналитик и… душка?

Последний типаж звучит ненаучно. Света смущённо кусает губу:

– Это вы.

– Что? – хмурю лоб. Поднимаю глаза на неё и встречаюсь с пронзительным взглядом. Как в омут, небесная синь её глаза, погружает меня, что не выбраться…

– Вы – душка, – вздыхает Светлана, и в какой-то момент сокращает дистанцию быстро настолько, что я успеваю понять, что к чему, с пребольшим опозданием.

На моих губах розовый привкус помады, и сладость её чуть разжавшихся губ. Я так и стою, продолжая смотреть на неё ошалело. А Света закрыла глаза, и когда я, схватив за плечо, отстраняю достаточно грубо, она открывает их резко и смотрит испуганным взглядом:

– Простите, К-онстантин Бо-рисович, Костя…

Она собирается снова податься вперёд, только я отступаю:

– Светлана! Вы что? Вы… с ума сошли? Света?

Она опускает свои голубые глаза:

– Я люблю вас, – и жалобный тон не даёт закричать, возмутиться.

– Свет, – я вздыхаю, дрожащей ладонью веду по лицу, – Вы неправильно поняли. Мой интерес к вам исключительно преподавательский. Я ваш учитель, Светлана! Не более.

– Я знаю, – вздыхает она, её голос срывается, а по щеке пробегает слеза.

– Ну, вот, – я шепчу, – Только этого нам не хватало.

Беру её руку в свою. Она хрупкая, нежная. Просто ребёнок. Девчонка! Глупышка. Напридумала что-то в своей голове.

– Светлан, – говорю и склоняюсь, пытаясь поймать её взгляд, – Я женат. У меня двое деток. Дочка моя совсем чуть-чуть старше тебя. Я тебе в папы гожусь, понимаешь?

Она быстро кивает, но всё ещё плачет.

– Светлан, – продолжаю я мягко, – Ты очень хорошая девочка. Просто пойми, я не пара тебе. Ну, никак! Даже будь я свободен, я всё равно бы не стал заводить отношения с юной студенткой.

– Деловой этикет? – шепчет Света.

– Нет, не только, – я думаю, как обозвать то, что я ощущаю, – Скорее, ответственность. Ты мне как дочь. И не только по возрасту.

Света обиженно шмыгает носом.

– Найди себе парня-ровесника. И прекрати изводить свой хорошенький мозг.

Её щёки краснеют. Пожалуй, достаточно умных речей.

– Вы подаёте надежды, Светлана, – перехожу я на «вы», дабы снова создать между нами границу, – И я не хочу, чтобы это негативным образом отразилось на вашей учёбе.

Моисеева быстро кивает:

– Уверяю вас, Константин Борисович, это не скажется.

– Вот и отлично! – ободряюще я улыбаюсь, ловлю её влажный, обиженный взгляд. Моя ладонь до сих пор у неё на плече. И я нервно одёргиваю руку, теряюсь, сую ей обратно бумаги, – Отличный доклад! Уверен, вы выступите с ним достойно.

Она смотрит с надеждой:

– Вы будете там?

Пожимаю плечами:

– Не знаю. Если получится, я непременно приду, чтобы вас поддержать.

Света, вытерев щёки, кивает:

– Спасибо! Простите… меня.

– Что ты, Света? – опять опускаюсь до фамильярности, захваченный этим стыдом, – Юность на то и нужна, чтобы влюбляться не в тех.

Сам улыбаюсь своей искромётнейшей фразе. Так и есть! Это свойственно девушкам. На ком их глаза распахнулись, в того и влюбилась. Да так, что трава не расти! Как было у Витки… Надеюсь, у Светы не так?

Она собирает бумаги, опять прижимает к груди. И вроде не скажешь, что что-то не ладно. Если не влага в глазах, что уже почти высохли.

– Спасибо вам, Константин Борисович! Вы замечательный педагог.

Я, обрадованный таким поворотом, киваю:

– И вам спасибо, Светлана. Вы очень способная студентка! И я уверен, у вас ещё всё впереди.

Когда Света уходит, я долго стою неподвижно. Смотрю на закрытую дверь. Будто сейчас в эту дверь войдёт кто-то и скажет: «А я всё видел!». Но никто не заходит. Мандраж постепенно проходит. Я делаю вдох. Вот так-так… Проскочил! А ведь мог бы и вляпаться? Не зря Моложаев меня убеждал, что главное – это дистанция.

Чай остыл. Я выливаю его в умывальник. И плещу себе свежего. Бутерброд, оказавшись во рту, вынуждает забыть обо всём. Закрываю глаза, наслаждаюсь обедом. Осталось всего пять минут. И нагрянут студенты.

«Душка», – вспоминаю я голос Светланы. Да, уж! Тут не поспоришь. Я – душка. Вот уж точно, чего не отнять.

Глава 37

Два дня слежки за Витой не принесли результатов. Никаких подозрительных телодвижений не зафиксировал мой личный «радар». Она, как обычно, сидела в кафе допоздна. Иногда говорила по телефону с кем-то, один раз даже вышла на улицу. Но читать по губам я, увы, не умею! Так что был вынужден только гадать, с кем она говорит и о чём.

Следить за ней долго не мог. Так, приезжал иногда. И сверялся. Увидев, что Витка в кафе, успокаивался. И, словив свой внутренний Дзен, возвращался назад, на работу. Или ехал домой, выполнять обязанности по кормёжке Антона и выгулу Капустина. Второй учудил!

Недавно у нас наконец-то покрасили лавки. В такой примитивный зелёный, каким красят стены в больницах и тюрьмах. Хотя, насчёт тюрем не в курсе! Слава Богу, там не был. Нет, я без обид! Всё же лучше, чем то, что до этого было. Когда, сев на скамью, получаешь занозу.

И надпись «окрашено» отгоняла детей. Но не птиц! Те дружно топтались по крашеной лавке, оставляя на ней отпечатки своих растопыренных лап.

Капустин у нас дружелюбный. По отношению к прочим живым существам. Соседских собак он приветствует пёсьей улыбкой и взмахом хвоста. А в голубиную стаю врывается с лаем, если его отпустить с поводка. В тот день я решил не цеплять поводок. Дать Капустину чуть порезвиться в кустах. Покопать, пока соседки Эльвиры Степановны нет.

Он справил нужду, а затем, привлекаемый запахом краски, поставил передние лапы на лавку. И взобрался бы весь! Если бы я не увидел и не отогнал. За что мой рыжий пёс наступил мне на ногу. Оставив на кедах зелёную кляксу.

– Капустяныч, ты гад! – простонал. От досады едва сам не присел на кричащую надпись «окрашено».

Дома пришлось оттирать растворителем лапы Капустину. А мои кеды решено было оставить, как есть. Витка сказала, что растворителем только испорчу! А они почти новые. Очень удобные. Как говорится, и в пир, и в мир. Так что Капустин оставил свой след. Пометил хозяина.

Сегодня Виталя поехала к маме, в ТЦ. Наверное, будет с провизией. И точно! Выходит с пакетом, а в нём мандарины. Я на машине, сижу позади, в самом дальнем ряду. Точнее, стою, чуть присев. Чтобы видеть машину Витали, но оставаться невидимым ей. По дороге от главных дверей до стоянки, пакет с треском рвётся, и все мандарины летят на асфальт.

Я порываюсь пойти и собрать. Но если Виталя увидит… То сразу поймёт, это «жжж» неспроста! ТЦ её мамы стоит в стороне от «торговых путей», где мы часто бываем на пару. Да и я в одиночестве редко хожу в магазин.

Какой-то мужик подбегает, присев, начинает ловить мандарины. Виталя ему улыбается. Теперь мне не видно обоих из-за стоящих передо мною машин. Я тяну шею, чтобы понять, чем они там занимаются? Собирают еду по асфальту! Ну чем же ещё? Но мои ладони непроизвольно сжимаются, зубы скрежещут. Каким, однако, ревнивым я стал! Сам себе удивляюсь. Охота пойти туда, топнуть ногой и прогнать недотёпу. Ишь, чё удумал? Помощничек, блин!

Но я продолжаю стоять, сцепив зубы, дыша тяжело. Пока наконец-то не вижу Виталю. Стоит в полный рост. И так ослепительно лыбится этому чудику. Какой-то лошарик, в очках!

«Ну, иди, уже иди», – мысленно я подгоняю его. Наблюдаю, как Вита садится в машину. Она водит лучше меня. Стоит признать! И гораздо манёвреннее. Я не люблю торопиться, очкую. И чем рисковать, лучше выжду минуту-другую в шеренге машин.

Я смотрю на часы. По времени должен быть дома. Ну, скажу, задержали студенты! Такое бывает. Особенно ближе к концу учебного года. Так что домой мы приедем почти одновременно. Я – чуть попозже. Отправлюсь в объезд.

Но, проводив Виту пару кварталов, я вижу, она повернула совсем не туда. Едет в центр. Зачем? У неё там дела? Или… встреча? Дороги становятся у́же, и мне всё труднее остаться невидимым между машин. Так что слегка отстаю. И почти что теряю её легковушку из виду. Но уже понимаю, куда она едет. В тот дом! «Обойдя» его сбоку, паркуюсь в соседнем дворе. И пешком дохожу до искомого места.

Ну, точно! Машина Витали стоит припаркованной рядом с воротами. Она уже чешет «на цырлах» в подъезд. Я за ней не иду! Хотя очень охота пойти и спросить: «Что ты тут делаешь?». Причин может быть несколько. Квартиранты недавно простились, а новых пока не нашли. Так что Вита, возможно, желает прибраться. Но не в рабочий же день? И тем более, вечером!

Может быть, нужно забрать что-то важное? Что, например? Какой-то подарок от бывшего, припрятанный в дальнем шкафу. В любом случае то, что я видеть не должен! И мне ещё больше охота взбежать по ступеням и постучать в её дверь.

Было время, когда мы ругались ещё на заре, Вита всегда уходила сюда. Если в этот момент никто не жил здесь. А даже если и жил, всё равно уходила. Приезжала сюда и стояла вот так, как и я сейчас, глядя на окна квартир. И, наверное, думала не обо мне. О Никите!

При одной только мысли о нём, меня настигает предчувствие. Ведь она неспроста прикатила сюда? Неспроста…

И, как по сценарию, мимо ворот проезжает большой тёмный джип. Мне даже приходится сделать вид, что я читаю что-то на доске объявлений, отвернуться к дороге спиной. Джип паркуется так, не въезжая во двор. И водитель, оставив сидение, быстро выходит. Пассажирская дверь открывается, выпуская наружу… его. Богачёва Никиту! Я боковым зрением вижу, как, минуя калитку, он входит во двор. Как бросает охраннику что-то и тот пропускает.

Я смотрю ему в спину рассеянно. Я ещё не связал в уме ниточки. И оба конца продолжают лежать, очень близко друг к другу. Но вот он заходит в подъезд и узелок сам собой получается. Вита. И он. В той квартире. Одни.

Какое-то время стою, обхватив прутья тёмной решётки. Как заключённый, который глядит из тюрьмы. Но только свобода моя, она здесь! А они по ту сторону. Оба. А я? Что же будет со мной?

Я лбом прижимаюсь к металлу. Он холодный и это слегка отрезвляет меня. Я должен пойти туда сам и расставить все точки над «й». Прямо сейчас! Только ноги мои и не думают делать шаги. Они приросли к этой плитке. Стоят и стоят…

Я боюсь. И боюсь признаваться себе, что боюсь. Но чего? Что нажму на звонок, а они не откроют. Что прикрою ладонью глазок. Буду долго стоять, пока кто-то из вредных соседей не выйдет, не спросит:

– Вы кто?

Я отвечу:

– А кто живёт в этой квартире?

Мне скажут:

– В последнее время никто не живёт.

И я вынужден буду уйти. Но прижав ухо к двери напоследок, услышу внутри шевеление и голоса. Один женский, другой, очевидно – мужской.

Или того хуже! Вита откроет в халатике, наброшенном на голове тело. Придержит его, чтоб не сполз. Поглядит виновато, и скажет:

– Ну, Кось, раз ты здесь…

А что будет дальше, мой мозг не желает озвучивать. Снова боится. Я – трус! Я не хочу даже думать, что Вита признается в том, что бросает меня…

И поэтому я продолжаю стоять. И решётка забора мне служит последней опорой. Я буду стоять здесь до тех пор, пока они оба не выйдут наружу. Пока не увижу её, не уйду!

Помню, как был там, на этой квартире, уже после всего. В первый раз. Мы тогда уже были женаты. А Витка хотела продать эту часть своей жизни. И почему я тогда не позволил? Вложили бы деньги в другое жильё. Завели депозит. А теперь… Это «гнёздышко» станет их тайным убежищем. Их, с Богачёвым. Они раньше трахались там, и теперь будут трахаться. Только тогда не свободен был он. А теперь она замужем.

Я побывал у него на страничке в социальных сетях. Там нет статуса. Как и нет фотографий жены и детей. Очевидно, развёлся? И приехал за ней. Бесконечно свободный, богатый, брутальный. Во всех отношениях лучше меня! А у Витки взыграло былое. Её можно понять. Столько связано с этим козлом…

Кто-то скребётся мне в спину:

– Милок, поможи! – слышу старческий голос.

Бабуля, за сотню на вид, тянет руку с бумажкой. Я щурюсь, пытаясь понять, чего она ждёт от меня.

– Прочитай! А то мне у аптеки дали лекарство, написали, как пользовать, а я ни пойму, шось тут написано?

Я хватаю листок. Крючковатые пальцы старухи вцепляются в куртку. Вот уж и впрямь говорят, старость не радость. Пытаюсь прочесть письмена.

– Втирать перед сном, – говорю.

– Ась? Стирать за углом? – восклицает старушка. Я понимаю, что она ещё и глуховата. Пожалуй, всё, что старость у неё не смогла отобрать – это голос. Им она управляется с лёгкостью. Горланит так, что в ушах дребезжит.

– В! Вэ! – повторяю погромче, – Втирать в кожу!

– Сдирать кожу? – глаза у неё округляются. Хрусталик в одном из них мутный. Немудрено, что она видит плохо. Отцу заменили недавно. Теперь он, как филин, глазастый. Но в таком позднем возрасте, видимо, трудно менять…

– Втирать! – я склоняюсь почти к её уху, – Втирать в кожу! – вожу пальцем по руке, демонстрируя всем своим видом, что я имею ввиду.

Она хмурится, отчего без того испещрённое морщинами личико, превращается в гузку.

– Мазать! – наконец нахожу подходящий синоним.

– Ааааа! Маааазаать? – нараспев уточняет она.

– Да, да! – тороплюсь подтвердить.

– Ой, спасибо тебе, милок! Дай Бог здоровьица! – крючковатые пальцы сжимают запястье. Но, прежде чем отпустить, она вынимает ещё один лист из кармана, – От тутось ещё расшифроука анализов? Почитай мне, будь добр!

Я возвращаюсь домой через час. Антоха встречает отчётом:

– С Капустиным погулял, ужин съел. Где вас носит?

– Я был на работе, потом… кое-какие дела в институте доделывал. А мама, – тут я теряюсь, – Наверное, тоже работает. Сказала, что после заедет к бабуле. Привезёт что-нибудь.

Сыну, кажется, всё равно. Лишь бы скорее закрыться внутри своей спальни. «Конура», как я называю её. Где он волен быть кем угодно. Танкистом, воителем, бетменом, Рембо. Но только не Тохой Шумиловым. Ибо последний лишён сверхспособностей. Кроме одной! Не спать до полуночи.

Я закрываюсь в своём кабинете. Капустин уже тут как тут. Он не может один! А Антоха его не пускает в свою «конуру», так как тот отвлекает его от компьютерных игрищ.

За окном уже сумерки. Где же она? Я сжимаю смартфон. Позвонить, или нет? Пусть ещё «пообщается». Можно подумать, они там действительно просто общаются? Предаются былой ностальгии за чашечкой чая. Ага! В голове у меня совершенно другая картина…

Вита голая. Стонет под ним. И впивается пальцами в крепкие плечи.

– Никита, Никитушка, – шепчет она.

А этот козёл бородатый таранит её что есть мочи и тоже так страстно хрипит:

– Виталина, малышка, моя…

Фух! Всё. Нужно перестать фантазировать. А то так и свихнуться недолго! Ну, а что мне ещё остаётся? Раз уж я не решился проникнуть туда и увидеть всё своими глазами.

Не выдержав, я набираю её. После пары гудков, раздаётся приветливый голос:

– Да, родной! – произносит она. И это больнее, чем просто «Алло». Будто чувство вины побуждает её говорить со мной так… Так слащаво?

– Витуль, ну ты где? – интересуюсь я в той же манере. Вообще-то, мы с Виткой общаемся именно так. Но сейчас она там, а не здесь. Она с ним, не со мной. И я жду с нетерпением, что она скажет.

– А… Я была на работе, у мамы. Сейчас вот поеду домой.

Я смиряю эмоции. Да! Примерно такого ответа я ждал. «Я у мамы», «у Милы», «в кафе». Где ещё? Я с любовником в нашей с ним общей квартире.

– Ммм, – отвлечённо мычу, – А то мы с Антошей тебя потеряли.

Вместо оправданий она любопытствует:

– Вы кушали?

Ну, конечно! Спроси ещё, погулял ли кто-то с Капустиным?

– Да! – говорю, – Не волнуйся. Просто ты не сказала, что будешь так поздно.

И всё же, мне очень хочется знать. Почему?

– Заболтались, прости! Скоро буду! – взрывается Вита. Словно только сейчас поняла, что она… заболталась.

Я, сглотнув, подавляю смешок. Да, уж! Стоит сейчас позвонить её маме, узнать, та ещё на работе? Но я, вместо этого, бросаю короткое:

– Жду!

И она отключается. Снова оставив меня одного. Когда дверь открывают ключом, я теряю счёт времени. Кажется, ночь на дворе? Но на часах полдесятого.

– Это жуть, я вдобавок ещё и в пробке застряла! – возмущается Вита.

Разувшись, она ставит обувь к моей. Я стою, прижимаясь плечом к коридорной стене:

– Голодная?

– Нет, я поела в кафе.

Я вижу, она без пакета. И чуть не бросаю: «А где мандарины?». Но Вита сама вспоминает о них.

– Чёрт! Там же ещё мандарины от мамы. И творог.

Её взгляд умоляет спуститься, забрать.

– Вот, если б не творог, то можно до завтра оставить. Но творог прокиснет. Я завтра Антохе с утра растолку, – строит планы.

Я со вздохом беру из её рук ключи от машины. Попутно целую в прохладную щёку. И чувствую… запах мужских сигарет.