Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

Глава 10
Чудо любви

Камилла с беспокойством поджидала мать, стоя у окна в своей комнате. Увидев ее на площади, девочка быстро спустилась по лестнице на первый этаж.

– Мама, где ты была? – спросила она, едва открылась входная дверь.

– В аббатстве, дорогая. Папа уже вернулся, я вижу. Он не очень устал? В такую погоду он очень не любит садиться за руль.

Тотчас же послышался низкий голос Адриана, который вышел в вестибюль следом за дочерью.

– Я ждал тебя с нетерпением, дорогая! – воскликнул он. – Но что это? Твои глаза сверкают так же ярко, как шарики на елке! Что хорошего с тобой приключилось?

– Я кое с кем познакомилась! – с таинственным видом ответила Мари. – Я расскажу вам позже. Я припозднилась, а ужин еще не готов!

Отец с дочерью обменялись удивленными взглядами. Что означало это «кое с кем»? Однако они не стали настаивать. Мари была так рада, что они решили дождаться вечера, когда она сама все расскажет. Они втроем отправились в кухню. Настроение у всех было прекрасное. Из-за двери доносились стук кастрюль и обрывки фраз на патуа: Нанетт уже занялась приготовлением ужина.

24 декабря 1947 года

Адриан положил руку на плечо Мило, венгерского камнелома, которого только что осмотрел. У того был сильный кашель.

– Нужно побыть в тепле как минимум три дня, мсье Ковач! У вас слабые легкие и в груди нехороший свист. Это сильный бронхит.

– Но, доктор Меснье, что я скажу патрону? У нас большой заказ от нотариуса из Узерша, который строит себе второй дом в Бейна. В каменоломне нужны все рабочие руки! Я не могу остаться дома, даже на день не могу!

Мило Ковач работал в каменоломне Даниэля. Это место славилось своим розовым гранитом. Разработкой камня руководил Жан-Батист Канар, отец Жаннетт.

Венгр был работником надежным и знающим. На французском он изъяснялся немного неуверенно, а голос у него был очень звучный. Адриан написал рецепт и окинул комнату озабоченным взглядом. Здесь было холодно, темные стены блестели от влаги. Женщина тридцати лет, миниатюрная, с длинными черными косами, готовила обед на чугунной печке.

– Нужно пожарче натопить в доме, мадам Ковач. У вашего мужа высокая температура. Да и дети могут заболеть в таком холоде.

Адриан вздохнул. Семья венгров жила в домике в переулке, куда солнце не заглядывало даже летом, а потому здесь весь год было сыро. Складывалось впечатление, что декабрьская стужа и ветер проникают сквозь стены.

– Вы знаете, доктор, в каменоломне я зарабатываю на жизнь, – сказал Мило. – Нам приходится нелегко, да и жилище наше могло бы быть получше. Но я не хочу жаловаться, как многие другие. Я люблю свою работу. Я хорошо знаю камень. Поверьте, нет ничего лучше в работе, чем местный розовый гранит! В моих руках он становится мягким и нежным.

Адриан усмехнулся. В первый раз он слышал, чтобы гранит из его родных мест называли нежным.

– Да вы поэт, мой славный Мило! Думаю, ваш гранит подождет вас несколько дней, не беспокойтесь! И прошу, не нужно самовольничать, оставайтесь в постели! – посоветовал он камнелому. – Что до работы, то на обратном пути я зайду к Жану-Батисту. Я знаю Канара, он охотно даст вам несколько дней отдыха.

– Спасибо, доктор! – с дрожью в голосе тихо проговорила женщина.

Оказавшись на улице, Адриан вздрогнул. В воздухе носились колкие снежинки. Он моментально продрог и направился к кафе «Сюдри», чтобы выпить чего-нибудь горячего. Он выбрал место у раскаленной печи и в ожидании своего кофе мыслями вернулся к вопросу, который задала Мари вчера в конце обеда. Доктор Меснье сыграл в этой сцене незавидную роль – роль главы семьи, говорящего «нет». И это «нет» преследовало его, поскольку было ясно, что оно повлечет за собой напряженность в семье и страдания его супруги.

Перед затуманенным взором Адриана снова прокрутилась вся сцена. Мари спросила у него негромко: «Что скажешь, если мы удочерим девочку из приюта?»

Личико Камиллы засияло от радости при мысли, что в доме, который после переезда сестры часто казался ей пустым, появится еще одна девочка. Однако Адриан положил конец разговору своим категорическим «нет», и эта реакция была непонятна не только жене и дочери, но и Нанетт. Однако на то у него были свои причины.

До этого дня ему не случалось огорчать свою супругу, они были очень дружной парой. Да, они поссорились из-за истории с арестом Матильды, но это было уже в прошлом, по меньшей мере для Адриана. Они жили в полном согласии, у них были одинаковые взгляды на жизнь, их желания часто совпадали… Но на этот раз, хотя новая идея Мари застала его врасплох, он ни секунды не колебался. Нет! Он не хочет усыновлять ребенка! В особенности эту девочку!

Настроение у него портилось, стоило вспомнить расстроенное лицо Мари, которая смотрела на него разочарованно и недоумевающе. Потом он, конечно, попытался объяснить:

– Я с радостью воспитывал Лизон, Поля и Матильду, дорогая, и нашу маленькую Камиллу, но мне совсем не хочется, чтобы в этом доме появился еще один ребенок…

И он запутался в объяснениях под ошеломленными взглядами трех дорогих ему женщин – Нанетт, Камиллы и Мари.

Последняя сделала вид, что не слишком расстроилась, и настаивать не стала. Но у Камиллы уже пробудилась женская интуиция, и девочка поняла: отец проявил несвойственную ему непреклонность, и необычное напряжение, повисшее над столом, не сулит ничего хорошего. Она предпочла поскорее подняться к себе.

«Я поговорю с ней завтра! – пообещал себе Адриан. – Завтра сочельник, и соберется все семейство. Нельзя портить новогодние праздники такой малоприятной историей! Решено: завтра я извинюсь за то, что был слишком резок, отказывая ей. Но решения я не изменю: нет, нет и нет! И еще я предложу Нанетт остаться дома и не ходить к полуночной мессе после ужина. Зимы становятся все холоднее, и с ее кашлем лучше остаться дома, в тепле. Сколько нас будет за столом? Поль и Лора, Эрве и Матильда, нас четверо… Значит, всего восемь!»

Адриан, которого эти размышления о предстоящем празднике в кругу семьи слегка успокоили, помешал свой кофе. В чашку он положил много сахара – ему еще были нужны силы. Он целый день навещал пациентов и успел устать. С утра он проехал немало километров по скользким заснеженным дорогам. После обеда у него было запланировано еще несколько визитов, но оставшиеся пациенты все проживали в городке. Адриан не считал, сколько часов работает. Открывая кабинет в Обазине, он понимал, что профессиональная деятельность будет часто вторгаться в его частную жизнь. Такова участь любого сельского врача, но он был к этому готов. Работа врача была его призванием, и он отдавался ей целиком и полностью.

В кафе вошли двое высоких мужчин с густыми усами. Их толстые шерстяные куртки и шляпы были усыпаны снегом. Одним из них был Жан-Батист Канар, патрон каменоломни Даниэля, второй – Марк Лажуани, отец Амели, которого прозвали Маршалом. Они дружили много лет, вот и теперь оживленно беседовали и громко смеялись. Оба этих господина пользовались в городке большим уважением. Адриан помахал им рукой, приглашая за свой столик. Все трое пожали друг другу руки.

– Рад вас видеть, доктор! – воскликнул Марк Лажуани. – Вот уж не ожидал вас здесь встретить!

– Я обхожу пациентов и совсем замерз… Кстати, Жан-Батист, я хотел поговорить с вами о вашем рабочем, Мило Коваче. Я как раз от него. У него сильный бронхит…

Адриан объяснил, что венгр нуждается в нескольких днях отдыха, потом попрощался и отправился дальше. Мари в это время стояла у окна столовой в ожидании приезда Поля. При виде своего супруга, тяжелым шагом пересекавшего площадь, она вздохнула и сказала себе: «Он даже не посмотрел в сторону дома! Думаю, он плохо себя чувствует. Он устал. Каждую зиму одно и то же – слишком много работы! Мне не нужно было задавать ему этот вопрос вчера вечером. Ну, по крайней мере, не так, не в присутствии Камиллы и Нанетт. Лучше мне немного подождать… Сегодня Мелина будет на полуночной мессе. Я сделаю так, чтобы он ее увидел. Они должны познакомиться, прежде чем я снова затрону эту тему. Я повела себя неуклюже, слишком поторопилась!»

От дыхания Мари стекло затуманилось. Она протерла стекло и снова погрузилась в созерцание заснеженной площади. Каждое Рождество в их доме походило на предыдущее, менялись разве что праздничное меню и украшения на елке… Она всегда с нетерпением ждала приезда своих взрослых детей и переживала, зная, что они едут по скользким дорогам. И она всегда старательно, с любовью готовила праздничный ужин. Поль недавно купил последнюю модель «рено» – «4 CV». Этот практичный автомобиль имел большой успех на автомобильной выставке в Париже. Мари очень хотелось посмотреть на это новое приобретение сына, о котором он ей столько рассказывал.

– Что еще нужно сделать? Нанетт поставила гуся в печь. Мне осталось только запечь паштет и приготовить трюфеля… – перечисляла с озабоченным видом Мари себе под нос.

В комнату ворвалась Камилла.

– Мам, ты что тут делаешь совсем одна?

– Собираюсь идти в кухню, дорогая!

– Готова спорить, ты поджидаешь Поля! – улыбнулась девочка. – Или грустишь из-за папы…

Такая проницательность удивила Мари, и она внимательно посмотрела на дочь. Камилла повязала большой белый фартук, чтобы не испачкать свое черное бархатное платье. Ее светло-каштановые волосы были зачесаны назад и скреплены двумя гребешками, оставляя на виду гладкий красивый лоб.«Как она выросла! И похорошела…» – подумала Мари.

Грациозной походкой дочь неторопливо подошла к окну. Стоя рядом с матерью, она посмотрела ей в лицо, омраченное печалью, причиной которой стал отказ Адриана.

– Скажи, мам, ты расстроилась из-за вчерашнего разговора? Сейчас, когда мы только вдвоем, я хотела спросить: ты имела в виду какую-то конкретную девочку, когда заговорила об усыновлении ребенка из аббатского приюта? Знаешь, я часто видела их на улице, когда их выводили на воскресную прогулку. Я была бы очень рада, если бы вы решились взять кого-нибудь из девочек моего возраста. Тогда у меня была бы подружка!

Для Мари ее слова стали неожиданностью. Она какое-то время покусывала губы, не зная, как ответить. Чтобы выиграть время, она поправила гребешок, который соскользнул с положенного ему места на волосах дочери, потом сказала:

– А что, если бы она оказалась младше тебя? Этой девочке двенадцать, но она такая маленькая и миниатюрная, что я с трудом дала бы ей и девять…

Камилла растерялась: весь день она представляла себе жизнь с приемной сестрой своего возраста, с которой могла бы делиться секретами и мечтами…

– Ей двенадцать! – повторила она. – Но о ком ты говоришь?

Мари увлекла дочку за собой к канапе. Они сели рядышком, держась за руки.

– Слушай, дорогая! Я хотела рассказать это папе, но он так отреагировал, что я не осмелилась. Похоже, он по-настоящему рассердился! Вчера я пошла в аббатство отнести твои старые вещи и в церкви услышала, как кто-то плачет. За могилой святого Этьена спряталась маленькая девочка. Она пришла попросить у него маму. Знала бы ты, как я растрогалась! Я готова была разрыдаться. Эта крошка надеется на чудо, ей так хочется иметь семью! Это, конечно же, замечательно, однако так мучительно для нее… Я постаралась утешить ее, как могла, потом мы немного поговорили. Там, перед статуей святого Этьена, я поняла, что встретились мы неслучайно, и это может означать только одно: мне дано указание свыше взять ее за руку и всегда идти рядом по жизни. Когда мы расстались, видела бы ты, как она на меня посмотрела! Сколько в этом взгляде было надежды и тоски! Тогда я подумала о нашем огромном доме, о двух пустых комнатах… В будние дни ты в колледже, в Бриве, и мне, признаюсь, бывает одиноко. Понимаешь?

– Как зовут эту девочку? – спросила Камилла.

– Мелина. У нее черные волосы и красивые голубые глаза, такие же сияющие, как у тети Леони. И она такая хрупкая, такая грустная, что о ней сразу же хочется позаботиться! Видела бы ты, как она прижималась к моим коленям… Я все время о ней думаю…

– Бедняжка! – прошептала Камилла. – Значит, мы увидим ее сегодня на мессе?

– Да, я рассчитывала увидеться с ней и показать ее твоему отцу. У него щедрая душа, он не сможет остаться равнодушным!

Камилла поцеловала мать. Они были очень близки и понимали друг друга лучше, чем когда бы то ни было. Девочка как раз собиралась сказать матери, что та не должна расстраиваться заранее из-за отказа отца, когда из кухни донесся легкий запах гари. Девочка вскочила с криком:

– Мой пирог! Если он подгорел, все пропало!

– И все из-за меня! Ты печешь миндальный пирог?

– Да! Я пообещала Полю в последнем письме, что приготовлю самый лучший – с миндалем и начинкой из каштанов с сахаром и ванилью, под шоколадным кремом! Скорее, мам, скорее на кухню!

***

Через час серый «Рено 4 CV» Поля остановился перед домом. Мари, которая как раз возвращалась из мясной лавки Дрюлиолей, ускорила шаг – она увидела сына. Он крикнул с улыбкой:

– Только не упади, мам! Под снегом часто оказывается лед! Ну, как тебе моя машина?

– Она забавная! Я так привыкла к «Траксьону» Адриана, что не осмелилась бы сесть в такой маленький автомобиль!

Лора открыла дверцу и вышла из машины. На молодой женщине был серый костюм и шляпка в тон. Изысканным туалетам она предпочитала удобство. Эта ее черта нравилась Мари. Они поцеловались и негромко заговорили о подарках и детях. На пороге нетерпеливо переминалась с ноги на ногу Камилла.

– Быстрее входите! – с улыбкой позвала она. – На улице так холодно! Вы сможете поговорить и в доме, у елки!

Поль взял жену за руку и помог подняться по ступеням. Камилла сделала маленький реверанс и вежливо сказала, обращаясь к невестке:

– Добрый вечер, Лора! С Рождеством тебя!

Адриан все еще не вернулся. Мари уже начала волноваться. Ей нравилось, когда вся семья собиралась вокруг нее в теплом доме, особенно в сочельник.

– Где же папа? – забеспокоилась и Камилла. – Он ведь сегодня ушел пешком! Он уже минимум час как должен быть дома!

– Может, случилось что-то непредвиденное. Это не редкость, особенно зимой, – со вздохом отозвалась Мари.

Она сама не знала, насколько оказалась права: Адриан в это мгновение как раз входил в дом своего товарища по движению Сопротивления Ги Маролло. За годы войны мужчины стали хорошими друзьями.

Дочка Ги серьезно заболела. Она слегла еще вчера с сильным жаром и кашлем. Осмотрев ее, Адриан поспешил успокоить отца:

– Не волнуйся, Ги, Виолен нужно просто полежать в постели, пока не спадет температура, а потом еще недельку побыть в тепле, чтобы утих кашель. Я прописал ей средства, которые быстро поднимут ее на ноги. Ее бронхит пройдет без последствий, можешь мне поверить!

– Спасибо, Адриан! Подумать только, понадобилось кому-то в доме заболеть, чтобы мы встретились! И это после всего, что мы пережили в маки… Как грустно! Мы с тобой в последний раз виделись летом.

– Это правда! Время летит слишком быстро, и у меня прибавилось пациентов, особенно с тех пор, как в городок переехали новые семьи. И зима выдалась холодная, многие болеют…

Ги кивнул, соглашаясь. Они улыбнулись друг другу, вспоминая церемонию, состоявшуюся 14 июля 1947 года на кладбище в Бриве. Все участники Сопротивления из Корреза собрались возле склепа семьи Лер. Эдмон Мишле, некогда командир региональных сил, воздал честь аббату Шарлю Леру, и слова его глубоко взволновали присутствующих: «Прекрасно воспитанный человек, который оказался прекрасным солдатом…»

В тот день на кладбище Брива никто не остался равнодушным к происходящему. На церемонию съехались не только выжившие партизаны и семьи погибших, но и официальные лица, и делегации, и целая толпа простых людей, которых в свое время глубоко тронула судьба этого молодого аббата, геройски погибшего, но не предавшего своих товарищей. Нацисты расстреляли его, тридцатилетнего, в мае 1944-го в Людвигсбурге.

– Прости, но мне пора домой, – сказал Адриан. – Меня ждут к ужину и наверняка волнуются. И Поль, пожалуй, уже приехал. Ты помнишь Поля? Они с женой Лорой ждут своего первенца. Они приехали к нам на Рождество, поэтому я спешу откланяться, и счастливых вам праздников!

В то время как доктор Меснье спешил домой по покрывшемуся коркой снегу, в Обазин въезжала Матильда со своим супругом. Ярко освещенный большой дом, украшенный остролистом и омелой и полный изысканных ароматов праздничной еды, принимал гостей.

Поль снял куртку и воскликнул радостно:

– Какое это все-таки счастье – оказаться среди родных! А где бабушка? Я хочу ее обнять!

Нанетт услышала голос внука. Она неторопливым шагом вышла из кухни, придерживаясь за стену.

– Поль, мой мальчик! Я ждала тебя с полудня! Ты заставил меня поволноваться, сорванец ты эдакий!

Молодой человек с волнением смотрел на бабушку. Он никогда не видел ее такой утомленной, поэтому с беспокойством посмотрел на мать.

– Что с тобой случилось, ба? – спросил он, прижимая Нанетт к груди.

– Ничего! Ничего! Что ты хочешь? Я уже не такая молодая, мой мальчик! И ноги у меня часто немеют, но это не важно. А жена твоя где? А, вот и она! Иди и поцелуй меня, моя девочка! Не робей перед старой Нан, она тебя не съест!

Лора подошла и подставила старушке свою розовую прохладную щеку.

Камилла сгорала от нетерпения. Она ждала целую вечность, но никто не обращал на нее внимания. И это при том, что она поторопилась снять свой фартук и теперь, сцепив руки за спиной, с невинным видом ожидала, чтобы брат похвалил ее бархатное платье и прическу.

Наконец Поль соблаговолил повернуться к ней, подхватил за талию и закружил по комнате.

– Здравствуй, сестричка! Какая ты сегодня хорошенькая! А что пирог, получился? Надеюсь, ты его не сожгла. Я только о нем и думал всю дорогу! Жаль, что в этом году я приехал слишком поздно и елку уже нарядили. Берегись, если она окажется не такой красивой, как я надеялся!

Брат и сестра расхохотались и поспешили в столовую, где стояла елка. В дверном проеме они застряли – каждый хотел войти первым. Лора с улыбкой наблюдала за ними. На первых порах ей не очень нравились такие близкие отношения между Полем и его младшей сестрой, но все ее страхи быстро улетучились. Единственный ребенок у родителей, она открывала для себя прелести жизни в большой дружной семье.

– Какая красота! – воскликнул Поль. – Посмотри, Лора, дорогая! Эта елка – настоящее произведение искусства.

Молодая женщина ответила улыбкой. Поль был прав: елка была великолепна. Но это только усилило испытываемую ею неловкость: в этом буржуазном доме Лора ощущала себя не в своей тарелке. Все вокруг было слишком красивым, слишком изысканным, даже эта елка, сверкающая сотнями огоньков! К счастью, ее пламенная любовь к Полю помогала ей преодолевать смущение, однако факт оставался фактом: рожденная в деревне, она никогда не будет иметь такой же статус, как члены семьи Меснье, и это ее немного огорчало.

«Я не из их круга! – в который раз подумала она. – И я не пошла учиться дальше после средней школы. Поль закончил институт, Лизон – Эколь Нормаль. В итоге только с Матильдой мы на равных. Ее жизнь больше похожа на мою, ведь она – парикмахер…»

Вскоре появилась и Матильда. Она уже успела снять меховую шубку и шелковый платок и поправить макияж. Напевая, она вместе с мужем Эрве подошла к елке. Рядом с ней супруг казался совсем незаметным – молчаливый, круглолицый, с коротко стриженными светлыми волосами.

– Изумительно красиво! – воскликнула она. – Камилла, тебе нужно идти учиться в Школу изящных искусств!

Девочка удовлетворенно вздохнула, но Мари возразила:

– Не забивай ей голову подобными глупостями, Матильда! Иметь хороший вкус – это одно, а зарабатывать этим на жизнь – совсем другое! Камилла будет сдавать экзамен на степень бакалавра…

Приход Адриана с покрасневшим от холода носом и ледяной коркой на шляпе положил конец разговору. Мари, обрадованная и сердитая одновременно, бросилась мужу на шею:

– Где ты был? Уже поздно, я начала беспокоиться!

– Что ты хочешь, дорогая? Не мог же я оставить моих больных на произвол судьбы под тем предлогом, что сегодня канун Рождества!

Мари в знак прощения радостно улыбнулась. Наконец-то она может расслабиться! Вся семья в сборе, и только это важно, этого достаточно, чтобы она была счастлива. И все же откуда-то из глубин сердца на нее смотрело маленькое личико с большими умоляющими глазами. Мелина постоянно напоминала о себе… Мари, разливая аперитив, невольно представляла себе девочку сидящей возле елки в ожидании подарков.

«В будущем году, возможно, она будет с нами на Рождество! В будущем году, если так будет угодно небесам…» – сказала она себе с надеждой.

***

На полуночную мессу в аббатство Обазина пришли многие. Жители окрестных поселков ради этого проделали немалый путь. Церковь по этому случаю была роскошно украшена.

Магия Рождества сияла в глазах детей, с зачарованным видом любовавшихся прекрасными яслями слева от алтаря, в трансепте. Сцена Рождества Христова была воссоздана с помощью ярко раскрашенных статуэток, расставленных в бумажном гроте под сенью двух елей.

Камилла тоже задержалась возле яслей с младенцем. Однако это был только предлог, чтобы посмотреть на Мелину: в этот момент воспитанницы приюта как раз проходили мимо. Мать довольно точно описала девочку, сомнений быть не могло. Камилла узнала ее по глазам цвета лазури и маленькому росту. Вокруг люди рассаживались на скамьях в теплом свете свечей на главном алтаре.

Мари и Адриан сели на одной из скамей первого ряда вместе с Полем, Лорой, Матильдой и Эрве.

– Надеюсь, Нанетт не будет скучать, – шепнула Мари на ухо супругу. – Это первый раз, когда она не пошла на полуночную мессу! Думаю, она очень расстроилась!

– Так будет лучше, уверяю тебя! – прошептал в ответ Адриан. – Сегодня вечером я говорил с ней как доктор с пациенткой, и она прекрасно меня поняла. Доказательство – она даже не попыталась спорить. Поэтому успокойся, дорогая!

Он взял ее руку и осторожно поднес к губам. Мари посмотрела на мужа с нежностью, тронутая его деликатностью. Решительно, ее супруг – прекрасный человек, всегда предупредительный и тонко чувствующий, и он обладает даром угадывать причину ее беспокойства даже раньше, чем она сама ее осознает… По крайней мере, до недавнего времени было именно так. Взгляд Мари переместился к группе сирот, стоявших перед фисгармонией. Вспомнился их с Адрианом разговор, и она снова расстроилась.

Мама Тере и мать Мари-де-Гонзаг присматривали за воспитанницами, но в этот праздничный вечер даже самые непослушные вели себя примерно. Мадемуазель Мори взяла первые аккорды рождественского гимна, который должны были исполнять девочки. Эта высокая худенькая женщина с серебристо-седыми волосами сидела за фисгармонией. Она помогала настоятельнице Мари-де-Гонзаг в руководстве приютом и была директрисой школы, в которой, помимо сирот, училось несколько девочек из семей горожан. Камилла села на скамью рядом с родителями в тот самый момент, когда сироты запели «Ангелы в нашем краю».

Их легкие, прозрачные голоса поднялись к сводам церкви, сея в сердца каждого слушателя крупицы доброты и красоты и, конечно, чистой радости по поводу Рождества. Мари вдруг захотелось плакать, так ее растрогал этот гимн и тот факт, что вместе со своими подружками его пела Мелина. Девочка, которая сегодня была аккуратно причесана, смотрела на Мари так пристально, что между ними, казалось, установилась невидимая связь.

Камилла ничего этого не замечала. Она ждала момента, когда Мари-Эллен и Амели подхватят припев своими вибрирующими высокими голосами. Однако она не удержалась, чтобы не шепнуть Полю на ухо:

– Ты видишь, какой красавицей стала Мари-Эллен?

– Вижу, маленькая дьяволица! Но я женат и очень счастлив!

Лора их не слышала. Она любовалась церковью, поддавшись чарам праздника. Когда Хосе запел «Полночь, христиане…», она замерла от восторга.

Мари искренне восхищалась молодым тенором, и Адриан, заметив это, сказал:

– Дорогая, я скоро начну ревновать тебя к Хосе! Неужели это его испанский акцент так тебя растрогал?

– Не говори глупости! – пробормотала она. – Но ты должен признать: он никогда еще не пел так хорошо! Адриан, посмотри на девочку, которую мадемуазель Берже приобняла за плечи. У нее черные волосы и большие голубые глаза… Это Мелина, я хотела тебе ее показать. Вчера в церкви я нашла ее плачущей. Она убежала, чтобы попросить святого Этьена дать ей родителей… Ей очень тяжело оттого, что она – сирота. Вот почему вчера я спросила тебя…

Мари искренне надеялась, что эти слова, сказанные во время рождественской мессы, в стенах аббатства, растрогают Адриана. Он не сможет остаться равнодушным к красоте Мелины, к ее горю… Она в нетерпении сжала его руку, но была жестоко разочарована.

– Мелина? Так ты ее назвала? – переспросил он ледяным тоном. – Уверен, не она одна мечтает о родителях! Все эти девочки, как бы хорошо о них ни заботились монахини и мать Мари-де-Гонзаг, хотят иметь дом и семью. Или ты рассчитываешь удочерить сразу весь приют?

– Тише, папа! – сказал Поль. – Ты говоришь слишком громко!

Амели предстояло спеть соло первый куплет знаменитого «Сын Божий родился!», потом гимн должны были подхватить сироты. Молодая женщина решила спеть его вместе с девочками, как во времена своего детства, несмотря на то что стала мадам Леон Канар. Ее исключительной чистоты голос восхитил слушателей.

Мари едва слышала пение, так велико было ее отчаяние. Ей показалось, будто рядом сидит чужой человек, как две капли воды похожий на ее супруга. Его почти оскорбительный ответ глубоко ее ранил. Она так надеялась разделить с ним волнение, которое испытывала, глядя на Мелину, но он оставался холодным и отстраненным, заставив ее ощутить свое одиночество и растерянность.

Хосе Аларкон исполнил «Ave Maria». Растроганная Камилла взяла мать за руку. Все видели, как Мари достала из сумочки белоснежный носовой платок и нервным движением вытерла глаза. Как только музыка стихла, в хоре сирот произошло какое-то движение, толкотня… и вот маленькая девочка подбежала к первой в ряду скамье.

Мелина! Ей удалось ускользнуть от мамы Тере, и она бросилась в объятия Мари.

– Скажи, почему ты плачешь? Ты такая грустная! – заговорила девочка.

Ее сказанные звонким голоском слова эхом прокатились под сводами церкви.

Прихожане словно приросли к своим скамьям и молча наблюдали за неожиданной сценой. Многие сворачивали шею, чтобы лучше видеть. Тут же послышались негромкие комментарии. Члены семьи Меснье застыли от удивления. Матильда и ее супруг с трудом сдерживали улыбки. Растроганная Лора смотрела на Поля. Камилла не знала, что делать, и с недоуменным видом рассматривала маленькую хрупкую девочку, которая прижималась к ее матери. Взволнованная и в то же время огорченная, она готова была расплакаться. Адриан, казалось, окаменел. Он старался не смотреть на ребенка, обнимавшего его жену.

– Я не плачу, моя крошка! – пробормотала Мари. – Не беспокойся обо мне! Просто «Ave Maria» прозвучала так трогательно…

С этими словами она наклонилась и стала осыпать поцелуями бледное личико девочки. Если этот ее поступок и не понравится Адриану, что ж! Пусть так!

К ним торопливо подошла расстроенная мать Мари-де-Гонзаг.

– Мелина, не надоедай нашему другу Мари! Идем, хор еще будет петь! И будь послушной, дитя мое, хотя бы в Рождественский вечер!

– Не ругайте девочку, прошу вас! Бедная крошка разволновалась, увидев меня плачущей.

Мари не заметила, что мать-настоятельница и Адриан обменялись растерянными взглядами. Она смотрела на маленькую девочку, занявшую свое место в хоре.

Камилла приподнялась на цыпочки и шепнула отцу за спиной у Мари:

– Папа, ты видишь, какая она маленькая, эта Мелина? Это ее мама хочет удочерить.

Адриан ответил серьезным тоном, достаточно решительно, чтобы прекратить дискуссию:

– Не вмешивайся в это дело, дорогая! В любом случае сейчас не время и не место для таких разговоров!

Обиженная девочка отвернулась. Мари не упустила ни слова из их короткого диалога. Ощущение страха в душе нарастало.

«Это невозможно! – подумала она. – Что могло настолько изменить Адриана? Никогда он не был таким упрямым и равнодушным… Господи, помоги мне!»