Текст книги "Лакомые кусочки"

Автор книги: Марго Ланаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Ряженый вновь издал победный вопль и ринулся вдогонку за новыми жертвами. Эдда прибилась к группе девушек, которых «медведь» оставил позади. По всей видимости, этим ничего не грозило, поскольку они уже были выпачканы сажей с ног до головы. Мелькнуло несколько вроде бы знакомых лиц (разве Типпи Дирборн была такой малышкой, когда Эдда ее в последний раз видела?), но в основном все девушки были взрослые, громкоголосые и нагловатые, – с такими она никогда не водила дружбы.

– Наш медведь здоров бегать! – со смехом проговорила одна из девиц.

– Странно, как он еще язык на плечо не вывалил! – подхватила ее товарка. – Я и то с ног валюсь, а этот носится с самого утра!

– Это все волшебство! – сказала третья девушка за спиной у Эдды. – Девичьи поцелуи придают Медведю сил. Помните, как Рамстронг бегал, даже когда уже стемнело?

– Скорей бы уж булочники поймали его и начались танцы!

– Торопись, Мэдди! Подбери повыше юбки, сегодня никто тебя не осудит!

Город мелькал перед глазами Эдды в коротких перебежках и остановках, знакомый и в то же время чужой. В некоторых домах окна были плотно закрыты ставнями, в других – украшены гирляндами и венками, из-за занавесок с улыбками выглядывали пожилые женщины и мужчины. Улицы кишели народом. Маленькие дети сидели на плечах у отцов, кто-то визжал от ужаса, кто-то, напротив, вопил от восторга и жестами подзывал к себе Медведя. Многочисленные запахи – помады для волос, немытого тела, сухого сена, лука, человеческого пота и еще один незнакомый, кисловато-горький аромат, похожий на запах дрожжей, – по очереди проносились мимо Эдды и будоражили ее ноздри. Все было такое живое, яркое и сочное, что она даже растерялась, не зная, то ли ей съежиться где-нибудь в темном уголке, то ли во все горло кричать от счастья.

Погоня закончилась на городской площади, где рос большой ясень. Несколько мужчин, одетых в костюмы булочников, выпрыгнули из-за угла, повалили Медведя на землю и начали колотить мешками с мукой, отчего все вокруг, включая черные от сажи лица, припорошило белым. Девушки приветствовали это действо радостными возгласами. Под конец появился человек с большим топором. Через легкий туман мучной пыли Эдда разглядела, что он проводит топором по мохнатой груди Медведя, как будто сбривает шерсть.

– Тизел! Тизел! – восхищенно закричали девушки. Юноша-Медведь продемонстрировал толпе свои крепкие мускулы и грозно заревел.

– Все, ты укрощен, – громко объявил человек с топором. – Прекращай реветь, ты опять человек. Больше не смей лапать девиц и чернить им щеки! Держись, как подобает мужчине, приходи в трактир к Келлеру и утоли голод человеческой пищей, отведай доброго эля.

Одна из девушек пробилась сквозь толпу, подбежала к Медведю и запечатлела долгий поцелуй на его губах, затем с сияющей улыбкой повернулась к своим подружкам, демонстрируя белые от муки щеки и ярко-красный язычок. Ладони, которыми она гладила мохнатую шкуру на груди и животе юноши, тоже почему-то стали красными.

– Кыш, срамница! – расхохотался человек с топором и затолкал девушку назад в одобрительно гудящую толпу.

Эдда последовала за людским потоком к «Свистку» Келлера. На улице, где стоял трактир, остро чувствовался тот самый кисловато-горький запах, который Эдда ощущала в дыхании многих мужчин, а в переполненном заведении уже началось шумное веселье. Двое молодых людей, одетых Медведями, бурно приветствовали третьего – того, что звали Тизелом. Их лица тоже были вымазаны сажей, в волосах белела мука. Люди хлопали Медведей по спине, совали им в руки кружки, громко ударяли о них своими кружками и пили пенящуюся жидкость, которая издавала тот самый горький запах.

Никем не замечаемая, Эдда ходила среди толпы, пытаясь найти знакомых девушек, но их раскрашенные лица сбивали ее с толку. Мужчин она узнавала легче, хотя и тут не могла не заметить определенной разницы. Главное отличие состояло в том, что все они выглядели моложе. На щеках и подбородках тех, кого Эдда помнила бородатыми, только пробивалась первая щетина; прежде заметная проседь в золотистых, каштановых и черных волосах тоже исчезла. Раз или два Эдда хотела поздороваться, однако не сделала этого, усомнившись, что действительно знает этих людей в их нынешнем воплощении. Лучше просто посмотреть да послушать, решила она, и пока ничего не предпринимать.

Скоро наступил вечер, в окнах трактира зажглись желтые и алые огни. Эдда продолжала бродить в толпе, жадно поглощая новые впечатления, будто кот, уплетающий миску сметаны. Ее глазам и ушам предстало многое: ссоры, недобрые взгляды, грубые шутки, объятия и ласки парочек в темных уголках – ни с чем подобным она раньше не сталкивалась. Эдда заглядывала в освещенные окна трактира, вслушиваясь в разговоры и стараясь разглядеть в мельтешении лиц парня по имени Тизел. Он уже прилично раскраснелся и был занят тем, что распевал песни и опорожнял кружку за кружкой.

– Долго еще они будут там сидеть? – спросила Эдда у женщины, которая торговала пирожками, присыпанными сверху белой пудрой.

– Всю ночь да, пожалуй, еще и завтра, – ответила та. – Хочешь пирожок? Я напекла всяких: и с начинкой, и без.

– У меня нет денег, – пожала плечами Эдда, видевшая, что покупатели расплачиваются с торговкой. Будь у нее монеты, она тоже сосчитала бы их правильно.

Эдда отошла подальше. Она не собиралась оставаться здесь до утра и даже не была уверена, что хочет поговорить с этим Тизелом, который, кажется, совсем одурел от эля. Некоторые из посетителей трактира набрались до такого состояния, что, выйдя за порог, тут же валились с ног и засыпали, как убитые, сотрясая воздух громким храпом. Другие брели прочь на заплетающихся ногах, горланя песни или бурча себе под нос.

Эдда и сама изрядно устала от всей этой новизны и суматохи. Шум, гам и бессмысленно мелькающие в окнах тени были точно сон, причем не слишком приятный.

Она сделала разумную вещь: отправилась домой. Эдда шагала по дороге, и звук ее шагов постепенно заглушил крики и галдеж, доносившиеся из трактира, а жаркое свечение окон растворилось в бледном лунном свете. Главная улица, по обе стороны которой стояли новые дома, напоминала туннель. Потолком в этом туннеле служило звездное небо, а заканчивался он распахнутыми городскими воротами. У ворот маячили двое незнакомых Эдде стражников, один из них курил трубку. Девушку заметили оба.

– И как же тебя зовут, малышка? – спросил первый, выходя из тени ворот. – Гляди-ка, собралась из города на ночь глядя. И не страшно в одиночку-то?

– Куда направляется молодая мисс? – осведомился второй, выпустив клуб дыма.

– Домой, господин стражник. Я живу там, за Источником.

– A-а, стало быть, цыганка, – протянул тот, что стоял ближе. – Ваши по одному редко ходят.

– Может, проводим девушку? – предложил его напарник и помахал рукой, разгоняя дым. – Сдается мне, она будет симпатичной, когда смоет с личика сажу.

– Нет, спасибо, – решительно возразила Эдда. – Я хорошо знаю дорогу.

– Слышь, Лоррит? – произнес первый стражник с непонятной интонацией. – В твоих услугах не нуждаются.

– Доброй ночи, – сказала Эдда и, не замедляя шага, прошла через ворота на дорогу, ведущую к лесу.

– В моих услугах? – недоверчиво переспросил куривший трубку.

Второй стражник захихикал.

За городом все оставалось более или менее обычным: темные силуэты деревьев, прохладные запахи спящего леса, шелест крыльев ночных птиц. Эдда бодро двигалась вперед, лишь на минутку остановившись у Источника Марты, чтобы попить воды. Надеюсь, Бранза не скормила весь хлеб птицам, подумала она. Сперва Эдда не заметила тропу, ведущую к лесной избушке, и прошла мимо, но на следующем повороте поняла свою ошибку и вернулась. К ее удивлению, оказалось, что тропинка сильно заросла и стала едва различимой, хотя грубые каменные ступеньки, спускающиеся со склона, вроде бы не изменились.

Эдда двинулась вниз. Колючие ветки хватали ее за одежду, вьющиеся стебли цеплялись за волосы, а паутина – не тонкие, кое-где протянутые нити, а целые пологи и сети, утыканные черными точками мертвых насекомых, – лезла в лицо, заставляя девушку разрывать липкую массу, чтобы пробиться дальше. Впрочем, Эдда тем и отличалась от своей старшей сестры, что всегда шла вперед, отважно и упорно.

Она раздвинула последние заросли, выбралась на опушку и замерла. Из ее горла вырвался возглас, похожий на крики, что издавала Бранза, когда той снились кошмары. Не веря своим глазам, в странном призрачном свете Эдда шла, раздвигая волны сухой жесткой травы, вновь распрямившейся после того, как исчез груз растаявшего снега. Она склонилась над разрушенной беседкой из зелени, которую соорудила Лига. Кусты вьющейся розы валялись на земле, вырванные с корнем, черные и безжизненные; сморщенные головки бутонов выпирали из решетки, словно все еще пытались разломать ее. От аккуратных грядок на огороде не осталось и следа; на их месте чернела голая земля с вросшими в нее головами задеревенелых тыкв, клочками сохлой зелени и остатками репы, изгрызенной зайцами.

Эдда осторожно пробиралась вперед, вертя головой, изумленно ахая и вскрикивая. И вот она приблизилась к крыльцу. Вне всяких сомнений, это было то самое крыльцо. Эдда присела на корточки и дрожащими руками ощупала его трещинки, старую выбоину в центре. Однако росшие по обе стороны от крыльца прекрасные кусты, усыпанные алыми и белыми цветами, куда-то пропали, так же как дверь и весь дверной проем. Крыльцо вело в пустоту, над которой раскинулось звездное небо, а внизу лежала лишь куча гнилой соломы, придавленная кровельными балками – должно быть, крыша рухнула давным-давно. От многолетних дождей и снегов стены просели и развалились, из них торчали острые неровные прутья камыша, выбеленные водой.

– Где же Ма? – прошептала Эдда. – И Бранза… Куда они подевались?

Все вокруг говорило, что люди тоже мертвы, но в это Эдда поверить просто не могла, ведь еще утром она оставила мать и сестру, живехоньких и здоровехоньких, в теплых постелях. Еще утром Эдда перешагнула через лапу Медведя, мирно сопевшего у порога! Она устало опустилась на камень – теперь, когда уже не нужно было продираться сквозь заросли и воевать с паутиной, ей стало холодно, – и окинула взором царящую вокруг страшную разруху. Когда это зрелище утомило ее своей бессмысленностью, она подняла глаза к привычным звездам и сырной головке луны, круглой, бесстрастной, медленно плывущей в шлейфе узких облаков над черными деревьями.

– Говорю тебе: Медведи теперь уже не те! – сказал я Тодде, открывая дверь и беря в руку пухлую ладошку Андерса.

– И это говорит лучший из всех Медведей, – улыбнулась жена и поплотнее закутала в шаль небольшой сверток – нашего младшего сынишку Озела.

– Да, именно. Даже четыре года назад парни были лучше – выше ростом, шире в плечах и ретивей. Все высокие должности в этом городе занимают бывшие Медведи – приличные уважаемые люди. А из вчерашней четверки приличным не назовешь ни одного. Рыгали, блевали и приставали к Аде Келлер, так что старику пришлось отправить ее наверх и самому разносить напитки. В День Медведя мужчинам следует держать себя более пристойно, а не превращаться в скотов и распускать руки. Праздник утратил свое изначальное значение!

– Это все из-за кораблей… После того, как сын Аутмана подался в моряки и привез домой кучу денег, да к тому же разгуливал по улицам в щегольской униформе, все словно с ума посходили, и вот, пожалуйста, лучшие юноши покинули город.

– Знаю, – мрачно кивнул я. Андерс перебирал ножками слишком медленно, поэтому я подхватил его и посадил к себе на плечи.

Мы пришли на другой конец города, в дом моего брата Арана, чтобы показать его теще Селле новорожденного Озела. Мы отлично позавтракали и провели у Арана все утро, пока большинство горожан отсыпалось после бурных празднеств. Я тоже слегка клевал носом, хотя вчера старался не переходить границ благоразумия, как некоторые, напившиеся вдрызг. Мне надо было держаться на тот случай, если ночью Озел своим плачем разбудит Андерса, и Тодде понадобится помощь. Так и случилось. Ну, ну, малыш, не надо. Я оторвал Андерса от подола матери, чтобы дать ей возможность покормить маленького. Идем, я расскажу тебе сказку. Я принялся что-то бормотать, неторопливо, напевно, и вскоре сынишка опять смежил веки.

– И как это у тебя так быстро получается? – удивлялась Тодда. – Ты, наверное, зачаровываешь его своим медвежьим урчанием?

– Да нет, – отвечал я, – просто твои сказки слишком интересные, вот Андерс и не спит.

В общем, мы возвращались домой по улицам Сент-Олафредс, пустынным и замусоренным после Дня Медведя. Жена вела за собой Андерса, я нес на руках Озела. С башен замка еще не сняли флаги с изображением медведей, грозно поднявшихся на дыбы и обнаживших клыки. Флаги бились и трепетали на ветру. На домах охотников по-прежнему бросались в глаза отличительные знаки – медвежьи головы, выставленные на крыльцо или прибитые к дверям. В день Праздника они служили для женщин из этих домов охранным талисманом – наряженные Медведями юноши не имели права их трогать. Посреди булыжной мостовой валялась ленточка, оброненная кем-то из девушек, а на одном из подоконников красовалась пивная кружка, с пьяной точностью оставленная ровно посередине. Позже эту кружку вернут в трактир Осгуда.

Девушку я заметил, когда мы пересекали Главную улицу. Словно потерявшийся ягненок, она растерянно стояла под рыночным навесом и притворялась, что не смотрит в нашу сторону.

– А это еще кто? – спросил я жену, хотя в тот же миг почувствовал, что знаю девушку, что она принадлежит той, другой жизни, которая была у меня до свадьбы с Тоддой.

– Ни разу не видала ее. Может, пришла из соседней деревни на Праздник?

Силуэт незнакомки, ее поза настойчиво напоминали о чем-то. Откуда я могу ее знать? Нет, раньше мы с ней не встречались. И все же…

Самым странным оказалось то, что я оставил Тодду с Андерсом и направился в сторону девушки. Жена за моей спиной предостерегающе кашлянула, но я, должно быть, уже подсознательно вспомнил эти глаза, хмуро взирающие на меня сквозь серебристую пелену дождевых капель.

А потом я тоже встал под навес, и дождь больше не разделял нас, и она продолжала по-особенному смотреть на меня. Погляди на меня так любая другая девушка, я бы счел ее взгляд дерзким, но эта…

Внезапно я понял, в чем дело, и крепко прижал к груди ребенка, потому что ноги у меня подкосились и я едва не выронил сынишку на мостовую.

– Да это же малышка Эдда!

Хмурый лоб немного разгладился, но растерянность никуда не делась.

– Только совсем взрослая! Уже настоящая невеста. Сколько тебе лет, пятнадцать? Хотя… как такое могло произойти за четыре года? Ты ведь была совсем крохой!

– Мне исполнилось четырнадцать, господин, – ответила она.

– Ах, прости, ты же меня не знаешь. Ну конечно, нет. Прелестное дитя, меня зовут Давит Рамстронг. Я торговец шерстью, живу здесь, в Сент-Олафредс.

– Значит, город все-таки тот же самый. Но разве я видела тебя раньше, господин?

– Да, лапушка, только в другом облике. В том мире, где мы с тобой встречались, я был медведем. Мы так славно проводили время, ты, твоя сестренка Бранза, ваша милая мама и я. Помнишь, ты бежала за мной, а я прыгнул в небо и уж больше не вернулся? Помнишь тот обрыв?

Эдда пристально всмотрелась в мое лицо.

– Ты? Ты – Медведь? – недоверчиво спросила она.

Я вдруг увидел в этой повзрослевшей, менее уверенной девушке другую – неугомонную маленькую егозу. Подошедшие Тодда и Андерс молча стояли сзади. Я слышал ровное дыхание жены.

– Я был Медведем – всего лишь день по здешнему времени и несколько месяцев по времени твоего мира. Должно быть, в разных местах оно течет по-разному, поэтому ты успела так сильно вырасти. Но как ты попала сюда, Эдда? Что привело тебя?

– Я сама привела себя, – нерешительно проговорила она, бросив взор на Тодду за моей спиной и на Андерса, выглядывавшего из-за ее юбок. – Искала следы медведя, только уже другого, и прошла сквозь стену в пещере.

– Давит? – подала голос Тодда.

– Познакомься, жена: это Эдда. Я рассказывал тебе эту историю в тот день, когда мы познакомились.

– Эдда – младшая дочь той женщины? Кажется, ее зовут… Лига?

Глаза девушки радостно вспыхнули.

– Ты знаешь мою мать? – озабоченно спросила она.

Моя славная жена, благослови ее небо, подошла к Эдде и взяла за руку, которая сжимала концы шали.

– Я знаю лишь о ней, девочка, но не ее саму.

– Тебе известно, где она сейчас? Где мама?

Еще никогда я не слышал в голосе этой маленькой хохотушки столько печали. Тодда посмотрела на меня, мы обменялись взглядами, полными сомнения и жалости.

– Сколько ты уже здесь, дитя мое? – Я постарался задать вопрос как можно мягче.

– Я… со вчерашнего вечера, – проговорила Эдда, судорожно сглотнув.

– Где же ты ночевала? – спросила Тодда. – Ты хоть немного поспала или бродила всю ночь?

– Я пошла в нашу избушку…

– В избушку? – ахнул я. – От нее ничего не осталось!

Эдда кивнула.

– Я соорудила себе что-то вроде подстилки, – прошептала она, – из травы.

– И спала прямо посреди леса? – покачала головой Тодда. – Девочка моя, еще хорошо, что тебя не загрызли медведи и не утащили цыгане! Давит, я думаю, мы должны забрать Эдду с собой. Страшно подумать, что ее ждет, если не дать ей приюта. Только тебе одному во всем городе известно, откуда она пришла, да прочие и не поверят. Придется придумать какую-нибудь историю. Ты с кем-нибудь разговаривала? – обратилась жена к Эдде.

– Да. Со стражниками у городских ворот, с юношей, переодетым в медведя, с прачками… Еще с женщиной, которая продавала пирожки возле трактира.

Пораженная Тодда схватилась ладонями за лицо.

– Идем, – твердо сказала она. – Рядом с детской есть свободный уголок, там и будешь спать. Ох, эта ужасная избушка!

– Ты, наверное, сильно испугалась, увидев развалины? – спросил я, следуя за Тоддой и Эддой по рыночному ряду. – Не ожидала такого страшного зрелища?

– Да, испугалась. – Губы девушки задрожали, в глазах заблестели слезы, однако она мужественно попыталась улыбнуться. – Я не знала, что и подумать. До сих пор не знаю…

Я тоже не знал… Все трое шли впереди меня. Маленький Андерс, сидя на бедре у матери, с любопытством косился на новую знакомую.

– Я уже начал думать, что вы мне только приснились, – сказал я, – и вы, и то, как я жил Медведем среди вас. А теперь ты вдруг вышла из сна, настоящая и почти взрослая. Тут есть о чем поразмыслить.

Стало быть, и этот Медведь исчез, наконец с неохотой признала Бранза. Сначала – первый Медведь, за ним Эдда, а потом и второй. Что касается последнего, разве это потеря? В сравнении с сестрой – конечно, нет, да и с первым Медведем тоже, ведь тот был куда добродушнее и такой воспитанный… И все же Бранза не могла забыть, как лежала, зарывшись носом в густой мех второго Медведя, большого и теплого, с какой охотой он составлял ей компанию, когда она беззаботно гуляла по лесу или, наоборот, мучилась сомнениями, как он радовался тем небольшим вольностям, которые Бранза ему позволяла. Без него жить стало спокойнее, но вместе с ним ушло что-то еще…

– Куда подевался Медведь? – как-то поинтересовалась Лига. – Не приходит к тебе уже несколько дней… Постой, даже не дней, а недель!

– Да, – спокойно кивнула Бранза, как будто ее это совершенно не беспокоило. – В последнее время я его не видела. Наверное, подался в горы вслед за подружкой. Кто знает?.. В этом году в лесу развелось много медведей. Будь уверена, скоро наш приятель объявится опять.

В глубине души Бранза, однако, знала, что никогда не увидит второго Медведя, и так и случилось. Лига же, намеренно или нет, больше ни разу не упомянула о том, что его нет, как и о том, что он вообще был. Медведь полностью исчез из жизни Бранзы, и только память о нем хранилась в дальнем уголке сознания вместе с другими воспоминаниями, и яркими, и темными. Взрослея и превращаясь в молодую женщину, Бранза часто их перебирала…

10

– Я знаю, что мы должны сделать, – заявила матушка Рамстронг на следующее утро, сидя за ткацким станком. – Нужно сходить к госпоже Энни Байвелл.

– Вот как? – Эдда качала малыша Озела, пока его мать занималась работой. Она поднесла младенца к окошку и вгляделась в затуманенные синие глазки.

– Раньше ее звали Лечухой Энни, – пояснила Тодда.

– Лечуха? Как в сказках?

– Ну да. – Тодда рассмеялась. – Правда, она не имеет дела с травами и знахарством с тех пор, как разбогатела. Просто сидит в своем роскошном доме и носа на улицу не кажет. Может, она слыхала про твою страну. Сегодня с утра Давит отправился к Тизелу Вурледжу, хочет порасспросить его кое о чем. Ну а к госпоже Байвелл мы с тобой наведаемся сами. Вдруг да знает, каким волшебством тебя занесло к нам и как повернуть его вспять.

– Повернуть вспять? – переспросила Эдда. – Но я не желаю возвращаться обратно! По крайней мере сейчас. Я хотела бы чуть-чуть пожить, осмотреться – здесь полно всяких странных штук, которых нет у нас. – Выспавшись в мягкой постели, Эдда оценивала свое положение гораздо оптимистичней.

– Странное не обязательно означает хорошее, – мягко сказала Тодда. – И не всегда доброе.

– Все равно, странное – значит интересное, – возразила Эдда. – Не могу же я просто взять и вернуться к Ма и Бранзе, мне ведь даже рассказать им пока нечего!

– Хорошо, – кивнула Тодда, – подождем, пока тебе будет что рассказать. Заодно разберешься, что можно делать, а чего нельзя. Сейчас нам известно только то, что ты находишься здесь, а твоя семья – в другом мире. Пожалуй, я пойду с тобой, когда Андерс проснется.

– Малыш, кажется, не собирается спать, – заметила Эдда, энергично укачивая Озела. – Я могу сходить и сама, чтобы не отрывать тебя от работы.

Тодда удивленно подняла брови.

– У нас, в настоящем мире, не принято, чтобы девушка разгуливала по улицам в одиночку.

– Почему? Позавчера я совершенно свободно бегала по городу за этим… как его… мистером Вурледжем. Многие девушки, кстати, делали то же самое.

– Да, но позавчера был Праздник Медведя, единственный день в году, когда подобное дозволяется. Все остальное время ты можешь выходить из дома только в сопровождении другой барышни, а еще лучше, замужней женщины. Из-за этого мы с мужем прежде всего и заволновались, увидев, как ты стоишь посреди рынка.

– Как это скучно! – вздохнула Эдда. – А что делают девушки, у которых нет сестер?

– Ходят с матерями или подругами. Либо сидят дома. Ни одной барышне и в голову не придет выйти на улицу одной. Что скажут люди!

– А что они скажут?

– Станут кричать тебе вслед обидные слова – ну, знаешь, особенно парни. Назовут срамницей, может, даже бросят в тебя чем-нибудь – камушком или комком грязи, испачкают платье.

– Правда?

– Правда. Ты сама напросишься.

– И вовсе я не буду напрашиваться!

– Я имела в виду, что, выходя в одиночку, ты уже напрашиваешься на оскорбления.

– Ужасно. Там, где я живу, нет таких строгостей.

– Судя по твоим рассказам, – Тодда закончила ткать и убрала ногу с педали, – ты живешь в чудесном месте.

Я нашел Вурледжа дома, в кровати – это почти в полдень-то! Он все еще отсыпался после бурного веселья.

– Да входите же скорей, кого там принесло! – раздался из-за двери недовольный голос. – Нечего орать и молотить кулаками!

Между тем я постучался очень осторожно. Видать, у парня сильно болела голова.

Увидев меня, он сделался немного повежливей.

– Мистер Рамстронг! Медведь! – Вурледж приподнялся на локтях и спустил ноги со своего убогого ложа. К счастью, он выглядел получше, чем вчера, когда я видел его в последний раз – по крайней мере отмылся (или его отмыли). Он одернул рубаху, пригладил всклокоченные волосы и поглядел на меня:

– Чем могу?

– Я пришел поговорить, – сказал я. – Расскажи обо всем, что ты делал в День Медведя.

– Не верь Апплину, мистер Рамстронг! Я и пальцем не тронул Хэнни Дженкинс! К тому времени я уже лежал, как бревно, под столом у Келлера. Слыхом ни о чем не слыхивал до вчерашнего дня!

Я только хмыкнул. Поскольку Вурледж не собирался вставать и принимать гостя с положенными приличиями, я прислонился к дверному косяку.

– Эти непристойности меня не интересуют.

– Вот и славно! Все остальные уже наплели целую паутину сплетен. Спрашивается, с чего? Эту Хэнни не назовешь недотрогой, верно?

Он ждал, что я посмеюсь вместе с ним. Вот, пожалуйста, смотрите, кого нынче выбирают в Медведи.

– Дело касается той девушки, что мы с женой приютили у себя.

Сперва он смотрел на меня, как баран на новые ворота – «черт-побери-а-я-тут-при-чем», но затем взгляд стал более осмысленным.

– А! – воскликнул Вурледж. – Кажется, ее зовут Эдда!

Меня покоробило, когда его грязный рот произнес это имя, но я не стал терять времени, так как предстояло выяснить более важные вещи.

– Она сказала, что, пока длился День Медведя, ты успел провести три года в другом месте.

– Ну, я тоже так считал, когда разговаривал с ней. А теперь думаю, что скорей всего у меня было что-то навроде… видения. Может, просто в голове помутилось от суматохи, жажды и этих медвежьих шкур! Рамстронг, дружище, ты-то понимаешь, о чем я: потеешь, как проклятый. Мозги так и закипели!

– Тогда откуда, по-твоему, взялась Эдда? – Я старался говорить как можно спокойнее. – Ты знал, как зовут девушку, окликнул ее по имени, хотя ни разу не встречал в нашем мире, да и не мог встречать, потому что она впервые здесь появилась. Мы с ней прикинули, что к чему: ты и есть тот Медведь, который попал в чужой мир и тут же сожрал какого-то карлика, который докучал сестрам.

– Чтоб я сдох! Так, значит, все было взаправду? Но как? Я прожил в том месте три года, а потом – р-раз! – и очутился здесь в тот же самый миг, когда исчез! Только девица-то попала сюда раньше меня. Не уразумею, как это получилось?

– Три года? Стало быть, тебе уже двадцать.

– Ага! – Вурледж озадаченно поскреб небритый подбородок. – А все думают, что я еще в возрасте Медведя.

Мне с трудом удавалось держать себя в руках.

– И чем же ты занимался все это время? – со зловещей безмятежностью поинтересовался я.

Вурледж все понял. Вид у него был, как у того слуги, которому барин сказал: «Не смей отпираться, негодник! Я видел из верхнего окошка, как ты и твои дружки обчистили лучшую яблоню в моем саду!». На его физиономии четко, словно пятна оспинок, читались и вина в содеянном, и отчаянное желание прикинуться чистеньким.

– Ты про что? – спросил он. – Что она тебе наговорила? Ее вообще там не было!

– Была, когда ты слопал карлика.

– Только тогда, а после – нет.

– Считаешь, это пустяк?

– Э-э…

– Поневоле становится интересно, как ты провел остаток времени. Сожрал еще кого-нибудь? – подумать только, этот вопрос я задаю человеку!

– Нет, нет, только этого недомерка! И то потому, что после зимней спячки обезумел от голода. Потом-то я успокоился – питался корой, медом, ну и всем прочим, что полагается медведю.

На мгновение у меня от воспоминаний закружилась голова, я ощутил жгучую зависть – он прожил в том мире целых три года, а я – всего несколько месяцев. Я вновь представил себя медведем, с аппетитом поедающим свежую кору. В моем распоряжении – весь лес, и каждый вечер меня ждет теплый уютный дом.

– Ты ведь общался с ними – с Бранзой, старшей сестрой Эдды, и их матерью? – спросил я, отчаянно пытаясь не выдать свою тоску.

Вурледж обвел взглядом стену, опустил глаза. На его лице (я сознавал, что должен сохранять спокойствие, хотя готов был наброситься на несчастного с кулаками, если тот подаст мне хоть малейший повод) промелькнуло любопытство, следом какая-то затаенная радость, а потом выражение стало непроницаемым.

– А как же, «общался». Я так понимаю, мистер Рамстронг, ты тоже побывал в их мире? – небрежно поинтересовался он.

– Довелось, – кивнул я.

– Тогда тебе должно быть известно, какое это искушение – когда две хорошенькие девицы живут одни, без присмотра отца или братьев, и к тому же обожают лесных зверей. Ты еще не был женат, когда тебя выбрали Медведем, и уж конечно, обратил внимание, какие они обе ладные.

– В мое время они были совсем маленькими девочками!

Брови Вурледжа поползли вверх, он тупо пожевал губами и замолчал.

– Вот как, – наконец тихо проговорил он себе под нос. – Стало быть, ты баловался с их матушкой? Не знал, что она любит медведей.

– Баловался?! – Не помня себя, я сгреб в кулак рубаху у него на груди. – Что значит «баловался»? Отвечай, что ты там творил?!

– Ничего! Клянусь, ничего! Она сама лезла ко мне, эта Бранза! Вешалась на шею и терлась об меня. Знаешь, как ей хотелось потискаться!

Я швырнул мерзавца на пол, словно отброс, каким он, в сущности, и был. Вурледж всхлипнул и одернул свою грязную ночную рубаху, прикрывая детородные части тела на тот случай, если мне вздумается оторвать их голыми руками.

– Признавайся как на духу, – медленно произнес я; каждое мое слово молотом било его по темени. – Ты посмел обесчестить девушку?

Его глазки трусливо забегали. Я навис над Вурледжем, будто огромный медведь, а он съежился, совсем как добыча хищника.

– Посмел? – Я пихнул негодяя в грудь, и воздух со свистом вылетел из его легких.

Он в ужасе замотал головой, схватился за рубаху, тяжело дыша.

– Нет, Рамстронг, поверь, нет! Мне бы очень хотелось этого; ты же знаешь, как она пахнет! Только она была приличной девушкой и ничего такого не позволяла. Приляжет иногда со мной, без всяких там глупостей, и все. Я провел рядом с ней три года, и если бы не тамошние медведицы, то просто сбесился бы, глядя на эту куколку.

Я отвернулся, чтобы взять себя в руки. Тамошние медведицы!

– Она считала меня обычным медведем! Каждый день купалась вместе со мной, а платье-то мокрое – как облепит ее, она все равно что голая. Куда прикажешь глядеть?

– В другую сторону! Воспитанный человек должен развернуться и уйти, а не пускать слюни, пялясь на девичьи прелести, невинно открытые мужскому взгляду.

– А я не пускал слюни, – угрюмо проворчал Вурледж. – Не пускал, – повторил он менее уверенно.

Я стоял у двери спиной к нему. «Если бы не тамошние медведицы!» Этот кусок дерьма провел там три года. Святые небеса! «Приляжет иногда со мной, и все!» Пойми же, Рамстронг, ты яришься только из-за того, что сам чувствовал примерно то же к матери девочек. Ты ревнуешь и пережить не можешь, что не тебе, а какому-то недоумку выпало прожить бок о бок с Лигой и ее дочками целых три года.

– Ладно, хватит, – сказал я. – Главное, что ты не причинил никому вреда. Кроме того, теперь ясно, что я не единственный мужчина в Сент-Олафредс, который перенесся в другой мир и жил там в облике медведя.

– Да уж, – буркнул Вурледж. Несмотря на волосатые ноги, широкую грудь и щетину на подбородке, он выглядел будто ребенок, которого журит взрослый. В сущности, он и был ребенком.