Текст книги "Стальной барон (СИ)"

Автор книги: Мари Ардмир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Удивительно, да? – прошептала девушка, гладя на Лиса безумным взглядом: – И это помогло! Не прошло и полугода, варвара выдворили из дворца на окраины Дакартии.

Будто бы защищаясь, барон процедил сквозь зубы:

– Я оставил стражу.

– А я спала с двумя из них.

Дерек поймал взгляд барона и поспешил уточнить, с кем именно ей довелось контактировать:

– С начальником и замом, как я понимаю…

– И рядовым идиотом, – беззлобно отмахнулась она. Видимо, идиот, угодил или был настолько честен, что сломил холодную стену к сердцу красавицы.

– Который… – задумчиво продолжил сын ночи, – ради спасения прекрасной дамы свернет горы?

– Не горы, а шею своему начальству, – Валери блаженно улыбнулась, – и, усыпив в нужное время весь взвод, покончит с собой…

Внимательно глядя на ее довольное лицо и мечтательную улыбку, барон усмехнулся:

– Теперь понятно, почему за принцем в леса последовало тридцать семь солдат, вместо пятидесяти. Но… – он сделал театральную паузу и со стальными нотками в голосе ударил словами по гордой красавице, – ради тебя герцог Равии на подобное был не способен. А стоило Тери повторно овдоветь, как он…

Всего лишь невысказанное предположение, основанное на ее словах и эмоциях, зато какой ответ. Она подлетела к главе белой стаи, как фурия, желая выцарапать глаза и вырвать язык, но была поймана легко и безжалостно, в крепкие объятия, с трудом позволяющие дышать.

– Подонок! Мерзавец! Тварь…!

– Ну что ты, разве я тебя под всех подкладывал, унижал, бил? – произнес он укоризненно. – Я помню тебя еще той. Четырнадцать лет, искрящиеся синие глаза, длинные темные локоны и улыбка, достойная всеобщего восхищения. Юная стать. Уже тогда ты кружила мужчинам головы и пользовалась своей красотой.

Она прекратила биться в его руках, замерла, чуть дыша.

– Да, семь лет связи с Огюро не прошли бесследно. Они заставили тебя повзрослеть. Мне очень жаль, малышка. – Произнес Стафорд с грустью и погладил ее по бледной щеке. – Но испортилась ты – сама… А это знаешь ли снижает цену даже самого обожаемого предмета.

Красотка дернулась, как от удара, зашипела:

– Свинья!

– Волк, – поправил он. – Если хочешь Белый варвар, ну или так полюбившееся дамам Стальной барон. – И спросил без предисловий перевел разговор из прошлого в настоящее: – А что тебе обещали в случае провала этой миссии?

Ядовитая красавица хотела промолчать, пыталась, но стоило сдавить ее сильнее, и в бессильной злобе она глухо прорычала:

– Свадьбу.

– В случае провала, Валери, – усмехнулся оборотень. – Не нужно рассказывать о радужном желании женской натуры.

– Свадьбу… – брезгливо скривилась она и хохотнула, – с тем уродом, который травит сейчас несостоявшегося короля!

– Странно этого пункта в развлечении на вечер запланировано не было… – барон лукаво улыбнулся, временами он и сам был рад от Гаро избавиться. Жаль статус стража не позволяет.

– И что совсем-совсем отравят? – невинно спросил Лис.

– На смерть.

– Кто же такой смелый? – барон отпустил гарпию, придержав за локоток, чтобы не упала: – Неужели твой женишок Этьен Пьюри? Ему ума всегда не хватало.

Грациозно и величественно она ответила: «да». Улыбнулась нагло, иронично, пьяно. Но вопреки ее явным ожиданиям Стафорд остановил сорвавшегося с места Лиса словами:

– Дерек, не спеши поднимать тревогу. Рядом с Его Высочеством Лерф.

– Слава Ночи! – Дерек вернулся назад. – Это меняет дело.

– О… да, – Валери изящными движениями оправила рукава платья и саркастически поинтересовалась: – это тот покореженный волчара, которому теперь никакая реликвия не страшна? – смешок и едкое: – Нет его там!

– Откуда знаешь? – будничный тон Стафорда изрядно ее позабавил, но взглянув на варвара, девушка озадаченно замерла.

– Он. Он… – сглотнула и, сжав кулаки, решительно ответила, – этот оборотень ошрамован, двигается с трудом и медленно.

Варвар улыбнулся, вспоминая, как молчаливый дал слово волка до конца дней своих защищать неизвестную ему Аришку. Он так и написал в отчете: «Не пожалею жизнь отдать за лекаря, создавшего настойку».

– Жаль разочаровывать, Валери, но его теперь не узнать.

Тихий ответ Стафорда совпал с утробным рыком Лерфа, который раскатом прокатившись по коридорам, проинформировал оборотней белой стаи о поимке трех крыс.

– Вот и все, – улыбнулся барон и вернувшимся в спальню близнецам отдал указание на счет ядовитой прелестницы: – Закроете в отдельной камере. И вот что, братцы, …воздержитесь от поцелуев на ночь.

Когда Ирт и Лер вывели безмолвную фурию, Дерек протяжно присвистнул:

– Н-да, оказывается, неординарных дамочек тебе подсовывали и не одну. Хорошо, что ты не повелся на нее.

– Сам рад, – усмешка и многозначительное замечание, – хотя видел бы ты остальных…

– Я рад, что не видел. Иначе не знаю, каким бы эпическим прозвищем меня наградили. – Лис выбросил ридикюль красавицы в камин, обернулся к варвару с улыбкой. – К слову, откуда взялся Стальной барон?

– Дали здесь же, во дворце, пока охранял Табира, – Стафорд небрежно отмахнулся, посылая в камин и пустую книжицу для записей герцогини.

– Ты не угодил какой-нибудь фрейлине? Не поддался ее очарованию?

– Представь себе, все было наоборот, – отозвался барон в шутливом тоне, – и поддался и угодил.

Уловив приближение молчаливого оборотня, он разрешил Лерфу войти.

– А он уже здесь? Я даже не…– искренне удивился Лис и дрогнул от лапищи молчаливого. – Все-все, хватит! Я уже понял, что ты здесь.

Ошрамованный в выражении «братской» любви не сдержался – испортил пятерней тщательно уложенную прическу оборотня и, увернувшись от его кулаков, отступил с довольным хмыком. Некогда неповоротливый с трудом передвигающийся оборотень, благодаря Аришкиной настойке стал неслышимым и невидимым даже для волков, словно бы парил над полом. Избавившись от сводящей с ума боли, Лерф начал высыпаться, как следствие повеселел и подобрел, перестал брить голову и забыл о темном плаще с глубоким капюшоном. Одетый под стать дворцовой моде, он изящно скрывал шрамы под шарфами и перчатками и, блестя слепыми глазами, уже не смотрел безучастно в пространство, а косил глаза на источник звука. Ныне молчаливый все чаще утверждал в отчетах о своем состоянии, что иногда зрение, частично возвращается.

Стафорд смотрел на него с улыбкой, зрение – это хорошо, вот бы еще и голос восстановить.

– Так что ты нашел у непоседливых крыс? Донесения верны? Они привезли в столицу подложный Гессбойро?

Волк кивнул, выудил из рукава тонкий клинок с витиеватой резьбой на эфесе и передал его барону.

– Наконец-то вернули, – глава белой стаи легко подкинул оружие в руке, удовлетворенно сообщил, – с чистым сердцем восстановлю свою коллекцию.

– Коллекцию? Это единственное, о чем ты можешь думать?! – Лис стал серьезным и, сдернув с растрепанных волос ленту, сердито произнес. – Сдается мне, что неожиданно освободившаяся от любовника Тери и отравленный Аго это…

– Всего лишь попытка отвлечь внимание, – подтвердил его догадку Стафорд.

– Ты знал?

– Чего-то такого я ожидал… и если Огюро делал ставку на реликвию, то меня и Лерфа должен был опасаться вдвойне. – Белый варвар пожал плечами, якобы говоря элементарные вещи. – Вот они и устроили два отвлекающих маневра.

На этом молчаливый вытянул вперед руку и показал три пальца.

– Каким был третий?

Им оказался Саир… Едва восстановленный в звании министра культур, он с пробитым горлом лежал на кушетке. И пока в бальной зале полным ходом шло празднование, в гостиной, примыкающей к большой танцевальной комнате проводился осмотр раненного. Шейный платок пропитался кровью, руки дрожат, глаза, словно бы окончательно выцвели, лицо бледное, восковое. Но, несмотря на это, мужчина все еще был жив.

Опустившись на пол рядом со стариком, Стафорд обхватил его руку и ободряюще сжал ее.

– Потерпите еще немного сейчас все пройдет.

Игла, которую молчаливый положил на серебряное блюдо, была тонкой и длинной, ее отобрали у стрелявшего. А вот вторая в процессе борьбы между оборотнем и нападающим, все-таки пробила горло Саира. На его счастье она не застряла в позвонках или хрящевине, а вышла с другой стороны на половину, так и не повредив гортань.

– Отравленная, – между делом отметил барон, – в ожидании лекаря мы попросту теряем время.

И ухватив острый кончик платком, потянул иглу на себя.

Министр удивленно захрипел, попытался вскочить, но ему не позволили:

– Потерпите. Сейчас Аришкиной настойкой зальем, и все пройдет. – Произнося это, глава белой стаи бросил окровавленную носительницу смерти на поднос и потянулся за склянкой, припрятанной на груди. Крышечка слетела с пузырька, и по комнате разнесся резкий запах трав.

– А-а-а-а… – захрипел министр.

– Рано вам на тот свет, дедуля. Пока принца не жените, вас не заберут, – сообщил барон, капая из склянки непосредственно на рану. – Примите это как данность.

Старец зашипел, выдираясь из захвата, и пусть сил прибавилось, а кожа начала терять оттенок мертвечины, его взгляд, посланный барону, не был исполнен благодарности.

– Ну… – ухмыльнулся барон, – судите сами, игла особо не повредила. Продырявила только. Яд на ней был, но вас на тот свет не отправил. – Закрыв склянку и спрятав ее на груди, он с нескрываемым интересом спросил у раненного: – Могу я узнать, в чем причина?

Медленно и очень аккуратно старец указал на платок, а затем попытался стянуть его с шеи.

– Дайте, – спохватился варвар и, сняв пропитавшийся кровью атрибут, удивлено замер. Запах. Полынный щедрый запах, запомнившийся ему по морозной поре, резко ударил в нос.

– Аришкина настойка?

– Противопростудная, – прохрипел Саир и опустился на подушки.

– И все?

Кивнул.

– Дерек, – глава белой стаи обернулся к только что подошедшему другу и протянул поднос с иглами, – Арише, направишь еще одно послание, на этот раз радостное.

– Как пожелает Стальной барон, – ухмыльнулся хитрюга.

7

Синеющие губы, странно блестящие глаза и ярость, вызванная болью… Эти слова я повторяла про себя, словно молитву, который день подряд. Первоначально еще и Аго жалела, затем оборотней, которым приходится его в забытьи держать, а вот теперь, пять дней спустя, я готова волком выть на луну, потому что Ыго сжег мою тетрадь, и нужные сведения в дневнике некроманта так просто не находятся. И было бы проще не отрывай меня никто, так нет же! Если дяде и Севуне я свою занятость хоть как-то да объяснила, то до Раты достучаться не смогла.

– Опять не ела… – она вошла в мою комнату на правах хозяйки дома и, придерживая живот, скорбно застыла надо столом, мной и собственно записями, от которых я с ночи не отрывалась.

– Спасибо, Рата, но есть не хочется.

– Болезная? – насупилась она.

Ей Богу только повод дай, опять из дядиного дома погонит. Не нравлюсь я ей ни на грош.

– Занята, – в который раз ответила тихо и страницы талмуда прикрыла листками исписанными мной.

– Так занята, что третий день носа из дома не показываешь?

Упрек вроде, как мне на благо, да не верю я белошвейке. Моему приезду она рада не была, и себя осмотреть дала не сразу. То ли нос воротила, а то ли брезговала, что прикасаться ее будет лекарка – девка, поруганная с честью запятнанной. По ее личному мнению таких девок только бесеки себе и берут. А то, что сестрой их названа, так не велика заслуга, сегодня может и сестра, а завтра кому-нибудь из головорезов, глядишь, и уже подруга.

Рата смотрит на меня, словно не ее беременность стала причиной моей спешной поездки. Будто бы не она через дядю просила прибыть поскорее, волновалась за плод. Будь швея на десять лет младше, я бы настойку с соколом отправила и все на том, а так как не молодка, пришлось мне с визитом ехать. И видит Бог, не хотела я с пиратом отправляться в путь. До последнего откладывала, в надежде, что у Датога Суро другой сопровождающий найдется. Не нашлось. Что ж ради спокойствия новоявленной тети я поехала на свой страх и риск. Ибо, как из писем поняла, пока Захар-травник с охоты воротится, Рата от переживаний дважды поседеет. А вышло, что чуть ли не поседела я сама.

– Ты вот, что… – после долгих раздумий женщина все же решилась рассказать о причине своего визита, – выйди из дома, с людьми поговори.

Я вспомнила деревенских людей с их ко мне отношением, мысленно перекрестилась, а вслух произнесла:

– С кем хотела, с теми уже встретилась.

– Ты, может, упустила кого… – зашла она издалека.

– Рата, никого я не упустила.

– Выйди, – заискивающе протянула.

– Нет.

– Там свежо, – сделала еще один маленький шажок ко мне.

– Нет, холодно.

– Выйди, кому говорят! – стала над душой и за живот схватилась. Думает я из уважения к беременной, спорить постыжусь. Ошиблась.

Не вставая и глаз не поднимая, спросила сухо:

– И к кому вы меня посылаете?

– Да, просто…

– Кто там? – еще тверже спросила я.

– Варос, – призналась белошвейка нехотя и поспешила никчемную причину обосновать, – третьи сутки ждет тебя.

Не сдержалась, фыркнула глянув на нее снизу вверх:

– Откуда третьи, если он из запоя вышел сегодня сутра!

– Но ведь пить-то он из-за тебя начал? – и руки уперла в бока.

А я молчу, потому что, если что-то и будет сказано мною сейчас, то отнюдь слова не мирные. Она же мое молчание за капитуляцию приняла, настоять себе позволила:

– Выйди и поговори… – мой тяжелый вздох, свистящий сквозь зубы не заметила, как собственно и выдох, – …дай душу излить, горемыке. Пожалей.

Жалеть? За что? За то, что его мать с сестрой у горных пристанище нашли? Или за то, что он в семье жены живет, как безвольный пахарь? А ведь это мне пришлось несладко, это я уехала из родного селения и живу теперь в чужом дому!

В глазах потемнело. Нет, не от боли, злость полыхнула так, что уж подумала, сердце сейчас остановится. Как с места встала, как книгами хлопнула, не знаю, но Рата от стола моего скоренько отошла, испуганно за живот схватившись.

– Ариша, что ты…?

– Я понять не могу, о чем с ним говорить. Унизил, опозорил, бросил он меня, а теперь я его выслушать должна?!

– Так он же… несчастный, – промямлила тихо.

– Как только о себе, хорошем, думал, так и продолжает! И в горестях своих винит всех почем зря. Не я ему стакан в руки дала, не я пить заставила. А хотел бы мать с сестрой в деревне оставить, сам бы с бароном встретился.

Я протяжно выдохнула, злость отступила, прошел запал, отгромыхало:

– На худой конец, к бесекам поехал бы, повидал…

А она стоит, не шелохнутся, в глазах обида, губы поджала сердито, хмурится. Знает упертая, что я права, да от своего не отступится.

– Ариша, совести у тебя нет. Что люди скажут? Парень пьет, не просыхая, а ты…

– Совесть есть, из-за нее я сейчас приехала, – говорю, а самой не верится. Раньше бы смолчала, и слушала потупившись, а сейчас… Не позволю, винить себя не позволю. Потому что нет здесь моей вины, и никогда и не было.

– И чтобы не сказали люди, мне плевать…

– Да как ты можешь?! – вспыхнула негодованием, заломила руки. Вот-вот кинется супруга звать, чтоб он племянницу образумил, дал по шее.

– Могу и буду, – я прошла к двери и демонстративно ее открыла. – Для меня всех прочих важнее Севуня с дядей и дочка его от вас, а еще Ола и Захар. Остальные… по боку.

Мой кивок в сторону прохода, женщина поняла, вышла притихшая и уже из коридора спросила слезливо:

– А как же я? Я тебе никто?

Сказать хотелось многое, потому как застарелая обида во мне всколыхнулась, а до этого еще и накипело, но я удержалась и почти пожалела беременную:

– Проживете с дядей 10 лет душа в душу, станете…

– Кем? – спросила настороженно.

– Там посмотрим, – я улыбнулась кротко и закрыла двери.

Горькие рыдания последовали незамедлительно. С всхлипами натужными и такими призывными, что дядя ее с улицы услышал, примчался в дом, а я из комнаты и не выглянула. Есть у Раты кому утешать, кому к груди прижать, по спинке погладить, поцеловать в волосы, есть… У меня нету, а все что было, либо наживы ради, либо из жалости или из сострадания к немощи несчастной, но никак не из любви.

Села за стол, а в голове туман. Плотный какой-то и я, как капелька росы, застыла. Не верилось, что я наконец-то молчать перестала, высказалась, и вроде как легче стало, а в тоже время и тяжело. Так бы в одну точку уставившись, и просидела до утра, да только через минуту ко мне Севуня заглянул. Ногами у входа постучал, точь-в-точь как отец, и, сняв шапку, с серьезным видом прошел к столу. Изменился мальчонка, за единый год повзрослел на два, смотрит на меня и даже не улыбнется. Что-то важное сказать хочет, слова подбирает. Думала, что выслушаю его, как взрослого, молча, да не смогла, сграбастала всего такого волевого, к себе прижала и слова сказать не в силах, потому что ком в горле. Вот-вот разревусь.

А он ручонками плечи мои гладил и шепчет:

– Не бери в голову, Аришка. Полчаса и Рата плакать перестанет. Перебесится. Папа ей сразу сказал, чтоб истерить не смела.

– По-почему?

– Так ты ж ради нее с бесеками породнилась! – сообщил он восхищенно.

– Севунь, я не ради… – всхлипнула со смешком, – так получилось…

– Все равно, пусть обязанной будет. Тогда слова против тебя сказать не посмеет, поостережется.

Отстранилась удивленно, посмотрела на братца и спросила:

– А что, она говорила обо мне, да?

– Говорила, – вздохнул, но тут же глянул упрямо, – так батя кулаком по столу и как рявкнет!

– Что, рявкнет?

– Чтоб порочить не смела. Так что не стенай и делай что надо. Она к тебе более не явится. – Посмотрел на меня весело, дождался ответной улыбки и спросил: – А-а-а-а-а теперь кровавую слезу захватчика покажи-и-и?

– А ты откуда знаешь?

– Ну, так Увыр бате рассказывал, что за твое благополучие он зря беспокоится. Мол с оружием девка и под защитой. – И по-детски восторженно спросил: – Покажешь?!

Мое благополучие? А причем тут оно до ножа?

Но спросила я другое:

– Севунь, горные у нас только на бесекском говорят. С ними из местных мало кто общается. Как же ты…

– Язык оружия един, – сообщил он веско и воскликнул: – Ну, не будь ты щурой! Дай посмотреть.

– Хорошо…

Вот за одно лишь его восклицание я была готова ему не только кровавую слезу показать, но и реликвию черных. Щура бычья, как же я раньше не вспомнила! Настойки Захара из этой травы способствовали успокоению, в то время как у некроманта действовали наоборот, возбуждающе. Растение само по себе очень необычное, редкое и растет на горных кручинах близ воды, серенькое, невзрачное, ползет по каменным глыбам и от лишайников не отличается ничем. Рядом пройдешь и не заметишь, но стоит траву эту задеть или наступить на нее, так она краснеет и вздувается, грозно шипя.

Вот с чего мои поиски начинать нужно было! Не с посинения губ и не с блеска глаз, а с ярости, вызванной болью. Через час отправив восторженного Севуню спать, я просидела за книгами до утра и только лишь в пятом часу оторвалась от работы. Противоядие для Аго было почти готово, дымилось в глиняном черпачке, ожидая, когда его в склянку перельют, но ему не хватало лишь серой скальной пыли. Как говорилось в дневнике, собрать ее нужно серым утром, до росы. Воодушевленная своей удачей и стечением обстоятельств, я не сказав родным и слова, выскочила на улицу. И к чему будить, если я всего-то на минутку отойду, ведь дом дяди стоит на отшибе, как раз под скалами. Кто дороги к ним не знает, тому лучше не идти, но я-то здесь родилась. А потому легко поднялась на первые два уступа, набрала пыли, и только решила спрыгнуть вниз, как остолбенела. Варос, собственной персоной за мной пожаловал.

Стоит внизу ноги на ширине плеч, чтоб не упасть, руки на груди сложены, чтоб они не дрожали, голова чуть наклонена, взгляд больной мутный. От угара прошлых дней качает его из стороны в сторону, но он уперто стоит, меня дожидается.

Как ни смотри, самое время звать бесеков на помощь или дядю, уж он охотник знатный, с пьянью этой справится. Но я, отринув страхи, решительно спрыгнула вниз. Эка невидаль, знакомый остолоп дорогу заступил, грозным видом напугать пытается. Да надеется зря, уж если я Рате отпор дала то, что мне этот требователь.

– Доброе утро, – поздоровалась весело, чем немало его озадачила.

– Доброе… – ответил чуть погодя. – Я к тебе…

– И чего хотел?

– Поговорить...

– Варос, нам говорить не о чем.

– Ошибаешься, – зубами проскрежетал и сделал первый шаг в мою сторону. Покачнулся.

Год прошел, а изменился так, что видеть горько. И в кого ж я раньше была влюблена? В это безобразие? Вылезла его дрянная натура наружу, показала скверну в лице оплывшем, глазах помутневших, в животе, что не от тяжелого труда нарастает. Не полысел еще, волос все так же черен, спина все также пряма и широка, ноги крепкие, руки не отвалились да все не то. Нет в нем тепла ни на грамм, только злоба, и вылить ее он решил на меня.

– Ты, падла, жизнь мне сгубила, ты… мать мою опорочила, на сестру венец безбрачия навела…

Он ко мне идет, а я стою, нож-заклинателя в руке сжимая, а самой смешно.

– Так ты поговорить хотел или обвинить во всех грехах?

– Что с тобой разговаривать… – ухмыльнулся, показав два отсутствующих зуба. – Я все решил…

– Когда?

– Вчера, пока ждал тебя. Вот и удавку приготовил. – И с умным видом веревку мне продемонстрировал. Гнилую, тонкую, какую у нас для подвязки плетущихся роз берут. Случаем, не с дядиного ли палисадника ее сдернул? Вернусь к дому, проверю, не поломал ли чего, детина, когда бечевку с кустов сдергивал.

– Понятно, – не дожидаясь, пока он ко мне спустится, сама подошла. Встала напротив, кровожадно ему улыбнувшись, прошептала: – Я тоже тебя ждала. Вот нож и приготовила. – Кивс заха блеснул в предрассветной серости, заставив Вароса оступиться. – А еще вместилище нашла для тебя, – вот тут продемонстрировала мешочек со скальной пылью.

– Как, вместилище? – он окинул себя взглядом, затем скептически посмотрел на предмет в моей руке. Определил несоответствие размеров, задался насущным вопросом. – Как помещусь? Я же…

– Пепелком, Варос, жженым, перемолотым. Спасибо за напоминание, мне как раз материал нужен для очередного венца безбрачия.

И шаг делаю к нему, медленный, выжидающий. Кинется, ножом полосну, не кинется, камнем вслед метну, да так, чтоб более рядом не появлялся и имени моего не вспоминал. А он дрогнул, выронив гнилую бечевку, пошатнулся, хватаясь за грудь.

– А-ар-ри-ш-ша!

– Что, милок, боишься? Не надо бояться… – хмыкнула громко и заверила клятвенно, – Когда тело твое языки пламени лизать будут, ты ничего уж не почувствуешь.

Побледнел, задрожал.

– И пальцы твои отрежу уж, когда в беспамятстве будешь.

Услышав такое, пьяный мститель толстые пальцы в кулаки спрятал. И стоит не шелохнется и задышал тяжело, через раз. Так я его движение за намек приняла, проговорила:

– А вот с сердцем… С сердцем сложнее придется. – По руке его ножом провела и на нужную область указала. – Наживую из груди твоей вырежу, пока оно лихорадочно бьется.

Сглотнул, закашлялся, и в животе у него что-то громко булькнуло. Не иначе икота занимается.

– Во… – протянула я, – вот как сейчас бьется. – В глаза заглянула влюблено, как кот, взирающий на мышку, пролепетала: – А может, не будем откладывать до ночи и сейчас все… решим?

Как он убегать начал я и не заметила. Вроде тут был, а вроде уже и там за пригорком сверкает пятками. Со страха сапоги потерял, да за ними не вернулся.

– Смотри, быстрый какой, и не догнать! – подле меня со скалы спрыгнул Увыр, а затем из-за дерева тенью шагнул брат его Эрхо.

– Зачем догонять? – удивился он, плюнув под ноги. – Это жены моей родственничек, чтоб его!

– Если так, то сам с ним разберешься. Детали разъяснишь доходчиво. А я с сестренкой нашей поговорю.

Младший Хотский спорить не стал, бесшумно в лесу исчез, а вот старший из братьев остался. За локоток меня взял, вывел на дорожку и требует:

– Рассказывай.

– Что рассказывать? – не поняла я. Все же появления их совсем не ожидала. Ух, шустрые наемники, подкрались неслышно, объявились неожиданно, как духи. Против таких в бой лучше не ходить.

– Рассказывай, зачем тебя на природу с утра пораньше потянуло, – повторил он размеренно, как для глупой.

– Так я… Ой, я! – вспомнила о противоядии, которое в глиняном черпачке дымится, и за голову схватилась: – Боже, мой Боже! Увыр я все объясню…

– Сейчас, – настоять попытался, даже локоть мой сильнее сжал.

– Позже!

Вырвалась из его рук и, как Варос минуту назад, сломя голову, помчалась к охотничьему дому.

Это ж надо – забыла, совсем о спасении Аго забыла из-за какой-то мелочи. А бывшего своего я теперь за человека и не считаю. Мелочь он, и все на том.

***

Стафорд тщательно смывал грязь с рук, и Дерек, наблюдавший за этим, с нескрываемым интересом спросил:

– Ну как?

– Ничего нового, – оборачиваясь к другу, оборотень сдернул с плеч окровавленную рубашку и отбросил ее в корзину с прочей испорченной одеждой. – Сдается мне, Гаро был прав, ограничив список подозреваемых до пятнадцати человек. Он и повод нашел для того, чтобы поселить их в одном месте…

– Ну и что? А ты вот выслеживаешь всех подозреваемых и куда эффективнее собираешь сведения, – попытался взбодрить его друг.

– Очень эффективно, – он сдернул с себя сапоги и отшвырнул их к корзине, – сэра Кристиана Гамильтона только что затоптала собственная лошадь. Я не успел его спасти. Графа Равского загрыз раненный медведь. Баронессу Ладомит отравил молодой любовник, а Сафьяни удачно упала с лестницы и проломила себе голову…

– Ты хотел сказать: «неудачно», – тихо заметил Лис, вспомнив вероломную горничную леди Валери Осорской.

– Да, нет… Как раз наоборот. Ей повезло, что мы не встретились, – прорычал барон. – Болезнь Валери ее рук дело, а подобное я спускать не хотел.

– Но герцогиня осталась жива, – возмутился светлоголовый оборотень, – к чему такие страсти?

– Жива. Но надолго ли.

Стафорд злился на себя, на своих волков и проклятую девчонку горничную, скончавшуюся так внезапно. С ее гибелью нить расследования оборвалась, так и не приведя оборотней к посреднику между исполнителями и Равийским ублюдком. К человеку, в чьей власти были средства способные незаметно шантажировать конюха лорда, отправить графа на опасную охоту, и сделать из молодого поэта любителя коркри, готового убить за порошок не только любовницу, но и родную мать. Что до горничной леди Осорской, именно Сафьяни была той мелкой пешкой, которая видела посредника лично и не только в этот раз. В день смерти Табира IV, коего Валери принимала в своих покоях, именно эта девушка прислуживала ей и именно она принесла бокал с отравленным вином. Прочие участники того заговора, как мелкие сошки, так и весомые фигуры были удалены с поля боя в первую же неделю после провала. И пока Гаро метался по деревням и лесам, скрываясь от преследования и теряя верных солдат, кто-то тщательно подтирал следы королевского убийства. Почему в живых осталась Осорская предположить не сложно, герцог благоволил бывшей любовнице. Использовал, как приманку и, не особо распространяясь при ней о заговоре, уберег от смерти. Но в счет каких заслуг в живых осталась горничная Сафьяни?

– Лис, а герцогиня в себя еще не пришла?

– Ариша написала, что это произойдет лишь через неделю. Настой брогада был слишком крепким.

Стафорд с подозрением воззрился на друга:

– Она прислала сокола?

– Да, только что получил, – светлоголовый оборотень выудил из-за пазухи многократно сложенный листок и помахал им.

– И что у нее нового?

– Ничего нового за последний месяц. Никто больше не злословит за спиной и обидеть не пытается. Тихо. Кстати, количество молодых мужчин в очереди к ней значительно уменьшилось.

Белый варвар кровожадно усмехнулся.

– Ну да, еще бы им не выздороветь, – согласился Дерек с хитрым прищуром, – после твоего письма к Увыру, всех страждущих встречают бесеки, а затем уже Ариша.

– Что еще было в ее письме? – набирая пригоршнями воду, барон смыл грязь с лица и груди, потянулся за полотенцем.

– Она хотела бы принять роды у Раты, второй жены ее дяди, но в этом случае…

– Что?

– Она не успеет до зимней Тосы привезти тебе подарок.

– Мне? Подарок… – полотенце в руках варвара застыло на полпути к его лицу, так и не стерев с себя воду глава белой стаи хрипло спросил: – Зачем?

– Она не написала.

– Тогда о каком подарке идет речь?

– Здесь не написано… – вздохнул светлоголовый, потрясая посланием. – Даже намека нет.

– Дай сюда, – получив листок, барон перечитал все дважды. И о том, что Морат привез красивые лисьи шкуры Рате, о том, как повзрослел и в то же время распоясался Севуня в свои неполные девять лет. Об Оле и уже замужней дочери ее Огейке. О том, как староста деревеньки кареглазую золотом отблагодарил за излечение старой хвори, а горные наемники договорились о новом рынке сбыта своих товаров.

– И словом не обмолвилась, – сердито буркнул оборотень и поднял тяжелый взгляд черных глаз на улыбчивого друга. Тот уже сел на сундук близ кровати и нагло потянулся к позднему завтраку Стафорда. – Перестань скалиться и объедать меня, свяжись с бесеками…

– Уже, – с ухмылкой ответил Лис, забирая себе самый прожаренный кусок мяса с тмином. – Ариша еще в прошлом письме, прочитав о наших злоключениях, подумала, что тебе без чего-то там не обойтись.

– Злоключениях… Ты ей писал о происходящем здесь?

Порыв придушить наглеца, барон сдержал, но полотенце с устрашающей скоростью полетело в Дерека.

– Баш на ба-ш-ш-ш, – Лис отфыркиваясь, снял с лица ткать, брезгливо отбросил ее двумя пальцами и спросил с улыбкой: – Не думаешь же ты, что малышке интересно делиться подробностями собственной жизни ничего не получая взамен?

На самом деле так и думал, но посвящать наглеца в свои чаяния не хотел. А потому он лишь отмахнулся, сердито прошипев:

– Лучше скажи, что ответил Хотский.

– М-м-м-м…, – наслаждаясь мясом, протянул Дерек и, проглотив кусок, оскалился: – Они тоже не в курсе. Малышка не рассказала.

– Проклятье! – Стафорд широкими шагами пересек комнату, выдернув из второго сундука новую одежду, начал переодеваться. – С каких пор наемники интересуются, будет ли она рассказывать? Давным-давно могли бы уже проверить!

– Да? – светлоголовый оборотень аж закашлялся от такой перспективы. Запил комок, ставший поперек горла, и спросил: – И ты был бы не против, начни они копаться в ее вещах?

Ответ прозвучал глухо: «Нет», и хитрюга оскалился:

– Рад, что наши мнения совпадают.

Они совпадают, но от этого не легче. И спасаясь от внезапной тесноты, глава белой стаи рванул горло только что застегнутой рубашки. В раздражении взглянул на оставшийся в руках клочок ткани и пуговицы, что разлетелись, весело звеня. Дерек проследил за их полетом, а затем посмотрел на главу с сочувствующим пониманием.

– Ты что решил?

– Встречу ее на полпути, – ответил барон, и раздраженно добавил: – А что еще я могу решить?