Текст книги "Поцелуй победителя (ЛП)"
Автор книги: Мари Руткоски
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Безликий ужас. Монстр. Внутри неё. Он разросся, превратился в бесформенную массу. Она не будет её трогать. Ей с этим призраком не по пути.
Арин был прав тогда, предположив, что она пережила нечто настолько ужасное, что не стоило и вспоминать.
– Этого недостаточно, – сказал он. Ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он продолжает настаивать на отказе и не отвечает на её мысли, которые звучали так громко, что у неё возникло такое чувство, будто она кричала о них вслух.
– А чего будет достаточно? – спросила она.
Арин покраснел.
– Ты можешь мне сказать.
– Ох, – ответил он. – Хорошо. Меня.
– Я не понимаю.
– Я хочу... чтобы ты хотела меня.
– Я хочу.
Он провел рукой по взъерошенным волосам.
– Я не это имел в виду. – Он взмахнул рукой сначала в её сторону, а потом в свою. – Я... – Он изо всех сил прижал кулаки к глазам и позволил наконец словам сорваться с губ: – Я хочу, чтобы ты была моей, всецело, чтобы ты принадлежала мне и телом, и душой. Я хочу, чтобы ты разделяла мои чувства.
У нее свело желудок. Кестрел поклялась себе не лгать ему.
Он прочел ответ в её глазах. Арин помрачнел и ничего не сказал. Но убрал волосы с её лица, те пряди, что упали на ресницы и прилипли к губам. Подушечка его пальца медленно очертила линию вдоль нижней губы Кестрел. Ощущение отдалось мурашками на спине и бабочками в животе. А потом его рука опустилась, и она почувствовала себя одинокой.
– Завтра я уезжаю с Рошаром, – сказал Арин. – Меня не будет некоторое время.
Уголёк обиды. Старое чувство, оно было того же возраста, что и вся её жизнь. Кестрел всегда бросали. Война постоянно одерживала победу. Она увидела себя маленькой девочкой, сжимающей меч длиною в её рост. Как руки ныли под его тяжестью. Его нельзя ронять. Скоро его возьмет человек на лошади. Он смотрит вниз, а она гадает, может, ему просто интересно, сколько она сможет продержать клинок прямо. Он улыбается, и её сердце наполняется чувствами той девочки. Кестрел одновременно девочка и женщина, прошлое и настоящее. Её переполняют гордость и сожаление, а ещё гнев.
– Возьми меня с собой, – попросила она Арина.
Его лицо омрачила тень.
– Нет. Это невозможно.
– Я могу помочь. Я знаю, как работает система шпионов моего отца, его тактику, шифры, войсковые соединения...
– Нет.
– У тебя нет права решать за меня.
– Этого не будет. – Арин понял, что разозлился не меньше Кестрел, поэтому добавил мягче: – Это слишком опасно.
– Я могу о себе позаботиться.
– Я не могу потерять тебя. – Горе окрасило его голос. – Ещё и тебя.
Она увидела в глазах Арина отражение истории, что он рассказал ей о вторжении. Его взгляд помрачнел.
Это отец Кестрел сделал это с ним. Она вспомнила отца, почувствовала, как память сдавила тело – до скрипа, хруста костей – и, казалось, она почувствовала, что Арин догадался, куда устремился её разум. Она ощутила, что сделало с ним направление её мыслей.
Кестрел умоляла отца взять её с собой на войну. Он пообещал, что однажды обязательно так и поступит, но потом она выросла и больше не разделяла его желаний; она хотела, чтобы он остался вместе с ней, но он не уступил.
Их с Арином истории переплелись в единый узор, который она пока не могла разгадать. А их молчание всё длилось и длилось.
– Я останусь, – наконец тихо произнес Арин.
Её взгляд взметнулся к нему. Это было так неожиданно, что у Кестрел все мысли вылетели из головы.
– Если ты хочешь. Я могу остаться. Мы будем вместе.
– Если ты останешься здесь, в то время как дакранцы идут на юг, чтобы сражаться, альянс разрушится.
Арин уставился на свои руки.
– Если только ты не сделаешь это ради королевы.
Он укоризненно посмотрел на Кестрел.
– А значит, ты не можешь остаться.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
Кестрел задумалась, может, каждый вопрос – это просто попытка сдаться на милость другому.
– Это слишком дорого тебе обойдётся.
– Подумай об этом. Ты подумаешь? Мы уходим на рассвете. Встретимся у ручья, рядом с вьючной тропинкой, и ты скажешь мне, что решила.
Её ответ должен быть «нет», но Кестрел не смогла заставить себя сказать это.
– Приходи, что бы не решила, – сказал он, – чтобы попрощаться. Пожелаешь мне удачи?
Кестрел представила вырванную с землей траву на поле боя, окропленную кровью. Его: израненного и окровавленного. С опаленной кожей. Взгляд его тёмных глаз, сосредоточенный на чём-то, что она не видит. Свет в них померк.
Останься, почти произнесла она. А потом невидимая рука закрыла ей ладонью рот, ещё раз напомнив тем самым о неминуемых политических последствиях подобного решения. Как бы то ни было, Кестрел видела его гибель. Смерть в бою или медленная гибель альянса и победа императора.
На глаза навернулись слёзы. Она отвернулась, чтобы он не увидел их.
– Разве ты не пожелаешь мне удачи? – спросил Арин.
– Пожелаю. Я желаю тебе удачи.
Но он, казалось, был не уверен в этом.
– Если я не увижу тебя на рассвете, то это будет означать – ты хочешь, чтобы я уехал.
– Я буду там, – ответила она. – Обещаю.
Глава 18
Кестрел не спалось. Она бродила по спящему дому, смотрела на медные тазы, поблескивающие в темноте кухни, словно вереница подвешенных лун. Её поступь была не громче постукивания мышиных лапок о ступеньки. Она нашла библиотеку, вспомнила, как касалась корешков книг, когда жила здесь в прошлой жизни. Кестрел вновь дотронулась до них. Она вспоминала и трогала книги, трогала и вспоминала. Её пианино представляло собой самую большую тень в комнате. Арин перевёз его сюда из отеческого дома. Это было до тюрьмы, до императорского дворца. Он просил её остаться и разделить с ним жизнь. Она ушла от него, ушла в гавань, к украденной рыбацкой лодке. В бушующее море. К императору. Сделав выбор.
Столица: чопорное кружево, сахар, снег. Густая кровь, ободранные пальцы. Белые костяшки суставов.
Выбирай, велел император, когда она оказалась впервые перед ним и увидела, как он холоден и хитер. Она выбрала брак с его сыном. Её отец безмерно гордился дочерью.
Воспоминания мурашками рассыпались по её коже.
Через посеребренное окно Кестрел увидела гавань. Залив был залит светом. Ей не было холодно, но она всё равно потерла ладонями обнаженные плечи, привычка, оставшаяся с того времени, когда она все время мёрзла. Но поняв, что она делает, Кестрел остановилась. И вновь задумалась: почему у тела и разума так различаются воспоминания, которые порой вступают друг с другом в противоречия.
Ей не было холодно, и всё же она ощущала холод. В её сердце притаилась глыба льда.
Кестрел не знала, что ответит Арину на рассвете. Предложенный им выбор стал таким большим, что она не могла ясно понять – остаться или ехать. Она видела сам выбор и только.
Выбор её страшил. Она и так за него уже слишком дорого заплатила.
Кестрел посмотрела на гавань и вспомнила, как стояла там прошлой зимой, как её дыхание превращалось в облачка пара... и Арина тоже. Её рука на зазубренном осколке керамики, остром, как нож. Рыбацкая лодка, покачивающаяся на волнах у пристани. Он позволил ей сбежать, выбрал для неё свободу и вероятную гибель для себя просто потому, что ему была невыносима мысль, что он удерживал её насильно.
Не Арин был льдом в её сердце. Не он причина страха, удерживающего её от воспоминаний о себе прежней и того, что она сделала и чем это для неё обернулось.
Кем была Кестрел? Она мысленно перечислила всё, что знала, изучила каждый осколок прежней себя. Благородная, по словам Арина. Храбрая, думала она прежде. Она представила эту Кестрел – создание, сотканное из этих рассказов, и захотела, чтобы именно такой она и была.
Девушка не стояла на месте. Ноги несли её в покои Сарсин. Она крадучись прошла по половицам, открыв двери, затем шкаф, чтобы переодеться. А потом и обуться.
На рассвете солдаты отправятся на юг. У неё есть несколько часов в запасе. Луна светила ярко. Этого света было достаточно.
Кестрел покинула дом, выйдя через дверь для прислуги. Она спешно прошла через сад к конюшням.
Высокая тёмная трава, окружавшая виллу, мерно колыхалась на теплом ветерке. Она пустила Джавелина прямо к дому. Где-то неподалеку должен быть пруд или ручей, ей было не видно. Но Кестрел слышала лягушачье пение. Над головой светила полная луна, приглушая сияние звёзд.
Дом был величественен в своем безмолвии. Окна наглухо закрыты. Кестрел вздрогнула и намного лучше поняла природу своего страха, чем прежде. У него была форма. Четко обозначенная. Это был страх перед болью.
Она перекинула ногу через спину Джавелина и спрыгнула в траву. Трава кололась. Кестрел начала пробираться сквозь неё, позволяя досаждать и щекотать. «Посмотри на траву. Это просто трава. Этот дом – просто дом. Эта луна, просто луна. Они именно то, что есть, и не более».
Кестрел нащупала ногами мощёную плитку, скрытую в траве. Девушка пошла вперед, держа в руке незажженную лампу, что сняла с седельной сумки. Она хотела её зажечь, но побоялась, что может обнаружить себя. Этот дом – дом, окна второго этажа, вон карнизы, там открытая галерея, всё так четко и до тошноты знакомо – содержит секрет, который она должна разгадать.
Стоило ей выйти из травы, как она почувствовала себя обнаженной. Кестрел бросила взгляд через плечо и увидела чёрный изгиб шеи Джавелина. А потом она встретилась с чёрными, пустыми глазницами окон виллы.
Там ничего не осталось, как сказал Арин. Дом пуст.
Нет, это было не так.
Что-то всё же там есть. Она чувствовала, как стены кишат этим.
Я буду с тобой, сказал Арин тогда, на лошадиной тропе. Она знала, что может сейчас же вернуться и разбудить его. Он ни о чём не спросит. Не попросит подождать.
Она скажет ему, как ей страшно, а потом умолкнет, не в силах что-либо добавить ещё.
И он ответит: «Я пойду с тобой. Ты не будешь одна».
Дверь отворилась, едва она коснулась её.
В воздухе висел запах насилия. Стоило ему ударить девушке в нос, как она закрыла рот ладонью. Запах был ей знаком. Пьянящий. Масло апельсинового дерева. Окна, вымытые с уксусом. Чистый дом, её чистый дом, чистота изо дня в день, почти всю её жизнь. Запах детства, который она не осознавала, пока не забыла и вновь с ним не столкнулась.
Он забрал все силы, что у неё были. Кестрел чуть не споткнулась у входа и не упала в ночь.
А потом панику будто смыло из сознания. Это случилось ненавязчиво и дало ей возможность перевести дух. Этот запах показался ей знакомым не только потому, что был родом из детства. Кестрел не так давно уже сталкивалась с этим запахом (апельсин, уксус и щёлочь). Но не смогла вспомнить, где и когда.
Она зажгла свет. Дом ожил.
Он был пуст. Неровные тени. Сверкающие плитки.
Кестрел прошла в гостиную. Её будто тянуло туда. Она едва слышала отголоски того, чем она здесь когда-то занималась. В этой комнате был настелен деревянный пол, покрытый блестящим лаком, светлее там, где когда-то стояла мебель.
Дом, несмотря на то, что стоял несколько месяцев заброшенным (трава выросла почти до бедра), был вычищен. Кестрел бродила из комнаты в комнату.
Она остановилась внутри балконного проема с двумя дверьми, что выходил в сад. Внутри проема были сделаны углубления с узкими перегородками, специально для тонких нотных тетрадей. Тетради были аккуратно расставлены. Однако, когда она подошла ближе, провела рукой по корешкам нот и почувствовала, как музыка эхом отозвалась во всем её теле, то поняла, что расставлены они были не ею.
Геранцы расставляли ноты по композиторам (она увидела себя прежнюю, того изящного призрака, расставлявшего ноты по своим отделениям). Валорианская музыка (то немногое, что существовало) была расставлена в таком же порядке. Но это было неправильно. Она не могла классифицировать музыку по такому же принципу. Валорианцы заказывали книги по цвету переплета, который символизировал тему. Они каталогизировали музыку по темам.
Кестрел вновь провела рукой по нотным тетрадям, вспоминая, сколько она не играла, будучи в столице. Но она не спрашивала о музыке, это было бы равносильно признанию того, что девушке её не хватает и она скучает по вещам, оставленным дома. К тому же было слишком тяжко думать обо всем том, чего ей не хватало. Да и слишком опасно скучать вообще по чему бы то ни было.
Кто-то другой проделал кропотливую работу, расставляя эти буклеты. Не она. Не валорианец.
В памяти возник голос Арина: «Меня не интересует музыкальная комната».
Это не было правдой тогда. Не было правдой и сейчас.
Теперь она понимала, что не давало ей покинуть виллу. Это было на уровне чувств, лёгкая, как перышко, но ещё не до конца сформировавшаяся мысль, которая все еще плавала по морю её разума. «Ты знаешь, где слышала этот запах чистоты. Запах апельсина, уксуса и щёлочи».
Арин. Она тогда была еще очень больна, и в перерывах между провалами забытья, Кестрел видела его спящим в кресле рядом с кроватью в покоях, когда-то принадлежавших его матери. Он просыпался, шептал ей, чтобы она вновь засыпала. И от него странно пахло. Острый запах щелочи. Ещё тогда она подумала, что пахнет чистотой. Чистотой, не подлежащей сомнению.
Мягкий золотой свет. Его голос, низкий тембр. Блеск глаз. Неторопливый приход тишины. Потом сон.
Кестрел подняла лампу повыше, хотя стоило ей войти в дом, как она поняла, что не нуждается в свете. Но так было проще. Это была просто пустая комната, где когда-то обитали вещи, и девушку больше не переполнял страх перед этими вещами, потому что она уже не чувствовала себя одинокой.
Она исследовала дом.
Ночь сдавала свои позиции. Тени расползались по углам. Кестрел этого не заметила, а если даже и заметила, то решила, что разум видел лучше глаз.
Она продиралась сквозь память. Мама. Няня Инэй. Любовь к ней была такой сильной, что стало тяжело дышать.
А вот и её комнаты. Выкрашенные стены. В опочивальне, где висели шторы, – имя. Процарапанные чёрточки имени. Джесс. Они проделали это булавкой, когда были маленькими. Буквы получились не плавными, а резко очерченными. Кестрел прикоснулась к имени. Она знала, что её имя было написано на стене в комнате у Джесс. Девушка вспомнила, как царапала булавкой краску. Глаза начали жечь слёзы.
Лампа светила тускло. Она источала жаркий запах керамики. Кестрел смутно чувствовала, что время поджимало, но она уже и без того потеряла столько времени, поэтому не до конца понимала, что на самом деле означало это ощущение.
Теперь она шагала быстро. Словно кто-то дёргал за свободный конец веревки, другой край которой был привязан к её сердцу. И вновь: страх боли. Уверенность в его неминуемости. Страх влёк вперед, а потом неожиданно сковал ей ноги и вынудил остановиться.
Сквозь оконные стёкла заструился серый свет.
Она вспомнила об обещании, данном Арину. Волнение в его голосе: «Разве ты не пожелаешь мне удачи?» Она подумала о человеке, прибравшемся в её доме просто потому, что это был её дом, и он не хотел, чтобы тот оставался стоять грязным. Она подумала о том, каково ему будет покидать город, не получив ответа на свой вопрос. Кестрел не только не ответила на его предложение, но даже не пожелала счастливого пути и возвращения.
Её прошиб холодный пот ужаса.
Если она уйдет сейчас, то успеет встретиться с ним на рассвете.
Она шла по коридору, чеканя шаг. Подошла к лестнице, чтобы сбежать вниз и выйти из дома в траву.
Но веревка в груди, привязанная к сердцу, сильно натянулась и больно разрезала грудь изнутри. И, не осознавая, что она делает, девушка пересекла лестничную площадку и вошла в узкую зеркальную галерею. Её тень смиренно порхала рядом. В конце галереи имелась дверь. За дверью ждали покои. Стены, обшитые тёмной тканью, и она вспомнила шёлковые шторы, когда-то висевшие теперь уже на голых прутьях. «Их выбирала мама», – сказал отец, глядя на шторы так, словно не мог определить, какого цвета они были.
Кестрел зашла в комнаты отца.
Она отступила в сторону лестницы. Девушка потеряла лампу. Она наткнулась на небольшой танцзал. Обеденный зал. Гостиную. Кестрел сжала ручку двери: библиотека.
Воспоминания об отце были больше связаны с библиотекой, нежели с его комнатой, куда её редко приглашали. Отец не выносил внезапных вторжений. Библиотека оказалась до боли знакомой, даже несмотря на нехватку книг. Здесь не было никаких признаков насилия. Однако в воздухе витало ощущение, что книги были сорваны с полок с особой жестокостью. Раньше здесь на столике стояло прозрачное красное пресс-папье из дутого стекла. Она вспомнила закорючки под своими пальцами. Генерал использовал пресс-папье, чтобы держать карты развернутыми. Она не знала, куда оно подевалось.
Кестрел уселась на пол, где когда-то стояло кресло. Когда рассвет, со всей силой своих излюбленных оттенков оранжевого, розового и жёлтого обрушился на её влажные глаза, девушка поняла, зачем пришла в этот дом. Настоящая причина была только одна. Она пришла сюда в поисках отца.
Память, наконец, пусть вся израненная, но всё же вернулась к ней. Она приползла к ней на коленях. Кестрел вспомнила не всё, но достаточно.
Глава 19
Арин приехал к ручью рано, в серый час перед рассветом. Сел на траву. Его обуревали самые разные мысли. Нервы шалили. Он прижался ладонями к земле. Арин слишком сильно нервничал.
Она не пришла.
Он смотрел на блеск воды в лучах восходящего солнца. Ручей плавно изгибался по пути своего следования. Пели птицы. Негромко и приятно взывала ирриэль. Она вторила себе. Но ответа так и не последовало. Она продолжала взывать, словно заклинала. Другие птицы будто подпали под её чары.
Арин прождал столько, сколько мог. В конце концов, его молчаливая часть признала то, в чём он сомневался все это время. Он не надеялся, что Кестрел придёт. Эти ли сомнения не дали ему заснуть после того, как она покинула его покои? Не изнуряющее удовольствие от её присутствия или ощущение её отсутствия. Не ожидание войны, не вероятность её притязаний на его сердце.
Пришла пора быть честным.
Он был с собой честным. Предельно. Признал своё поражение. Да, удовольствие, препятствия, отсутствие любимой и ожидание – в совокупности не дали ему заснуть прошлой ночью. Однако сомнение, шипящее кислотой, стало частью этого эмоционального напитка.
А теперь им завладела некая давящая эмоция. Похожая на снаряд, размером с ладонь. Эта эмоция, казалось, лежала в каком-то невидимом кармане, и вот теперь дала о себе знать, чтобы показаться полностью.
«Это всего лишь сожаление», – сказал он себе. Едва ощутимое, потому что ожидаемое. А чего еще он ждал?
Арин вырвал несколько травинок, случайно попавших между пальцами, и вдохнул аромат свежей зелени. А потом (понимал, что ведёт себя странно, но ему нужна была эта странность, чтобы отвлечься или сделать хоть что-нибудь перед тем, как уйти, потому что на это потребуется мгновение, и может быть, как раз в это мгновение она и появится, если он еще подождет, но всего лишь мгновение) он сунул травинки в рот и разжевал их. Они напомнили ему по вкусу мыло. Чистоту.
Она не пришла. Скорее всего, она вообще не собиралась приходить.
Он направился снаряжать коня.
* * *
Арин остановился в нескольких шагах от конюшни. Солдаты (несколько сотен крепких мужчин на лошадях и пешие) собрались на холме. Утро гудело фырканьем и топотом лошадиных копыт, перебранками мешавших друг другу людей, трением металла о кожу, шлепками всадников о сёдла. Ничего из увиденного не удивило Арина. Рошар стоял рядом с двумя оседланными лошадьми и улыбался ему.
– Ты опоздал. Проспал, что ли? – сказал Рошар, подойдя к Арину и ведя за собой лошадей.
Арин ничего не ответил.
– Держи. – Рошар протянул ему вожжи. – Я заметил, что ты иногда на нем ездишь. Он хорош. Не так хорош, как мой, конечно, но тоже ничего. Я подумал, что ты решишь оставить того боевого коня. Он ведь её, я прав?
– Джавелин остается.
– Как скажешь, – легко согласился Рошар. – В общем, это разумно, не так ли? – Он убрал руку с оседланной для Арина лошади.
– Да... хотя это не похоже на тебя.
– Никогда так не говори. Я очень вдумчивый и душевный.
Арин понял, что улыбается в ответ. Он вскочил на коня.
Всем был отдан приказ следовать за ним и принцем. Им придётся пройти через весь город, собрав ещё солдат по дороге, в конце концов, добраться до гавани, где их поджидала восточная армия, чтобы вместе с ними отправиться на юг.
Но сначала они прошли по тропинке к дому. Несколько человек, узнавшие или догадавшиеся об уходе солдат, выстроились вдоль дорожки.
Кестрел среди них не было. Вышли Сарсин и королева. Иниша приподняла одну бровь и произнесла иронично:
– Будь осторожнее.
Но Сарсин. Она смотрела на него иначе, не так, как прежде, словно не была уверена, вернётся ли он на этот раз. Арин подумал, что обещание, данное богу, может стать всепоглощающим. Сарсин плакала. Она протянула ему букет, собранный из крошечных цветов, росших у подножья деревьев, в их тени. Чтобы их увидеть, приходилось встать на четвереньки. Он очень любил их, ещё с давних пор.
Он взял цветы. Арин склонился, не слезая с коня, и смахнул слёзы сестры.
– Не надо, – сказал он, но этот жест вызвал лишь новый поток.
– Я люблю тебя, – сказала она. Он ответил, что тоже её любит.
Лошадь двинулась вперед. Его рука опала. Расстояние между Арином и Сарсин увеличивалось.
«Не беспокойся, – прошептал голос внутри него. – Я обо всем позабочусь». Но голос бога смерти звучал зловеще.
«Я тебя услышал, – добавил бог. – Прошлой ночью. Пообещал остаться? И пропустить всё? Арин, ты дал мне обещание. Во имя славы. Во имя меня. Или я что-то не так запомнил?»
Арин ничего не ответил.
«Ах, Арин. Тебе повезло, что ты мне понравился».
«Чем?» – спросил Арин, но бог в ответ только ухмыльнулся ему.
* * *
Корабли остались в бухте. Королева будет защищать город. Арин попытался отмахнуться от мысли, что теперь она сможет легко претендовать на него. Решить, что город отныне принадлежит ей. Но у него не было выбора, кроме как довериться ей.
Несколько тысяч человек выдвинулись на юг. Они продвигались с пешей скоростью солдат, да темпа повозок с припасами. Дороги были хорошими. Их построили валорианцы после вторжения. Руками рабов. Их вымостили для войны.
– Ты так и не спросил меня об Арине, – сказал Рошар.
– Что?
– Тигр. А не угрюмый мужчина. Я решил, что лучше будет оставить его в компании моей сестры. Раз уж тебя нельзя.
Арин окинул друга сердитым взглядом.
– Разве я говорю, что хочу превратить тебя в любимую зверушку моей сестры? И в мыслях не было. Кто бы мог подумать, что у тебя такая ранимая душа. Я предпочитаю, чтобы ты был здесь.
– Почему?
– Остаться было бы ошибкой. Только не говори, что ты раздумывал над этим. Она...
– Ты имеешь в виду Кестрел.
– Обеих. Я ничего не рассказал о твоем привиденьице. Тебе придется скинуть меня с лошади, а мне в отместку тебя убить за несоблюдение субординации, чем я немало порадую служивых, но это будет грязно и неприятно.
– Поясни.
– Будь осторожен, особенно рядом с моей сестрой, – серьёзным тоном сказал Рошар.
Арин посмотрел на принца. Вряд ли Инише придется по душе предупреждение брата, подумал он.
– Ты не предан сестре?
Улыбка Рошара говорила о том, что принц находил очаровательным желание получить от Арина прямой ответ на свой прямой вопрос.
– И никогда не был.
* * *
Звуки, производимые армией (скрип повозок, стук копыт, ботинок, разговоры на разных языках) не давал ему думать. Но при нём всё ещё оставалась та эмоция, что он обнаружил у ручья. Она била прямо по груди: маленьким, но тяжелым камнем.
Вдоль обочин дорог цвели жёлтые колючие кусты. По дороге Арину даже попалась лиса со своим выводком, выбежавшая из-за кустов на дорогу. Он остановил коня (чувствуя себя полным дураком, но затем, к своему облегчению, увидел, что его примеру последовало несколько тележек), чтобы животные спокойно перебрались на другую сторону.
– Валорианский генерал может попытаться вновь высадиться на пляже Лерален, – сказал Рошар.
– Ему это будет дорого стоить.
– Верно, но пляж пока ещё остается удобным местом для масштабного вторжения. Теперь у него есть подкрепление. Если отчёты верны, его силы значительно превосходят наши. Однако у нас лучше расположение, что является весомым преимуществом.
– Мне кажется, что ему важна не только победа. – Арин вспомнил игровой стол Кестрел. – Он любит изящные и остроумные победы. Выставить противника, который решил, что может тягаться с ним, дураком. Он может отправить все войска на пляж и те победят, неважно, какой ценой. А потом он отправится на север, чтобы взять город. Победа грубой силой. Очень грязная победа, с огромными потерями. Совершенно незатейливая. Он предпочитает действовать с хитростью. Он уже попытался схитрить, отправив своих людей на скалы. Если у него припасен ещё один трюк в рукаве для пляжа, я бы не стал сосредотачивать все наши силы там.
– Если мы никого не оставим на пляже, то он возьмет полуостров без сопротивления.
– Пошлём дивизию.
– Две трети?
– Плюс большее количество припасов и пехоты. Обоснуемся там. Оставшаяся часть армии продолжит свой путь на юг. Она будет лёгкой, а потому быстрой. Состоящей преимущественно из кавалерии. Они возьмут с собой немного пушек и орудий.
– Куда ты поставишь своих людей?
– Куда скажешь.
Рошар нарочито округлил глаза.
– Как любезно с твоей стороны.
– Пока они будут оставаться под моим командованием.
– Почему нет, – любезно ответил Рошар, – пока ты будешь оставаться под моим?
* * *
Наступила ночь. Арин с Рошаром без лишних разговоров раскинули палатки рядом друг с другом. Потрескивал небольшой костерок. Потянуло холодом, погода начала меняться.
Рошар лежал на спине, подложив под шею валик, свернутый из спального мешка. Он дымил.
– Я вот тут думаю...
– О боги.
– Мне пришло на ум, что у тебя нет официального статуса, и я, твой принц, могу тебе его дать. – И он произнёс незнакомое Арину слово на восточном языке. – Ну? Что скажешь? Подходяще?
– Это зависит...
– От?
– Настоящее ли это воинское звание или какое-то ужасное ругательство, которое ты выдаешь за звание.
– Арин! Ну откуда это недоверие?! Я выучил тебя всем ругательствам, что знаю.
– Нисколько не сомневаюсь, что ты приберег одно-два как раз для такого случая.
Рошар пробормотал что-то про свиней и любовь Арина к уточнениям.
Арин рассмеялся.
– Я, вообще-то, серьезно, – сказал Рошар. – Я не знаю, как перевести это слово, обозначающее твой статус. Оно сделает тебя третьим по важности, после Хаша. – Флотоводец испросил королевского разрешения покинуть корабли, находящиеся под его командованием, уступив флот своему помощнику. Он захотел стать частью сухопутной армии. – У него есть опыт. Он воевал с генералом в горах четыре года назад. Он хорош. Но он убьёт меня, если я дам тебе звание выше, чем у него.
Арин сдвинул полено и какое-то время наблюдал за вылетающими из костра искрами.
– Спасибо.
Рошар сощурился, вновь сделав затяжку. Чаша его трубки заискрилась красным.
– Ты вроде бы и не очень рад. – Дым окружил его лицо. – В чём дело? Чем тебя не радует перспектива быть третьим? Тебе не по душе Хаш? Так и мне тоже. И что? Ты не можешь быть вторым и уж точно, черт возьми, не будешь первым. – Он пристально посмотрел на Арина. – Ээ-э нет, ты переживаешь не из-за неутолённого честолюбия и это не уязвленное самолюбие, за которое, как правило, принимают твою озабоченность. Но не в этот раз. Арин, ты нервничаешь, да? Не стоит, ты идеально подходишь для этой должности. Ты же хочешь её занять. Только сегодня утром ты утверждал, что хочешь командовать Гераном.
– Потому что должен. Я несу ответственность за свой народ.
– И он тебя любят. Они считают тебя святым даром богов. Должен признать, ты хорошо потрудился на этом поприще.
– Я не нарочно.
– И это даже лучше. Вышло очень достоверно. Это, знаешь ли, очень удобно, когда отправляешь людей на смерть.
Арин опустил взгляд на украденную валорианскую обувь и почувствовал, как вспыхнули его щёки.
– Слишком поздно сомневаться в смерти, гибели и убийствах, – заметил Рошар. – Ты уже по уши в этом. Некоторые рождены для подобной судьбы.
Арину подумалось, а что если Кестрел не пришла, потому что услышала запах смерти на нём.
– Ты отлично справишься, – сказал Рошар.
– Я знаю.
Рошар скрестил ноги, сложив на согнутое колено одной другую, слегка приподнялся и постучал чашей трубки по ботинку, затем вновь улегся на валик.
– Чувствую, будет дождь.
– Гм-м-м.
– Листья на деревьях уже приняли форму чаши.
– Это невозможно разглядеть в темноте.
– Я вижу это мысленно. – Дым из трубки повис в воздухе. Рошар сложил руки на груди. Он готовился ко сну. – Арин.
Арин, сидевший рядом, уперев локти в согнутые колени, и совсем не хотевший спать, откликнулся:
– Да?
– Ну и как я выгляжу в темноте?
Ошарашенный Арин посмотрел на Рошара. У ответа на этот вопрос не существовало границ. Но задан он в тоже время был аккуратно, изящно. Мягкая и неуверенная его формулировка говорила о том, что Рошару это было действительно важно знать. В красных отблесках огня его тело казалось вялым, а изуродованное лицо открытым. Тяжесть, что лежала у Арина на сердце (а именно характерная грусть, устроившаяся чуть ниже его ключицы, наподобие кулона), уменьшилась.
– Как мой друг, – произнес Арин.
Рошар не улыбнулся. Когда он заговорил, его голос соответствовал выражению лица, что было для него редкостью. Но ещё реже можно было услышать подобный тон его голоса. Тихий и правдивый.
– Ты тоже.
Оставшись в своей палатке один, Арин, должно быть, всё-таки уснул. Он проснулся, думая обнаружить Кестрел рядом с собой. Её присутствие казалось осязаемым и таким же настоящим, как тогда, когда она стояла перед ним у него в покоях. Тонкий силуэт. Шепот разгоряченной кожи. «Я хочу вспомнить тебя».
Спи, велел он себе. Нельзя её удерживать какими бы то ни было обещаниями.
Арин повернулся на бок. Раздался удар грома. Небо разверзлось. Дождь застучал по ткани палатки. Все громче и громче.
* * *
Дождь не унимался. Вода лилась с лошадей ручьем. День ничем не отличался от утра, ночь от вечера. Все окрасилось в серые размытые тона. Арин промок до нитки. Дождь капал с его носа.
Они продвигались медленно. Арин вернулся в середину колонны и остановился, чтобы помочь подтолкнуть повозку, застрявшую в колее между камнями брусчатки. А потом вновь взобрался на лошадь, когда понял, что кто-то объявил привал. Все должны остаться на своих местах.
Он поскакал к Рошару.
– В чём дело? – спросил он принца.
– Дорога разветвляется. – Рошар кивнул на дорогу, простирающуюся впереди, и вытащил вощёную карту из тубуса, торчавшего из его седельной сумки. Арин достал из своей сумки жёсткое одеяло и накрыл им себя и принца, чтобы уберечь карту от дождя.
Вскоре дорога должна будет разделиться. Лерален простирался на запад.
