Текст книги "Лакомые кусочки"

Автор книги: Марго Ланаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Наконец она подошла к пещере, из которой тянулась цепочка медвежьих следов. Эдда на миг замерла, удовлетворенная находкой, затем согнулась и вошла внутрь, ступая очень осторожно, чтобы не затоптать следы. Сперва она думала, что пещера целиком просматривается от входа, но позже обнаружила боковое ответвление, ведущее в темноту; следы медведя выходили именно оттуда. Чтобы протиснуться в узкий лаз, не ободрав спину об острые камни, ей пришлось опуститься на четвереньки. Эдда почти вслепую продвигалась вперед. Через некоторое время в кромешной темноте она уже не видела своих рук, однако продолжала ползти. Запах зверя – вся растительная пища, которую он поглотил, за зиму превратилась в медвежью плоть, жир и мех – был силен, и Эдда остро ощущала его.

В конце лаза она вытянула руки. Путь преграждала крепкая каменная стена. Эдда на ощупь определила размеры узкого туннеля: здесь она могла встать в полный рост. Мрак был столь густым, что она не различала даже собственных пальцев; в этом странном месте она чувствовала себя почти невидимкой. Трепеща от возбуждения, Эдда прижалась ладонями к стене.

Когда четырнадцатилетняя дева чего-то хочет, когда оказывается, что она мечтала об этом всю сознательную жизнь, связывала с этой мечтой все надежды и стремления, иногда – иногда – ее желание, подкрепленное силой юной души, обретает мощь, способную сдвинуть с места миры или как минимум размягчить границы между мирами, раздробить их на тысячи обычных, проницаемых, частей, сквозь которые она может пройти, так что неприступная с виду стена окажется лишь видимым препятствием – стеной, выложенной из призрачного кирпича, скрепленного туманом. Подобные сооружения имеют особый, ни с чем не сравнимый запах, и Эдда чувствовала его вместе с запахом медведя, как будто кто-то водил рядом с медвежьей шерстью зажженной головней, и дымящийся мех животного источал густую вонь.

Тупик, в который уперлась Эдда, целиком состоял из камня, и внешняя поверхность ладоней Эдды ощущала его твердость, однако другой, более чувствительный слой плоти, казалось, нащупывал более мягкую, губчатую субстанцию, через которую можно проникнуть…

Ноздри Эдды подрагивали от возбуждения, руки по локоть ушли в стену. Значит, это возможно, возможно для нее! На мгновение она застыла, стараясь свыкнуться с необычными ощущениями, обуздать волнение. Девушка выпрямила все четыре руки – две из них по-прежнему ощупывали трещинки и выпуклости в камне, две другие тянулись, тянулись вперед… Даже если Эдда и не видела их, то вполне могла представить при дневном свете. Она отбросила все сомнения, верней, ни на секунду не позволила им задержать себя. Маленькая отважная Эдда просто собиралась с духом, готовилась двигаться дальше, через любые преграды, чтобы попасть в иной мир, каким бы он ни был.

Граница, разделяющая миры, была ни сухой, ни влажной, ни теплой, ни холодной; толстой, словно стена замка, и в то же время упругой, подрагивающей и расплывчатой. Эдда подалась вперед, толкнулась коленом, ступней и голенью; всем своим существом почувствовала тонкую грань и протиснулась внутрь.

Солнечный свет ослепил ее. Перед ней была залитая солнцем каменная стена. Кто-то или что-то проревело ей прямо в ухо, подхватило, обожгло грубым поцелуем и оцарапало щеку жесткой щетиной. Эдда закашлялась – в глотке отчаянно саднило, – а тот, кто прижал ее к стене, уже убегал прочь по узкому переулку. Это был мужчина, наряженный в меховую шкуру, в высокой шапке, изображавшей медвежью голову. Голые волосатые ноги убегавшего, как и его руки, были вымазаны жирной черной сажей.

9

– Я уже беспокоюсь, – призналась Бранза.

– Беспокоишься? – Лига с улыбкой подняла глаза от вышивки. – О ком, о нашей любительнице приключений?

Медведь грузной тушей сидел у ног Бранзы в дверном проходе. «Ты съел ее, пока я спала? – хотелось спросить ей. – Слопал на завтрак?» Лесной зверь, однако, целый день ни на шаг не отходил от Бранзы. Пока она отдыхала у ручья, устав окликать сестру, он выловил в воде три рыбины, а если и сожрал Эдду, то не оставил от нее ни кусочка. По крайней мере в случае с карликом Бранза хотя бы смогла похоронить останки.

– Ну и сколько мне еще ждать, прежде чем начинать волноваться? – спросила она.

– Подожди еще чуточку. Ты, наверное, проголодалась?

– Ужасно. – Бранза скинула башмаки и переступила через порог. Медведь, пыхтя, двинулся было за ней.

– Нет! Тебе нельзя! Кыш! – воскликнула Лига и захлопала в ладоши, прогоняя зверя.

– Мама, ну что ты!

– От этого зверя скверно пахнет!

– Ерунда! Пахнет медведем и немножко рыбой.

– Я и говорю, воняет. Вот тут и сиди, на пороге. Хорошо, голова пусть будет в доме, но только одна голова!

– Мамочка, ты его совсем застыдила! – расхохоталась Бранза, глядя на медведя, виновато накрывшего лапой нос.

– Пусть дуется, сколько влезет, – отрезала Лига. – Стели скатерть, Бранза, пора ужинать.

Когда на столе появились тарелки с хлебом, сыром и зеленью, Бранза, все больше тревожась, рассказала матери о своих дневных поисках. Как выяснилось, она побывала в старом доме-на-дереве, где они с младшей сестрой частенько играли, – а вдруг Эдда, мучимая бессонницей, отправилась туда посреди ночи, а утром задремала? Бранза сходила и к Священному холму, заглянула за каждый валун, под каждый куст дрока. Она не поленилась дойти до Сент-Олафредс и расспросить людей, но никто – ни рыночные торговки, ни свинопасы у городских ворот – не видел Эдду.

– Завтра пойду к обрыву, – заявила Бранза. – Я знаю, иногда она там бродит.

– Думаешь? – с сомнением в голосе проговорила Лига. – Путь неблизкий.

– Заодно посмотрю, не свалилась ли. Может, опять пыталась взлететь.

Лига рассмеялась:

– Брось, дочка. Твоей сестре четырнадцать лет, она уже не ребенок!

– Все же надо что-то делать, – вздохнула Бранза. – Не знаю, как можно сидеть и спокойно шить, когда Эдды нет дома. Я то страшно злюсь на эту упрямицу, то тревожусь за нее.

Лига прожевала хлеб с сыром и похлопала Бранзу по руке.

– Все будет хорошо, – успокоила она дочь. – Вот увидишь.

Ее слова не сбылись. Верней, все, как и раньше, было хорошо – за исключением того, что Эдда не вернулась. По утрам Бранза уходила в лес вместе с Медведем и с мыслями о том, куда еще могла отправиться сестра, в каком месте решила построить шалаш, чтобы пожить в нем несколько дней, как прежде они делали вдвоем. Хотя кроме общих забав у каждой из сестер с самого детства были свои, отдельные игры, скрытность Эдды обижала Бранзу.

Целые дни напролет она бродила по холмам и лугам, обшарила каждую кочку на болоте, исходила все городские улицы. Счет пошел на недели. Иногда Бранза делала перерыв в поисках и горько плакала, уткнувшись в мохнатое плечо Медведя. Она держала себя в руках и не выказывала уныния перед матерью, дабы не поколебать неугасимую надежду, горевшую в сердце Лиги, и все же время от времени ей требовалось дать выход своему горю. Бранза отчаялась увидеть младшую сестру. Лес был огромен; для того чтобы изучить его потайные уголки, не хватило бы целой жизни. Узкая речка тоже была опасна: длинна и в некоторых местах очень глубока. А болото… Кто знает, что скрывается там, под серебристой гладью, поросшей камышом, разрезаемой лишь тонкой стрелой следа, который оставляет за собой утка? Бранза вполне допускала, что во всех этих местах Эдды может и не быть. Она хорошо помнила, как мерзкий карлик топнул ногой за большим камнем и словно провалился сквозь землю: помнила, как Медведь – тот, первый Медведь – прыгнул в пустоту и растворился в волшебном лунном свете. Бранза помнила – память каленым железом жгла ее сердце – о том, как Эдда тоже пыталась взлететь, как ныряла в болото, упорно пытаясь отыскать застрявший клочок бороды. «Разве тебе не хочется хоть одним глазком взглянуть на другой мир?» – слова младшей сестры бередили душу. Очень возможно, что Эдды нет на этих бескрайних просторах – ни в лесу, ни на дне реки, ни в городе; что она просто топнула ногой и перенеслась туда, куда всегда мечтала попасть: в страну карликов и волшебных медведей, которые живут бок о бок с детьми и их матерями.

Недели переходили в месяцы, и постепенно в голосе Лиги что-то изменилось, столь неуловимо, что почувствовать это могла лишь Бранза. Когда она возвращалась домой, мать всегда бодро интересовалась: «Ну и где же ты сегодня была?» Со временем нотка ожидания добрых вестей об Эдде, а потом и всякий намек на то, что прогулки Бранзы в компании Медведя как-то связаны с поиском младшей дочери, исчезли из вопросительного тона.

– И никаких следов Эдды, – порой мрачно заканчивала Бранза рассказ о своих путешествиях, не в силах поверить, что мать так легко забыла причину, по которой ее старшая дочь каждый день сбивает в кровь ноги.

– Вот как? Ох. Да. – На мгновение встрепенувшись, Лига тут же отгоняла тревожные мысли. – Зато какой замечательный кресс-салат ты сегодня нашла! Говоришь, тебя к нему привел Медведь? Что ж, за это он заслуживает похвалы! – Лига бросала одобрительный взгляд на огромную голову, лежащую на пороге.

И все-таки она до конца не простила Медведю, что он не тот, первый. В сравнении с первым Медведем второй казался глуповатым и заурядным, до роскошного величия предшественника ему было далеко.

– Пошел, пошел во двор, нечего зыркать глазами! – прогоняла его Лига, пока Бранза одевалась.

– Мамочка, это всего-навсего лесной зверь, – смеялась дочь и сбрасывала платье.

Тонкая материя не скрывала волнующих очертаний девичьего тела: у Бранзы уже оформились бедра, обозначилась грудь, внизу живота золотился пушистый треугольник.

– Не нравится мне, как он смотрит, – хмурилась Лига. – В нем есть что-то человечье.

Миновал год, тяжесть горя на плечах Бранзы немного ослабела, к девушке постепенно начала возвращаться оживленность. Лига все больше склонялась к тому, что дочь нельзя оставлять наедине с животным. Девочка так невинна! Мать очень обрадовалась, когда наступили холода и Бранзе пришлось прекратить купания в ручье с Медведем. В мокрой облипшей сорочке – все равно что голая! – она хохотала и плескалась в воде с грубым животным, чье возбуждение было так заметно, что Лиге приходилось загонять дочку домой.

– Не позволяй ему прижиматься к тебе! – учила она Бранзу по осени, глядя, как эти двое валяются на циновке у очага. Лига не находила в себе смелости поговорить с дочерью о мужчинах, их похоти и повадках (ради всего святого, он же просто медведь, а не человек!) и таким образом предоставить ей самой заботиться о приличиях. В то же время мать не могла спокойно смотреть на игры почти взрослой женщины с крупным самцом, на их объятия, позы и точки соприкосновения. Она была обречена просто сидеть и недовольно поджимать губы либо выдумывать бесконечные поручения для дочери, чтобы та не задерживалась в лапах Медведя надолго, не привыкала к приятным ощущениям и не испытывала от них плотского удовольствия.

Наконец пришла зима. Теперь Медведь почти все время грелся на полу перед очагом. Как-то раз он приволокся из леса весь мокрый и перепачканный. Вернувшись домой, мать и дочь сморщили носы от резкой вони, а когда увидели, что стены и потолок домика заляпаны пятнами грязи, которую стряхнул с себя зверь, терпение Лиги лопнуло.

– Вон! Пошел вон отсюда! – закричала она и шлепнула Медведя по морде мокрой тряпкой, которой стирала со стола. – Посмотри, какой свинарник ты тут устроил! Найди себе берлогу и ложись спать, как положено медведям!

Бранза, конечно, уговорила бы Лигу не прогонять Медведя, но на уборку грязи ушло несколько часов, и это перевесило ее привязанность к животному. Тоненькая невысокая мать сердито выталкивала огромного хищника. Это выглядело странно, как если бы котенок шипел на волкодава: перед неукротимой яростью маленького зверька раболепно съежившийся медведь в страхе пятился прочь. Бранза понимала, что он действительно виноват и все старания защитить большого неряху ни к чему не приведут.

Медведь заглянул в избушку еще пару раз, а потом пропал до самой весны. Когда Бранза неожиданно повстречалась с ним в лесу, он пришел в радостное возбуждение, да и у нее самой так взыграло сердце, что она позволила зверю облизывать и тискать ее сколько угодно. В порыве ласки, однако, Медведь стащил с плеча Бранзы платье и оголил одну грудь. Несмотря на шутливые протесты девушки, лесной зверь крепко прижал ее к дереву и принялся настойчиво лизать розовый сосок, словно мед, вытекающий из битого горшка. В конце концов Бранза растерялась, испугавшись силы своих ощущений и их новизны. Другие части тела, отозвавшиеся на прикосновения шершавого медвежьего языка, располагались весьма далеко от соска, но при этом были связаны с ним невидимой нитью, словно кукла с рукой кукловода.

Вскоре страх возобладал над прочими чувствами, смех Бранзы перешел в сердитые крики. Она уже не отталкивала Медведя в игре, но по-настоящему шлепала его по носу. Бранза видела, каких усилий стоило зверю отстраниться от нее – он действовал вопреки всем инстинктам. На мгновение Медведь даже оскалил зубы, отчего девушка испугалась еще больше.

Она опрометью побежала через лес, домой, к матери, на минутку остановившись у ручья, чтобы смыть с груди слюну Медведя, избавиться от его запаха. Взбудораженная девушка не знала, как поступить: рассказать обо всем матери и узнать, чего добивалось животное, или промолчать. Добравшись до дома, Бранза склонилась ко второму решению.

При следующей встрече Медведь держался гораздо спокойнее, однако по мере того, как солнце катилось в лето, чувствовал себя все уверенней. Он придумал игру в догонялки, такую же, в какую играл с сестрами первый Медведь, когда они были маленькими. Теперь Бранза наслаждалась этой забавой, испытывая легкую ностальгию и определенную острую радость, которую, она знала, ощущала бы сейчас Эдда.

Тем не менее правила игры изменились. Убегая, Медведь нарочно выбирал заросли погуще, а Бранзе приходилось лезть за ним. Острые шипы цеплялись за ее платье, либо же колючие кусты смыкались позади девушки плотной стеной, и тогда уже Медведь спешил ей на выручку. Поначалу Бранзе казалось, что зверь ведет себя очень воспитанно, даже галантно, и старается уберечь ее от царапин, но в третий раз он заманил Бранзу в такую ловушку, что она поняла: это не случайность. К тому же в объятиях животного ощущалось нечто грубое, отнюдь не похожее на заботу. Позже ему удалось еще раз обмануть Бранзу: она бездумно забежала вслед за Медведем в пещеру, а потом еле вырвалась из сильных лап мохнатого чудовища, с глухим ворчанием прижавшего ее к каменной стене; еле отбилась от натиска звериных инстинктов, что держали Медведя в плену так же крепко и слепо, как он держал ее саму.

– А где Медведь? – Лига, работавшая в огороде, распрямила спину.

Бранза пожалела, что перед возвращением домой не успела как следует пригладить волосы и оправить платье.

– Стукнула его по лбу и прогнала, – солгала она. – Надоел.

– Вернется, куда он денется. – Лига опять склонилась над глянцевыми черешками зелени на грядке. – Завтра же и придет. Бочком, бочком – глядишь, а он уже в дверях. Поглядит на тебя эдак жалобно, ты, как всегда, его и простишь.

Так оно и вышло. С каждым месяцем неловкость усугублялась. Лига все строже следила за дочерью, Медведь становился все более расчетливым, а Бранза, желавшая лишь покоя, была вынуждена мириться и мирить обоих. В ее душе отвращение к Медведю боролось с новым, неизведанным дотоле возбуждением, а любовь и привязанность по отношению к матери чередовались с духом противления и бунтарства.

Вновь пришла зима. Медведь не смел и носа казать в избушку, хотя частенько маячил на полянке перед домиком, особенно в ясную погоду. Затем он снова исчез – видимо, где-то залег в спячку. Несколько холодных месяцев прошли без хлопот и треволнений. Лиге дышалось легче, да и Бранза чувствовала себя не так стесненно. Белый пушистый снег укрывал избушку, за стенами которой в любви и согласии, покойно и уютно, точно близнецы в утробе, коротали зиму мать и дочь.

Бранза более или менее забыла о Медведе, и когда весенним днем впервые вышла погулять в лес, вообще не думала о нем и его сородичах. Вскоре, однако, девушка случайно наткнулась на медведя – нового, незнакомого, поменьше прежних. Зверь стоял в ручье и охотился на лосося. Первое, что подумала Бранза: откуда он взялся? Из того же места, что и первые два? Затем ее посетила смутная надежда: а вдруг вместе с этим животным из мира медведей и карликов вернулась и Эдда? Может, она где-то поблизости?

Медведь поймал крупного лосося, перешел ручей и, усевшись почти у ног Бранзы, начал поедать добычу. Судя по его виду, он не хотел ничего иного, кроме как насытиться. Когда он оторвался от еды и поднял голову, его темные глаза ничего не выражали, и Бранза поняла, что перед ней просто дикое животное, вроде тех многочисленных птиц, кроликов и оленей, о которых она привыкла заботиться.

– Доброе утро, дружок, – промурлыкала она и потрепала зверя по холке, однако он невозмутимо продолжал свою трапезу.

Медведь разделался с одной стороной рыбы и уже перевернул ее, чтобы приступить ко второй половине, но тут за спиной Бранзы раздался шум, который заставил его отвлечься и поднять морду. Между деревьями стоял еще один медведь, тот самый, которого Бранза не видела еще с сумрачной поздней осени. В его движениях появилась какая-то медлительность, угловатость, но гораздо больше девушку изумило иное – по ее спине пробежали мурашки, как много лет назад, когда она впервые увидела карлика, – то, насколько второй Медведь отличается от новичка. Бранза вновь поразилась разумному, осмысленному выражению глаз своего старого знакомого; от него опасно веяло неизвестностью, тогда как все прочие живые существа, которых она знала – конечно, за исключением Эдды и Лиги, – были абсолютно предсказуемы. В следующий миг Бранзу осенило: молодое животное – это самка, и второй Медведь хочет с ней спариться.

Он заковылял по направлению к ним. Медведица недовольно фыркнула, бухнулась в воду и перебралась на другой берег. Бранза услышала плеск, но не обернулась, так как Медведь, еще не отошедший от зимней спячки, с тяжелой дурной головой и мутными глазами, бежал прямо на нее, угрожающе оскалив зубы. Именно этими острыми клыками он разорвал на части карлика. Неужели Медведь собирается напасть?

Не веря своим глазам, она сидела и смотрела на надвигающуюся смерть; ни одно дикое животное доселе не источало по отношению к ней такой враждебности. Бранза еще никогда не ощущала себя столь хрупкой и уязвимой; казалось, ее душа уже не имеет значения, и вся она – просто большой кусок пищи.

В самый последний момент в глазах Медведя вдруг сверкнуло узнавание. Зверь резко замедлил бег, едва не споткнувшись, и растерянно плюхнулся на зад, обдав Бранзу облаком отвратительной вони изо рта, в котором остатки еды гнили целую зиму.

– Медведь! – негромко обратилась она к животному. Сердце Бранзы бешено колотилось, голос дрожал. – Что ты задумал?

Зверь мотнул головой. Задрал нос выше, учуял то, что искал, поднялся и двинулся на запах. Он двигался так уверенно, что Бранза почти видела в воздухе переплетающиеся серебристые струйки, следуя за которыми Медведь, словно зачарованный, вошел в воду и неуклюже зашлепал к противоположному берегу. На середине ручья он остановился и издал рык – полуутвердительный, полувопросительный, – а затем быстро преодолел водную преграду, вылез на другом берегу, тряхнул массивной черной спиной и скрылся в лесу. Ничто больше не напоминало о двух случайных встречах, разве что недоеденный лосось да громкий стук сердца Бранзы, жаркая пульсация крови в висках и кончиках пальцев.

Бранза поспешила домой. Смятение мешало ясно осознать опасность, которой она чудом избежала, и сейчас ей хотелось просто вернуться в избушку, к покою и уюту, к доброй Ма, хлопочущей по хозяйству, к ежедневным заботам и привычному окружению животных и птиц.

Дома она успокоилась, а ночью опять услыхала медвежий рык. В голосе зверя было что-то такое тоскливое и горестное, отчего Бранза до рассвета лежала с открытыми глазами и прислушивалась.

Утром она сказала матери:

– Медведь опять объявился. Ты не слышала его ночью?

– Нет, я спала. А что, он бродил вокруг дома?

– Да нет, где-то в холмах. Думаю, надо сходить поискать его.

– Вот как? – Лига разнежилась на солнышке, но теперь снова взялась за работу: придирчиво осмотрела вышивку, прикидывая, откуда начать. – По-моему, лучше подождать, пока он научится хорошим манерам.

– Может, и так.

Бранза все же отправилась в лес. В последующие дни она много ходила, надеясь встретить обоих медведей, однако выяснилось, что животные ушли далеко. Позже Бранза нашла тот холм, где Медведь настойчиво ухаживал за своей подругой, но, чтобы добраться до этого места, ей понадобилось бы отправиться в дорогу на рассвете, притом домой она в лучшем случае вернулась бы с наступлением темноты.

В тот день, когда девушка осуществила свое намерение, она сразу же пожалела об этом. Добравшись до холма, она увидела, как на вершине, в густой траве Медведь пытается покрыть молодую самку. Проделав долгий путь, Бранза решила, что должна остаться: ею овладела странная смесь веселости и отвращения, подкрепленная обычным здоровым интересом к особенностям поведения животных. Итак, она просто не могла пропустить редкое зрелище.

Как правило, совокупление медведей происходит быстро и небрежно, однако на этот раз все было иначе. Медведь почти целый час терзал самку, тычась в нее сзади и заставляя прижиматься брюхом к залитой солнцем траве. Бранза тихонько наблюдала: нравится ли медведице совокупление или она терпит боль? Звуки, что она издает, – свидетельства удовольствия или протеста? Самец, взгромоздившись лапами ей на плечи, казалось, даже не замечал подруги и просто делал свое дело с невыразимо серьезным и глупым выражением на морде.

Наконец по его телу волнами пробежала дрожь, медведица хрипло сердито рыкнула и уткнула морду в траву, в луговые цветы – белые, лиловые, желтые. Медведь еще немного полежал на ней, словно на согретом солнечными лучами валуне, затем резко поднялся и вынул из нее свой член, на удивление тонкий, длинный и вялый, еще больше поникший на свежем весеннем ветерке.

Должно быть, Бранза хихикнула или издала короткий возглас, поскольку Медведь немедленно оглянулся и заметил ее. Его морда тотчас приобрела самое осмысленное выражение. Он горой возвышался над распростертой на земле медведицей, а его член опять напрягся и залоснился; на нем заблестели капельки влаги, излившейся из лона самки. В темной мохнатой глубине живота и чресел Медведя его пенис, казалось, излучал бледное свечение.

Зверь заговорил, и хотя речь его была лишена слов, Бранза все поняла. Медведь торжествовал победу, упивался триумфом самца и радостью, что девушка стала свидетельницей совокупления. Он двинулся по направлению к ней, с этой нелепой штукой, болтающейся между бедер, явно намереваясь обойтись с Бранзой точно так же, как только что со своей партнершей.

Однако Бранзы уже и след простыл. В ушах свистел ветер, перед глазами мелькали деревья; кочки и узловатые корни, мох и камни под ногами не мешали ей, лишь подгоняли вперед. Девушка кубарем скатилась вниз по холму и бежала, бежала, пока рычание Медведя и хруст ломаемых им сучьев не стихли.

Оставив преследователя далеко позади, Бранза рухнула на луговую траву в непонятном приступе буйного веселья при мысли о том, что она видела; о том, как в страхе улепетывала, не разбирая дороги, как объятый похотью зверь гнался за ней. Сперва девушка зажимала себе рот и каталась в траве, давясь от смеха, но, в конце концов, не могла больше себя сдерживать. Бранза разразилась диким хохотом, распугав вокруг всех птиц и зверушек.

Я похожа на Эдду, – подумала она и вдруг как никогда глубоко почувствовала, поняла натуру пылкой и необузданной младшей сестры. Бранза хохотала до изнеможения, прежде чем вспомнила о своем горе, и оно, это давнее, двухлетнее горе, оборвало ее смех. Бранза сидела на земле, раскачиваясь из стороны в сторону, на ее лице блуждала рассеянная и горькая улыбка. Как мало она знает! Вокруг деловито жужжал и шумел весенний лес, пара ястребов прочертила дуги высоко в небе; Бранза могла сделаться совершенно незаметной, превратиться в солнечный зайчик, пляшущий в безмолвной игре света и тени.

Я так люблю все это, – размышляла она, – и совершенно ничего не знаю… А ведь есть же еще и страшные существа – например, карлики или странные медведи. Зачем они вообще? Удастся ли мне избавиться от них?

Медведь пришел в избушку много дней спустя. По его поведению было не понять, помнит ли он свою последнюю встречу с Бранзой и наслаждается ли этим или, наоборот, эти воспоминания смущают его. Впрочем, теперь он явно знал, что можно делать, а чего нельзя, и не переступал границ. Летом Бранза опять играла с ним в догонялки, забегала в пещеры и густые заросли, но теперь Медведь не позволял себе ничего кроме осторожных объятий. Пару раз он деликатно лизнул ее в лицо и в шею да потерся влажным носом о щеку. Стоя, сидя или лежа рядом с ним, Бранза вновь ощущала свое невежество и ломала голову над прежним поведением зверя, над тем, сколько приятных и неприятных минут он ей доставил. Она не знала, страшится ли новых попыток, которые может предпринять Медведь в отношении нее, или втайне хочет этого; то ли желает ощутить в себе давление твердого стержня, то ли силится навсегда забыть о том, что видела его.

Так, в состоянии настороженности и постепенного примирения, прошел год. Лига не ослабляла бдительности, все время держала дочь в поле зрения и требовала отчетов, которые та охотно ей предоставляла и при этом невинно умалчивала о каких-либо деталях или обстоятельствах, делая это почти неосознанно, рассказывая только о том, что хотела слышать мать.

Всю зиму Медведь провел в берлоге и показался только весной. Бранза увидела его на дальнем холме: под высоким еще не покрытым листвой деревом зверь боролся с другим, более мелким самцом, а неподалеку, совершенно не обращая внимания на обоих, драла кору медведица. Бранза вернулась домой и принялась ждать. Через некоторое время Медведь пришел к домику, тихий и кроткий. Через нос у него тянулся свежий шрам – доказательство победы.

Вскоре после возвращения он попытался возобновить игру в догонялки, но Бранза решила, что забава еще недостаточно безопасна. Кроме того, денек выдался чудесный – прохладный, но солнечный. Всю долгую зиму девушка провела в стенах домика, и теперь хотела просто подышать свежим воздухом, поэтому, когда Медведь скрылся в пещере, она осталась у входа. Солнышко пригревало мягко и ласково, и продолжительное отсутствие мохнатого приятеля Бранзу не волновало, как не беспокоило и то, что он не отозвался на ее оклик. Не спуская глаз с пещеры, чтобы выбравшийся Медведь не застал ее врасплох, девушка взобралась на соседний холм поглядеть на дальние горы.

Зверь, однако, все не покидал своего укрытия. В конце концов Бранза спустилась с холма и громко позвала:

– Медведь, выходи! Хватит на сегодня баловства! Живо вылезай!

Она отважилась войти в пещеру, на ощупь прошла весь туннель и вернулась к выходу: Медведь исчез. Бранза знала, как проворно он умеет двигаться, и все же была уверена, что не могла упустить его. Тем не менее из пещеры не доносилось ни скрежета когтей, ни шумного сопения зверя. Бранза слышала лишь тихую работу своих легких, маленьких и усталых, да скучный скрип собственных башмаков.

Девушка вышла наружу, чтобы глотнуть свежего весеннего воздуха. После теплой, душной, похожей на склеп пещеры ей не терпелось вдохнуть запахи талого снега, влажной земли и первой зелени; ощутить силу новой жизни, наполняющую воздух, кожей почувствовать ветерок, который холодит щеки и прижимает платье к ее ногам, вдруг ставшим слабыми и неустойчивыми.

Эдда дотронулась до лица и посмотрела на перепачканные черным пальцы. Я грязная, – изумленно подумала она. – Он меня всю измазал!

С дальнего конца улицы доносились крики и смех. С другой стороны, даже не посмотрев на Эдду, пробежали две крепкие девицы с голыми руками. На бегу они визжали от страха, спотыкались и громко хохотали. Их лица тоже были перемазаны черными полосками и пятнами, должно быть, как и у нее. А глаза, глаза…

Я здесь! – мысленно промолвила Эдда, провожая взглядом грязные пятки убегавших девиц. – Я в ином мире, рядом с живыми людьми, с…

Перед ней вдруг опять вырос он – голоногий парень в костюме медведя. Не примчался с конца улицы, не повернул из-за угла, не перепрыгнул через живую изгородь, а просто появился. Ох, да это же другой парень, хоть и в шкурах! Тот был шатеном, а этот – черноволосый!

– Черт возьми! – Он хлопнул себя по бокам и поддернул вверх высокую шапку с медвежьей головой. – Ты! – Парень немного отдышался. – Одна из сестер, Эдда!

– Откуда ты меня знаешь? Ты же не из нашей деревни!

– Может, из вашей, а может, и нет, – отдуваясь, проговорил незнакомец. – Я убегал, она догоняла. – Он пристально поглядел на Эдду. – Ты разбила сердце своей сестре. Бранзе.

– Она еще не успела сообразить, что меня нет!

– Глупая, с тех пор уж три зимы минуло! Разве… – Откуда-то вновь послышались женские крики и визг. Парень посмотрел по сторонам. – Что, праздник еще длится? О небо. Неужели я в том самом дне, когда улетел отсюда? Или в том же дне, но в другом году?

– О каком дне ты все бормочешь?

– О Дне Медведя, разумеется! С чего бы иначе мне выряжаться в шкуры?

Небольшая толпа, бегущая с конца улицы, резко остановилась.

– Медведь! – заорал кто-то.

Эдда еще никогда не встречала столько людей с совершенно разными, непохожими лицами.

– Тот же день, – ошеломленно повторил незнакомец. – Я помню, у Тэда на лбу была царапина…

– О-о, и кто же эта счастливица? – шутливо поинтересовался один из парней в толпе.

– Эй, Медведь, не вздумай улизнуть со своей подружкой! – выкрикнула девушка, перемазанная сажей. – Сегодня ты принадлежишь всем!

Незнакомец в медвежьих шкурах развернулся и с громким ревом бросился за толпой. Эдда не раздумывая помчалась за ним. Что вообще происходит? Если это игра – очень хорошо, она обожает такие забавы, где нужно бегать и кричать, тем более что мать и сестру поиграть не заставишь. Поглядите на них: взрослые люди, а испачкались, как дети, да еще носятся со всех ног, вопят и хохочут! Глаза вытаращены, рты разинуты, лица перекошены – все вопят и удирают прочь, а тот, кто одет медведем, видимо, должен их догнать.

Эдда узнала улицу, мощенную каменными плитами. Так, а вот здесь идет широкая дорога, сперва в гору, затем вниз… Это же ее родной город, подумала Эдда, стоя в сторонке, пока юноша, наряженный в медвежьи шкуры, ловко хватал за юбки девушек и женщин, звонко чмокал куда ни попадя и вымазывал сажей со своих рук и лица. Погодите, но откуда столько домов и людей? И от густой смеси запахов кружится голова – пахнет фермой, отходами и… Жизнь вокруг била ключом, бурлила с такой силой, что Эдде, почти как Бранзе, вдруг захотелось, чтобы яркая круговерть на миг остановилась, и она смогла рассмотреть все как следует.