Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

– Я так не думаю, – протянула коварная девица, чьи сапфировые глаза сияли. – Кто не рискует, тот и не выигрывает! Если сделаешь, как я говорю, то, во-первых, если повезет, твой Гийом тебе ответит, а потом, кто знает, может, вы и встретитесь… Но как я могла забыть! Ты же мокрая курица, трусиха… Я зря трачу время, пытаясь тебе помочь…

Растерянная Камилла, которую последние слова приемной сестры задели за живое, тут же возразила:

– Ты плохо меня знаешь! Вот только… Я уверена, это не сработает. И не понимаю, зачем ему писать?

– Как это зачем? Разве ты не хочешь снова с ним встретиться?

– Даже если он и прочтет мое письмо, то сразу его выбросит и не ответит мне. А может, вообще не станет читать письмо, подписанное незнакомым человеком…

– Вам надо объясниться! А ты, между прочим, дочка Мари Меснье, значит, вовсе не незнакомый человек!

– А ты поможешь мне написать?

– Конечно, мокрая ты курица!

Камилла спрыгнула с кровати, схватила со стола листок бумаги и перо и передала все это Мелине. Та от нетерпения ерзала на месте, облизывая верхнюю губку, словно котенок, напившийся теплого молока. Одна из ее бесчисленных привычек…

***

Мари и Матильда были слишком поглощены своим разговором, чтобы прислушиваться к едва слышным шорохам в коридоре. Они бы встревожились, если бы могли предположить, что Мелина подслушивает. Пронзительный голос Нанетт отвлек их от беседы тет-а-тет:

– Кто это там чирикает в кухне? А, это ты, моя курочка! Ты в гости приехала или просто проезжала мимо и решила ненадолго заглянуть?

– Иди поцелуй бабушку, – шепнула Мари на ухо дочери. – И поболтай с ней немного! А я пока почищу картошку. Минут через пять я принесу вам лимонад!

Матильда встала и, сбросив туфли на каблуках, направилась в сад своей упругой походкой, подчеркивавшей ее округлые бедра и тонкую талию.

– Кто бы сказал – не поверила! Наша Ману приехала посреди недели! Здравствуй, моя крошечка, как дела?

– Хорошо, ба! – ответила Матильда, целуя в обе морщинистые, немного впалые щеки старушки. – Я смотрю, ты совсем избаловалась в последнее время! Спишь днем в саду… И, по-моему, даже похрапываешь…

– Что же ты хочешь? Твоя мать запрещает мне работать! Садись рядом, я на тебя посмотрю! – попросила Нанетт и добавила на патуа: – Черт побери, какая же ты у нас красавица!

Матильда и правда была сильно расстроена, если судить по тому, что она не возмутилась, услышав последнюю фразу; обычно было достаточно и слова на патуа, чтобы у нее «шерстка встала дыбом». Однако на этот раз она просто не обратила на это внимания и ответила слабой грустной улыбкой, поскольку комплименты она слышала так часто, что перестала на них реагировать. Однако старушку обмануть было нелегко; она сразу догадалась, что внучка чем-то расстроена.

– Что еще с тобой приключилось? Со мной можешь не манерничать, моя крошка Матильда! Мари, та рассказывает по капле! Я на ферме сама делала сыр, так вот, бывало, соберешь простоквашу, подвесишь над миской, и в нее сыворотка ну так медленно капает! Но меня не обманешь! Ты из-за развода так извелась?

– Нет, бабушка! Мама, наверное, рассказала тебе про моего компаньона, Жиля… Я его люблю, и у нас будет ребенок. Но когда я ему об этом сказала, он разозлился и все закончилось ссорой!

– Скверное дело! – пробормотала Нанетт на патуа. – Так ты сунула ключ под дверь и вернулась к матери? И правильно сделала, Ману!

– Если бы все было так просто… Послушай, бабушка…

Мари приоткрыла ставни в кухне, чтобы впустить побольше света. Так ей было проще чистить овощи и выдавливать сок из лимонов, а еще она могла видеть ту часть сада, где сидела Нанетт. Она улыбнулась, отметив, какой радостью светится лицо старушки, как оживленно она разговаривает с Ману. Они представляли собой прелестную картину: солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кроны деревьев, и листва создавали золотисто-зеленый фон, на котором вырисовывались силуэты ее средней дочери, одетой во все белое, и Нанетт – в черном.

«Они хорошо понимают друг друга! – подумала Мари, ополаскивая руки. – Но когда Матильда была маленькой, все было совсем не так!»

Мари встревожилась бы, услышь она слова своей дочери. Матильда говорила очень тихо, нагнувшись к уху бабушки…

– Ба, я не знаю, что мне делать! Понимаешь, если Жиль не хочет ребенка… Сейчас срок еще небольшой. Меня пару раз тошнило… Конечно, я целый день на ногах, и я так расстроилась из-за ссоры… Может, плод сорвется сам собой… А может, и нет… Ты часто бывала у своей подруги Маргариты, ты знаешь свойства трав, верно? Однажды ты рассказывала, что Маргарита давала какой-то настой незамужним и у тех случался выкидыш. Ты помнишь, что это были за травы? Я слишком сильно люблю этого мужчину, чтобы его потерять! Я с ума сойду, если он меня бросит!

Старушка только качала головой и вздыхала. Она взяла в свои натруженные руки тонкие пальчики Матильды и с бесконечным участием заглянула ей в глаза:

– Ты говоришь вздор, моя крошечка! Ты ведь всегда была сильной девочкой, ты ни за что не станешь избавляться от своего малыша! Что бы на это сказал Пьер, твой отец? Сказал бы, что так порядочные девушки не поступают! Конечно, я знаю, что это были за травы! Я их давала своим козам, но тебе ничего не скажу! Это то же убийство, в хороших семьях так не поступают! И со смертью шутки плохи! Ты можешь и себя загубить… Так получилось с одной девушкой из Вергонзака, она согрешила с каким-то шалопаем. Маргарита дала ей свой настой, дитя вышло из живота, но внутрь попала инфекция. Доктор ничего не смог сделать… Я это точно знаю, потому что тот доктор был наш Адриан. Он плакал потом, бедняга!

У Матильды сжалось сердце. Она едва сдержала вздох раздражения. Ей, разумеется, не удастся заставить бабушку пойти против своих убеждений. Она интуитивно чувствовала, что ситуация с Жилем не изменится к лучшему, если между ними встанет ребенок. У нее не было выбора, если она хотела сохранить отношения с любовником. К тому же роль матери совершенно ее не привлекала. Жизнь, которая развивалась в ней, только расстраивала ее и пугала. Если бы не этот ребенок, они бы с Жилем не поссорились и он бы не ушел, хлопнув дверью! Материнский инстинкт оставался для нее понятием абстрактным, ничего похожего она не испытывала. И тут Матильде показалось, что решение найдено. Отчим любит ее и, возможно, сможет помочь! Ему придется ей помочь…

– Бабушка, клянусь, я бы его сохранила, этого малыша, но я не хочу остаться одна… Если Жиль уйдет, я буду очень несчастной, а значит, у моего ребенка не будет хорошей матери. А для него это хуже, чем если бы он и вовсе не рождался!

Подошла Мари с подносом в вытянутых руках. Она объявила с лучезарной улыбкой:

– Домашний лимонад, прохладный и в меру сладкий! Еще я принесла сладкое: пирог «Четыре четверти», его испекла Камилла, и клубничное варенье. Сейчас позову девочек…

– Прошу, мама, не сейчас! – взмолилась Матильда. – И не обижайся, но я хочу поговорить на взрослые темы…

– Правильно сказала наша Ману! – поддержала внучку Нанетт. – Ее дело – не для ушей девчонок, которым бы только шушукаться да смеяться!

– Твоя правда, Нанетт! – уступила Мари. – Я просто подумала, что приятно будет посидеть в саду впятером и поесть пирога с лимонадом…

– Вечером мы соберемся все вместе за ужином! – сказала с досадой Матильда. – Или через полчаса, если хочешь… Я слишком расстроена, а ты знаешь, что в таком состоянии я легко вспыхиваю… Давай еще немного посидим втроем, ладно?

Нанетт смахнула невидимые крошки со своего фартука, потом поправила чепец. Твердым голосом она спросила у внучки:

– Он хотя бы красивый, твой Жиль? Если нет, то ты будешь дурой, если позволишь какому-то повесе водить себя за нос!

– Красивый, ба! Мой Жиль хорош собой, как кинозвезда, можешь мне поверить! И всегда гладко выбрит и ухожен. А как от него приятно пахнет, ты бы знала!

Мари со стуком опустила поднос на садовый столик. Она рассердилась. Неужели она должна лишать себя приятного времяпрепровождения вместе с Нанетт и дочерьми только ради того, чтобы Матильда могла без помех расписывать достоинства своего любовника? И до какой же степени совершенства они дорастут, если никто ее не остановит? Откровенность дочери вывела Мари из себя. Но та едва ли заметила, как звонко стукнули стаканы, соприкоснувшись с кувшином. Все внимание молодой женщины было обращено на бабушку, а та, казалось, была на седьмом небе от счастья.

– Так он из тех, кто душится? – переспросила старушка. – Не таков был мой Жак! Он бы не брызгался одеколоном. Да и то сказать, брился-то мой муж раз в неделю, по воскресеньям! Но он бы точно не стал шуметь, скажи я ему, что беременна! Я беременела чаще, чем следовало, но только один ребеночек выжил! Я говорю о твоем отце, моем Пьере… Так что, моя курочка, соберись с силами и роди его на свет, своего малыша, уважь память отца!

Старушка замолчала. Плечи ее затряслись – Нанетт плакала. В силу возраста она не могла вспомнить мужа или сына без того, чтобы не пустить слезу.

– Старая я дура, реву как корова! Но ты меня расстроила своим рассказом! Виданное ли дело – мужчина отказывается от своего ребенка! У меня чуть сердце не остановилось!

– Бабушка, перестань, а то я тоже заплачу! Давай не будем больше себя мучить. Я легко вспыхиваю, ты же знаешь. Жиль кричал, я тоже… А я, выйдя из себя, разбила флакон в его салоне. Он просто взбеленился! Но он передумает – я имею в виду ребенка… Мы ведь так друг друга любим! Через пару дней, вот посмотришь, он придет просить прощения…

Нанетт и Матильда продолжали беседовать. Мари слушала вполуха и не участвовала в разговоре, который, к ее великому облегчению, теперь затрагивал более нейтральные темы. Глядя на дочь, она отдалась потоку воспоминаний. Вспомнила даже день, когда родилась Матильда. Это случилось в начале дождливой осени в «Бори». Она была очень красивым младенцем, но плакала даже с материнским соском во рту. Редкая ночь обходилась без крика. Уже тогда капризная и всем недовольная, Матильда требовала от родителей круглосуточной заботы и внимания. Ей было три месяца, когда от сердечного приступа умер Жан Кюзенак.

«Господи, как я тогда горевала! – думала Мари. – Дом был украшен к Рождеству. Мы были так счастливы… И мой бедный папа умер… Он даже не успел узнать Матильду…»

Церковный колокол пробил четыре раза. Буквально через секунду появился Адриан. Он обошел всех пациентов, и теперь у него было немного свободного времени до запланированных на вечер посещений. Он узнал машину Матильды, оставленную на площади. Ее приезд его удивил. Он сразу же направился в сад, где его близкие обычно проводили жаркие часы после полудня.

Не успел он сделать и трех шагов, как в коридоре послышался топот ног: Камилла и Мелина спустились его поцеловать, обе радостные и взбудораженные.

– Папочка!

– Папа Адриан!

Матильда заставила себя улыбнуться, но внезапно ее охватила безмерная печаль. Адриан приласкал девочек, прежде чем подойти к ней поздороваться. Матильда была разочарована. Она ощутила укол ревности, и это случалось с ней не впервые…

***

– Мари, когда ты перестанешь считать Камиллу и Мелину невинными созданиями, которым ничего нельзя говорить и объяснять? Ты становишься смешной!

В очередной раз Адриан критиковал жену за ее попытки оградить девочек от реальной жизни. Впрочем, он прекрасно понимал, из каких побуждений супруга старается сделать так, чтобы дочери жили в идеальном мире.

Супружеская спальня всегда была тем местом, где они делились радостями и заботами, однако случалось здесь звучать и упрекам, и тогда назревала гроза.

– Прошу, не расстраивай меня еще сильнее! – взмолилась Мари. – Все идет не так, как мне хочется, хоть плачь! И сейчас не время для упреков!

– Ты преувеличиваешь, дорогая! Я просто хочу открыть тебе глаза на твои собственные поступки. Со старшими дочерьми было по-другому, я прекрасно это помню. Увы, ты упрямо видишь в Камилле и Мелине наивных девочек! Но подумай сама! Камилле восемнадцать, и она поступила в Эколь Нормаль. За годы учебы в лицее она успела узнать, что такое жизнь! Что до Мелины, то тут дело еще хуже…

Шокированная Мари возмутилась:

– Как это – «еще хуже»? Что это ты придумываешь про Мелину? Скажи лучше, что ты просто ее не любишь! Это ясно как день. И ты глаз с нее не спускаешь!

Адриан сердился все больше. Мари не только не хотела понять – она делала все возможное, чтобы переменить тему разговора, которая ей не нравилась. Он откинул простыню и сказал со вздохом:

– Господи, какая жара! Я начинаю сердиться, когда слышу от тебя такие глупости! Мари, если я присматриваю за Мелиной, то у меня есть на то причины. Сын Бруазини, Луччано, готов ради нее на все! У него даже аппетит пропал! Об этом мне рассказал его отец, славный Анжело. Он – мой пациент, если ты помнишь. А еще есть Морис, сын фермера из Бейна. Каждый день бедняга десять километров катит на велосипеде по жаре, чтобы постоять у наших окон, дожидаясь, когда мадемуазель предстанет пред его восхищенным взором!

– Но ведь все это детские игры в любовь! – заявила Мари, желая саму себя в этом убедить.

Адриан так устал приводить одни и те же аргументы, что не сказал на это ничего. Мари не принимала реальность, которая ее не устраивала, и не хотела хоть что-то менять. Она ухватилась за мнимую невинность младших дочерей, чтобы как можно скорее забыть о предосудительном буйстве чувств Матильды. Согласиться с тем, что они взрослеют, означало допустить перспективу их будущих любовных томлений. Как раз этого она больше всего и боялась.

Тишина установилась в комнате, замкнув супругов каждого в своих размышлениях. Мари вспоминала прожитый день, пытаясь понять, как получилось, что они с Адрианом поссорились.

Перед ужином по телефону позвонил Жиль. Он сказал, что хочет поговорить с женой. Матильда бросилась к аппарату и захлопнула за собой дверь кабинета Адриана, чтобы ей никто не мешал. Через минуту молодая женщина вышла. Щеки ее порозовели, глаза сияли от радости. Грусти как не бывало! Она превратилась в настоящий ураган счастья. Времени ей хватило только на то, чтобы проговорить:

– Мам, звонил Жиль! Он извинился, он по мне скучает! И хочет, чтобы я поскорее вернулась! Слава Богу, все наконец наладилось! Мама, бабушка, я так рада!

Матильда схватила сумочку, шляпу и ключи от машины. Поспешно перецеловав родственников, она убежала – с легким сердцем и не заботясь о том, что обманула ожидания матери и бабушки. Камилла и Мелина, которые как раз накрывали на стол, не поняли из сумбурных восклицаний сестры, почему она так стремительно уехала. Расспросы натолкнулись на однозначный и категоричный отказ Мари что-либо объяснять. Адриан не захотел усугублять ситуацию, но настроение у всех было испорчено, и ужин прошел в мрачной атмосфере.

Мари никак не могла справиться с гневом и разочарованием. Вечер был испорчен. В очередной раз поведение дочери ее разозлило. Она так радовалась в предвкушении семейного ужина! Теребя край простыни, она сказала недовольным тоном:

– Матильда могла остаться хотя бы на ужин! Я сделала картофельную запеканку специально для нее, и никогда она не получалась такой вкусной!

Адриан погасил прикроватную лампу и встал, чтобы открыть ставни. В комнате сразу стало прохладней. Из кафе «Сюдри» доносилась музыка. Адриан вернулся в постель.

– Признаю, со стороны Матильды было невежливо вот так сорваться и уехать! – сказал он. – Но это не повод скрывать правду от Камиллы!

– Адриан, сколько раз я должна повторять? Я не собираюсь сообщать девочкам, что их сестра беременна от мужчины, который никак не может развестись. Прости, но тут нечему радоваться! Когда Матильда приехала, она была в отчаянии. Я была с ней ласкова, проявила понимание… Всему есть предел! Этот тип смеет сюда звонить, а она тут же бросается к нему! Если хочешь знать мое мнение, то это стыдно и унизительно! Ты тоже не выглядел слишком радостным, когда я тебе все рассказала!

– Признаю, ситуация неоднозначная. Но я поговорил с Матильдой и даже ее осмотрел. Мы прояснили некоторые вещи. Могу тебя заверить, твоя дочь искренне любит своего Жиля. А что касается любви вообще, то Камилла и Мелина уже знают, что это такое, нравится это тебе или нет!

Мари тотчас же нахмурилась. Ее поведение было Адриану непонятно. Ну как такая мудрая и чувственная женщина может до такой степени бояться взросления своих дочерей? Он хотел было обнять жену, но та сердито отстранилась.

– Перестань! Тебе не удастся меня умаслить! Первое, что я хочу узнать, – о чем вы говорили с Матильдой в кабинете?

– Это врачебная тайна!

– Если не скажешь, я уйду спать на кровать, которую приготовила для Матильды! Простыни свежие, и там мне будет удобнее, чем здесь, под боком у мужа, который надо мной насмехается!

Мари повернулась лицом к супругу. В глазах ее читался вызов. В лунном свете они смотрели друг на друга, ожидая, кто сдастся первым. Молчание прервал смех, причем хохотали оба, потому что оба знали, что у Мари не хватит духу выполнить свою угрозу. Совместные ночи были для них сокровищем, без которого они не могли жить, ни он, ни она…

– Любимая, добрая моя женушка! Тебе порой не дашь и двадцати, такой ты бываешь наивной! Ладно, признаюсь: я очень расстроен, и есть из-за чего! Матильда решила, что не оставит ребенка, если Жиль этого не захочет. Я долго ее убеждал, но это напрасный труд. Ты ее знаешь… И я очень обеспокоен, не стану скрывать! В Бриве и в Тюле есть так называемые «фабрикантши ангелов», которые берут за свои услуги огромные деньги. И дело не только в том, что аборты нелегальны и, если об этом станет известно, женщине грозит серьезное наказание, но сама процедура очень опасна с медицинской точки зрения. Могут быть разные осложнения. Я постарался ей это объяснить, уверяю тебя, но ты же знаешь, какая она упрямая…

Испуганная Мари прижала руку к груди. Значит, этот кошмар еще не закончился!

– Господи! Только не Матильда! Не говори мне, что моя дочь думает о таком! Адриан, она на это способна… Я ее знаю! Ну почему ты раньше мне не сказал? Я бы не дала ей уехать! Нельзя позволить ей убить невинную душу! А вдруг она умрет? Адриан, нужно что-то предпринять!

– Успокойся, пожалуйста! Я попросил Матильду позвонить, если она вдруг почувствует себя плохо. Через два дня мы едем в Брив. Хочет она того или нет, я намерен поговорить с Жилем. И этому типу придется меня выслушать!

– Это будет непросто! Он не внушает мне доверия. И то, что он так быстро передумал, меня беспокоит. Он, можно сказать, оскорбил Матильду и вдруг звонит и умоляет ее вернуться! Не находишь это странным? Боюсь, эта история плохо закончится. А мне так хотелось бы, чтобы Ману наконец была счастлива и чтобы этот ребенок родился в полной семье! Тебе нужно быть очень осмотрительным и дипломатичным, дорогой, но говори с ним слишком жестко! Надеюсь, они поженятся рано или поздно…

Мари прижалась к Адриану, ища в его объятиях успокоения и защиты. Он обладал даром возвращать ей силу и стойкость.

– А я так радовалась, что мы увидим этап «Тур де Франс»! – прошептала она. – Теперь я даже не рада, что увижу Луизона Бобе во плоти, представляешь?

– Давай надеяться на лучшее! Я лично ни за что на свете не пропущу такое событие! Тридцать восьмая гонка проходит через Брив, и я могу своими глазами увидеть прибытие гонщиков! И поверь, ничто не испортит мне удовольствия!

Глава 25
 Четырнадцатое июля[15]15
  День взятия Бастилии, национальный праздник Франции.


[Закрыть]

Брив, 14 июля 1951 года

Ту часть дороги возле Гиерля, где должны были проехать участники «Тур де Франс», огородили. Там царила атмосфера всеобщего ликования. Тысячи зрителей наводнили городок. Муниципальные власти по такому случаю пустили несколько дополнительных автобусов из Клервивра и Жийяка и поезд Помпадур – Брив. Все толкались, локтями прокладывая себе путь к финишному участку дороги. Лучшие места были платными, причем за сидячие нужно было выложить по двести франков, а за место в первом ряду – триста. Но удовлетворение страсти не имеет цены…

Мари крепко держала Адриана под руку, а смеющиеся Камилла и Мелина следовали за ними, отдаваясь радостному волнообразному движению толпы.

– Здесь жизнь бьет ключом! – воскликнул Адриан. – Не помню, говорил ли я тебе об этом раньше, Мари, но я бы с удовольствием выбрал профессию велогонщика, если бы не стал врачом. Я искренне восхищаюсь нашими спортсменами! Проехать столько километров по дорогам Франции, перевалить через Пиренеи, потом через Альпы… Для этого нужно иметь мужество и недюжинную силу, и это восхищает! Ты хотя бы представляешь себе, сколько километров в каждом этапе? Это же нечеловеческая нагрузка! Сегодня они проедут двести шестнадцать, и дороги в нашем регионе не назовешь гладкими!

Мари, которую в толпе толкали со всех сторон, слушала мужа вполуха. Одной рукой она придерживала свою соломенную шляпку и тщательно следила за тем, чтобы кто-нибудь не зацепил острым предметом ее новое синее шелковое платье. Шум стоял невероятный, он поглощал все голоса.

– Матильда пообещала к нам присоединиться! – громко сказала она.

– Весьма неосмотрительно с ее стороны! Зрители взбудоражены, в толпе тут и там носятся мальчишки! – отозвался Адриан. – А где Камилла и Мелина?

– Вон они! Поджидают рекламную группу! Они еще совсем дети, я же говорила тебе! По-моему, там раздают флажки и бумажные шапочки. Еще я слышала, что будет спектакль марионеток, его устраивает сыроварня «La vache qui rit».

В тени липы Адриан увидел буфетную стойку и увлек Мари туда.

– Уф, наконец-то нашлось место поспокойнее! – выдохнул он. – У нас есть еще немного времени, прежде чем покажутся лидеры. Я знаю маршрут наизусть! Выехав из Тюля, гонщики одолеют склоны Пуассака. Утром из Клермон-Ферран стартовало девяносто семь спортсменов. Этот этап трудный – им придется преодолеть перевалы Вантуз и Круа-Моран, потом будут остановки в Мон-Доре и Бурбуле. После Бор-лез-Орг, со 101-го километра, начинается коррезская часть трассы – последний прямой участок перед прибытием в Брив! У нас же им придется ехать по извилистым дорогам и взбираться на многочисленные холмы!

Мари засмеялась, так ее позабавил энтузиазм супруга. Настоящий спортивный комментатор национального радио! Как точно он запомнил все детали, описанные в статье во вчерашней газете! Мари тоже прочла выпуск ежедневной газеты «La Montagne»[16]16
  «Гора» (фр.).


[Закрыть], но запомнила только одно сильное и красивое выражение – «Гиганты гонки». Так назвал спортсменов мэр Брива в своем интервью для прессы.

– Дорогой, можно подумать, что ты жмешь на педали вместе с ними! – сказала Мари весело. – По-моему, в тебе погиб талантливый гонщик!

– Увы, я уже слишком стар, чтобы менять жизнь! Но ты сама знаешь, я не отказываю себе в удовольствии покататься на велосипеде по дороге на Бейна!

Растроганная Мари поцеловала супруга. Она получала удовольствие от этого праздника, от солнечного дня.

– Адриан, надеюсь, ты не забыл фотоаппарат в номере отеля? Будет жаль, если ты не сфотографируешь момент прибытия «гигантов гонки»!

Адриан улыбнулся и жестом фокусника извлек из кожаной сумки их недавнее приобретение – фотоаппарат.

– Вот он! А ну-ка, дорогая, встань на камень, и я увековечу тебя в этот день славы, которому мы радуемся вместе со всеми жителями Брива!

Мари послушно замерла на камне, чувствуя себя счастливой. И вдруг со своего места она увидела первую машину каравана прессы – ту, на которой была эмблема сыроварни «Bel».

– Адриан, скорее! Они едут! – крикнула она, поддаваясь охватившему толпу волнению.

С трудом они пробились в первый ряд. Внезапно на плечо Мари опустилась чья-то рука. От неожиданности она вздрогнула.

– Мамочка, с чего это ты проходишь мимо дочери, даже не удостоив ее взглядом?

– Матильда! Я тебя всюду искала! Но в такой толпе это не просто…

Женщины поцеловались. Мари удивил скромный наряд дочери, которая обычно выбирала весьма экстравагантную одежду. Сегодня на молодой женщине были полотняные брюки и серая рубашка. Адриан не стал скрывать своего изумления:

– С каких это пор наша Матильда одевается, как разведчик в тылу врага? Ты и про черные очки не забыла, и про шляпку! Настоящая кинозвезда инкогнито!

Матильда смущенно улыбнулась и сказала:

– Не знала, что правила хорошего тона нынче позволяют глумиться над будущей матерью! Ну здравствуй, папа Адриан! Скажи, ты не против, если я стану называть тебя так, как Мелина? Раньше мне это в голову не приходило…

– Папы хватит, моя девочка! – тихо отозвался тот. На Адриана нахлынула волна нежности. – Но раньше ты ни за что не хотела говорить мне «папа»! С шести лет ты, упрямица, называла меня или «отец», или «Адриан»!

Матильда бросилась к нему на шею, в глазах ее блестели слезы.

– Я была глупая! Теперь мне хочется называть тебя только так – папа!

Эта сцена немного испортила Мари настроение. Она знала по опыту, что, когда дочь начинает изливать нежность на кого-то из родных, это означает, что дела у нее идут не слишком хорошо. И все же она растрогалась.

– Идем, дорогая! Попробуем найти Камиллу и Мелину, – предложила она. – Я буду защищать тебя от толкотни своим телом! Я их вижу! Вон там, справа! Они хорошо устроились, хитрюги!

Камилла и Мелина подпрыгивали от нетерпения, поджидая гонщиков, о чьем приближении уже было объявлено. Обе в цветастых платьях и с платочками на волосах, они радовались тому, что оказались в самом сердце праздника. Внешне очень разные, обе светились улыбками. И, словно дети, держались за руки.

– Я подобрала три флажка! – похвасталась Мелина.

– А я один! Отдам его Жану, когда поедем в Прессиньяк, – отозвалась Камилла. – Мне так хотелось, чтобы и Лизон с детьми сюда приехала!

Мелина едва слышала ее слова. Она видела себя звездой дня – к примеру, невестой Луизона Бобе или той девушкой, которая на глазах у всех поднимется на эстраду и вручит букет победителю этапа. Адриан вернул ее с небес на землю, ущипнув за руку. Девушка вздрогнула.

– Папа Адриан, ты меня напугал! Еще секунда – и я бы дала тебе пощечину, приняв за чужого!

– Неужели? – подхватил он. – Я бы очень удивился, маленькая дьяволица! Обычно ты не так строга с парнями, которые за тобой ухаживают…

Польщенная Мелина рассмеялась, но времени на ответ у нее не было – грянул шквал приветственных криков:

– Вон они! Едут!

– Руис идет первым! Он победит!

Загрохотали крики «ура!», сопровождаемые оглушительными аплодисментами. Адриан тоже увидел первого гонщика, испанца Бернардо Руиса, и пылко поприветствовал его. Голос комментатора из громкоговорителей сообщил зрителям о том, что испанский гонщик показал отличный результат на этом стовосьмидесятипятикилометровом участке. Следом за ним, сияя металлическими деталями и яркими майками, появилась группа лидеров.

– Поднажми, Бобе! – крикнула какая-то женщина при виде французского гонщика, чья популярность росла с каждым днем.

Что до Адриана, то он высматривал спортсмена, интересовавшего его больше других, – Роже Левека, который с начала гонки был в желтой майке лидера. По пятам за ним следовал Лоррен Бовен.

– Посмотри, Мари! В желтой! Это Левек! Какой молодец! Подумать только, какие лишения и издевательства ему пришлось перенести в концентрационном лагере! Вот достойный пример мужества!

Взволнованная Мари аплодировала гонщикам, которых встречал сумасшедший рев толпы. К Матильде вернулся ее хрустальный смех и порывистость, и это немного успокоило Мари.

– Мам, если у меня родится мальчик, я в память об этом дне назову его Луизон! Не знала, что это так здорово – видеть всех гонщиков на финишной прямой!

– Луизон – звучит очень мило! – сказала Камилла, обнимая свою взрослую сестру за талию. – Значит, ты ждешь малыша? Если бы не «Тур де Франс», неизвестно, когда бы я об этом узнала… Разумеется, нам никто не сказал, но так принято в этой семье!

Мари густо покраснела. Охваченная всеобщей радостной лихорадкой, она забыла, что беременность Матильды – все еще секрет. Мелина поспешила спрятать улыбку при виде растерявшейся приемной матери.

– Это правда, наша Матильда скоро станет мамой, – пробормотала все еще красная от смущения Мари. – Адриан, куда ты?

– Попытаюсь подойти к Роже Левеку и Руису! Испанец сегодня совершил настоящий подвиг! Он пришел с таким отрывом, что это попадет в анналы истории гонок, я уверен! Оставляю тебя в приятной компании… трех твоих дочерей!

И, лукаво улыбнувшись, Адриан растворился в толпе. Он не собирался помогать жене выпутываться из затруднительного положения, ведь он столько раз ее предупреждал! Пусть, наконец, учится обращаться с Камиллой и Мелиной как со взрослыми! Мания Мари скрывать от девочек правду делала подобные ситуации неизбежными и в будущем… Мари спасло решение младших дочерей пойти прогуляться. Они поспешили окунуться в атмосферу праздника. Спектакль, бал и фейерверк должны были стать финальными аккордами этого незабываемого дня.

Оставшись наедине с Матильдой, Мари нежно обняла ее за плечи и предложила:

– Давай выпьем лимонада у стойки, дорогая! Там есть раскладные стулья и столики…

– Если ты хочешь… А кто присматривает за бабушкой?

– Жермен, наша приходящая прислуга. Я ей полностью доверяю. Подумать только, до Первой мировой я сама была служанкой, а теперь я – хозяйка! Я долго сопротивлялась, не хотела, чтобы у нас была прислуга, но последнее слово осталось за Адрианом, как всегда! Признаюсь, она – настоящий клад!

Матильда пожала плечами, в очередной раз поражаясь излишней, на ее взгляд, совестливости матери.

– Насколько я тебя знаю, ты наверняка все вычищаешь до ее прихода и подаешь ей кофе, разве не так?

– Как ты догадалась? – удивилась Мари. – Но ты права: это сильнее меня, мне не нравится быть госпожой. И в моем возрасте люди не меняются! Я могла быть прислугой всю жизнь или стала бы монахиней в аббатстве, если бы отец не забрал меня к себе. Жизнь иногда складывается так странно…

Молодая женщина вздрогнула при упоминании о монашеском существовании под сенью обазинского аббатства. Сама идея жизни в целомудрии ее возмущала. Для нее лишиться плотских радостей, навсегда заточить себя в темнице молитв и было святотатством!

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, мам! Кстати, Жиль тоже здесь, в толпе, со своими приятелями. Я хотела тебе сказать об этом раньше, ну а теперь самое время, когда мы одни: он больше не злится из-за ребенка и пообещал, что признает его и даст свою фамилию. В итоге мысль, что он станет отцом, начала ему нравиться!

– На мой взгляд, он очень странный молодой человек! А что с разводом? Его жена отказалась от своих претензий?

Матильда отпила лимонада и задумчиво посмотрела на мать:

– Да. Не волнуйся об этом, все уладится. Я встречалась с ней и рассказала, что беременна. Она была со мной довольно-таки любезна. Возможно, мне надо было сходить к ней раньше. Она тоже хотела со мной поговорить, но я не совсем ее поняла… Она словно чего-то недоговаривает… Разговор у нас получился странный, словно она что-то хотела мне сказать и не могла… Но она согласилась дать ему развод, и это главное. Жиль пообещал на мне жениться.