Текст книги "На свободе (ЛП)"

Автор книги: Макс Аделер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

   Спустя три дня усилий на чердаке, мне наконец-то удалось извлечь из рожка звук. Но это не были восхитительные ноты; это напоминало ужасные стоны коня Баттервика, когда тот умирал в ноябре прошлого года. Чем сильнее я дул, тем более скорбным становился шум, – это было единственное, что мне удалось выдуть. Когда я спустился к ужину, миссис А. спросила, слышал ли я эти ужасные стоны. Она сказала, что, скорее всего, это корова Твиддлера; миссис Твиддлер сказала ей вчера, что их корова больна.

   В течение четырех недель я ничего не мог извлечь из этого рожка, за исключением кровожадных стонов; тем временем, одни наши соседи переехали в другой дом, поскольку наш район вдруг стали преследовать призраки, и три наших горничных уволились по той же причине.

   Наконец, человек, с которым я проконсультировался, сказал мне, что «Никто не любит» – самая простая мелодия начинающих; и я приложил все силы, чтобы научиться ей.

   После трех недель напряженной практики, в течение которых миссис А. несколько раз говорила, что это жестоко со стороны Твиддлеров, оставлять жить мучащуюся корову, а не избавить ее разом от страданий, я одолел первые три ноты, но потом безнадежно застрял. Я мог сыграть «Никто не...» – и это все. Я исполнил «Никто не...» более восьми тысяч раз; и поскольку казалось маловероятным, что я когда-либо выучу всю мелодию, я решил испытать воздействие хотя бы этих трех нот на миссис А. Около десяти часов вечера я тайком пробрался к передней части дома и приготовился. Я извлек эти ноты примерно пятнадцать-двадцать раз, затем добавил стонов, снова повторил ноты, и так далее. Затем Баттервик натравил на меня свою собаку, и я вернулся в дом. Миссис А. отвела детей в заднюю комнату, а сама стояла возле двери с револьвером. Когда я вошел, она воскликнула:

   – Ах, я так рада, что ты вернулся! У нас во дворе произошло убийство. Я слышала ужасные крики и стоны жертвы, самые ужасные, какие я когда-либо слышала. Я боялась, что убийца проникнет в дом. Это очень страшно.

   Я взял у нее револьвер, – он был не заряжен, а она понятия не имела, как с ним обращаться, – и лег спать, не сказав о рожке ни слова. Я подумал, что мне, возможно, лучше этого не делать. Я продал его на следующий день и теперь, если мне захочется музыки, я куплю пианино. Я знаю, что смогу научиться играть на нем.

* * * * *

   Поскольку музыка и скульптура являются главными из искусств, я могу сообщить в этой главе некоторые факты относительно состояния последней в обществе, в котором живу. Некоторое время назад у мистера Джексона состоялся аукцион, и мистер Уитакер купил на нем превосходную статую Уильяма Пенна. Он доставил ее мистеру Миксу и сказал, что хотел бы, чтобы эта статуя «каким-нибудь образом» превратилась в статую «какого-нибудь языческого бога». У него возникла идея, что мистер Микс сможет изменить одеяние Пенна и вложить ему в руку лиру, «чтобы тот мог походить на Аполлона или Геркулеса».

   Но Микс сказал, что возникнут трудности со шляпой Уильяма. Это была мраморная шляпа с довольно большим ободком; Микс заявил, что он не знаток языческой мифологии, и все же ему кажется, что Геркулес в широкополой шляпе вызовет недоумение и подвергнется критике со стороны любого, кто его увидит.

   Мистер Уитакер сказал, что, когда покупал эту статую, рассчитывал превратить ее в Венеру, и полагал, что, возможно, из шляпы можно сделать какой-нибудь венок вокруг ее головы.

   Но Микс заявил, что не понимает, как такое можно сделать, поскольку венок надевается совсем иным образом. Но даже если и так, то как мистер Уитакер собирается поступить с сюртуком Пенна? Он доходит ему почти до колен, и Венера, с венком на голове, и четырьмя футами жилета вокруг ее тела, выглядела бы так, что вызывала бы громовой хохот у любого, кто ее увидел.

   Тогда Уитакер заявил, что ему всегда нравился Нептун и, возможно, Микс смог бы таким образом исправить фалды сюртука, чтобы казалось, что фигура едет на дельфине; из шляпы можно было бы вырезать пучок водорослей, плюс вложить в руку статуи трезубец.

   Микс, однако, был убежден, что белая мраморная шляпа такого размера, будучи представлена в виде пучка водорослей, окажется похожей на копну сена; он сказал, что, хотя искусство в течение прошлого века совершило гигантский шаг вперед, и, очевидно, имеет блестящее будущее, оно пока не нашло способа, с помощью которого фалды сюртука можно было бы превратить в нечто, хоть сколько-нибудь похожее на дельфина.

   Тогда мистер Уитакер захотел узнать, не был ли, случайно, Пан, богом с рогами и копытами, с мохнатыми ногами; и если да, то он желал бы, чтобы статуя была переделана в Пана, если это не потребует больших расходов.

   Мистер Микс ответил, что, хотя ничто не будет радовать его больше, чем возможность изваять Пана, тем более что туфли с квадратными носами Уильяма Пенна без особых усилий могут быть превращены в копыта, все же он не чувствует в себе достаточно способностей, чтобы из штанов сделать мохнатые ноги; а превратить эту шляпу в пару рожек все равно, что опорожнить Атлантический океан с помощью желудочного насоса.

   В таком случае, заметил мистер Уитакер, может быть, будет лучшим разделить Пенна посередине и из этих половин сделать пару маленьких купидонов, которых он мог бы повесить в гостиной на шнурах, чтобы они казались парящими в воздухе. Возможно, из полей этой шляпы можно вырезать крылья и наклеить их на плечи Амуров.

   На это мистер Микс заявил, что, хотя никто не стремится сделать приятное своим друзьям больше, нежели он, он должен предупредить, – если будет спрошено его мнение, – что попытка сделать Амура из половины тела и ноги Уильяма Пенна выглядит ребячеством, поскольку купидон получился бы очень маленьким с непропорционально длинной ногой; а если использовать половину другим образом, ему пришлось бы вырезать голову Амура из икры ноги Уильяма, которая недостаточно большая, не говоря уже о том, что коленный сустав создаст впечатление, будто у бога Любви сломана спина. Что же касается крыльев, то если родился человек, способный вырезать крылья из обода шляпы, все, что он пожелал бы, это встретить такого человека, взглянуть на него и поучиться у него. Наконец, Уитакер предложил Миксу сделать из статуи ангела и продать в качестве украшения на могильной плите.

   Но Микс возразил, что было бы оскорблением мертвых, поместить на могиле ангела с узким носом и двойным подбородком, что совершенно дискредитирует его как производителя саркофагов.

   Поэтому Уитакер продал ему статую за десять долларов, а Микс распилил ее на мраморные плитки для столиков. Кажется, перспективы высокого искусства в нашем городке не весьма блестящи.

ГЛАВА XXI. НОВОЕ СЛОВО В СТОМАТОЛОГИИ. – НЕУДАЧНАЯ ДОЛЖНОСТЬ

   Мистер Поттс страдал от зубной боли, и однажды он отправился в кабинет доктора Слэгга, дантиста, чтобы вытащить доставлявший неприятности зуб. Врач был опытным; и для того, чтобы сэкономить силы, изобрел машину для выдергивания зубов. Она представляла собой ряд кривошипов и рычагов, прикрепленных к подвижной подставке; он также приспособил к ней пару щипцов, и связал с помощью кожаного ремня с валом в механической мастерской, расположенной в задней части дома. Врач провел несколько экспериментов с гвоздями, прочно вбитыми в доску, – изобретение работало великолепно. Первым пациентом, на котором должен был быть испробован механизм, оказался мистер Поттс. Когда щипцы сжали зуб мистера Поттса, доктор Слэгг повернул рычаг и открыл клапан. Никогда доподлинно так и не узнали, слишком ли сильно открылся клапан или двигатель работал на повышенных оборотах. В мгновение ока мистер Поттс был сорван со стула, а подвижная платформа принялась выписывать по комнате самые удивительные зигзаги. Мистера Поттса со страшной силой то подбрасывало в воздух, то опускало обратно, одной ногой он вонзился в инструменты мистера Слэгга, а другой – в плевательницу. Три или четыре раза он был подброшен к люстре, после чего его голова вошла в соприкосновение с портретом отца мистера Слэгга, висевшего над каминной полкой. Покончив с родителем Слэгга, механизм переместил мистера Поттса к мойке с посудой, затем несколько раз протащил туда-сюда по плите, и, наконец, – когда зуб все-таки сдался, и мистер Поттс, разбив зеркало и порезав локоть, обрушился на лежавшего на ковре пуделя, – машина резко метнулась к доктору Слэггу и попыталась ухватить его за ногу своими щипцами. Когда Поттс вернулся домой, то обнаружил, что Слэгг вытащил не тот зуб; но доктор так и не прислал ему счет. Слэгг отказался от своего изобретения и вернулся к старому способу удалять зубы – вручную. Думаю, когда в ходу были пытки, его механизм пользовался бы грандиозным успехом.

   Мистер Поттс, день или два спустя, решил сам удалить больной зуб. Он слышал, что это можно сделать совершенно безболезненно и без особых проблем, привязав его веревкой к пуле, а пулей выстрелить из ружья. Он так и сделал, зарядил ружье и направил его в окно. Но затем занервничал, и поднимал и опускал ружье раз двадцать, так как засомневался в действенности этого метода. Последний раз подняв ружье, он решил отказаться от этого способа, и начал отпускать курок, чтобы затем перерезать веревку. Курок выскользнул, и в следующее мгновение зуб мистера Поттса полетел по воздуху со скоростью пятьдесят миль в минуту, а сам он свалился на пол, истекая кровью. После того, как миссис Поттс подняла его и дала воды, чтобы прополоскать рот, он подошел к переднему окну. Пока он сидел, думая, – что бы ни случилось, все к лучшему, – он увидел, как какие-то люди несут тело. Он спросил, в чем дело, и ему ответили, что кто-то убил Билла Дингуса.

   Мистер Поттс надел шляпу и отправился к коронеру, узнать, как произошла трагедия. Когда он туда добрался, мистер Дингус ожил, и рассказал свою историю. Он обрезал дерево в саду Баттервика, когда внезапно услышал выстрел, и в следующее мгновение ему в бедро угодила пуля, и он упал на землю. Он сказал, что не может себе представить, кто это сделал. Врач осмотрел его рану и обнаружил веревку с привязанной к ней пулей. Достав ее, он заявил, что она, наверное, привязана к чему-то, оставшемуся в ране. Он заявил, что это самый необычный случай в его практике. В медицинских книгах ничего об этом не говорится.

   Затем доктор дал мистеру Дингусу хлороформ и продолжил операцию, чтобы добраться до другого конца веревки, а мистер Поттс вдруг почувствовал, что у него схватило живот, и засобирался домой. Наконец, доктор произвел достаточно глубокий разрез; он дернул за веревку, и из раны выскочил зуб. Врач заявил, что этот случай даже более необычный, чем он полагал. Он сказал, что зубом нельзя было выстрелить из ружья, поскольку он раскололся бы; он не мог быть проглочен Дингусом, а затем проникнуть сквозь ткани в его бедро, но, в таком случае, как можно это объяснить?

   – Это противоречит любому разумному предположению, – сказал доктор. – Не знаю, что и подумать, если только не принять, что зуб и пуля на самом деле являются метеоритами необычного состава и формы, которые с невероятной скоростью пронеслись через земную атмосферу и поразили бедро мистера Дингуса; это невероятно, но нам придется согласиться с таким объяснением, если мы не найдем другого. Эге! Что с вами, Поттс? Ваш рот и рубашка в крови!

   – О, ничего, – ответил мистер Поттс. – Я просто удалял зуб...

   – Вы удалили... Каким образом? – спросил доктор.

   – Джентльмены, – сказал Поттс, – факт заключается в том, что я выстрелил им из своего ружья.

   Затем с мистера Поттса был взят залог за покушение на убийство, а Дингус пообещал, что, как только поправится, даст мистеру Поттсу по голове самой большой дубиной, какую только сможет найти. Когда все разошлись, коронер сказал Поттсу:

   – Теперь-то вы понимаете, что натворили?

   – Видите ли, мистер Магинн, – ответил Поттс. – Я не знал, что мистер Дингус сидит на дереве; я попал в него совершенно случайно.

   – О, дело не в этом, – сказал коронер, – совсем не в этом. Я не думаю, что вы хотели пристрелить его, но почему бы вам было не сделать этого и не дать мне шанс? Вы хотите, чтобы я голодал? Мне бы хотелось, чтобы вы попали зубом в легкое, а пулей – в печень, тогда у меня появилась бы работа. А так – я сижу без дела. Если все люди будут похожи на вас, я и в самом деле умру от голода.

   Поттс ушел от него со смутным ощущением, что навредил Магинну даже больше, чем мистеру Дингусу.

* * * * *

   Впрочем, подобные жалобы коронера Магинна имеют хронический характер. Как-то при встрече, недавно, я сказал ему:

   – Дела, похоже, идут не очень, мистер Магинн.

   – Не очень! Это даже не то слово. Это самый никудышный городишко, который я когда-либо... Кроме того, что Джим Басби упал с крыши магазина в прошлом месяце, здесь не случилось ничего, достойного внимания, с прошлого лета. На что мне жить, хотел бы я знать? В других штатах люди живут. Случаются убийства, взрывы нефтяных вышек, обрушения зданий – то, что дает коронеру шанс. Но здесь! У меня не хватает средств даже на то, чтобы содержать попугая. Я не... Это чистая правда!

   – Действительно, выглядит обескураживающе.

   – И самое худшее – никто тебе не может помочь, наоборот! Вот Дулан, коронер соседнего графства. Он нашел утопленника прямо на границе. Я прекрасно знал, что он утонул в нашем графстве, а затем его приливом отнесло туда, а значит, дело было мое. Как бы не так; дознание проводил Дулан; и вы думаете, он пустил тело вниз по реке, после того, как выполнил свою работу? Он просто похоронил его, хотя я предлагал поделиться с ним полученным жалованием, если он примет мое предложение. Это удручающий факт. Он отказался. И что можно сказать об этом человеке? Только то, что у него нет души. По крайней мере, таково мое мнение.

   – Он поступил неблагородно.

   – Нет, сэр. Или, вот, Стэнтон вернулся домой из Перу с шестью мумиями, которые добыл там из какого-то склепа. Они выглядят, как вяленая говядина. Я считаю, что это входит в круг моих обязанностей. Это человеческие останки, и никто не знает, от чего они умерли. Закон имеет право знать. Стэнтон не предъявил справку от врача, и я поклялся присматривать за ними, поскольку они, с одной стороны, не могут считаться мертвыми, а с другой – могут подозреваться в насильственной смерти. Я мог бы заработать на этих умерших перуанцах пятьдесят долларов, и должен был это сделать. Но нет! Едва я приступил к дознанию, инспекторы закрыли его; они сказали, что им нет дела до людей, умерших шестьсот лет назад, и они не выплатят мне ни цента. Но и шесть тысяч лет ничего не значат в глазах закона, в том случае, если человека, возможно, зарезали, или насильственно умертвили иным способом, а я под присягой дал клятву служить закону! Но, увы, такова моя удача. Как только у меня появляется возможность немножко заработать, обстоятельства складываются против меня.

   – Кажется, вы правы.

   – Есть страны, где часто случаются землетрясения, рушатся дома и погребают под собой людей; вулканы, которые извергаются и сжигают их; ураганы уносят их в вечность. Коронеру комфортно жить в таких местах. Там он востребован, и может себя обеспечить. Только подумайте о четырехстах или пятистах телах погибших в результате землетрясения! Это заставляет меня онеметь. Но в нашем дурацком графстве никогда ничего подобного не происходит. Здесь все будто заснуло. Вокруг нашего города расположены шесть лесопилок, но никого никогда не затягивает в машины и не распиливает пополам. У нас имеется пороховая фабрика, но разве она когда-нибудь взрывалась? Пока я коронер, ни разу не было случая, чтобы кто-нибудь уронил в порох горящую спичку. У нас есть река, но никто никогда не тонет там, где это подпадает под мою компетенцию; только вне ее. Если случится пожар, все непременно будут спасены, и ни один пожарный не свалится с лестницы и не сломает себе шею и не встанет там, где на него может что-нибудь упасть. Нет, сэр, ничего подобного. На фабрике случилось возмущение. В любом другом месте при этом погибло бы три-четыре человека, и коронеру было бы, на что жить, но у нас – ничего подобного; Сэму Диксону хорошенько дали по ребрам и откусили половину уха – только и всего. Разве можно человеку прожить при таких обстоятельствах? Разумеется, нет.

   – Это, действительно, кажется затруднительным.

   – Я подумал, что, может быть, смогу уговорить городские власти разрешить мне отправиться на кладбище и заняться похороненными там людьми; возможно, мне удастся найти тех, чья смерть ошибочно принята за естественную. Я был согласен сделать эту работу за полцены, но эти парни одержимы идеями экономии, и они не стали меня слушать, заявив, что город не потянет дополнительные расходы, пока углубляется канал. Я предложил выстроить школу возле железной дороги или около реки, поскольку некоторые дети все равно частенько там играют; но родители, чисто по эгоистическим причинам, воспротивились, и лишили меня шанса заработать. Да, сэр, все это грустно; и говорю вам, что если в этом округе прекратятся не естественные смерти, мне все равно должны выплачивать жалование, иначе я умру от голода. Я забочусь не только о себе, сэр, поймите меня правильно, но если меня не станет, с другим коронером произойдет то же самое.

   Я попрощался с ним, а мистер Магинн подобрал палочку и принялся обстругивать ее ножом. Кстати сказать, недавно у него был хороший шанс поправить свои дела.

   Местность вокруг городка Милбург изобилует известняками. Городок стоит, как уже упоминалось, на высоком холме, у подножия которого бьет чудесный источник; всегда существовало мнение, что внутри холма полно пещер и трещин, через которые вода пробирается наружу. Года два назад в Милбурге была создана похоронная компания, и она разместила кладбище на холме, неподалеку от города. После того, как несколько тел были преданы земле, кто-то однажды обнаружил гроб, плавающий в воде. Его вытащили, и внутри обнаружились останки мистера Пигготта, похороненного на кладбище накануне. Коронер провел дознание, и тело захоронили снова.

   Однако на следующее утро мистер Пигготт был обнаружен возле речного причала газовой компании. Люди стали пугаться, пошли разговоры о том, что покойный был убит, отчего не может упокоиться в своей могиле. Но коронер не испугался. Он созвал жюри, провел еще одно дознание, получил жалование и дал разрешение на захоронение. Два дня спустя, мальчишки, игравшие на реке, обнаружили гроб, плавающий возле лесопилки. Они сообщили об этом, гроб был вскрыт, и внутри обнаружено тело не желающего лежать спокойно мистера Пигготта. Это было уже слишком. Даже городские власти поверили в призраков, и вряд ли можно было найти человека, отважившегося выйти ночью на улицу в одиночку. Но коронер был неустрашим, осмотрел тело, сделал обычные заключения и захоронил тело мистера Пигготта на новом месте.

   На следующее утро, когда Питер Лэмб спустился к источнику напиться, он увидел, как что-то медленно пробивает себе путь через грязь на его дне. Он побледнел, как снег, наблюдая эту картину; через несколько минут он увидел, что это гроб. Гроб поплыл вниз по ручью к реке, а Питер помчался к коронеру. Тот собрал жюри и отправился к гробу. Как и ожидалось, это был все тот же старый мистер Пигготт; с ним была проделана обычная процедура и гроб уже собирались предать земле, когда его семья заявила, что они предпочли бы захоронение в другом месте, поскольку убеждены в наличии подземного канала, ведущего от кладбища к источнику. Коронер не мог возразить; но после того, как Пигготты ушли, сказал присяжным, что эти люди вырывают кусок хлеба из рук голодного человека. Он заявил, что легко мог бы расплатиться за дом и позволить своей дочке учиться музыке, если бы они позволили мистеру Пигготту вести себя так, как ему это заблагорассудится.

   После этого с кладбищем не возникало проблем, пока не похоронили старого Джо Миддлса. Его похоронили в четверг вечером. В пятницу утром один из Кейзеров шел по берегу реки и увидел человека, очень похожего на мистера Миддлса, сидевшего в крышке гроба и ловившего рыбу. Он видел, как человек поймал две или три рыбки и уже собрался было сделать вывод о том, что видит перед собой незнакомого ему брата мистера Миддлса, когда рыболов поднял голову и сказал:

   – Привет, Гарри.

   – Кто вы? – спросил Кейзер.

   – Кто я? Джо Миддлс, разумеется. А ты как думал? – ответил рыболов.

   – Вы не Джо Миддлс, поскольку того вчера похоронили. Я лично при этом присутствовал.

   – Похороны! – воскликнул рыболов, выходя на берег. – О Господи, теперь-то я понимаю. Я беспокоился о том, что у меня помутнение рассудка. Помню, что я заснул дома, в постели, а когда проснулся, было темно, как в пещере. Я начал стучать, и что-то сбил, – мне показалось, каноэ; осмотревшись же, я обнаружил себя посреди реки. Я разбил дерево, чтобы сделать весла, и обнаружил табличку со словами «Джозеф Миддлс, шестьдесят четыре года»; я не мог понять, зачем она понадобилась. Как бы то ни было, я сплавал к дому, взял удочки и приманку и отправился ловить рыбу, прежде чем окончательно вернуться домой. Значит, это гроб, в котором меня вчера похоронили? Вот ведь чертовщина какая! Нужно поспешить домой. Нужно побыстрее сказать старухе, что со мной все в порядке!

   И мистер Миддлс поспешил домой. Похоронная компания приказала долго жить, поскольку в следующем месяце ей не удалось продать ни одного места на своем кладбище.

ГЛАВА XXII. СПРАВЕДЛИВОСТЬ И НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ

   Отправление правосудия в округе главным образом сосредоточено в руках судьи Твиддлера; и хотя в целом его методы превосходны, иногда он совершает неприятные ошибки. Недавно жертвой такой ошибки стал мистер Микс. Мистер Микс лысый; для того, чтобы снова прорастить волосы, он пользует превосходным средством «Энергия волос» свой скальп. Некоторое время назад он был вызван в суд в качестве присяжного, но незадолго до заседания вдруг вспомнил, что забыл утром намазать голову. У него оставалось всего несколько минут, он поднялся по лестнице к шкафу, в котором хранил драгоценный эликсир, налил немного жидкости на губку и энергично потер голову. В темноте удача отвернулась от него, мистер Микс взял неправильную бутылку и то, чем он натер кожу головы, была не «Энергия», а черный лак, которым миссис Микс наводила глянец на свои сапоги. Микс, однако, не заметил ошибки, спустился с лестницы, надел шляпу и отправился в суд. Утро выдалось очень холодным, и к тому времени, когда Микс добрался до места назначения, лак затвердел и превратился в камень. Он почувствовал некоторое неудобство, попытался снять шляпу, чтобы выяснить причину, но, к его ужасу, она осталась на своем месте. Она приклеилась к коже, и усилия снять ее причиняли ему страшную боль.

   Тут он услышал, что его вызывают, и должен был войти в зал, чтобы отозваться. Он страшно боялся предстоявших неприятностей; тем не менее, занял свое место в жюри, решив объяснить возникшую ситуацию как можно скорее. Он сидел, ощущая себя не в своей тарелке, и ему казалось, что его шляпа становится больше с каждым мгновением, и вскоре стала размером с водонапорную. Затем он осознал, что адвокаты смотрят на него. То же самое сделал служащий, сказавший: «Снимите шляпу в зале суда!», после чего Микс стал малиновым. «Снимите шляпу!» – крикнул служащий, и Микс собирался уже все объяснить, когда вошел судья. Увидев Микса, он сказал:

   – Лица, находящиеся в зале суда, должны снимать шляпы.

   – Я прошу прощения у Вашей чести. У меня на голове шляпа, потому что...

   – Сэр, вы должны снять ее немедленно.

   – Сэр, дело в том, что...

   – Мы не хотим выслушивать никаких аргументов по данному вопросу, сэр. Немедленно снимите шляпу! – сказал судья.

   – Но позвольте мне...

   – Снимите шляпу немедленно, сэр! Или вы собираетесь со мной пререкаться? Обнажите голову!

   – Судья, если вы дадите мне возможность...

   – Это невыносимо! Вы хотите оскорбить суд, сэр? Вы хотите осквернить священный храм правосудия? Снимите шляпу, сэр, или вы будете наказаны. Вы слышите меня?

   – Это невозможно, сэр, и я прошу разрешения объяснить...

   – Это уже слишком, – сказал судья, – это уже слишком. Может быть, вы сами желаете сесть в кресло судьи, провести заседание и приговорить нескольких каторжников? Мистер Клерк, запишите ему штраф в пятьдесят долларов. А теперь, сэр, снимите шляпу.

   – Судья, я вовсе не хочу этого. Я...

   – Вы упорствуете? – с яростью произнес судья. – Вы, наглый негодяй, я приговариваю вас... Мистер Клерк, добавьте к сумме штрафа еще сто долларов, а вы, мистер Джонс, подойдите и снимите с него шляпу силой.

   Помощник шерифа подошел к Миксу, едва помнившему себя от возмущения, и ударил по шляпе своим стэком. Шляпа осталась на месте. Он ударил ее еще раз, затем еще, но та по-прежнему оставалась на своем месте. Тогда он схватил том дела Брауна и одним ударом смял ее. Микс рассмеялся; он потряс кулаком перед носом Джонса и воскликнул:

   – Вы, жалкий скунс, я сейчас вас прибью! Если бы у этого осла в судейском кресле были хоть какие-то мозги, он бы понял, что шляпа приклеилась. Я не могу ее снять, даже если захочу, а если смогу – пусть меня повесят.

   Судья отменил штраф и извинился, и Микс ушел домой. Он спал в шляпе неделю; но даже когда ее, наконец, удалось снять, верх его головы оставался черным, словно он умер.

   Судья иногда допускает ошибки, но на это способен и наш шериф. Способ, каким он заведует нашей тюрьмой, всегда казался мне интересным и оригинальным.

   Однажды мне понадобился работник, чтобы очистить сад от мусора и, побродив по городу, я обнаружил тщедушного парня, рыбачившего на причале. Когда я спросил его, не согласен ли он выполнить эту работу, он ответил:

   – Я, увы, не могу. Мне очень жаль; но факт заключается в том, что я отбываю шестимесячный срок в тюрьме за кражу – я был приговорен в декабре прошлого года. Я не возражаю, если бы со мной обходились соответствующим образом. Но в первую неделю моего пребывания в ней миссис Мерфи, – жена охранника – захотела убраться в ней, меня выгнали, и я болтался бездомным больше недели. Наконец, когда уборка закончилась, и я вернулся, закончилась провизия, и Мерфи попытался занять у меня денег, чтобы накормить заключенных; поскольку денег у меня не было, он отправил меня на заработки. Примерно через две недели я вернулся и расположился со всеми удобствами, но тут умерла его тетка. Этот негодяй выкинул меня из камеры, запер тюрьму и камеру на ключ на то время, пока будет отсутствовать на похоронах.

   Итак, мне снова пришлось искать себе ночлег и еду; иногда удавалось что-нибудь раздобыть в таверне, иногда друзья угощали меня чаем. Наконец, сэр, когда старуху похоронили, я расположился в своей камере и наконец-то начал ощущать себя как дома, Мерфи заявил, что он и его жена должны отправиться в город, чтобы подыскать прислугу, а когда я отказался выходить, он схватил меня, выбросил на улицу и пообещал спустить собаку, если я попытаюсь вернуться и создам ему неприятности.

   Я бродил по окрестностям несколько дней; а когда вернулся в тюрьму, мальчик сообщил, что Мерфи еще не прибыл, и мне пришлось уйти. В следующий раз мальчик крикнул мне из окна, что тот занят, и не может меня видеть. Мерфи все еще искал служанку. Я ходил в тюрьму восемь раз, и каждый раз находилась причина, по которой меня не пускали. Я забеспокоился, поскольку не знал, смогу ли когда-нибудь вернуться в свою камеру. Однажды ночью я выломал решетку и попытался влезть в отверстие, но охранник выстрелил в меня из пистолета и заявил, что если я подожду возвращения мистера Мерфи, он арестует меня за взлом.

   Почему он позволяет себе так обращаться со мной? У меня есть право сидеть в этой тюрьме, и это большая несправедливость со стороны Мерфи, выгонять меня из камеры в такую погоду; у меня есть право жить в тюрьме в течение шести месяцев, нравится это ему или нет. Я не хочу навязываться и причинять неприятности, но никто не может лишить меня этого права.

   Мне кажется, что нельзя подобным образом заведовать тюрьмой. Возьмите Боттса; он приговорен к десятилетнему сроку за дачу ложных показаний, но Мерфи на самом деле так часто выставлял его из камеры, что Боттс отчаялся; он отправился в путешествие по штату и принялся уговаривать людей страховаться, пытаясь заработать хоть что-то, что позволило бы ему выжить, в то время как должен был преспокойно сидеть в своей камере. Но я не собираюсь сдаваться. Если закон определил содержать меня в тюрьме, он должен исполняться; так утверждает Симпсон. Он придумал хорошее средство. Его приговорили к четырем годам за избиение и оскорбление действием, и когда его в очередной раз вышвыривают из тюрьмы, он селится в гостинице и высылает счета Мерфи.

   Так или иначе, Мерфи не имеет права так обращаться с заключенными. Вы, конечно, знаете, что он держал в тюрьме птицу, на Рождество у него было там много индеек, и, естественно, он выставил нас ради них более чем на месяц. И отказывался нас впустить, пока они там находились. Я в отчаянии. Я готов распрощаться с тюрьмой навеки. Симпсон говорит, что если закон будет и дальше так обходиться с заключенными, цивилизации наступит конец. На протяжении всего Великого поста нам ни разу не дали устриц; нас продолжали кормить говядиной и прочей ерундой, хотя Боттс сказал, что он не привык к этому, потому что его родители всегда были добрыми христианами. Нам не давали рыбу два раза в неделю, хотя это положено. Но разве Мерфи есть дело до нас? Когда это касается заключенных, он считает себя полностью свободным от моральных обязательств.

   И миссис Мерфи, она ничем не лучше. В те дни, когда тепло, она заставляет меня заботиться о своем ребенке. Я должен вывозить его на прогулку в коляске, и очень сердится, если он выпадает из нее, когда я останавливаюсь перекинуться словечком со своим другом. Не так давно он вывалился в реку, мне могут вынести новый приговор, и тогда мне придется подвергаться преследованиям Мерфи неизвестно какой срок. Это меня убьет. Я не преувеличиваю. Он совершенно не думает о других.

   Он оставлял мне ключ от тюрьмы, пока ходил к Барнсу смотреть петушиные бои или играть в карты, и однажды я его потерял. Он поднял ужасный скандал, и настроил против меня даже Боттса, поскольку мальчишки проникали через незапертую дверь и щекотали того соломинками, когда он спал в своей камере. Возвращения Мерфи ожидают послезавтра, но я прекрасно знаю, что если он вернется, это не сулит мне ничего хорошего. Он найдет какую-нибудь причину, чтобы не пускать меня в камеру и выгнать из нее, как только я в нее вернусь. Но если он это сделает, у меня есть идея, запереть его там на некоторое время и хоть немного пожить спокойной жизнью. Его злоупотребление своим положением зашло слишком далеко. Прошу прощения. У меня, кажется, клюет.