Текст книги "Глядящие из темноты"

Автор книги: Максим Голицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Позаботился он, как же… – Леон осторожно потрогал затылок: мягкие ткани размозжены, подсохшая кровь слиплась с волосами.

– Вы очень смелый человек, сударь, – она подняла на него огромные серые глаза, – если сумели справиться с разбойниками…

– Ну, если честно…

– Он одолел троих, – неожиданно встрял Айльф, – настоящий рыцарь наш амбассадор Леон, удар его смертелен. Я, правда, сам разделался с одним, но он дрался как зверь…

– Что за… – попробовал возразить Леон, но умолк под восхищенным взглядом Сорейль.

– Я, говорит, жизнь положу, а не позволю причинить вреда своей даме. И как пошел крушить…

«Вот мифоман, – подумал Леон. – Одно слово, менестрель».

Сорейль продолжала восхищенно рассматривать Леона, словно он был бог весть каким красавцем.

– Позвольте, я промою вам рану, сударь, – сказала она наконец. – Дело рыцаря – сражаться, а его дамы – перевязывать ему раны…

Она взяла с полки кувшин и направилась к выходу, где с желоба в бочку у крыльца стекала вода. Сейчас бочка была полна уже до краев. Айльф задумчиво проводил девушку взглядом.

– Пойду-ка я посплю, сударь, – сказал он. – Тяжелая выдалась ночка. Одно слово, повезло нам – не будь той небесной бури, мы бы так быстро не выпутались. Когда бы еще удобный случай подвернулся…

– Да, – рассеянно подтвердил Леон, – повезло.

– Небесный огонь, говорят, куда попало не бьет – уж такая сволочь был их старшой, другой такой поискать надо. Ну ладно, – прервал он себя, завидев Сорейль, появившуюся на пороге с полным кувшином, – пора и на боковую… Я на сеновале буду, если что.

Он проскользнул мимо Сорейль и исчез за завесой дождя.

Сорейль тем временем отыскала где-то кусок чистого полотна.

– Склоните голову, сударь, – сказала она.

Леон покорно склонился над тазом. Ловкие тонкие пальцы девушки осторожно перебирали ему волосы, прикосновение было похоже на ласку. Он с удивлением почувствовал, как расслабляются напряженные, ноющие мышцы.

– Ну вот, – сказала она наконец, – а теперь перевязка…

Повязка стянула голову плотным обручем, но все равно было приятно. «Похоже, мы наконец в безопасности, – подумал он, – хотя какая тут безопасность… Передохнем немного, и нужно уходить отсюда, пока на нас не набрел еще кто-нибудь…»

Девушка управилась с перевязкой, но не отодвинулась. Она стояла так близко, что у Леона закружилась голова, – ее теплое дыхание касалось его щеки, мягкие волосы щекотали шею. Он замер, потом пошевелился, и с удивлением обнаружил, что держит девушку в объятиях. Она продолжала неотрывно смотреть на него – словно в мире не осталось ничего, кроме ее глаз, ее трепещущего, теплого, обволакивающего тела.

– Вы такой храбрый, – шепотом сказала она, – такой…

– Замолчи, – велел он, но это не помогло, и ему пришлось закрыть ей губы своими губами.

Бревно с тупым стуком откатилось в сторону, и тела на виселице синхронно дернулись, засучили ногами, потом стихли. Перекладина все еще подрагивала. Берг наконец-то смог отвести глаза в сторону – не будешь смотреть, как все, сочтут малодушным или, что еще хуже, сочувствующим преступникам… Впрочем, он все равно пошел на маленькую хитрость – так расфокусировал взгляд, что вместо четких фигур видел лишь смутные цветовые пятна.

Объектив в аграфе и без того фиксировал все в лучшем виде – пусть Вторая Комплексная разбирается. Ей работы надолго хватит – что ни день, то казни… Господи, что тут творится…

Маркграф, столкнувшись со взглядом терранского амбассадора, внушительно произнес:

– И так будет с каждым мародером… Хороший урок для них, амбассадор Берг…

«Хороший-то хороший, но ученики уж больно нерадивые», – подумал Берг.

Мелкий, моросящий дождь поливал гниющую траву, разъезженная земля хлюпала под ногами у немногочисленных горожан, собравшихся поглазеть на казнь, – еще неделю назад тут собиралась целая толпа; какое-никакое, а все-таки развлечение, но с тех пор развлечение несколько приелось.

Берг глубоко вдохнул сырой воздух.

– Вы рассмотрели мое прошение, ваша светлость?

– О чем это вы, амбассадор? – рассеянно спросил маркграф. – Ах да… ваш пропавший друг… Я выслал отряд на поиски, Берг. Что вам еще нужно?

– Я просил, – терпеливо сказал Берг, – вашего высочайшего соизволения отправиться на поиски самому; в сопровождении отряда, разумеется.

Какое-то время маркграф молча разглядывал его, словно Берг был каким-то диковинным животным, потом произнес:

– Это невозможно, господин Берг.

Берг ощущал себя рыбой, вытащенной на сушу. «Не то чтобы мы их недооценили, – подумал он, – не первый год замужем… Бывали переделки и покруче. Но не здесь, не в этом мире. Первая Комплексная работала при самых благоприятных условиях – ни один из разведчиков не пострадал, а это уж как редко случается… Недаром эта планета попала в разряд приоритетных».

А вслух спросил:

– Надо ли это понимать так, что я – заложник вашей светлости?

Черт, не нужно было этого говорить. Никто впрямую не говорит такие вещи, идиот… Это из-за проклятого Леона с его романтическими завихрениями. Все в Солере точно взбесились – знай ждут себе конца света… Полевые работы стоят, впрочем, какие полевые работы – все погнило, крестьяне стягиваются под стены города, сеньоры поснимали со стен дедовские мечи… Паршивца наверняка пришиб какой-нибудь одуревший от страха бандит с большой дороги, но если он еще жив… Рация-то почему молчит? Поломалась? Или просто не тянет – при такой-то ионизации…

– Упаси вас Светлый, – вежливо отозвался маркграф, – просто я не могу себе позволить потерять еще и вас. Уж не знаю, может ли это позволить себе Терра, но вы – мой гость. Я сделаю все возможное для поисков амбассадора Леона, хотя, честно говоря, надежды мало. Но если мы потеряем еще и вас – как я погляжу в глаза вашим динатам, когда они окажут мне подобную честь?

Берг коротко поклонился и, развернувшись на каблуках, зашагал внутрь галереи. Маркграф не проводил его взглядом – он смотрел вдаль, где серый горизонт сливался с серым небом. Но темные глаза Ансарда, стоявшего рядом со своим лордом, не отрываясь следили за амбассадором, пока тот не скрылся в сырой глубине замка.

– Эти двое, – Ансард скинул на руки слуге отсыревший плащ и, отослав сопровождающих небрежным движением руки, удобно расположился в кресле у очага, придвинув его ближе к огню, – терранцы…Что ты можешь о них сказать?

– Немного, милорд, – отозвался Варрен из-за спинки кресла. – Мне не довелось сблизиться с ними… разве что ехали рядом – по пути к руднику.

– И?

– Прошу прощения, милорд?

– Ах, ну ты понимаешь… Они – не самозванцы? И вправду те, за кого себя выдают? Никто никогда не слышал ни о какой Терре.

– Если они и самозванцы, милорд, то очень умелые – разоблачить вам их будет непросто. Я расспросил кое-кого из людей его светлости – сами они не видели, как пришел корабль из-за моря, но имеются донесения осведомителей. Они высадились на побережье, и корабль был не похож на наши корабли. И богато убран. Впрочем, кое-кто говорит, что такой корабль не сумел бы пересечь море – слишком легкая осадка. Он пригоден лишь для каботажного плавания.

– Вот как?

– Это ничего не значит, милорд. Быть может, был другой корабль – большой. Настолько большой, что не сумел подойти вплотную к побережью… А может быть, Терра лежит вовсе не там, где они утверждают… Но то, что они чужаки, несомненно. Выговор еще можно подделать – не так он у них плох, кстати, но они и держатся иначе, милорд, в этом притворяться невозможно. И еще одно…

– Да?

– Они плохо владеют искусством верховой езды.

– Они – не благородные? Не лорды? – удивился Ансард. – Купцы? Это какая-то торговая…

– О нет, они, безусловно, лорды. Это не подделать. Быть может, не воины – но потомки воинов. Просто я подумал… либо лорды в Терре предпочитают ездить в паланкинах, либо там очень мало лошадей. Но оба они – высокого рода, держат себя со знатью как равные и ничего не боятся.

– Если они, высокородные, не владеют боевыми искусствами, быть может, Терра давно уж не воевала, – задумчиво произнес Ансард, – либо она очень мирная страна, либо очень богатая, либо слишком сильная…

– Быть может, Терре просто не с кем воевать, милорд, – предположил Варрен.

– Так не бывает. Всегда найдется с кем воевать. Послушай, Варрен. Возьми людей… куда мог направиться этот пропавший амбассадор?

– Я полагаю, тут замешана женщина, милорд. Он пленился какой-то местной красавицей, намеревался похитить ее и отвезти в Солер…

– Если он чужак, он должен бросаться в глаза, – задумчиво произнес Ансард, – да еще с женщиной…

– Я понял, милорд.

– Спасти чужеземного амбассадора, попавшего в беду, – дело, угодное Двоим. Кто знает… Быть может, если мы найдем пропавшего друга амбассадора Берга раньше, чем люди его светлости, амбассадор Берг будет благодарен нам, а не его светлости… Кому когда помешала дружба посла могущественной державы, а, Варрен?

И, протянув руки к огню, задумчиво заключил:

– Лично мне бы не помешала…

* * *

Отсюда, из узкого окна замка, темные фигуры, болтающиеся на виселице, напоминали тряпичных кукол. Не видно было расклеванных воронами лиц. Ансард отвернулся от окна.

– Слишком много швали гниет на виселицах зазря.

– Зазря, – внушительно произнес маркграф, – не бывает.

– Кто же спорит, ваша светлость, – вежливо проговорил Ансард, – эта падаль получила по заслугам. Но не лучше ли использовать их во благо Солера, чем гноить зазря…

– На благо Солера? Что ты имеешь в виду, друг мой?

– А рудники? Вашей светлости не хуже, чем мне, известно, что жила вовсе не иссякла.

Маркграф молчал, разглядывая унизанные перстнями пальцы.

– Солеру понадобится серебро, государь. Кто придет нам на помощь в тяжелый час? Да еще бесплатно? Ретра? Ретра спит и видит, чтобы подгрести Солер под себя.

– Процветающее графство, друг мой, – сказал маркграф, – лакомый кусок для всех… Но кому нужен гниющий клочок земли, разоренный стихиями? Что, Орсон будет кормить эту падаль – за здорово живешь? Да он ставит кордоны на границах… Чтобы и муха из Солера не пролетела в Ретру.

– А вы уверены, что это кордоны, дядюшка? Войска он стягивает к границам… Солер слаб…

– Что ты предлагаешь? Откупиться? Серебром из горы?

– Тянуть время, что же еще… Эрмольд, эта лиса, подбивает клинья под терранских амбассадоров… их нельзя выпускать из рук…

Маркграф вздохнул.

– Сам знаю.

– А если этот Леон вовсе не погиб? Если он сейчас в Ретре – под крылом Орсона…

– Не думаю. Амбассадор Берг – его друг.

– Амбассадор Берг, – раздельно произнес Ансард, – ему не друг. Амбассадор Берг – его сеньор. А кто ж не хочет сам стать сеньором, сударь мой?

– Насколько я знаю, – упрямо сказал маркграф, – Леон в Ретре не появлялся… А то я шпионов зря кормлю. Он погиб здесь, в Солере.

– Если погиб…

– Да… если погиб. Кое-кто из моих людей поговаривает, что он вертелся вокруг Мурсианских рудников… что-то там ему нужно было…

– Да, – задумчиво проговорил Ансард, – рудники. А ведь он, по слухам, нашел там серебро… Если бы вы мне дали их на откуп, эти рудники, я бы живо наладил работу. Куда еще кандальных девать, как не в гору? Кайло в руки – и вперед…

– Не я наложил запрет на разработки, – заметил маркграф, – я только подтвердил его.

– Если я улажу это дело…

– Тогда, пожалуй… Впрочем, друг мой, не святой церкви я опасаюсь… Как бы нам не разгневать сам понимаешь кого…

– Нам нечего опасаться, господин мой, – Ансард мрачно покачал головой, – ибо это уже свершилось. Уж не знаю, как, но мы это сделали.

* * *

Тракт был размыт – бурая, утоптанная земля превратилась в жидкую грязь, копыта лошадей чавкали и оскальзывались, и лошадь Варрена, едущего впереди маленького отряда, захрапела, попятилась и, не удержавши равновесия, присела на круп, когда придорожные кусты зашевелились, и из серой мглы, клубящейся по обочинам, выплыло несколько смутных фигур. Варрен вздрогнул – фигуры были скрюченными и горбатыми и ступали медленно, враскорячку. Прошло несколько мгновений, прежде чем он сообразил, что перед ним люди, вооруженные заостренными кольями и вилами на коротком черенке, да еще согнувшиеся под тяжестью какого-то скарба. Брели они, широко расставляя ноги, осторожно и неторопливо – чтобы не поскользнуться в грязи или, по меньшей мере, не оставить в ней грубые деревянные башмаки.

Варрен подобрал повод и толкнул лошадь вперед, отсекая идущим дорогу. Руку он внушительным жестом положил на выступающую из-под плаща рукоять меча, но скрытая угроза не понадобилась – встречные, увидев вооруженный отряд, стянули шапки; дождь лупил по непокрытым головам.

– Что это у вас в мешках, ублюдки? – сквозь зубы произнес Варрен. – Разбоем промышляете?

– Никак нет, сударь, – ответил пожилой, кряжистый мужик, стоявший во главе пешего отряда. Он топтался на месте, явно раздумывая, не выразить ли ему дополнительное почтение, плюхнувшись на колени в бурую грязь, но потом решил ограничиться тем, что еще ниже склонил голову. – Это наше добро, кровное…

– Вот как? – Варрен окинул взглядом процессию. Человек двенадцать, а за кустами, в тумане, проглядывает какая-то бесформенная темная масса. Похоже, кто-то держал под уздцы по меньшей мере одну лошадь. – И где ж оно у вас хранилось? В лесу под деревом?

Люди Варрена уже подошли вплотную к пешим, чуть ли не толкая их лошадиными крупами – от мокрой шерсти животных шел пар, смешиваясь с клубящимся на дороге туманом.

– Можно сказать и так, сударь, – торопливо ответил старший, – у нас тут разбойники пошаливали, ну, деревня-то у нас немаленькая, сюда они не сунулись, зато несколько хуторов ограбили подчистую, дома пожгли, людей положили – мало кто из хуторян уцелел, сударь мой, так мы собрали ребят… выжечь их гнездо поганое…

– Ступайте домой, – Варрен удерживал на месте пляшущую лошадь, – я разберусь.

– А чего разбираться, сударь мой? Уже разобрались. Вот оно, добро награбленное… Скот они порешили, а вещички-то вот они… И бабы, значит, хуторские…

– А душегубы?

– Там их было только трое, сударь. Одного, как заварушка началась, мы сразу положили, другого бабы, сударь, чуть не на клочки разорвали, смотреть страшно, а третий вот он, в грязи валяется.

Темная масса из-за кустов выступила вперед и оказалась невысокой каурой лошадью, на которой охлюпкой восседал деревенский парень. Человек, волочившийся со связанными руками за лошадью, не раз уже падал в грязь и сейчас больше походил на чудовищное создание из свиты Темного – из тех, что изображают на фронтонах храмов.

– Только трое? – брезгливо поморщившись, произнес Варрен. – Экие же вы храбрецы…

– Да их больше было, сударь. Бабы говорят, еще четверо их было, целая шайка, но одного хуторяне положили, а куда еще трое делись, только Двоим и ведомо. Говорят, небесным огнем убило…

– Небесным огнем, говоришь… – задумался Варрен. Он вновь поглядел на ладную лошаденку, впрочем, порядком уже запушенную – грива спутана, хвост в репьях, брюхо и бабки в комьях засохшей, светлой, и свежей – бурой грязи. – Приведи-ка его сюда, этого душегуба, братец…

– Мы с ним сами разберемся, ваша милость, – угрюмо сказал старший, – пускай на воротах повисит, чтобы другим неповадно было…

Варрен выдвинул из ножен лезвие меча – на ладонь, не больше, но этого хватило, чтобы старший торопливо дернул за веревку, и разбойник, проехав мордой по грязи, оказался перед Варреном.

– На воротах, – задумчиво произнес Варрен, разглядывая обезображенное лицо, – это хорошо… Но у нас, братец, его светлость держит в руках жизнь и смерть своих подданных. Ты что-то хотел сказать, парень?

Старший угрюмо поглядел на него, но промолчал.

– Развелось этой швали видимо-невидимо, веревок не напасешься. Его светлость намерен вновь открыть рудник в Мурсианских горах. Так что судьба его – в штольне заступом работать… Хоть какая польза… Эй, – он кивнул своим людям, – возьмите его…

– Но, сударь… – попробовал возразить старший.

– Закрой пасть, пока зубы целы.

Пленник, до которого долетали обрывки разговора, взвыл, упал на колени и, меся грязь, подполз к копытам лошади Варрена.

– Только не рудники, – прохрипел он в ужасе, обратив к Варрену безумные белые глаза. – Только не рудники… нет!

Варрен задумчиво кивнул – не столько стоявшим перед ним людям, сколько сам себе.

– Забирайте его, – холодно приказал он.

Глаза душегуба еще больше закатились, разбитый рот распахнулся.

– Нет, – заорал он, – ради Двоих, нет!

– Странно, что ты вообще о них вспомнил, – задумчиво проговорил Варрен, осаживая жеребца, шарахнувшегося было от внезапного крика. – Что ж, можно обойтись и без рудников… скажи-ка мне, где вы раздобыли эту лошадь?

* * *

– Ты только погляди, – сказал Айльф, – что творится!

В голосе его слышалось восхищение, хотя восхищаться тут было особенно нечему.

Они стояли на холме – стена деревьев синела за спиной, а впереди расстилалась возделанная земля. Вернее, то, что еще неделю назад было возделанной землей – лоскутное одеяло полей сплошь залито водой, ростки злаков торчат, точно стебли осоки в заводи, и все это кипело, пускало пузыри, дрожало под напором бесконечных струй, льющихся с нависшего черного неба.

– Запруду прорвало, – задумчиво констатировал юноша, озирая жутковатый пейзаж. – Видали, сударь? Поток воды своротил мельничное колесо – уцелевшие лопасти вяло вздрагивали, точно зубы в старческом рту, но сама мельница уцелела – бревна, из которых она была сложена, почернели и перекосились, солома на крыше погнила, зеленая мутная вода плескалась в шаге от порога, но распахнутая дверь так и манила к себе, обещая желанный приют.

– Думаешь, там кто-то есть? – спросил Леон. Оказаться бы под чьим-нибудь гостеприимным кровом, на сухой постели – пусть грязной, пусть жесткой, пусть кишащей насекомыми… чтобы перестали ныть сбитые, кровоточащие ноги… Можно, конечно, помечтать о горячей воде и о горячем завтраке, но это уже чересчур… Незачем себя растравлять.

– Уж и не знаю, – покачал головой Айльф, – будь я на месте хозяев, я бы в деревню подался – на что нынче мельница? Река, опять же, шалит… Неспокойно тут…

Леон оглянулся: Сорейль стояла за спиной, по-прежнему кутаясь в его плащ – он потерял цвет и сейчас казался грязно-бурым, под стать остальному миру. Она оказалась выносливей, чем он поначалу думал, – ни разу не пожаловалась, но надолго ли ее хватит?

– Может, – предположил он, – мы там отыщем что-нибудь съестное

– Маловероятно, сударь, – Айльф покачал головой, – они ж с зимы все подъели… будь сейчас нормальная весна, тогда другое дело… Поглядеть, впрочем, не мешает… Да и отдохнуть вашей даме надо бы – вон какая бледненькая…

Леон вздохнул и вновь замесил башмаками глину. «Уж не знаю, что лучше, – размышлял он на ходу, по мере того как темная громада мельницы становилась все ближе, – пустой, неприютный, покинутый дом, или отчаявшиеся, озлобленные хозяева, готовые в каждом незваном госте усмотреть грабителя или мародера. Да, – думал Леон, – передатчик и остальная аппаратура безнадежно погибли, не выдержав прямого удара небесного огня, поскольку находились в сумке у предводителя разбойников, но золотые монеты выдержали чудовищную температуру, лишь профили старых государей оплавились и стали неразличимы. Золото остается золотом – но что оно стоит в такие вот времена…»

– Потерпи, – сказал он Сорейль, молчаливо бредущей рядом, – еще немного…

– Да, сударь, – тихо ответила она.

«Молчаливая, – подумал он. – Ни разу не пожаловалась, идет, опустив глаза, точно скользит, – даже по этакой грязище. А ведь сколько мытарств ей пришлось вынести…»

Дождь лупил по поверхности воды, из зеленой мутной глубины поднимались на поверхность и лопались огромные пузыри, кругом стоял неумолчный, монотонный шум, и лишь человеческое жилье возвышалось перед ними, молчаливое, точно надгробие на кладбище.

«Неужто тут тоже… – мелькнуло в голове у Леона. – Если и тут трупы…»

Айльф уже взбежал на крыльцо по скользким ступенькам, но Леон остановил его.

– Погоди, – сказал он, – Я сам.

Отстранив юношу, он осторожно подобрался к двери и прислушался. Тихо. Какое-то время он так и стоял, пытаясь уловить хоть какой-то звук и ощущая себя нe просто безоружным – голым. Потом, подобравшись, резко толкнул дверь – она была не заперта, но отворилась неохотно: дерево разбухло от сырости.

– Вроде никого, – проговорил у него из-за спины Айльф.

Набухшие половицы даже не скрипнули, когда они проследовали через сени в горницу. Леон огляделся – похоже, если дом и был пуст, опустошение произвели сами хозяева, собираясь покинуть жилище и собрав все, что можно унести, все, что представляет такую ценность для простого люда, – орудия, сделанные из железа, оловянные столовые приборы, все, что сработано из шерсти, льна или кожи… осталась лишь грубая массивная мебель, которую нельзя унести, и глиняная утварь, которая все равно побилась бы в дороге.

Айльф, присев на корточки, тщетно пытался разжечь очаг. Пропитанное водой дерево и отсыревшая солома не загорались, искра, попадая натрут, шипела и гасла. Чтоб ему покоя на том свете не было, этому сукиному сыну, – Леон вспомнил о бандите, прибравшем его зажигалку.

Наконец Айльф оставил бесполезное занятие, потянул носом и начал шарить по полкам. – Ты что? – устало спросил Леон.

– Сейчас, сударь… Неужто у них не было немного, на растопку… Ага!

Он с довольным видом приподнял массивную плошку – не будь она почти пустой, вряд ли ему бы это удалось – и выплеснул остатки содержимого на поленья. Леон почувствовал острый знакомый запах, искра, попав на поленья, превратилась в язычок пламени, и через минуту бледное голубоватое одеяние уже трепетало вокруг потрескивающего дерева.

– Что это? – спросил Леон.

– Черная вода… Ну, знаете, сударь, она зреет в глубине земли… знающие люди говорят, что это вроде как ее кровь, земли. Горючая – ее для растопки используют.

Богатая планета… Просто чудо как богатая… Даже Земля не могла похвастаться такими минеральными ресурсами. Что до серебра, господь с ним, хотя высокие технологии требуют серебра, но нефть… Бокситы, марганцевые руды… возможно, тяжелые элементы… Конечно, земляне не раз натыкались на миры, богатые всем этим добром, но там разработки были связаны с определенными трудностями, требовалась высокая степень защиты, а тут – бери не хочу… «Совет даст лицензии на разработку – это наверняка, при нынешней численности населения планеты нечего бояться, что мы ограбим этот мир… Всем хватит. И нам хватит, и потомкам их хватит…»

– Тут можно чем-нибудь поживиться? – спросил Леон, опускаясь на лавку.

– Откуда, сударь? Кто ж съестное забудет? Я, конечно, погляжу, может, что и завалялось где… Может, в погребе…

Леон глядел, как он мастерит фитиль из какого-то обрывка веревки.

Сорейль скользнула к очагу. «Кажется, усталость не коснулась ее», – подумал Леон, наблюдая, как она подкладывает щепу на растопку, наполняет водой щербатый горшок и ставит его на огонь.

«Надо же, я устал гораздо больше, чем эти двое, – подумал он, – такой тяжелый путь, а им хоть бы что…»

– Ты бы отдохнула, – сказал он мягко.

Она удивленно воззрилась на него – в полумраке комнаты серые глаза казались темными.

– Так я и отдыхаю, сударь!

Веки у нее были точно лепестки анемонов – белые, с голубоватыми прожилками.

Айльф тем временем деловито разбирал походную сумку.

– Еды-то у нас почти и не осталось, сударь, – грустно заметил он, – пара сухарей и только…

– Позаботься о Сорейль, – сухо сказал Леон, – я не голоден.

Айльф неопределенно хмыкнул. Похоже, рыцарское отношение к даме не входило в стройную систему его взглядов.

– Пойду погляжу, – сказал он наконец, – может, что и завалялось… Хотя, если честно, надежды мало… Кто-то тут еще до нас побывал – может, люди, может, зверье лесное… Все сейчас отовсюду бегут, сударь, бегут куда глаза глядят…

– В старых сказках говорится, что, если разгневаешь духов земли, они напускают на жилища зверей, – сказала Сорейль, на миг обернувшись к ним; отблески пламени освещали ее нежную шеку с плавной линией скулы. – Те приходят из лесу, уничтожают все запасы, и жителям приходится покидать свои дома. Мы всегда оставляли пожертвования. Лепешки и цветные ленточки. Они любят цветные ленточки.

– Вот до чего они и довели, ваши цветные ленточки, – мрачно возразил Айльф. – Кому приношения несли, отступники? Нечисти! Двоих позабыли, всеблагую деву Карну позабыли. Как тут не разгневаться?

– Но…

– Бросьте, – вмешался Леон, – никто на вас не гневается… Просто конец света.

«Господи, – с ужасом одернул он себя, – что я несу!»

Айльф покосился на него.

– Странно от вас слышать этакое, сударь, – заметил он.

– Да. – Леон вздохнул. – Это я погорячился. Просто выдаются порой тяжелые времена. Нужно их пережить, вот и все. В Терре тоже такое не раз бывало.

– А теперь – нет? – напряженно спросил Айльф.

– Теперь – нет. В Терре человек может противостоять стихиям.

– А там точно люди живут? – осторожно поинтересовался юноша.

– Кто ж еще?

– Ну…

Сорейль за спиной Айльфа прижала руку к губам.

– Пошел бы лучше еду поискал, – сердито сказал Леон.

Сердился он, впрочем, больше на себя, чем на Айльфа, – ни к чему было поддерживать разговоры на эту тему, они тут и так суеверны дальше некуда.

– Я положила в кипяток душистые травы, сударь.

Леон вздрогнул и открыл глаза. Оказывается, стоило лишь ему присесть, он заснул. Айльфа не было – слышен был лишь глухой шум, доносящийся снизу, где юноша шуровал в погребе в поисках съестного. Сорейль стояла перед ним, держа в руках кружку, от которой шел пар.

– Да, – сказал он, – спасибо.

Она пододвинула к нему лежавшие на столе сухари.

– Поешьте, сударь. Вам надо подкрепиться – у вас усталый вид…

– А ты?

– Мне не хочется, сударь…

– Послушай, я же понимаю, – виновато произнес он, – после всех этих потерь… Я и сам порой удивляюсь – как ты еще…

Она удивленно поглядела на него:

– Каких потерь?

Он почувствовал себя полным идиотом. Берг твердил ему столько раз, что не нужно равнять их с собой, они все совсем по-иному воспринимают, верно, они привыкли к потерям, нужде и бесполезным страданиям, они огрубели – иначе бы не выжили, но так… Ему было неприятно, физически неприятно, точно он ненароком выпачкался в чем-то липком…

– Ты даже не скучаешь по детишкам? – брезгливо спросил он.

– Но, сударь… – Серые огромные глаза поймали его взгляд и не отпускали. – У меня никогда не было детей… Разве вы не помните? Меня похитили, разбойники похитили из родительского дома, а вы спасли меня в яростной схватке, и…

У него пересохло в горле.

– Сорейль… – хрипло сказал он.

Она подошла к нему, положила руки ему на плечи.

– Вы мой рыцарь, – пробормотала она.

«Нет, – думал он, – это, возможно, потрясение… истерическое забывание…» Она сейчас живет в каком-то выдуманном мире, где он, Леон, проявил чудеса храбрости, чтобы вызволить ее из рук страшных лесных разбойников. Вот почему она так… Со временем это пройдет. Покой и безопасность… все, что ей нужно, – это покой и безопасность. Доберутся же они до Солера в конце концов!

Но на сердце у него было тяжело. Он чувствовал себя самозванцем.

Кто-то еле слышно кашлянул. Он поднял голову. Айльф стоял на пороге.

– Все подобрали подчистую, сударь, – весело сказал он, – но кое-что я все-таки раздобыл… Гляньте-ка!

Он торжествующе поднял руку. В ней, головой вниз, трепыхалась очумелая курица.

– Не знаю, как она уцелела: может, забыли впопыхах или замучились ловить – она под стреху забилась. Порешить не поможете, а, сударь?

Леон неловко покачал головой.

– Я помогу.

Сорейль накинула плащ, сохнувший у очага, и скользнула вслед за Айльфом под дождь.

«Чего это я, – подумал Леон, пытаясь подавить вспышку раздражения, – для них же это – привычное дело. Она ее выпотрошит, разделает… боже мой, как странно они питаются. Неудивительно, что никто в грош не ставит чужую жизнь, если им постоянно требуется убивать живые существа для того, чтобы прокормиться. – Он с неприязнью к собственному организму ощутил, что при мысли о потрошеной тушке испытывает не столько отвращение, сколько голод. – Недалеко же мы от них ушли – лиши нас технологий, да биологических чанов, да тканевых культур – что от нас тогда останется… Солерцы? Или что похуже?»

Куриную похлебку, которую приготовила Сорейль, он поглощал с таким удовольствием, что ему самому было стыдно.

– Ты знаешь, куда нам идти? – спросил он Айльфа, который пристроился у очага, пальцем подчищая остатки варева в своей миске.

Тот кивнул.

– Немножко мы забрали к северу, – сказал он, – но заблудиться тут трудно. Все дороги ведут в Солер.

– Сколько это займет?

– Верхом – дня два. А так – дней за пять дойдем. Если живы будем.

– Ладно, – сказал Леон, – завтра в путь. А сейчас отдыхаем. Неизвестно еще, когда представится возможность как следует выспаться.

Он посмотрел на Сорейль, которая споро и бесшумно убрала посуду со стола и сейчас сидела, задумчиво глядя в огонь и обхватив руками колени. Пламя освещало ее – розы и снег, и туман над озером… Господи, как она хороша… Но это странное помешательство… Он же не…

– Пойду-ка я в сарай, – сонно сказал юноша.

– Нет, – торопливо отозвался Леон, – нет… не надо… уж очень там сыро, знаешь ли…

* * *

Ворочаясь на жесткой постели – просто брошенная в угол, кишащая насекомыми охапка гнилого сена, – он никак не мог уснуть, и вовсе не потому, что в бок упирались ломкие ости трав. «Она безумна, – думал он, – господи боже ты мой, как я раньше этого не понял…» Она сошла с ума – там, в горе, или еще раньше, когда этот мерзавец затравил их собаками. Он поверил ей, поддался на ее уговоры потому, что безумие заразительно – если бы только человек был способен с той же степенью самоотдачи внимать доводам разума! И он, исследователь, прослушавший курс и этно-, и палео– и психопатологии, не распознал этого безумия, повел себя как… как будто она была нормальной, равной ему, свободной в выборе…

Ему было стыдно.

Вытянувшись на дощатой скамье, Сорейль спала бесшумно – в сумраке смутно белели ее аккуратно вытянутые поверх одеяла руки. Прекрасная, стойкая, доверчивая, покорная – идеал мечтателя, испорченного цивилизацией… Недостижимая, почти несуществующая.

Тихий шорох дотянулся до его сознания – он шел откуда-то сверху, с чердака.

Он приподнялся на локте, прислушался. Мышь? Слишком громко для мыши.

Что-то там, наверху, упало и покатилось по полу.

– Айльф, – тихонько сказал он.

– Слышу, сударь. – Айльф, расположившийся на ночь в сенях, уже стоял на пороге.

– Там кто-то есть.

– Лучше не соваться туда, – решительно возразил юноша. – Вообще, уходить надо. Мало ли… ноги в руки – и вперед.

За бревенчатыми стенами шум разлившейся реки перекрывал шум дождя, отяжелевшие ветви сновали по крыше, точно малярные кисти.

Снова – шорох, потом еле слышный стон.