Текст книги "Глядящие из темноты"

Автор книги: Максим Голицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Вы пойдете с нами? – спросил маркграф.

– Ну уж нет! Мне-то это ни к чему. Я провожу вас до нужного места и покажу, куда двигаться. Там есть всякие знаки… А сам вернусь. Не сюда, разумеется, – есть и другие потайные двери. И запомните – я вас не видел, и вы меня не видели. Если вас все же поймают и вы вздумаете выдать меня, я скажу, что это грязный поклеп.

Он усмехнулся, поймав подозрительный взгляд маркграфа.

– Захоти я вас погубить, я бы давно уже это сделал. Достаточно было бы просто сдать вас страже. Если вам и грозят здесь какие-то опасности, то не по моей вине.

– Какие опасности? – насторожился маркграф.

– Подземелье есть подземелье. Тут можно заплутать… упасть в какую-нибудь дыру… попасть под обвал… Ходят слухи, что тут стояли ловушки, о которых знали лишь создатели этих ходов – ну и еще пара-другая посвященных…

– Нечисть тут водится, – душевно сказал Айльф, – в подземельях всегда водится нечисть.

– Прошу вас, сударь, велите своему слуге говорить, только когда его спрашивают, – обернулся маркграф к Бергу. Кажется, он сделал для себя окончательный вывод, кто из амбассадоров главнее.

– Поторопитесь, господа, – Эрмольд первым шагнул вперед, и они стали спускаться по лестнице.

Как и положено во всяком честном подземелье, снизу тянуло застарелой сыростью и слежавшейся, тяжелой тьмой. Леон почему-то представил себе шевелящихся в этой тьме безглазых бледных тварей, и ему стало неуютно.

– Мы хоть не задохнемся? – спросил он.

– Воздух проходит сквозь специальные отдушины, – ответил Эрмольд. – Но увидеть их ни отсюда, ни снаружи нельзя. Они хорошо замаскированы.

Ступени были такими холодными, что это чувствовалось даже сквозь подошвы сапог, и чуть скользкими. Каждый шаг – и свет факела выхватывал из тьмы очередной скошенный камень, за ним, уже под другим углом, выплывала из тьмы другая ступенька… Наконец они оказались у подножия лестницы. Леон ожидал увидеть грязные, покрытые плесенью стены, но коридор оказался устроен неожиданно добротно, чуть ли не роскошно: низкие, но изящно изогнутые своды были выложены темным, с ярко-красными прожилками мрамором, отполированным так, что в колеблющемся свете факела им навстречу выплывали из тьмы смутные отражения, кровоточащие, словно с них заживо содрали кожу. Пол тоже был мраморный – черные, пригнанные друг к другу плиты, тоже зеркально отполированные, точно глубокие воды застывшего мертвого озера; и вновь со дна всплывали их отражения, уродливо укороченные, раскоряченные, точно неведомые подводные чудища.

Эрмольд уверенно двигался впереди, ориентируясь среди темных зевов поперечных коридоров и яшмовых прямоугольников закрытых дверей по одному ему известным признакам.

Айльф поймал Леона за рукав.

– Сударь, – тихонько сказал юноша.

– Что? – отозвался Леон в полный голос и вздрогнул: эхо заметалось по стенам, точно обезумевшая летучая мышь, – «ш-ш-то…»

Примас, шедший рядом с ним, вздрогнул и отшатнулся – так резко, что Леон почувствовал на щеке движение воздуха. Он замедлил шаг и, чуть приотстав от остальных, уже шепотом вновь обратился к Айльфу:

– Что тебе?

– Сударь, – Айльф был совершенно серьезен, – это – нехорошее место.

– Ну да? А я думал, это увеселительное заведение.

– Нет… я не то… Будь это обычный подземный ход, кто бы стал его так разукрашивать? Говорю вам, если его когда-то давным-давно и сделали, то не для того, чтобы беспрепятственно проникать за городские стены.

– Вот как? Для чего же?

– Ну… – Айльф прикусил губу, – это что-то вроде… святилища… Да, вот именно.

– Брось, парень. Просто какой-то герцог не поскупился на отделку, вот и все.

– Этот самый герцог, который не поскупился, наверняка и был тут первосвященником. Спускался сюда, чтобы творить обряды.

– Какие еще обряды? Айльф тихонько вздохнул.

– Старой веры, – совсем шепотом сказал он, – какие ж еще? Гунтр рассказывал, раньше, давным-давно, таких подземелий было гораздо больше, чем сейчас, – почитай, под каждым дворцом, под каждым замком… И вели они далеко-далеко, а то и соединялись друг с другом…

Подземные храмы? Храмы, соединяющие королевства? Хотя это, конечно, естественное в таких случаях преувеличение. Черт, и почему из них нельзя вытрясти ничего связного насчет этой их старой веры… Крепко же она в них засела…

– Даже если это храм, – успокаивающе сказал он, – он давно пуст.

– Храмы не бывают пустыми, – возразил юноша, – ведь боги не умирают… Вы только поглядите, как плиты блестят! За ними и по сию пору смотрят.

– С чего бы им не блестеть? Ветра тут нет, пыли нет…

– Как же… – неуверенно ответил Айльф. Коридор изгибался, за поворотом следовал новый поворот – каждый раз оттенок стен и пола чуть-чуть менялся; в конце концов стены стали черными, а пол, напротив, кроваво-красным. Эта перемена почему-то тревожила, сбивала с толку, но Эрмольд вел их, пропуская одни проходы и сворачивая в другие, так уверенно, что Леон начал гадать – уж не является ли сам советник служителем старой веры. Может, он вовсе и не хочет их спасти, а, заманив обманом в подземелье, ведет их теперь на заклание в каком-то темном обряде.

Он досадливо потряс головой, отгоняя морок. Наконец медленно плывущее впереди пятно света вздрогнуло, застыло на месте – это Эрмольд остановился, высоко подняв держащую факел руку.

Они очутились в небольшом круглом зале; потолок подпирали зеленоватые нефритовые колонны с украшенными резным растительным орнаментом капителями, плиты кроваво-красного, с голубыми прожилками, пола инкрустированы золотом – сложное переплете ие тонких линий, вспыхивающих в свете факела, когда Эрмольд чуть-чуть передвигал руку. Леон неожиданно понял, что перед ними план лабиринта.

Переплетение плавно изогнутых линий завораживало, притягивало взгляд, одна золотая нить незаметно перетекала в другую. У Леона неожиданно закружилась голова. Он услышал, как рядом с ним тихонько присвистнул Берг – и сразу закашлялся, словно у него перехватило дыхание. Да и сам он, точно загипнотизированный, с трудом заставил себя отвести взгляд от мягко светящегося металла.

Разумеется, чтобы соорудить такую штуку, вовсе не нужна суперсовременная техника – обошлись же без нее строители пирамид! Достаточно сотен тысяч рабочих – но во всех Срединных графствах не наберешь столько подневольного люда. Да и то народная память сохранила бы пусть искаженные, но все же рассказы о таком строительстве, об этом лабиринте.

– Кто все это сделал? – спросил он вслух. – Неужто предки герцога? Такую красоту? Зачем?

– По преданию, тот, кто возводил замок или дворец, обязан был устроить и подземелье. Может, и впрямь существовал такой обычай. Говорят, – неохотно пояснил Эрмольд, – что такие сооружения строились в одну ночь. Нужно было только знать некое слово. И камни сами складывались в стены. А ходы ползли во мгле, точно черви. Потом, понятное дело, последующие поколения кое-что добавляли к первоначальному плану; тут потайную дверь, там слуховое окно…

– Везде? – переспросил Берг. – Повсюду? Под каждым мало-мальски крупным замком Срединных графств?

– Да… Так говорят.

Леон покосился на маркграфа, но тот молчал – отблеск пламени в золотом плетении, казалось, заворожил его.

– А что, – теперь удивился Эрмольд, – разве у вас в Терре не так?

– Нет, – Берг покачал головой. – Там встречаются самые удивительные постройки. Но не такие.

Эрмольд склонился над планом, приблизил факел, и золотистые линии вспыхнули, точно струйки жидкого огня.

– Мы находимся вот тут, – он осторожно, не дотрагиваясь, указал на красный камушек в одном из многочисленных узлов плетения. – Значит, вам нужно двигаться вон туда. К ночи вы выберетесь наружу – далеко от городских стен.

– Вам? – примас, удрученный гибелью своего секретаря, казалось, только сейчас пришел в себя. – А вы с нами дальше не пойдете?

– Я и так слишком долго отсутствовал, – пояснил советник. – Это могут неправильно истолковать. Вернее, правильно.

Он усмехнулся.

– Не волнуйтесь, господа, здесь не так просто заблудиться, как вам кажется. Ориентируйтесь по цвету стен – оттенок постепенно меняется. Если вы выберете нужное направление, он должен перейти в бирюзовый. А дальше уж коридор пойдет прямо.

– А… факел? – неуверенно спросил Берг. – Кто возьмет факел?

– Вы. У меня есть фонарь.

Он вытащил из складок плаща изящный фонарь голубоватого стекла, поджег фитиль, и в свете двойного пламени линии в лабиринте поплыли, перетекая одна в другую так стремительно, что Леон поспешно отвел взгляд.

Странно, что у него нашелся при себе фонарь. Так, явно… словно он заранее знал, что им придется уходить через подземелье.

Факел Эрмольд протянул Бергу: – Полагаю, вам лучше идти первому. Что ж, прощайте. Надеюсь, вы благополучно выберетесь отсюда – при известном везении в этом нет ничего невозможного – и сдержите свое слово, как я сдержал свое.

Он отвернулся и решительно поспешил назад, к ведущему наверх коридору. Уже на выходе из зала он внимательно поглядел на Берга – в полумраке лицо его казалось гримасничающей маской – и тихо сказал:

– Не давайте отвести себе глаза.

И исчез во тьме.

– Что он имел в виду? – растерянно спросил Берг.

Но коридор уже был пуст, какое-то время до них еще доносился звук шагов – сначала отчетливо, потом шее тише, тише…

– А… мы сумеем сами выбраться отсюда? – маркграф наконец очнулся и потряс головой, точно человек, пробуждающийся после долгого сна.

– Если верить этой схеме, почему бы нет, – ответил Берг, – нам нужно идти вот в этом направлении…

Он прищурился, вглядываясь в мерцающее плетение линий:

– Есть в ней что-то странное.

– Это четырехмерная структура, – тихо сказал Леон на универсальном языке. – Во всяком случае, при определенной интерпретации.

– Что?

– А ты погляди внимательней.

– Пожалуй… – неохотно согласился Берг, не отводя взгляда от пылающего золотом лабиринта. – И что же это, по-твоему, должно означать?

– Понятия не имею.

– Неужели это и впрямь те, другие? – голос Берга упал до шепота.

– Не знаю. Но если не они, то кто же? Эти? Прорыли такую сложную махину, а потом забыли о ней?

– Может, не такую уж и сложную… и не такую уж махину. У страха глаза велики.

– Да ты посмотри, как они странно себя ведут – то держатся так, словно вообще ничего не знают о таких вот подземельях, а то относятся к ним так, словно это в порядке вещей. Либо любые разговоры о подобных лабиринтах табуированы – в каждой культуре есть свои запретные темы, либо… – Он неловко покосился на Берга. – Может, стоит им покинуть такой вот лабиринт, как нечто заставляет их его позабыть, до следующего раза…

– Ну, знаешь… – недоверчиво произнес Берг. – Да какой в этом смысл?

– Прошу вас, господа! – Маркграф возвысил голос. Леон понял, что их спутник с трудом удерживается, чтобы не сорваться в безумную, беспросветную панику. – Говорите так, чтобы я мог вас понимать.

«Мы для него страшнее, чем этот лабиринт, – подумал Леон. – Мы ведь чужаки».

– Простите, ваша светлость, – спокойно ответил Берг, – я забылся.

– Знаете, – миролюбиво вмешался примас, – нам бы лучше уйти из этой залы. Пока мы не забыли, куда двигаться.

Он замигал и отвел глаза.

– А то у меня что-то голова закружилась.

– На эту штуку нельзя долго смотреть, – прошептал Айльф за спиной у Леона. – Она движется, разве вы не видите?

Леон обернулся – глаза у юноши были расширенные и блестящие.

– Спокойно, парень, – мягко сказал он, – это лишь видимость. Игра света.

– Все равно, ради Двоих, пошли отсюда…

Они двинулись в путь по тому коридору, который показал им Эрмольд. Берг выступал впереди, высоко держа факел в поднятой руке, Леон шел рядом, отставая от него лишь на шаг. Цвет камня, которым были выложены стены тоннеля, медленно менялся: антрацитовая чернота мутнела, точно подергивалась голубоватой пленкой, и оттого казалось, что они движутся в изменчивой, текучей воде. Берг шел медленно, тщательно осматривая пространство перед тем, как сделать очередной шаг, – Леона эта дотошность раздражала, ми вскоре Берг остановился перед щелью меж двумя мраморными плитами пола, которая была лишь чуть-чуть глубже остальных.

– Ну что там? – нетерпеливо сказал маркграф у них за спиной.

Именно он, казалось, тяжелее всех переносил странствие по подземелью – он держался и говорил как человек, которому не хватает воздуха.

– Погодите, государь.

Берг осторожно дотронулся до чуть выступающего края плиты носком башмака. Движение было слабым, почти скользящим, но и его оказалось достаточно, чтобы плита перевернулась и стала на ребро, открыв черный четырехугольный проем. Свет факела, опущенного туда Бергом, терялся, точно в проруби.

– Вот, – прокомментировал Берг, – и это, полагаю, не последняя.

– Верно, Эрмольд говорил что-то о ловушках, – устало сказал Леон.

– Да, – Берг покачал головой, – но эта какая-то… слишком простая. Она устроена… ну… для совсем несведущих.

– Этот ублюдок нарочно направил нас сюда! – выкрикнул маркграф.

– Может быть, – согласился Берг. – Что с того? Деваться-то нам все равно некуда. Погодите.

И он осторожно переступил с одной плиты на другую.

– Берг! – предостерегающе пробормотал Леон.

– Ничего, – бормотал Берг сквозь стиснутые зубы, – ничего… я их нюхом чую…

Он осторожно обошел чернеющий зев, держась ближе к стене коридора, и, уже находясь по ту сторону, шумно выдохнул.

– Порядок. Можно идти. И не прикасайтесь ни к чему, ради Двоих…

Факел осветил стены – снизу вверх, потом сверху вниз, – камень был таким гладким, что казалось, плиты срослись между собой.

– Пока все чисто, – он обернулся, поджидая Леона, и, когда тот вновь оказался рядом с ним, добавил: – Странно…

– Тут все странно, – согласился Леон.

– Меня не удивляет то, что тут есть ловушки. Так и должно быть. Меня удивляет, какие они.

– Слишком простые?

– Пожалуй… В остальном те, кто отгрохал эту махину, мыслили не слишком стандартно. Сюда бы Вторую Комплексную! А ведь ты прав был… Похоже, и впрямь этот мир возведен на руинах ушедшей цивилизации.

– Историческая инволюция? Не думаю.

– Почему?

– Не знаю. Просто не похоже. Они жили бы былой славой, а мы не сумели записать ни одного предания о могучих предках.

– Может, предания есть, но они тоже табуированы?

– Вот это меня и смущает. Табуировано лишь то, что вросло в культуру, стало частью ее… Не мертвая глава – что-то живое, постоянно присутствующее. Ты подумай, ведь мы могли прожить тут еще лет десять и ничего не знать про это место. То, что мы сюда попали, – это чистая случайность. Если бы не вся эта история с Орсоном… Послушай… Ты не подумай, что я опять ударился в гипотезы… – Я и не думаю, – сухо сказал Берг. – Но, согласись, странно все это… Ну с чего бы вдруг Орсон решил разделаться с миссией? Переговоры прошли вполне удачно.

– Возможно, – предположил Берг, – он получил какие-то новые сведения. И решил действовать, исходя из них.

– Какие сведения? Откуда?

– Понятия не имею. Он мне нравился, – Берг недоуменно покачал головой. – Толковый мужик, в меру циничный, в меру жадный… Жаль, что он так… Вот уж чего я от него не ожидал. Зачем? Неужто он поверил, что мы смогли бы… Леон чуть заметно повел глазами в сторону маркграфа.

– Этот бы смог, – сказал он. – Так бы я ему и позволил…

– Неужто нет?

Берг вздохнул.

– Не знаю, – честно сказал он, – не могу ручаться… Кстати, он, похоже, слегка не в себе. Подземелье на него действует. Вот уж не думал, что его светлость столь сильно подвержен клаустрофобии. Да и святой отец…

– А что – святой отец?

Берг оглянулся на маленького священника. Тот брел по коридору, мелко перебирая ногами, лицо его ничего не выражало, в расширенных глазах двумя багровыми точками отражался свет факела.

– Вот именно – что? – проговорил Берг.

* * *

С каждым шагом он все лучше знал, что их ждет впереди. Он знал и не мог им сказать – те, кого нельзя называть, давно запечатали ему уста. Ему оставалось лишь идти и удивляться – как это он раньше мог о них забыть? Жил, ходил по поверхности, отправлял ненужные обряды. Совершенно бессмысленные обряды, смешные, точно детские игры, в которых малыши тщетно пытаются подражать взрослым. Ныне же на него снизошло озарение: он понимал все, понимал от начала до конца, но это понимание было похоронено в нем – там оно и умрет, ибо он не мог сказать ни слова. Они стояли у входа в горнило, где поджидало нечто, чему он пока не ведал названия, – нечто, такое же молчаливое, как эта тьма, таилось в ней, чтобы переплавить их тела и души во что-то новое, страшное, поскольку никто не возвращается оттуда таким, каким пришел. Он жаждал этого ослепительного преображения и боялся его. Тупые ходячие механизмы из плоти и крови – они ничего не поймут до тех пор, пока их не коснется огненный перст…

– Как вы себя чувствуете, святой отец? – спросил этот… как же его зовут?

Он вздрогнул.

– Да-да, – торопливо ответил он, – все в порядке.

* * *

Коридор тянулся все дальше, на глянцевых черных стенах блестела голубая катаракта. Теперь они продвигались совсем медленно – Берг подозрительно оглядывал каждую трещину в полу, каждую прожилку в стене. Должно быть, и он перестал доверять своим чувствам, и потому опасность мерещилась ему повсюду. Из тьмы выплыла туманно-зеленая нефритовая дверь, казалось, подсвеченная изнутри – узоры карабкались по полупрозрачному камню, образуя причудливое дерево.

– Куда она ведет, как ты думаешь? – спросил Леон.

– Если верить всем этим россказням – куда угодно, – устало отозвался Берг. – В такой же коридор… и еще один…

– А ты им веришь?

– Нет, – отрезал Берг.

– Странные узоры. Как ты думаешь, это резьба или естественное образование?

– Инкрустация, скорее всего. Ага, нам сюда.

– Погоди! – окликнул его Леон.

– Что там еще?

– Теперь с малым что-то. Айльф, эй, Айльф! Берг, уже дошедший до поворота, остановился и обернулся, вглядываясь в полумрак.

Айльф, который чуть не на цыпочках прошел мимо молочной нефритовой панели, вдруг остановился, уткнувшись в мерцающий квадрат.

– Айльф!

Юноша даже не вздрогнул. Он продолжал стоять неподвижно, лишь все больше приникал к мягко светящейся зеленоватой поверхности, точно прилип к ней.

– Черт!

Леон задержался, пропуская спутников, потом торопливо зашагал назад. Остановившись рядом с Айльфом, он положил руку юноше на плечо:

– Пошли.

И отшатнулся.

От двери тянуло холодом – таким острым, что он был точно электрический удар.

Парень медленно повернул голову:

– Там… за дверью… разве вы ничего не слышите? Оно… зовет меня по имени.

Леон прислушался! Скорее для проформы. Действительно, кроме приглушенного звука шагов, шарканья ног и потрескивания факела, иных звуков в коридоре не было.

– Тебе мерещится.

– Нет-нет… такой нежный голос… а теперь оно смеется. Мне нужно туда! Пустите меня!

Он распластался у дверной панели, широко раскинув руки, точно пытался погрузиться в глянцевую поверхность.

Леон схватил его за плечи, попытался оттащить. Это оказалось неожиданно трудно сделать – словно нечто изнутри тянуло парня магнитом.

– Там за дверью, – бормотал Айльф, – там чудная страна… рай… стоит лишь ее открыть. И все будет хорошо.

Тем не менее отворить дверь – что было бы не так-то просто, поскольку ни ручки, ни засова на ней не было, – он даже и не пытался. Даже не пытался толкнуть ее. Просто растекся по поверхности, точно плоть вдруг превратилась в ртуть.

– Это не рай! – заорал Леон, отдирая менестреля от стены. – Это обман! Один сплошной обман! Он лжет тебе, твой голос… Там ничего нет… лишь холод и мрак…

Леон уже не чувствовал рук – пальцы занемели в мертвящем холоде, сочившемся по ту сторону стены. Почему Айльф ничего такого не чувствует?

– Пойдем, – настаивал он.

Тут только он сообразил, что вокруг почти темно – пламя факела удалялось все дальше и дальше. Черт, неужели остальные не замечают, что они отстали? Нет, ушли – медленно, но не замедляя шаг. В трепещущем остаточном свете Леон вдруг увидел, как резьба на верной панели стремительно покрывается инеем. Иней все нарастал, сливаясь в ледяные кристаллы, в причудливые стеклянные розы, осыпающиеся от его дыхания.

Неожиданно Айльф отпрянул, точно невидимый магнит там, за стеной, кто-то отключил, и одурело потряс головой.

– Я… как я здесь оказался?

– Неважно, – устало сказал Леон, по-прежнему удерживая юношу за плечо и подталкивая его по направлению к удаляющимся спутникам. – Пошли скорее. Не оглядываясь, он торопливо двинулся по коридору. Пламя факела уже скрывалось за углом.

– Эй! – крикнул он, и эхо вновь метнулось от стены к стене, шурша невидимыми крыльями.

Три фигуры, черные на фоне мутного ореола света, продолжали двигаться дальше. Никто даже не обернулся.

– Эй! Погодите!

– Не нужно кричать, сударь, – тихонько сказал Айльф. – Это уже не они. Они ушли дальше. Очень далеко.

«Господи, – подумал Леон, – да он обезумел».

– Да шевелись же ты! Иначе они действительно уйдут очень далеко. Стены коридора обтекали их, точно мутная вода, кое-где уже начиная отсвечивать яркой голубизной, точно вспыхивающая на солнце грудка сизаря. Черные фигуры приблизились – они не прибавили, но и не убавили шага. Примас, шедший последним, обернулся на звук шагов. Лицо у него было бледным, почти прозрачным.

– Почему вы нас не подождали? – задыхаясь, спросил Леон. – Я же кричал!

Никто не ответил. Спутники шли молча, сосредоточенно опустив головы.

– Сударь, – Айльф отчаянно тянул Леона за рукав, – сударь, не надо!

– Берг!

Берг обернулся – лицо у него было таким же бледным и невыразительным, как у примаса.

– Ты…

У Леона внезапно пересохло в горле. Впереди, далеко-далеко, маячило еще одно туманное пятно… точно свет факела.

– Сударь… скорее, – выдохнул Айльф.

И, по-прежнему не выпуская рукав Леона, рванулся вперед. Пробегая, толкнул маркграфа – тот пошатнулся, но не обернулся и не упал – по-прежнему продолжал идти, механически передвигая ноги.

Волна холода и липкого смрада окутала Леона. Зажав ладонью нос, он ринулся вслед за Айльфом, оставив позади мерно шагающие фигуры.

– Леон… – сказал ему в спину Берг.

Голос был глухой, невнятный, точно говоривший изо всех сил заставлял работать одеревеневшие лицевые мышцы.

Айльф несся вперед, не разбирая дороги. Леон бежал за ним. Позади мерно топало нечто – с ужасающей синхронностью поднимая и опуская ноги.

Туманное пятно впереди приблизилось, разрослось и превратилось в дрожащий язычок пламени. Теперь в его свете Леон уже мог различить все те же три фигуры. Берг, который шел впереди, услышав нарастающий за спиной топот, замедлил шаг и остановился.

– Погоди, – сказал он недоуменно, – это как же? Когда вы успели отстать?

Тут только Леон сообразил, что он все еще зажимает рот и нос ладонью. Он отнял руку от лица и судорожно вдохнул прохладный воздух подземелья. Каким-то странным образом он одновременно ухитрялся пахнуть и плесенью, и сухой пылью веков – но не более того.

– Что значит – когда? – Леон подозрительно поглядел на Берга, но это вроде бы действительно был Берг. – Это вы ушли вперед! Не стали нас дожидаться.

– Леон, да вы же все время шли с нами. Я несколько раз оглядывался, проверял, не потерялся ли кто. Потом вдруг смотрю – вас нет. А потом услышал топот – несетесь из-за угла, как будто за вами гонится призрак.

– Гонится… Берг… там сзади… нас преследуют ваши двойники.

– Что?

– Я принял их за вас. И потому не торопился. Берг обернулся, напряженно вглядываясь в глубь коридора.

– Где ты их видел?

Лишь теперь отважился обернуться и Леон. Светлое пятно, маячившее позади призрачным отражением первого факела, погасло. Сзади по пятам двигалась молчаливая, непроницаемая тьма.

– Их больше нет. Надеюсь.

«Может, этим просто не нужен свет факела, – подумал он. – Они так и бредут в темноте, следом за нами, мерно передвигая ноги, слепо натыкаясь на стены, – порождения тьмы, еще более страшные, чем сама породившая их тьма».

– Леон, – смущенно сказал Берг, – а ты уверен, что тебе не примерещилось?

– Тебе же примерещилось, что я иду вместе с остальными, – огрызнулся Леон.

– В общем, да… – неохотно признался Берг, – вы держались чуть позади, и я вас плохо видел, но считать до пяти я еще способен… Значит, ты утверждаешь, что это был не ты? А кто же?

– Не знаю… Когда мы догнали вас, этих уже не было. Я видел только вас троих.

– Что там произошло? Что вас задержало?

– Не знаю… – повторил Леон, покачав головой. – Я не уверен… Что-то очень странное.

Берг вздохнул.

– Нам нельзя разлучаться ни на минуту.

– Сам знаю. Так уж получилось.

«Как будто это от нас зависит», – подумал он. На какой-то момент страшное подозрение закралось ему в душу: да, эти очень похожи, совсем похожи, но вдруг это тоже не они… не Берг. Та подделка была совсем грубой, но эта могла быть гораздо тоньше. Как отличить? Голова шла кругом. Он резко шагнул вперед, отстранив Берга, и, сощурившись, стал вглядываться в темноту – не маячит ли где-то там, вдали, еще одно световое пятно…

– Ты что? – удивился Берг.

Леон промолчал, искоса наблюдая за остальными. Спутники его двигались нормально – неровным, тяжелым шагом усталых людей, и от них не несло липкой мертвечиной и тяжким, безглазым холодом, и все-таки ему было не по себе – словно какая-то мысль, какая-то очевидная истина вдруг ускользнула от него, и он тщетно напрягал память, пытаясь вспомнить, что же это было. «Если это не они… не настоящие они… или, что еще хуже, – если это не настоящие мы… Господи, да что же это я… Я ж совсем помешался!» Стены коридора вокруг мерцали и вспыхивали, точно море поутру. «Должно быть, та ловушка, – подумал он, – та, с плитой, была единственной человеческой ловушкой. Все остальное, что тут происходит или может произойти, не имеет к людям никакого отношения. Потому что, если бы это было порождение человеческих рук и ума, я бы сумел сориентироваться хоть как-то… понять хоть что-то… Потому что все, на что способен человеческий мозг, какими бы страшными ни были его горячечные порождения, – все оно узнаваемо и доступно пониманию. Будь оно и вправду так, не шел бы я сейчас, точно в бреду, со своими спутниками, гадая, настоящие они или поддельные… Это они, – думал он, заворожено наблюдая за игрой света в бирюзе и пурпype стен, – это те, в которых не верит Берг, о которых не говорят остальные… Стоило опуститься на несколько метров под землю, и мы попали в их мир, и он оказался огромен и непостижим. Жалкие уродцы, не выносящие солнечного света, зловредная пародия на человеческий облик? Нет – это всего лишь их тень, карикатура, призванная отвести глаза жителям поверхности, извращенное чувство юмора неведомых созданий, невидимых человеческому глазу, но могущественных и величественных. Неудивительно, что аборигены их так боятся!»

Стены коридора как-то странно вывернулись, словно и впрямь были текучими, – в воздухе образовалась огромная голубая линза, и Леон вновь увидел двойников, неторопливо двигающихся им навстречу. Непроизвольно он схватил Берга за руку и тут же увидел, как его собственное второе «я» воспроизвело это движение.

– Ну что ты, – укоризненно произнес Берг, – какой-то оптический эффект, вот и все.

– Вот и все? – горько повторил Леон.

Берг сделал еще шаг, и фигуры стали расплываться, словно капли чернил в темной воде.

– Дурацкие шуточки, – проворчал Берг.

– Стены… – тихо сказал маркграф.

– Что – стены?

– Они золотистые. А только что были голубыми. Действительно – не только перед ними, но и за ними следом тянулся золотистый коридор – охра осенних лесов, сонное золото жаровен в зимнюю ночь.

– И когда они успели все перекрасить? – удивился Берг. – После той линзы?

Леон вздохнул.

– Я как-то… не обратил внимания…

Чтобы он, великолепно тренированный, прошедший сотни тестов на психическую устойчивость, перестал замечать, что происходит вокруг? Кажется, Берг подумал о том же.

– Отдохнуть нужно, – сказал он.

– Господа, прошу вас, – голос маркграфа звучал почти умоляюще, – тут нельзя останавливаться.

Берг поглядел на своих спутников. Они и сами были похожи на призраков. Леон еще ничего, держится, но остальные явно на грани срыва. «Еще бы, – подумал он, – Леон был подсознательно готов к тому, что увидел, – столько твердил о Другой Силе… Да и что тут, собственно, имелось такого, с чем нельзя было бы – в той или иной форме – столкнуться на Земле? Но вот аборигены… И ведь, казалось бы, им-то поверить в невозможное легче, чем цивилизованным землянам… Но здесь что-то отторгает их, загнанных в ловушку собственных темных страхов, пытается выдавить из чужого мира, точно скользкое арбузное семечко меж пальцев. Вон какие глаза безумные… Если они дойдут до предела – все сразу, как мы с ними управимся?»

– Ладно, – сказал он, – пошли дальше. Ничего страшного. Подумаешь, стены…

«Леон – новичок, мальчишка прав, – думал Берг. – А я – упрямый осел. Он-то все время твердил мне, что дело неладно. Что поблизости прячется нечто, чего мы до сих пор не разглядели. Но кто бы мог подумать, что эти несчастные аборигены не выдумали себе объект для тайного поклонения, как это положено всяким порядочным аборигенам… что под землей, господи, буквально в двух шагах, и в самом деле скрывается нечто непостижимое!

Сперва еще можно было поверить, что мы наблюдаем какие-то реликты ушедшей цивилизации, – тоже маловероятно, но по крайней мере возможно! Но потом… Ведь это же совершенно ни на что не похоже! Какие там реликты! Наверняка техника действующая, да еще и по непонятному принципу действующая! Но как же мы умудрились прошляпить такое!

Мы-то ладно – мы в конце концов просто наблюдатели. Но ведь и Первая Комплексная хороша! Точь-в-точь чертовы аборигены – видят только то, что хотят видеть… Ни в одной сводке, ни в одном докладе… Только бы продержаться до прилета следующей экспедиции. Ведь это же нечто совершенно новое…»

«Они чужаки здесь, – думал примас. – Иначе они либо вообще ничего бы не увидели – ибо кому-то до времени не дано видеть нижний мир, – либо пали бы ниц перед этим величием – вот он, мощный, всепроникающий, и там, в самом сердце тьмы, сидит некто, сидит и молча ждет – ему некуда торопиться, у него впереди вечность. Что ж, и нам некуда торопиться, потому что… потому что…»

«Ненавижу эту дыру, – думал маркграф. – Она меня душит. Словно весь мир сомкнулся тут, сведя пальцы на моей шее. Ублюдок Орсон, если бы не это жуткое дело… Ведь я почти спас Солер… Унижался, торговался, клянчил… но почти спас… Почему они мне помешали? Видят Двое, я пытался быть хорошим правителем. Делал только то, что должно… И зачем, собственно? Как это печально – знать, что все усилия напрасны, что в мире нет справедливости, нет воздаяния. Добродетель не вознаграждается. Да и кому она нужна, добродетель? Герсенда… Почему я о ней вспомнил, сейчас? Какие у нее глаза были, тогда, давно… словно она прозревала чудо, невидимое иным, счастье, тайно обещанное ей и только ей… Когда все кончилось? Когда погас ее взор? Когда от Герсенды осталась лишь механическая кукла вроде тех, что мастерил часовшик этого проклятого Орсона… Она – жена правителя, который знает, что должно и что не должно, – разве этого мало для счастья? Помилуй меня Двое! Как непрогляден этот мрак – точно ее глаза…»