Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)

Мимо на низкой скорости проехал автомобиль и свернул на соседнюю улицу. Город, казалось, уснул, утонув во тьме зимней ночи, хотя уличные фонари исправно горели. Матильда подождала немного, желая удостовериться, что других машин поблизости нет. Отчаявшаяся и полная решимости, она вскочила на парапет и встала над разбушевавшимся Коррезом, на мгновение закрыла глаза и произнесла последнюю молитву:

«Я больше не могу жить… Мама, прости меня, но я не могу так… Ни один ангел не придет мне на помощь! Я стóю не больше, чем проститутки! Я сама ввергла себя в этот ужас, я просила любви у этого чудовища, я унижалась до последнего… Я недостойна вас… Мой маленький Луизон заслуживает лучшей матери! Господи, помоги мне!»

Внезапно она вспомнила себя маленькой девочкой в церкви, в Обазине. Лизон и Поль держали ее за руки и уговаривали вести себя смирно… Ману – так тогда ее все звали – вспомнила, что в тот день на ней было новое платье с кружевным воротничком, и Мари в то утро завила ей волосы. Пьер, их отец, погиб накануне в автомобильной аварии.

– Папа!

Мощные ледяные воды сомкнулись, поглотив этот отчаянный крик. Маленькая девочка, которая так и не сумела стать взрослой, наконец воссоединилась с тем единственным человеком, который мог бы понять ее и простить.

Обазин, 2 января 1953 года

Церковный колокол прозвонил десять раз. Адриан, недовольный тем, что не успел выехать в Брив раньше, терзал галстук, который никак не желал завязываться. Однако кто мог предусмотреть, что рано утром ему придется бежать накладывать гипс на сломанную руку?

Мари положила руки на плечи супругу и заставила его повернуться к себе лицом. Она нежно улыбнулась ему, хотя сердце снедало беспокойство, и, пока колокол отбивал свои удары, завязала галстук красивым узлом.

Вместе они спустились по лестнице, и, прежде чем попрощаться, Мари в последний раз повторила все свои наставления, хотя уже успела утомить ими мужа за завтраком:

– Постарайся ее убедить, умоляю! Ты должен уговорить ее вернуться с тобой! Адриан, а что, если ты не найдешь нашу Ману? Прошу, отыщи ее и привези домой! Нанетт что-то подозревает! Со вчерашнего вечера меня расспрашивает! Я чуть ли не обрадовалась, что у нее разболелась нога, – теперь она не встанет с постели раньше полудня!

Все еще в пижаме и с собранными на затылке в пучок волосами, Камилла сбежала по лестнице. Она собиралась завтракать. Увидев в вестибюле родителей, она подошла их поцеловать и спросила удивленно:

– Куда ты, пап?

– В Брив!

– Почему ты вчера не сказал? Мне нужны новые туфли, и я могла бы поехать с тобой!

– Я еду не для того, чтобы ходить по магазинам, Камилла! – резко произнес Адриан, лоб которого пересекла морщина озабоченности. – Мне нужно заняться вещами Матильды. Думаю, не стоит это от тебя скрывать: она уходит от Жиля! Вчера ты меня чуть с ума не свела своими расспросами!

Спустилась Мелина с Луизоном на руках.

– Какой он тяжеленький, наш малыш! – воскликнула она.

В этот момент зазвонил телефон.

– Господи, мне сегодня не дадут уехать! – пробормотал Адриан. – Кто-нибудь ответьте, пока я обуваюсь!

Мелина, которой было в удовольствие исполнить подобную просьбу, передала Луизона Камилле и побежала в кабинет.

– Папа Адриан, это тебя! Но я не знаю, кто это…

Рассерженный Адриан направился в свой кабинет, на ходу бормоча проклятия.

– Хм, папа сегодня не в настроении! – прокомментировала Мелина.

– Неудивительно после того, что случилось! – отозвалась Мари. – Матильда уехала без предупреждения, вы ведь уже это знаете? Я обзвонила все отели в Бриве, но она нигде не сняла номер. Ваш отец едет в ее салон. Мне не хочется расстраивать вас этой историей, мои дорогие, но…

Мари в тревоге ломала руки. Этот телефонный звонок был абсолютно некстати. Она, кусая губы, ждала возвращения Адриана. Ее материнское сердце сжималось от дурного предчувствия. Она подумала, что это могла быть Матильда: «Возможно, она звонит сказать, что возвращается в Обазин. Господи, сделай так, чтобы это была она!»

Но Адриан все не возвращался. Явно случилось что-то непредвиденное… Мари больше не могла ждать, а потому торопливым шагом направилась в кабинет. Камилла и Мелина с озадаченным видом переглянулись.

– Мне кажется, Матильда ведет себя скверно! – сказала Камилла. – Так бегать за мужчиной, который не хочет на ней жениться…. У нее что, нет никакой гордости?

Мелина расхохоталась и произнесла насмешливо:

– Кто бы говорил! Ты сама преследуешь Гийома своими письмами! Бедняжка, он получает по одному каждую неделю! Готова поспорить, если он не возьмет тебя замуж, ты уйдешь в монастырь! Погоди-ка, я как раз вспомнила про Мадлен! Для нее нет в жизни большего счастья, чем жить в аббатстве! Она говорит, что это ее родной дом! Еще одна, кто кончит монашкой… Вам будет нескучно вместе! Я вас так и вижу сидящими над вышивкой и бормочущими молитвы!

Камилла сжала губы, чтобы не отвечать на колкие выпады. Ей не хотелось пугать племянника, который весело лепетал у нее на руках. И все же она сквозь зубы произнесла угрожающим тоном:

– По крайней мере, я выйду замуж девственницей, в отличие от некоторых… Как подумаю, что ты спала с Морисом… Ты – потаскушка и лгунья! Думаешь, я не вижу твоих маневров с папой? Ты притворяешься послушной дочкой, чтобы он позволил тебе поступить в консерваторию! Если бы он знал правду…

– Только расскажи ему про Мориса, и я расскажу, что ты переписываешься с Гийомом, кретинка ты несчастная!

Камилла и Мелина обе переводили дух, чтобы обменяться еще парой «любезностей», как вдруг осознали, что в доме стало странно тихо. Заинтригованные, девушки моментально забыли про ссору и обменялись встревоженными взглядами. Адриан очень торопился уехать до этого телефонного звонка, но надолго задержался в кабинете. Единственная дверь, которая вела на улицу, находилась здесь, в вестибюле. Значит, он должен был пройти мимо них, причем уже несколько минут назад. С другой стороны, если бы родители разговаривали, они бы слышали их голоса. Что же тогда означает эта тишина?

– Пойду посмотрю, что они там делают! – сказала Камилла. – Надеюсь, они нас не слышали!

Мелина побледнела. Больше всего она опасалась, что однажды маска спадет с ее лица. Она постоянно внутренне раздваивалась, скрывая свою демоническую личину за ликом светлого ангела.

Камилла передала Луизона Мелине и неуверенным шагом направилась к кабинету. Еще до того, как постучать, она уже знала: что-то пошло не так в это январское утро… Раздражительность и спешка отца, телефонный разговор, грозивший затянуться до бесконечности… Возникло предчувствие, что произошло нечто серьезное. Ей показалось, что кто-то всхлипывает. Да, кто-то плачет! Это была мать. С ватными ногами и сбившимся от тревоги дыханием, Камилла решилась постучать.

– Входи! – мрачно отозвался отец.

Девушка открыла дверь. Адриан сидел в своем кресле, обхватив голову руками. Мари примостилась на банкетке, использовавшейся при осмотре пациентов. Она дышала тяжело, лицо было мокрым от слез.

– Мамочка! Папа! Что случилось?

Ответ мог быть только один. Камилла его уже угадала, но боялась услышать. И хотя прежде ей не доводилось с этим сталкиваться, она интуитивно поняла, что в дом вошла смерть. Она ощущала ее невидимое присутствие, ее беспощадную тяжесть, грозившую их раздавить… одного за другим.

– Твоя сестра умерла! – пробормотала Мари. – Наша дорогая крошка Ману… О Боже, Боже…

Мари раскачивалась взад и вперед, бормоча молитву. Адриан наконец поднял голову. Лицо его выглядело безмерно усталым, глаза покраснели от слез, оставивших следы на щеках. Он с трудом заговорил:

– Камилла, это ужасно… Матильду нашли на берегу Корреза. Она умерла от гиперемии в холодной воде. Пока еще не ясно, как это случилось. Мне нужно туда поехать. Твоя мать останется дома, с вами. Позаботьтесь о ней, ты и Мелина. И ни слова Нанетт! Я сам ей расскажу, когда вернусь.

– Хорошо, – произнесла безжизненным голосом Камилла.

Адриан встал с таким трудом, словно страшная новость превратила его в дряхлого старика. Дрожащей рукой он взял свою шляпу и добавил перед тем, как уйти:

– Я уже позвонил Полю. Мы с ним и Лизон встретимся в Бриве. Какой это для них шок! Бедные…

– Папа, а ты сможешь вести машину? – с беспокойством спросила Камилла.

– Мне придется, дорогая! Надо сделать так, чтобы тело Матильды привезли в Обазин. Кому-то нужно уладить формальности. Твоя мать не сможет…

Мари встала – бледная, задыхающаяся. Она почти крикнула:

– Ты заблуждаешься, Адриан! Я все сделаю ради Матильды! Ее похоронят здесь, в Обазине, и погребальная церемония пройдет в нашей церкви! Камилла, выйди! Я хочу поговорить с твоим отцом!

Как только они остались одни, Мари сказала приглушенным голосом:

– Если это самоубийство, никто не должен об этом узнать! Умоляю, сделай все, что можно! Ты – врач, так что у тебя может получиться! Ты меня прекрасно понял! Если об этом станет известно, мою дочь похоронят не на кладбище и не отпоют. И я тогда тоже умру!

Адриан пообещал, что постарается скрыть подробности этого дела, и вышел. Мари долго стояла, прижавшись носом к стеклу. Второй раз за свою жизнь она потеряла ребенка. Первый, Жан-Пьер, прожил всего несколько часов. С тех пор страх потерять еще кого-то жил в ней, жил все эти годы. А теперь Матильда – своевольная, дерзкая, ранимая маленькая Ману, которая обожгла крылья о пламя жизни и не вынесла этой боли. Мари вдруг возненавидела эту жизнь, забравшую у нее дочь, но все еще теплившуюся в ней самой. Она все бы отдала, чтобы оказаться на месте Ману. Зачем ей теперь жить? Мари хотелось умереть… Но ведь у нее были еще малыш Луизон, Мелина, Камилла, Адриан и Нанетт! Разве могла она их оставить?

«Я должна выдержать этот удар! – сказала она себе. – Я буду оплакивать свою дочь потом, когда ее тело предадут земле. Боюсь, у Нан не выдержит сердце, когда она узнает. Я же не могу оставить Луизона. Бедный малыш, у него больше нет мамы… В записке Матильда просила меня о нем позаботиться. А Камилла? У меня не нашлось даже двух-трех утешительных слов для нее! Господи! Это так мучительно!»

И снова Мари разрыдалась. Еще вчера Матильда была здесь, под крышей этого дома, в своей уютной постели. Читала журналы и пробовала кушанья, которые Камилла и Мелина по очереди приносили ей в комнату. Мари отрицала жестокую реальность. Ей хотелось призывать смерть, кричать, выть, как воют волки в зимнем лесу! Кричать от боли, терзавшей ее материнское сердце! Кричать от отчаяния и чувства вины! Да, она упрекала себя в том, что не спасла дочь, когда это еще было возможно.

«Ману, девочка моя! Почему ты убежала? Если бы только я поднялась к тебе, а не развлекалась с гостями… Я думала, ты поправилась, одумалась! Ты же собиралась жить с нами! Господи, как же мне плохо!»

Легкий шорох вырвал ее из пучины горя, в которой она чуть не утонула. Мари обернулась и увидела в дверях Мелину и Камиллу. Обе были в слезах, перепуганные.

– Мамочка, ты кричала… Так громко…

Мари смотрела на них недоуменно, словно не понимала обращенных к ней слов. Кричала? Она сама себя не слышала. Неужели она до такой степени потеряла голову? Внезапно кровь заледенела у нее в жилах: внук! Ведь за ним должны были присмотреть девочки!

– Где Луизон? Вы же не оставили его сидеть на детском стульчике одного? Он – единственное, что осталось у меня от Матильды! Что, если он упадет, разобьет себе голову…

Мари, испуганная, выбежала в коридор. Ворвавшись в кухню, она схватила мальчика и, плача, стала покрывать его поцелуями.

– Мой дорогой, мой маленький! Любовь моя! Бабушка с тобой! Она никогда тебя не оставит!

Камилла бросилась к матери. Она плакала навзрыд.

– Прости, мамочка! Я не должна была его бросать, но я так испугалась за тебя! Прошу, не плачь! Или мы все тут сойдем с ума…

Мелина, которая была очень бледна, тоже прижалась к Мари и обняла ее, бормоча:

– Прости нас за Луизона! Мама Мари, я так тебя люблю! И мне так жалко Матильду!

Так они и стояли какое-то время, обнявшись, а малыш, оказавшийся в кольце трех пар рук, таращил свои огромные удивленные глазенки.

– Что это за крики в доме? – вдруг раздался у них за спиной раскатистый хрипловатый голос. – Кто-то из девочек должен был принести мне мой цикорный кофе! Я ждала, ждала…

Опираясь рукой на дверную ручку, Нанетт сердито уставилась на них. Старушка вытянула свою сухонькую шею, ее желтоватые седые волосы были гладко зачесаны назад. Луизон, который никогда не видел Нанетт без чепца, испуганно вскрикнул.

– Глупый он у вас, этот мальчишка! Это твоя бабушка, которую оставили умирать от жажды в постели!

То, чего не должно было произойти, все-таки случилось. Мари вздохнула. Она не сможет… Это слишком!

– Не говори так, Нан! Умоляю!

Нанетт присмотрелась к ней повнимательнее. Обмануть ее было непросто.

– Почему вы все плачете? Прямо как кающиеся Магдалины, право слово! Да еще и в три ручья! Что, немцы снова вернулись? Началась война?

Мари снова вздохнула, быстро вытерла глаза и, взяв старушку под руку, попыталась увести ее в комнату.

– Идем, моя Нан! Я помогу тебе одеться. А потом я подам тебе обед.

– Есть раньше остальных? Я просила мой кофе! Ты же знаешь, я либо ем вместе со всеми, либо вообще не ем! Что еще случилось? Ты видела себя в зеркале? Сама на себя не похожа, словно все несчастья мира на тебя свалились!

Нанетт бодрилась, как обычно. Мари это знала, но она ощущала, как дрожит ее тело от прилагаемых усилий. Адриан беспокоился из-за того, что в последнее время Нанетт сильно похудела.

– Нан, пожалуйста, делай как я прошу! Я заболела, понимаешь, и мне тоже надо пойти прилечь! Девочки принесут тебе твой цикорный кофе и присмотрят сегодня за Луизоном.

Но старушка заупрямилась. Она не позволит себя провести! Болит нога или нет, она не вернется в постель, пока ей не скажут, что случилось в этом доме! Тоном, не допускающим возражений, Нанетт потребовала:

– Посмотри мне в глаза, Мари! Ты вовсе не больна! Ты сама не своя из-за Матильды! Ну, говори! За все то время, что я живу в этом доме, и даже еще раньше, в «Бори», я всегда знала, когда ты что-то от меня скрываешь!

Взгляд светлых глаз приемной матери пронзил Мари. Решимость ее поколебалась – она была не в состоянии долго сопротивляться этому безмолвному приказу. У нее просто не осталось сил… Опершись рукой о спинку стула, она начала тихо:

– Моя Нан…

– Говори! Наша Ману?.. Боже всемогущий!

Нанетт больше ничего не нужно было спрашивать. Она повернулась и сама доковыляла до своей комнаты, придерживаясь руками за стены. Сгорбившись, она села в свое кресло у окна. Мари последовала за ней и опустилась на колени у ее ног.

– Бедная моя Нан! Матильда нас покинула. Несчастный случай… в Бриве. Адриан поехал туда. Я потеряла мою девочку, Нан! Господи, ну почему она умерла? Я до сих пор не могу поверить… Не могу… И не смогу никогда!

В комнате повисла гнетущая тишина. Мари положила голову Нанетт на колени и утонула в жесточайшем отчаянии. Нанетт что-то невнятно бормотала на патуа, ее тонкие губы дрожали, по морщинистым щекам текли слезы. Пораженная горем в самое сердце, она крестилась и, качая головой, повторяла:

– Quau malur! Quau malur!

Глава 29
Жизнь продолжается

Обазин, 5 января 1953 года

Отныне для Мари жизнь четко разделилась на две части: годы до смерти Матильды и жизнь после этой утраты, от которой она так никогда полностью и не оправилась. Ей и раньше доводилось терять близких: первого ребенка – Жан-Пьера, отца – Жана Кюзенака, мужа – Пьера, Жака – мужа Нанетт, Леони – свою единственную подругу… Сколько страданий! Однако течение жизни не оставляло ей времени на сомнения, сможет ли она со всем этим справиться…

На этот раз потеря дочери погрузила Мари в хаос отчаяния и угрызений совести. Матильде исполнилось всего тридцать, и перед ней была еще целая жизнь! Смерть не должна была забирать ее так рано! Мари никак не удавалось смириться с этим новым ударом судьбы. Понимая, что судьбы вершатся не на земле, она все равно терзалась упреками, обвиняя себя в том, что оказалась недостаточно бдительной, чтобы предотвратить драму…

Похороны стали для нее еще одним испытанием. Утром того дня, когда она собиралась доверить своего ребенка Господу, бывшая сирота из «Волчьего Леса» сказала своему супругу:

– Я не была для нее хорошей матерью! Я не смогла ее понять… Это случилось по моей вине! Она, конечно же, чувствовала себя всеми покинутой… Я больше никогда не смогу смеяться. Не смогу веселиться или петь, наслаждаться миром и покоем, ведь моя дочь умерла, лишив себя всех земных радостей! Я – единственная виновница этого, Адриан, и все началось не вчера! Я никогда доверительно с ней не говорила… даже когда она рассталась с Эрве ради Жиля. Я, верная своим принципам, считала, что это ниже моего достоинства… Я не помогла собственной дочери…

Адриан, который любил Матильду, несмотря на то что она была не родной дочерью, тоже очень горевал. Он ответил жене ласково:

– Не суди себя так строго! Ману отказывалась от нашей помощи. Мы с ней были слишком разными, она это чувствовала. Тот, кто мог бы ее понять, давно умер. Твоя дочь была так похожа на своего отца, твоего первого мужа! Если бы он был жив, кто знает, может, она нашла бы другой выход. Но все это – только предположения. Ты ничего не могла сделать, так получилось. Время утишит боль. У тебя есть дети и внуки. Ради них ты должна справиться с этим горем. Им нужно снова видеть тебя улыбающейся! Однажды ты удивишься, когда услышишь свой собственный смех. Переживать потерю близкого человека очень тяжело, но мы справимся. Умоляю, Мари, не вини себя в смерти Матильды! Я виноват так же, как и ты, ведь и я подумал, что ей стало лучше… В первый день нового года я разрешил ей позвонить Жилю, потому что она попросила об этом, а он воспользовался этим звонком, чтобы уговорить ее приехать к нему в Брив. Вот кто виноват больше, чем мы с тобой! Когда я позвонил в его дверь, чтобы сообщить о смерти Матильды, он всего лишь нахмурился и вздохнул. Словно я побеспокоил его ради пустяка! Потом заявил, что она приходила, но вскоре ушла, не забрав с собой вещи. Она показалась ему нервной, говорила бессвязно. В одном он не соврал: она именно ушла, потому что машина так и осталась стоять перед парикмахерским салоном. Жиль отдал мне чемодан, который Матильда оставила в квартире наверху…

Принять смерть Матильды без объяснений было невозможно. Адриан и Мари пытались понять, что произошло в Бриве, куда с такой поспешностью уехала дочь. Однако у них не было ничего, кроме прощальной записки Матильды, начертанной впопыхах на открытке:

Мама, прости меня! Я больше не могу. Оставляю тебе Луизона. Люби его очень сильно. И никогда не забывай, что я тебя люблю.

Твоя Ману

Эти слова подтвердили предположение Мари: ее дочь покончила жизнь самоубийством! Но что заставило ее пойти на такое?

– Адриан, вспомни, она первого января казалась такой спокойной и радостной за обедом! Наверняка случилось что-то, что толкнуло ее на суицид! Жиль наверняка ее прогнал, а она не смогла этого пережить!

– Может, и так… Теперь мне кажется – задним умом мы все сильны, увы! – что у Матильды была затяжная депрессия. Желание уничтожить себя проснулось в ней еще до того, как она уехала в Брив. Я счел, что сначала ей нужно набраться сил, а уж потом показываться профессору, о котором я рассказывал. Теперь я так злюсь на себя за это, Мари, если бы ты знала!

Исцелятся ли они когда-нибудь от печали, которая переполняла их души в тот день? Доктору Меснье пришлось выполнить деликатное поручение, данное ему женой, – сделать так, чтобы Матильду, даже если версия самоубийства подтвердится, похоронили на кладбище, как положено, по христианскому обряду.

Поэтому Адриану пришлось навестить отца Бруса, преемника аббата Бурду, и изложить ему факты и свое мнение медика:

– Моя жена не смогла бы скрыть от вас правду о смерти дочери, но она – добрая христианка и отвергает любую ложь. Матильда бросилась в Коррез. Она не могла рассуждать здраво, не могла смириться с реальностью, которая причинила ей страдания. Я – врач и могу вас заверить, что у этой молодой женщины было нервное заболевание с тех пор, как она пережила сильный шок. Она нуждалась в лечении, но мы не успели показать ее специалисту. Ее поступок – не результат здравого размышления, но неконтролируемый импульс, продиктованный отчаянием. Прошу, отче, считайте смерть этой настрадавшейся женщины несчастным случаем.

Адриан не мог знать, что накануне поговорить со священником приходила мать Мари-де-Гонзаг. Она тоже просила за Матильду. Ее слова тронули сердце священнослужителя:

– Разве можем мы добавить страданий матери, и так жестоко испытуемой судьбой? Я утверждаю, отче, что это очень порядочная семья. Доктор Меснье – исключительно добрый и милосердный человек, прекрасный врач, всегда готовый помочь неимущим. Мари и Лизон, ее старшая дочь, – женщины, достойные всяческих похвал, очень набожные…

В Обазине многие сожалели о трагической и безвременной кончине Матильды, оставившей этот мир в тридцатилетнем возрасте. Семья Меснье была уважаема и любима многими, поэтому весь городок разделял их скорбь. С неба грозил просыпаться снег, свистел северный ветер, но гроб молодой женщины был украшен тепличными цветами. Все оплакивающие Матильду не думали о расходах, опустошая запасы цветочников в Тюле и Бриве, хотя время года для этого было неподходящим.

Перед открытым гробом, установленным в одной из просторных комнат дома, прошли, утирая слезы, подруги умершей – Амели, Мари-Эллен и Жаннетт – в сопровождении супругов. Ставни были закрыты, комнату освещали свечи, пахло ладаном.

– Какая она красивая! – повторяли люди. – Какое несчастье!

Нанетт сидела на стуле чуть поодаль, перебирала четки и молилась. Каждый посетитель подходил сказать ей несколько утешительных слов. Она отвечала слабой улыбкой и возвращалась к своим молитвам. Это была волнующая картина – слезы, не переставая, катились по ее щекам, словно из неистощимого источника.

Мать Мари-де-Гонзаг и Мари-Тереза Берже, которые часто помогали прихожанам в организации похорон, помогли в этом и Мари. Поддержка этих милосердных женщин была для нее очень ценна. Они даже пришли, чтобы бдеть у гроба Матильды вместе со своей подругой. Мари сказала им:

– Пока ее тело здесь, я держусь. Какая она красивая! На губах такая спокойная улыбка, а ведь она умерла после падения в воду… Непонятно, правда?

– Божественное милосердие бесконечно, Мари! – ответила мать-настоятельница. – У Матильды душа была мятущейся. Она при жизни не искала утешения в вере, но теперь она, наверное, обрела мир.

– Надеюсь, отец Ману Пьер встретил ее там, на небесах, – прошептала Мари. – Мне так хочется, чтобы они были вместе!

– Молитесь, моя дорогая подруга! – шепнула ей мама Тере. – Это правда, Матильда выглядит такой безмятежной! Знаете ли вы, что Хосе специально приехал, чтобы спеть «Ave Maria» в память о вашей дочери?

Мари вздохнула. Все были так добры к ней! Друзья окружили их семейство заботой и вниманием, как только о драме стало известно. В момент глубочайшего горя это имеет особенное значение. Присутствие детей и внуков тоже стало для Мари утешением. Лоре пришлось остаться на ферме, чтобы позаботиться о скотине, но она прислала своей свекрови трогательное письмо.

Камилла и Мелина взяли на себя заботу о Луизоне. Они играли с ним, готовили ему еду, укладывали спать в кроватку, и это помогало не думать о том, что в доме покоится тело Матильды. Этот нежданный траур внушал им страх и озадачивал. Обе сестры одновременно открыли для себя реальность смерти, которая гасит радость и жизнь. Эта трагедия сблизила их, и, хотя ни та ни другая не заговаривала об этом, обеим было стыдно, что они ссорились в тот момент, когда родители узнали страшную новость.

В аббатскую церковь волнами вливались молчаливые прихожане. Бледная, вся в черном, Мари смотрела на установленный перед алтарем гроб. Она знала, что все их друзья собрались здесь.

Жан-Батист Канар с детьми – Жаннетт, Леоном и юным Даниэлем, который учился в семинарии в Тюле, так как хотел стать священником, заняли свои места на скамье недалеко от членов семейства Меснье.

Марк Лажуани приглаживал свои седые усы, а другой рукой держал за руку Амели, которая глубоко сожалела о смерти своей подруги детства. Рядом с ними сидели Дрюлиоли. Глава семейства, мясник, обеспечивал Мари и ее близких мясом во время последней войны.

Неожиданно для всех приехала Лора. Ее короткие волосы покрывал черный платок. Она бросилась на шею Мари со словами:

– Мамочка, дорогая! Я не могла не быть с вами рядом в такой день! Малышку я оставила с матерью, она передает вам свои соболезнования. Папа пообещал присмотреть за фермой.

Лора горько плакала, розовощекая и рыжеволосая, такая нежная и ласковая… Мари прижала ее к сердцу. Поль, потрясенный до глубины души смертью сестры, растрогался при виде жены. Не в силах больше сдерживаться, он расплакался у нее на плече. Лизон была единственной, кто держался стойко. Она понимала, что кому-то нужно сохранять выдержку, чтобы присматривать за семейством.

Именно она, Лизон, утешала Нанетт, отгородившуюся от всех молчанием. Сжавшись в комок, старушка бесконечно бормотала молитвы на патуа, словно заклинание, которое отгоняло злые силы. Старушка отказывалась от пищи, не вставала и чуть что – сразу сердилась. Первый раз в жизни она была без чепца на людях, он так и остался лежать на комоде.

С присущим ей терпением Лизон заставила ее немного поесть и успела даже уделить немного внимания матери. Она долго расчесывала красивые волосы Мари, в которых все больше становилось седины. Самые взрослые из детей, Жан и Бертий, очень расстроились, ведь в доме было непривычно тихо и грустно. Лизон пыталась, как могла, их утешить, спрашивая себя иногда, откуда у нее берутся на все это силы.

Почти все жители Обазина и окрестных деревушек собрались в церкви. Приехала даже семья Денни, проживавшая на мельнице в Сапинье. Коммерсанты держались ближе к центру, где сидели рабочие карьера и их супруги. Большинство собравшихся не знали Матильду, но уважали доктора Меснье и пришли, чтобы его поддержать. Учителя государственной школы возложили великолепный букет из роз, как и мадам Барре, вторая учительница частной школы.

Во время отпевания Мари стояла, высоко подняв голову. Она пела вместе с сиротами и молилась за душу своей дочери. Если печаль становилась невыносимой, она смотрела на круглые щечки Луизона, сидевшего на коленях у Мелины, и самообладание возвращалось к ней. Она говорила себе: «Матильда доверила мне это невинное дитя! Спасибо, Господи, что его отец даже не вспомнил о нем. Адриан хочет, чтобы мы получили официальное право опеки. Я не успокоюсь, пока мы этого не добьемся. Пока я жива, Жиль не подойдет к Луизону! Я сама воспитаю этого малыша, и он будет счастливым, будет радоваться жизни! Он никогда не будет испытывать недостатка в любви! Слышишь, Ману, я клянусь тебе в этом! Твой сын станет хорошим человеком, которым ты могла бы гордиться!»

Путь на кладбище стал для всех новым испытанием. Приглушенные рыдания и горестный шепот сопровождали кортеж.

Плачущая Камилла мельком увидела, что поодаль стоит какой-то мужчина, но ведет себя так, словно не хочет, чтобы его заметили. Присмотревшись к нему, она вдруг почувствовала, как быстро забилось ее сердце, – силуэт показался ей знакомым… Она не верила своим глазам! Это был Гийом, высокий и худощавый, в черном габардиновом костюме и серой фетровой шляпе, наполовину скрывавшей его лицо. Никто не обращал на него внимания, и тем более Мари. Она не сводила глаз с гроба дочери, на который все по очереди бросали горсти земли.

Несмотря на боль утраты, Камилла испытала робкую радость. Она, стараясь не привлекать внимания, выбралась из толпы. Когда Гийом увидел ее, он улыбнулся, но выглядел встревоженным.

– Камилла!

– Гийом… Вы приехали! Это так мило…

– В Прессиньяке мне рассказали, что случилось. Не волнуйтесь, клянусь, это была не Элоди. С тех пор, как она получила письмо от вашей матери, в котором та пообещала при случае подать на нее жалобу за анонимные письма, я не общаюсь с Варандо.

– Но как вы узнали, что мама ей писала? – тихо спросила Камилла.

– Фирмен, ее муж, остается клиентом нашего банка. Я не могу запретить ему приезжать в мое отделение в Лиможе. Он упрекнул меня в том, что я их выдал, но это меньше всего меня заботит. Сегодня я хотел выразить вам сочувствие, я понимаю, как это больно…

Камилла внимательно посмотрела на молодого человека. Он все еще носил тонкие усики, его светлые глаза были грустны.

– Камилла, я недавно потерял мать. Это – единственная причина моего молчания после ваших последних писем. У нее было больное сердце. Теперь я остался совсем один. Мои старшие брат и сестра приезжали на похороны, но они оба живут очень далеко отсюда…

В порыве нежности Камилла взяла Гийома за руку. Они оба переживали страшное горе – потерю родного человека…

– Мне очень жаль, что ваша мать умерла… В жизни бывают такие тяжелые моменты! Моей сестре было всего тридцать. Признаться, мы с ней не были очень близки. Пожалуй, она даже пугала меня своей страстностью, порывистостью… Она много лет жила в Бриве. Думаю, она наложила на себя руки, но официально объявлено, что произошел несчастный случай. Мои родители ни за что не скажут мне правду! Они до сих пор считают меня ребенком! Как бы то ни было, мама старается держать нас, своих младших дочерей, подальше от реальной жизни. Она хочет, чтобы мы жили в утопическом мире, где нет порока, смерти и ненависти… Я устала так жить! Это бессмысленно, понимаете? Гийом, все, что я писала вам в своих письмах, – истинная правда!

Камилла разволновалась, изливая Гийому свою печаль. Внимательный и терпеливый, он слушал, любуясь ее милым лицом – щеки девушки порозовели, глаза заблестели… Он заметил маленькую родинку у нее на щеке, которую время от времени скрывала порхающая на ветру прядь. У обоих было тяжело на сердце, но рядом с девушкой он ощущал удивительное спокойствие, даже безмятежность.

– Моя дорогая Камилла, я очень рад, что увидел вас! Это странно, но мне кажется, что мы знакомы всю жизнь. Наверное, все дело в нашей продолжительной переписке…

– Я чувствую то же самое! – шепнула она, краем глаза поглядывая на родителей.

Гийом понял, чего она опасается. Он тоже чувствовал себя не слишком уверенно на кладбище, ведь доктор Меснье или его жена могли его узнать. Он сказал тихо:

– Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Но пообещайте мне, Камилла, что в этом году мы еще увидимся!