Текст книги "Голова Минотавра"

Автор книги: Марек Краевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– А не могли бы вы вызывать приступы в своей собственной квартире? В собственной ванне?

От изумления глаза Мока были совсем круглыми.

– Нет. – Попельский проглотил кусок холодца и с неким весельем глянул на немца, хотя именно сейчас он должен был признаться в самой паршивой тайне своей эпилепсии. – К сожалению, во время приступа иногда случается самопроизвольное выделение мочи и кала, а потом я засыпаю. Сон этот, как правило, длится около четверти часа, но бывает и дольше. Так как вы себе это все представляете, дорогой мой герр Мок? Вот подумайте-ка над такой сценой: я долго занимаю ванную, моя кузина и дочка начинают беспокоиться, они стучат и стучат. Я им не открываю, тогда они вызывают дворника. Тот выбивает двери, и что все они видят? Попельского, спящего в собственном дерьме.

Он замолк и всматривался в Мока, с тревогой выискивая у своего собеседника признаки какого-либо веселья или насмешки. Не обнаружив их, он облегченно вздохнул.

– Потому иногда мне нужна никому не известная ванная комната, теперь вы понимаете? Вы второй человек, после Зарембы, кто знает, зачем я хожу к Шанявскому. Про это неизвестно даже моей кузине, а с ней я живу уже двадцать лет.

Мок наполнил рюмки. Он желал наверстать потерянное время. Выпили, закусили, и немец тут же налил по-новой. Выпили, не успела предыдущая водка как следует стечь в желудок. Оба уже чувствовали действие спиртного: легкое жжение в щеках, лень, приятная усталость мышц.

– Я польщен тем, что вы мне все это рассказали, – прервал молчание Мок. – И, естественно, я сохраню это в тайне. Понимаю вас прекрасно и прошу простить за мои подозрения. Мне крайне любопытны эти ваши видения. Что вы видели во время последнего сеанса у Шанявского? Скажите: быть может, какие-то цвета, возможно, какие-то символические фигуры? Мы вдвоем их расшифруем. В конце концов, и не такие сложности латинского синтаксиса удалось нам разрешить!

– Совершенно ничего. – Услышав это, Мок опечалился. – Иногда такое бывает. Я ничего не видел. Хотя… кое-что слышал.

– Что же? Честное слово, я вам верю. Несколько лет назад у меня в Бреслау был случай с одним ясновидящим евреем, который в чем-то вроде транса пророчил людям смерть.

– Я вижу, вижу, что верите, так что скажу. Рычание пса. Оно исходило из-под ванны. А у Шанявского собаки нет, он вообще терпеть не может животных. Никакого пса там не было. Выходит, он был в моем видении.

Мок отодвинулся от стола и щелкнул пальцами.

– Счет! – крикнул он.

– Погодите, погодите, зачем эта спешка? – Попельский в дружеском жесте положил ладонь на предплечье немца. – Я открыл вам тайну, теперь можно и хорошенечко выпить! А вы желаете бежать!

– Через час у нас поезд на Катовице, – Мок выискивал взглядом официанта. – Я проверял на вокзале.

– А зачем нам ехать в Катовице? И почему столь срочно? К какой-то сумасшедшей, утверждающей, будто бы ее покусал аристократ? Но ведь там, в Катовицах, они могут все проверить на месте и отослать сюда подробный отчет.

– Ее раны были описаны, словно их нанесла собака, – акцентируя последнее слово, сказал Мок. – И вам тоже снился пес.

Попельский внимательно изучал лицо Мока в поисках хоть каких-нибудь признаков издевки, иронии. Но ничего подобного не заметил. Немец ожидал его решения, окаменев, будто сфинкс, только пальцы выдавали признаки жизни, выстукивая какой-то ритм.

– Это противоречит логике, – положил Попельский локти на стол. – Мои видения не имеют ничего общего с логикой следствия.

– У вас свои методы, а у меня – свои. Сегодня вы доверились мне, завтра я доверюсь вам. Это все. – Мок глянул на своего собеседника с плутовской усмешкой. – И, Попельский, не надо нудить. Не требуйте, чтобы я убеждал вас в том, что мои методики лучше! Вы достигли серьезного положения в полицейском мире. Даже если это случилось, благодаря ворожению по хрустальному шару, то скажу вам коротко: хочу иметь такой шар. А кроме того, есть у вас хоть какой-то иной след лучше, чем силезский?

– Тогда покатили в Катовице. – Комиссар глянул на танцевальную площадку, втянул носом запах духов, закрыл глаза и слегка покачал головой. – Но, наверное, не одни, а? Сегодня мы и так надоели один другому…

Суббота, 30 января 1937 года, поезд сообщения «Львов – Катовице», восемь часов утра

Попельский, Мок и две проститутки-еврейки, имен которых мужчины не помнили, сидели в салоне-купе и завтракали. Девицы, осовелые и пьяненькие, решили отдохнуть; разговор между ними что ни слово рвался. Мужчины молчали. Они устали и не выспались. Их организмы, выпущенные в обращение более пятидесяти лет назад, не были способны к восстановлению столь быстро, как лет десять или двадцать назад. Зато похмелье их никак не мучило – водка Бачевского была наивысшего качества, а закуски жирными и обильными – равно как и угрызения совести по причине разврата. Причиной их паршивого самочувствия не была и внешность обеих девиц, которые еще вчера казались манящими и привлекательными, а сейчас резкий утренний свет безжалостно обнажал пористую кожу на их лицах, склеивающую ресницы тушь, жирные волосы, излишние обилие форм и недостаток зубов. Нет, вовсе не это было причиной гадкого настроения обоих мужчин. Они были обеспокоены совершенно по другой причине – пару часов назад, на краковском вокзале, в их салон-купе нанес визит инспектор Мариан Зубик, который, совершенно случайно, тем же поездом вез своих сыновей на зимние каникулы в Закопане.

Подобного рода визит был самым последним, что ожидали наши герои после бурных событий вечера и ночи. Вчера, после ухода из " Palais de Dance", они тут же отправились на Центральный Вокзал и купили билеты до Катовиц. Салон-купе, к сожалению, был уже занят. Одноместные спальные купе – тоже. Так что пришлось довольствоваться купе, в котором две койки размещались одна над другой. Как на злость, вечер и ночь Мясопуста вымели из округ вокзала всех проституток, так что в Катовице они выехали сами, обманутые в самых лучших своих ожиданиях. Но в Перемышле салон-куре освободил ехавший в нем промышленник, пан председатель правления Бронислав Бромберг, возвращавшийся с зимней ярмарки в румынских Черновцах. Мок с Попельским тут же перебрались в освобожденное им шикарное купе, причем, в компании двух молодых дам, о которых на вокзале в Перемышле постарался предприимчивый и щедро вознагражденный кондуктор. А потом уже только рекой лилось спиртное, купе трещало по швам, повсюду разлетались предметы гардероба, дамочки обливали шампанским свои обнаженные тела, визжали и стонали, а Мок с Попельским поднимались на высоты витальных сил; под утро они обменялись партнершами, выпив при этом на брудершафт.

И вот тут-то пришло мгновение, которое и ввергло их в настроение, о котором шла речь выше. Услужливый кондуктор пришел к ним в шесть утра и доложил, что только что разговаривал с инспектором Марианом Зубиком, выразившем желание посетить их салон-купе. Пан инспектор, как докладывал железнодорожник, вышел в Кракове и неожиданно увидал Попельского, который стоял у окна, наслаждаясь утренней папиросой. Визит предстоял краткий, уверял кондуктор, поезд вот-вот отправляется.

Мок с Попельским молниеносно прибрались. На девиц им было наплевать, поскольку те дрыхли в соседнем помещении. Зубик вошел, церемонно поздоровался с коллегами, расспросил о цели поездки, похвалил их трудолюбие, а потом утратил речь, уставившись на потолок. Попельский медленно сопроводил взгляд начальства.

С люстры свисал женский чулок и парочка использованных презервативов.

Рыбник, суббота 30 января 1937 года, полдень

Заместитель директора психиатрической больницы, доктор Людвика Ткоч, терпеть не могла, когда мужчины начинали восхищаться ею. Потому в общении с ними была она решительной, неразговорчивой, довольно резкой, и она прерывала их ухаживания незамедлительно – эффективно и неотвратимо. Подобного рода поведение она прописала сама себе еще на медицинском факультете Ягеллонского Университета [134]134
  То есть, пани доктор училась в университете города Кракова – Прим. перевод.


[Закрыть]. Как-то раз один из ее коллег грубо пошутил при других студентах, что профессор Владислав Хейнрих [135]135
  Владислав Хейнрих (пол. Władysław Heinrich), род. 9 сентября 1969 в Варшаве – ум. 30 июня 1957 г. в Кракове; польский историк философии и психолог, профессор Ягеллонского Университета, член Польской Академии Умений – Польская Википедия


[Закрыть]наградил ее семинарскую работу публикацией в «Психологическом Обозрении» не по причине легкости пера студентки Ткоч, но по причине ее легкого поведения. Не говоря уже о том, что это был обычный, подлый и ничем не обоснованный поклёп, будущая пани доктор поняла тогда одно, что ссылка на пол в научной дискуссии является отчаянным и бессильным ходом, к которому прибегают исключительно завистниками и ничтожествами. Тому студенту тогда она крепко приложила коленом в гениталии, и пока тот вился от боли, провозгласила в присутствии всех остальных свой манифест, осуждающий ограниченность половых различий. В соответствии с тем же манифестом, поступала она вплоть до нынешнего дня. Она не вышла замуж, чтобы не быть ничьей рабыней, она не пользовалась тушью или помадой, чтобы никакой самец не исходил слюной, увидав ее, одевалась она по-мужски, чтобы никто не относился к ней как к женщине, каким-либо образом проявляя привилегии.

В течение десяти лет после окончания университета она сделала блестящую карьеру. С огромным успехом проучилась она три года на дополнительных курсах в Сорбонне, с прекрасным результатом защитила диссертацию, а после того, как заняла – при очень незначительной протекции – пост заместителя директора психиатрической лечебницы, писала докторскую диссертацию. Ей так и не попался мужчина ее жизни, который был бы одновременно решительным по отношению к другим, но терпеливый и поддающийся в отношении ее самой, обладающий блестящим умом, но умеющий, когда это необходимо, быть всего лишь фоном для ее умозаключений. Совсем даже наоборот, к себе она притягивала типов слабых и затерянных, ищущих у нее поддержки и чуть ли не материнской заботы. Таких мужчин она терпеть не могла. Когда до нее дошло, что уже не найдет своей платоновской второй половинки [136]136
  Платону принадлежит теория о том, что каждый ищет свою «половинку» для формирования идеального андрогина (мужчины-женщины) – Энциклопедия «Вокруг света»


[Закрыть], ей стало совершенно плевать на отношениях с противоположным полом. На сплетни и злопыхательства, среди которых хватало и подозрений о том, что пани доктор предпочитает сапфические [137]137
  Лесбийские


[Закрыть]страсти, она презрительно фыркала и комментировала силезским проклятием: «А нех вос дундер швишне!» [138]138
  «A niech wos dunder świśnie!»


[Закрыть], которое сама она неоднократно слышала от своего отца, штейгера из рыбницкой шахты «Эмма». Она сделалась еще более решительной уверенной в себе, окончательно сменила юбки на брюки, а из ванной выбросила любую косметику, за исключением мыла и зубного порошка.

Несмотря на подобные действия, не оставляющие места для заботы о внешности, о и безжалостное течение времени, Людвике Ткоч не удалось скрыть своей красоты. Эту хрупкую блондинку с фарфоровой кожей обходили наихудшие катаклизмы женской внешности – всяческие гормональные нарушения вместе с до– и послеродовой полнотой. Так что она не удивлялась тому, что двое сидящих у нее в кабинете мужчин пожирают ее взглядами. К этому она давно уже привыкла. Она удивлялась, скорее, тому, что эта парочка осматривает ее, несмотря на ее грубое поведение во время приветствия, когда она сама вырвала у одного из мужчин руку, которую тот уже подносил к губам, и резко предупредила, что не выносит подобных нежностей. Только, похоже, эти двое были случаями безнадежными, которые никогда не поймут сути женско-мужского партнерства. Пара типичнейших полицейских, которым кажется, будто бы мир принадлежит им, а женщины только и ждут, когда им кивнут. Два напыщенных павлина после пятидесяти, пахнущие самым лучшим одеколоном и сующие другим в глаза свои перстни-печатки, зажигалки и бриллианты в галстучных заколках. Толстые бумажники – их единственный принцип, а сморщившиеся червяки в кальсонах – их единственное беспокойство! Что самое паршивое, ей сразу же показалось, что у этих двоих тут же поменялось настроение, как только с ней встретились. От слова к слову, между ними нарастало какое-то несогласие. Они начали критиковать друг друга и с каждой минутой злобно подшучивать один над другим. Пани доктор почувствовала горечь во рту. Это они по поводу нее бессознательно соперничали, это она должна была обмануться бусами и яркими тряпочками их банального ума! Женщина поглядела на пару с нескрываемым презрением, но быстро и притормозила. Ей не хотелось, чтобы они расшифровали ее истинные чувства. Ей не хотелось оставаться беззащитной. Из профессионального навыка хозяйка кабинета начала регистрировать различные мелочи в их одежде и поведении.

Лысый мужчина после – как ему казалось – удачного ответа, направленного в сторону более полного, темноволосого коллеги, глядел на нее в надежде на то, что она примет его слова. Его замечательные, тонкие пальцы были готовы к любой операции, его замечательно сформированное тело было переполнено напряжением, а каре-зеленые глаза – коварным ожиданием.

– Мой дорогой герр, – обратилась она к лысому мужчине по-немецки, хотя этот язык ужасно не любила. – Еще до того, как вы атаковали своего коллегу тем паршивым анекдотом про то, как кто-то покусал из страсти… И вот, до того, как вы нам показали, насколько остроумны, вы спросили, имеется ли семья у пациентки Марии Шинок. Так вот, нет у нее семьи. Никакой. Она воспитанница, – глянула она в картонной папке, – Меленцкого Сиротского Дома в Катовицах. Это весьма типично для этой страны и его общественных институций! – Из-за очков она сурово поглядела на своих собеседников, словно они и были тем самым государством, которое она сама столь резко критиковала. – Сестры воспитали ее в неприязни и в презрении к собственному телу! Ее научили лишь тому, что единственная для нее цель – это выйти замуж и родить пятеро детей… Ничего удивительного, что когда по какой-то причине этой цели она достигнуть не смогла, то предалась мечтаниям. У некоторых на этом все и заканчивается, у нее же эти мечтания перешли в паранойю. Крайне тяжелую, проявившуюся сразу же под влиянием того таинственного события, после которого полиция ее и обнаружила. Было ли это только насилием? Отсюда и все ее выдумки о браке с каким-то мифическим графом, с каким-то принцем на белом коне. Вот только мне не удается интерпретировать эти ее раны на лице… – Людвикка Ткоч задумалась. – Я не до конца поверила бы здешнему полицейскому медику, который посчитал эти раны результатом укусов собаки. Этот врач – совершенно безответственный человек. Он даже не обследовал девушку гинекологически, так что мы не знаем, была она изнасилована или нет. Сама я эти раны интерпретирую совершенно иначе…

– А как, пани доктор? – У темноволосого мужчины глаза тоже были каре-зелеными. – Как вы их интерпретируете? Нам очень любопытно!

– А не будь ты таким любопытным! – весело одернул его лысый. – Ибо это спровоцирует пани доктор на научный доклад, точно такой, как после нашего появления. Я же сам, если еще раз услышу про аффективную болезнь [139]139
  Аффективная болезнь специфична для удаленного этапа травматической патологии. Она может проявляться неглубокими депрессивными нарушениями в сочетании с вроде бы выраженной аффективной лабильностью, когда по незначительному поводу без труда появляются колебания настроения в сторону его снижения – Травматические поражения головного мозга (http://mos-fun.ru/travmaticheskie_porazhenij_golovnogo_mozga)


[Закрыть]и депрессивную манию [140]140
  К таким же смешанным формам относится так называемая депрессивная мания, где имеется двигательное возбуждение и где одновременно имеется отрицательное колебание чувственноготона, причем поражает бедность и однообразие ассоциаций. В. М. Бехтерев, «О маниакально-меланхолическом психозе» // «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии», 1909 г.


[Закрыть], точно что сойду с ума… Но это было бы еще не самым ужасным. Быть пациентом пани доктор и каждый день вас видеть…

Его губы раздвинулись, открывая ровные, крепкие зубы.

– Моя интерпретация, – только теперь Ткоч обратила внимание на старательно ухоженную бородку лысого полицейского, – следующая. Те раны – это нанесение увечий себе самой, это само-наказание или вступление в будущую рационализацию [141]141
  Рационализация (лат.  rationalis– разумный, лат.  ratio– разум) – механизм психологической защиты, при котором в мышлении используется только та часть воспринимаемой информации, и делаются только те выводы, благодаря которым собственное поведение предстаёт как хорошо контролируемое и не противоречащее объективным обстоятельствам. Иначе говоря, подбор (поиск) рационального объяснения для поведения или решений, имеющих иные, неосознаваемые причины. Термин был предложен Зигмундом Фрейдом, в дальнейшем понятие развила его дочь Анна Фрейд.
  Защитная функция рационализации состоит в попытке post factum создать гармонию между желаемым и реальным положением и тем самым предотвратить потерю самоуважения. Это попытка объяснить поведение, не объяснимое с помощью объективного анализа ситуации, или попытка оправдать неудачу или ошибку.
  Например, пассивное поведение может быть рационализировано осторожностью, агрессивное – самозащитой, а равнодушное – желанием сделать окружающих более самостоятельными. Во всех этих случаях решение, как поступить, принимается подсознательно и человек не осознаёт лежащей за ним мотивации. Если вдруг встаёт вопрос о причине принятого решения, и причина оказывается неблаговидной, часто человек вместо её осознания ищет рационально выглядящее оправдание, призванное убедить его и окружающих в разумных и благовидных причинах принятого решения. При этом человек и сам искренне верит в свои рационализации.
  Знаменитый пример рационализации – басня "Лисица и виноград". Лисица никак не может получить виноград и отступает, рационализируя это тем, что виноград "зелёный". Как видим из этого примера, рационализация может быть очень полезной и объективно приносить пользу. Проблемы начинаются тогда, когда рационализация используется для того чтобы выдавать себе индульгенции на деструктивное поведение. Рационализация может противоречить логике и фактам, но это не обязательно. Её иррациональность заключается только в том, что объявленный мотив деятельности не является подлинным. – Википедия


[Закрыть]. Короче говоря, она искалечила себя как бы наперед, чтобы тем самым объяснять свои незадачи в попытках найти мужа. Мол, ничего удивительного, я такая уродина… Понятное дело, так она станет объяснять все себе, когда выйдет отсюда после излечения болезни. А это может случиться и через десять лет!

– А после того найдет себе еще один повод для рационализации [142]142
  Наверное, в конце XIX – начале ХХ века люди получали образование совершенно по-другому. Понятно, Попельский учился в Вене, хотя и не доучился, но какое знание и понимание работ Фрейда, опять же, свободное владение терминологией… Абыдно, панимаш, за нынешних! Или это автор польстил персонажу? – Прим. перевод.


[Закрыть]. – Лысый закинул ногу на ногу, открыв свои блестящие туфли, на которых не было ни малейшего следа снега с грязью, что покрывал все улицы после недавней оттепели. – Будет тогда говорить: я уродливая и старая…

– Не думаю, – Ткоч почувствовала, как краснеет, чего ненавидела больше всего, – чтобы тридцатилетняя женщина была старой!

– Вот видишь, Эдвард, – брюнет поправил свой жемчужный галстук, представляющий собой замечательный контраст с темным костюмом в полоску, – твои домыслы подтвердились. Мария Шинок попросту сумасшедшая, а ее рассказы про аристократа – чистейшей воды фантазии… Ты был прав, все это мы могли выяснить во Львове, даже не приезжая сюда, хотя лично я, – тут он улыбнулся хозяйке кабинета, – об этой поездке совершенно не жалею…

– Я тоже не жалею. – Узел галстука лысого мужчины под снежно-белым воротничком сорочки был, как заметила Ткоч, весьма старательным и завязанным по виндзорской моде. – Только я с вами не соглашусь. Мне кажется, этой пациентке можно верить.

– Смеешься? – Его коллега в жесте отчаяния вознес руки, открывая янтарные запонки. – Я понимаю, что тебе снился пес, но поверь мне, Эдвард, этот след – фальшивый! Ведь если бы все эти укусы были делишками Минотавра, то потом он бы ее убил! А почему он ее не убил? Почему он подверг себя такой опасности? Ведь она же могла его узнать?!

– Наверняка он не был здешним. – Лысый поднялся и вытащил авторучку, которой начал размахивать словно указкой. – После убийств в Мошцишках и Дрогобыче он сделался осторожным. Теперь убивает в других городах, даже других странах. В Бреслау, в Катовицах…

– Господа, господа! – прервала их спор Ткоч. – Может, все-таки хоть что-то объясните? Какой такой пес, какой еще Минотавр? Тот самый, о котором газеты писали несколько лет назад? Если так, то здесь, в Катовицах, не было никаких убийств, которые бы Минотавр совершил!

– Вот видишь! – с чувством превосходства рассмеялся брюнет. – Здесь он никого не убивал! А вот я все время спрашиваю: почему не убил, хотя, якобы, покусал?

– Отвечаю. – Лысый начал кружить по кабинету, не обращая никакого внимания на висящие на стенах дипломы Людвики Ткоч. – А вдруг она уже не была девственницей? Ведь Минотавр убивает исключительно девственниц!

– А она была девственницей или не была? – поглядел брюнет на Людвику Ткоч.

Пани директор расхохоталась.

– Была ли она девственницей? Идемте со мной, кое-что вам покажу! Самое время, чтобы вы, в конце концов, познакомились с пациенткой, которая вас так интересует!

Рыбник, суббота 30 января 1937 года, четверть первого дня

Они шли вместе с доктором Людвикой Ткоч по длинному коридору здания из красного кирпича. Пани замдиректора шла впереди, шагая быстро и энергично, ее крупные ягодицы двигались под слишком обширными штанами. Попельский, слушая пояснения пани доктор, размышлял о будничном дне в сумасшедшем доме. Мок, проходя через последующие помещения, расспрашивал про историю больницы, которая ему сильно напоминала вроцлавские заведения подобного толка. Как он узнал, в немецкие времена здесь тоже размещалась больница. И тогда, и сейчас здесь можно было слышать хриплые крики больных, их громкие споры или монологи, оскорбления, ругательства и попытки вызвать Господа Бога на поединок. И тогда, и теперь здесь бренчали металлические тарелки, заполненные кашей со шкварками, а санитары стояли вдоль стен.

– Обеденное время, сообщила Ткоч. – Сейчас мы находимся в столовке, а за ней – отдельные палаты для особо опасных больных. Прошу за мной!

– Мария Шинок опасна? – спросил Попельский.

Ткоч проигнорировала вопрос и властным жестом руки подозвала крепкого санитара, на шее которого накладывались три жировые складки. Он трусцой побежал перед ними. Гости прошли через столовую, отделенную от кухни только лишь длинной стойкой. На потолке и стенах помещений цвели какие-то фантастические подтеки. Хватало их и в небольшом коридорчике, куда они спустились по узкой лестнице.

– Здесь находятся изоляторы, – сказала Ткоч и указала рукой на первые же двери. – Познакомьтесь, господа, с пациенткой Марией Шинок. Пока что только через глазок.

Попельский сдвинул заслонку и поглядел вовнутрь, затем отодвинулся и отрицательно покачал головой.

– Снова говно в глазке.

Санитар вопросительно глядел на замдиректора.

– Auf?

– Господа, вы как, люди крепкие? – спросила Ткоч, с издевкой усмехаясь полицейским. – Крепкие, уверенные в себе, такие, что мное чего в этой жизни видели, и уже ничего вас не поразит? Тогда вначале я кое-что вам скажу. Раны на щеке Марии Шинок толком прооперированы не были. Началось заражение, пошло, так называемое, дикое мясо. Гной искал какого-то выхода. Возле раны появились свищи, протоки. Вонь из ее рта слышна на несколько метров. Так вы сильные мужчины? Если да, тогда открываем дверь. Если нет, лучше не открывать. Открываем?

Мок с Попельским удивленно поглядели друг на друга.

– Откройте, пожалуйста, – ответили они практически одновременно, а в их голосе было слышно легкое оскорбление.

– Откройте, Петр, – приказала врач санитару.

Дверь со скрипом приоткрылась. От смрада экскрементов сперло дыхание. Полицейские зажали пальцами носы и только ртом хватали отравленный миазмами воздух. Одна лишь пани доктор Ткоч была невозмутима, словно из изолятора исходил запах ее любимых карбинадлей [143]143
  Карбинадли (karbinadle) – силезская разновидность котлет из молотого мяса – Прим. перевод.


[Закрыть], а не вонь клоаки. Судя по виду санитара Петра, могло показаться, что вся эта ситуация его весьма забавляет.

Находящаяся внутри женщина начала танцевать, высоко поднимая ноги, словно бы переступая через невысокую ограду. Одной рукой она прижимала к виску край рубахи, заслоняя грудь и половину лица. Остальное ее тело оставалось открытым. Прекрасно было видно ее покрасневшее лоно.

Обильные волосы в низу живота разрастались на бедра и были чем-то слеплены. Полная, крупная грудь тяжело покачивалась по причине необычных прыжков. Из кожи возле соска вырастало три длинных черных волоса. Внезапно женщина опустила сорочку, словно ей стало стыдно. Жесткая материя опала на тело, открыв целую гамму округлых, темно-желтых подтеков. Теперь пациентка сунула обе руки между ног и начала отступать, пока не уперлась в стену. Несмотря на расстояние, они увидели дыру в ее щеке. Кожа на краях свища была фиолетово-коричневой, поблескивающей и недвижной, даже когда Мария Шинок усмехалась, закрывая глаза; при этом все глубже запихивала кулаки между бедер.

Попельский отвернулся от двери и отошел в сторону. Мок тут же поступил точно так же. Он положил ладони на коленях и тяжело дышал. Доктор Ткоч дала знак санитару, и тот захлопнул дверь.

– А при виде разлагающегося трупа вы бы, видно, и глазом не моргнули. – Ткоч подтянула свои обширные штаны. – Зато не можете глядеть на то, к чему привело эту несчастную женщину презрение к собственному телу! И сделало это то лицемерное общество, на страже которого вы стоите!

– Ага, а сейчас вы заявите, будто бы это сделал лично я! – Мок глядел на женщину врача столь же дружелюбно, как утром на Зубика. – Мне как, уже начинать испытывать вину?

– А пани доктор, – Попельский так близко придвинулся к женщине, чтобы она почувствовала его запах, – не воспитывалась, случаем, в сиротском доме? В пренебрежении к собственному телу?

– Нет. – В глазах врача-психиатра было заметно замешательство. – Как вы смеете?! Какое вообще вам дело?

– Потому что вы одеваетесь так, – Попельский вновь придвинулся, а Ткоч отскочила, будто ошпаренная, – словно бы презираете собственное тело. А вот я уверен, что оно очень даже…

Он дал знак Моку, и они направились назад, к столовой, где их приветствовал невыносимый грохот жестяных мисок. Доктор Ткоч стояла в коридорчике и вся пылала от гнева.

Катовице, суббота 30 января 1937 года, четыре часа дня

В угловых апартаментах гостиницы «Монополь» Попельский сидел у окна и переводил Моку отчет по обнаружению покусанной Марии Шинок, имевшее место ровно пять месяцев назад.

– 30 августа 1946 года к участковому III комиссариата Пампушу Каролю во время обычного обхода территории обратился Рабура Юзеф, 12 лет, сообщив, что у пани Возигнуй Гертруды, 60 лет, проживающей в Катовицах по адресу улица Мерошевского 4, в тяжелом состоянии находится ее домработница, снимающая у нее же жилье, Шинок Мария, 20 лет. Пани Шинок, одетая в одно только нижнее белье, находилась без сознания, выявляя многочисленные кровавые раны на лице. По словам пани Возигнуй Гертруды, пани Шинок Мария была найдена на пороге дома упомянутой выше особой. Помимо того, при раненной имелась сумочка, содержимое которой описано ниже. Пани Шинок Мария еще находилась в сознании, когда заявила, что раны на лице сделаны "графом, который ее покусал". Предприняты необходимые действия. Подпись неразборчива.

– Это все? – Мок лежал на шезлонге, опирая обе стопы на его спинке.

– Нет, имеются три сопроводительные записки. Первая от медика. "Выявлены сильные повреждения правой щеки, а так же многочисленные синяки и ушибы на всем теле. Рваные раны на щеке, связанные с нарушением целостности тканей, вероятнее всего, животного происхождения, от собачьих клыков. Пани Мария Шинок после пробуждения проявляет признаки психического заболевания. Доктор Зыгмунт Мержеевский, полицейский врач". Следующая заметка датирована октябрем, написал ее следственный судья Манфред Дворнёк, и она гласит: "По причине отсутствия возможности, хоть какого-нибудь контакта с больной, которая после несчастья до сих пор пребывает в заведении для психически больных в Рыбнике, и в связи с совершенно противоречивыми сведениями, сообщаемыми соседями и знакомыми, перечень которых прилагается ниже, следствие прекращается. И последняя сопроводительная заметка. "Содержимое женской сумочки: гребешок, четки, иголка с ниткой, мешочек из искусственной кожи, содержащий монеты на сумму четыре злотых и пятнадцать грошей и палочку квасцов для применения после бритья, кроме того: образок Матери Божьей Пекарской, помада, спички, носовой платок и три папиросы "гран-при". Это все, Эби.

– Зачем этой несчастной женщине квасцы?

Мок пошевелился на шезлонге и улегся, подложив руку под голову.

– Быть может, она хотела притвориться девственницей?

Мок заложил обе ладони за лысину и начал раскачиваться вместе со стулом.

– А каким это образом она могла выдавать себя за девственницу? – оживился Мок.

– Не знаю, это первое, что пришло мне в голову. – Попельский продолжал раскачиваться, расстегнутая жилетка ходила волнами. – Тут все мне ассоциируется с одним…. Когда-то знавал я одну молодую даму, которая смазывала себе лоно именно квасцами после бритья. Кожа каким-то образом съеживалась, сжималась, так что вход в antrum amorisи вправду делался нелегким.

– Погоди, погоди. – Мок схватился на ноги. – Итак, у нас имеется следующая ситуация. Мария Шинок ужасным, достойным сожаления и вызывающим образом самоудовлетворялась у нас на глазах. Так девственница не поступает. Так поступает женщина развратная и развращенная… Правда, точно так же поступала одна из сопровождающих нас девиц в поезде… Ладно, к делу. Это во-первых…

– То, о чем ты говоришь, вовсе даже и не надежное дело. – Попельский встал, подошел к окну и долго глядел на Торговые Ряды, из-под которых отъезжали грузовые телеги. – Она же ведь сумасшедшая. А сумасшествие способно превратить монашку в куртизанку.

– Во-вторых, она применяет квасцы. – Мок упрямо шел по тропе собственных рассуждений, как будто бы не слышал критического замечания Попельского. – Допустим, она пользуется ими, чтобы изображать из себя девственницу… Главный вопрос здесь: зачем женщина изображает из себя девственницу?

– Не-девственницы находятся в сложной ситуации на рынке супружеских услуг. Ответ прост: женщине было двадцать лет, и она хотела выйти замуж!

– Хорошо. В ее сумочке были квасцы. Чему они служат? Скажем так, чтобы подделать девственность. А что она вообще носит в сумочке? Предметы первой необходимости: папиросы, носовой платок, иглу, четки… Ко всем этим вещам квасцы подходят, как собаке пятая нога. Это вовсе не предмет первой необходимости, разве что она была проституткой и изображала из себя девочку по требованию клиента, точно так же, как эта твоя…

– Ты прав, Эби. – Попельский отвернулся от окна. – Квасцы здесь как пятое колесо у телеги. Тем не менее, она имела их в сумочке, следовательно, они были ей для чего-то нужны. Носовой платок носишь постоянно, ибо не знаешь ни дня, ни часа, когда ты простудишься; а вот презервативы при тебе бывают не всегда, ты берешь их только тогда, когда собираешься пойти по девочкам! Простуды, как правило, предвидеть не можешь, а вот трах-таби-дох – это всегда пожалуйста! При ней были квасцы, поскольку она шла на свидание, во время которого должна была играть роль девственницы!

– Точно! – Мок хлопнул ладонью по бедру. – Ты прав! А Минотавр ее покусал, но не убил, поскольку она уже была дефлорирована. Он же убивает только целеньких женщин.

Мужчины начали нервно кружить возле стола, несколько раз натыкаясь один на другого. Бледно-зеленые обои темнели, мрак постепенно покрывал диван, шезлонг, стол и часы, стоящие в углу гостиной. Это как раз им не мешало. У Мока болела голова от интенсивного мышления, Попельский бегал вокруг стола, как будто желая схватить некое важное предчувствие, которое вспыхнуло и тут же погасло во время последнего высказывания немецкого коллеги. Внезапно он застыл на месте.

– Шла на встречу? Так. Шла на свидание? Так. С кем? Скажем, с каким-то ухажером. А вот теперь самое главное: где они столкнулись? Где она узнала этого человека? Если она называла его "графом", выходит, ей его и представили как "графа". А где простая девушка может познакомиться с графом?

– В публичном доме. – Мок уселся за столом, закурил, а портсигар инстинктивно настолько сильно толкнул по столу, что тот полетел на пол. – Точно! В борделе! И там она изображала из себя целку! Надо обыскать все публичные дома в этом городе.

– Они могли встретиться не только в борделе, – задумчиво сказал Попельский. – Помнишь ту бабу, "синий чулок" в психиатрической лечебнице? Она сказала, будто бы Шинок что-то воображала о супружестве с графом, с рыцарем на белом коне… Помнишь?

– Ну да, помню.

– Так может они познакомились не в публичном доме, а в брачной конторе? Быть может, Минотавр именно там искал своих жертв?

– Пошли! – Мок поднялся, поправил галстук и надел пиджак.

– Брачные бюро уже не работают.

Попельский наконец-то зажег в номере свет и поглядел на буквально лучащегося энергией Мока.

– Конторы мы проверим в понедельник, – прокряхтел Мок, обувая туфли с помощью длинной ложки, – зато бордели можно проверить в любое время.

– Тебе еще мало? – с улыбкой спросил комиссар.

– Польша, дорогой мой, – широко усмехнулся Мок, – славится красивыми женщинами. Так могу я, в конце концов, испробовать это особое блюдо, или должен удовлетвориться паршивым эрзацем, теми двумя щербатыми давалками из поезда?

Катовице, понедельник 1 февраля 1937 года, десять часов утра