Текст книги "Лакомые кусочки"

Автор книги: Марго Ланаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Мы останемся Медведями навсегда, – мрачно изрек Филип, растягиваясь на усыпанной хвоей земле.

– Иногда настоящая охота растягивается на несколько дней, – заметил Ноэр. – Вечером охотники возвращаются в лагерь, чтобы поесть и согреться у огня, а утром снова идут на поиски, и так день за днем, день за днем. Когда припасы кончаются, стреляют кроликов и другую дичь.

– Да уж, им не позавидуешь, – вздохнул Филип.

Мы выбрали три местечка, освещенных послеобеденным солнцем, улеглись и, погруженные в свои мрачные мысли, один за другим уснули.

Когда я проснулся, солнечные лучи падали наискось. Странный запах неожиданно наполнил мои ноздри, тело, целую поляну. Этот запах воплощал в себе все дикое и лесное: все, что растет, течет, живет и движется, кровь и плоть природы. Я сел и шепотом позвал:

– Филип! Ноэр!

В двух шагах от нас стоял зверь, за которым мы охотились: крупная взрослая медведица утоляла жажду водой из ручья. Густой запах исходил от ее шерсти, груди и – особенно остро, волнами – от задней части.

– Ноэр! – снова прошептал я. – Ты должен ее подстрелить!

Как он мог это сделать, как мог убить ее – такую огромную живую гору, да еще стоящую так близко? Я втянул ноздрями этот запах, свежий, как осенний сидр, и чистый, будто первый снег, нетронутый следом зверя или человека.

– Ничего себе! – проснувшийся Филип изумленно вытаращил глаза. – Ну и громадина!

Медведица мотнула головой, обернула в нашу сторону морду, блестящую алмазными каплями воды, большую, как гостевое блюдо. Я напомнил себе, что эта пасть скрывает острые клыки, что у зверя есть мозги и брюхо – кто знает, насколько голодное после долгих зимних месяцев, проведенных в берлоге, где из еды только чертов мох и грибы. И все же мне было все равно. Больше всего я хотел приблизиться к ней, рассмотреть как следует, зарыться лицом и пальцами в бурый мех, упасть в ее объятия.

Ноэр проснулся, увидел медведицу и с диким воплем помчался вверх по склону. Я не мог отвести взора от ее морды, усыпанной алмазами воды, бархатистого сопящего носа, янтарных глаз, но боковым зрением заметил, что мой приятель-глупец уже взбирается на дерево. Между прочим, медведи тоже лазают по деревьям, подумал я, надеясь, что моя медведица останется рядом, хотя видел, как она поворачивается в его сторону, привлеченная криком, и уходит от меня.

– Постой, – взмолился я, кажется, даже вслух.

– Нет, – прошелестел Филип.

Однако огромная темная масса уже направлялась в сторону Ноэра. Новые, будоражащие воображение грани ее запаха ударили мне в нос, когда складки меховой шкуры задвигались, раскрываясь и закрываясь при каждом шаге. Я протянул руку, и медведица, проходя мимо, задела меня бедром. Жесткий мех щеткой скользнул по моей коже, всего лишь мех, но на пальцах у меня осталась капля какой-то густой волшебной жидкости – не то масла, не то краски, я и растерялся: что с ней делать? Облизать языком или втереть в ладонь? Что доставит больше наслаждения?

Ноэр держался за ствол дерева, точно обнимал стан возлюбленной, да и звуки, которые он издавал, очень походили на ахи и охи девицы.

– Не бойся, Ноэр, – зачарованно проговорил Филип. – Это волшебная медведица, она не причинит нам вреда.

Лично я не был в этом уверен, поскольку ее запах немного ослаб, и теперь, глядя на темно-серые когтистые лапы, я вспомнил про жуткие зубы и голодный желудок зверя.

Филип двинулся вслед за медведицей, а я в нерешительности замедлил шаг. Трое впереди напоминали статуи святых в гроте: юноша в медвежьей шапке и маске, вцепившийся в ствол дерева, под деревом – другой рослый парень, тоже в шапке с медвежьей головой, и рядом – мохнатая медведица.

– Спускайся, Ноэр, – со счастливой улыбкой позвал Филип. – Она тебя не обидит.

Облако медвежьего запаха уже поднялось вверх и достигло ноздрей Ноэра. Он улегся на толстый сук и свесил руку; кончики его пальцев почти касались влажного носа зверя. Медведица встала на задние лапы и прислонилась к стволу, а Ноэр принялся нежно ворковать и гладить ее, будто псарь – свою лучшую борзую. Филип тоже гладил медведицу, его рука белела звездой в густой бурой шерсти.

Одна часть моего сознания была объята страхом, а другая твердила: ну конечно, так все и должно быть между человеком и зверем! Мы и медведи – близнецы-братья, разделенные в ходе создания мира, мы – одно целое: медведи взяли себе огромные размеры и роскошный вид, а нам достался разум, чтобы понимать и приручать их.

– Ну же, Ноэр, давай! – слабо произнес я.

– Что тебе давать? – Он любовался широким круглым блюдом, которым сверху казалась сопящая морда медведицы.

Филип оглянулся на меня, словно двухлетний карапуз, которого я оторвал от интересной игры, велев вымыть руки и приступить к молитвам.

– Эй, вы, оба, идемте отсюда! – Голос мой внезапно осел. – Здесь творится волшба, и мне это совсем не нравится!

– А мне нравится, – хихикнул Ноэр. – Очень, очень нравится!

Филип уже запустил в густую шерсть обе руки, мял и ласкал спину медведицы, одурев от наслаждения.

– Идемте, – повторил я и в страхе отступил назад. Мне хотелось подбежать к товарищам и стряхнуть с них чары, от которых я пока был свободен, но одновременно душа моя изнывала от желания попасть в ту же магическую ловушку. К счастью, у меня хватило ума сообразить, что, если двое полностью заколдованы, третий должен сохранять ясную голову.

– У нас есть задание, – сказал я не столько им, сколько себе. – Есть цель. Не будь на нас этих шкур, мы бы наложили полные штаны, увидев медведицу. Вы бы давно сидели на верхушке самого высокого дерева и тряслись от ужаса!

По лицу Ноэра разлилось невероятное блаженство.

– Ах, но ведь они на нас есть, наши чудесные шкуры! Мы – медведи, как и она. Теперь мы с ней – одно и то же.

Филип, не переставая гладить мех, поглядел на меня невидящими глазами и бессмысленно рассмеялся.

Я отвернулся, чтобы набрать полную грудь свежего лесного воздуха, не зараженного колдовскими чарами. Потом я подбежал к дереву, схватил Филипа за руку и потянул на себя. Вообще-то я крупнее его, однако сейчас он стоял крепко, словно камни на Священном Холме, весь во власти медвежьей волшбы. Запах, исходивший от медведицы, кружил голову, взрывался в мозгу сверкающими звездами, холодил кожу каплями утренней росы, обжигал глаза, словно перец. Ее короткий выдох опьянил меня, точно молодое вино, привел в чувство, будто пощечина.

Я всем телом навалился на бедро Филипа, стараясь, чтобы он оторвался от медведицы, но не упал. Филип издал крик злого отчаяния, зашатался и начал отбиваться, но мне удалось застать его врасплох, и когда я отлепил его от медведицы, колдовские чары уже не имели над ним такой силы. Я поскорей повел его прочь, крепко обнимая за плечи, пока он не рухнул на землю и не разрыдался, как ребенок. Я стоял над ним и вдыхал чистый воздух – простой воздух, лишенный вкуса, запаха и магии, наполненный обыкновенной жизнью, – вдох-выдох, вдох-выдох. Я нарочно не оборачивался, так как знал, что, увидев медведицу, рванусь к ней в надежде испытать иные, сладкие ощущения.

– Надо как-то вызволить Ноэра, – проговорил я, стуча зубами от страха.

– Согласен, – ответил Филип. – Раз я не могу быть с ней, то и он не должен.

Видимо, он все еще находился во власти медвежьих чар. Я пихнул его в бок и откатил подальше. Он извивался и выл.

– Погоди, дай собраться с мыслями, – сказал я. – Как бы это стащить его с дерева?

– Я понял, – пробормотал Филип, глядя в землю, – понял. Она нас заколдовала! Так… о чем я сейчас думал? – Он опять вперил взор в огромную фигуру зверя. – Представляешь, я чувствую сразу и то, и это. Баллок, я влюбился в нее! Влюбился в медведицу! И в то же время я не влюблен в нее, то есть я вижу, что… – Филип закрыл лицо ладонями и попытался прогнать сумбурные мысли.

– Палка… – Я покрутил головой в поисках подходящего сука. – Нам нужна палка или ветка, и подлиннее, чтобы спихнуть Ноэра с дерева. А потом мы с тобой… – Я посмотрел на полусонного Филипа и понял, что толку от него мало. Придется справляться в одиночку.

Я нашел длинный сук, но он оказался слишком тяжелым, даже если бы Филип очнулся от своего оцепенения и мы взялись бы за дело вдвоем.

– Черт побери, – выругался я. С этой удобной веткой мы могли бы стащить Ноэра, не переходя границу, за которой действовали медвежьи чары.

Филип сидел на земле и размазывал по лицу грязные слезы, судорожно всхлипывая.

– Ну что, пришел в себя? – спросил я. – Мне нужна твоя помощь.

Медведица заурчала. От ее голоса у меня начало покалывать в висках и заныло в пояснице. Ноэр нежно замурлыкал в ответ. О, это было ужасно: шершавые змейки ревности поползли у меня по спине. Я надеялся лишь на то, что злость поможет мне освободить Ноэра, освободить всех нас. Где же найти подходящую ветку? Яростно топая, я ринулся в заросли.

– Мне кажется… кажется… – лепетал Филип.

– Какая разница, что тебе кажется! Ищи палку, а лучше две: одну, чтобы столкнуть Ноэра с дерева, а другую, чтобы ткнуть медведицу, если ей вздумается нас преследовать.

– Ударить ее? Палкой?!

– Послушай, Филип, я знаю, что мои слова звучат дико, но это все обман! Мы околдованы, поверь. Прошу тебя, давай найдем палку и покончим с этим. Ты же хочешь спасти Ноэра, правда? Или мы оставим его медведице?

Он с трудом поднялся и пошел за мной; мы вооружились более или менее сносными ветками.

– Теперь набери в грудь побольше чистого воздуха, – сказал я, – и вперед. Ты спихнешь Ноэра, я оттолкну медведицу, поскольку не люблю ее так нежно, как ты.

– Хорошо, – неохотно отозвался Филип.

– Ты со мной? – Я в упор посмотрел на него. – Мы должны вызволить Ноэра и сделать так, чтобы он застрелил зверюгу. Тогда мы сможем сбросить эти треклятые шкуры и все, что с ними связано, в том числе безумную любовь к медведям.

– Ну, не знаю… – Филип поглядел на медведицу со смешанным выражением страха и тоски. – Ты, конечно, говоришь складно, да ведь я люблю только одну медведицу, только эту, и, знаешь, так сильно, что готов с ней… соединиться.

Я начал молотить его куда попало.

– Размазня! – орал я ему в лицо. – Ты сам-то себя слышишь? Совсем одурел! Слушай меня и делай как я говорю! Бери палку и спасай Ноэра! Ноэра, который был твоим другом с самого детства и до последних минут, пока тебя не одолели животные страсти! Спихни его с дерева и тащи прочь от медведицы, слышишь? Ты меня слышишь?!

Пока я вопил и бесновался, Ноэр и медведица нежно ворковали между собой, и эти звуки причиняли мне невыносимую боль, как если бы крысы вгрызались в печенку. Неожиданно послышался глухой стук, и Филип охнул, будто его кто-то ударил, кто-то более сильный, чем я. Он повалился на колени, в его глазах мелькнуло удивление, затем они потухли, и Филип упал у моих ног, мертвее мертвого. Короткая арбалетная стрела вошла в его спину почти по самое оперение.

– Соллем! – крикнул я тени, бегущей по склону горы.

– Отличный выстрел, сынок! – донеслось до меня, и из-за деревьев вышли оба охотника.

– Что ты наделал? Ты попал в Филипа! Застрелил его! – Меня трясло с ног до головы.

Джем резко остановился, ахнул и отшвырнул в сторону арбалет, как будто тот раскалился добела и жег руку. Соллем-старший подбежал к мертвому телу и опустился на землю. Он осмотрел лицо Филипа, пощупал пульс на шее, прежде чем удостоверился в том, что произошло.

– Мамочки родные! О боги! – рыдал Джем. – Я думал, это медведь! Царица небесная, я убил человека! Баллок, я думал, что он напал на тебя, и я спасаю тебе жизнь! Он был так похож на медведя!

Гнев и ярость обычного, расколдованного Баллока вскипели во мне.

– А как он должен был выглядеть в этой дурацкой шапке?! Настоящий медведь вон там, там! – Я ткнул пальцем в сторону.

Однако медведица исчезла, и Ноэр – вместе с ней.

– Ноэр! Ноэр! – Я побежал за ними, но успел разглядеть лишь удаляющуюся фигуру животного, мелькнувшую в последних лучах заходящего солнца. Медведица несла Ноэра, как мать несет свое дитя, его руки и ноги обвивали ее, как цветные ленты – майский шест. В следующий миг они исчезли из виду, и на полянке остались только я, рыдающий Джем и его отец. Старый Соллем был до такой степени потрясен убийством, что даже не попытался преследовать зверя.

Вечером мы принесли Филипа обратно в Сент-Олафредс – стрелки и остальные члены отряда не нашли в себе сил продолжать охоту. Да и вообще, стоило ли оно того, когда из трех жертв колдовства, как это ни прискорбно, остался только я. Жертвоприношение, казалось, уже потеряло смысл – ведь один из нас погиб, а другого унес хищный зверь.

– Не надо себя обманывать: мы потеряли двоих, – сказал Вольфхант по пути домой.

По правде говоря, я так не считал, помня влюбленное воркование Ноэра и его мохнатой подруги, но, с другой стороны, не мог же я просто сказать: «Не переживайте, он сбежал по своей воле. Это любовь». Моим словам поверил бы только тот, кто, как и я, вдохнул запах сияющих звезд и алмазных капель росы, исходивший от медведицы, а насмешек мне хватало и без того.

Вольфхант проводил меня до дома, чтобы сообщить моим родителям о смерти Филипа. Сердце мое обливалось кровью, я не хотел слышать, как он будет разговаривать с Ма и Па, поэтому прямиком отправился в постель и забылся тяжелым сном.

Утром меня разбудила Ма, которая принесла завтрак: молоко с раскрошенным хлебом.

– Баллок, пора вставать, – сказала она. – Ты должен пойти к исправнику и рассказать ему, как все случилось. Кроме того, тебя ждут родители Филипа – они хотят с тобой поговорить… А-ах! – Мать выронила миску и попятилась, ее глаза расширились от ужаса.

– Что такое? – Я сонно посмотрел на мокрый матрас, медленно поднял взгляд на Ма.

– Сынок, ты за ночь весь… оброс.

И в самом деле, волосы на моих руках стали жестче и гуще, чем вчера, пальцы – короче, а ногти, наоборот, удлинились. Я потрогал лицо, насколько позволяли загрубевшие кончики пальцев: у меня не просто росла борода, нет! Щеки и подбородок, лоб и вообще все, кроме носа, было покрыто мягкой короткой шерстью.

Пока я ощупывал себя, Ма приблизилась к постели и трясущимися руками взяла миску. Все молоко пролилось, но раскисший хлеб остался на дне. Я прочел взгляд матери, услышал ее мысли ясно, как если бы она произнесла вслух: «Для медведя сойдет и так».

– Пойду приготовлю заново, – пробормотала она, заметив мой испуг, и торопливо вышла.

Я снова лег в кровать, отвернулся к стене. Мне не хотелось встречать этот день.

Ма принесла еду, убрала промокший матрас, постелила новый.

– Ну вот, – сказала она, – теперь все в порядке. Садись, кушай.

Не желая огорчать ее своим видом, я продолжал лежать, уткнувшись в стену.

Когда мать ушла, я немного поел и решил не показываться на люди, поэтому весь день провел в постели. Тем не менее весть обо мне быстро облетела город, и вскоре дом наполнился приглушенным бормотанием людей, обсуждающих мое несчастье. Пришлось поговорить с исправником, а также с отцом Филипа, который пришел выслушать меня, тогда как мать несчастного была слишком убита горем и страшилась моего звериного вида.

– Ох, – сказал отец Филипа, похлопав меня по мохнатой щеке, – ты в таком же положении, как наш бедный сын. Мы до сих пор не можем снять с него медвежьи шкуры, чтобы обмыть и похоронить как полагается. Он так и ляжет в гроб Медведем.

Я повесил свою уродливую голову. Мне было бы легче принять выстрел на себя, чем сидеть и смотреть, как страдает отец моего товарища.

Потом пришел Тизел Вурледж. Лучше бы он не приходил! Сперва я отказывался от встречи с ним, но он передал через Ма, что в прошлом году, когда он был Медведем, с ним произошло нечто подобное. Ободренный тем, что сейчас Тизел выглядит совершенно нормально, я разрешил впустить его.

Увидев меня, он тут же начал хихикать, негромко, но гаденько. Тизел потянул меня за уши на медвежьей шапке и развеселился еще больше, а подергав шерсть у меня на лбу и щеках, и вовсе согнулся в приступе беззвучного хохота.

– Тизел, как тебе удалось избавиться от звериного облика? – в отчаянии спросил я, решив не обращать внимания на его жестокость. – Что ты сделал, чтобы снова стать человеком?

– О, у меня все длилось гораздо дольше, – сказал он. – Мех полностью покрывал мое тело, у меня были длинные когти, острые зубы и огромный рост. Я был выше, чем лошадь, запряженная в телегу, вот так-то!

– Я ничего такого о тебе не слышал.

– Колдовство перенесло меня в другой мир, и в той Волшебной стране я провел три года в шкуре медведя, поэтому здесь меня никто не видел, и мне нечего было стесняться. А когда та же волшба вернула меня обратно, я сразу превратился в человека, и шкуры не успели прирасти.

– Чудесная страна… – задумчиво протянул я. В россказни Тизела я верил слабо, но зачем ему приходить ко мне и рассказывать небылицы?

– Кстати, если ты думаешь, что я морочу тебе голову, имей в виду: Давит Рамстронг тоже там побывал. Можешь сам расспросить его при случае. Да-а… – Глядя на мое расстройство, он ухмыльнулся и многозначительно покачал головой, словно один из тех стариков, что сидят под Квадратным ясенем и думают, будто знают все на свете. – Славненько я там провел время! Был настоящим царем леса. У меня и царицы были – обзавидуешься! Правда-правда. Помимо прочего, природа снабдила меня здоровенным членом. – Тизел изобразил при помощи рук неправдоподобно большой размер, как всегда бывает в хвастливых россказнях. – И уж я пользовался им на всю катушку. Сразу хочу предупредить, Баллок, после того, как ты по самые яйца всунешь свой причиндал в медведицу, тебе навсегда расхочется кувыркаться с девками.

Взгляд Тизела заволокло дымкой воспоминаний, однако в следующий миг он пристально поглядел на меня, проверяя, какое впечатление произвели его слова. Можно сказать, я был смущен. Тизел совершенно сбил меня с толку, и теперь я изо всех сил старался не думать про Ноэра с его возлюбленной медведицей, оставшихся там, на склоне горы Святого Олафреда.

– Эти тощие задницы и жалкий клочок шерстки спереди, ха-ха-ха! – продолжал Тизел. – Никакого сравнения с настоящим удовольствием.

– Стало быть, ты не знаешь, как избавиться от медвежести? У тебя нет никакого средства? – перебил его я, просто чтобы оборвать неприятную тему.

– Нет. Странно, что ты какой-то половинчатый. Я-то сразу стал настоящим медведем, едва очутился в Волшебной стране, а возвратившись, опять превратился в мужчину, и с тех пор – вот! – Тизел красноречиво показал на себя: гляди, мол, какой я красавец.

– Что ж, – выдавил я, с трудом подавляя зависть (разумеется, я завидовал не его приключениям с медведицами, а лишь тому, что он – человек), – по крайней мере теперь мне понятно, что сама по себе шерсть не отвалится. Спасибо и на том.

Тизел с жалостью оглядел меня сверху донизу:

– На твоем месте я бы попытался удрать в ту страну и побыть там медведем. – Он оскалил зубы и скрючил пальцы, изображая когти.

В парадную дверь постучали. Я жестом попросил Тизела умолкнуть, делая вид, что прислушиваюсь, но на самом деле по горло был сыт визитерами и сплетнями и просто хотел, чтобы он заткнулся.

– Я слыхала, у вас стряслась беда, – прокаркал старческий голос; по полу застучала трость.

– Это госпожа Байвелл! – вполголоса воскликнул я. Представьте, как смердило в комнате от похабных рассказов Вурледжа, если появление старухи стало для меня радостью! – Тизел, тебе пора идти. Я должен поговорить с этой женщиной.

– Зачем? – Он скривился. – Думаешь, она сварит зелье, от которого твоя шерсть облезет? – Тизел приоткрыл дверь и поглядел в щелочку, потом обернулся ко мне: – Она топает сюда, твоя колдунья, а с ней Эдда, та чужачка, что слишком много о себе мнит. Все, я пошел. – Вурледж хлопнул меня по мохнатой руке, напоследок еще раз фыркнул и вывалился за дверь.

В коридоре он раскланялся с дамами: «Добрый день, госпожа; добрый день, мисс Эдда». «Здравствуйте, мистер Вурледж», – учтиво отозвалась девушка, а знахарка ничего не ответила, однако я почувствовал, что она молча проводила его взглядом, и от этого мне стало смешно. Старая лечуха разбирается в людях и знает, с кем стоит здороваться, а с кем нет.

Конечно, я стеснялся того, что предстану перед красавицей Эддой в неприглядном виде, но я был так рад наконец избавиться от гнусного Вурледжа, что смиренно вытерпел осмотр, который устроила старуха, и подробно рассказал ей о колдовских чарах и непреодолимом влечении к медведице, которое испытывали мы трое.

– Я помню, что вы велели сделать, – сказал я, – но эта медведица полностью лишила нас воли. Даже если бы мы ее изловили, ни у кого не поднялась бы рука убить ее, а потом съесть мясо и зарыть кости. Это все равно как если бы вы приказали мне съесть родную мать, верней, жену, будь я женат. – Я вновь отогнал воспоминание о Ноэре в объятиях медведицы, потому что не знал, как к этому относиться.

Старуха стояла с печальным и задумчивым видом, молоденькая чужестранка внимательно глядела на нее.

– Меня страшит мысль о том, что я могу еще больше все испортить, – промолвила знахарка.

– Прошу вас! Если вы хоть чем-то можете мне помочь… – Я в отчаянии схватил ее за руку своими ужасными медвежьими лапами.

– Я не собиралась бросать вас в беде, мистер Оксман. – Старуха стиснула мои короткие толстые пальцы и похлопала по ладони. – Я лишь имела в виду, что мне нужно время во всем разобраться. Дайте немного времени. Поразмыслю, что можно сделать.

– Ты знаешь, что надо делать, – заявила Эдда госпоже Энни на обратном пути.

– Правда? – Вдова растянула рот в нехорошей улыбке, обнажив безупречные зубы.

– Нужно обратиться к той женщине, мисс… как там ее, Ранс или Пранс, колдунье из Рокерли.

– С какой стати я обязана к ней обращаться, маленькая мисс Всезнайка?

– С той, что все это связано с дыркой между мирами позади монастыря Ордена Угря, той, через которую Коллаби Дот попал в мой прежний мир.

– Да что ты говоришь!

– И за которую ты в ответе, потому что именно ты отправила его к нам.

Старуха с невозмутимым видом продолжала шагать, умудряясь ставить трость точно в центр каждого булыжника на мостовой.

– В этот раз никто никуда не перемещался, – заявила она после паузы. – Не вижу сходства с твоим случаем.

– Энни, это все медвежья магия! На том самом месте. Кроме того…

– Перестань клевать меня, девчонка!

– Кроме того, вредная ты колдунья, в твоем чулане остался только один сундук, на четверть заполненный волшебным золотом и камнями.

– Говоришь, пора слазить в твой мир и принести еще?

– Сама прекрасно знаешь, что нет. – Эдда кивнула проходящей торговке. – Теперь ты можешь позволить себе исправить то, что натворила раньше. Мы с Рамстронгом обменяли фальшивые драгоценности на настоящие и спрятали за пределами города. Всего четверть сундука, Энни! Такая ерунда никак не скажется на твоем благосостоянии ни сейчас, ни в будущем.

Колдунья упрямо шла вперед, Эдда не отставала.

– Я понимаю, тебе страшно.

– Как она разозлится! – пробормотала старуха себе под нос. – Интересно, можно ли сделать как-нибудь так, чтобы мне больше не пришлось с ней встречаться?