Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

Лизон, конечно, готова была ко многому, но только не к этому! Больше всего ее потрясло то, что сестра до сих пор любила этого мерзавца. Увидев его за столь противоестественным занятием, она должна была испытать такое отвращение, которое убило бы ее страсть к нему! Невзирая на огромное желание понять и принять, Матильду она не понимала. И не находила слов, которые помогли бы залечить такую рану. Адриан нашел бы, что сказать… Ничто уже не удивляло его, сельского врача, который насмотрелся в жизни всякого. Лизон, сама не своя от волнения, наконец заговорила:

– Матильда, ты не можешь больше его любить! Он просто использует тебя. Соберись с силами и брось его! Ты не одинока, у тебя есть Луизон, есть мы. Однажды ты повстречаешь настоящего мужчину и он потеряет голову от любви к тебе. Жизнь покажется тебе прекрасной, и ты забудешь все эти гадости. Не убивайся так из-за этого типа, он не стоит твоих слез! Он тебя не достоин!

Сестра ничего на это не сказала. Она по-прежнему прижималась к Лизон и плакала. В этот момент дверь приемной тихонько открылась и вошла Мари.

– Ману, крошка моя! – выдохнула она.

– О нет, мам! Только не ты! – вырвалось у Матильды.

Мари быстро закрыла за собой дверь и, приложив палец к губам, подошла ближе.

– Не кричи! Не надо всех будоражить. Я с тобой, и я сумею тебя защитить. В Брив ты не вернешься. Этот человек день за днем разрушает тебя. Когда ты в последний раз смотрела на себя в зеркало? Ты ужасно выглядишь! Я не желаю видеть, как ты мучаешься! Мы с Адрианом поедем и заберем твои вещи, прихватим с собой и Поля, если понадобится. Этот мерзавец должен держаться от тебя и твоего сына подальше!

Матильда вскочила и повернулась лицом к матери.

– Не знаю, что ты успела услышать, мама, но я не хотела, чтобы ты это знала! Кто угодно, но не ты! Ты не должна мараться в такой грязи… Моя жизнь не должна вас…

Матильда внезапно побледнела и упала на пол. Спазмы сотрясали ее исхудавшее тело, дыхание стало прерывистым, глаза закатились.

– Лизон, беги скорее за Адрианом! И скажи, чтобы пришел один! Прошу, сделай так, чтобы остальные не знали!

Молодая женщина, шокированная нервным припадком, не сразу поняла, что от нее требуется. Спокойствие и решительность Мари помогли ей немного прийти в себя. Она пошла за отчимом.

Это было самое странное Рождество, которое знал гостеприимный дом доктора Меснье. По крыше стучал дождь, в печной трубе свистел порывистый ветер, но в столовой было тепло и спокойно. Вся семья, за исключением Мари и Матильды, собралась за столом.

Важно сохранить видимость благополучия и не испортить праздничный вечер… Детям Рождество должно запомниться прекрасным, как обычно.

Лизон была очень взволнована, но старалась казаться веселой и деятельной. Она зажгла свечи на елке, устроила Нанетт возле печи и каждому налила бокал белого вина. Она делала все, что раньше было обязанностью Мари, чтобы был соблюден праздничный ритуал. Адриан во всем помогал приемной дочери. Он пояснил остальным, пока те не начали задавать вопросы:

– Матильда наверху, ей нужно прилечь – она заболела. Мари посидит с ней немного, но обязательно спустится к десерту.

Венсан, обменявшись с женой взглядами, понял, что случилось что-то серьезное. Он подхватил игру Лизон и во время трапезы был чрезвычайно многословен, желая отвлечь Жана и Бертий, которые расстроились из-за того, что за столом не было бабушки. Детский смех стал им наградой за старания.

Камилла и Мелина были весьма озадачены, но воздержались от вопросов, поскольку тон Адриана говорил сам за себя.

Нанетт же была недовольна и хотела, чтобы все это поняли. Пригубив вина, она сказала громко:

– Плохо, что наша Ману заболела в Рождественский вечер! Скажи, мой зять, нет ли средства, чтобы быстро поставить ее на ноги? Нам будет тоскливо без нее на полночной мессе! И почему Мари так долго не спускается? Ману давно не ребенок!

Старушку раздражало малейшее нарушение традиций. Приезд Лизон с детьми так ее обрадовал, что она решила пойти в церковь со всеми. Ее огромный зонт, сохранившийся с двадцатых годов, ожидал ее в вестибюле.

– Поешь хорошенько, бабушка! – посоветовала ей Лизон. – Как только Матильда уснет, мама спустится. Кто еще хочет индейки? А картошки?

Адриан заставлял себя сидеть за столом, но аппетита у него не было. Перед глазами стояла страшная картина: Матильда на полу в приемной в полубессознательном состоянии. Он уколол ей успокоительное, но не состояние приемной дочери его волновало больше всего. Последние слова Мари, которые та ему шепнула, до сих пор звучали у него в ушах: «Мне нужно с тобой поговорить. Это важно!»

Сейчас он был больше муж, чем доктор, и он волновался, ожидая этого разговора. Что бы ни случилось с Матильдой, он не сомневался, что причиной этого был Жиль. В очередной раз из-за этого мерзавца случилась драма, это бесило Адриана.

– Ешьте пока сыр, а меня позовите, когда на столе будет пирог! – внезапно сказал он. – Пойду посмотрю, как там моя пациентка, и подменю Мари. Она, бедняжка, наверное, умирает от голода!

Он поймал себя на том, что соврал на удивление убедительно. Его жена не сможет заставить себя проглотить ни кусочка, в этом не было сомнений. Но предлог был вполне подходящим. Мелина посмотрела на него чуть насмешливо, но промолчала. Она поднялась и вставила в электрофон диск – рождественские песни в исполнении Тино Росси, корсиканского певца, которого обожали все французские женщины. Нанетт захлопала в ладоши от восторга и воскликнула:

– Хорошо поет этот парень! Почти как наш Хосе, когда выводит «Ave Maria»…

Глава 27
Тревоги и огорчения

Адриан и Мари столкнулись на лестничной площадке. Ее лицо походило на маску из античной трагедии. Бросаясь в объятия к мужу, она прошептала:

– Наша Ману спит.

– Ты можешь мне, наконец, объяснить, что происходит?

Мари помнила каждое слово из признания дочери, но ей было сложно говорить об этом, даже с Адрианом. Природная стыдливость вынуждала Мари подыскивать наименее шокирующие слова. Даже говорить в доме о гомосексуальности Жиля казалось ей святотатством, тем более в рождественский вечер. Адриан ждал ответа, не спуская с нее требовательного взгляда. Мари начала рассказывать:

– Послушай, это такой стыд! Матильда застала Жиля… в их постели. Он был не один… Они занимались… Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? Но не с женщиной… С мужчиной! Адриан, у меня это не укладывается в голове! Я родилась не от последнего дождя и знаю, что такое бывает, но чтобы с Матильдой… Не понимаю! Такие мужчины, они не могут делать это… с женщинами, я хотела сказать… Матильда должна была догадаться раньше, ты не думаешь? Неужели можно долго жить с человеком и не заподозрить в нем пристрастие к… таким вещам? Стоит мне подумать об этом, и к горлу подкатывает тошнота! Это так… отвратительно! И моей бедной Матильде пришлось пережить такой шок!

– Черт! – выругался Адриан. – Только этого не хватало! Какая сволочь этот Жиль, какой мерзавец! Хоть бы он оставил нашу Ману в покое! Но ведь он разрушил ее семью! Наверняка он ее обманывает с самого начала их связи! Гомосексуалисты не любят женщин, это общеизвестный факт! Но зачем тогда он жил три года с такой красивой женщиной, как Матильда, да еще и сделал ей ребенка? Это необъяснимо! Какой подлец!

Мари пыталась следить за мыслью Адриана, который говорил тихо и быстро, словно сам с собой. Она чувствовала, что муж так же возмущен поведением Жиля, как и она сама. И все же Мари не могла не заметить, что упоминание о гомосексуальности не шокировало ее супруга. Похоже, ему в своей врачебной практике приходилось сталкиваться с этим.

– Адриан, я спущусь и побуду немного с детьми. Но в церковь я не пойду. Знал бы ты, как Матильда меня напугала! Никогда с ней не случалось таких припадков! А что, если он повторится? Не хочу оставлять ее одну, разве можно быть уверенным… В общем, я останусь дома и, если она проснется, присмотрю за ней.

– Ты права. Бедной Матильде сейчас очень плохо. Она вся на нервах с того самого дня, когда все узнала, и это объясняет ее реакцию, когда она, наконец, смогла открыться. Матильда после пережитого наверняка ощущает себя униженной, преданной. Если бы она его не любила…

Оба какое-то время молчали, каждый погрузился в мрачные размышления. Наконец Адриан со вздохом сжал руку Мари и сказал:

– Мы должны помочь ей пройти это испытание и сделать так, чтобы она никогда больше не встречалась с этим человеком. Любой ценой!

– Конечно! Теперь, когда мы знаем правду, нам будет легче ее защитить!

Они нежно поцеловались, чтобы успокоить и подбодрить друг друга. Доктор Меснье на цыпочках вошел в комнату Матильды, а его супруга спустилась на первый этаж.

Через час Мари провожала своих родных в церковь. На улице шел проливной дождь. Образовалась движущаяся колонна раскрытых зонтиков. Адриан поддерживал под руку Нанетт, Лизон и Венсан вели Жана и Бертий (маленького Пьера уложили спать), а Камилла с Мелиной замыкали шествие, вскрикивая, когда случайно попадали ногой в лужу.

Мари крикнула им с порога:

– Передайте всем от меня привет!

Для Мари, как и для любого искренне верующего католика, полночная месса всегда была событием очень радостным. У бывшей сироты было тяжело на сердце оттого, что сегодня ей не удастся побывать на церковной службе. Впервые после своего переезда в Обазин Мари не услышит пение девочек из приюта под аккомпанемент фисгармонии, на которой будет играть, как всегда, мадемуазель Мори. Мать Мари-де-Гонзаг и мадемуазель Берже непременно заметят ее отсутствие, она это знала.

Мари вздохнула и вернулась в теплый дом. Мысленно она перенеслась в просторную церковь аббатства, где витал запах фимиама, который она так любила. Маленькая Мадлен, превратившаяся в красивую девушку, конечно же, станет рядом со своей мамой Тере. И будут гореть свечи вокруг яслей – символа Рождества. Внезапно она вспомнила о другом событии, и эта мысль окончательно ее расстроила. Двадцать восьмого марта 1951 года Мари-Эллен Дрюлиоль стала мадам Тассен. Церемония бракосочетания получилась особенно трогательной. Сестры усыпали плитку в центральном проходе церкви листьями плюща; во время самого обряда под вековыми сводами прозвучала песня, которой Мари никогда не забыть:

Рука об руку мы пойдем по жизни,

На доброго Господа возложим свои надежды!

Твои горести станут моими,

А твое счастье – нашим счастьем…

Мари-Эллен родила мальчика, Этьена, причем ровно через год после свадьбы, день в день. Она часто гуляла с ним по площади. Каждый раз, глядя на нее, Мари с сожалением думала о Матильде. Ее дочери никогда не испытать этого простого счастья, которое выпало на долю Мари-Эллен! Отгородившись от мира своей верой и своими принципами, Мари не сомневалась в том, что ничего подобного не произошло бы, если бы ее дочь согласилась обвенчаться с Эрве. Для нее в этом была непогрешимая логика, и это было бы так… обнадеживающе! Что до Жиля, то этому типу наверняка плевать на все, что для других свято!

«Господи, ну как можно жить без веры, не видя перед собой прямого пути, по которому нужно идти? Ну почему моя дочь пала так низко? Как может она любить такого отвратительного человека?»

Сердце стучало так сильно, что все ее тело, казалось, вздрагивало от каждого его биения. Стоило ей вспомнить о Жиле, как в памяти сразу же всплыли слова Матильды… Мари, сама того не желая, представила себе кровать в комнате квартиры над парикмахерским салоном, двух мужчин на ней, их телодвижения… Отвращение и недоумение заслонили все остальные чувства. Двое мужчин… Каким образом ее дочь оказалась замешанной в этой истории? Как вообще могло с ней случиться такое?

Детский крик донесся со второго этажа, возвращая ее к реальности. Она ведь осталась дома, чтобы присматривать за малышами и Матильдой! Мари, задыхаясь от тревоги, взбежала по лестнице. По спине стекла струйка холодного пота, сердце билось как сумасшедшее. В коридоре второго этажа она замерла в нерешительности – которую дверь открыть? В комнату, где спит Луизон, или где уложили Матильду? Раздался еще один пронзительный вопль.

– Луизон!

Кричал мальчик. Она вбежала в комнату и…

– Господи милосердный! Матильда…

Дочь, с растрепанными волосами, стояла посреди комнаты, сжимая в кулаке что-то блестящее. Лицо и ночная сорочка были в пятнах крови. Луизон, сидя в своей кроватке, тянул ручки к бабушке.

Мари колебалась, охваченная паникой. Она направилась было к Матильде, но ужас на личике ребенка заставил броситься к нему. Она взяла мальчика на руки и сказала:

– Я сейчас вернусь, Ману, прошу, дождись меня!

И зашептала малышу на ушко, выходя из комнаты:

– Бабушка уложит тебя на свою кроватку, дорогой! Ты уснешь, и тебе приснятся самые яркие и добрые сны…

Их с Адрианом спальня находилась в противоположном конце коридора. Мари вошла, включила лампу и уложила Луизона. Мальчик не сопротивлялся, он уже зевал.

Мари вышла, погасила свет и вздохнула. Теперь предстояло заняться Матильдой. Она вернулась в комнату дочери, заранее напуганная тем, что ей предстояло там увидеть.

– Ману, дорогая, что ты сделала?

Мари подошла к дочери и заметила, что она вся дрожит. Под ногами Мари услышала хруст. Это были осколки зеркала. Она отвела Матильду к постели и уложила ее. Та позволила это, безвольная, как кукла. Включив прикроватную лампу, Мари, наконец, поняла, откуда кровь: многочисленные осколки остались в ранках на лице дочери, на лбу был сильный порез, но все это не представляло серьезной опасности. На красивой груди Матильды, чуть пониже шеи, выделялось коричневое пятно гематомы.

– Я все время буду с тобой, моя крошка Ману! Я тебя полечу, и все будет хорошо, верь мне!

Казалось, дочь не слышала ее и мрачно смотрела на мать.

Мари принесла миску с теплой водой, тонкое полотенце и пинцет. Нужно было как можно скорее вынуть осколки и промыть ранки.

– Бедная моя Ману! Сделать с собой такое из-за этого мерзавца! Ты шокирована, я это понимаю, но ведь ты должна подумать о своем сыне…

– Зачем нужен ребенок, которого не любит его отец? – пробормотала вдруг Матильда. – Жилю нравится делать так, чтобы Луизон расплакался, а потом ругать его! Мама… не уходи! У меня больше нет сил…

– Я останусь здесь, с тобой, обещаю! Но что ты сделала с лицом? И зачем?

– Мне больше незачем быть красивой… Жиль… Он меня теперь не любит! И я решила себя изуродовать. Вот!

Она говорила, запинаясь. Мари уже поняла, что за драма разыгралась в этой комнате. Когда действие успокоительного закончилось, Матильда проснулась. На стене, между комодом и платяным шкафом, висело зеркало в резной деревянной раме. Мари купила его у торговца подержанными вещами на ярмарке. Матильда встала и, увидев свое отражение в зеркале, сорвала его и в отчаянии ударилась о него лицом, поранив себе нос, лоб и щеки.

– Но зачем так себя мучить? – со вздохом спросила Мари и вынула из ранки на щеке осколок зеркала. – Ты ведь действительно могла изуродовать себя! Дорогая, тебе всего тридцать! Не думай больше об этом чудовище! Жиль в моих глазах чудовище, другого слова не подобрать, – порочное, жестокое, эгоистичное чудовище! Он и тебя увлек на скользкую дорожку, но ты у нас сильная, ты выберешься!

Матильда ее не слушала. Ее взгляд снова затуманился, руки задрожали. Наконец она проговорила тихо:

– Мам, мне нужен укол! Я хочу заснуть, чтобы перестать думать, и никогда не просыпаться… Я так давно не спала! Стоит мне закрыть глаза, как я их вижу… Они целуются взасос… голые. Они прижимаются друг к другу, потные…

Услышав это, Мари окаменела. Она не хотела ничего об этом знать. Столь отвратительные образы нужно гнать из ее дома и из головы. Пусть Матильда замолчит и поскорее уснет! Но у дочери, похоже, снова начинался нервный припадок, и фразы беспорядочно срывались с ее окровавленных губ:

– Мама, спаси меня! Я их слышу! Я всюду их вижу! Жиль… Он его ласкал… как меня! Его лицо… Он улыбался… Глаза были такими ласковыми… И он говорил ему такие нежные слова, каких я никогда от него не слышала… А потом… Он стал заниматься с ним любовью… Я знала, что ему это нравится… Он каждый раз пытался меня заставить, но я не хотела! И он бесился… Он меня бил…

Последние слова объяснили Мари происхождение гематомы. Она прикоснулась кончиками пальцев к отметине на груди дочери.

– Сюда?

Матильда поморщилась, будто от боли, но тут же заговорила снова. Она не могла остановиться. Так долго копившееся в ней страдание рвалось наружу. Это был неконтролируемый поток слов.

– Это самый свежий след… Жиль бьет меня уже год. Когда родился Луизон, он словно с цепи сорвался! Я перестала ходить на работу. Клиентки смотрели на меня косо, особенно если синяки были на видном месте… Мне пришлось нанять управляющего. Ты, мама, ничего не замечала. А я так боялась, что ты увидишь! Но тональный крем меня спасал. Я держалась молодцом все эти месяцы, но больше не могу. Это слишком… На прошлой неделе я раньше обычного вернулась от няни Луизона. В квартире пахло табаком и алкоголем. Я услышала голоса, звуки… Скрипела кровать. Я сразу все поняла! Я сняла туфли и тихонько подошла к двери в другую комнату. Я думала застать его с женщиной… Какая я идиотка! Правда? Хотела поймать их на горячем… И у меня получилось!

Матильда разразилась истерическим смехом. Несколько минут она изъяснялась внятно, но теперь, похоже, снова потеряла над собой контроль. По изрезанным щекам заструились слезы, безумный смех сотрясал худое тело. Мари испугалась. Как же это остановить?

– Матильда! Ману!

Но молодая женщина ее не слышала.

«Господи, моя дочь сходит с ума! И Адриана нет дома! Что мне делать?»

Мари колебалась. Оставить Матильду одну было слишком опасно. Что, если она встанет с кровати? В таком состоянии она способна на все… Снова станет себя терзать или того хуже! Мари задрожала от одной мысли об этом.

Она разрывалась между страхом и осознанием необходимости что-то предпринять, когда с первого этажа донесся какой-то звук. Кто-то вошел в дом! Мари сбежала вниз по лестнице и бросилась к входной двери. Камилла, которая не ожидала увидеть мать такой перепуганной, застыла на месте, так и не выпустив дверную ручку.

– Мама, что с тобой?

– Дорогая, слава Богу, ты пришла! Не знаю, зачем ты вернулась, но, умоляю, беги скорее за отцом! Пускай возвращается немедленно! Прошу тебя!

Девушка не стала ждать объяснений. Она сразу поняла, что случилось что-то серьезное.

– Уже бегу! Бабушка забыла свой кошелек, но это не страшно!

– Это не страшно! Быстрее, Камилла, быстрее!

Мари поспешила вернуться в комнату Матильды, которая так и лежала на кровати, уставившись в потолок.

Несколько минут спустя прибежал Адриан. Мари в нескольких словах объяснила, что произошло. Он осмотрел раны молодой женщины, уделив особое внимание ее лицу. Гематому он тоже, конечно же, увидел.

– Господи, вот несчастье!

Матильда пришла в себя. Узнав отчима, она в отчаянии вцепилась в его пиджак:

– Папа! Почему ты не рассказал мне, что мужчины делают это друг с другом? И хуже всего то, что я до сих пор его люблю! Я его хочу! Он мне нужен! Он – мой! Если он пообещает мне не иметь больше дела с этим Патриком, я его прощу… Я слышала истории о таких мужчинах, но никогда этому не верила! Один раз, в Бриве, в кафе, какой-то тип обозвал Жиля грязным педиком, но я подумала, что он просто хотел посильнее его оскорбить. Я не поняла… Папа, я не знала… Клянусь тебе!

Матильда вдруг отпустила отца, оттолкнув его, и села на постели. Она хотела встать, уехать… Вырваться из рук тех, кто ее удерживал… Небывалый гнев утроил ее силы. Молодая женщина отбивалась как сумасшедшая и даже попыталась впиться ногтями в лицо склонившейся над ней матери.

– Отпустите меня! Мне нужно к нему! Он меня ждет! Если я не приеду, он уйдет с Патриком! Я хочу уехать!

Мари никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Если бы рядом не было мужа, она бы не пережила этого ужаса!

– Держи ее хорошенько! – велел он. – Я принесу лекарство, нужен препарат посильнее!

– Хорошо! Но только поторопись!

Адриан в коридоре столкнулся с Лизон. Когда Камилла прибежала сказать, что Адриан должен вернуться домой, молодая женщина тоже ушла из церкви, понимая, что может понадобиться ее помощь. Отчим сказал ей:

– Мари с Матильдой. Я спущусь за лекарством и сразу вернусь.

Лизон кивнула и вошла в комнату сестры.

– Мамочка, я пришла! Что у вас тут случилось? И что у Ману с лицом?

Мари так и не успела стереть всю кровь, которая уже засохла. Многочисленные порезы чуть припухли. Лизон, естественно, не ожидала застать младшую сестру в таком состоянии.

– Я потом все объясню, Лизон! Помоги мне ее держать!

Матильда рыдала так, что едва могла дышать. Внезапно она начала звать Жиля детским, тоненьким голоском. Вернулся Адриан со шприцем в руке. Он ввел Матильде новую дозу успокоительного. Молодая женщина говорила все тише… Наконец ее тело обмякло, дыхание стало ровнее. Вскоре она уснула и лицо ее прояснилось.

Мари, Адриан и Лизон смотрели друг на друга, бледные и встревоженные. Каждому казалось, что он попал в кошмарный сон, который все никак не заканчивался. Лизон задала вопрос, который уже давно крутился в голове у матери:

– Что нам теперь делать?

Ответ Адриана немного их успокоил:

– Я позвоню коллеге, он специализируется на нервных болезнях. Пусть приедет и осмотрит Матильду. Одно ясно – ей нужны покой и сон.

– Я хочу чего-нибудь выпить, – сказала белая как полотно Мари. – Чашку хорошего кофе… У меня просто нет больше сил!

Адриан обнял жену за талию и, поддерживая, помог ей спуститься в кухню. Лизон шла следом.

Кухня встретила их приятным запахом жаркого. Стратегическое место в доме, эта комната в очередной раз послужила приютом для их истерзанных сердец. Мари упала на стул. У нее было ощущение, что там, на втором этаже, она лишилась последних сил. Но Мари понимала, что силы ей вскоре понадобятся. Адриан сварил кофе, а Лизон положила на тарелки по кусочку яблочного пирога, испеченного Камиллой, и шоколадного «Рождественского полена», купленного в кондитерской в Бриве, и подала ее матери.

– Матильда купила этот прекрасный торт специально для меня! Она знала, что мне его очень хочется, но здешний булочник этих традиционных рождественских тортов не печет! Так мило с ее стороны вспомнить об этом! И это «полено» так красиво украшено! Оно наверняка понравилось детям!

Со слезами на глазах Мари смотрела на красно-золотую фигурку домового, серебристую елочку и кремовую веточку остролиста с красными ягодами.

Лизон нечасто доводилось видеть мать плачущей. Молодая женщина расстроилась еще больше – ведь это означало, что Мари очень плохо.

– Мамочка, держись! Нам всем нужно надеяться на лучшее. Мы нужны Матильде! Ты ее знаешь – она несдержанная, нервная, увлекающаяся! Эта история ее, конечно же, потрясла, но она справится! Все уладится…

– Я хочу этого всем сердцем! – прошептала Мари.

Адриан плеснул себе в бокал коньяка и присел рядом с женой. Состояние приемной дочери его сильно тревожило. Он прекрасно понимал, что она нуждается в заботе и постоянном присмотре. Сейчас было не время расслабляться и отчаиваться! Мари должна это понять и поскорее взять себя в руки. Чтобы ее подбодрить, Адриан изложил свое видение ситуации:

– Нужно надеяться на лучшее, дорогая! Матильда, несомненно, оправится от шока, который ей пришлось пережить. Но не стану от тебя скрывать: ей понадобится помощь, а еще время, чтобы принять очевидные для нас, но пока не для нее решения.

– Но ты ведь ее слышал! – воскликнула Мари. – Она до сих пор его любит! Если она решит вернуться и он снова будет ее бить…

– Я бы не называл это любовью! – резко произнес Адриан. – Твоей дочерью руководит страсть – болезненная, навязчивая. В последнее время я читал книги по психологии, чтобы лучше понимать некоторых моих пациентов. Эта наука определяет страсть как деструктивное избыточное чувство, которое заставляет человека закрыть глаза на реальность и влечет за собой безумное желание обладать объектом своей страсти. Но Матильду мы вылечим! Черт возьми, она – сильная девочка! И мы найдем доводы, которые ее урезонят, она поймет, что сбилась с пути…

Немного успокоившись, Мари придвинулась к супругу и положила голову ему на плечо. Тронутый до глубины души, Адриан погладил ее по голове, желая поделиться своей нежностью и силой. Мари вздохнула и сказала:

– Никто не должен знать о Жиле! Пусть это останется между нами. Если девочки хоть что-то узнают, я этого не переживу! Нанетт тем более не должна знать! Такой стыд!

Адриан передернул плечами.

– Ты, конечно, права. Представляю, как это восприняли бы в Обазине! В наших краях такое услышишь нечасто. Но в некоторых парижских кругах это никого бы не удивило…

– Неужели? – не поверила Лизон.

– Разумеется! Есть примеры и в артистической среде – Кокто, Колетт, Жид, Оскар Уайльд, Пруст… Перечень мог бы быть намного длиннее. Гомосексуальность не имеет границ.

– Колетт? – переспросила Мари. – Но ведь она – женщина? И одна из моих самых любимых писательниц!

– Любовь к представителям своего пола присуща не только мужчинам, дорогая. Колетт любила женщин и никогда не пыталась это скрывать. Я удивлен, что ты не увидела это в ее произведениях, ведь некоторые пассажи весьма показательны. Кстати говоря, мужчин она тоже любила…

– Увы, я читала далеко не все, – вздохнула Мари. – Я жду пенсии, чтобы утолить свою жажду чтения!

– Я не хочу вас огорчить еще сильнее, ситуация и так печальна, но вы должны понять, что сексуальная норма у всех разная.

Лизон чувствовала себя все более неловко. Рассуждения Адриана разнились с ее взглядами на жизнь до такой степени, что шокировали ее. Она не могла не сказать ему об этом:

– То, что ты говоришь, поражает меня, папа! Для меня существует только традиционная семья, любовь, дети. Все остальное – извращения! Женщина… с другой женщиной? Это просто бессмысленно! Как и связь мужчины с мужчиной! Я этого не понимаю. Когда ты упомянул Кокто, ты имел в виду поэта Жана Кокто?

– Да, именно Жана Кокто. Да, тебе это трудно понять… Как же вам объяснить? Он любил мужчину, вернее юношу, и они жили вместе. Это может показаться вам странным и даже отвратительным, но у любви нет ни лица, ни пола… Когда я был в интернатуре в Париже, я знал двух докторов, которые любили друг друга. Да, двух молодых мужчин… Над такими парами все смеются, их презирают… Поэтому они старались, чтобы никто ни о чем не догадался. Сначала я их избегал, потому что осуждал, но потом узнал их лучше и стал им симпатизировать, отбросил свои предрассудки. Вот они-то и рассказали мне о своих отношениях и о том, что любовь иногда ходит странными путями…

Внезапно Адриан смутился и опустил голову. Не было необходимости вдаваться в детали. Мари и Лизон не нужно было знать больше. Обе образованные и умные, они смотрели на жизнь одинаково, следовали жестким моральным принципам, получив религиозное воспитание, которое делало их слишком наивными для современного мира. Поэтому сложная область «порочной любви» была для них тайной за семью печатями.

– Возвращаясь к нашей ситуации, – продолжил Адриан, – скажу, что этот Жиль – подлейшее существо! Я спрошу совета у моего товарища-юриста, мэтра Риго, – он практикует в Тюле. Ну, довольно уже об этом прискорбном деле! Почему бы вам обеим не пойти в церковь? Вы попадете хотя бы на конец службы! А я буду присматривать за Матильдой и детьми.

Мари хотела отказаться, но машинально кивнула. В церкви с ее благостной атмосферой ей, конечно же, станет легче, особенно после пережитого столкновения с пороком. Это святое место всегда было для нее приютом, когда на душе становилось тяжело. Среди верующих, пришедших порадоваться Рождеству, ее горе смягчится. Лизон тоже согласилась, радуясь тому, что вернется к мужу. Их любовь была спокойной и нежной, и Венсан, слава Богу, никогда не поднимал на нее руку.

Оставшись в одиночестве, Адриан сжал кулаки. Ему было больше шестидесяти, но он испытывал горячее желание немедленно отправиться в Брив и заставить этого Жиля пожалеть о содеянном.

«Ну ничего, пусть я уже не так молод и силен, но ты дорого заплатишь за страдания Ману!»

***

Этим утром Матильда проснулась с ощущением, что наконец вынырнула из пучины горя. Она потянулась, зевнула и стала ждать, когда появится Камилла, – младшая сестренка по утрам приносила ей завтрак и делала это с поразительной пунктуальностью. Молодая женщина посмотрела на детскую кроватку, которую мать поставила для Луизона. Она была пуста. Рано утром Мари забрала малыша, чтобы накормить его кашей.

«Моя дорогая мамочка…» – подумала Матильда с нежностью.

Вот уже неделю Матильда не вставала с постели. Все члены семьи заботились о ней, были к ней очень добры. Даже Мелина поиграла немного в сиделку – она приходила, чтобы почитать Матильде.

В дверь коротко постучали, вошла Камилла с подносом.

– Счастливого 1953 года, Ману!

– Спасибо, Камилла! Сегодня уже первое января?

– Да! А в июне мне исполнится двадцать! Мне не терпится стать совершеннолетней и жить так, как я считаю нужным!

Матильда нахмурилась и сказала со вздохом:

– Надеюсь, у тебя это получится лучше, чем у меня! Я думала, что родители не должны мешать мне поступать по-своему, но, возможно, стоило к ним прислушаться. Став свободной, я наделала столько глупостей!

Камилла ничего на это не сказала – ей не хотелось расстраивать старшую сестру. Она была уверена, что сумеет сделать свое будущее счастливым. Камилла поцеловала Матильду и вышла.

Молодая женщина снова осталась одна. Она выпила немного кофе и не прикоснулась к гренкам со сливочным маслом и джемом. Она чувствовала себя печальной и преждевременно состарившейся из-за своих любовных терзаний. Мысли шли по кругу, без конца приводя ее к неутешительному выводу:

«У меня в жизни были одни только поражения… Я разорвала наш с Эрве брак, а ведь он славный парень и очень терпеливый… И что осталось от моей невероятной любви? Ничего, кроме воспоминаний… Жиль и его жадные губы, его ласки…»

Дрожь удовольствия пробежала по ее телу. Опьяненная яркими воспоминаниями, она закрыла глаза. Стон желания сорвался с ее губ. Жиль… Ее великолепный возлюбленный…

– Я не должна больше думать о нем! – прошептала она.

В это мгновение в комнату вошла Лизон. Она решила остаться ненадолго в Обазине, а Венсан с детьми должен был вернуться в Прессиньяк.

– Доброе утро, Матильда! Что скажешь, если я предложу отпраздновать Новый год в хорошей компании? Мы пригласили в гости Амели с Леоном и Мари-Эллен. Ты сможешь спуститься и посидеть час или два с нами у елки? Вы все – ты, Амели и Мари-Эллен – молодые мамочки, и вам будет о чем поговорить. Вечер в приятном обществе пойдет тебе на пользу. Не хватает только Жаннетт, но она со своим Люсьеном живет теперь в Лиможе. Их сыну Жоэлю десять месяцев, как и твоему Луизону!