Текст книги "Две грани нейробука (СИ)"

Автор книги: Максим Парамохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

   – Серфинг. В эти выходные катались в Калифорнии. Волна там была отличная, по три-четыре метра. Хотя, конечно, для ваших высот это мелочь. Тебя вряд ли впечатлит.

   – Ну почему же. Наоборот, я всегда рад новым ощущениям. Так что если у тебя есть нейроклипы...

   – Да, да, – поддержал Стейзи, – нам обоим интересно.

   Джантор загрузил в нейробук три клипа, запустил первый. И оказался за тысячи километров от Остина. Яркое солнце над головой, свежий ветер, соленые брызги в лицо. И волна. Мощная, стремительная, переменчивая, будто живая. Каждую секунду она пыталась опрокинуть, сбить с ног человека, бросившего вызов чуждой стихии. Стена сине-зеленой воды неслась следом, вдвое выше человеческого роста пенящийся гребень буквально накрывал, захлестывал с головой, грозя окончательно поглотить. Но каким-то чудом доска летела на долю секунды, на несколько сантиметров впереди бушующей стихии.

   – Здорово, – сказал он, посмотрев все три.

   – И не говори. Словно сам на волнах покатался, – сказал, улыбаясь, Стейзи.

   Последнее замечание приятеля вернуло мысли Джантора к старой проблеме.

   – А ты сама свои клипы потом запускаешь? – спросил он девушку.

   – Конечно. На море ведь не каждый день выберешься. А тут практически то же самое.

   – И как, насколько удается передать впечатления?

   – Ну ты же сам чувствовал, – толкнул его в бок Стейзи. – И ветер, и волны, и солнце. Все классно.

   – Да я не спорю, просто... – Джантор посмотрел на Веранту. – У тебя не возникает ощущения, будто чего-то не хватает? Как бы теряется, или типа того.

   Минуты две она молча думала.

   – Вроде нет. С нейроклипами я заранее знаю, что будет дальше, если ты это имеешь в виду. Нет? Тогда я не знаю. А разве у тебя по-другому? Все же здорово. Такой полет, скорость, ветер. Эти ваши сальто и вращения, просто голова кругом.

   – Есть такое, я не спорю. Только все равно создается ощущение, будто чего-то не хватает. Пропадает, и все тут.

   – А что хоть теряется? – спросил Стейзи. – Какое ощущение?

   – Да я и сам не могу точно сформулировать.

   – Это усложняет задачу.

   Они с полчаса обсуждали проблему, правда, без особого успеха, пока нейробук не напомнил Джантору, что приближается время тренировки.

   Спорт был неотъемлемой частью жизни любого фиомсянина. Ежедневные полчаса бега для развития выносливости, полчаса со штангой для силы, и час игровые виды, развивавшие ловкость, реакцию, координацию.

   У Джантора по расписанию сегодня футбол. Среди немногочисленных зрителей заметил Эвандора. Сломанную ногу обхватывал механический каркас с искусственными мускулами, надежно фиксируя кость и поволяя ходить. Но не играть, а потому выглядел приятель мрачно.

   Из стандартной игровой пятерки больше всего он любил как раз футбол. Эвандору нравилась контактная силовая борьба, на футбольных и хоккейных матчах он играл с огнем в глазах. В то время как бейсбол и теннис чуть ли не вызывали уныние.

   После игры в Веббервиль они поехали вместе.

   – Как нога?

   – Неделю с этой штукой ходить, – Эвандор поморщился, – и еще две без активного спорта. Ты как, уже думал над полетами зацепом?

   – Нет, я тут ломаю голову над проблемой потерянных ощущений. Ведь нейробук может записывать и воспроизводить сигнатуры с высокой точностью, а в нейроклипах что-то пропадает.

   – Пусть сами прыгают, – скривился Эвандор.

   Подобно инструкциям, нейроклипы вызывали у него малопонятное отторжение. Они подъехали к дому Джантора, приятель хотел забрать свой парашют. Когда вылезли из машины, навстречу с громким лаем кинулся Роби.

   Эвандора песик с самого начала невзлюбил. Да и вообще, как заметил Джантор, животные относились к другу с явной неприязнью. Он, в свою очередь, не любил домашних питомцев и их хозяев, а потому единственный из всех знакомых практически не заглядывал в гости, приходя лишь по делу.

   – Что разгавкался, мерзкая псина, – Эвандор подобрал мелкий камушек и замахнулся.

   – Не горячись, – Джантор ухватил приятеля за руку, мешая бросить. – Ну лает и лает, не обращай внимания. А вообще он веселый.

   – Ага, веселый. Злобный он. А ну брысь, – Эвандор взмахнул руками и резко дернулся корпусом в сторону Роби, будто хотел напасть.

   Разумеется, с переломом такое не удастся, но песик в подобные тонкости не вникал, и кинулся наутек.

   – Прекрати его пугать, – бросилась на защиту любимца возившаяся с кустами ежевики Касанта. – Ты сам злобный.

   – Пусть боится, – Эвандор рассмеялся.

   Боится!

   Разгадка пришла, как вспышка молнии.

   – Вот чего нам не хватает. Страха!

   – Чего? – забыв на секунду о взаимной неприязни, Эвандор и Касанта дружно уставились на него.

   – Страх! – ответ казался настолько очевидным, что Джантор удивлялся, как он не додумался раньше. – Вот что теряется в нейроклипах. Ощущение опасности. Страх.

   * * *

   – Только не говори, что мы боимся, – насупился Эвандор. – Я ничего не боюсь. Прыгаю, и все.

   – Что теряется? О чем ты? – с удивлением спросила Касанта.

   Ах, ну да, она же вообще не знает.

   – Смотрите, когда мы реально прыгаем, то сознаем потенциальный риск. Да, он настолько мал, что в большинстве случаев им можно пренебречь. Однако вероятность нераскрытия парашюта и других опасностей сохраняется, что придает нашим прыжкам особую остроту. А при создании нейроклипа ощущение опасности теряется.

   – Конечно теряется, – Эвандор усмехнулся. – Ведь от нейроклипов не умирают. Чего им бояться?

   – Ты прав – ничего. Но, – Джантор задумался, параллельно отыскивая в памяти нейробука учебник по эмоциональным состояниям и связанным с ними зонам мозга, – страх относится к непроизвольно-автономным процессам. Он может возникать и в отсутствие реальной угрозы. В старину даже существовала особая категория психических заболеваний, именуемых фобиями. Некоторые люди панически боялись высоты, замкнутых пространств, крыс...

   – А чего их бояться, – презрительно скривился Эвандор, – раздавить, и все.

   Он впечатал каблук здоровой ноги в асфальт, словно давил невидимую крысу.

   – Я про другое. Суть в том, что эмоциональный уровень эволюционно древнее сознательного, а потому сильнее. В случае фобий люди испытывали панический страх при полном отсутствии реальной опасности. Но, поскольку в мозгу есть нейроны как возбуждающие, так и есть тормозящие, с появлением вживленных компьютеров разум получил дополнительный козырь. Мы способны сознательно подавлять нежелательные эмоции и ощущения. Как, например, боль. Тебя ведь совсем не мучает сломанная нога, хотя без нейробука ты бы ужасно страдал.

   – Да, да, я знаю, что нейробук подавляет боль, только информирует о повреждении. У меня на краю поля зрения постоянно торчит виртуальная модель с красной ногой. Но причем тут страх?

   – Там тот же принцип. Страх и боль эволюционно сформировались как защитные реакции на внешние угрозы. Они вообще сильно связаны. Чаще всего страх вызывается тем, что причиняет боль. Единожды обжегшись, животное держится от огня на расстоянии, значительно превышающем безопасное, потому что боится. Но мы, люди, находимся на более высоком уровне развития, мы можем оценить опасность, просчитать. И действовать, даже сознавая угрозу жизни и здоровью. Прежние эволюционные механизмы утратили свою значимость, но, будучи более древними, сохранили влияние. И только с появлением нейробуков стало возможно его устранить. Однако вживленный компьютер способен работать в обе стороны. Как подавлять страх, так и вызывать его, даже если никакой угрозы нет. Мы вполне способны добавить в нейроклипы ощущение опасности.

   Эвандор чуть помедлил. Наконец пожал широкими плечами.

   – Ерунда все это. Не забивай ты голову нейроклипами, давай лучше придумаем, как полет зацепом организовать.

   – Организуем, но потом. Тебе все равно надо ногу залечить. А я как раз успею добавить в нейроклипы немного страха.

   – А кто захочет их смотреть, если они станут пугать? – спросила Касанта.

   – Ну, я же не собираюсь вызывать панический ужас. Добавлю чуть-чуть. Примерно как ты добавляешь специи в свои блюда. Самую малость, для остроты.

   Джантор чувствовал, что нашел разгадку. Поднявшись к себе, запустил по Интернету поиск утилит, вызывающих страх. К его огромному удивлению, ни одной не нашлось. Он расширил поиск, используя разные комбинации ключевых слов – бесполезно. Готовых нейропрограмм, использующих эту эмоцию, также не оказалось. А последняя научная статья, посвященная страху, опубликована почти двадцать лет назад.

   Вышел на форум экстремальщиков, поделился идеей. Она вызвала бурный отклик, однако подходящую программу никто не посоветовал.

   Раз ее нет – придется создать. Надо лишь найти в операционной системе соответствующие базовые программы и понять, как их модифицировать. Открыв каталог, Джантор принялся искать. Но ему быстро надоело, и, поскольку время перевалило за полночь, он решил отложить все до завтра.

   На следующий день после работы снова начал искать файлы, управляющие страхом. И опять ему вскоре наскучило. Вспомнился вчерашний разговор с Эвандором и полеты зацепом. Они наверняка подарят массу новых впечатлений.

   Джантор целиком погрузился в решение новой задачи. Математическое моделирование показало, что трос лучше брать растягивающийся, в противном случае рывок при захвате может привести к травме. Он спроектировал кронштейн, потом рассчитал натяжение троса. Отправил заказ в компанию, делавшую снаряжение для экстрима. Об управляющих страхом нейропрограммах он почти забыл.

   Кронштейн и трос доставили в субботу. Весь вечер Джантор с Шинвином обсуждали завтрашний полет, моделировали различные ситуации.

   – Кстати, что там с твоей идеей страха? – неожиданно сменил тему приятель. – Как ощущаются нейроклипы с ним? Ближе к реальности?

   Вопрос застал Джантора врасплох. За последние дни он, хоть и возвращался к этой задаче несколько раз, так и не сдвинулся с мертвой точки. Постоянно отвлекали дела поважнее.

   – У меня тоже времени не нашлось, – посетовал Шинвин.

   Странно. Впрочем, они оба и правда заняты. Зацеп-полеты заманчивы, но потенциально опасны. Надо все смоделировать и просчитать. Решил узнать, как успехи у других. Краткий опрос порядком обескуражил. Хотя идея с каждым днем находила новых сторонников, обсуждение различных ее аспектов ширилось, но в практической реализации не продвинулся вообще никто. Ни одной готовой программы, порождающей страх, так и не обнаружилось, а два десятка человек, выразивших желание ее создать, не сделали ничего.

   У каждого, по их словам, последние дни выдались чересчур хлопотными, но в ближайшем будущем они обязательно займутся проблемой.

   Просто поразительно. Некоторые столько лет бились над загадкой, а теперь, когда она вроде бы разрешилась, не нашли времени на ее реализацию. Один или два – возможно. Но чтобы все сразу? Людей словно отталкивала неведомая сила.

   В тайные силы Джантор не верил, и со страхом он обязательно разберется.

   Но не в воскресенье. Сегодня главное – полет зацепом.

   На аэродроме, когда укладывал парашют, мелькнула мысль взять запасной. Но он отказался. Второй будет лишь мешать и стеснять, а первый, если укладывать согласно инструкции, которую Джантор держал перед глазами, абсолютно надежен.

   Мысли сами собой перетекли к проблеме страха. Боится ли он?

   Потенциальный риск безусловно есть. Падение с большой высоты не оставляет человеку шансов выжить, а потому любой полет, будь то самолет, вертолет, дельтаплан, теоретически опасен. Мотор может заглохнуть, парашют не раскрыться. Но техника очень надежна, наработка на отказ составляла сотни тысяч и даже миллионы часов, вероятность поломки менее одной на миллиард. Слишком мало, чтобы отказаться от столь заманчивых перспектив.

   Да, он сознает риск. И, наверное, именно это осознание порождает тот особый трепет, который Джантор ощущал перед каждым прыжком. Но сомнений, колебаний, желания отступить он не чувствовал. Страха нет.

   А если нейробук подавляет его, как боль, и не должно быть.

   Они взлетели. Поднявшись на три тысячи метров, Джантор сделал несколько пилотажных фигур. Самолет ощущался отлично, никаких проблем и неполадок не чувствовалось. Можно переходить к главному.

   Подняв машину еще на две тысячи метров, чтоб иметь запас высоты, Джантор открыл люк и прыгнул.

   Легкие наполнил прохладный чистый воздух, земная тяжесть сменилась восхитительной легкостью, от раскинувшейся на многие километры вокруг картины захватывало дух. И восторг, восторг полета. Но сейчас Джантор постарался от него абстрагироваться. Пока это полет в одном направлении – вниз. Однако он сможет больше. Сохраняя нейросвязь с самолетом, пустил его по спирали вокруг себя. Весьма непривычно видеть машину глазами, и в то же время собственное тело ее камерами. Он тренировался на виртуальном симуляторе, но вживую все воспринимается несколько иначе.

   Когда скорость свободного падения стабилизировалась, Джантор развернул "Сессну" так, чтобы самолет со снижением летел на него, но выше.

   Увы, первая попытка захватить трос не удалась, он прошел в стороне. Во второй раз так же, но ближе. На третьей Джантор почти достал его, не хватило каких-то сантиметров. Отправил машину на четвертый заход, но тут запищал альтиметр. Пришлось раскрывать парашют.

   – Что, не получается? – спросил на земле Шинвин.

   – Управлять самолетом и собственным телом одновременно – совсем не то же, что по отдельности. Но с каждым разом все лучше. Надо еще попробовать.

   Уложил парашют, они снова взлетели. Первая попытка – снова очень близко, а со второй Джантор ухватил таки одну из поперечин троса.

   С нарастающим усилием самолет потянул его вперед. Достигнув пика, когда у него едва хватало сил держаться, напряжение стало ослабевать. Теперь гибкий трос подтягивал его ближе к летящей машине.

   И он тоже летит!

   С такой же скоростью, как в свободном падении, наслаждаясь безграничным простором вокруг, ощущая встречный поток воздуха. Плюс теперь может свободно маневрировать. Мыслекомандой Джантор приказал "Сессне" подняться выше, чувствуя, как и сам поднимается вверх. Вираж вправо, затем со снижением влево.

   Джантор рассмеялся. Потрясающее ощущение.

   Трос то растягивался, то сжимался, подтягивая его почти вплотную к самолету. В такие моменты Джантор приказывал машине уходить в сторону, чтобы ненароком не врезаться. Впрочем, меньше двадцати метров он ни разу не сближался.

   С каждой секундой полета его маневры становились все увереннее. Сделав несколько горизонтальных виражей, послал машину вниз, набирая скорость, и на высоте в тысячу метров резко вверх, рассчитывая сделать мертвую петлю.

   Натяжение троса нарастало, и тут он почувствовал, как пальцы соскальзывают. Из-за перегрузки его тело стало намного тяжелее, да и мышцы устали. Джантор отчаянно цеплялся, но инерция и притяжение оказались сильнее.

   Выскользнув из рук, трос устремился к самолету, сам Джантор полетел вниз.

   Жаль. Но для первого раза все равно отлично. Сказав Шинвину принимать на себя управление, он стабилизировал падение и раскрыл купол. Вид сверху красивый, но после скоростных маневров малость скучновато. Подтянув стропы, приземлился на ближайшем ровном поле.

   От места посадки до аэродрома оказалось почти девять километров. Хорошая тренировочная пробежка.

   В глазах ожидавшего Шинвина сквозило беспокойство.

   – Все нормально?

   – Конечно. Жив, здоров. Знаешь, это просто фантастика. Высший пилотаж и свободное падение в одном флаконе.

   – Мечтаю сам попробовать.

   Но реализовать мечту друг не сумел. Шинвин трижды поднимал самолет в воздух, но все попытки ухватить трос закончились неудачно.

   – Не могу сразу на двух вещах концентрироваться, – жаловался он на аэродроме. – Управляю самолетом – будто не чувствую рук. Думаю о хвате – теряю контроль над машиной.

   – Тебе надо еще несколько попыток, – ободрил приятеля Джантор. – С каждым заходом получается все лучше, в последний раз трос прошел всего в трех метрах. Еще немного – и ты полетишь.

   Но не сегодня. Аккумуляторы "Сессны" практически разряжены.

   Возвращаясь, обсуждали выявленные проблемы. Чтобы управлять одновременно телом в свободном падении и самолетом, нужен большой опыт и того, и другого. Выпрыгивать, сразу держа трос, намного проще. Но моделирование показало, что подобный прыжок чреват непредсказуемыми и опасными рывками.

   Шинвин предложил выпускать человека на лебедке через люк в полу. И потом точно так же поднимать. Способ реальный, но потребуется значительная переделка самолета.

   Вторая проблема – хват. Пожалуй, стоит взять карабины и ремни на руки, что возьмут на себя большую часть нагрузки. Выбрав подходящий симулятор, Джантор начал проектировать требуемое снаряжение.

   А по возвращении домой стал готовить нейроклип.

   Очень быстро ставший хитом форума экстремальщиков. Помимо восторженных отзывов сразу посыпались многочисленные вопросы – жаждущих повторить интересовали технические аспекты. Потом с Джантором связался Нимверт, парень из хьюстонской компании, производившей снаряжение для экстремальных видов спорта, и они до поздней ночи обсуждали и проектировали ремни, не позволяющие оторваться от троса.

   В понедельник Джантор планировал, наконец, заняться поиском нейропрограмм, управляющих страхом, но, покопавшись немного в файлах операционной системы, ощутил невероятную скуку, и его увлекло обсуждение зацеп-полетов.

   Во вторник же он твердо решил ни на что кроме страха не отвлекаться. После работы отключил все электронные оповещения, поставил статус "Очень занят". И принялся перебирать файлы операционной системы.

   Задача невероятно большая и трудоемкая. Операционка занимала почти девять терабайт, миллионы файлов в десятках тысяч каталогов и папок. Назначение некоторых Джантор прекрасно знал, в содержимом других приходилось разбираться, то и дело обращаясь к книгам по принципам работы операционной системы и программированию нейробука.

   И все это казалось до отвращения скучным. Мозг будто сам собой пытался переключиться на что-нибудь иное, раз за разом Джантор обнаруживал, что думает о вещах абсолютно посторонних. Отвлекало практически все. Стоило взгляду упасть на постер "Техасских рейнджеров" – и Джантор стал размышлять о перспективах команды в новом сезоне. Услышав шаги за дверью, принялся гадать, кто из соседей пришел. А в какой-то момент поймал себя на том, что наблюдает за мухой, вьющей под потолком.

   К черту муху.

   Ее полет никак не связан с его задачей. Надо найти в операционной системе файлы, управляющие страхом. Джантор даже написал небольшую программку, каждые пять минут проецировавшую в зрительную кору надпись "Ищи страх", как напоминание о главной цели.

   Результат два дня невероятно скучных и унылых поисков дали абсолютно неожиданный. Получалось, что программ, управляющих страхом, в операционной системе нейробука вообще нет.

   * * *

   Но это невозможно.

   В мозгу пять миллиардов электродов, и миндалевидное тело, отвечающее за страх, достаточно велико, чтобы на него приходились сотни тысяч, а то и миллионы. К тому же практика показывает, что нейропрограммы есть и работают.

   Джантор помнил страх по детским годам. Помнил, какое волнение и сомнения охватывали его перед прыжком с высокой вышки. Вся решимость, владевшая им, когда он лез наверх, словно испарялась. Некоторые ребята, так и не сумев этот страх перебороть, прыгать вообще отказывались.

   Он знал девочку, которую когда-то покусал злобный пес, и она панически боялась всех собак. Даже самых маленьких и безобидных.

   Помнил длительные, в несколько дней походы. Красивый и завораживающий днем, с наступлением сумерек лес преображался. Он обступал освещенное костром пространство сплошной темной громадой, поглощал, будто вытягивал свет. Безобидные, ясно различимые днем, ночью искаженные тенями кусты и камни казались неведомыми чудовищами. Отовсюду доносились тысячи шорохов, далекие крики неизвестных зверей, скрипы, похожие на стон. Каждый, кому приспичило выйти за круг света, старался поскорее в него вернуться.

   Детские эмоции вообще доставляли воспитателям массу хлопот. Иногда не хотелось спать, и тогда маленькие фиомсяне выдумывали забавы, будившие соседей посреди ночи. Во время важной контрольной вдруг охватывало такое волнение, что все выученное ребенок начисто забывал. Порой накатывала необъяснимая грусть, и ни любимые игры, ни веселые мультики, ни сладости не могли ее рассеять. Наконец, любая ссадина и царапина неизменно сопровождалась болью.

   Вживляемый в 14 лет компьютер все менял. Гипногенная программа позволяла легко и быстро уснуть. Другая в считанные секунды успокаивала самое сильное волнение. Нейробук полностью подавлял боль, а любые печали бесследно растворялись в океане даруемого нейрокайфом удовольствия.

   И от страха вживленный компьютер должен избавлять. Даже сознавая риск несоизмеримо более высокий, чем при детских играх, Джантор никогда не испытывал перед прыжком сомнения. И ни разу не слышал, чтобы другой взрослый фиомсянин чего-либо боялся. Они оценивали опасность, обсуждали ее, просчитывали. Но спокойно, осознанно, и если находили риск приемлемым – действовали. Руководствуясь не эмоциями, а разумом.

   Подавляющие страх нейропрограммы безусловно есть. Но почему операционная система не показывает их наличия? Вместо ответа на старый вопрос он получил новый.

   Когда он поделился загадкой с Шинвином, приятель пожал плечами.

   – Может, ты просто преувеличиваешь значение страха? Так сказать, зациклился на нем. Да, дети порой боятся совершенно безобидных вещей. Но когда мы становимся взрослее, то понимаем, что темнота, пауки и тому подобные штуки сами по себе опасности не представляют. Вот и все.

   Джантор покачал головой.

   – Эмоциональный уровень более древний и сильный. Он действует автономно, независимо от нашего сознания. Боль не прекратится лишь потому, что человек уже знает о травме, и дальнейшее страдание с практической точки зрения бессмысленно. Он все равно будет мучиться от боли, и понадобится соответствующая программа нейробука. Она в операционной системе есть. Со страхом должно быть то же самое.

   – Но ты сам говоришь, что ее нет. А раз ее нет – значит, нет. И потом, эмоциональный страх почти всегда порождается болью. А если ее нет – откуда взяться страху? Нейробук устраняет первопричину, и, вероятно, отдельная программа попросту ненужна.

   Но Джантор чувствовал, что она есть. Он связался с бывшим однокурсником, работавшим в Сиэтле над совершенствованием операционной системы нейробука. Правда, Олсандо занимался вопросами проецирования изображений в зрительную кору мозга, и о программах, управляющих страхом, никогда не слышал.

   – А может такое быть, что операционная система какие-то файлы просто не видит?

   Вопрос приятеля сильно озадачил.

   – Теоретически – да, – наконец ответил он. – В файловом менеджере прописаны адреса всех как имеющихся, так и вновь загружаемых файлов. И если адрес какого-либо файла не прописан – его как бы нет, программа его не увидит. Вот только, – Олсандо помедлил, – программа ведь очень надежна, последний сбой был... Я сейчас гляну в архивах.

   Копался он там минуты три.

   – Последняя зафиксированная жалоба на сбой файлового менеджера поступила 32 года назад. С тех пор каждый день 130 миллионов человек передают с его помощью десятки и сотни файлов, и ни одной потери или ошибки копирования. Он абсолютно надежен. Если файловый менеджер не видит какой-либо файл – значит, его попросту нет.

   Слова Олсандо зародили в душе Джантора сомненья. Может, прав Шинвин, говоря, что он чересчур зациклился на проблеме страха. И никаких программ управления им действительно нет.

   Должны быть. Слишком многое указывает на их наличие. Но как эти файлы найти? Как вообще убедиться в существовании нейропрограмм, которые операционная система не видит? Эти вопросы занимали мысли Джантора каждый день. Неоднократно он принимался снова искать – вдруг что-то пропустил. Но всякий раз поиски навевали ужасную скуку. И душа тянулась к занятиям поинтереснее.

   Самое лучшее среди них – конечно же, полеты. Шинвин после серии неудачных попыток освоился с одновременным управлением телом и самолетом настолько, что сумел поймать трос. Полет привел друга в неописуемый восторг, и по возвращении он принялся делать нейроклип.

   А Джантор вместе с Джесиной, расположившись на веранде, стали подбирать для нейроклипов подходящую музыку. Требовалось нечто быстрое и стремительное, в унисон головокружительному полету.

   Он первым обратил внимание на затормозивший у обочины фургончик. Вышедшая из него миниатюрная девушка с короткими светлыми волосами глядела то на них, то на дом, словно хотела что-то спросить.

   – Нужна помощь?

   – Я Розайла. В жилищном комитете сказали, что у вас есть свободная комната, – с робкой улыбкой ответила она.

   – Целых две. Выбирай любую.

   Через минуту вокруг новой жительницы собрались все обитатели дома.

   – Надолго к нам? – спросила Касанта.

   – Думаю, на год. Я на практике в травматологии.

   Мозакро рассмеялся так резко, что девушка вздрогнула.

   – В больницу можешь не ездить, пациенты прямо перед тобой.

   Остальные тоже засмеялась, Розайла же растерянно захлопала длинными ресницами, на шаг отступила.

   – Не пугайся, – Джесина шагнула к ней, взяла за руку. – Просто вот эти двое собирают вывихи, переломы и другие травмы. У них еще третий приятель есть, сейчас как раз со сломанной ногой ходит. Так что тебе дали наш адрес, чтобы сразу поближе к пациентам, – она снова засмеялась.

   – Хороший травматолог всегда пригодится, – Джантор улыбнулся. – Вообще мы экстремальщики, – стал объяснять он, видя растерянность девушки. – Прыжки с парашютом, речные сплавы, маунтинбайк, скалолазание и все такое. А травмы – так, издержки увлечения. Кстати, хочешь ощутить, каково летать прицепом за самолетом? Мы тут как раз новые нейроклипы делаем...

   – Потом похвастаешься, – перебила его Касанта. – Девушка ведь только приехала. Лучше помогите занести ее вещи.

   Самой большой вещью новой жительницы оказалась внушительная штука наподобие стола из покрытого лаком дерева. Джантор никогда таких прежде не видел.

   – Это рояль, – пояснила Розайла.

   Слово ничего не говорило, и он запустил поиск по Интернету. Роялями именовались старинные музыкальные инструменты.

   – Для музыки?

   – Да. Их на весь ФИОМС осталось штук двадцать, не считая музейных экспонатов. Я состою в обществе любителей старинных инструментов, – произнесла девушка так, будто сомневалась, гордиться данным фактом, или скрывать. – Иногда мы играем живую музыку. Еще я сама немного пишу.

   – А чем они отличаются от... ну, современных? – спросил Джантор, покосившись на Джесину. Она тоже сочиняла музыку, но никаких роялей у нее нет.

   – Тем, что современные музыкальные инструменты как класс отсутствуют, – ответила женщина, опередив открывшую было рот Розайлу. – В прошлом вся музыка создавалась с помощью таких вот громоздких нелепых штуковин. И была аналоговая, в виде звуковых волн. С появлением компьютеров стало возможно преобразовать ноты в цифровой звук. А после разработки нейробуков процесс создания мелодии окончательно переместился в голову композитора. Я пишу ноты, и компьютер сразу переводит их в звук, который далее воспроизводится через акустические системы либо передается напрямую в слуховую кору. Нужда в музыкантах как посредниках между композитором и слушателями отпала.

   С каждым словом столь нелестной характеристики Розайла становилась все печальнее.

   – Да ладно тебе. В старинных вещах есть особое очарование, которое вы просто не пытаетесь понять, – поддержала девушку Касанта.

   Она сама помимо любви к новым блюдам увлекалась старинной одеждой и располагала внушительным гардеробом в дюжину платьев из природных материалов – атласа, хлопка, шелка, с вышитыми вручную узорами. Джантор считал их весьма непрактичными, предпочитая одежду из камуфлона – легкой, очень прочной, отталкивающей воду и грязь ткани. Плюс она меняла цвет и структуру, в жару пропуская свежий воздух, а в холод сохраняя тепло.

   Он слышал также про общество любителей старинной электроники, собиравших ламповые радиоприемники, фанатов программирования на старых, давно вышедших из употребления языках, знал ребят, собиравших автомобили с жутко воняющими двигателями внутреннего сгорания, или старинных чисто механических роботов без искусственных мускулов. Сам Джантор все эти увлечения примитивными технологиями прошлого считал непрактичными. Впрочем, кое-кто аналогичным образом оценивал любовь к экстремальным трюкам, называя их бесполезным и неоправданным риском. Каждый житель ФИОМСа имел одно или несколько хобби, которые другим могли показаться странными.

   В любом случае огорчать новую соседку неправильно.

   – Сыграешь нам что-нибудь?

   – Если хотите, – девушка радостно улыбнулась.

   – Вечно ты торопишься, – проворчала Касанта. – Ей обустроиться надо, есть, наверное, хочет. Идем, через четыре минуты будет готова замечательная индейка, – она потянула Розайлу на кухню.

   Приподняв рояль, Джантор оценил еще одно преимущество нейромузыки. Для нее не требуются такие вот тяжеленные бандурины, весь инструментарий находится в голове. Но если Розайле нравится – пусть играет.

   После ужина все шестеро, плюс несколько соседей из ближайших домов собрались в гостиной. Музыка у Розайлы оказалась плавная, мягкая, отдающая легкой грустью. По-своему приятная, как приятен легкий ветерок. Но сам Джантор предпочитал скорость, драйв, экстрим. Когда воздух свистит в ушах, острые скалы мелькают на расстоянии вытянутой руки, и лишь с максимальным напряжением сил удается проскользнуть по краю опасности.

   Впрочем, когда Касанта, которой игра новой жительницы явно понравилась, стала аплодировать, он с готовностью присоединился. Державшаяся несколько скованно девушка заметно приободрилась.

   После маленького концерта уже сам Джантор порадовал всех нейроклипами последних полетов. Наибольшее впечатление они произвел на Розайлу.

   – Потрясающе. От этих маневров просто голова кругом, – девушка глядела с восхищением и завистью. – И вы часто так летаете?

   – Зависит от настроения, погоды, наличия иных дел и развлечений, когда может потребоваться травматолог, – улыбнулся он.

   Последнее замечание вызвало общее веселье.

   – И вам совсем не страшно? – пожалуй, Розайла единственная не считала шутки о востребованности ее профессии смешными.