Текст книги "Две грани нейробука (СИ)"

Автор книги: Максим Парамохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

   Нейропрограммы Хокса подавляли страх и боль, внушали кайфоманам фанатичную преданность и столь же безграничную ненависть к чужакам. Каждый мужчина и женщина сражались до последней капли крови. Даже тяжелораненые, с оторванными руками и ногами, они до последнего вздоха стремились нанести атакующим максимальный ущерб.

   Пришлось отправить в бой регулярную армию, бронетехнику и авиацию.

   Итоги заставили Америку ужаснуться. Тяжело ранеными и покалеченными удалось захватить менее тысячи кайфоманов, остальные погибли. Армия и полиция потеряли свыше трех тысяч убитыми, вдвое больше раненых.

   Власти решились на крайние меры, потребовав от разработчиков полностью отключить способность посылать импульсы в зоны удовольствия.

   Но в результате столкнулись с единодушным сопротивлением нейросообщества, формальные запреты оказались бессильны перед притягательной силой нейробука. У Хокса нашлись последователи. Завлекая людей бесконечным нейрокайфом, они использовали вирусные программы, против воли внушавшие жертве любовь и преданность к определенному человеку. Каждый нейкер стремился набрать себе личную армию побольше.

   Подобные Брайнет-Хилс общины появлялись по всей стране, и всякий штурм оканчивался колоссальными жертвами. Очень скоро все попытки решить дело силой власти прекратили. Теперь они стремились изолировать сообщества кайфоманов от остальной страны.

   Но это даже в сочетании с разработкой более совершенных систем защиты позволило лишь замедлить распространение нейрокайфомании.

   А потом появился Морган Килмор. Блестящий ученый и программист, он разработал новый метод вживления в мозг электродов, сократив и удешевив процесс почти втрое. Основанный им в Лос-Анджелесе центр нейротехнологий ежегодно вживлял более 10 тысяч нейробуков.

   И каждая операционная система в нарушение закона содержала тайные программы воздействия. Плюс Килмор действовал как нейкер, распространяя их другими способами. К тому времени, когда его деятельность стала известна, он имел в своем распоряжении более 100 тысяч человек.

   Слишком много, чтобы подавить силой, или хотя бы изолировать.

   Но Килмор не просто создавал очередное скопление любителей кайфа. Он увидел в нейробуке идеальное средство для коррекции психики. И хотел не личной власти, но создать новый мир. Мир без алчности, мир без злобы, без лжи, зависти, печали.

   Все эти и другие нежелательные чувства подавлялись специальными программами нейробука. И наоборот, занятия общественно полезные, такие, как учеба, труд, спорт, поощрялись положительными эмоциями.

   В районах Лос-Анджелеса, где сторонники Килмора составляли большинство, отсутствовала преступность, дискриминация по расовым, половым, любым другим признакам. Ушли в прошлое алкоголь, наркотики, насилие. Благосостояние и благоустроенность росли фантастическими темпами.

   Все это привлекало к нему новых людей. Не только обладателей нейробуков, но и тех, кто надеялся их получить. Новое общество – ФИОМС, неудержимо наступало.

   Ему удалось убедить в правильности своего пути ряд других нейкеров, вовлекая их людей в единую структуру, насчитывавшую уже миллионы.

   Вскоре популярность Килмора возросла настолько, что он выиграл выборы губернатора Калифорнии. Власть в Вашингтоне отреагировала отказом финансировать все федеральные программы по вживлению в штате нейробуков.

   В ответ Килмор объявил, что отныне вживление компьютера в подконтрольных ему центрах бесплатно. От столичных денег он уже давно не зависел, эффективность и прибыльность фиомсянских компаний на порядок превышала среднюю по стране, огромные доходы обеспечивали достаточно средств для строительства новых центров нейротехнологий.

   Причем не только в Калифорнии, но и соседних штатах. Чаще всего базой становилась одно из нейкерских сообществ, глава которого поверил в лучшее будущее.

   Все попытки остановить наступление ФИОМСа путем административных препон провалились. Влияние Килмора ширилось, люди потоком ехали к нему.

   Впрочем, был и другой поток. Тех, кто, боясь кайфоманства и программ влияния, наотрез от нейробука отказывался. Движение против вживленных компьютеров возглавил Эдвард Брант. Он провозгласил, что единственной защитой от порабощающих разум программ является запрет нейробуков.

   Частично он был прав. Далеко не все нейкеры хотели, по примеру Килмора, строить общество будущего, многие жаждали исключительно личной власти.

   Акцентируясь на таких случаях и получая щедрое финансирование от фирм, проигрывающих конкуренцию фиомсянам, Брант развернул масштабную пропагандистскую компанию, заразив неприязнью к владельцам вживленных компьютеров огромное число обычных людей. Опираясь на свой многочисленный электорат, в 2072-м году он выиграл выборы президента США. Один за другим стали приниматься законы, направленные против обладателей нейробуков, которых прозвали киберами. Все исследовательские программы по совершенствованию нейробуков свернули, была запрещена иммиграция в страну киберов. Сначала для госструктур, потом для образовательных учреждений и частных компаний ввели квоты на людей без нейробуков.

   Однако эти меры смогли притормозить, но не остановить наступление Килмора. В 2074-м его сторонница Мадлен Джонсон выиграла выборы в Техасе, втором по населенности штате страны.

   Однако президентская гонка через два года снова осталась за Брантом. Воодушевленный победой, но видя, что время играет против, он решился на отчаянный шаг – запретить вживление новых нейробуков.

   Через Конгресс закон удалось провести лишь с минимальным перевесом. А на следующий день после вступления в силу Килмор объявил вторую в истории США сецессию. Штаты Калифорния, Орегон, Вашингтон, Невада, Юта, Аризона, Колорадо, Нью-Мексико и Техас заявили, что теперь они новое государство – ФИОМС.

   Брант сецессию не признал, объявил власти отколовшихся штатов изменниками и послал против них войска. К несчастью для президента, все лучшие технические специалисты армии обладали нейробуками, и даже те, кто прежде не являлись сторонниками Килмора, теперь его поддержали. Они захватили Хьюстонский центр управления полетами, а оттуда всю космическую группировку США.

   Позволявшую помимо всего прочего наводить орудия и ракеты с большого расстояния с недоступной для противника точностью. Находившееся на территории сецессионных штатов вооружение также оказалось под их контролем.

   Войска федерального правительства были разгромлены, причем большинство не успело сделать ни единого выстрела. Брант подал в отставку.

   Однако сам Килмор переходить в контрнаступление не стал. Он заявил, что не собирается насильно вживлять нейробуки тем, кто откажется, а таких в стране хватало. Но ФИОМС примет желающих вместе с ним строить новое общество. На раздумье и переселение отвел пять лет, после чего границы ФИОМСа будут закрыты.

   Многие владельцы нейробуков и мечтающие его получить потекли на юг и на запад. Им навстречу двигались те, кто не хотел жить в мире киберов.

   Однако Америку покинули не все. Одни остались ради бизнеса, которым владели, другие по семейным или еще каким причинам. Не планировали уезжать и нейкеры, предпочитая быть корольками своих небольших общин. К тому же с уходом Бранта и отъездом большинства владельцев нейробуков накал противостояния снизился. Интеллектуально превосходя всех прочих и не опасаясь конкуренции со стороны уехавших в ФИОМС, оставшиеся киберы легко получали престижные должности, занимали высокие посты. Вскоре они добились разрешения на возобновление деятельности центров по вживлению, но лишь для своих потомков. Становясь фактически наследственной кастой.

   Потрясающие способности нейробуков позволяли их обладателям легко обходить прочих в карьерной борьбе, что со временем вызвало очередной виток напряжения.

   Новое противостояние возглавил Мейсон Клинт. Социолог, на рубеже 21-22 веков он опубликовал исследование, показавшее, что, хотя киберы составляют лишь два процента населения, они занимают 95 % должностей топ-менеджеров. В среднем разница доходов обладателей вживленных компьютеров и обычных людей оказалась двадцатикратной.

   На фоне глубочайшего кризиса, в который погрузилась Америка после откола ФИОМСа, эти данные породили возмущение и зависть. Масла в огонь подлило и высокомерное отношение киберов к остальным, которых они презрительно именовали пустоголовыми. Или, сокращенно, пустами.

   Став на волне возмущения новым президентом США, Клинт объявил, что закончит дело Бранта. Он запретил деятельность по всей стране центров вживления, и принял закон, лишающий американского гражданстве тех, кто вживит нейробук за границей.

   Спустя три недели Клинта застрелили. Убийцы скрылись, но каждый понимал – это месть киберов. По стране покатилась волна нападений, погромов, убийств обладателей нейробуков. Сперва казалось, что обычные люди задавят противника многократно превосходящим количеством.

   Костяком обороны стали сообщества, контролируемые нейкерами. Множеству врагов они противопоставили непревзойденное, продемонстрированное еще в Брайнет-Хилс качество.

   Интеллектуальное превосходство и колоссальный навык общения с машинами позволял им перехватывать управление вражеской техникой. Каждый кибер независимо от возраста и пола стал сильным, отлично подготовленным солдатом. Не знающим усталости, боли, страха. Наконец, сомнений и жалости. Все эти ненужные для войны качества полностью подавлял нейробук.

   Боевые действия отличались невероятной жестокостью, способной устрашить пустов, но никак не киберов. После семи лет яростных боев власть на основной территории захватили хозяева нейробуков. Вне их влияния остались несколько южных штатов с преобладанием негритянского населения, основавших государство "Черная Америка", и малонаселенные штаты на севере.

   Прочее держали в своих руках киберы. Они официально провозгласили себя хайменами – высшей расой, а обычных людей расходным материалом. Контролируя ключевые отрасли, тщательно следили, чтобы пусты не поднялись никогда.

   В ходе Второй Гражданской войны и последующих конфликтов уцелели 38 крупных сообществ, насчитывавших до 100 тысяч киберов. Каждое контролировало свой штат. Слишком маленькие, чтобы выжить поодиночке, они поддерживали торговые отношения, что не мешало отдельным штатам враждовать. Правда, вражда эта редко выходила за пределы засылки агентов и небольших диверсионных групп.

   И касалась только киберов, пусты в ней не участвовали. Они могли свободно перемещаться между штатами. Впрочем, отношение к ним всюду одинаковое – презрение и подавление.

   Закончив чтение, Джантор какое-то время пытался все осмыслить. То, что представлялось ему серией логичных, последовательных, разумных шагов, на деле оказалось нагромождением невероятных глупостей. Сначала борьба с ограничениями на нейрокайф. Судя по жизни Оденлина, правильными. Затем противодействие ФИОМСу. Учитывая, как отстали местные, напрасное. Новая чудовищная война, порожденная завистью к чужим деньгам. Наконец, нынешняя вражда и угнетение.

   А еще тайные программы влияния. В ФИОМСе они тоже есть. И от них Джантору надо избавиться.

   Открыв папку, управляющую страхом, он сразу ощутил это чувство. Заставляющее колебаться и сомневаться. Отступить. Но все это ему навязано. Страшиться нечего. Освежив в памяти знания, Джантор попытался внести изменение в программу.

   В ту же секунду его пронзила дикая, невероятная боль. Он не сдержал крика. Прибежала Айрин.

   – Что случилось?

   – Подожди секунду, я сейчас, – он собрал воедино все силы. Снова попытка изменения в программе – и жуткая вспышка пронзающей разум боли.

   – Что такое? – схватила его за руку девушка.

   – Защита. Защита скрытых файлов.

   Теперь он понимал. Три уровня. Первый – апатия. Чтоб отбить желание вообще копаться в настройках операционной системы. Второй – страх. Для тех, кто добрался до скрытых файлов. И третий, самый сильный, против тех, кто пытается внести изменения – жесточайшая боль.

   – Ты же говорил, что киберы не чувствуют боли, – удивилась Айрин.

   – От внешних ран – нет. А это совсем другое. Она идет сразу в мозг.

   Секунду девушка молчала.

   – Очень сильно?

   – Я не знаю ничего хуже. Ужасно.

   – И что теперь?

   Джантор вздохнул. Когда снова открыл директорию, по всему телу прокатилась волна непроизвольной дрожи. Страх. Но теперь не абстрактный, а очень даже конкретный. Не страх, а самый настоящий ужас перед кошмарной болью. Он закрыл папку, успокаиваясь.

   Создатель защиты сработал превосходно. Дикий страх перед жутчайшей болью. Джантор встал, прошелся по комнате. Он должен преодолеть. В его нейробуке нет места программам, выполняющим чужую волю.

   Снова сел, закрыл глаза, концентрируясь, собирая всю решимость и волю. Ибо впереди ждала чудовищная боль.

   Подземные воины

   Их номер в отеле в северо-западной части Оклахома-Сити представлял собой две соединенные комнаты, небольшие, но вполне удобные. Выцветший, но чистый и мягкий диван, шкаф и тумбочка, куда Айрин нечего класть, небольшой стол и подставка с телевизором. Еще есть чайник и микроволновка.

   Жить можно, только скучно. Прошлым вечером она включила телевизор. По четырем каналам крутили боевики – "доблестный" кибер побеждает террористов, так они звали Сопротивление. Еще по трем – типа комедия, как глупые пусты пытаются превзойти хаймена. Разумеется, безуспешно. На двух каналах втирают, как хорошо жить под властью губернатора Стилера.

   Телевидение контролируют киберы, потому и большинство передач такие, что смотреть тошно.

   В Интернет Айрин тоже старалась не выходить. Киберы все отслеживают, могут вычислить адрес или, в случае смартфона, примерное местонахождение человека. Она ограничилась тем, что связалась по электронной почте с братом, Стефани, еще несколькими знакомыми. Только убедиться, что живы, на свободе.

   Три человека не ответили. Айрин убеждала себя, что у них просто нет доступа к Интернету. Не хотелось думать о худшем.

   Из соседней комнаты донесся сдавленный стон. Джантор. Стараясь ступать тише, Айрин подошла к двери и заглянула внутрь. Он лежал на кровати, закрыв глаза, весь напряженный. Порой начинал дрожать, лицо искажала гримаса жуткой боли. Потом какое-то время лежал неподвижно. И снова корчился в муках.

   Она подошла ближе. Хотелось обнять его, приласкать, как-то утешить, облегчить страдание. Или заплакать от собственного бессилия.

   Очередная гримаса, стон сквозь плотно сжатые зубы. Затем Джантор обмяк, выдохнул, открыл глаза. Увидев Айрин, улыбнулся.

   – Все закончилось?

   – Нет, – он качнул головой, сразу помрачнев. – Надо немного передохнуть.

   – Хочешь чаю?

   – Давай.

   Айрин убежала ставить чайник. Пока пили, разглядывала его. Джантор осунулся, стал бледным, лоб избороздили морщины.

   – Я могу как-то помочь? Хочешь, буду тебе компрессы делать?

   На секунду он задумался.

   – Бесполезно. Они снижают периферийную болевую чувствительность, а моя боль идет прямо сюда, – Джантор коснулся головы.

   Несколько минут сидели молча.

   – Тебе долго еще осталось? – спросила Айрин.

   – Трудно сказать. По расчетам выходит дня четыре, может – пять. Понимаешь, отключить программу целиком невозможно. Поэтому я перешел на более низкий уровень – отдельных электродов. А их там десятки тысяч, и для каждого своя мини-программа управления. Мне нужно изменить все. Пока отключил только шесть процентов.

   – Шесть процентов? – она ужаснулась. Джантор мучается уже второй день. И так мало. Но ведь в таком случае...

   – С каждым разом чуть-чуть легче, – он словно прочитал ее мысли. – По мере отключения электродов боль слабеет, процесс идет быстрее. Если в начале это ощущалось так, будто содрали всю кожу и засунули в кипящее масло, то теперь на одной ноге кожу оставляют, – он вымученно улыбнулся.

   Айрин зажмурилась, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Не хотелось даже думать, как ему плохо. Кошмарно. Ужасно. Она бы такого не перенесла. Еще недавно ФИОМС казался ей почти невозможным раем, теперь она ненавидела тех, кто им руководит. Кто придумал столь чудовищную пытку. Даже киберы не так жестоки.

   Допив чай, Джантор молча поднялся. Губы его сжались, лицо словно окаменело. Ему предстоит новая ужасная боль.

   Айрин включила телевизор, сделала звук погромче. Она не могла это выносить. Слышать его стоны, вскрики, сознавая, что помочь бессильна. Хотелось заткнуть уши, уйти, убежать.

   Но вдруг она ему понадобится?

   Вечером зашел дядя, и не один, Айрин бросилась обнимать тетю Сьюзен. Она боялась, что киберы найдут ее, и выместят свою злобу.

   – Я так рада, что с тобой все в порядке. Где ты скрывалась?

   – Айрин, – Майкл с укором покачал головой.

   Она виновато улыбнулась. Лучше не знать, где прячутся другие. Тогда, если схватят киберы, она никого не выдаст.

   – Как Джантор?

   – Плохо. Очень плохо. Но он двигается вперед, – она старалась говорить уверенно.

   Дядя все понял. Обнял ее.

   – Он сильный парень. Он обязательно справится.

   Они втроем присели на диван. Больше всего Айрин хотелось узнать, как дела в их районе, насколько сильно другие пострадали от киберов. Но Майкл отвечал уклончиво, тетя заявила, что, как покинула дом, вообще ничего не знает.

   – Дядя, скажи честно, неужели там настолько плохо?

   Он вздохнул. По лицу Айрин видела, как не хочется ему отвечать.

   Тут дверь соседней комнаты распахнулась, появился Джантор. От его вида ей стало не по себе. С каждым разом он становился меньше, будто таял.

   – Как ты, парень? – спросил Майкл.

   – Двигаюсь вперед. Понемногу. Поесть найдется?

   Айрин разогрела ужин. Разговор не клеился. Джантор сидел мрачный, погруженный в себя, они тоже не знали, что сказать. Как помочь.

   – Слушай, может, тебе анальгетиков каких достать? – предложил дядя.

   – Надо подумать.

   Думал он долго. Наконец покачал головой.

   – Мне пригодилось бы средство, избирательно подавляющее активность болевых зон мозга. Но у вас его нет. Все ваши препараты неспецифические. Подавляют активность мозга в целом, а мне нужная ясная голова.

   – А у вас? – спросила Айрин. – У вас есть такие?

   Джантор улыбнулся.

   – Нам они без надобности. Наш главный анальгетик здесь, – он коснулся головы.

   Ну конечно. Проклятый нейробук, который, собственно, и причиняет такие страдания. Тут ей в голову пришла другая мысль.

   – А как насчет нейрокайфа? Ты говорил, что боль – это как бы нейрокайф наоборот. Они могут нейтрализовать друг друга?

   – Нет, они же воздействуют на разные зоны. И потом, нейрокайф затопляет сознание, не оставляя места для других мыслей, так что... – Джантор замолчал, несколько секунд глядел в никуда. – Хотя, есть вариант.

   Оставив недоеденный бутерброд, он вернулся в свою комнату. Улегся на кровать, закрыл глаза. На несколько секунд губы его расплылись в довольной улыбке. Затем гримаса жуткой боли. Снова улыбка, и снова мука.

   Джантор открыл глаза.

   – Спасибо, Айрин. Ты просто умница.

   – Получается?

   – В определенном смысле. Обычно мы предаемся нейрокайфу по полчаса утром и вечером, но можно ведь разбить на маленькие отрезки. Он поднимает настроение, и становится легче переносить боль. Так дело пойдет быстрее. Проклятье, мне следовало самому догадаться, – он покачал головой. – Ты умница.

   Остаток вечера Айрин ощущала себя безмерно счастливой. Она сумела ему помочь!

   Но даже с поддержкой нейрокайфа процесс занял еще два дня. Наконец, зайдя к ней с улыбкой, какой девушка не видела уже давно, Джантор сообщил, что болевая защита отключена.

   – Значит, все кончено, – обрадовалась Айрин. – И теперь нейробук полностью твой.

   – Не совсем, – ответил он, принимаясь за еду. – Там десятки папок с тайными программами, но теперь все пойдет быстро, потому что боли нет.

   – То есть ты продолжишь?

   – Я и не останавливаюсь, – ответил Джантор, поглощая спагетти. – Работа идет мысленно, в голове.

   За ужином он выглядел уже не столь радостным.

   – Что-то не так? – Айрин испугалась, что болевая программа снова включилась.

   – Просто я разобрался с некоторыми программами. И я даже не подозревал, как много они контролируют. Помнишь, я говорил тебе, что у нас все работают, никто не отказывается, не отлынивает. Ты еще удивлялась. Так вот, одна программа посылает во время работы легкие импульсы положительных эмоций. Это она побуждает каждого фиомсянина работать с удовольствием. А другая аналогичным образом стимулирует занятия спортом. Мы не ощущаем усталости, как вы, но легкую эйфорию, когда бегаем или поднимаем штангу. Вот почему у нас каждый регулярно тренируется. Еще, как я и предполагал, есть программы, подавляющие интерес к операционной системе, истории, к жизни вне пределов ФИОМСа, вызывающие страх, когда человек приближается к границе.

   На следующий день Джантор стал еще мрачнее.

   – Понимаешь, Айрин, эти тайные программы, они работают фактически на каждом шагу. Когда я только начинал знакомиться с вашей жизнью, я постоянно удивлялся царящей у вас злобе, агрессивности, зависти, алчности, эгоизму, лживости, жестокости. И гордился тем, что у нас в ФИОМСе ничего подобного нет. Но на самом деле есть. Внутри каждого из нас скрыты аналогичные качества, просто они подавляются через нейробук. Я гордился, что наше общество разумно, правильно и нет лжи, но оказывается, вся наша жизнь базируется на обмане. На тайных программах, стимулирующих нас поступать правильно.

   Он выглядел очень несчастным и растерянным.

   Айрин вспомнила, как пыталась найти в его рассказах нестыковки. Завидовала куда более совершенному миру. Казалось, теперь она должна злорадствовать, но внутри переплелись горечь и разочарование.

   Ей нравилось слушать рассказы Джантора о ФИОМСе. Хотелось верить, что где-то есть другой, лучший мир. К тому всегда рядом был он – его представитель. Иногда его стремление поступать правильно, договориться с кончеными подонками невероятно ее злило, и все же в глубине души Айрин восхищалась.

   Неужели все это – работа тайных программ? И если Джантор их отключил – каким он теперь станет? Неужели в нем проснется зависть, алчность, жестокость? Ей стало страшно.

   – Что случилось? – спросил он. – Ты так странно смотришь.

   – Просто подумала, каким ты будешь без тех программ.

   Мгновение он выглядел ошеломленным, затем помотал головой.

   – Знаешь, тот, кто все это придумал, он, наверное, руководствовался благими намерениями. Действительно хотел сделать наше общество лучше. И все же так неправильно. Потому что, – он снова замолчал, – в общем, не знаю. Правильный мир нельзя построить на обмане. А так получается одна сплошная ложь.

   – Но ведь не все в вашем мире – ложь. Ведь у вас есть магазины, где каждый бесплатно может взять сколько угодно еды, или одежды. Они же реальны? И на каждой кухне автомат, делающий сто сортов мороженого, – из всей фиомсянской жизни Айрин это больше всего нравилось.

   – Да, только, – Джантор вздохнул, – если бы не программы, стимулирующие каждого работать по четыре часа в сутки – вдруг мы бы и правда не захотели работать. Все разом отказались. И тогда еда кончится.

   – Но ты же сам говорил, что так неправильно, – Айрин не удержалась чуть его поддразнить.

   – Говорил, – он кивнул. – И готов повторить. Но если каждый понимает, что это неправильно – зачем тогда тайные стимулирующие программы? Еще вчера я считал, что мы ушли далеко вперед, а теперь не знаю, куда вообще мы зашли.

   Айрин вздохнула. Иногда она мечтала, как будет жить в ФИОМСе. В уютном, управляемом электроникой домике среди фруктовых деревьев. В мире, где не надо лгать и бояться. Теперь это мир ее пугал.

   На следующее утро зашел дядя.

   – Как Джантор? У меня к нему важное дело.

   – Не знаю, – Айрин поглядела на закрытую дверь. Обычно он вставал к завтраку, но сегодня пропустил. Постучала, но никто не ответил. Заглянула внутрь. Он лежал на кровати, словно спал. Наверное, опять копается в своем нейробуке.

   – Джантор.

   Против ожиданий он не откликнулся. Айрин позвала громче. Затем подошла. В первый момент его счастливая улыбка удивила, потом дошло. Внутри забурлила злость и обида. Гребанный нейробук.

   Взяла чайник и вылила ему на голову. Джантор очнулся, сел в кровати.

   – Эй, ты чего?

   – Прости, что обломала твой кайф. Дядя Майкл хотел поговорить, а я не знала, сколько ты еще проваляешься. Помнится, Оденлин говорил о сутках.

   Джантор покраснел, опустил голову.

   – Извини, я только... – он пожал плечами.

   – Да ладно, что уж там. Кайфуй, сколько влезет.

   – Айрин, хватит, – уже резче ответил он. – Да, я немного увлекся. Спасибо, что заставила очнуться. Наверное, не стоило выключать ту программу.

   – Какую программу?

   – Я ведь говорил – в нейробуке много программ, регулирующих различные аспекты поведения. И у нас никто не задумывается, почему нейрокайф доступен лишь один час в сутки, не рвется получить еще, вообще о нем не думает. Что уже странно, ведь мысли о приятных вещах должны быть приятны. Так вот, есть специальная программа, которая нагоняет тоску при любой мысли о нейрокайфе. Поэтому, в отличие от ваших наркоманов, или Оденлина, в ФИОМСе нейрокайф никого не затягивает. Ограничение на час в принципе правильное, возможно, стоит снова включить программу.

   Программы, программы. Куда не сунься, везде его чертов компьютер с кучей программ, включая мерзкий нейрокайф. От которого он не планирует отказываться, только ограничит. Зачем ему Айрин, проклятый нейробук намного лучше. Хотелось расплакаться или треснуть его чайником по башке.

   Джантор повернулся к Майклу.

   – Что вы хотели?

   – Айрин, оставь нас, – неожиданно попросил тот.

   – А в чем дело?

   – У меня к Джантору серьезный разговор, но тебя это не касается. Просто оставь нас, и все, – лицо дяди было столь сурово, что она поняла – спорить бесполезно.

   Вышла, хлопнув дверью. Ну что за день такой паршивый? Сначала проклятый нейрокайф, из-за которого она никогда не будет нужна Джантору по-настоящему. Теперь еще и дядя со своими секретами. Несколько минут Айрин металась по комнате, терзаемая желанием что-либо сломать. Потом, не выдержав, прислонила ухо к двери.

   Увы, говорили они слишком тихо. Потом вроде как заспорили.

   – Она имеет право знать, – донесся голос Джантора.

   Снова заговорили тише – не разобрать. Значит, ее не касается? Ну, это мы еще посмотрим. Услышав приближающиеся шаги, отпрянула.

   – Мы выйдем ненадолго, – сказал дядя.

   – Хорошо, – Айрин улыбнулась. – Только мне тоже надо поговорить с Джантором. По личному делу, – она затолкнула того обратно в комнату. – Что вы там от меня скрываете?

   – Да ничего. Просто, – он на секунду замолчал, – просто Майкл предложил немного потренироваться, – Джантор отвел глаза.

   Она фыркнула.

   – Ты не умеешь врать. Взламывать киберских роботов можешь, а врать – ни капельки. Этому в вашем дурацком ФИОМСе не учат. Так что говори правду. Тем более, ты сам сказал, что я имею право знать.

   Джантор вскинулся, пару секунд удивленно смотрел на нее.

   – Подслушивать нехорошо.

   – Ну прости. Будь у меня ваш нейробук с долбанными программами, я бы сейчас испытывала чувство глубокой вины. Какое счастье, у меня в голове нет компьютера. Так что говори, – Айрин ткнула его пальцем в грудь. – Я всегда тебе помогала. Лишилась из-за тебя работы. Меня по всему городу ищут проклятые киберы. И все из-за тебя, – она снова ткнула пальцем. – Ты как минимум должен мне правду.

   Он вздохнул, затем обреченно кивнул.

   – Майкл просил меня помочь Сопротивлению.

   На секунду Айрин потеряла дар речи.

   – Но как? Ведь он же с ними не связан.

   – Связан. И, как я понял, твой дядя имеет там большое влияние.

   Ее затопила новая волна злобы и обиды. Выскочила в соседнюю комнату.

   – Ты лгал мне. Все время лгал. Говорил, что с ними нельзя связываться, борьба бесполезна. А сам все это время был одним из них. Как ты мог?

   Дядя опешил, посмотрел поверх ее головы:

   – Проклятье, ну я же просил.

   Айрин оглянулась на стоящего с виноватым видом Джантора и улыбнулась.

   – Прости, дядя, но я знаю фиомсян куда лучше, чем ты. Он всегда поступает правильно. Слишком правильно. А еще он совсем не умеет врать. Чего нельзя сказать о тебе. Ты-то врать научился отменно.

   – Я просто хотел тебя защитить, – лицо его посуровело. – Тебя, Тома. Это слишком опасно. И я почти не врал. Наша борьба фактически бесполезна. Ущерб, который мы наносим, минимален. Булавочные уколы.

   – Но ты там, верно?

   Майкл вздохнул.

   – Я просто не мог поступить иначе, когда они убили Стивена.

   Ее отца. Сердце Айрин сдавила боль. Проклятые киберы. Мнят себя высшей расой, думают, что им все позволено, за любой пустяк убивают. В отличие от Джантора. Этот все пытается договориться. Избежать насилия.

   Хотя...

   Он говорил, что злобу и агрессию подавляют тайные программы нейробука. Может, все дело в них? Наверное, это они мешали ему убивать киберов. Делали чересчур правильным. Но теперь их нет, Джантор от них избавился. И он круче любого кибера.

   – Мы согласны вступить в Сопротивление. Куда надо идти?

   Майкл оглядел ее, Джантора, со вздохом махнул рукой.

   – Под землю.

   * * *

   Луч фонарика выхватывал из темноты склизкие стены, влажный потолок, кучки гниющих отбросов, тут и там раскиданные на узком бетонном уступе, по которому они шли, согнувшись. По каналу полуфутом ниже медленно текла черная зловонная жижа.

   – Господи, ну и вонь, – в который раз произнесла Айрин, зажимая рукой нос.

   – Ты сама напросилась, – сказал идущий впереди Майкл. – Добро пожаловать в Сопротивление, девочка.

   Джантор не сдержал улыбки.

   – Ты-то что скалишься, – набросилась на него девушка. – Можно подумать, ты этой вони не замечаешь.

   – Вообще-то – нет. Нейробук способен подавлять неприятные обонятельные ощущения так же легко, как и боль, – пояснил он, видя ее удивленные глаза. – Я даже могу наполнить нос любым другим запахом – прохладным горным воздухом, свежим морским бризом, ароматом роз или персиков.

   – Ненавижу тебя. И твой проклятый нейробук ненавижу!

   Джантор пожал плечами. К нему Айрин, что бы иногда не говорила, относилась хорошо, но практически все возможности вживленного компьютера девушку сильно раздражали.

   Канализационный сток привел их к другому, побольше. Воняло здесь так же, и крыс больше, зато они могли хоть выпрямиться. Через полчаса Майкл остановился, прижал палец к губам и выключил фонарик.