Текст книги "Кто-то в моей могиле"

Автор книги: Маргарет Миллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

По цвету лица и прерывистому дыханию Пината сразу понял, что женщина говорит правду.

– Будет лучше, если вы позволите мне вызвать врача, миссис Розарио.

– Не надо. Просто оставьте меня в покое. Моя дочь и я, мы немного поспорили. Это вас не касается.

– Судя по тому, что я слышал, это непосредственно касается миссис Харкер.

– Пусть она спрашивает своего мужа, а не меня. Я ничего не могу сказать.

– Тогда, боюсь, мне придется задавать вопросы Хуаните.

– Нет! Нет! Хуанита абсолютно ни при чем. Она ничего не знает!

Ухватившись за край стола, миссис Розарио попыталась встать на ноги, но в изнеможении со вздохом упала на стул. Пината подошел к больной женщине и взял ее за руку.

– Позвольте вам помочь.

– Не надо.

– Вам нужно лежать не двигаясь, а я пока вызову врача.

– Нет! Священника – отца Сальваторе…

– Хорошо. Священника, так священника. Сейчас мы с миссис Харкер поможем вам добраться до спальни, а затем я пошлю за отцом Сальваторе. – Он махнул Дэйзи рукой, и она начала подниматься по ступенькам.

До этой минуты Хуанита стояла с совершенно бесстрастным лицом у распахнутой двери, словно все происходившее в комнате ее нисколько не касалось и не вызывало ни малейшего интереса. Но как только Дэйзи вошла в полосу света, молодая женщина узнала ее и вскрикнула.

Она закричала матери по-испански:

– Я встречала эту женщину в клинике. Она пришла, чтобы забрать меня туда. Не разрешай ей это делать! Я обещаю быть хорошей, я обещаю, что куплю тебе новое распятие, буду ходить к мессе и на исповедь, я больше никогда ничего не буду ломать! Только не позволяй забрать меня отсюда!

– Успокойся, – сказал Пината. – Миссис Харкер уже несколько лет не работает в клинике. А теперь послушай меня. Твоя мать очень больна. Ей нужно в больницу. Я хочу, чтобы ты помогла миссис Харкер приглядеть за ней, пока я вызову «скорую помощь».

Услышав про «скорую помощь», миссис Розарио снова попыталась встать на ноги, но тут же плашмя рухнула на стол. Стол опрокинулся, и она медленно и плавно соскользнула на пол. Почти сразу лицо ее почернело. Пината нагнулся и нащупал пульс, пульса не было.

Хуанита смотрела на мать с детским испугом, прижав кулаки к щекам:

– Как смешно она выгладит.

Дэйзи обняла ее за плечи:

– Нам лучше пойти в другую комнату.

– А почему она почернела, как негр?

– Мистер Пината вызвал «скорую помощь». Больше мы ничего сделать не можем.

– Но ведь она не умерла? Она не могла умереть, правда?

– Я не знаю. Мы…

– Господи! Если она умерла, они обвинят в ее смерти меня.

– Ну что ты, – попыталась успокоить ее Дэйзи. – Люди ведь умирают. Какой смысл винить кого-то?

– Они скажут, что это моя вина. Я плохо себя вела по отношению к ней, я разбила ее распятие, сломала дверь.

– Никто тебя не обвинит, – повторила Дэйзи. – Пойдем со мной.

Дэйзи думала только о том, как помочь Хуаните, это позволяло ей держать себя в руках. Она увела Хуаниту в соседнюю комнату и закрыла дверь. Здесь, среди многочисленных алтарей и ковчежцев, мадонн и увенчанных терновым венцом Иисусов, смерть казалась куда более реальной, нежели там, где лежала покойница. Похоже, эта комната только и ждала, что кто-то умрет.

Женщины сидели рядышком на кушетке в неловком молчании, как гости, которых еще не познакомила не слишком расторопная хозяйка.

– Я не знаю, что все это значит, – с отчаянием в голосе произнесла наконец Хуанита. – Просто ничегошеньки не знаю. Она велела мне солгать, а я не захотела. Я никогда никакого мистера Харкера не встречала.

– Это мой муж.

– Ну и ладно. Спросите его. Он вам сам скажет.

– Уже сказал.

– Когда?

– Четыре года назад. Перед тем как родился твой сын.

– И что же он сказал?

– Что он отец мальчика.

– Тогда он ненормальный. – Хуанита так сильно сжала кулачки, что ее широкие большие пальцы практически закрыли остальные. – Да вся ваша кодла свихнулась! Я даже не встречала никакого мистера Харкера!

– Я видела, как ты вылезала из машины мужа на стоянке перед клиникой накануне рождения ребенка.

– Может, он просто подвозил меня. Когда я беременна, меня часто подвозят. Не могу же я их всех помнить. Может, и он был среди них. А может, вы и не меня видели?

– Это была именно ты.

– Ладно. Наверное, я свихнулась. Вы ведь на это намекаете? Они, похоже, должны сейчас подъехать, забрать меня и засадить под замок в одном месте.

– Этого не случится, – сказала Дэйзи.

– Так, пожалуй, даже лучше будет. Я никак не могу разобраться в том, что происходит вокруг. Это как с дядей Карлосом и с деньгами – он ведь сказал, что мать врала про дядю Карлоса.

– Кто сказал?

– Фостер. Или Филдинг. Он сказал, что они с дядей Карлосом давно дружили и он очень много о нем знает, а мать все наврала.

– Твоего дядю зовут, то есть звали, Карлос?

– Ага.

– И ты думаешь, мой… то есть мистер Филдинг говорил правду?

– Думаю, да. С чего ему врать?

– А где он сейчас, этот мистер Филдинг?

– Он сказал, у него важное дело. Он попросил у меня на два часа машину. Мы вроде как сделку заключили. Я дала ему машину, а он мне расскажет про моего дядю.

Дэйзи ни на минуту не усомнилась, что Хуанита говорит правду: именно такую сделку мог заключить ее отец. Что касалось его важного дела, то логически можно было предположить только одно место, куда бы он направился, – ее собственный дом. Филдинг, Хуанита, миссис Розарио, Джим, ее собственная мать, Камилла – все они постепенно сливались в единого монстра, неотвратимо подбиравшегося к ней.

У дома остановилась машина «скорой помощи», успев испустить еще один сигнал своей жуткой сирены.

Хуанита начала тихонько подвывать, уткнувшись головой в колени:

– Они ее заберут отсюда.

– Так нужно.

– Она страшно боится больниц, там умирают.

– Этой больницы она не испугается, Хуанита.

Через какое-то время шум в кухне прекратился. Открылась и с грохотом захлопнулась входная дверь, через минуту машина съехала с тротуара на дорогу. Сирена молчала. Спешить больше было некуда.

Пината вошел в комнату и взглянул на рыдающую молодую женщину:

– Хуанита, я позвонил миссис Брустер. Она сейчас придет и заберет тебя с собой.

– Я с ней не пойду.

– Мы с миссис Харкер не можем оставить тебя здесь одну.

– Я должна оставаться дома, вдруг они отправят маму назад. Здесь некому будет за ней приглядеть, если я…

– Она больше не вернется.

На лице Хуаниты вновь появилось выражение полного безразличия. На лице не было никаких чувств, равнодушие спрятало их, как простыня закрыла лицо матери. Не говоря ни слова, она встала и пошла в спальню. Свеча перед портретом Камиллы все еще горела. Она нагнулась и задула ее. Затем бросилась на кровать, перевернулась на спину и уставилась взглядом в потолок.

– Это всего лишь воск. Обычный воск.

Дэйзи подошла к кровати:

– Мы побудем с тобой, пока не придет миссис Брустер.

– Мне все равно.

– Хуанита, если тебе что-то нужно, если я как-то могу помочь…

– Мне не нужна ничья помощь.

– Я кладу карточку с телефоном вот сюда, на комод.

– Оставьте меня одну. Уходите.

– Хорошо. Мы уходим.

Их провожали тем же словом, что и при встрече, – «уходите». Между двумя этими репликами умерла женщина и родилось чудовище.

20. Пыль и слезы – вот что мне лучше всего
запомнилось в день твоего рождения. Плач
твоей матери и пыль, проникающая сквозь
запертые окна и двери, через печную трубу

На всех окнах были опущены шторы, словно в доме никого не было или люди в нем не хотели, чтобы об их присутствии догадались. Незнакомая Дэйзи машина стояла у гаража. Пината открыл дверцу и внимательно поглядел на регистрационный номер, Дэйзи ждала его под эвкалиптом метрах в тридцати от дома. Едкий сладковато-горький запах мокрой коры щекотал ноздри.

– Это машина Хуаниты, – сказал он. – Должно быть, здесь твой отец.

– Да, я тоже об этом подумала.

– Ты бледна. С тобой все в порядке?

– Наверное.

– Я люблю тебя, Дэйзи.

«Люблю». Звучание слова походило на запах эвкалипта, оно тоже было горьковато-сладким.

– Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

– Я хочу, чтобы ты об этом знала. Что бы ни случилось сегодня. Что бы ни выяснилось про мать, про отца, про Джима…

– Час назад ты пытался от меня избавиться, – с сердцем произнесла она. – Ты передумал?

– Да.

– Почему?

– Я видел, как умерла эта женщина.

Он не мог объяснить, насколько его потрясла мысль о том, что у него одна-единственная жизнь, второй попытки уже не будет, и никто не возместит ему его ожидания, не даст диплома за терпение.

Похоже, она поняла его без всяких объяснений.

– Я тоже тебя люблю, Стив.

– Тогда все будет хорошо. Верно?

– Думаю, да.

– У нас нет времени на догадки, Дэйзи.

– Все будет в порядке, – повторила она.

Пината поцеловал ее, и в это мгновение она почти поверила в то, что только что сказала.

Она опиралась на его руку, когда они шли к дому, в котором начался ее кошмар и где он должен был завершиться. Дверь оказалась незапертой. Она отворила ее и вошла в прихожую. Из гостиной не доносилось ни звука, но тишина была наполнена только что замолкнувшими, но еще не утихшими до конца раскатами гнева.

Резкий голос матери прозвучал как выстрел:

– Это ты, Дэйзи?

– Я.

– Ты не одна?

– Нет.

– У нас сугубо личный семейный разговор. Ты должна извиниться перед своим гостем и попросить его удалиться. Немедленно.

– Я не стану этого делать.

– Твой… Твой отец здесь.

– Я знаю.

Дэйзи вошла в комнату, за ней Пината.

Очень похожая на дочь невысокая женщина сидела с ногами в кресле у окна, из которого открывался изумительный пейзаж. Она прижимала к губам носовой платок, пытаясь, очевидно, остановить поток смертоносных слов. На большом диване в одиночестве сидел Харкер с незажженной трубкой в зубах. Он бросил на Дэйзи взгляд, полный осуждения и упрека.

На каминной плите, чуть приподнимавшейся над уровнем пола, возвышался Филдинг, озирая комнату взглядом человека, только что купившего этот дом. Пината мгновенно почувствовал, что Филдинг пьян, но не от того, что много выпил, а от чего-то куда более сильного. Похоже, он долгие годы ждал этой минуты и наконец дождался мгновения, когда его жена в страхе сжалась перед ним в комок, В этом, возможно, и заключалась подлинная причина его приезда в Сан-Феличе, а вовсе не в желании помочь Дэйзи. Он жаждал мщения. Это чувство опьяняло его, Филдинг выглядел совершенно невменяемым, почти безумным.

Дэйзи подошла к нему. Она двигалась очень медленно, будто не была до конца уверена, кто этот странный человек: ее отец или кто-то чужой.

– Папа.

– Да, Дэйзи, детка. – Он казался очень довольным, но не стал спускаться ей навстречу со своего подиума. – Ты прекрасна, как всегда.

– Папа, с тобой все в порядке?

– Конечно, вне всякого сомнения. Лучше не бывает. – Он наклонился к ней и легко коснулся губами ее лба, затем быстро распрямился, словно боялся, что кто-то посягнет на его главенствующие позиции. – Значит, ты привела с собой мистера Пинату. Напрасно, Дэйзи, детка, напрасно. Это ведь чисто семейное дело, и Пинате вряд ли будет здесь интересно.

– Меня наняли, – заметил Пината, – для проведения расследования. До того как оно будет закончено или меня уволят, я выполняю приказы только миссис Харкер. – Он вопросительно взглянул на нее. – Мне уйти?

– Не надо, – она покачала головой.

– Ты можешь об этом пожалеть, Дэйзи, детка, – предостерегающе сказал Филдинг. – Впрочем, сожаление составляет немалую часть нашей жизни. Правда, Ада? Даже, может быть, ее главную часть. Как? Вот только поводы бывают различны. О чем-то сожалеть легче, а о чем-то труднее. Верно, Ада?

Миссис Филдинг проговорила, не отнимая платок от губ:

– Ты пьян.

– Истина в вине, старушка.

– В твоих устах это слово звучит непристойно.

– Я знаю еще более непристойные слова. Самое пристойное из них – любовь. Правда, Ада? Расскажи-ка нам об этом. Давай, валяй!

– Ты… Ты очень злой человек.

– Не спорь с ним, Ада, – попросил Джим. – В этом нет смысла.

– Джим абсолютно прав. Не спорь со мной, и, может, я удалюсь отсюда, как добрый человек, не проронив ни единого слова. Ты бы хотела именно этого? Конечно, хотела бы. Только немножко поздно. Ты слишком заигралась. И даже если я уйду, ничто не изменится.

– Если я и совершала бесчестные поступки, то только по необходимости. – Ее голова начала мелко дрожать, словно удерживавшие мышцы неожиданно ослабели. – Я была вынуждена лгать Дэйзи. Я не могла допустить, чтобы у нее родились дети, которые унаследовали бы характерные признаки ее отца.

– Расскажи-ка Дэйзи об этих характерных признаках. Назови их.

– Я… Прошу тебя, Стэн. Не надо.

– Но у нее же есть право узнать о своем папаше, верно? Ты приняла решение, которое предопределило всю дальнейшую жизнь дочери. Что ж, попробуй оправдаться. – Рот Филдинга растянулся в невеселой улыбке. – Расскажи-ка о тех маленьких чудовищах, которых она могла произвести на свет, если бы не ее умненькая, добренькая мамочка.

Дэйзи стояла, прислонившись к двери, и не сводила глаз, нет, не с матери, не с отца, а с Джима.

– Джим! О чем они говорят, Джим?

– Тебе придется спросить у матери.

– Значит, она лгала мне в тот день в кабинете врача. Это неправда, что у меня не может быть детей?

– Неправда.

– Но зачем она это сделала? Почему ты ей позволил?

– У меня не было другого выхода.

– У тебя не было другого выхода! И это твое единственное объяснение? – Она подошла к нему, капли дождя бесшумно стекали на пушистый ковер. – А как насчет Хуаниты?

– Я встретил ее один-единственный раз, подобрал за три квартала до клиники и подвез. Вполне сознательно. Я знал, кто она такая, и разговаривал с ней до той самой минуты, пока ты не вышла из здания. Я хотел, чтобы ты увидела нас вместе.

– Зачем?

– Я собирался объявить ее ребенка своим.

– У тебя ведь должны были быть причины.

– Ни один мужчина не совершит такого ужасного шага без причин.

– Я могу назвать одну, – сказала она тонким голосом, – ты хотел заставить меня поверить, что в отсутствии у нас детей виновата только я. Теперь ты признаешь, что это была твоя вина? С самого начала!

– Признаю.

– И причина, по которой ты и мать лгали мне, заключалась в том, что вы не хотели подкреплять мои подозрения в твоей, и только твоей, вине.

Он не пытался с ней спорить, хотя знал, что это лишь малая толика правды.

– Это тоже сыграло свою роль, но придумал эту ложь не я, а твоя мать. И я согласился с ней, когда узнал… В общем, когда понял необходимость нашей лжи.

– Почему же она стала необходимой?

– Я должен был защитить твою мать.

Миссис Филдинг подскочила на стуле, как бегун, сорвавшийся с места после выстрела стартового пистолета, только бежать ей было некуда в ее беге без начала и конца.

– Хватит, Джим. Дай я сама ей все расскажу.

– Ты? – повернулась к ней Дэйзи. – Да я не поверю ни единому твоему слову, даже если ты станешь говорить, что сегодня суббота, а на улице дождь.

– Но сегодня как раз суббота, а за окном дождь. Нужно быть полной идиоткой, чтобы отрицать очевидное, пусть об этом говорю я.

– Что ж, давай тогда тебя послушаем.

– Здесь посторонний. – Миссис Филдинг посмотрела на Пинату, затем на Филдинга. – Точнее, двое посторонних. Неужели мы не можем подождать, пока…

– Я и так слишком долго ждала. Порядочность мистера Пинаты вне всяких подозрений, а мой отец не сделает ничего такого, что повредило бы его дочери.

Филдинг кивнул и улыбнулся:

– Это точно, Дэйзи, детка. Можешь не сомневаться…

Пината вдруг заметил, что его улыбка стала насмешливо-циничной. Это его обеспокоило, он никак не мог понять, в чем тут дело. Ему вдруг захотелось, чтобы алкоголь – или что-то там еще, так опьянившее Филдинга, – поскорее улетучился и тот бы почувствовал себя менее уверенно.

Миссис Филдинг заговорила снова, не сводя с Дэйзи глаз:

– Неважно, что ты сейчас думаешь, Дэйзи. Джим сделал все возможное для того, чтобы ты была счастлива. Помни об этом. Я солгала тебе первой и уже объяснила, почему это было необходимо – твои дети получили бы отметину, с которой не должны были бы жить. – Она глубоко вздохнула и вздрогнула, словно от боли в легких или в сердце. – Четыре года назад совершенно неожиданно мне позвонил человек, которого я не видела в течение многих лет и вообще больше не надеялась увидеть. Его звали Карлос Камилла. Стэн и я знали его под кличкой «Кудряш», мы тогда только-только поженились в Нью-Мексико. Он был нашим близким другом. Ты всегда обвиняла меня в расовых предрассудках, но тогда мы очень дружили с Камиллой, годы тогда были нелегкие, но мы всегда помогали друг другу. Он не тратил слов даром, – продолжала миссис Филдинг свой рассказ. – Сказал, что жить ему осталось немного и нужны деньги на похороны. Он напомнил мне… напомнил мне о нашем прошлом, и я, что ж, я согласилась встретиться с ним и принести деньги.

– Две тысячи долларов, – уточнил Пината.

– Да.

– Довольно приличная сумма за воспоминания о прошедших днях, миссис Филдинг.

– Я считала, что должна ему помочь, – ответила она. – По голосу было ясно, что он болен и совершенно разбит. Он говорил о приближающейся смерти. Я спросила, нельзя ли послать ему деньги вместо того, чтобы с ним встречаться. Он ответил, что посылать их некуда, да и вряд ли он их дождется.

– Где вы взяли такую сумму?

– У Джима. Я знала, что он держит в сейфе наличные, причем в больших количествах. Я объяснила ему ситуацию, и он решил, что целесообразнее выплатить сумму, которую просил Камилла.

– Целесообразнее? – переспросил Пината, которому это слово в данных обстоятельствах показалось достаточно неуместным.

– Джим очень щедрый человек.

– Очевидно, у него были основания для подобной щедрости?

– Да.

– Какие же?

– Я отказываюсь отвечать на ваш вопрос.

– Ладно, – согласился Пината, – вы отправились на встречу с Камиллой. Куда?

– В самый конец Гринвальд-стрит, к будке стрелочника. Было поздно и очень темно. Я ничего не различала и подумала, что неправильно поняла его указания. Я уже собиралась уходить, когда услышала, как он окликнул меня, и увидела тень, показавшуюся из зарослей. «Подойди сюда и посмотри на меня», – сказал он, затем зажег спичку, огонь осветил его лицо. Я помнила Карлоса молодым, веселым и красивым, сейчас передо мной стоял живой труп, просто мешок с костями. Я не могла вымолвить ни слова. Нам было нужно так много сказать друг другу, но я не могла, ничего не могла, протянула деньги, и он прошептал: «Храни тебя Господь, Ада, и храни Господь меня, Карлоса».

Пинате вдруг показалось, что в этих предсмертных словах прозвучало неожиданное эхо совсем другого обряда: «Я, Ада, беру в мужья тебя, Карлоса…»

– Мне показалось, что кто-то двигался в нашу сторону, – продолжала миссис Филдинг. – Я испугалась, подбежала к машине и уехала. Когда вернулась домой, зазвонил телефон. Звонила женщина.

– Миссис Розарио?

– Да, хотя она и не представилась. Она сказала, что нашла Карлоса мертвым, что это я его убила. Она не желала слушать ни моих возражений, ни моих оправданий, а только без остановки твердила про свою дочь Хуаниту, о которой кому-то надо позаботиться, поскольку она вот-вот родит ребенка, а у того нет отца. Казалось, ее занимала только одна мысль: где раздобыть денег для дочери и ее младенца. Я сказала, что перезвоню ей после того, как посоветуюсь с кем надо. Потом я пошла в комнату Джима и разбудила его.

Тут она сделала паузу и посмотрела на Дэйзи с печалью и упреком:

– Ты никогда не узнаешь, сколько раз Джим облегчал мое бремя. Я рассказала ему обо всем. Мы решили, что я просто не выдержу процедуру полицейского расследования, это невозможно. Слишком много подозрительных фактов сразу выплыло бы наружу: то, что я знакома с Камиллой, то, что я принесла ему две тысячи долларов. Я бы не выдержала этого. Я поняла, надо заставить миссис Розарио молчать. Проблема заключалась в одном: каким образом заплатить ей, чтобы никто не догадался об истинной причине платежей, даже если узнает о самом факте. Нужно было придумать фальшивый предлог и рассказать о нем кому-нибудь из тех, кто должен сыграть решающую роль, например Адаму Барнетту.

– А предлогом этим, – предположил Пината, – оказалась поддержка ребенка Хуаниты?

– Да. Сама миссис Розарио невольно подсказала нам выход, постоянно твердя о том, что деньги нужны не ей, а Хуаните. Мы решили именно так и поступить. Джим должен был заявить о своем отцовстве и обеспечить ребенка регулярным денежным пособием. Особой удачей нам показалось то, что наша ложь полностью совпадала с моими прежними беседами с Дэйзи. Все решилось на следующий день в кабинете Адама Барнетта. При этом присутствовали Адам, Джим и миссис Розарио. Адам так и не узнал правду. Он даже хотел опротестовать «претензии» Хуаниты через суд, но Джим сумел убедить его не раздувать дело. Это тоже оказалось несложно. У миссис Розарио Джим выяснил, что во второй половине дня Хуаниту ждут в клинике. Он нагнал ее по дороге, подвез и разговаривал с ней в машине на стоянке, пока Дэйзи не вышла из клиники и не увидела их вместе. Затем он во всем признался. Жестоко? Да, Дэйзи, по отношению к тебе мы поступили очень жестоко, но это все же лучше, чем то, что случилось бы, если бы вскрылось совсем другое. Следующие дни были ужасными. Хотя заключение следователя гласило, что смерть Камиллы произошла в результате самоубийства, полиция все еще выясняла, где он мог взять такие деньги, и пыталась установить его личность. Но время шло, а ничего не происходило. Его похоронили, так и не опознав.

– Вы когда-нибудь бывали на его могиле, миссис Филдинг? – спросил Пината.

– Я несколько раз проходила мимо нее, когда мы шли возлагать цветы к могиле родителей Джима.

– Вы оставляли цветы и на могиле Камиллы?

– Нет, что вы! Со мной всегда была Дэйзи.

– Зачем?

– Потому, ну, потому что я хотела видеть ее рядом.

– Вы проявляли какие-нибудь чувства в подобных ситуациях?

– Иногда плакала.

– Дэйзи вас не спрашивала о причине слез?

– Я сказала, что там похоронена моя любимая двоюродная сестра.

– Как звали вашу сестру?

– Я…

Неожиданный приступ кашля, охвативший Филдинга, походил на придушенный смех. После того как приступ прошел, он вытер рукавом глаза.

– У Ады чрезвычайно чувствительная натура. Она рыдает над умершей двоюродной сестрой. Проблема в одном – у ее родителей не было ни сестер, ни братьев. Откуда же взялась эта твоя двоюродная сестра? А, Ада?

Она взглянула на него, бормоча неслышные проклятья.

– Так у вас не было двоюродной сестры, миссис Филдинг? – спросил Пината.

– Я… Нет, не было.

– Вы оплакивали Камиллу?

– Да.

– Почему?

– Он умер и был похоронен без друзей и близких. Я чувствовала свою вину.

– Столь сильное чувство вины, – заметил Пината, – заставляет меня предполагать, что обвинения миссис Розарио в ваш адрес не лишены оснований.

– Я не имею никакого отношения к смерти Камиллы. Он убил себя своим собственным ножом. Таково заключение следователя.

– Сегодня днем я разговаривал с Роем Фондеро, занимавшимся его похоронами. Ему представляется, что руки Камиллы были слишком изуродованы артритом и он не мог воспользоваться этим ножом. У него просто не хватило бы сил.

– Когда я ушла, – твердо сказала миссис Филдинг, – он был еще жив.

– Но когда пришла миссис Розарио – предположим, это именно ее шаги вас спугнули, – когда она пришла, он был мертв. Допустим, гипотеза Фондеро о том, что Камилла не мог воспользоваться ножом, верна. Насколько нам известно, только два человека видели Камиллу в ту ночь: вы и миссис Розарио. Вы полагаете, это миссис Розарио убила родного брата?

– Скорее она, чем я.

– Но каковы ее мотивы?

– Возможно, продуманная схема, чтобы раздобыть денег для дочери. Я не знаю. Почему бы вам не задать этот вопрос ей, а не мне?

– Я не могу ей задать этот вопрос по одной причине, – сказал Пината. – Миссис Розарио умерла сегодня вечером от сердечного приступа.

– Боже! – Миссис Филдинг рухнула на стул, прижав к груди руки. – Смерть окружает меня. Смерть рядом, и нет ничего, что могло бы снять проклятье, нет ни одной новой жизни взамен ушедшей. Вот оно, мое наказание, ни одной новой жизни. – Невидящим взором она посмотрела на Филдинга. – Ты ведь хотел отмщения, Стэн? Вот оно. Ты можешь уйти. Возвращайся обратно в ту конуру, из которой ты выполз.

Улыбка Филдинга исчезла, растворилась в уголках губ, но внутри себя он продолжал ликовать.

– Ты и сама теперь не будешь жить так роскошно, Ада. Верно? Может, и для тебя теперь счастье будет заключаться в том, чтобы найти конуру получше. Твоя возможность жить в стране счастья истекает в ту минуту, когда Дэйзи уйдет от тебя.

– Дэйзи никуда не уйдет!

– Нет? А ты спроси ее.

Мать и дочь смотрели друг на друга в молчании. Наконец Дэйзи сказала, бросив быстрый взгляд на мужа:

– Думаю, Джим уже догадался, что я не останусь. Похоже, он знал об этом несколько последних дней. Как, Джим? Ты не собираешься просить меня остаться?

– Нет.

– А я собираюсь, – резко сказала миссис Филдинг. – Ты не можешь вот так просто взять и уйти сейчас. Я так старалась. Я делала все возможное, чтобы сохранить ваш брак…

Филдинг рассмеялся:

– Люди сами должны укреплять свою семью, моя дорогая Ада. Вспомни, к примеру, нашу. Этот парень, по фамилии Филдинг, за которого ты вышла замуж, был ведь не так уж плох. Он, конечно, не был каким-то там героем, не мог позволить себе заключить договор, навроде того, что есть у вас. Но он обожал тебя, думал, что ты самая чудесная, добродетельная, правдивая…

– Хватит. Я не хочу тебя слушать.

– Самая правдивая.

– Оставь ее в покое, Филдинг, – вмешался Джим. – Ты уже напился крови. Угомонись.

– Может, мне понравился ее вкус, и я хочу еще…

– От этого пострадает Дэйзи. Подумай!

– Подумать о крови Дэйзи? Ладно, я подумаю. – Тут лицо Филдинга приобрело преувеличенно серьезное выражение, как у актера, играющего врача в телесериале. – В ее крови присутствуют некоторые гены, они могут перейти к ее детям и превратить их в чудовищ. Таких же, как ее отец. Верно?

– Ты же знаешь, никто не говорит о чудовищах.

– А Ада говорит. По правде сказать, она становится не совсем нормальной, когда речь заходит именно об этом. Но, наверное, чувство вины всех нас неизбежно делает сумасшедшими, хоть немного.

– Ты, Филдинг, что-то больно хорошо разбираешься в этом предмете, похоже, большой спец по чувству вины, – заметил Пината.

– Еще какой!

– Значит, ты тоже немного сумасшедший?

– Нужно быть сумасшедшим, чтобы заявиться сюда, несмотря на всю опасность, – зарычал Филдинг, как издыхающий от старости пес.

– Опасность? Ты думал, миссис Филдинг или мистер Харкер накинутся на тебя?

– Это уж сам догадайся.

– Попробую. – Пината подошел к стулу, на котором сидела миссис Филдинг. – Когда Камилла позвонил вам в тот вечер из дома миссис Розарио, звонок, как вы сказали, был совершенно неожиданным.

– Да. Мы не встречались много лет. Я не получала от него никаких известий.

– Тогда каким образом он мог узнать, что вы живете в Сан-Феличе и в состоянии оказать ему помощь? Человек на последнем издыхании, как Камилла, не бросится очертя голову через всю страну только в слабой надежде найти женщину, которую он не видел долгие годы, и вдруг выяснить, а не достаточно ли она богата, чтобы его поддержать. Он обязательно должен был знать по крайней мере две вещи: ваш адрес и ваше финансовое положение. Кто ему об этом рассказал?

– Не знаю. Если только… – она запнулась и медленно повернула голову к Филдингу. – Это был… Это был ты, Стэн?

Мгновение помедлив, Филдинг пожал плечами и ответил:

– Конечно. Я и рассказал ему все.

– Но зачем? Чтобы доставить мне неприятности?

– Я решил, что кое-какие хлопоты тебе не повредят. У тебя ведь все действительно сложилось довольно неплохо. Впрочем, ничего конкретного я не планировал. Вначале по крайней мере. Это произошло совершенно случайно. Я приехал в Альбукерке в конце ноября. Решил разыскать Камиллу. Вдруг подумал, что есть какая-то надежда встретить его разбогатевшим и получить от него толику. Типичная мечта нормального тунеядца, честное слово. Увы, когда я разыскал его, он дошел до последней точки. Жена его умерла, а он жил, точнее, не жил, а влачил существование в грязной лачуге с двумя индейцами.

На лице Филдинга появилась безжизненная улыбка:

– Да. Это была та еще встреча, Ада. Жаль, что тебя там не было. Ты получила бы прекрасный урок и научилась бы отличать бедность от нищеты. Бедность заключается во временном отсутствии денег. Нищета же совсем другое: она не оставляет тебя ни на минуту, рвет по ночам желудок, цепляется за руки и ноги, когда идешь, кусает за плечи и уши холодным утром, щиплет горло, когда глотаешь, выжимает из тебя капля за каплей все соки. Камилла сидел на железной койке, подыхая у меня на глазах. Так неужели ты думаешь, что, глядя на него в эту минуту, я хотел доставить тебе неприятности? Какая же ты эгоистка, Ада! Как человек ты не существовала для нас в этот момент, ни для меня, ни для Камиллы. Ты была лишь возможным источником денег, в которых мы оба так отчаянно нуждались – Камилла, чтобы умереть, а я, чтобы жить. «Почему бы, – спросил я его, – нам немножко не потрясти Аду? Она устроила Дэйзи брак с богатеньким мужичком, вряд ли потеря пары тысяч станет для нее ощутимым ударом».

Лицо миссис Филдинг окаменело. На нем застыли боль и удивление:

– И он согласился… согласился меня трясти?

– Тебя или кого другого. Вряд ли для умирающего это имело какое-то значение. Он знал: жить на этом свете ему осталось очень недолго, поэтому он непрестанно думал только о том свете – ему хотелось приличных похорон, а затем и местечка на небе. Подозреваю, замысел получить деньги от тебя понравился ему по двум причинам: в Сан-Феличе у него жила сестра. Он сразу убивал двух зайцев: получал от тебя деньги и встречался с сестрой. Он думал, что у миссис Розарио есть какие-то связи с церковью и они сыграют свою роль после того, как он откинет копыта.

– Значит, ты знал, когда приехал сюда, что Камилла доводится Хуаните дядей? – поинтересовался Пината.

– Откуда? Камилла называл сестру только по имени, Филомена, и его портрет в доме, куда я проводил Хуаниту, явился для меня полнейшей неожиданностью. Но именно тогда я окончательно уверился, что идет какая-то грязная игра. Чересчур много совпадений, чтобы за ними не стоял план. Я не знал, чей это план. Но моей жене подобное всегда удавалось.

– У меня не было другого выхода, – сказала миссис Филдинг. – Я одна думала о будущем.

– На этот раз ты заглянула в своих заботах слишком далеко: ты принялась заботиться о внуках вместо того, чтобы позаботиться о дочери.

– Вернемся к Камилле, – предложил Пината. – Нет никакого сомнения, что ты собирался получить свою долю из той суммы, которую вы хотели выцарапать у твоей бывшей жены?

– Естественно. Ведь идея принадлежала мне.