Текст книги "На свободе (ЛП)"

Автор книги: Макс Аделер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

   Наш комитет много времени посвятил рассмотрению предложения мистера Томпсона МакГлю. Он предлагает облачить мулов в водолазные костюмы и пускать их ходить по дну канала, подавая воздух насосами. Поскольку нам не доводилось видеть мула, облаченного в скафандр, мы не можем с уверенностью предсказать, каково будет его поведение в данных обстоятельствах. Но недостатки этого предложения огромны. Поскольку мул будет начисто лишен возможности видеть окружающий его пейзаж, мы опасаемся, что поместить его под воду окажется нелегко. Даже оказавшись на дне, он может испытывать постоянный соблазн щипать сомов за усы, и это будет отвлекать его от работы. Кто-то должен будет нырять, когда буксирный канат зацепится ему за ногу; а если вода окажется грязной, он может потерять направление, или потащить судно куда не надо, или постоянно стремиться выбраться на берег.

   Из других предложений, наш комитет должен отметить планы Э.Р. Мейки относительно управления судном с помощью паруса, наполняемого паром из котла, расположенного непосредственно на судне; Джеймса Томпсона, предлагающему экипажу во главе с капитаном встать позади судна и толкать его; Уильяма Блэйка, относительно использования специально обученных осетров; а также Мартина Стотсбери, о размещении на корме пушки, так, что производимые из нее выстрелы будут отдачей двигать судно вперед, – все это прекрасные свидетельства того, на что способен человеческий разум, но они не столько полезны, сколько удивительны".

   Премия пока не вручена. Компания, эксплуатирующая канал, полагает, что для получения необходимого результата, ее размер следует значительно увеличить.

* * * * *

   Между каналами и колбасами нет ничего общего, но упоминание имени мистера Уильяма Брэдли в вышеупомянутом докладе напоминает о другом докладе, в котором он также фигурировал. Брэдли – изобретатель, у которого очень плодовитый ум, однако, он редко производит то, что действительно нужно. Одним из изобретений мистера Брэдли во время войны была так называемая «Патентованная искусственная армейская колбаса». Его идея заключалась в том, чтобы упростить движение войск, отказавшись от эшелонов, и снабдить солдат калорийной пищей в концентрированном виде. Колбаса была изготовлена в строгом соответствии с научными принципами. Она содержала горох и говядину, соль и перец, крахмал и гуммиарабик, и была помещена в герметичную оболочку, воздух из которой удалялся специальной машиной. Брэдли утверждал, что его колбаса будет храниться в любом климате. Вы могли на экваторе оставить ее на жарком солнце, и она останется такой же вкусной и свежей, как была; Брэдли утверждал, что в кубическом дюйме колбасы содержится больше мяса и жира, чем в целиком зажаренной индейке, и другие подобные глупости.

   Изготовив большое количество колбасы, Брэдли поместил ее храниться на чердак; после чего, положив образец в карман, отправился в Вашингтон, к военному министру, чтобы заключить договор о поставках в армию.

   Он вошел в кабинет секретаря, вытащил колбасу и, направив ее на него, собрался было объяснить, что это такое, но секретарь внезапно нырнул под стол. Это странное движение поразило Брэдли, и он обошел стол, по-прежнему держа колбасу перед собой. Воспользовавшись этим, секретарь выбрался, метнулся к двери, распахнул ее и исчез, вместо него появились несколько вооруженных служащих. Они навели пистолеты на Брэдли и велели ему бросить оружие, иначе они будут стрелять. Он положил колбасу на стол и спросил, в чем дело, после чего вошедший секретарь объяснил, что принял образец за револьвер. Когда Брэдли рассказал о цели своего прихода, секретарь сказал, что ничего не может сделать без одобрения Конгресса, рекомендовал посетителю отправиться на Капитолий и показать свою колбасу там.

   К началу следующей сессии Брэдли основательно подготовился и положил колбасу на стол каждого члена Конгресса. Когда все собрались, мнения относительно того, что лежало перед ними, разделились. Некоторые были склонны рассматривать это как некую адскую машину, подложенную современным Гаем Фоксом, в то время как другие склонялись к мнению, что это новый вид бананов, выведенный Сельскохозяйственным департаментом. Спустя некоторое время появился Брэдли и объяснил, что провел зиму, стараясь осчастливить любимую страну своей колбасой. В самом конце сессии, всеми правдами и неправдами, был разработан законопроект, предписывающий департаменту обороны создать комиссию по исследованию колбасы Брэдли и доложить результаты военному секретарю.

   После создания комиссии, ее члены прибыли на ферму Брэдли, чтобы изучить его изобретение. На подходе к дому комиссия ощутила ужасный запах, а когда вошла внутрь, он стал невыносимым. Миссис Брэдли решила, что, должно быть, за стиральной доской сдохло какое-то животное. Но когда комиссия вошла в мансарду, источник запаха стал очевиден. Около полутонны патентованной искусственной колбасы разлагалось на полу. Комиссия, дружно зажав пальцами носы, удалилась в гостиницу, и председатель сразу же сел за написание отчета. Он выглядел примерно так.

   "После тщательного изучения патентованной искусственной армейской колбасы Брэдли, мы обнаружили, что она в высшей степени пригодна для использования с вполне определенной целью. Если, во время военных действий, использовать ее в качестве снарядов, мы бы с легкостью могли заставить любой гарнизон сдаться, обстреливая осажденный город колбасой из пушек, но варварство, каковым является принудительный контакт противника с колбасой Брэдли, настолько ужасно, что мы рекомендуем подобное ее использование только в крайних случаях. Запахи, источаемые горшками с нечистотами, используемые во время войны китайцами, по сравнению с запахом колбасы Брэдли, можно считать дивным нежным ароматом. Также ее можно использовать для унавоживания мало плодородных земель, а в очень холодном климате, где она никоим образом не сможет разморозиться, она может послужить стропилами для жилищ.

   Но ее применение в качестве пищевого продукта встречает ряд возражений. Метод смешивания Брэдли настолько несовершенен, что одна колбаса оказывается у него набита горохом, другая – гуммиарабиком, третья – перцем, четвертая – говядиной. Колбаса с говядиной наверняка отправит на тот свет любого, кто съест хотя бы маленький кусочек, если только не будет храниться в холодильнике с момента своего изготовления, а колбаса с гуммиарабиком не настолько питательна, чтобы питающаяся ею армия была способна провести хоть какую кампанию. Поэтому мы склонны рекомендовать отклонить данное изобретение, а друзьям Брэдли – поместить его в соответствующее учреждение, где состояние его рассудка может находиться под постоянным наблюдением".

   Когда Брэдли услышал этот отзыв, он был возмущен; заявив, что республика отплатила ему черной неблагодарностью, он послал образцы колбасы Бисмарку, чтобы выяснить, не купит ли тот ее для снабжения немецкой армии. Через три месяца в него стрелял неизвестный преступник, причем преобладает убеждение, что это был специально подосланный Бисмарком убийца – с единственной целью уничтожить изобретателя патентованной армейской колбасы. С той поры Брэдли отказался от этого проекта, и теперь занимается усовершенствованием стиральной машины и находится на стадии, когда, во время первого испытания, машина разорвала на мелкие кусочки четыре рубашки и столько же наволочек.

ГЛАВА IV. ФАКТЫ, КАСАЮЩИЕСЯ ЛОШАДИ МИСТЕРА БАТТЕРВИКА

   Мистер Баттервик не очень хорошо разбирается в лошадях, но недавно он подумал, что ему было бы неплохо обзавестись хорошей лошадью, поэтому он направился на ферму в поселке Тулпехокен, и, по какой-то причине, не ведомой даже ему самому, приобрел самое строптивое и норовистое животное, когда-либо появлявшееся на свет. Его лягнули еще до того, как у него появился шанс подумать о своем поступке, и он привел лошадь домой, испытывая легкое чувство тревоги. Через день-другой покупка стала притчей во языцех, и жители смеялись над Баттервиком самым беспощадным образом. Однако он был склонен относиться к этому философски и представлять все в неожиданном, весьма любопытном, свете. Когда я заговорил с ним о том, что некоторые говорят о его лошади, он ответил.

   – О, я знаю, они говорят, что у меня не все дома; но одной из причин, по которой я ее купил, было громкое дыхание. Это знак того, что у нее хорошие легкие. Если вы прислушаетесь к обычной лошади, вы можете не услышать, как она дышит; ее легкие слабые, и она не раздувает их, подобно мехам. Но моя лошадь – наполняет и опустошает легкие, и люди могут слышать, как она наслаждается свежим воздухом. Я скажу вам по секрету, только прошу никому не выдавать его: если вы хотите купить лошадь, отойдите на четверть мили и прислушайтесь, слышно ли ее дыхание. Если да, немедленно покупайте; такая лошадь – на вес золота. Но это строго между нами, как вы понимаете!

   Кстати, вы знаете, что этот старый идиот, Поттс, попытался пошутить надо мной, будто у моей лошади ноги подкашиваются, словно у пьяной, как будто это не одна из причин, заставивших меня купить эту лошадь, даже если бы за нее спросили пятьсот долларов! Вы еще молоды, у вас мало опыта, и я скажу вам, почему мне нравятся такие ноги: они дают лошади большую уверенность. Понимаете? Если нога лошади выпрямлена, то, когда на опирается на нее, у нее больше вероятность ее сломать, но когда нога согнута в колене, а верхняя кость приближается у нижней, давление распределяется равномернее, и лошадь выигрывает в силе. Это известный принцип, и вам он должен быть хорошо известен по строительству домов; так почему он должен быть плох для лошади? Подкашиваются колени! По моему мнению, милостивый государь, лошадь, у которой не подкашиваются колени, это вовсе не лошадь; она годится разве на то, чтобы быть сданной на мыло и клей. Это так же верно, как то, что меня зовут Баттервик.

   Что же касается хвоста, о котором так много говорят! Кому, разрази меня гром, нужен длинный хвост? Я прекрасно знаю, что он должен быть коротким и редким. Римляне и египтяне делали из своих лошадей бобтейлов, и знаете, почему? Может быть, вы не знакомы с античной историей? Потому что эти древние римляне знали, – лошадь с пятнадцатидюймовым хвостом требует больше пищи, чем лошадь с четырехдюймовым хвостом. Они знали, что помахивание длинным хвостом требует больше энергии, чем коротким, а энергия получается из еды, поэтому они укорачивали лошадям хвосты, чтобы те меньше ели. В те времена уровень научных знаний был куда выше, чем сегодня. Что могут наши городские идиоты знать о таких вещах? Пусть смеются. Я могу содержать хвост, экономящий мне пару бушелей овса в год. Готов поспорить с кем угодно, что миллионы и миллионы долларов, потраченные впустую, – попросту выброшенные на ветер, – в нашей стране, каждый год тратятся на питательные вещества для хвостов, отбирающих энергию у лошадей. Вы можете проверить сами. Я изучил статистику, предоставленную правительством, и она такова, что может заставить понимающего человека плакать при виде того, насколько расточительны американцы.

   А когда вы говорите о ребрах, так ясно выступающих по бокам, то тем самым доказываете, что у вас весьма своеобразный вкус. Какая стена более красивая: плоская, или с колоннами и пилястрами? Когда вы покупаете лошадь, ни один человек, любящий искусство, не захочет видеть ее гладкой от шеи до крупа. То, что ему нужно, – это волнистая поверхность, – бугры и впадины, а это как раз соответствует тому, что есть у моей. Большинство лошадей одинаковы. Вы от них устаете. Но если у нее выдаются ребра, то вы имеете лошадь, радующую глаз и дающую эстетическое наслаждение. Кроме того, вы всегда уверены, что у нее полный комплект ребер, и что тот, кто вам ее продал, не утаил от вас ни единой косточки. Ваша лошадь в полном порядке, вы это знаете, а потому по ночам спите спокойно. Таково мое мнение; меня это нисколько не заботит, и, могу сказать, что сюда приезжал некто из Джорджии, чтобы купить эту лошадь только потому, что он слышал – у нее выступают ребра. Я его опередил, и он отправился домой в худшем настроении, чем это можно себе вообразить.

   А насчет того, что у нее сап, гельминтоз, пошатывание и слабые плечи, могу сказать, что подобные недуги поражают только породистых лошадей, и решил много лет, будучи еще ребенком, что если когда-нибудь кто-нибудь захочет подарить мне лошадь, и она не будет пошатываться, я не приму такого подарка. Профессор Оуэн не считает сап болезнью, он полагает это достоинством лошади, и хочет, чтобы английское правительство приняло специальное постановление, согласно которому сап прививался бы каждой лошади на острове. Можете сами написать ему и спросить, так ли это.

   Итак, Баттервик поставил лошадь в конюшню, нанял ирландца ухаживать за ней, и успокоился. Однако прежде чем он успел получить удовольствие от своей покупки, его вызвали в Сент-Луис, уладить некоторые деловые вопросы, и он задержался там на шесть недель. Во время его отсутствия миссис Баттервик возложила на себя бремя заботы о лошади; а поскольку она знала об этом ровно столько же, сколько о процессах в сидерической системе, результатом стала бесконечная череда катастроф, бессознательно порожденных лошадью мистера Баттервика. После того, как тот вернулся, поцеловал жену и рассказал о своей поездке, состоялся следующий разговор. Начала его миссис Баттервик.

   – Ты хорошо знаешь нашу лошадь, милый?

   – Да, дорогая; как она?

   – Не то, чтобы очень; она обошлась в кругленькую сумму, пока тебя не было.

   – Вот как?

   – Да; помимо корма и зарплаты Патрика как конюха, у меня на руках неоплаченные счета на сумму в две тысячи долларов.

   – Две тысячи! Эмма, ты меня удивляешь! Что это значит?

   – Я расскажу тебе все, любимый. Сразу после того, как ты уехал, лошадь простудилась и стала постоянно кашлять. Ее кашель был слышен на много миль. Соседи жаловались, а мистер Поттс оказался настолько сумасшедшим, что четыре раза стрелял в нее. Патрик сказал, что это коклюш.

   – Коклюш, дорогая! Но это невозможно! Лошади не болеют коклюшем.

   – Так сказал Патрик. Когда дети кашляли, я давала им болеутоляющее, а потому подумала, что это средство подойдет и для лошади. Я смешала его с сахаром в ведре и дала ей.

   – Целое ведро болеутоляющего, дорогая! Этого достаточно, чтобы ее убить.

   – Патрик сказал, что лошадиная доза для лошади является обычной; она не убила ее: она ее усыпила. Ты будешь удивлен, дорогой, узнав, что лошадь спала в течение четырех недель. Я даже испугалась, но Патрик сказал мне, что это нормально для хорошей лошади. Он сказал, что Декстер часто спал шесть месяцев подряд, и что однажды, когда Голдсмит Мейд крепко спала, они выставили ее на скачки в этом состоянии, и она пробежала милю за 2:15; кажется, он добавил, – не просыпаясь.

   – Это сказал Патрик?

   – Да; это было в конце второй недели, но, поскольку лошадь не просыпалась, Патрик заявил, что ее столь долгий сон не может быть вызван болеутоляющим средством, пришел ко мне и попросил никому ничего не говорить, но у него возникли подозрения, что ее загипнотизировал мистер Фогг.

   – Я никогда не слышал, чтобы лошадь можно было загипнотизировать, дорогая.

   – Я тоже, но Патрик сказал, что для первоклассных лошадей это обычное дело. Когда она продолжила спать, дорогой, я испугалась, а Патрик посоветовался с ветеринаром, пришедшим с гальванической батареей, про которую он сказал, что она разбудит лошадь. Он прикрепил провода к ее ногам и включил ток; это ее и в самом деле разбудило. Она вскочила, ударом копыт выбила четыре доски из стойла, а затем перепрыгнула во двор мистера Поттса, где разогнала выводок молодых свиней, лягнула двух коров так, что они померли, и снесла восемь яблонь. Патрик сказал, что она пыталась проглотить ребенка миссис Поттс, но я не уверена, чтобы она это делала. Скорее всего, Патрик преувеличил. Но, повторяю, я не уверена. Ведь это кажется не очень возможным, чтобы лошадь и вправду пыталась съесть ребенка?

   – Человек, который мне ее продал, ничего не говорил о том, что она любит есть детей.

   – Это все, что она успела сделать. Кстати сказать, еще один эффект, то ли от болеутоляющего, то ли от электричества, заключается в том, что масть ее изменилась, и она теперь выглядит более чем странно. И, похоже, это повлияло на ее аппетит. Кажется, она всегда голодна. Она съела весь свой корм, а заодно сбрую. Однажды ночью она убежала из стойла, и отгрызла дверные ручки на дверях позади дома.

   – Дверные ручки, Эльза? Она отгрызла дверные ручки?

   – Да; а также молитвенник Луизы. Она оставила его лежать на ступеньке крыльца. Патрик сказал, что знает одного человека в Ирландии, чья лошадь может умереть с голоду, если не съест Библию. Если у него нет Библии, он дает ей Новый Завет; но пока она не получит что-нибудь из Святого Писания, она отказывается есть что-либо другое.

   – Я бы хотел взглянуть на эту лошадь, дорогая.

   – Так вот, когда мы привели лошадь обратно, он сказал, что бедному животному нужна подкожная инъекция морфия, чтобы успокоить ее нервы. Доктор сказал Патрику взять шприц. Но Патрик заявил, что может сделать это без всякого шприца. Он взял морфий, и стал делать дырку в шкуре лошади с помощью бурава.

   – Бурава, Эмма?

   – Обычного бурава. Но, кажется, лошади это было неприятно, и она лягнула Патрика, сломав перегородку стойла, а ему – три ребра. После чего я заставила ветеринара выполнить все, как надо, и лошадь после этого стала вести себя нормально, за исключением того, – по словам Патрика, – что она приобрела необычайную склонность стоять на голове.

   – Это – первая лошадь, испытывающая такое необычное желание, любовь моя.

   – Патрик сказал, что нет. Он рассказал мне о человеке, у которого он служил в Ошкоше, имевшем несколько мулов, стоявших на головах, когда они не работали. Он сказал, что в Ошкоше так делали все мулы. Поэтому Патрик привязал к хвосту нашей лошади тяжелый камень, чтобы он служил балансом и удерживал ее в нормальном положении. Это прекрасно сработало, пока я не отправилась на лошади, в воскресенье, в церковь; и, когда вокруг нее собралась толпа, поглазеть, она взмахнула хвостом и размозжила шестерым мальчикам головы камнем.

   – Размозжила головы, дорогая?

   – Ну, я сама не видела, но Патрик сказал мне, когда я вышла из церкви, – их нельзя было отличить от мертвых. Еще он сказал, что вспомнил, – у того человека из Ошкоша мулы вставали на ноги, когда слышали музыку. Это их успокаивало, сказал он. Поэтому Патрик попросил своего друга, чтобы тот пришел, встал у стойла и успокоил нашу лошадь, играя на аккордеоне.

   – Это сделало ее спокойнее?

   – Поначалу казалось, что да; но однажды Патрик предпринял попытку излечить лошадь от пошатывания; но он, должно быть, сделал надрезы не в том месте, потому что бедное животное упало на аккордеониста и умерло, едва не убив музыканта.

   – Значит, лошадь мертва? Где счет?

   – Вот он.

   СЧЕТ

   Плата ветеринару $125 50

   Обезболивающее средство 80 00

   Гальваническая батарея 10 00

   Ремонт стойла 12 25

   Коровы, свиньи, яблони и ребенок Поттсов 251 00

   Ремонт дверных ручек и пр. 175 00

   Молитвенник Луизы 25

   Бурав и инъектор 15 00

   Лечение ребер Патрика 145 00

   Плата аккордеонисту 21 00

   Лечение аккордеониста 184 00

   Похороны шестерых мальчиков 995 00

   – – – – -

   $2,014 00

   – Это все, любовь моя?

   – Да.

   Мистер Баттервик взял счет и вышел на задний двор, чтобы подумать. Впоследствии он сказал мне, что пришел к выводу об отказе оплачивать неоплаченную часть счета, и попытаться приобрести лучшую лошадь. Он сообщил, что слышал, будто у мистера Кейзера, фермера в Нижнем Мэрионе, имеется лошадь, которую он хочет продать, и попросил меня отправиться с ним туда, чтобы на нее взглянуть. Я согласился.

   Когда мы туда прибыли, мистер Кейзер пригласил нас в гостиную, и, пока мы там сидели, мы слышали его голос в прилегающей столовой; он отдавал распоряжения относительно ужина. Кейзер не стал рекламировать свою лошадь, но был очень общителен, и, после нескольких общих фраз, сказал:

   – Джентльмены, в 1847 году я владел лошадью, равной которой не было во всех Штатах. Она и в самом деле была самой необычной, какую мне только доводилось видеть. Однажды, когда я катался на ней возле ручья...

   В этом месте миссис Кейзер открыла дверь и пронзительным голосом крикнула:

   – Кейзер, если ты хочешь получить ужин, тебе следует принести дров.

   Мистер Кейзер повернулся к нам и сказал:

   – Прошу меня извинить, джентльмены.

   Мгновение спустя мы услышали, как он колет поленья в подвале, бормоча что-то очень нелестное в адрес миссис Кейзер. Через некоторое время он вернулся в гостиную, сел на прежнее место, вытер пот со лба, сунул платок в шляпу, положил шляпу на пол и продолжал.

   – Как я уже говорил, джентльмены, однажды я катался на этой лошади вдоль ручья; это было в 47 или 48 году, точно не помню. Так вот, когда я собирался переправиться вброд...

   Миссис Кейзер (внезапно открывает дверь). Кейзер, на кухне нет ни капли воды, и до тех пор, пока ты ее не принесешь, на ужин можешь не рассчитывать!

   Кейзер (с исказившимся лицом). Хорошо, хорошо! Да, это плохо! Даже ужасно! Джентльмены, прошу извинить, я скоро вернусь. Старуха нетерпелива и ждать не любит.

   Затем мы услышали, как Кейзер скрипит колодезным воротом; выглянув в заднее окно, мы увидели, что он несет ведро с водой. По пути он налетел на собаку, и, чтобы хоть на ком-то выместить обуревавшие его чувства, пнул ее так, что она отлетела к забору. Вскоре он вернулся в гостиную, вытер лоб и начал снова.

   Кейзер. Как я уже говорил, эта лошадь была совершенно поразительной. В тот день, как я тоже уже говорил, я катался на ней возле ручья, рядом с кукурузным полем, и уже собирался переправиться вброд, когда, внезапно, она...

   Миссис Кейзер (у двери, пронзительным голосом). Ты собираешься принести ветчину из коптильни, или будешь сидеть здесь и разглагольствовать, и останешься без ужина? Если ты не принесешь ветчину, останешься без ужина. Ты меня слышишь?

   Кейзер (наливаясь краской и сжимая кулаки). Черт... Если это... Хорошо, хорошо! Сейчас принесу. Фу! Мистер Баттервик, если вы готовы подождать, я сейчас вернусь.

   Мы услышали, как Кейзер хлопнул дверью коптильни, появился с ветчиной, которую нес в одной руке, а другую сжал в кулак и грозил ей двери в кухню, за которой скрывалась миссис Кейзер. Видеть его она не могла.

   Он снова появился в гостиной, пахнущий дымом и ветчиной, сел и, закинув ногу на ногу, продолжил.

   Кейзер. Прошу простить за небольшие отлучки; старуха очень нетерпелива, и вы должны относиться к ней с юмором, если хотите жить спокойно. Итак, сэр, как я уже сказал, в тот день я совершал прогулку вдоль ручья, на углу кукурузного поля; я собирался перебраться через него вброд, когда, внезапно, моя лошадь...

   Миссис Кейзер (снова у двери). Кейзер, ленивый бродяга! Почему ты еще не подоил коров? Ты сегодня не получишь ни крошки, если не подоишь коров. Ты не получишь даже корочки хлеба, или мое имя не Эмелин Кейзер!

   Кейзер вскочил на ноги и в припадке безумной ярости швырнул стул в миссис Кейзер; та схватила кочергу и направилась к нему. Мы поспешили удалиться; а когда садились в коляску, собираясь возвращаться домой, мистер Кейзер, отводя глаза в сторону, сказал:

   – Джентльмены, я расскажу вам историю о лошади в другое время, когда старуха будет поспокойней. Всего хорошего.

   Я обязательно попрошу его написать об этом. Мне очень хочется узнать, что случилось с этой лошадью возле ручья.

   Баттервик купил лошадь у своего друга в городе, но у животного обнаружились странности столь необычного характера, что его невзлюбили. Баттервик, по этому поводу, сказал мне следующее.

   – Когда я впервые сел на нее, то с удивлением обнаружил, что у нее имеется непреодолимая тяга пятиться. Казалось, она была убеждена в том, что ее задние ноги являются передними, и что она обязательно должна видеть собственный хвост; и всякий раз, когда я понукал ее двигаться вперед, она пятилась назад, пока я не принуждал ее к тому хлыстом; но даже тогда, перемещаясь надлежащим образом, она имела вид, будто везет в коляске сумасшедшего, не отвечающего за свои поступки. Однажды, когда мы спускались по улице, это ее убеждение стало настолько сильным, что она внезапно остановилась, подала коляску назад и высадила стеклянную витрину аптеки Маки. После этого я стал запрягать ее мордой к коляске, и тогда, казалось, она чувствовала себя более удовлетворенной, однако иногда становилась слишком общительной, принимаясь хватать меня за ноги.

   Кроме того, ее необычное расположение приводило к неприятным замечаниям, когда я выезжал, а когда я останавливался и пытался привязать ее хвост, у нее обнаружилась ужасная привычка лягать любого, кто приближался к ней сзади; по всей видимости, она считала в этом случае, что ее хотят ударить.

   Она не была верховой лошадью; не то, чтобы она пыталась сбросить своего всадника, но всякий раз, когда на нее надевали седло, она испытывала какой-то зуд, и всегда старалась потереться сидевшим на ней о дерево, или забор, или угол дома, – что оказывалось поблизости, – а если ей удавалось его лягнуть, она была просто счастлива. Последний раз, когда я ездил на ней верхом, был день свадьбы мистера Джонсона. Я надел свой лучший костюм, а по дороге на празднество мне нужно было перебраться через ручей. Когда лошадь оказалась посередине, она напилась, а затем огляделась вокруг. Затем снова напилась и осмотрелась. После чего, внезапно почувствовав усталость, легла прямо в ручье. К тому времени, когда она отдохнула, я достаточно вымок, чтобы вернуться домой.

   На следующий день она заболела, и Патрик сказал, что это эпизоотия; он смешал в ведре теплый корм со скипидаром. В ту ночь у лошади случились спазмы, и она выбила копытами из стойла четыре доски. Джонс сказал, что у нее вовсе не эпизоотия, а гельминтоз, и что скипидар нужно было использовать не внутренне, а снаружи, и мы натирали ее скипидаром, а на следующее утро у нее выпали все волосы.

   Полковник Коффин сказал мне, что если я и в самом деле хочу знать, что с моей лошадью, он просветит меня на этот счет. Это был сап, и если ей не пустить кровь, она может умереть. Полковник так и сделал, после чего лошадь стала такой худой, что у нее без труда можно было пересчитать ребра.

   Тогда я пригласил ветеринара, и тот сказал, что с лошадью ничего не случилось, ей нужно отдохнуть и «поправить дыхание». В результате лошадь непрерывно кашляла в течение двух дней, словно у нее была чахотка, и между приступами кашля лягнула конюха через перегородку и перекусила пополам нашего черно-коричневого терьера.

   Я подумал, что небольшая прогулка поможет ей поправить здоровье, поэтому однажды выехал на ней, но она двигалась так, что я боялся, – она сейчас упадет и развалится на части. Когда мы достигли вершины холма Уайт Хаус, – довольно крутого, возле самой дороги, – она остановилась, несколько раз вздрогнула, пару раз кашлянула, попыталась что-то лягнуть, а затем легла и покатилась по склону вниз. Я успел выскочить из коляски, и наблюдал, как она скользит вниз, к подножию, а коляска тянется за ней. Когда я добрался до нее, лошадь была уже мертва, а фермер, живший по соседству, сказал, что виной всему – пошатывание.

   Я продал ее ему за восемь долларов, – он хотел использовать ее кости и шкуру; после чего ушел. Не думаю, что соберусь купить еще одну лошадь. Мой опыт в этом деле не кажется мне обнадеживающим.

ГЛАВА V. ЗАМЕТКИ ОТНОСИТЕЛЬНО ПРЕПОДАВАНИЯ

   Прошлым летом государственная школьная система городка была реорганизована; в результате увеличения размеров здания школы и числа учеников, было принято решение взять на работу дополнительно женщину-преподавательницу в отделение для девочек. В соответствии с этим решением, совет директоров объявил вакансию свободной, и предложил желающим обращаться к председателю, судье Твиддлеру. Спустя день или два, миссис Твиддлер поместила в газете объявление о том, что ей нужна кухарка, и в тот же день к ней пришла девушка-ирландка, надеявшаяся получить это место. Судья сидел на переднем крыльце и читал газету; когда девушка вошла в ворота, он принял ее за новую учительницу, и сказал:

   – Вы пришли насчет места?

   – Да, сэр, – ответила она.

   – О, это замечательно; вот кресло, присаживайтесь, я задам вам несколько вопросов, чтобы узнать вашу квалификацию. Расскажите мне об Африке.

   – Простите, сэр, я не понимаю, что вы имеете в виду.

   – Ничего особенного. Просто расскажите мне об Африке.

   – Афри... Афри... Африка... Я не знаю, что вы имеете в виду.

   – Очень странно, – сказал судья. – В таком случае, не скажете ли вы мне, являтся слово «земноводное» наречием или предлогом? Что такое наречие?

   – Простите, я не понимаю, о чем идет речь. Мне никогда не приходилось заниматься такими вещами на моем последнем месте работы.

   – Должно быть, это была очень странная школа, – заметил судья. – Но вы ведь можете проспрягать глагол «быть»? И рассказать о Геродоте?

   – Геродот? Что это?

   – Вы никогда не слышали о Геродоте?

   – Сколько живу – никогда. Он готовится из яиц?

   – Вы самая странная женщина, с какой мне доводилось встречаться, – пробормотал судья. – Как может возникнуть ассоциация Геродота и блюда из яиц, – совершенно непонятно. Хорошо, можете ли вы сказать, в каком полушарии расположены Китай и Япония?

   – Наверное, вы шутите. Конечно, я умею мыть фарфор, и прочую посуду, и, полагаю, этого достаточно?

   – Глупость! Какая ужасная глупость! Спутать фарфор и Китай. Что ж, попробуем еще. Укажите границы тропика Козерога и скажите, где расположена Малая Азия.

   – Да, сэр, у меня есть брат.

   – Брат? Почему – брат?

   – Вы сами только что спросили меня о шахтах, разве нет? Мой брат Тедди как раз работает на шахте.

   – И это, – сказал судья, – тот человек, которому мы хотим доверить образование нашей молодежи. Девушка, что вы вообще знаете? В какой школе вы преподавали?

   – Ни в какой, сэр. Зачем бы мне было преподавать в школе?

   – К тому же, полное отсутствие опыта, как я и предполагал, – сказал судья.

   – У миссис Фергюсон была гувернантка, которая учила детей, в то время как я готовила для нее.

   – Готовили! Разве вы не школьный учитель? Почему вы решили бросить готовить и стать школьным учителем? Что за нелепость.